Увидев мельком в зеркале туалетного столика свое отражение, Фиа разделась сразу, как только Томас вышел из комнаты. И теперь в грязном корсете и грязной нижней юбке ждала его возвращения. На этот раз в ее действиях не было никакого расчета. Но если Фиа на мгновение и забыла о своем твердом намерении соблазнить Томаса, сам он об этом не забыл.

Томас едва взглянул на нее, неубранную и неумытую, и почти что застонал, бормоча что-то насчет некой миссис Макнаб, которая придет, чтобы помочь Фиа. Прежде чем Фиа успела ответить, Томас исчез за дверью. Фиа вымылась и, несмотря на то что мыться пришлось в бочке, испытывала настоящее блаженство. Затем она оделась во все чистое, и сразу же раздался стук в дверь. Она открыла и увидела на полу за дверью поднос с едой, взяла его и поставила на туалетный столик. Фиа была очень голодна, она набросилась на еду, то и дело поглядывая на дверь, ожидая, что Томас вот-вот появится. Однако он не пришел.

На следующий день она снова ждала его у себя в комнате, но так и не дождалась. Обед и ужин она съела в одиночестве, не покидая спальню.

На третий день она не выдержала и спустилась вниз. В доме было пусто. Фиа надела на себя все лучшее из того, что привезла, но выглядела далеко не роскошно. Она обнаружила, что не в состоянии в одиночку затянуть корсет, и потому ее фигура не была столь совершенной, как в Лондоне. Накидка смотрелась совсем не так эффектно, как хотелось, поскольку в доме было весьма прохладно, а мурашки, которыми покрылась ее кожа от холода, вряд ли выглядели соблазнительно. Фиа совсем забыла, что в горных районах Шотландии очень холодно.

Однако хороший крепкий сон явно пошел ей на пользу, и выглядела она намного лучше. Лицо стало гладким, белки глаз сияли, как белейший фарфор, темные круги под глазами исчезли. Нет, выглядит она вполне прилично. Фиа очень расстроилась, когда так и не дождалась появления Томаса, умоляющего впустить его. Но теперь она понимала, что он не вернется не только к ужину, он, пожалуй, вообще сюда не вернется.

На четвертый день из окна спальни она увидела, как Горди собирает и складывает вокруг дома камни. Она расспросила его и узнала, что Томас поручил ему восстановить каменную стену вокруг огорода позади дома. Фиа заподозрила, что Томас сделал это специально, чтобы удержать юношу от ее дурного влияния. На вопрос Фиа, где сейчас его хозяин, парень залепетал что-то невразумительное, начал заикаться, краснеть, а потом просто сбежал от нее. Фиа не сомневалась, что она смогла бы выведать у Горди, где Томас, но тогда юношу ожидали бы неприятности. Ей очень не хотелось, чтобы у Горди возникли сложности из-за их с Томасом отношений.

Фиа посмотрела в ту сторону, где, по ее предположению, должно было находиться поместье Макларенов. Но, несмотря на то что ее сильно тянуло туда, она понимала, что пытаться попасть в бывшее поместье не следует. Расстояние немалое, и ей даже не нужно было прислушиваться к предупреждениям Томаса о разбойниках на дорогах. Ока сама понимала, что для нее лучше быть там, где оставил ее Томас. Здешние места Фиа знала хорошо. Знала о нищете, в которой прозябали местные жители. Знала и о том, что настоящим виновником всех их бед был ее отец.

Поэтому она вернулась в неубранный и грязный дом Томаса и от нечего делать стала следить, как растет ограда, которую складывал Горди, но вскоре поняла, что еще немного, и она просто сойдет с ума от безделья.

Фиа сняла корсет и нижнюю юбку, надела простое теплое платье. Она принялась за работу, которая если и не доставляла ей радости, то позволяла устать и уснуть вечером, не думая о Томасе.

В тот день Фиа, наконец, удалось познакомиться с неуловимой миссис Грейс Макнаб, чьи кулинарные таланты, как оказалось, совершенно искупали ужасную грязь в доме. Пожилая женщина внимательно, но довольно равнодушно осмотрела Фиа.

