То минутное затмение, которое, как обещала Фейвор днем раньше, больше не повторится, вернулось опять. Оно не только замутило разум Фейвор, но и повредило ее рассудок. Рейн даже не понял, как получилось, что они начали целоваться. Но ему это было безразлично.

Затем мысли куда-то исчезли, и на первый план выступило удовольствие.

Когда она с надутыми пухлыми губками появилась в комнате, которую он обыскивал, с похищенной мужской одеждой, переброшенной через руку, он дал себе обещание, что будет обращаться с ней как с выросшей в монастыре леди, каковой она и была, а не так, как того заслуживает девушка, приехавшая погостить в этом шотландском Содоме. Эта задача оказалась более трудной, чем он воображал.

Фейвор вздохнула, ее пальцы скользили по его телу с потрясающей настойчивостью. Глаза ее были закрыты, а голова покоилась у него на плече, что провоцировало на новые поцелуи. Нежные, сладкие поцелуи, нектар, а он жаждал более крепкого напитка. Но должен вести себя хорошо. Он должен сдерживаться. Должен держать в узде голод, терзающий его тело. Не только потому, что он больше не был своенравным, безответственным мальчишкой. Не только потому, что полученное ею воспитание требовало от влюбленного осторожности, но и потому, что как за Фейвор никогда и никто не ухаживал, так и он никогда не ухаживал ни за кем.

Это был сложный, насыщенный танец, и в нем таилось тонкое, пикантное вознаграждение. Все его прежние интимные отношения с женщинами заканчивались постелью. Все это: ласки, объятия поцелуи – совершалось слишком быстро, лихорадочно и служило непременной прелюдией к просто акту.

С Фейвор же было… восхитительно, упоительно. Медовые поцелуи, сладкие, влажные соприкосновения языков, глубокие, полные томления поцелуи. Ласки, словно атлас, гладкие, глубоко проникающие. Легкие, как перышко, прикосновения. Он никогда не испытывал таких сладких пыток.

Она доверчиво устроилась в его объятиях, неопытная, но мудрая, такой мудрой не была ни одна женщина из его прошлого. Она обладала глубоким, лишенным эгоизма пониманием того, что удовольствие получаешь, когда сам даришь его. Она была сокровищем.

– Сокровище, – пробормотал он, уткнувшись ей в лоб.

Она открыла глаза.

– Да, – вздохнула Фейвор. – Ты прав. Нам следует приниматься за поиски.

– Я… я не имел в виду… – Рейн замолчал. Что он собирается сказать, признаться, что говорил о ней? Это неразумно. Все так чертовски запутано, и с каждым днем становится все сложнее.

Казалось, она не заметила его полупризнания. Ее руки нехотя соскользнули с его шеи. Она с сожалением улыбнулась. Он с сожалением отпустил ее.

– Мне надо идти. Сегодня вечером Карр устраивает маскарад. – Щеки ее покраснели, и он понял, что она вспоминает его замечания насчет маскарадов и их участников.

– Тебе не стоит туда идти, – сказал он.

Ее взгляд уперся в противоположную стенку. Она нацепила на лицо фальшивую улыбку. Ему это очень не нравилось.

– Тебе следует уехать из Уонтонз-Блаш, – сказал Рейн, и его отчаяние невольно превратилось в гнев, прозвучавший в голосе. – Заставь тетку собрать вещи и возвращайся в дом брата. Если тебе необходимо найти богатого мужа, поезжай в Лондон, когда брат вернется. Я тебя уверяю, это не единственное общество, где тебя примут. Есть и более богатые охотничьи угодья, Фейвор. Тебе не обязательно находиться здесь.

Фейвор повернула к нему голову. Она выглядела усталой, опустошенной, словно силы вдруг оставили ее.

– Здесь ты ошибаешься. Мне необходимо… быстро выйти замуж.

– Почему? Разве твоя семья не может продержаться еще несколько месяцев? – сердито спросил Рейн. – Неужели они настолько жалкие люди, что готовы пожертвовать тобой. Почему ты должна обеспечить им легкую жизнь?

Ее синие глаза потемнели от гнева. Лучше молнии, чем эта пустота.

– Ты ничего не знаешь об этом!

– Так расскажи мне!

– Ах! – Фейвор отпрянула, словно ее вспугнули эти слова.

Но он не отступал. Не мог.

– Расскажи мне.

Она скрестила руки под грудью и сердито посмотрела на него.

– Мужчины! Вы думаете, у вас монополия на честь, что только вы можете платить по старым счетам и тем самым очищаться.

