Восемнадцатого июля Ванде Шамборской должно было исполниться десять лет. Уже за две недели до этого дня все дети во дворе только и говорили что о Вандиных именинах. Говорили о том, что Ванде шьют шёлковое платье, такое же, как у Ляли, только не белое, а голубое, что к именинам Шамборшиха сделает крендель, такой большой, что он не влезет в духовку и его придётся отнести к дворничихе в русскую печь, а на сладкое приготовят мороженое «тутти-фрутти» — самое вкусное мороженое на свете (оно и с орехами, и с клубникой, и с апельсинными корочками).

Задолго до именин все дети начали беспокоиться, позовёт ли их к себе Ванда или нет.

Толстый Мара и Володька из тридцать пятого номера даже не собирались в гости. Они знали, что Ванда их терпеть не может, потому что они всегда дразнили её «Ванда-веранда, белобрысая, сметанда».

Больше всех волновались Катя и Лиза Макаровы. Мать их была телефонисткой, или, как говорили во дворе, служила «барышней» на телефонной станции.

Катя и Лиза ходили в стареньких, но очень чистеньких платьицах. У них были соломенные шляпки, как у богатых девочек, но летом, чтобы сберечь башмаки они бегали босиком, как все подвальные, и поэтому боялись, что Ванда их не позовёт. Она говорила, что пригласит к себе в гости только самых «приличных» детей.

Марийка была твёрдо уверена, что её-то Ванда, уж конечно, не позовёт на именины. Ведь там будет Ляля Геннинг, которой не позволяют играть с девочкой из кухни. Лора заранее приготовила для Ванды подарок. Докторша взяла её в игрушечный магазин и вместе с ней выбрала фарфоровый кукольный сервиз. В большой розовой коробке лежали крохотные чашечки, сахарница, молочник, чайничек и даже стеклянная вазочка для варенья, завёрнутая в папиросную бумагу.

— Подумаешь, носятся с этими именинами точно дурень с писаной торбой! — говорила Марийка Машке. — И пусть себе! Они пойдут на именины свои крендели трескать, а мы устроим воробьиные похороны. Верно, Машка?

— Верно, — отвечала Машка вздыхая.

Ей больше хотелось попробовать именинного кренделя, чем хоронить дохлого воробья.

Вдруг в самый последний вечер перед именинами, когда Марийка уже укладывалась спать, в кухню прибежала Лора.

— Знаешь, — закричала она ещё с порога, — Ванда пригласила тебя на именины! Она сначала не хотела, но я попросила и даже сказала, что одна не пойду. Именины начинаются завтра в шесть часов…

Марийка высунула голову из-за сатиновой занавески.

— Врёшь, — сказала она Лоре.

— Честное слово!

— Ну побожись.

— Ей-богу!

Марийка вылезла из-под одеяла, схватила своё платьишко и стала скорей натягивать его через голову. Она хотела сейчас же бежать в сарай, где мать рубила дрова, и рассказать ей удивительную новость. Но тут дверь со стуком распахнулась, и Поля, согнувшись, вошла в кухню с вязанкой дров на плечах.

— Мама, а меня на именины позвали!

Поля бросила дрова на пол у печки, налила из-под крана кружку воды, напилась и с размаху поставила кружку на стол.

— Ну и жара!.. — Она обтёрла рукой потный лоб.

— Мама, скорее выстирай моё полосатое платье. А носки я какие надену? Белые-то ведь с дыркой…

— А и вправду тебя позвали? — спросила Поля.

— Конечно, вправду! — закричала Лора. — Ванда сперва не хотела приглашать, потому что у неё слишком много гостей и почти всё девочки. Но я попросила, чтобы Марийку тоже позвали. Ванда и согласились. И Мару позвали на именины. Он хоть и растяпа, но всё-таки мальчик…

— Ну что ж, иди, если зовут, — сказала Поля и спокойно принялась щепать лучину.

Марийка дёрнула её за рукав:

— Мама, а подарок?

— Нужен Ванде твой подарок… У неё, наверно, полна комната разных цацок.

— Ну да!.. Все пойдут с подарками, а я безо всего. Лора, а если я подарю Ванде шёлковую коробку?