– Ну, хорошо, по крайней мере, мне не придется больше носить поднос наверх, – проворчала она и безмятежно вернулась к делам.

Примерно через час Фиа поняла, что если миссис Макнаб была плохой домоправительницей, то собеседницей она была просто никудышной. Однако, попробовав вкусное и ароматное жаркое, которое приготовила миссис Макнаб, Фиа решила, что если за него надо заплатить такую цену, как грязный дом, то сделка совсем неплохая.

Когда миссис Макнаб произнесла свою единственную фразу, Фиа поняла, что ей вряд ли удастся разговорить пожилую женщину. Но миссис Макнаб и вечно краснеющий, не умеющий связать двух слов Горди были единственными людьми, которых видела Фиа в эти дни. Поэтому на пятый день пребывания в доме Фиа была уже на кухне, когда там, наконец, появилась миссис Макнаб. Фиа понятия не имела, откуда она приходит и где живет.

– А вы сегодня рано, это хорошо, я просто умираю от голода! – радостно сказала Фиа, когда дверь открылась и вошла миссис Макнаб с корзиной свежих овощей.

– А ты что, не обедала? – удивилась женщина, одновременно раскладывая на кухонном столе овощи и пристально изучая Фиа. – Ты заболела? Если заболела, то лучше послать Горди за хозяином.

– Нет-нет, – поспешила заверить ее Фиа. – Я чувствую себя прекрасно, просто у меня жуткий аппетит.

– О! Это я уже заметила, – отозвалась миссис Макнаб, встряхивая большой кусок проеденного молью полотна и повязывая его вокруг своего огромного живота. – Ты уверена, что чувствуешь себя хорошо?

– Уверена! – воскликнула Фиа. Сама мысль о возвращении Томаса Донна в дом под предлогом ее болезни привела ее в ужас.

– Принести ужин в гостиную, когда он будет готов? – спросила миссис Макнаб.

– Нет-нет, – быстро ответила Фиа, боясь лишиться компании. Ранее она никогда бы не подумала, что будет так страдать от одиночества и так откровенно радоваться чьему-то присутствию. Это ее немного встревожило. – Я поем здесь.

А, кроме того, зачем пачкать в гостиной, особенно после того как она все утро посвятила наведению там чистоты и порядка. Она открыла все окна, выбила портьеры, вытерла пыль, тщательно смела грязь с ковра, сняла всю паутину в углах и на лестнице. Ее сейчас мало тревожило, что если Томас поймет, как она проводила свои дни, он, пожалуй, посмеется над ней. Из своего опыта она знала, что мужчины редко обращают внимание на окружение, если только заметят какие-то неудобства для себя.

– Как знаешь, – проворчала миссис Макнаб, исчезая в кладовке.

– А вы не будете возражать, если я побуду здесь и посмотрю, как вы готовите? – робко поинтересовалась Фиа. Она боялась, что миссис Макнаб откажет ей в этой просьбе.

Миссис Макнаб вынырнула из кладовки, неся в руках головку сыра и что-то похожее на сушеные сорняки. Она положила все это на стол рядом со свежими овощами.

– Да мне все равно, как хочешь.

Миссис Макнаб принялась чистить, резать и крошить все, что лежало на столе. Затем она стала добавлять каждый из ингредиентов в какой-то загадочной последовательности в котел с кипящим маслом. От аромата, исходящего из котла, Фиа чуть не потеряла сознание.

В течение всего этого времени миссис Макнаб не проронила ни слова. В ее руках попеременно мелькали вилки, деревянные ложки, лопатки. К тому времени когда все было окончено, в воздухе висела мучная пыль, а тонкая пленка муки покрывала пол и все вокруг. Но стоило Фиа отведать первую ложку чудесного блюда, которое приготовила миссис Макнаб, как она поняла, что готова на коленях ползать по кухне, отмывая и отскабливая муку, лишь бы получить порцию добавки.

Наевшись досыта, Фиа отодвинулась от стола и как бы, между прочим, спросила у миссис Макнаб:

– А где капитан... Томас? – Этот вопрос давно мучил ее.

