Онемев от изумления, Лили молча смотрела ему вслед. Несмотря на то что он, по сути дела, бросил ей перчатку, поставив в известность о своих намерениях, она оказалась способной сформулировать лишь одну связную мысль: Франциска оказалась права. Эйвери Торн и в самом деле заметно пополнел.

Швы на его узком, плотно облегавшем фигуру пиджаке с трудом выдерживали напор могучих плеч. Верхнюю пуговицу на рубашке ему пришлось расстегнуть, чтобы не стеснять мощной шеи, а запястья, выступавшие из-под белых манжет, были сильными и гибкими.

Лили молча смотрела, как Эйвери крупными шагами удалялся по коридору, и невольно обратила внимание на его давно не стриженные волосы, вившиеся кудрями над воротом рубашки, слишком широкие плечи и слишком длинные, мускулистые ноги. Вскоре он исчез за углом.

Только теперь Лили поняла, что все это время стояла затаив дыхание. Она прислонилась к оконной раме, с глухим стуком ударившись о дерево плечами, и бросила гневный взгляд на портрет, висевший напротив нее. Нескладный, худой подросток, позировавший с таким застенчивым видом, смотрел на нее с холста. Теперь уже крупные руки, которые изобразил художник, не казались несоразмерно большими. Это были сильные руки: с широкими ладонями и длинными гибкими пальцами.

Затем она перевела взгляд на лицо изображенного на портрете юноши. Дерзко торчащий нос, блестящие сине-зеленые глаза, полные губы… Да, пожалуй, черты его можно было назвать правильными, однако он мало походил на автора тех самых писем, каким она рисовала его себе в своем воображении. До сих пор он представлялся ей излишне возбудимым, неуверенным в себе, с резкими, порывистыми движениями без каких-либо признаков изящества или внутреннего достоинства.

Да и голос его оказался совсем не таким, какой она ожидала услышать. От звука этого голоса ее бросало в дрожь. Тембр его был низким, как поклон придворного, густым, как заварной крем, и обладал такой проникновенной силой, что затрагивал самые заветные струны в ее душе. Когда она слышала его, она почти теряла сознание.

Раздраженно пробурчав что-то себе под нос, Лили отошла от окна. Все это казалось ей крайне несправедливым. Эйвери Торн не должен был обладать атлетическим телосложением, глазами древнего языческого идола сверкающими, будто драгоценные камни, и голосом, похожим на урчание огромного дикого кота после ночи удачной охоты. Эйвери Торн был самым… самым мужественным из всех людей, которых ей когда-либо приходилось встречать. И самым привлекательным. Да, именно так.

Девушка вздернула подбородок, мысленно похвалив себя за такую беспримерную честность. Вдруг по спине ее пробежал холодок. Она тряхнула головой, пытаясь избавиться от мыслей об Эйвери Торне. Ей в первую очередь следовало подумать о собственном будущем. Она не могла позволить себе потерять хотя бы пенни из-за минутной слабости. Ей едва удавалось сводить концы с концами с тех пор, как разлив реки затопил урожай озимых.

Эйвери Торн явно прибыл сюда, рассчитывая посмеяться над ее поражением. Пожалуй, стервятник слишком рано прилетел в поисках трупа, но, черт побери, она пока еще не была трупом и не собиралась им быть! Лили пыталась убедить себя, что это просто временное затмение, которое скоро пройдет. В конце концов, ей уже случалось раньше проходить через нечто подобнее.

В возрасте пятнадцати лет она была без ума от одного из юных протеже своего отца, который прожил у них на квартире целое лето. Она считала его самым замечательным, самым прекрасным человеком на свете, однако ей хватило одной недели, проведенной в его обществе, чтобы понять, что он придерживался точно такого же мнения о себе самом.

Вот и ответ, который она искала! Лили остановилась и ударила кулачком по раскрытой ладони. Ей стоит провести побольше времени рядом с Эйвери, тогда от ее внезапного увлечения не останется и следа.

