После духоты в студии на улице приятно веет прохладой. Ветерок холодит разгорячённые щёки и успокаивает разыгравшиеся нервы. Что ж, встреча с Карлом, конечно, не самый приятный сюрприз, но первый день практики я пережила и даже не выставила себя на посмешище. «Посмотрим, что принесёт нам завтрашний день», – предупреждает голос у меня в голове, но я не обращаю на него внимания.

Дорога к музею полна народу, здесь шумно. Меня обгоняют спешащие с рынка хозяйки с сумками, полными снедью. Торопиться не хочется. Впервые за много месяцев я чувствую, что мне хорошо, я довольна собой. Первый рабочий день прошёл удачно, я скоро увижу папину книгу. Я даже позволяю себе улыбнуться. Не могу сказать, что я счастлива, пожалуй, я просто готова к новой жизни, словно аромат счастья ждёт меня совсем близко, за углом.

Над главным входом в музей высечены слова: «Правда без покрова». При виде их я взволнованно вздрагиваю от предвкушения встречи. Скорее бы увидеть его! Ноги в мягких сапожках почти бесшумно несут меня по каменным плитам пола, но Беатриса за столом регистрации всё же оборачивается на звук моих шагов с дружеской улыбкой.

– Здравствуй, Леора! Как первый день практики?

– Я в студии чернильщика – совсем недалеко, – улыбаюсь я в ответ. – Решила зайти к папе, рассказать новости.

Беатриса понимающе кивает и показывает дорогу к библиотечной секции.

Сквозь окна в невообразимо высоком сводчатом потолке музейного холла ласково сияет солнце. Прохожу мимо знакомых экспонатов и распахиваю стеклянную дверь в библиотеку. Огромные стопки книг вдоль стен не пропускают в эту комнату солнечный свет. Мне здесь всегда неуютно, словно в промозглом подвале. Запах старинных книг наводит на мысли о зиме, я вспоминаю, как папа растапливал камин скрученными страницами газет. Верити иногда приходит сюда учить уроки, она уверяет, что в тишине легче сосредоточиться. Обычно она выбирает себе отдельный стол и занимается весь день напролёт. Здесь мы с ней не сходимся – мне в библиотечном зале не сидится, я чувствую себя будто выставленной напоказ. Прикрыв глаза, делаю глубокий вдох. Сегодня я пришла сюда не повторять пройденное – я пришла встретиться с папой.

С дежурным библиотекарем я не знакома, но эта женщина внимательно выслушивает мою просьбу и даже улыбается в ответ. Предлагает заполнить какой-то формуляр, а потом отправляет мой заказ по пневматической почте на нижний этаж, в архив, где хранятся недавно поступившие книги.

Пока моя записка летает где-то в глубинах здания, подхожу к стеклянной двери и оглядываю холл музея, который виден сквозь все внутренние двери. Здесь, как на сцене, выставлены временные экспозиции, которые часто меняют. Сейчас я вижу книги наших самых уважаемых лидеров, а в самой большой стеклянной витрине красуются копии знаков мэра Лонгсайта. Оглядываю читальный зал в поисках знакомых лиц, но сегодня здесь только незнакомый мне юноша за столиком в углу.

У меня вырывается вздох нетерпения. Поскорее бы увидеть папину книгу! Ожидание в мои планы не входило.

Простояв так минут десять, я слышу скрип. Это единственный читатель идёт к библиотекарю. Останавливается совсем рядом со мной и кладёт на стол книгу. На вид он чуть-чуть старше меня. Кажется, мы где-то встречались, может быть в школе? Очень и очень симпатичный молодой человек! Если бы мы вместе учились, я бы его запомнила. У него тёмная кожа, а умные глаза прячутся за очками в золочёной оправе. В ожидании библиотекаря юноша убирает блокнот в кожаную сумку и проводит рукой по спутанным кудрям, задевает очки и тут же их поправляет. О нет! Он заметил мой взгляд. Теперь подумает, что я подсматриваю, а я и не собиралась. Ну, может, смотрела на него самую чуточку, но ему об этом знать не обязательно. С этими мыслями я перевожу взгляд на деревянную поверхность стола библиотекаря. Вот бы уметь непринуждённо двигаться и вести себя, как Верити, пусть лишь разок!

– Скажите, пожалуйста, – обращается юноша к дежурному библиотекарю глубоким хрипловатым голосом. – Я ищу второй том вот этого издания – не знаете, у вас есть эта книга?

– Подождите немного, я проверю. Ничего не могу обещать, – отвечает библиотекарь, бросив взгляд на листок. Молодой человек с улыбкой поворачивается ко мне. Этой заговорщической улыбки я не ожидала. Улыбаюсь в ответ, изо всех сил сдерживая глупое хихиканье. Я уже устала переминаться с ноги на ногу, но вот помощник приносит нашей дежурной какой-то листок. Отложив папку, в которой она разбирала бумаги, дежурная читает записку и, бросив на меня короткий взгляд, складывает листок пополам.

– Книга, которую вы заказали, в настоящее время выдана быть не может, – тихо говорит она, нахмурив брови.

