Пока срастаются твои бесшумно косточки, не грех задуматься, Волосенька, о тросточке. В минувшем веке без нее из дому гении не выходили прогуляться даже в Кении. И даже тот, кто справедливый мир планировал, порой без Энгельса, но с тросточкой фланировал. Хотя вообще-то в ход пошла вещица в Лондоне при нежном Брэммеле и гордом Джордже Гордоне. Потом, конечно, нравы стали быстро портиться: то – революция, то – безработица, и вскоре тросточка, устав от схваток классовых, асфальт покинула в разгар расстрелов массовых. Но вот теперь, случайно выбравшись с поломками из-под колес почти истории с подонками, больнички с извергом захлопнув сзади двери и в миниатюре повторив судьбу Империи, – чтоб поддержать чуть-чуть свое телосложение - ты мог бы тросточку взять на вооружение. В конце столетия в столице нашей северной представим щеголя с улыбкою рассеянной, с лицом, изборожденным русским опытом, сопровождаемого восхищенным ропотом, когда прокладывает он сквозь часть Литейную изящной тросточкою путь в толпе в питейную. Тут даже гангстеры, одеты в кожу финскую, вмиг расступаются, поблескивая фиксою, и, точно вывернутый брюк карман – на деньги, взирают тучки на блистательного дэнди. Кто это? Это – ты, Волосик, с тросточкой интеллигентов окруженный храброй горсточкой, вступаешь, холодно играя набалдашником, в то будущее, где жлобы с бумажником царить хотели бы и шуровать кастетами. Но там все столики уж стоики и эстетами позанимали, и Волосик там – за главного: поэт, которому и в будущем нет равного.