Довольная принятым решением, она направилась к себе в комнату. Это настроение не покидало ее, пока она мыла руки и подправляла прическу. Затем Лили сменила блузу на другую, кружевным воротником, и спустя полчаса спустилась вниз к ленчу.

В столовой она не застала никого, кроме Кэти, одной из трех горничных, служивших в настоящее время в Милл-Хаусе. Кэти была низенькой брюнеткой, питавшей склонность к слишком узким юбкам. Даже сейчас, будучи на шестом месяце беременности, она, к ужасу Лили, каким-то образом Ухитрялась влезать в ту одежду, в которой прибыла сюда.

— Что ты делаешь? — изумленно спросила Лили.

Кэти, лицо которой выражало глубокую сосредоточенность, аккуратно положила серебряную вилку рядом с тарелкой из китайского фарфора, после чего слегка подправила кофейную ложку, чтобы та оказалась вровень с остальным прибором.

— Разве вы его не видели? — спросила она наконец.

— Кого?

— Мистера Эйвери Торна. Он только что вернулся из Африки или откуда-то там еще и теперь, в эту самую минуту, находится у нас в доме.

— Да, я его видела, — отозвалась Лили холодно.

— Да ну? Не правда ли, он настоящий храбрец? Я уже прочла все его рассказы — все до единого. Он совершал такие подвиги, что сердце прямо уходит в пятки. Да и на вид он как раз такой, каким и должен быть герой. Высокий, сильный…

— Довольно об этом, Кэти.

Лили всячески старалась внедрить у себя в доме демократические порядки, поэтому слуги нередко выражали свое мнение вслух — даже тогда, когда их об этом не просили.

— А теперь, будь так добра, объясни мне, зачем ты поставила на стол дорогой фарфор. Неужели мисс Франциска ждет к ленчу гостей?

Кэти положила на скатерть последний ножик для масла.

— Насколько мне известно, нет.. Это миссис Кеттл просила меня накрыть стол по-праздничному ради мистера Торна. Она сказала, что теперь, когда мистер Торн здесь, наш дом станет больше похож на прилич… то есть бла-го-прис-той-ное имение.

Теперь, когда мистер Торн здесь? Похож на благопристойное имение! Лили почувствовала, как уголки ее губ нервно дернулись. Кэти отступила на шаг.

— Я уверена, в этом нет ничего дурного, мисс. По словам миссис Кеттл, если в течение пяти лет рядом нет никого, кто бы мог оценить ее ку-ли-нар-ные способности, у любого повара в ее положении начнут опускаться руки. По крайней мере, — добавила девушка смущенно, — она всегда так говорит, когда прикладывается к бутылке портвейна.

— Ах вот как? — осведомилась Лили, довольная тем, что смогла задать этот вопрос спокойным и невозмутимым тоном. — Так или иначе, невзирая на все порожденные спиртным фантазии миссис Кеттл касательно того, что Милл-Хаус еще вернет себе былую славу, — тут она слегка повысила голос, — я отвечаю за порядок в доме, и так будет еще в течение по крайней мере двух месяцев.

Кэти уставилась на нее приоткрыв рот.

— Вот что, — продолжала Лили, поправляя юбки. — Сейчас уже нет времени накрывать стол заново, но впредь мы будем пользоваться за обедом обычной посудой. А поскольку мистер Торн, судя по всему, собирается задержаться здесь надолго, я прошу вас привести для него в порядок угловую спальню. Я уверена, что он будет признателен за возможность умыться перед тем, как…

— Он попросил для себя Голубую спальню на верхнем этаже, ту самую, на которую падает тень от кедра.

— Нет, — заявила Лили решительно. — Мебель на этом этаже укрыта чехлами. Я не позволю вам брать на себя лишний труд из-за прихоти одного мужчины.

— Он уже вселился туда, — пробормотала смущенная Кэти. — Когда он приехал, вас не было, и миссис Кеттл спросила у него, какую комнату он предпочитает. Мистер Эйвери ответил, что он еще ребенком всегда останавливался в этой спальне и теперь, став взрослым, не хочет изменять привычкам, поэтому мы с Мери быстро навели там порядок.