– Что вы сказали?

Дежурная передаёт мне листок и возвращается к работе. Я вглядываюсь в написанное, но буквы скачут, не складываясь в слова:

Книга недоступна.

Конфискована на неопределённый срок.

– Послушайте, это какая-то ошибка! – Сердце колотится, радость предвкушения от встречи с папой обращается в ужас. – Он… Его книга здесь, ожидает церемонии взвешивания. Библиотекарь со вздохом молча смотрит на меня. Во взгляде её появляется беспокойство, как будто она не знает, что теперь делать.

– Может, не там искали? Проверили не то имя? – спрашиваю я в отчаянии. Это ошибка. Наверняка ошибка. Дежурная подходит ко мне, явно опасаясь возможного скандала.

– Никакой ошибки. Вот посмотрите на ваш запрос. – Она боязливо дотрагивается до формуляра в моей руке, словно остерегаясь обжечься. – Книгу вашего отца конфисковали. В библиотеке её нет. Слёзы наворачиваются мне на глаза, и я не могу разобрать ни слова из написанного.

– Если книгу конфисковали, я хочу знать почему! – почти выкрикиваю я, и библиотекарь хмурится. – Пожалуйста, помогите мне. Прошу вас, мне очень нужно получить папину книгу!

Дежурная смотрит мне за спину, беззвучно отдавая кому-то приказ. На мой локоть ложится чья-то ладонь – это тот симпатичный парень, который недавно подошёл за другой книгой. Я возмущённо пытаюсь вырваться, но ничего не выходит.

– Просьбы тут не помогут. Ты же не хочешь вляпаться в неприятности! – шипит он мне на ухо. К нам уже спешит охранник, и я выхожу из музея вместе с новым знакомым. В руке всё ещё крепко держу заполненный формуляр.

– Что это значит? – недовольно спрашиваю я.

– Идём, смотри вперёд. Потом поговорим.

Он выпускает из цепких пальцев мой локоть и направляется вниз по каменным ступеням. Немного поколебавшись, бреду за ним, как в тумане. Не хочу уходить от папы. Я же ничего не выяснила! Но в этом спокойном юноше чувствуется какая-то властность, внутренняя сила. Ветер холоди! мои пылающие щёки. Я сбегаю по ступенькам и догоняю нового знакомого. Дальше мы идём вместе. Он оборачивается ко мне и коротко сочувственно улыбается.

Оглянувшись, вижу на ступеньках музея охранников, которые провожают нас внимательными взглядами.

Некоторое время мы идём в молчании, пересекаем площадь и сворачиваем к тесноватым улочкам, где расположены небольшие офисы, магазинчики и рестораны. Под первыми ледяными каплями дождя я вздрагиваю.

– Давай спрячемся. – Парень хватает меня за руку и тянет за собой в низкую дверь. В этой кофейне я раньше не бывала. В переполненном зале тепло, вкусно пахнет кофе, мирно беседуют посетители. Парень что-то говорит кассиру и увлекает меня к столику в дальнем углу. Здесь тише, высокие спинки скамеек приглушают разговоры и смех, и я с облегчением перевожу дыхание. Осознав, что всё ещё крепко держу моего спутника за руку, торопливо разжимаю пальцы. Скрывая смущение, распахиваю шаль, аккуратно расправляю все складки, прежде чем сесть. Перевожу взгляд на нового знакомого и вдруг понимаю, что со мной происходит нечто странное. Всего час назад я ждала в библиотеке папину книгу. А теперь сижу в незнакомом кафе с абсолютно незнакомым человеком.

– Привет, меня зовут Оскар, – с улыбкой говорит мой спутник. Он снимает очки и протирает их полой рубашки, осушая капли дождя. Когда он улыбается, у него на щеках появляются ямочки. – Ты, наверное, думаешь, что я со странностями. Честное слово, я не каждый день похищаю девушек из читального зала. – Склонив голову набок, он изучающе смотрит на меня и спрашивает: – Ты как, в порядке?

Я смущённо вожу пальцами по краю старого деревянного стола.

– Да, ничего. Вообще, конечно, не в порядке, но сейчас нормально, то есть хорошо, что мы здесь. Откуда это бессвязное бормотание? Я что, говорить разучилась?

– А я – Леора. Протягиваю руку, и юноша крепко пожимает её. Нам приносят кофе в больших кружках, глиняных, чуть ли не ручной работы. Отпиваю слишком горячий кофе и пытаюсь придумать, как бы поддержать беседу.

– Так что там случилось? Тебе не разрешили кого-то увидеть? – спрашивает Оскар. Я молча смотрю на него. Обычно мне не нравится говорить о себе, но сегодня всё так странно, одно за другим, вдруг кажется, что Оскару можно довериться. Может, я сошла с ума? Симпатичный парень, чашка кофе – и я уже могу рассказать все секреты? Похоже на то. Я так устала и так взвинчена, что готова поделиться своей историей с первым встречным.

– Мой папа… Он умер, – с трудом выговариваю я.

