Он говорил: мой мулов погонщик пустился рысью, В венце с бубенцами, с уздечкой пурпурной… Неся нас обоих сквозь сон Сиона. Он говорил: я звал тебя., Он говорил: в сердце моем большое виденье, Храм вижу я и тысячи ступеней в нем, И вижу град, где предки наши жили. Он говорил: дом возвести хотим мы. Он говорил: ожиданья расточенье — то был удел наш, Лишь только ожиданье, и в книгу погруженность. Он говорил: я ждал его, и вот теперь нам радость… Он этого не говорил, но то был сердца крик. Она была нема. Без слов и в размышленья погрузившись, Брели они с душою опьяневшей. Брели они, и сердце было их полно Молчания, тоски и скрытого величья, Брели они, никто свой взор не поднимал На улицы, на многолюдные дома, на кабаки. С ее слетало уст: в глубинной битве сердца моего Я жажду искры, я жажду ясного огня, Что будет светом мне, что будет блеском ярким., Он говорил: я помнил о тебе. С ее слетало уст: огонь из искры в сердце возгорелся, К сей кающейся грешнице приблизил Ты свой нежный лик. Он говорил: так ярко путь блестит, Сиона путь блаженный. С ее слетало уст: страданья на кресте Твои за нас. Они молчали: слова звук затих. Что делать было им, коль час творенья уж в прошлое ушел.