Бобо мертва, но шапки недолой. Чем объяснить, что утешаться нечем. Мы не приколем бабочку иглой Адмиралтейства – только изувечим. Квадраты окон, сколько ни смотри по сторонам. И в качестве ответа на «Что стряслось» пустую изнутри открой жестянку: «Видимо, вот это». Бобо мертва. Кончается среда. На улицах, где не найдешь ночлега, белым-бело. Лишь черная вода ночной реки не принимает снега.

Бобо мертва, и в этой строчке грусть. Квадраты окон, арок полукружья. Такой мороз, что коль убьют, то пусть из огнестрельного оружья. Прощай, Бобо, прекрасная Бобо. Слеза к лицу разрезанному сыру. Нам за тобой последовать слабо, но и стоять на месте не под силу. Твой образ будет, знаю наперед, в жару и при морозе-ломоносе не уменьшаться, но наоборот в неповторимой перспективе Росси.

Бобо мертва. Вот чувство, дележу доступное, но скользкое, как мыло. Сегодня мне приснилось, что лежу в своей кровати. Так оно и было. Сорви листок, но дату переправь: нуль открывает перечень утратам. Сны без Бобо напоминают явь, и воздух входит в комнату квадратом. Бобо мертва. И хочется, уста слегка разжав, произнести: «Не надо». Наверно, после смерти – пустота. И вероятнее, и хуже Ада.

Ты всем была. Но, потому что ты теперь мертва, Бобо моя, ты стала ничем – точнее, сгустком пустоты. Что тоже, как подумаешь, немало. Бобо мертва. На круглые глаза вид горизонта действует, как нож, но тебя, Бобо, Кики или Заза им не заменят. Это невозможно. Идет четверг. Я верю в пустоту. В ней как в Аду, но более херово. И новый Дант склоняется к листу и на пустое место ставит слово.