В понедельник мы с мамой просыпаемся рано. Завтракаем тостами с маслом в тревожной тишине, которую нарушает только позвякивание маленькой ложки о чашку, когда я помешиваю сахар. На нас строгие платья, лучшие шали ждут на спинках стульев, готовые окутать наши плечи, защитить нас.

Зажигаем свечи перед книгами предков – по одной на каждую книгу – и ещё свечу – для папы. Произносим короткую молитву, просим помощи и поддержки почивших родственников, чем бы ни кончился этот день. Мамины пращуры… Захотят ли они помочь папе? И всё же надо верить, надеяться, что предки добры и справедливы. Я даже обращаюсь к дедушке, прошу его быть милосердным и справедливым с папой.

Задувая свечи, мама плачет. Подходит к папиной свече, но только качает головой и отступает, зажимая рот ладонью. Плечи её вздрагивают. Задуть папину свечу придётся мне. Никогда ещё мне не было так плохо, как в эту минуту.

– До скорого, папочка, – едва слышно шепчу я и задуваю пламя.