Миссис Макнаб месила тесто в большой глиняной миске на дальнем конце стола. Когда она подсыпала в тесто очередную порцию муки и со всей силой вдавила в него свой большой кулак, в воздухе появилось белое облачко.

– Ты хочешь сказать, где Макларен?

Фиа с любопытством посмотрела на толстуху:

– Но вы ведь понимаете, что кланы запретили, а вождей кланов лишили их былой власти.

– Понимаю, – спокойно ответила миссис Макнаб, продолжая руками вымешивать тесто. – Так говорят, я слышала, но для нас это ничего не значит.

– Для кого «для нас»?

– Для клана Макларенов, – несколько нетерпеливо отозвалась миссис Макнаб, – для кого же еще?

– Я полагала... – Фиа вовремя сдержалась. – Я слышала, что Макларенов изгнали отсюда.

– Да, – сердито подтвердила миссис Макнаб, продолжая вымешивать тесто, – изгнали, пожалуй, можно сказать и так. Нас действительно выгнали отсюда, а он нашел нас. – Впервые в ее голосе прозвучали какие-то чувства. – Нашел почти всех нас, и в Америке – Южной и Северной, и тех, кто был где-то здесь, как я, например, в Эдинбурге. – Она на секунду перестала месить тесто. – А Джейми все время был здесь со старой Муирой, и еще несколько человек, кто предпочел жить подобно животным в пещерах, но не захотел покидать родные места. – Миссис Макнаб глубоко вздохнула. – Остальные же, стыдно говорить, разбежались кто куда, после того как Карр убил жену и донес на Яна Макларена.

Фиа подняла голову. Она заставляла себя сохранять спокойствие, слушая, как кто-то так прозаично описывает убийство ее матери, но внутри у нее словно сжималась пружина. Такое чувство бывало у нее всегда, когда она вспоминала о гибели матери.

Есть ли специальное название для этого, как есть понятие отцеубийство? Ей казалось, что должно быть особое слово, которым называют убийство жены, особое слово, которым называют детей такого убийцы. Слово, которое должно постоянно звучать в голове... и в сердце.

Боль действительно пришла, но на этот раз не такая острая, как обычно. Вопрос, который постоянно мучил ее и требовал ответа, которого она сама не могла найти, заключался в следующем: что сделала с ней, Фиа, кровь Карра? Как влияет на нее то, что в ее жилах течет кровь убийцы?

Раньше Фиа не позволяла себе задумываться об этом. Она гнала от себя такие мысли, боялась их. Но сейчас вдруг впервые задумалась обо всем этом очень серьезно.

Узнав, кем на самом деле является Томас, она поняла ту горечь, которая звучала в его голосе, когда он очень давно разговаривал с Рианнон Рассел в саду их замка. Преступление Карра, о котором он тогда говорил, было направлено не просто против беззащитной женщины, ее матери, а против члена семьи Томаса, пусть и дальней родственницы.

А если Дженет была родственницей Томаса, тогда это означает, что люди Томаса, члены его клана, пусть хоть и дальняя, но ее родня.

Эта мысль удивила Фиа. Она всегда смотрела на себя как на очень одинокого человека. Отец в свое время изолировал ее от братьев, а правда, которую она узнала о нем, отдалила ее от отца, но сейчас вдруг совершенно неожиданно у нее появилась семья. Она посмотрела на толстую простую шотландскую женщину, склонившуюся над тестом.

– А вы тоже из рода Макларенов? – спросила Фиа.

– Да. Я жила в Эдинбурге, работала на кухне, после того как мой муж погиб при Кулодене, а потом приехал хозяин, лет пять назад, и сказал, что заберет меня домой. – Она посмотрела на Фиа, прокашлялась и продолжила: – Нас раскидало всех, но хозяин сумел найти тех, кто выжил. Он заплатил за их проезд, выкупил тех, за кого пришлось платить, и вот мы все собрались здесь.

– А сколько вас?

– Двадцать четыре. Было двадцать три, но прошлой весной жена Эдвина родила сына. – Теплая улыбка появилась на лице миссис Макнаб.