– Мне очень жаль, – отвечает Оскар, вновь надевая очки и сдвигая их на переносицу. Потом склоняется ко мне через стол, готовый слушать.

– Ну и… его книга пока в музее, до взвешивания души, как обычно, как со всеми. Но сегодня – ты слышал, наверное, – мне дали вот это.

Вытаскиваю из кармана измятый листок и передаю Оскару. Тот смотрит на записку и молча возвращает её мне.

– Здесь сказано, что папину книгу конфисковали, и я… я не знаю, что теперь делать. Что всё это значит? Произнеся эту коротенькую речь недоумённым, каким-то детским голосом, я впиваюсь ногтем в стол – и на деревянной доске остаётся маленькая вмятина. Оскар сочувственно смотрит на меня.

– Знаешь, книги иногда конфискуют, если замечают что-то необычное во время проверки, что может повлиять на результат взвешивания. Ты не знаешь, что это может быть? Что они могли обнаружить? – задавая последний вопрос, Оскар задумчиво смотрит на меня. Знаю, всё я знаю. Перед глазами ярко вспыхивает мгновение, когда я впервые увидела на папе знак ворона, знак Забвения. Но вслух странным ломким голосом произношу совсем другое:

– Нет… Я ничего не знаю. Неужели книгу действительно могут забрать вот так просто?

– Они могут всё что угодно, разве не так? – И прежде чем я успеваю спросить, что он хочет этим сказать, Оскар тихо, почти шёпотом задаёт ещё один вопрос: – Скажи мне, Леора, твой отец был добродетельным человеком?

Выпуская пар, зловеще шипит кофе-машина.

– Да. Он был самым лучшим! Он был. Он был самым-самым. Но за что же его отметили знаком Забвения?

– Значит, всё будет хорошо. Правосудие не ошибается. Последние слова он выдавливает, словно они застревают в его пересохшем горле. Взглянув на мою униформу, Оскар вдруг резко меняет тему:

– Ты и правда чернильщица? Неожиданный переход. Не в силах удержаться от смеха, я отвечаю:

– Ну да. Сегодня мой первый день. А ты чем занимаешься?

– Я переплётчик. Учусь второй год. В читальном зале готовился к занятиям. Наверное, второй том, который я заказал, меня не дождётся. Я смущённо бормочу извинения и рассказываю, что мне приходится проходить практику вместе с человеком, который меня терпеть не может.

– Девушки редко идут в чернильщики, ведь так?

– В нашем классе я была единственной девчонкой. Это всё стереотипы. Почему-то считается, что чернильщик должен быть высоким и мускулистым. Я сильно выбиваюсь из общей картины, – отвечаю я, указывая на свои тонкие бледные пальцы.

Оскар весело смеётся, у его глаз собираются лучики морщинок, и мне хочется рассмешить его снова, чтобы опять увидеть эту улыбку. Смех вскоре замирает, но на губах Оскара остаётся отпечаток радости. Я вдруг совершенно теряю нить разговора, не знаю, что сказать, в голове пустота. Что я вообще здесь делаю? Выпрямляюсь на стуле и пытаюсь сообразить, как бы улизнуть, не показавшись грубой.

– Спасибо, что вытащил меня оттуда, Оскар. Думаешь, охранники меня бы задержали? Снова отпиваю кофе. Он немного остыл и больше не обжигает.

– Кто знает… – тихо произносит Оскар, пожимая плечами.

– Спасибо. Не буду отвлекать тебя от дел. Мне гораздо лучше, да и мама ждёт… Оскар допивает кофе и с улыбкой отвечает: – Что ж, и тебе спасибо. Приятно познакомиться, и вообще… – Он отодвигает пустую чашку на край стола. – Если тебе понадобится помощь… с книгой твоего отца… обращайся. Предложение звучит по-дружески беззаботно, но взгляд, брошенный искоса, куда серьёзнее, словно совет как следует обдумать эти слова.

– Хм-м… – тяну я нерешительно. – Большое спасибо.

Мой новый знакомый явно не знает, во что может ввязаться, если я вдруг приму его щедрое предложение. Я и сама не имею понятия, как всё закончится.

– Не знаю, какое отношение переплётчики имеют к тому, что случилось с папой. Оскар удивлённо приподнимает брови, но не удерживает меня, когда я встаю, чтобы уйти. Дождь всё льёт, я набрасываю на голову шаль и оглядываюсь на Оскара. Он сидит ко мне вполоборота, доставая что-то из сумки, его рубашка немного задралась. На тёмной коже сереют линии татуировок. Я вижу часть семейного древа и читаю Оскара, читаю по-настоящему. Имя стёрто, у корней древа что-то клюёт птица. Кукушка. Я знаю, что значит этот рисунок. И тут я вспоминаю, где видела Оскара раньше. Тогда, на площади, на публичном нанесении знака. Юноша в очках, который пробивался к осуждённому сквозь толпу. Оскар поворачивается ко мне и наталкивается на мой пристальный взгляд. Не отводя глаз, я спрашиваю:

– Скажи мне, Оскар, а твой отец был добродетельным человеком?