Как же я устала! Больше не знаю, куда пойти, кому довериться. Последние месяцы стали самыми тяжёлыми в моей жизни. После папиной смерти я думала, что дальше некуда, думала, что хуже не будет, но жестоко ошиблась. Теперь я тщетно ищу в будущем хоть лучик надежды. Там лишь холод и страдания. Там пустота.

Склонив голову, я шагаю против колючего ледяного ветра, от которого слезятся глаза и болят щёки. Меня то и дело толкают прохожие. Быть может, я стала невидимой? Исчезла?

«Поменьше таких мыслей, – одёргиваю я себя. – Это мысли пустых. Так могла бы рассуждать Белая Ведьма».

Больше всего я устала от того, что все вокруг знают какую-то тайну, мне неизвестную. Моей жизнью управляют все, кроме меня. Навстречу попадается мужчина с собакой на поводке. Пёс весело прыгает, тянет хозяина вперёд, и эта картинка очень точно описывает мои ощущения. Я – тот самый глупый пёс, уверенный, что он выбирает дорогу, хотя на самом деле его ведут, им управляют. Что ж, всё можно изменить.

Какой смысл ждать и молча подчиняться? Пора взять собственную жизнь в свои руки.

Я знаю, куда мне нужно пойти.

Передо мной высится громада правительственного здания. Архитекторов величественного строения из красного кирпича занимала не красота очертаний, а лишь удобство чиновников. Здание словно всё состоит из кубов, параллелепипедов, острых углов и прямых непритязательных линий, чтобы даже формами не отвлекать работников и посетителей от поистине важной работы. Я никогда не была в административной секции этого здания. В школе нас приглашали сюда на экскурсию, но я не пошла – что может быть зануднее? Верити конечно же ходила сюда с классом каждый год. Давно мы с ней не виделись. Работа отнимает гораздо больше времени, чем я ожидала. В прошлый раз, когда я заглянула к ним в гости, Саймон сказал, что Верити болеет – простыла. Я по ней соскучилась.

Безликий вестибюль выкрашен светло-коричневой краской. Вдоль стен выстроились стулья, на которых ожидают посетители. Чтобы пройти к кабинетам чиновников, надо миновать большой полукруглый стол регистрации. Девушка за этим столом – одна из наших школьных красоток, не упускавшая случая высмеять меня, если мы оказывались в одном классе.

Я быстро прохожу мимо стола регистрации, не разматывая шаль, рассудив, что, если напустить на себя достаточно уверенный вид, то меня не остановят. Девушка смотрит на меня с тем же презрительным выражением на лице, что и в школьные годы. Может быть, это её обычный вид? Интересно, узнала или нет? Кажется, она собирается меня окликнуть, но тут кто-то подходит к столу с другой стороны и звонит в колокольчик, требуя незамедлительного внимания.

Я иду дальше.

Повернув за угол, останавливаюсь перевести дыхание. Всюду указатели к различным департаментам: одни на стенах, другие свисают с потолка. Отыскав Департамент похорон и взвешивания душ, иду по стрелкам.

В стенах коридоров то и дело попадаются деревянные двери, за которыми, наверное, проходят важные переговоры и принимаются решения. Интересно, как Верити умудряется находить в этом лабиринте дорогу? В конце концов коридор приводит меня к дубовой двери в нужный департамент, и я решительно её распахиваю.

Здесь очень тихо: толстые ковры и деревянные панели на стенах скрадывают громкие звуки. Здесь каждое слово звучит приглушённо и таинственно. Не снимая шали, иду вперёд и конечно же натыкаюсь за углом на какого-то чиновника. Бормоча извинения, спешу пройти, но кто-то придерживает меня за локоть, и я застываю на месте.

– Леора? Что ты тут делаешь?! – шипит Верити. Подруга хватает меня за руку и стремительно тянет обратно по той же дороге. Распахивает деревянную дверь в стене и втаскивает в комнату. Я закрываю за собой дверь, и мы с Верити меряем друг друга взволнованными взглядами, но вскоре подруга облегчённо вздыхает. Большую часть комнаты занимает массивный письменный стол с деревянными резными ножками. Вдоль стен выстроились шкафы, все запертые, каждый хранит свои секреты.

