Мужик, гуляючи, забрел в дремучий бор, где шел в тот миг естественный отбор. Животные друг другу рвали шерсть, крушили ребра, грызли глотку, сражаясь за сомнительную честь покрыть молодку, чей задик замшевый маячил вдалеке. Мужик, порывшись в ладном сюртуке, достал блокнот и карандашик, без которых он не выходил из дома, и, примостясь на жертвах бурелома, взялся описывать процесс: Сильнейший побеждал. Слабейший – нет. И как бы узаконивая это, над лесом совершался ход планет, и с помощью их матового света, Мужик природу зорко наблюдал, и над бумагой карандаш летал, в систему превращая кавардак. А в это время мимо шел Енот, он заглянул в исписанный блокнот и молвил так: "Конечно, победитель победил, и самку он потомством наградил. Так на зверином повелось веку. Но одного не понимаю я: как все-таки не стыдно Мужику примеры брать у дикого зверья? В подобном рассмотрении вещей есть нечто обезьянье, ей-же-ей". Мужик наш был ученым мужиком, но с языком животных не знаком, и на Енота искреннюю речь ответил только пожиманьем плеч. Затем он встал и застегнул сюртук. Но слова «обезьянье» странный звук застрял в мозгу. И он всегда, везде употреблял его в своем труде, принесшем ему вскоре торжество и чтимом нынче, как Талмуд. Что интереснее всего, так это то, что за подобный труд ему, хоть он был стар и лыс, никто гортань не перегрыз.