– Зачем тебе очищение? – спросил Рейн, затаив дыхание, боясь, что она ему скажет, и опасаясь, что не скажет. Он хотел ее доверия, хоть и не заслужил его. Он даже не рассказал ей, кто он такой. – Зачем?

– Я совершила проступок. Много лет назад. – Она заколебалась.

Он вглядывался в ее лицо и видел юное создание, которое терзала нерешительность, которому отчаянно хотелось поделиться самыми интимными подробностями своей жизни с мужчиной, представляющим загадку. Отчаянно, потому что больше поделиться ей не с кем.

Как ей должно быть одиноко, если она пошла по этой дороге. Как до боли одиноко.

– Мой проступок стоил мне… стоил людям жизни, – в конце концов произнесла она.

– Ты знала, что они заплатят такую цену?

– Нет!

– Тогда, если это непреднамеренно, тебя нельзя винить.

– Невежество не является оправданием. – Она произнесла эти слова так, что он понял: она слышала их много-много раз.

Он хотел подойти к ней, но она подняла руку, запрещая ему это, останавливая его.

– Объясни.

– Я… я была ребенком, – пробормотала она, отводя глаза. – Мои… люди хотели казнить преступника.

– Преступника?

– Насильника.

Странно, что он сейчас дрогнул, услышав из ее уст это слово, а тогда, годы назад, он не только не дрогнул, но терпел удар за ударом, не сопротивляясь.

Она неверно поняла его реакцию и кивнула головой.

– Они привели его туда, где мы жили, чтобы мой отец совершил правосудие. Но его как раз тогда не было дома, а моя мать – знатная леди – послала меня остановить их.

– Почему?

– Потому что она боялась, что, если они повесят этого насильника, моих братьев убьют из мести.

– Понятно.

– Я сделала то, о чем она просила. Я их остановила. – Фейвор крепче обхватила себя руками. – Но ровно на столько времени, чтобы подоспели его родные с вооруженными людьми. Они убили почти всех тех людей. Уничтожили их. Выкосили, словно пшеницу.

Глаза ее смотрели в никуда, на лице было написано заново переживаемое потрясение, вызванное воспоминанием. Ему надо вернуть ее назад, вырвать из той ужасной вереницы воспоминаний, которая была так хорошо знакома ему самому.

– Черт возьми, Фейвор! А что тебе еще оставалось делать?

Она нахмурилась в поисках ответа на этот вопрос, поставленный много лет назад и так и оставшийся без ответа.

– Если бы я их не остановила, они бы того парня повесили и убежали к тому времени, когда появились солдаты. И даже если бы они не успели скрыться, по крайней мере правосудие свершилось бы. Насильник бы умер.

– Ты сделала то, о чем просила мама, – рассудительно сказал Рейн. – Это не твоя вина.

У него возникло ощущение, что он ее подвел, что она продолжала жадно ждать ответа, который еще не прозвучал.

– Я знаю, – сказала она, словно он намеренно проявил тупость. – Но вина тут ни при чем. Речь не о ней. Речь о том, с чем я могу жить, что мне надо сделать.

– И выйти замуж за богатого бездельника – единственный для тебя способ жить дальше? – спросил он с сарказмом, рожденным отчаянием.

– Да. – Голос ее был далеким.

– Почему бы тогда тебе не надеть власяницу? – с горечью спросил Рейн. – Уверен, что могу найти где-нибудь бич, чтобы помочь тебе получить удовольствие. Это все-таки Уонтонз-Блаш.

– Не надо, – сказала она, не сердито, не обиженно, просто подавленно. – Это ты ведешь себя неразумно, не я. Я не первая женщина, которая выбирает мужа, руководствуясь тем, что он может принести ее семье деньги. В самом деле, мне еще легче, чем многим, так как я делаю это по собственной воле. – Фейвор беспомощно посмотрела на него. – Неужели ты хотел бы, чтобы я не подчинилась велению совести только ради того, чтобы порадовать свое эгоистичное сердце?

Рейн не мог произнести ни слова. Мог лишь стоять, постепенно осознавая последствия ее слов.

– Рейф. – Она улыбнулась застенчиво и грустно.

Он протянул руку. Она сделала вид, что не заметила ее, повернулась и отошла в сторону. Он закрыл глаза.

– Рейн, – шепнул он в ответ так тихо, что она его не услышала.

Он знал теперь, почему поэты говорят о разбитом сердце, так как в его груди разливалось что-то горячее, опустошающее и болезненное. Он открыл глаза и посмотрел на ее стройную спину. Плечи ее были опущены, словно под придавившим их бременем, поступь тяжелой.

Она остановилась, оглядела комнату, пытаясь найти повод, чтобы остаться, и понимая, что ей следует уйти.