У Марийки ничего не было красивее шёлковой коробки. Эту коробку подарила ей соседка-чиновница. Как-то раз у чиновницы сбежал белый ангорский кот, он пропадал трое суток, и его искали по всем соседним дворам, но нигде не могли найти. Марийка развешивала с матерью бельё на чердаке и увидела там ангорского кота, который выскочил из-за печной трубы, весь испачканный сажей… Марийка поймала беглеца, отнесла его чиновнице и получила в подарок пустую коробку, обтянутую жёлтым шёлком. Когда-то в этой коробке лежало дорогое печенье «Сильвия». Сладкие крошки застряли в уголках коробки и в дырочках бумажной кружевной салфеточки. Марийка крошки съела, а в коробку сложила все свои богатства: белую фарфоровую баночку из-под цинковой мази, пустой флакон, синее стёклышко, большую чёрную пуговицу, несколько пробок и узкий листок блестящей глянцевой бумаги, где наверху стоял штамп: «Доктор медицины Г. И. Мануйлов, приём от 7 часов вечера». Этот листок Марийка нашла в кабинете под столом.

На углах коробки висели шёлковые кисточки, а на крышке топорщился жёлтый бант.

— Лора, так ничего, если я подарю Ванде коробку?

— Пустые коробки никто не дарит…

— А если с кисточками?

— Всё равно нельзя.

Марийка снова улеглась в постель, но долго не могла заснуть. Она всё думала, что бы такое подарить Ванде, и ничего не могла придумать.

— Разве ж можно без подарка, — вздыхала она. — Шамборщиха-то небось рассердится…

Шамборский был жандармский полковник.

Все дети во дворе боялись его. А ещё больше они боялись его толстой крикливой жены. Шамборщиха вмешивалась во всё: как хозяйка, ругала дворников за плохо подметённую панель, отчитывала чужих нянек за то, что плохо смотрят за детьми, горничным запрещала во дворе вытряхивать ковры.

Полковник Шамборский, белокурый, худой, с длинным носом, был очень молчаливый человек и ни с кем во дворе не разговаривал.

— Мой папа всё может сделать!.. — хвасталась Ванда. — Он кого захочет, того и посадит в тюрьму. Даже Сутницкого может посадить.

Но ребята Ванде не верили. Они всё-таки считали, что Сутницкий важней Шамборского.

Поля давно уже храпела, а Марийка лежала рядом и всё никак не могла заснуть.

Простыня и тюфяк сбились в сторону, у Марийки болели бока от холодной железной рамки кровати.

«Ну что бы это подарить?… — думала она. — Что бы это подарить? Уж если шёлковая коробка не годится, так и думать нечего про стёклышки, пробки да пуговицы. Вот разве ещё боярышня?»

Марийка приподнялась, спрыгнула с кровати и подбежала к печке. Вытянув руку вперёд, она нащупала на заслонке коробок спичек, чиркнула спичкой и зажгла маленький огарок. По стенам запрыгали тени, блеснула медная кастрюля на полке, осветился кусок потолка с тёмным сырым пятном, похожим на собаку.

Заслонив ладонью огонь, Марийка подошла к шкафчику и выдвинула ящик. Там среди просыпанной соли валялись истрёпанные карты, несколько гвоздей и пёстрая открытка с боярышней. На голове у боярышни был надет кокошник, разукрашенный самоцветами, на шее в несколько рядов висели яркие бусы. Марийка вынула открытку и поднесла к ней огарок. Тут только стало заметно, что розовое лицо боярышни всё засижено мухами, а по кокошнику расплылось жирное пятно.

Нет, не годится такой подарок! Эх, жалко, что бабушки нет в городе! Уж конечно, бабушка отыскала бы в своём сундуке какой-нибудь подарок для Ванды. Но бабушка и дедушка уехали в Минск к своей дочке и, наверно, вернутся не скоро. А может быть и совсем не вернутся. Марийка вздохнула, задула свечу и полезла на кровать. Долго она лежала, прислушиваясь к тиканью ходиков, и только под самоё утро спохватилась:

— Вот дура я! Надо будет к Саше-переплётчику сходить. Уж он-то наверное что-нибудь придумает…

И Марийка сейчас же заснула.