Карр сидел неподвижно, пока новый камердинер брил ему голову. Наконец неприятная процедура была завершена, и маленький человечек – Рэндалл? Или Рэнкл? – водрузил парик ему на голову и подал серебристый конус. Карр держал его у лица, пока вокруг него витало душистое облако пудры, покрывая парик тонким белым слоем. Рэнкл подождал несколько минут, пока не осядет пудра, потом осторожно снял накидку, защищающую одежду Карра.

– У вашей светлости очень внушительный вид, – сказал он.

Карр стряхнул с рукава пятнышко пудры.

– Рэнкл, – с любопытством спросил он, – неужели ты только что сделал замечание по поводу моей внешности? Ты сделал его, да? Милостивый Господь, куда катится этот мир, если слуги позволяют себе высказывать свое мнение по поводу внешности господ, когда их не просят? Мне следовало отхлестать тебя за подобную самонадеянность, но это, вероятно, уничтожит плоды твоей утомительной деятельности, поэтому я удержусь от искушения. На этот раз.

В самом деле, сначала он проявил великодушие к Танбриджу, теперь к камердинеру. Он явно становится сентиментальным.

Карр встал и вытянул руки в стороны, терпеливо ожидая, пока камердинер наденет на него новый жилет из пурпурной парчи. Этот цвет ему очень шел.

– На будущее, – продолжал Карр, пока Рэнкл поправлял ему воротник, – на будущее запомни, что я и сам прекрасно понимаю, какой у меня внушительный вид. Меня заинтересует твоя оценка лишь тогда, когда я перестану выглядеть внушительно.

– Прошу прощения, сэр!

«Так всегда получается с новыми камердинерами: чертовски много времени уходит на их укрощение», – подумал Карр со вздохом. Он взял свои перчатки и изо всех сил хлестнул ими по лицу Рэнкла, оцарапав его хрустальными бусинами. Тот поднес руку к ране, с изумлением глядя на Карра. В его глазах промелькнуло нечто напоминающее гнев. Боже правый, это просто невероятно. Такие создания, как Рэнкл, не испытывают гнева. Они спасаются бегством.

– Я не нуждаюсь в твоих извинениях. Я просто сообщил тебе свое мнение. А ты меня перебил. Послушай, Рэнкл, если я хоть один раз не буду выглядеть внушительно, ты будешь уволен. И запомни: без рекомендательного письма в этих варварских краях ты не найдешь места.

Маленький лакей вздрогнул.

– А теперь ступай, – сказал Карр. – Я решил сегодня не выходить к обеду. Сообщи об этом моей дочери.

Камердинер поклонился и поспешно вышел.

Карр подошел к затянутой зеленым бархатом стене и дернул за вышитую тесьму. Ткань разошлась, надуваясь и опадая складками по обе стороны от изящного портрета в натуральную величину. Он сделал шаг назад, нежно глядя на него.

– Дженет, дорогая, почему сейчас?

В течение десяти лет каждую ночь он чувствовал одно и то же: Дженет здесь, она наблюдает за ним. Он к этому привык. Это его не тревожило и даже не очень интересовало. В конце концов, призракам можно найти весьма ограниченное применение.

Но новая идея, высказанная Палой, что дух может проникнуть в другое тело и в каком-то смысле начать новую жизнь и что Дженет сделала это, чтобы еще раз явиться к нему во плоти… Если она нашла для своей души новую оболочку, ему необходимо узнать, кто это, прежде чем он уедет из этого проклятого замка навсегда.

Она, очевидно, оставила свой шарф в качестве послания. Но каков его смысл? Означал ли этот жест упрек?

Карр поднял крышку сундучка, стоящего под картиной. В нем лежало немного золота, несколько украшений и остатки того возмутительного ариседа.

В ту ночь, когда умерла Дженет, он принимал в Уонтонз-Блаш первую партию гостей, прибывших к нему на прием в первый раз после реконструкции замка. Самые важные люди из высшего света проделали ради этого трудное путешествие из Лондона. Среди них был личный секретарь короля. Неприятности, увы, начались тогда, когда он, Карр, пошел искать свою красавицу жену к обеду.

