Ощущение, что евреи наблюдают за мной, не обмануло меня. В течение двух дней мне слегка нездоровилось, я едва прикасался к завтраку, а на людях появлялся всего лишь на полчаса. Вечером второго дня в дверь моей комнатушки постучали, и к моему удивлению вошел маленького роста мужчина, которого я всегда считал врачом. Он и вправду оказался тем, за кого я его принимал.

"Вы, должно быть, заболели?" — спросил он.

"Нет, — ответил я — а если и так, то кого это касается?"

"Вам это ничего не будет стоить, никаких денег, — пробормотал он нерешительно, — просто нужно помочь".

"Благодарю, я в полном порядке".

Он стоял передо мной, держа трость прижатой к груди.

"Температура?" — спросил он.

"Нет, все в полном порядке, я сейчас выйду". Я поднялся, и мы вместе вышли из комнаты. В передней ждал один из молодых евреев с театральным пушком на щеках.

Здесь врач отрекомендовался: "Меня зовут доктор Литвак", Бертранд Мюллер, доктор философии", Я протянул ему руку, он не преминул всучить мне и свою — сухую и холодную, такую же гладенькую, как и его лицо.

Они присоединились ко мне, словно это было само собой разумеющееся дело. Хотя у меня практически не было никакой цели, я шел быстрым шагом. Эти оба, расположившись справа и слева от меня, выдерживали шаг и беседовали друг с другом на идиш. Возмущение мое было вполне оправданным: "Я не понимаю ни единого слова".

Они рассмеялись, а один заметил: "Он говорит, что ничего не понимает".

Через мгновение: "Вы что, и вправду не понимаете идиш?" "Нет".

Мы вышли на Райхенбергштрассе, и я взял курс на Рикс-дорф.

Ну и тут мы встретили Мари. Она стояла, прислонившись к фонарному столбу. Было уже довольно темно, ведь экономили на газе. И тем не менее я сразу же узнал ее.

Впрочем, окна забегаловки напротив слегка ее освещали.

Мари тоже узнала меня; она улыбнулась, затем поинтересовалась: "Это ваши друзья?"

"Соседи".

Я предложил зайти в забегаловку; Мари выглядела утомленной, и, казалось, ей надо подкрепиться. Однако оба моих попутчика от приглашения отказались. Может, опасались, что их заставят есть свинину, а может, побаивались насмешек или еще чего-нибудь. В любом случае вполне можно было бы воспользоваться ситуацией, чтобы избавиться от них.

Но тут случилось нечто странное: Мари взяла сторону евреев, сказав, что вовсе не голодна, и, словно по другому и быть не могло, пошла впереди с молодым евреем, тогда как я поплелся сзади с доктором Литваком.

"Кто он?" — спросил я у врача, указав на молодого еврея, полы серого сюртука которого болтались передо мной.

"Его зовут Нухем Зуссин", — ответил доктор Литвак.