– Это и есть твой кабинет? Да он огромный!

– Я знаю! – Верити расплывается в улыбке. – Нет, правда, что ты тут делаешь? Вызвала бы меня ко входу… – Она берёт стул для посетителей и ставит его напротив собственного большого кресла.

– Да, наверное, так было бы проще, – согласно киваю я, усаживаясь. – Просто не хотела, чтобы меня видели. Я разматываю шаль, и глаза Верити расширяются от удивления.

– Что за… Что у тебя с лицом?

Ощупав внушительную шишку, которая ещё и болит, я со вздохом рассказываю Верити о случившемся. Она в ярости ругает Карла, а я удовлетворённо слушаю.

– Он просто разозлился. Не собирался же он действительно сбить меня на пол?

– Ему не может быть оправданий! Никаких! Он не имел права пальцем до тебя дотрагиваться! – Раскрасневшись от гнева, Верити расхаживает по кабинету. – Какой ужас! И это случилось на работе, где тебе так нравилось! Ты как, ничего? Не давая мне встать со стула, Верити обнимает меня и гладит по голове, шепча слова утешения о том, что Карл ушёл и не вернётся и что злобные гады всегда получают по заслугам.

– Всё пройдёт, Ветти. Я в порядке. Просто шок, наверное. Я коротко, натянуто улыбаюсь. За разговорами по душам я чуть не забыла о настоящей цели визита. Необходимо выяснить, известно ли что-то Верити, и если известно, то что именно.

– Не важно. Лучше расскажи, как идут дела. – Я оглядываю комнату. – Я и не представляла, какая ты важная персона. Наверное, успела хорошо зарекомендовать себя на новом месте.

Верити усаживается в рабочее кресло. Она улыбается, но как-то по-новому, неуверенно, даже сконфуженно. Тревожно. Или это всё мои выдумки?

– Я понимаю, ты считаешь мою работу скучной, и признаю, что это совсем не то же самое, что быть чернильщицей, но здесь тоже много интересного.

– И тебе всё ещё нравится новая должность? Верити слегка морщится, прежде чем ответить.

– Скажем так: я здесь пока новичок, но понемногу осваиваюсь. Коллеги очень милые. Я рассказывала, что пару недель назад видела самого мэра Лонгсайта? Я удивлённо качаю головой.

– Помню, ты надеялась с ним когда-нибудь встретиться…

– Он потрясающий! Совершенно такой, каким я его воображала, представляешь? И он разговаривал со мной – я думала, умру на месте! Мы говорили о моих надеждах работать здесь, в Похоронах, ну и… Думаю, он и помог мне получить эту должность.

– Ничего себе! Ты видела мэра своими глазами? Похоже, он оценил тебя по достоинству. Верити смущённо пожимает плечами, но её щёки алеют от удовольствия.

– Кто знает… Но я очень рада, что так вышло. Столько перемен! И мы сейчас работаем над одним крупным проектом – привлекли всех, кого только можно. – Верити внезапно обрывает рассказ и отводит глаза.

Я с ужасом жду, что она сейчас скажет, что я узнаю. С одной стороны, совершенно немыслимо, что моя лучшая подруга знает о папе нечто ужасное – знает и скрывает от меня. С другой, сейчас возможно всё что угодно.

– Так расскажи, чем таким важным вы все заняты, – подначиваю я. Опустив глаза, Верити произносит несколько слов вроде бы самым обычным тоном, но некоторые интонации заставляют насторожиться. Слишком хорошо я знаю Верити.

– Сейчас мне поручили проверить все данные и свидетельства о книгах, которые готовят для церемонии взвешивания душ. Подробно рассмотреть каждый случай. В прошлом году у меня как раз были дополнительные курсы по оценке информации. Наверное, потому меня так быстро и взяли в этот департамент. Короче говоря, я собираю все данные, по которым судьи выносят вердикт.

– Неужели? – тихо переспрашиваю я. – Как интересно!

– Это большая честь, Леора. Мне доверено просматривать информацию о множестве людей, собирать факты. Судьи не хотят получать искажённые данные. Мне разрешено только суммировать факты, не давая рекомендаций. Ответственность просто огромная! А вдруг я пропущу что-то очень-очень важное? Вдруг из-за меня кого-то объявят забытым?