Он нашел ее – и вместе с ней их отпрысков – на утесах. Очевидно, она наконец осознала его причастность к… неприятностям, постигшим ее клан. В отместку она поклялась появиться на его приеме, одетая в цвета клана, чтобы продемонстрировать верность ему, хорошо зная, что носить плед строго запрещено законом. Да еще в присутствии королевского секретаря!

Она сама подписала себе приговор.

– Честно говоря, Дженет, – прошептал он, обращаясь к ее изображению, – разве не странное совпадение то, что ты осознала мое двуличие именно в тот день, когда я устраивал, может быть, самый важный в моей жизни прием? Да, – кивнул он, – ты могла бы и сама спрыгнуть с этой проклятой скалы, а не вынуждать меня толкать тебя вниз. Ты сделала это для того, чтобы испортить мне прием, да? Но я расстроил твой маленький план, дорогая.

Он рассеянно пощупал шелковый арисед.

– Что ты имела в виду, когда позволила мне найти этот шарф, Дженет? Ты никогда не отличалась хитроумием. Ты была утомительно прямолинейна, сказать по правде. Так что все это значит?

Карр задумчиво помахал обрывком шарфа перед портретом. Возможно, если бы она не погибла той ночью, он бы не счел необходимым жениться на других богатых наследницах. И тогда не было бы больше смертей и не было бы его изгнания. Да… она виновата перед ним, и ей за многое придется ответить.

Возможно, Дженет признала свою вину.

– Ты оставила мне это в знак того, что просишь прощения? Хочешь сказать нечто вроде: «Вот, возьми эту проклятую штуку. Она причинила достаточно горя». – Это объяснение ему понравилось. – Это разумно. Я хочу сказать, что шарф не та вещь, которую оставляют, чтобы навести ужас на человека. Это же шарф, клянусь Богом, а не окровавленный глаз или пульсирующее сердце.

– Господи, отец, пожалуйста, сообщи мне, если тебе придет в голову наводить на кого-нибудь ужас. Я немедленно уеду, – непринужденно произнес у него за спиной женский голос.

Карр повернул голову.

Фиа стояла в дверном проеме, скромно скрестив руки у талии чрезвычайно нескромного платья из темно-синего шелка. Другая выглядела бы в подобном платье дорогой шлюхой.

Отец и дочь молча смотрели друг на друга. Нарумяненное и напудренное лицо Фиа было совершенно спокойным. Когда-то он видел восточную куклу, фарфоровую статуэтку, изображающую какой-то театральный персонаж, изумительной работы. Это было настоящее произведение искусства. Но что-то в кукле внушало беспокойство. Глядя на свою дочь, Карр испытывал точно такое же ощущение.

– И как давно ты шпионишь за мной? – спросил он.

– Я и не думала шпионить за тобой, Карр. Разве ты не слышал старую детскую поговорку «Тот, кто подслушивает у замочной скважины, ничего хорошего о себе не услышит»?

Тон ее был уклончивым, блестящие голубые глаза ничего не выдавали. Когда-то она делилась с ним всеми своими мыслями, теперь она замкнулась в себе.

– Что тебе нужно?

– Этот человечек, Рэнкл… Он сказал, что ты не будешь обедать. Я подумала, что ты заболел. И пришла проверить. – Ее тон не выражал озабоченности, всего лишь равнодушное любопытство. – Прости за вопрос, но она тебе отвечает? – Она подняла взгляд на изображение Дженет.

Карр задернул занавески.

– Говорить перед картиной не то же самое, что говорить с картиной, Фиа.

– Неужели? Спасибо, что объяснил мне эту тонкость.

Ни тени чувства не появилось на ее гладком, восхитительно юном лице. Ну и пусть. Оба его сына были горячими, эмоциональными детьми; и в результате оказалось, что он совершенно напрасно тратил на них время.

Фиа была другой. Фиа была таким же хищником, как и он сам.

Она никогда не позволяла слезливой сентиментальности заслонить здравый смысл или скучным принципам помешать ее намерениям, а в ее намерения входило позаботиться о том, чтобы сделать самую блестящую партию в английском обществе, черт побери! В европейском обществе! Таким образом, ее отец окончательно и бесповоротно получит власть, престиж и деньги. Так много денег, что ему больше никогда не придется тратить ни секунды времени на мысли о них.

– Что это у тебя в руке? – спросила Фиа.