Итак, не проведя здесь и двух часов, Эйвери Торн уже успел присвоить себе ее права, подорвать ее авторитет и задать лишнюю работу горничным.

— Это не заняло много времени, мисс.

— Да, верно, — согласилась Лили, и только тут до нее дошло, что Кэти говорила об уборке, которую они устроили в Голубой спальне.

Кэти неуклюже склонилась в реверансе и поспешно удалилась. Лили молча смотрела на выстроившиеся в боевом порядке на столе ряды серебра, фарфора и хрусталя, прежде чем сообразила, что Кэти сделала ей реверанс.

В Милл-Хаусе реверансы не были приняты. Горничные выполняли свою работу, которую привыкли уважать, и к ним, в свою очередь, относились столь же уважительно. До сих пор ей казалось, что ее внезапное увлечение Эйвери Торном является главным предметом ее беспокойства, однако она ошибалась. Своим появлением он поставил под угрозу все те привилегии для женщин, которых ей с таким трудом удалось добиться здесь, в Милл-Хаусе. Достаточно ему было приехать, как ее горничные, из которых она так старалась сделать независимых, свободомыслящих женщин, вдруг превратились в кучку приседающих в реверансах, с вечным «да, сэр!» домашних вассалов Что было по меньшей мере смешно, поскольку ни одна из них не прожила в этом доме достаточно долго, чтобы чувствовать себя его частью.

Спустя несколько минут часы в коридоре пробили полдень и в столовую вошла Франциска, держа в руках полупустую рюмку хереса и весело мурлыча себе под нос песенку из новой оперы Гилберта и Салливана.

— Мне кажется, — произнесла Франциска, подходя к Лили, — что ни один эстет не может пройти мимо мужчины с такими широкими плечами и бронзовой кожей.

— А, ты уже видела мистера Торна!

— Да, только что. Кстати, не забыть бы предупредить Драммонда, чтобы он заколол для нас барашка.

— А ты уверена, что не предпочла бы откормленного тельца? — отозвалась Лили сухо.

Франциска осторожно поставила рюмку рядом с фарфоровой тарелкой перед своим креслом.

— Судя по внешности Эйвери, его приезд заметно увеличит наш ежемесячный счет у бакалейщика.

— Вряд ли он пробудет здесь так долго.

— В самом деле? — бросил в ответ Эйвери, едва показавшись в дверях. — Добрый день, Франциска. Я рад, что снова вижу тебя.

Лили обернулась в сторону Эйвери Торна, маячившего смутной тенью на фоне дверного проема. Он уже успел переодеться к ленчу, и его рослая широкоплечая фигура каким-то чудом уместилась в безупречно скроенный, хотя и несколько старомодный сюртук, который был мал ему по меньшей мере на два размера. Он воспользовался представившейся возможностью помыться с дороги, и голова его до сих пор еще не высохла. Темные от влаги волосы завивались в тугие колечки, увлажняя воротник белой рубашки, что еще больше привлекало внимание к резким выразительным чертам его лица. В самой этой спешке чувствовалось нечто мальчишеское, и Лили с трудом поборола невольное восхищение.

Эйвери поцеловал Франциску в щеку, после чего обратил свой взор на Лили, словцо пресытившийся лев, неспособный устоять против легкой добычи. Его светлые глаза задержались на ней — явно не без задней мысли, крупный, красиво очерченный рот изогнулся в чарующей улыбке. Тонкая сеточка морщин проступила вокруг его глаз, а зубы казались ослепительно белыми на фоне смуглой кожи.

— Вот мы и встретились с вами еще раз, мисс Бид.

— Добрый день, мистер Торн.

Фамильярность есть признак неуважения, фамильярность есть признак неуважения, твердила она мысленно, но тут ей в голову пришла злорадная мысль: а что, если она является признаком совсем другого чувства?

— Полагаю, вашу комнату уже успели привести в порядок? — спросила она. — Обычно мы не пользуемся этой частью дома, так как, не говоря уже обо всем прочем, она находится слишком далеко от остальных жилых помещений Однако мы не хотим, чтобы вы остались разочарованы вашим выбором.