– Ты… – Фейвор откашлялась и попыталась снова: – Ты говорил, что ищешь коробку восточной работы. – Она безуспешно пыталась говорить прежним, жизнерадостным тоном.

Он ответил ей в том же духе, стремясь найти место за пределами требований и махинаций окружающего мира, найти для них мир в этих пустых комнатах, где они искали сказочные сокровища и где они нашли другое сокровище, гораздо более ценное, которое не искали и которое им никогда не сохранить.

– Да, – тупо ответил он. – Восточную коробку.

– Темную? – На ее лице промелькнул неподдельный интерес.

– Да, – пробормотал он. – Чайная коробка.

Ее веки потемнели от усталости. Кожа без ее обычной белой пудры казалась прозрачной и напоминала о том, что человек смертен.

– Не похожа на ту? – И она указала пальцем.

Он посмотрел в том направлении. Эта комната была не так загромождена, как другие: пара шкафов с пятнами от воды; свернутый ковер, покрытый плесенью; обитый кожей дорожный сундук; а у стены огромный книжный шкаф без одной дверцы, его полки были пустыми и темными. Наверху этого чудовища стояло несколько коробок, которые из-за большой высоты книжного шкафа до сих пор оставались незамеченными. Только так, глядя вверх с противоположного конца комнаты, можно было их увидеть.

Одна из них была покрыта затейливой резьбой. По виду сделана за границей. Черная.

– Да, – произнес Рейн, и сердце его быстро забилось. Внутри этой коробки могло находиться то, о чем он мечтал каждый день в течение стольких лет.

Овладев кладом Макларенов, он станет богатым. Он станет завидным призом для любой женщины, желающей выйти замуж ради денег.

Он немедленно подавил в себе эту смехотворную мысль. Она – одна из Макларенов. Она винит его в убийстве ее клана. Всего десять минут назад она сожалела о том, что он остался в живых.

Рейн придвинул какой-то комод красного дерева к книжному шкафу. Он не мог попросить руки Фейвор, но по крайней мере если он завладеет кладом Макларенов, то сможет проследить, чтобы она не вышла замуж за какого-нибудь откровенного идиота, подобного Танбриджу. Он отдаст ей эти проклятые драгоценности.

Не прошло и минуты, как Рейн уже завладел черной коробкой. Да, это была чайная коробка его матери. Он помнил чешуйчатую спину инкрустированного танцующего дракона на ее крышке.

Сложный бронзовый запор вяло болтался на пружинке. Один ряд крохотных выдвижных ящичков полностью отсутствовал. Но задняя часть, та часть, которая тогда открылась и где лежали драгоценности, по-прежнему выглядела одним целым, без всяких швов.

– Ты действительно думаешь, что в ней лежат сокровища? – спросила Фейвор.

Рейн не мог понять ни ее тона, ни странного, несчастного выражения лица.

– Не знаю. Давай посмотрим. – Он схватил тяжелый подсвечник и обрушил его на крышку чайной коробки. Хрупкое, тонко вырезанное дерево раскололось и распалось на куски.

Рейн и Фейвор вместе смотрели на разломанную коробку. Стояли так целую минуту. Потом Рейн наконец поднял большой, скрытый внутри разрушенной коробки куб. Он разнял его. Открылся выгоревший бархат, и больше ничего. Фейвор опустилась на колени рядом с отлетевшими кусками, поднимала и отбрасывала дощечки, заглядывала внутрь немногих ящичков, уцелевших после разрушения. Рейн поддел последние обломки носком, перевернул их. Здесь не могло прятаться даже колечко, не то что полный гарнитур из тяжелого золота и драгоценных камней.

– Мне… мне очень жаль, – услышал он шепот Фейвор.

Его охватило отчаяние. Теперь у него ничего не осталось. Никаких пустых мечтаний. Никаких благородных намерений.

Он задумчиво смотрел в одну точку. Ему следует уехать. Шансы на то, что он найдет клад Макларенов в этом огромном количестве комнат, в которых полно потайных мест, были ничтожно малы, если вообще существовали. Но не это было реальной причиной его желания бежать. Как он мог остаться, если Фейвор ищет себе в мужья какого-то ублюдка?

– Мне кажется, нам просто надо продолжать поиски, – услышал он голос Фейвор, тихий и охрипший.

Он поднял глаза, посмотрел ей в лицо и понял. Что касается Фейвор, она нашла то место, где они могли быть вместе. И она нашла предлог, необходимый ей, чтобы остаться с ним: поиски клада.

Она не улыбалась, но ее виноватое лицо излучало счастье, подобно солнечному свету.

Рейн не смог устоять.

– Да, – тихо согласился он.