Чудом выбравшись из этого кошмара, я мчусь домой. Торопливо собираю сумку, хватая всё, что попадётся под руку. Здесь я не останусь. Никак не могу придумать, куда бы пойти, в голову ничего не приходит. Может быть, мне никто и не нужен. Лучше всего – не любить никого и никогда, чтобы тебя не предали. Я не стану раскрывать своё сердце каждому встречному. Нет уж! Сердце надо хранить за семью печатями. Отдав сердце однажды, назад не получишь.

Хватаю пальто, но тут входная дверь распахивается.

– Что ты натворила! Ведь ты могла его спасти! Одно твоё слово – и он был бы спасён! Как ты могла?!

Мама кричит, надвигаясь на меня, словно готовая убить в жестокой схватке. Её волосы растрёпаны, глаза покраснели от слёз.

Саймон удерживает маму, пытается успокоить. Они все пришли, пришли разорвать меня на части, сказать, как жутко я поступила. Одно моё слово разрушило все планы. Наверное, мне должно быть стыдно или хотя бы грустно их слушать. Но я не могу плакать. И кричать не могу. Я больше ничего не чувствую.

– Ты всё знала, ведь так? – свистящим шёпотом выпаливаю я в заплаканное мамино лицо. – Ты всё подстроила, заставляла делать так, как тебе было надо. Кто ты такая? Ты мне всю жизнь лгала! Ты виновна в его гибели – не я. Вы оба виновны – и ты, и он!

Закинув сумку на плечо, я иду к двери, но Саймон хватает меня за руку:

– Леора, подожди. Ты горько пожалеешь о сказанном, когда узнаешь, как всё было на самом деле. Извинись перед матерью!

Смешно! Слова безумные, а голос у Саймона такой спокойный. Я только качаю головой:

– Нет. Я не стану извиняться. И вообще-то она, – киваю я в сторону растрёпанной женщины, – она мне не мать. Или вы не слышали? Моя настоящая мать была пустой!

Я ухожу, и никто не просит меня вернуться.

Я решаю пойти в музей. Пробираюсь в комнату историй, которую недавно показала мне Мел, а когда музей закрывается, прячусь между шкафами. Ночью я прекрасно высыпаюсь, положив сумку под голову и укрывшись шалью. Книги рассказчиц охраняют мой сон. Утром, дождавшись, пока в музей придёт побольше посетителей, я незаметно ухожу, смешавшись с толпой, и отправляюсь в здание правительства. Откладывать этот визит нет смысла.

Я подписываю у чернильщиков какие-то бумаги и позволяю им соскоблить папино имя с моего семейного древа. Теперь у меня на спине кукушка. Я просила стереть и мамино имя – или мне теперь звать её просто Софи? – но мне ответили, что это имя придётся заменить другим, но я даже не знаю, кто та, другая женщина, была она или ещё есть, чьё место по праву на вершине моего семейного древа. Придётся оставить самозванку.

Пока я сижу у чернильщиков, им сообщают, что мне приказано нанести ещё один знак на мою растревоженную кожу. Я соглашаюсь и получаю знак орла – подтверждение того, что я выступила в защиту правды, хоть и пошла против собственной семьи. Чернильщик заодно подправляет метки на руке, чуть сбитые из-за шрама.

Уже у выхода из здания я слышу, как кто-то окликает меня по имени. Это Мел. Лицо у неё грустное, но на губах улыбка, а руки широко раскинуты, чтобы принять меня в объятия. Мел ведёт меня в небольшой обшарпанный кабинет и предлагает выпить кофе, на что я с благодарностью соглашаюсь. Сегодня я ещё ничего не ела и не пила.

– Мне сказали, что ты у чернильщиков, и я решила тебя найти. Как ты, Леора?

Что мне ответить. Мел передаёт мне чашку горячего кофе, и я молча принимаю её.

– Не очень больно? – спрашивает Мел, кивая на мои новые знаки. – Я видела татуировку, которую ты сделала Джеку. Очень красиво! Ты была права, послушавшись своей интуиции, – у тебя талант чернильщицы. Мел отпивает глоток из своей чашки и смотрит на меня с беспокойством и любовью. У меня теплеет на душе. Выходит, кто-то меня ещё любит. Знает правду и всё-таки не отказывается от меня.

– Но я всё же думаю, что из тебя вышел бы отличный обрядчик, – с сожалением продолжает Мел. Мрачно взглянув ей в лицо, я вижу, что Мел тоже грустно и вид у неё усталый.

– Где Изольда? – спрашиваю я.

– В школе. Некоторым вещам я её научить не могу. – Мел пьёт кофе маленькими глотками и грустно улыбается. А потом, вздохнув, говорит: – Ты поступила очень храбро, Леора. Что тут скажешь… Я в себе храбрости не чувствую. Гнев – да. И ещё чувствую себя дурой. Обманутой дурой.

– А что мне оставалось? – глядя в чашку, спрашиваю я.

– Ты всё сделала правильно, – мягко отвечает Мел. – Помнишь, я тебе тогда так и сказала? Ужасно, конечно, что тебе пришлось через такое пройти, но ты справилась. Быть может, твой отец и был неплохим человеком – в некотором роде – но жизнь он вёл неправедную.