Эйвери, который во время этого разговора незаметно подбирался все ближе к Лили, остановился в нескольких футах от нее. Девушке пришлось собрать всю свою волю, чтобы не отпрянуть в сторону — таким чудовищно огромным он ей показался. Его тело, казалось, словно излучало вокруг себя некое подобие энергетического поля, которое она улавливала с несвойственной ей прежде чуткостью.

— Я вовсе не хотел доставлять вам лишние хлопоты, — произнес он, и улыбка исчезла с его лица. — Эту комнату я занимал, когда останавливался здесь будучи ребенком, поэтому она единственная, которую я помню.

— О нет, что вы! — поспешно ответила Лили. — Никаких хлопот.

Эйвери окинул взглядом неподвижно застывшую фигуру Лили. Улыбка словно приклеилась к ее лицу, во всем облике присутствовал некий налет… страха? Он нахмурился. Чего, собственно, она могла опасаться? Кроме, разумеется, неминуемой потери прав на наследство.

Последняя мысль не принесла ему желаемого удовлетворения. Он смотрел сверху вниз в ее темные, настороженные глаза и вдруг увидел, как ее смуглое лицо вспыхнуло ярким румянцем — зрелище, полное несказанного очарования.

— Не хочешь ли присесть, Франциска? — спросил он, отвернувшись от Лили.

На лице Франциски появилась улыбка, полная радости и изумления.

— О, Эйвери, как ты внимателен! И где только ты успел научиться светским любезностям?

— Уверяю тебя, я понятия не имею, что ты имеешь в виду, — отозвался Эйвери, рассматривая тяжелое кресло красного дерева, прежде чем приподнять его и отодвинуть от стола. — Я джентльмен, и предложить кресло даме — моя прямая обязанность.

Он подхватил Франциску под руку, подвел ее к тому месту, где только что стояло кресло, и затем подставил его ей — может быть, с излишней поспешностью. Она опустилась на сиденье и удивленно посмотрела на него.

— Возможно, я сказала не подумав… — начала было Франциска.

— Мисс Вид? — Эйвери обогнул стол, выдвинул кресло Лили и встал рядом, ожидая ее.

Лили тоже изумленно моргнула, словно его поступок был чем-то из ряда вон выходящим. Неужели она была так мало знакома с правилами приличия, что даже простой знак внимания смущал ее? Впрочем, чего еще можно было ожидать в доме, где живут одни женщины?

— Мисс Вид? — повторил он.

Она сглотнула и робко приблизилась к своему месту за столом. Он подставил ей кресло, слегка подтолкнув его вперед, так что передний край сиденья ударил ее сзади по коленям. Лили пошатнулась, он подхватил ее под руку, чтобы не дать упасть, и вдруг оцепенел словно громом пораженный.

Никогда еще простое прикосновение не вызывало такого сильного отклика в его душе.

Внезапно он всем своим существом ощутил присутствие Лили Бид — не только крепкие, упругие мускулы ее руки, но и тепло ее кожи, такой гладкой и бархатистой на ощупь, словно излучавшей жизненную силу. Ему хотелось провести ладонью сверху вниз и снизу вверх по ее руке. Ему хотелось прикасаться к ней снова и снова. Лили Бид. Его богиня-мстительница. Он резко отдернул руку.

Лили вскинула голову, глаза ее ярко блестели. Стало быть, она тоже что-то почувствовала. Должна была почувствовать. Он наклонился к ней, и она негромко сказала:

— Прошу прощения за то, что миссис Торн нет с нами. Знай Эвелин о вашем прибытии заранее, я уверена, она смогла бы отложить свою поездку в Бат. Надеюсь, вы любите баранину?

Ее слова вызвали у Эйвери нескрываемое разочарование, чуть ли не досаду. Он терпеть не мог баранину! По-видимому, отвращение отразилось на его лице, поскольку Лили тут же съязвила:

— Разумеется, это не то, что пиршество у маори, однако мы старались.

— Пиршество у маори? — переспросила Франциска.

