Теперь уже самым главным в доме был не Сутницкий, а домовый комитет, или домком. Председателем домкома выбрали печника.

Как раз на другой день после возвращения Марийки из больницы домком созвал первое собрание жильцов.

Сенька Полуцыган и Машка бегали по лестницам, звонили во все квартиры подряд и раздавали повестки. Собрание было в прачечной. Пришли все жильцы, кроме самого Сутницкого и Шамборского, который исчез из города.

Управившись на кухне, Поля тоже побежала на собрание. Она вернулась поздно вечером и рассказывала Марийке:

— А печник-то наш каков! И не узнать его — распорядительный, сурьёзный такой… «Мы, — говорит, — теперь многосемейных трудящихся, будем переселять из подвалов в верхние этажи. Пришло и наше время, пусть и наши ребята поживут в тепле да просторе…» Все как закричат!.. А Волгина аж побледнела от злости — они ведь с мужем да с двумя собачками шесть комнат занимают.

После возвращения из больницы Марийке долго ещё не разрешали играть с Лорой. Елена Матвеевна всё боялась, что у Марийки где-нибудь под ногтями застряли микробы скарлатины. Лора за это время ещё больше отвыкла от Марийки и ещё больше сдружилась со своими одноклассницами. Когда она увидела похудевшую длинноногую Марийку с обритой, круглой, как шар, головой, она всплеснула руками и сказала:

— Господи, какая ты стала смешная!..

Докторша, которая раньше очень мало вмешивалась в хозяйские дела, теперь часто заходила на кухню и сама проверяла, не много ли масла уходит у Поли на жаренье котлет.

— Экономней, экономней, Поля, — говорила докторша, усаживаясь в своём шёлковом халате на табуретку возле плиты. — Скоро нам всем придётся есть картофельную шелуху. Нужно запасать продукты.

И докторша запасала. Катерина теперь целые дни бегала по очередям, получала пайки, приводила на дом спекулянток, которые выменивали сало и пшено на старые платья.

Кладовка и швейная комната до отказа были набиты банками, мешочками и узелками. Однажды Катерина приволокла откуда-то целую наволочку лаврового листа и десять жёлтых церковных свечей. В квартире развелось столько мышей, что кот Елены Матвеевны не успевал за ними охотиться.

Максимовна, кухарка Шамборских, прибежала на кухню к Поле:

— Полюшка, знаешь, матушка, новость? В газете пропечатано, что сегодня вечером в театре, где картины показывают, собрание кухарок будет со всего города.

— Чего? — переспросила Поля и перестала рубить мясо.

— Обще-город-ское собрание прислуги — написано, — раздельно сказала Максимовна. — Двадцать лет в кухарках живу, а про такое ещё не слыхивала. Сходим, что ли, Полюшка?

— А чего ж мы там делать будем? — спросила Поля. — Ты, Катерина, пойдёшь, что ли?

Катерина гладила бельё. Сжав тонкие губы, она старательно разглаживала тюлевую накидку и, не отвечая, покачала головой.

— Ну, так как же, Катерина? — спросила ещё раз Поля.

Катерина с грохотом опустила утюг на самоварную конфорку и фыркнула:

— Как же, так я и побежала!.. Кто место берегёт, тот по собраниям не шляется.

— Вольному воля, — сказала Максимовна, приподнимаясь с табуретки, — а ты, Поля, к семи часам приходи.

После ухода Максимовны Марийка начала приставать к матери:

— Мама, и я с тобой пойду.

— Выдумаешь тоже! Вон лучше тарелки перетирай, а то мне одной не справиться.

В половине седьмого кухня была уже чисто прибрана, пол вымыт, кастрюли начищены и расставлены по полкам. Поля надела свой парадный плюшевый жакет и хотела уже идти, но в эту минуту в кухню заглянула Елена Матвеевна.

— Поля, быстренько ставь тесто для пончиков. Сейчас придут Дорошевичи. Куда ты это так нарядилась?

— На собрание иду. А тесто, Елена Матвеевна, пусть Катерина поставит.

— Ах, Поля, ты ведь сама знаешь, что у Катерины пончики всегда пригорают! И что это вдруг за собрание? Господи, уже и за кухарок, взялись!

— Уж как хотите, а я пойду.

Поля повернулась и вышла из кухни. Марийка опрометью кинулась за ней.