Верити беспокойно ёрзает в кресле. Я склоняюсь к ней через стол.

– Ты обязательно справишься, Верити. Ты никогда не ошибалась!

– Некоторые случаи далеко не так просты, как хотелось бы, – произносит Верити, глядя в сторону с грустной улыбкой.

– Случаи, как у моего папы? Верити кивком подтверждает мою догадку. – Мне не следует об этом говорить… тем более с тобой. Вообще-то ни с кем не следует, но с гобой особенно. – Глубоко вздохнув, Верити продолжает: – Но и промолчать я тоже не могу. Лора, ты моя самая близкая подруга. Тебе нужно об этом знать. Мне передали дело твоего папы… и ходят слухи… слухи, что тот человек на площади, которого отметили знаком Забвения, его звали Коннор Дрю, что он украл лоскут кожи твоего отца. И украл потому, что твоя семья пыталась что-то скрыть, изъять кусочек истории из жизни твоего папы.

– Я… Я знаю о слухах, Верити. – Подруга на секунду встречается со мной взглядом и снова отводит глаза. – И о Конноре Дрю я всё знаю. Мне известно, что он сделал для папы.

– Ох, Лора, как я рада!.. – с облегчением выдыхает Верити и тут же трясёт головой: – Нет, конечно, не рада. Мне очень жаль. Но я рада, что ты всё знаешь. Я понятия не имела, как тебе сказать. – Теперь я напряжённо выпрямляюсь. Игры кончились: мы говорим о деле. – Лора, но больше я ничего не знаю. Возможно, Коннор забрал какие-то доказательства того, что твой папа был отмечен знаком… – Верити судорожно сглатывает, а я закрываю глаза. – Знаком Забвения.

Заметив, как я вздрагиваю при этих словах, Верити бормочет ругательства.

– И об этом ты знаешь… А я надеялась, что это… просто сплетни. Мне очень жаль, Лора. Правда.

– Верити, а что им действительно известно? Подруга горестно сверлит взглядом письменный стол. Ведь я прошу её предать самое важное в жизни – работу, которую она так любит.

– У них очень много вопросов, и множество вопросов как раз и делает этот случай таким сложным. Они проверили книгу твоего папы и обнаружили швы там, где им не место. И теперь считают, что некоторые знаки были подправлены или даже полностью вырезаны. И ещё подозревают, что твой отец и Коннор Дрю знали друг друга по работе, а тот факт, что Дрю арестовали за исправления книг покойных… – Верити пристально смотрит мне в глаза. – Лишние швы находятся… – Верити быстрым жестом касается затылка. Я киваю. Сказано достаточно. Всё ясно.

– Спасибо, Верити. Я знаю, тебе не обязательно было рассказывать мне всё это. И да, до меня доходили разные… слухи. Я держала свои тревоги при себе. А ты… Ты давно об этом узнала?

– Нет, совсем недавно, честное слово. Его дело вот только-только стали рассматривать.

– Мне давно надо было прийти к тебе, Ветти. Ты же знаешь, я тебе доверяю. – Верити нехотя кивает. – Но было так страшно. Когда произносишь это вслух, всё становится совсем другим, настоящим. Верити снова согласно кивает. – Мне очень жаль, что так вышло, Леора… Помолчав немного, вертя в пальцах карандаш, она спрашивает: – Если твой папа действительно был отмечен тем знаком, то за что? Что он такого сделал?

– Не знаю, Ветти. Ничего об этом не знаю… – грустно качаю я головой.

И оттого, что передо мной Верити, я забываю об осторожности и рассказываю, как увидела знак на голове у папы и как публичное нанесение знака на площади безжалостно напомнило мне о том дне. Сетую, что мама ничего не хочет объяснять.

Потом я уже не могу остановиться. Рассказываю, как узнала о конфискации папиной книги в музее, о том, как встретила сына Коннора Дрю, который считает, что может мне помочь, но я боюсь ему верить. Рассказываю, что его зовут Оскар, у него тёмные глаза, кудрявые волосы, а очки всегда косо сидят на носу.