«Томас Макларен нашел и вернул на свою землю двадцать три человека. Но зачем?» Фиа отщипнула кусочек теста и рассеянно мяла его пальцами, размышляя о том, что Томас Макларен становится для нее все более сложной загадкой. Она знала, что ему удалось добиться в жизни многого. Он сколотил состояние, у него была доходная морская компания, вероятно, и дом в Лондоне, и друзья, которым он был верен, например, Джеймс Бартон. И все же здесь, в Шотландии, он рискует быть узнанным, его жизнь под угрозой. Угроза эта более чем реальна, потому что Томас сам ей сказал, что Карр знает о его тайне. Почему же тогда он остался здесь?

Фиа казалось очень важным найти правильный ответ на этот вопрос, но ответить на него мог только сам Томас.

Тем временем миссис Макнаб развязала фартук, накрыла им тесто, которое замесила, и удовлетворенно произнесла:

– Хорошо, за ночь тесто поднимется, а утром я напеку хлеба.

– Где Томас Макларен? – Миссис Макнаб смахнула прилипшие кусочки теста с рук. – Миссис Макнаб, пожалуйста, я прошу вас, скажите, где Томас? Мне очень нужно поговорить с ним.

– Конечно, девочка, конечно, – отозвалась миссис Макнаб с улыбкой. – Только не надо быть такой нетерпеливой. Он ведь уже здесь.

Фиа вздрогнула и обернулась. Томас стоял у нее за спиной. Она смотрела на него с нескрываемой радостью. Загорелое лицо Томаса потемнело еще больше, морщинки в уголках глаз стали еще глубже. Его широкие плечи сейчас казались неестественно прямыми, будто он сознательно распрямил их, чтобы не сутулиться. Подбородок и щеки были покрыты густой щетиной, в которой Фиа разглядела седину.

«Ему уже за тридцать, – отметила про себя Фиа. – Он на добрый десяток лет старше меня. Это не тот возраст, когда слоняются по гостиным в Лондоне. Он привык к тяжелому труду, знает, что такое настоящая усталость... и что еще?»

– Где вы были?

– У меня есть дела, – ответил Томас. Он подвинул к столу стул. – У вас осталось что-нибудь поесть, миссис Макнаб?

– Осталось. – Миссис Макнаб быстро достала не только то блюдо, которое с большим удовольствием поела Фиа, но еще и холодной говядины, и паштет из гусиной печенки, и буханку хлеба, и хороший кусок янтарного сыра. Затем она наполнила большой кувшин пенящимся элем, бросила на стол полотенце и грозно предупредила, прежде чем оставить их вдвоем: – Я вернусь завтра, не разбрасывайте хлеб.

– Миссис Макнаб, – сказал Томас, откусывая хлеб, – не верит в церемонии. Она разделяет точку зрения большинства шотландцев, что каждый из них ничуть не хуже другого. – В голосе Томаса прозвучали веселые нотки.

– Кроме вас, – вставила Фиа. Томас усмехнулся:

– Нет, боюсь, и я не исключение, но я вовсе не уверен, что ее последние слова были адресованы мне.

– Миссис Макнаб, – заметила Фиа, – готова целовать землю, по которой вы ступаете. Уверена, что если бы вы попросили ее скинуть платье и сплясать вокруг конюшни, она бы с радостью согласилась.

Томас отломил кусок хлеба, сунул его в рот, пожевал и проглотил.

– Что ж, если ей удалось убедить вас в таких чувствах ко мне, пожалуй, придется подумать о повышении ее жалованья. Для меня и к лучшему, если вы верите, что на свете есть хоть один человек, который относится ко мне с благоговением.

У Фиа округлились глаза. Боже правый, да он же дразнит ее!

А ей... ей так нравится, когда ее дразнят!

Кей и Кора тоже иногда дразнили ее. Безыскусная радость и привязанность детей всегда доставляли Фиа огромное удовольствие. Она была счастлива, что может открыто общаться с детьми – быть с ними такой, какая она есть на самом деле, не притворяться.

Томас смотрел на Фиа с серьезным видом, но в глазах у него блестели искорки веселья.