– Кусок шарфа, который был на Дженет в день смерти.

– Не говори только, что его принес тебе ее призрак, – рассмеялась Фиа, а потом, с ужасающей точностью прочитав выражение его лица, тихо прибавила: – Господи, кажется, я попала в самую точку.

Она протянула руку, быстро коснулась кончиками пальцев шелка и так же быстро отдернула руку.

– Знаешь, – хладнокровно произнесла Фиа, – мне очень хотелось бы увидеть призрак матери. Если тебе когда-нибудь представится случай поболтать с этой прозрачной дамой, будь добр, направь ее истлевшие останки ко мне.

– Ты смеешься надо мной? – спросил Карр самым угрожающим тоном.

Она спокойно посмотрела на него:

– Может быть.

Это было невыносимо, но он не посмел дать ей пощечину, и то, почему не посмел, раздражало его гораздо сильнее, чем любые слова, которые она могла произнести. Он не ударил ее потому, что теперь уже не знал, на что она способна. На месть – несомненно. А возможно, и на большее.

– Иди вниз, – приказал он.

Карр ждал, ненавидя себя за ту неуверенность, которую чувствовал. Она никогда прежде не оказывала прямого неповиновения. Но когда-нибудь, а может быть, очень скоро, это произойдет. Необходимо выдать ее замуж до этого.

– Моих гостей нельзя оставлять без присмотра, – добавил он.

– Ты прав. Им необходим дудочник в качестве предводителя в их кутежах.

– Я скоро приду.

– Надеюсь. – Фиа собралась уходить. – Там одна леди очень остро ощущает твое отсутствие. Она была очень огорчена, когда услышала, что ты не будешь обедать.

Карр заинтересовался. Неужели это она? Дженет?

– Леди? – переспросил он. – Как она выглядит?

Фиа с интересом наблюдала за ним.

– Пожилая. Еще не совсем старуха, но решительно почтенного возраста.

Ужасное предчувствие охватило его. Дженет умерла в расцвете женской красоты. Мысль о том, что ее дух вселится в тело, не столь прекрасное, никогда не приходила ему в голову. Она не может так с ним поступить!

– Кто эта леди?

– Миссис Диггл? Суетливая старая курица с мягкими манерами.

– Дуглас, – поправил ее Карр. Его тревога улеглась.

Он знал эту леди. Трудно вообразить женщину, меньше похожую на Дженет.

– Нет, она не из моих обычных гостей. Но ее племянник – другое дело.

– Вот как? – равнодушно протянула Фиа.

– Да. Он провел здесь весну. Ты его помнишь, – лукаво произнес Карр, увидев возможность отомстить Фиа за ее насмешку. – Томас Донн.

Фиа никогда не признавалась, что увлечена высоким шотландцем. Но в этом не было необходимости. Каждая недомолвка, каждый взгляд, каждая светская беседа с Донном, которую подслушал Карр, свидетельствовали о первой страсти молодой девушки. Так же, как и ее внезапное и полное молчание, когда речь заходила о чем-то с ним связанным.

Карр был вознагражден. Ее зрачки слегка сузились, тонкие ноздри слегка побледнели. Это была почти неуловимая реакция.

– Конечно, – резко ответила Фиа. – Теперь я их вспомнила.

– Миссис Дуглас сопровождает младшую сестру Донна, мисс… мисс Фейвор, кажется. – В его памяти вдруг всплыло лицо хорошенькой, изящно одетой девушки.

Карр удивился, что запомнил так много. Он почти не обращал внимания на девственниц, даже состоятельных. Какой в них толк? Он не мог снова жениться, а поскольку Фейвор Донн не играла в азартные игры, он не мог добраться до ее денег и таким способом, так что тратить на ухаживания время не имело смысла.

– Как она выглядит? – спросил Карр. – Похожа на брата?

– Я его не очень хорошо помню, – непринужденно ответила Фиа. – Мисс Фейвор маленького роста. Красивая. Черные волосы, агрессивные глаза, маленькая смуглая воительница. Теперь я припоминаю, что слышала, как она расспрашивала о тебе других гостей.

Красивая? Черные волосы? И она о нем спрашивала.

– Знаешь, Фиа, – сказал он, – кажется, я передумал. Я все же спущусь к обеду.