— Мистер Торн в одном из своих писем к Бернарду привел довольно красочное описание празднества новозеландских дикарей, на котором ему пришлось присутствовать, — без сомнения, в качестве почетного гостя.

— Нет, вовсе нет, — смущенно пробормотал в ответ Эйвери. Проклятие, он совсем забыл о тех ярких посланиях, которыми засыпал юного кузена! — Я просто случайно оказался поблизости.

— И что же они ели на этом празднестве? — полюбопытствовала Франциска. Лили улыбнулась:

— Жуков, не так ли?

Франциска изумленно уставилась на нее:

— Ты ел жуков?

— И змей, — добавила Лили, не в силах удержаться от озорной выходки. В первый раз с момента их встречи она увидела, как он покраснел от смущения. — Кухня для гурманов, достойная богов, надо полагать. И что, они были вкусными?

— Никак не мог наесться досыта этих маленьких паразитов, — ответил Эйвери, поймав на себе взгляд Лили и постепенно успокаиваясь. Она просто по своему обыкновению подшучивала над ним, а он не мог припомнить другой женщины, которая осмелилась бы над ним подшучивать. Для него это ощущение было совершенно новым и отнюдь не неприятным. Он уселся на свое место. — У меня есть сильное подозрение, что если бы англичане узнали, как вкусны эти обладатели аметистовых крылышек, овцеводство в нашей стране очень скоро пришло бы в упадок.

Лили рассмеялась. Чудесный звук — такой открытый, естественный и заразительный. И затем, как будто он застал ее врасплох и обманом завлек на вражескую территорию, ее смех вдруг прервался, а выражение лица снова стало замкнутым. Она обернулась к Франциске, которая с видимым удовольствием следила за их беседой:

— Ты собираешься в этом году присутствовать на дерби, Франциска?

По-прежнему улыбаясь, Франциска отпила хереса.

— Я пока еще не знаю. Я собиралась отправиться туда в ближайший вторник, однако мне совершенно ни к чему торопиться с отъездом. Скачки начнутся не раньше чем через три недели. Но ты не беспокойся, Лили. Даю тебе слово, что я не забуду узнать для тебя клички всех сошедших с дистанции.

— Сошедших с дистанции? — Эйвери удивленно поднял голову.

— Лили коллекционирует списанных за негодностью скаковых лошадей.

— Лошадей?

Эйвери перевел озадаченный взгляд на Лили, которая молча уставилась в свою тарелку. О да, конечно, лошадей. Что еще могла коллекционировать Лили Бид, как не главный предмет его неприязни, единственную причину, вызывающую у него астму, ставшую роком и проклятием его Детских лет? Лошадей, к которым он испытывал странную, необъяснимую, мучительную аллергию. Само собой, он не позволит ей узнать об этой его слабости.

Да, у меня их несколько, — пробормотала Лили.

Тут дверь, выходившая в коридор, внезапно распахнулась и в столовую въехала какая-то женщина на инвалидной коляске. Одна ее нога, заключенная в кокон из бинтов, была вытянута вперед, карие глаза под широким, влажным от пота лбом в обрамлении рыжеватых кудрей светились торжеством.

Что-то тихо проворчав, женщина крепко ухватилась за колеса и, перебирая их руками, подъехала к столу. Эйвери

Тотчас вскочил.

— Не будете ли вы так любезны освободить для меня место? — спросила вновь прибывшая. У нее был низкий, прекрасно поставленный голос с характерным мелодичным акцентом северной провинции.

— Позвольте мне, — вмешался Эйвери.

А вы кто такой? — спросила женщина, едва он приблизился, чтобы ей помочь, и запрокинула голову, чтобы осмотреть его получше с ног до головы.

— Эйвери Торн, кузен миссис Торн.

— Эйвери Торн?

Лили, вспомнив о своих обязанностях хозяйки дома, вышла из-за стола и поспешила к гостье. Бережно, с видом человека, спускающего с поводка заведомо опасную собаку, она помогла установить ее коляску на место.

Мисс Мейкпис, я и понятия не имела о том, что вы намерены присоединиться к нам за обедом, — сказала она. Как вам удалось спуститься вниз? И стоило ли вообще спускаться?