– Как вы думаете, почему я так считаю?

– Боюсь, что не имею ни малейшего представления, – тихо пробормотала Фиа, стараясь унять частые удары сердца.

– Я тоже. Но смотрите, я в вашей компании уже почти пятнадцать минут, а вы еще... – Что бы Томас ни собирался сказать дальше, он не стал договаривать. Вместо этого наклонился над столом, протянул к ней руку и дотронулся до щеки. – А вы знаете, у вас на лице мука.

Фиа поспешно прикрыла щеку рукой. Глаза ее стали еще круглее, когда она дотронулась до щеки и почувствовала, что лицо ее пылает. Она, которая бывала в обществе в самых смелых туалетах, сейчас зарделась от того, что на лице у нее осталась мука. Или она смутилась от того, что он так смело дотронулся до нее, от его дразнящей улыбки?

Фиа судорожно соображала, что бы ответить, но не находила ничего подходящего. Ей хотелось, чтобы он продолжал дразнить ее, но она совершенно не понимала, почему ей этого хочется. Она никогда ничего не делала спонтанно, предварительно серьезно не обдумав. И все же, пожалуй, не следует допускать, чтобы он продолжал ее дразнить, потому что это открывало новые возможности, которые, в свою очередь, давали толчок дальнейшим отношениям и вызывали непредвиденные последствия.

Она уйдет, уйдет к себе в комнату и там спокойно обдумает, как действовать дальше, определит свои цели, поймет, чего хочет и как достичь желаемого. Но мысли ее, так же как и тело, казались какими-то нереальными, словно она потеряла материальность. Ведь это она должна соблазнять его, напомнила себе Фиа, тревожно глядя на Томаса.

Но соблазнение было ее целью до того, как она узнала, кто такой Томас, сколько он сделал для своих людей. Узнала, что, несмотря на все, что сделал ему и его клану Карр, он не собирался мстить его дочери, дочери своего врага. На самом деле Фиа готова была поставить на кон свою жизнь, что подобная мысль даже не приходила Томасу в голову. Так что же, Боже правый, она делает здесь?

А Томас даже не смотрел в ее сторону. Он сосредоточил все свое внимание на куске мяса, который лежал перед ним на тарелке. Как можно соблазнить мужчину, который усердно расправляется с куском говядины?

Фиа поднялась.

– Пожалуйста, сядьте! – раздался голос Томаса. – Для меня честь быть в вашей компании. – Он произнес эти слова, не отрывая глаз от тарелки. Фиа снова опустилась на стул. Да разве у нее есть выбор, спросила она себя, безуспешно стараясь обидеться. Она же пленница в его доме, он держит ее в полной изоляции, без всяких удобств, а она привыкла к обществу, яркому свету и...

Но ничего не получалось. Как ни старалась Фиа убедить себя, что она жертва, ничего не выходило. Она привыкла быть одна, поэтому жизнь вдали от городского шума, по правде говоря, ей нравилась. Недовольна она была только одним: без Томаса она скучала, ей очень не хватало его все эти дни.

Да, они все еще оставались врагами, кровными врагами. Томас многого не одобрял в ней, думал о ней плохо. Он вырвал ее из общества и привез сюда, поскольку ее присутствие там было опасно для нравственных людей.

Но он же поддерживал ее голову, утешал и помогал, когда ей было плохо на корабле. Он согревал ее на палубе, укутав камзолом и закрывая от холодного ветра своим большим телом, он пришел в ярость, узнав, что у нее не было детства, и он же дразнил ее.

И Фиа сдалась. Она поняла, что запуталась окончательно.

А на самом деле, оставив Фиа в доме одну и исчезнув на несколько дней, Томас отчаянно старался забыть ее. Но хватило его только на пять дней, каждый из которых оказался для него мучительной пыткой. Он вспоминал Фиа почти каждое мгновение, вспоминал такой, какой видел в последний раз, когда она, почти раздетая, стояла в ожидании, пока принесут горячую воду для мытья, совершенно не отдавая себе отчета, какое действие оказывает на него своим видом. Томас возвратился домой с решительным намерением не показывать, как тянет его к ней.