— Мама, мама, возьми меня с собой!

Поля махнула рукой:

— Ну, иди! От тебя ведь не отвяжешься.

Вот и кинематограф «Модерн».

Они вошли внутрь. Марийка ещё никогда здесь не бывала. Она увидела множество зеркал, мягкие диванчики и пальмы. Под потолком висела люстра в виде кораблика.

— Сколько много народу, мама! Неужели это всё кухарки?

Поля пожала плечами. Она не думала, что в городе так много кухарок.

— А вот и наши, — обрадовалась Поля, увидев на одном из диванчиков в углу Максимовну и горничную Сутницкого Франю.

— Чего девчонку притащила? Чай не для забавы нас сюда собрали! — строго сказала Максимовна…

Поля только махнула рукой — пускай, мол; а Марийка спряталась за её спину. Она боялась толстой усатой Максимовны; от которой пахло табаком.

— Только я сюда собралась идти, — рассказывала Поля женщинам, — вдруг наша-то на кухню явилась: «Пеки, Поля, пончики». А я прямо так и говорю: «Поедите, барыня, и Катерининых пончиков». Повернулась и ушла. Наша-то и осталась с разинутым ртом…

— А чего с ними церемониться? — сказала Франя. — Они вон с нами не нежничают. Выжмут всё здоровье и на улицу выкинут, как собаку. Ладно, теперь и мы, кастрюльницы, за ум возьмёмся.

Прозвучал звонок, все прошли в зал. Там было полутемно и холодно. Перед белым полотном экрана поставили длинный стол и стулья. За столом разместились пять мужчин и одна стриженая женщина в белой блузке с мужским галстуком.

Марийка так и подскочила на месте. За столом сидел Саша-переплётчик, а стриженая женщина была Анна Ивановна, та самая Анна Ивановна, которая умела печатать на машинке.

Марийка начала подмигивать Саше и даже помахала ему рукой, но он, видно, её не замечал.

Когда все заняли места и в зале утихло, Анна Ивановна вышла вперёд и сказала:

— Дорогие товарищи! Городская организация большевиков приветствует в вашем лице всех освобождённых женщин!

В зале захлопали в ладоши.

Потом вышел мужчина. Он говорил долго. Марийка нечаянно заснула, прислонившись к плечу матери. Её разбудил ужасный шум. Она вздрогнула и открыла глаза. Женщины вскакивали с мест, кричали и размахивали руками.

— Отменить слово «барыня»! Нету больше барынь!

— Чтоб был день отдыха раз в неделю!

— Пускай они нам на «вы» говорят. Всю жизнь тыкают, надоело!..

Потом вышла к столу какая-то нянька и начала рассказывать, что ей уже три года и четыре месяца не платят жалованья. Она плакала и требовала, чтобы за неё заступилась советская власть.

После няньки взяла слово Анна Ивановна.

Она сказала, что все горничные, кухарки и няньки должны вступить в свой профсоюз.

— Товарищи женщины, — закончила Анна Ивановна, — но вы и сами не плошайте, не будьте покорными и забитыми, энергично отстаивайте свои права. Помните, что рабоче-крестьянская революция победила, что на страже ваших интересов стоит партия большевиков, а за нашей партией стоят миллионы рабочих, крестьян и солдат…

С собрания Поля возвращалась вместе с Максимовной и двумя незнакомыми кухарками. Всю дорогу они говорили о том, что теперь всё пойдёт по-другому, что все прислуги запишутся в свой союз и будут требовать от хозяек юбки и фартуки.

Был уже час ночи. Никогда ещё Марийка не возвращалась домой так поздно. Вот и дом Сутницкого. Старый дворник отворил им калитку, громыхая ключами. У доктора во всех окнах темно. Кухонная дверь на замке. Поля тихонько постучалась. Прошла минута, другая, третья — никто не подходил. Поля вздохнула и снова осторожно постучала. Марийка топталась рядом. Она захныкала, наткнувшись в темноте на мусорное ведро. Ей хотелось спать. Наконец им отворила дверь злая, растрёпанная Катерина, которая стояла на пороге в одной рубашке.

— Шляются… спать не дают!.. — пробормотала она со злостью.

На кухонном столе возвышалась груда грязных тарелок. Поля молча покрыла тарелки полотенцем, погасила свет и начала раздеваться. Марийка уже прикорнула возле стенки.