— Женщина только оказывает дурную услугу себе и своему полу, притворяясь, будто она слабее, чем есть на самом деле и не в состоянии справиться с тем, что в действительности ей вполне по силам, — заявила Полли Мейкпис, развернув салфетку и разложив ее на коленях.

Ее взгляд, устремленный на Франциску, ясно говорил, что она считает ту виновной по крайней мере в одном из двух названных ею грехов, если не в обоих сразу.

Франциска зевнула.

— Извините меня. Я… э-э… слишком поздно легла спать вчера вечером.

— Но все-таки как вам удалось преодолеть ступеньки? — осведомилась Лили.

— Я попросила ваших девушек отнести меня вниз, а на ровных участках я в состоянии передвигаться и сама.

— Позвольте мне предложить вам на будущее свои услуги, — вставил Эйвери.

— Ни в коем случае! — отрезала Полли. — Женщина становится слишком изнеженной, когда знает, что мужчины освободят ее от всех забот, а если есть на свете люди, которых я не выношу, то это…

— В любом случае я рада, что вы с нами, — перебила ее Лили, отодвинув свое кресло в сторону, между тем как еще одна беременная горничная — Мери, если Эйвери верно запомнил ее имя, — поспешно принесла чистый прибор и поставила его на стол. — Мистер Торн, разрешите представить вам нашу гостью, мисс Полли Мейкпис. Мисс Мейкпис — одна из основательниц Коалиции за права женщин, которая не так давно проводила тут у нас свое ежегодное собрание. К несчастью, мисс Мейкпис в самой середине своей речи упала с подиума и сломала ногу. Теперь она уже поправляется.

— Понимаю, — ответил Эйвери.

Стало быть, Лили Бид использовала Милл-Хаус как место встречи суфражисток? Эту мысль ему претила. Чрезвычайно. Одно дело — лошади, и совсем другое — женщины, которые лезут в политику. По крайней мере лошадей можно было держать вне дома.

— Она как раз приводила свои доводы против выдвижения Лили на пост секретаря их маленькой организации, — добавила Франциска, подлив себе в рюмку вина из графина, стоявшего на столе. — Надо сказать, она слишком бурно выражала протест.

Полли побагровела, а щеки Лили вспыхнули густым румянцем.

— Я думала лишь о благе организации. Тут нет ничего личного, и мисс Бид прекрасно это понимает, — отрезала Полли и обернулась к Эйвери:

— Что ж, здравствуйте. Я много о вас слышала. Бесстрашный искатель приключений. Не один раз бывал в когтях смерти, ну и всякое такое. Должна, однако, заметить, сэр, что в наше время бедных женщин Лондона ожидают куда более опасные приключения…

Как раз в эту минуту, к немалому облегчению Франциски, дверь, соединявшая столовую с кухней, открылась и на пороге показалась миссис Кеттл в сопровождении Кэти, которая несла огромное фарфоровое блюдо, распространявшее восхитительный аромат. Кухарка остановилась рядом с Эйвери и быстро сняла крышку с супницы.

— Луковый суп, мистер Эйвери, сэр, — выпалила она на ходу.

— Превосходно, — отозвался Эйвери, кивнув.

— Потом вас ждет семга, фаршированная морскими гребешками, а затем — седло барашка. Вместо салата на этот раз вам подадут шпинат с гусиной печенкой и на десерт лимонный торт, — объявила кухарка.

— Благодарю вас, миссис Кеттл, — ответил Эйвери.

Он уже заметил, что пожилая женщина старательно избегала встречаться взглядом с Лили. Если Лили Бид тратит столько денег на еду, привечает у себя безденежных суфражисток и кормит одряхлевших от старости скаковых лошадей, то она очень скоро доведет имение до полного разорения. А это означало, что он может спокойно отбросить последние сомнения касательно того, кому в будущем предстоит стать хозяином Милл-Хауса.

Эйвери не спеша принялся поигрывать серебряной чайной ложкой. Как ни странно, последняя мысль не принесла ему радости.