Но даже это самоистязание в определенном смысле было так же сладостно для него, как вид ее нежной кожи и роскошных волос.

Щеки Фиа светились нежным румянцем, прядь черных волос спускалась вдоль шеи и исчезала в вырезе простого платья, совсем простого, он такое и не ожидал увидеть на Фиа. Но даже в этом скромном платье она была все так же неотразима.

Томас подыскивал слова, он не знал, с чего начать, но все-таки заговорил:

– Надеюсь, пребывание в деревне оказалось не очень тяжким для вас.

– Нет, вовсе нет, – сказала Фиа, посмотрев на него. – Я очень люблю деревню.

– Простите меня, я поверил, что ваш муж силком удерживал вас вдали от общества, – негромко произнес Томас, оторвавшись от еды.

Тень презрения появилась на спокойном и ясном лице Фиа.

– Меня это не удивляет, – отозвалась она. – Возможно, вы поверили еще во многое, что говорят обо мне, но это не обязательно правда. – В ее голосе не было прямого упрека, но тем не менее, Томас почувствовал укор. Она продолжила, не дожидаясь ответа: – Грегори Макфарлен никогда не ревновал меня – у него не было причин для ревности, я не давала повода. Я была верна ему до последнего его дня. Я ослушалась его только в одном, это касалось нашего дома. Общего дома у нас не было, я отказывалась ехать с ним в Лондон, а он не желал постоянно жить в Брамбл-Хаусе. В результате мы почти все время жили раздельно.

Томас верил Фиа. Она говорила ровным голосом, без эмоций. Она просто рассказывала ему о годах своей семейной жизни.

– Понимаю, но почему вы рассказываете мне все это?

– Сама не знаю. – Фиа неопределенно пожала плечами. – В том, что касается моей жизни, правда – очень зыбкая вещь. Может быть, я просто хотела рассказать вам собственное видение этой жизни.

– А что еще предстоит мне узнать?

Фиа пристально посмотрела на него. В ее взгляде Томас прочел глубокое раздумье.

– Ничего, – тихо проговорила она, – пока больше ничего.

Она немного успокоилась, оперлась локтями о стол, положила подбородок на маленькие кулачки и приподняла бровь.

– А можно теперь я задам вам вопрос?

– Это будет справедливо.

– Куда вас отправили после ареста и обвинения в измене?

Этого он не ожидал. Томас думал, что она начнет расспрашивать его, как долго он продержит ее здесь, чем он занимался, пока отсутствовал. Однако интерес к его прошлому с ее стороны оказался для него совсем неожиданным.

– Я попал на один из островов Вест-Индии. Фактически я был там рабом, пока Джеймс Бартон не выкупил меня.

– Понимаю, – почти прошептала Фиа. У Томаса создалось впечатление, что за немногословным рассказом она действительно увидела всю его историю. – Это произошло потому, что вас обвинили в измене? – продолжила Фиа.

– Потому что ваш отец сообщил лорду Камберленду, что мы с братом выполняли роль связных у заговорщиков-якобитов.

Это известие не удивило Фиа. Она не стала задавать дополнительных вопросов, не стала ничего отрицать, только сказала:

– Так вот почему вы хотели навредить Эшу и добивались, чтобы Рианнон, которую он любил, увлеклась другим человеком. – Сейчас Томас пожалел, что Фиа известно об этом. С его стороны это был не самый лучший поступок, и теперь он стыдился того, что сделал. – Тогда это не имело значения для Карра, – пояснила Фиа. – Вы ошибались, думая, что его волнует судьба сыновей.

– Тогда я еще не думал о том, чтобы отомстить Карру, лично Карру. Я хотел сделать больно кому-то из Мерриков, любому из Мерриков, – признался Томас, поспешив заверить ее: – Но не теперь. Клянусь вам.

Томас вытянул руку в сторону Фиа и положил ее на стол ладонью кверху. Этим жестом он словно просил поверить ему. Фиа не сводила глаз с лица Томаса. Прошло долгое мгновение, затем он почувствовал, как ее мягкая ладонь осторожно ложится в его большую руку.