Услышав об Оскаре, Верити тихонько взвизгивает, подтягивает колени к подбородку и восклицает:

– Ого! Расскажи ещё что-нибудь! Он тебе нравится? Я только качаю головой. Мне надо выговориться. Я собираюсь рассказать, как Обель заставил меня нарисовать Белую Ведьму, и как жутко мы с ней похожи, и что это должно быть всего лишь совпадение – или не совпадение? – когда раздаётся стук в дверь. У Верити от испуга округлились глаза.

– Прячься за дверь! Скорее! – шёпотом командует она. Верити отпирает и становится в проёме, заслоняя посетителю обзор кабинета. Когда тот уходит, подруга закрывает дверь и бессильно приникает к ней головой.

– Чуть не поймали! Я серьёзно. Если тебя увидят и узнают, чья ты дочь, у нас будут очень крупные неприятности. Никто не должен догадаться, что мы знакомы, иначе у меня заберут дело твоего папы. Я молча киваю в ответ. За такие нарушения Верити не поздоровится.

– Последний вопрос. Только один – и я уйду. Как ты думаешь, моему папе угрожает опасность?

– Не знаю, Леора. Не думаю, что у них есть какие-то доказательства. Сейчас они ищут новые факты, ищут тайник Коннора Дрю. Хотят получить хоть что-нибудь. – Секунду поколебавшись, Верити скороговоркой советует: – Слушай, поговори с этим Оскаром, спроси, может, до него доходили какие-то новости. Ты встретишься с ним, я узнаю, что смогу, здесь, а потом всё обсудим.

– Папа не заслужил такого, Верити. Если бы я знала, за что он получил тот знак… Но что бы там ни было, он был хорошим человеком. Достойным. Понимаешь?

– Я всё понимаю и помогу тебе, Леора. Мы сделаем всё, чтобы о твоём папе помнили, – шепчет Верити, крепко обнимая меня на прощание.

Замотав лицо шалью и вооружившись инструкциями Верити по выходу из лабиринта коридоров, я спешу прочь. Подруга выглядит встревоженной, и мне стыдно, что приходится втравливать её в мою историю. Но выбора у меня нет.

Все коридоры в здании одинаковые. Наверное, так устроено специально: все в униформе, всё предсказуемо, всё под контролем. В вестибюле у выхода полно народу, и мне без труда удаётся проскользнуть незамеченной. Вредная девица за столом регистрации беседует с очень полной женщиной. Проходя мимо, я вижу лицо посетительницы.

Это Мел.

Верити права. Мне необходимо поговорить с Оскаром, и я отправляюсь туда, где он работает, к переплётчикам. Уже поздно, Оскар ушёл, но один из знакомых соглашается передать ему мою поспешно нацарапанную записку.

По пути домой мне попадается на земле грязное белое перо, и мысли снова возвращаются к разговору с Обелем и к сказке о Белой Ведьме. Мне никуда не деться от её истории. Хотя это не совсем её история. Она лишь второстепенный персонаж повести о Мории. Ведьме досталось немного места где-то на полях. Мне следовало бы думать о сестре, чья кожа украшена рисунками и знаками, но ничего не поделаешь. В моих мыслях царит Белая Ведьма. Первая из себе подобных. Забытая, потому что после неё не осталось книги памяти.

Но Обель прав: по-настоящему забытой её не назовёшь. Разве забыт тот, чью историю изо дня в день пересказывают всем детям без исключения?

Получается, есть и другие способы остаться в памяти потомков.

И вдруг – впервые за всё время – мне приходит в голову мысль обо всех забытых душах. Какими они были? Можно ли их помнить? Живут ли они дальше в своих близких, в своих друзьях? Если папа будет забыт после взвешивания души, действительно ли он исчезнет? Опасные мысли…

Дома мама встречает меня сердитой отповедью за позднее возвращение, но, разглядев кровоподтёк на лбу, молча встаёт и выходит из комнаты. Спустя несколько минут моя голова покоится у неё на коленях, а мама осторожно промывает мне ссадины тёплой водой с лавандой, слушая мой рассказ о Карле. Ещё долго после того, как всё сказано, мама вытирает мне лоб, и её нежные прикосновения и аромат лаванды убаюкивают меня прямо на диване.