– Так вы всё знали?

– Да, конечно. Но ничего не могла тебе рассказать. Да мне и не пришлось. Я чувствовала, что ты поступишь верно. Ты меня очень порадовала. Правда. – Я пристально вглядываюсь в лицо Мел, пытаясь прочесть скрытый смысл её слов. – А теперь вот что. – К моему удивлению, Мел кладёт тёплую ладонь мне на колено. Как ей не противно дотрагиваться до меня, зная, откуда я взялась? – Мне надо кое в чём тебе признаться. – Приходится изобразить удивление, даже любопытство. – В правительстве на тебя обратили внимание сразу же после экзаменов. Тебе предложили две профессии на выбор. Знаешь, мне кажется, у тебя есть всё, кроме уверенности в своих силах. Если бы ты только знала, какими удивительными качествами обладаешь, ты могла бы добиться очень многого.

– С чего бы в правительстве стали так обо мне заботиться? – покраснев, качаю я головой. Мел смеётся над моей недогадливостью:

– С чего бы правительству заботиться о талантливых гражданах? Не догадываешься? Такие люди могут внести неоценимый вклад в нашу жизнь. Не будь наивной, Леора. Опытным лидерам сразу же стало ясно, на что ты способна. Мы все прекрасно поняли. Сомнения возникли только в одном. В твоей верности нашему делу.

Я хмуро пью кофе.

– В правительстве достаточно проницательных людей, – продолжает Мел. – О твоём отце знали все, кому следовало. Уже давно. Им известно значительно больше, чем огласили вчера на церемонии. Твой отец был опасен, за ним следили многие годы. – Мел словно пронизывает меня взглядом. – Его вера пошатнулась, а жизнь с пустыми довершила начатое. Твой отец пришёл в Сейнтстоун не для того, чтобы начать с чистого листа, он нашёл дорогу к сердцам наивных мужчин и женщин, которые ему поверили. Он называл себя борцом за свободу, воином мира и равенства, а сам исподволь готовил наших граждан к войне. Ты же знаешь, Леора, чего хотят пустые? – Мел на секунду умолкает, ожидая моего ответа. – Нам всё известно о твоём отце. И о твоей матери – о твоей настоящей матери, конечно. Кофейная чашка обжигает ладони, когда я крепко сжимаю её в руках. Но мне нужно за что-то держаться, что-то чувствовать.

– Учитывая, кем были твои родители, мы не могли быть уверены, что ты со своими талантами будешь служить нашему обществу верой и правдой. В тебе течёт кровь мятежников, Леора. – На секунду Мел выдаёт свои истинные чувства, на её лице мелькает отвращение. Ей отвратительна моя связь с пустыми. – Мы не знали, какие убеждения успел внушить тебе отец, а потому решили подождать и выяснить, на чьей ты стороне.

– Мы? – с трудом, хрипло выговариваю я. – И вы тоже участвовали в этой проверке? Мел откидывается на спинку кресла. – Я была твоей наставницей. Поддерживала и направляла тебя. – Она так вглядывается в мое лицо, словно пытается прочесть мои мысли.

– И поэтому вы дали мне сказку о спящей принцессе?

– Чаще всего родители считают, что поступают правильно. Но детям всё-таки лгать не стоит. Дети и сами знают, что правильно. Я была уверена, что ты всё поймёшь, – с улыбкой договаривает она.

– Мел, я всё потеряла, теперь я совсем одна, – говорю я дрожащим голосом, мысленно напоминая себе, что доверять нельзя никому. Нельзя впускать других в своё сердце, нельзя выдавать свои тайны.

– Я понимаю тебя, Леора. Поверь, я знаю, каково это – быть одинокой, искать опору только в обществе. Но такая жизнь, посвящённая общим интересам, она того стоит, Леора. Ты приобретёшь больше, чем потеряла. – Мел снова похлопывает меня по колену. – Вот увидишь. Понимаешь, Леора, люди напуганы, они страшатся мятежа пустых, чувствуют, что сбились с пути. – Глаза Мел неотрывно смотрят в мои. – Твой отец выступал за всё, чего мы боимся и что презираем. Но теперь, когда в правительстве убедились в твоей верности, тебе готовы предложить особое место, особый путь, где твои многочисленные таланты оценят по достоинству. Только представь: дочь пустой женщины, девушка, которую помиловал великодушный мэр Лонгсайт, отворачивается от тёмных и злых сил, переходит на сторону добра и справедливости.

Я отрицательно мотаю головой:

– Но я не хочу работать в правительстве. Я… я просто хочу быть чернильщицей. Или когда-то хотела. Кажется, что те мои мечты остались в какой-то другой жизни. Мел смеётся, словно услышав удачную шутку.

– Ах, Леора! Никто не посадит тебя за скучную работу клерка в администрации. Тебе предложат… Для тебя создадут особую должность, для которой ты словно рождена. – Лукаво склонив голову набок, Мел добавляет: – Возможно, так оно и есть.