День выдался длинный. Эвелина наблюдала, как вешают новую люстру, проследила за тем, как мастеровые начали устанавливать валуны из папье-маше, потом обнаружила отвратительный запах в одной из гостевых комнат и заставила отыскать его источник и избавиться от оказавшейся там дохлой крысы. К концу дня она безумно устала, но была слишком возбуждена и не могла заснуть.

Она, не усаживаясь за стол, поужинала в кухне, потом прошлась по дому, переходя из комнаты в комнату и проверяя, как продвигаются уборка и ремонт помещений. Свой обход она закончила в комнате, расположенной напротив библиотеки, одной из последних, где требовалась уборка, и решила сделать небольшой перерыв.

Бригадный генерал использовал эту комнату для коллекции трофеев. Стены ее, увешанные его фотографиями в различных униформах, смотрелись как заплатки, столы ломились от множества газетных вырезок и дневников, принадлежащих представителям нескольких поколений. Эвелина, усевшись в кресло, начала их перелистывать. Если Джастин вернется, она услышит, и они смогут… поговорить. Но никто не пришел. Главное, Джастин не появился.

Вскоре потрясающие эпизоды военной биографии генерала ее утомили, и она заснула. И почти сразу же ей начал сниться сон.

Ей снилось, будто она ехала на телеге, а мистер Блумфилд стоял на дороге и аплодировал ей. Вдруг дорога превратилась в тропу, спускающуюся по крутому склону горы, а телега превратилась в велосипед. Она потеряла управление и ехала все быстрее и быстрее, потом колесо наскочило на корень, и она вылетела из седла.

Она хотела закричать, но крик застрял в горле. И тут она увидела Джастина, который висел на корне сучковатого дерева на полпути к подножию холма. Страх у нее сразу же прошел. Она протянула руки, и он поймал ее за талию. В воздухе разлился какой-то нежный аромат. Он осторожно подтянул ее к себе. «Эви, — прошептал он, — что ты себе позволяешь?» Он каким-то образом оказался без рубашки, и ее руки прижались к его груди, гладкой, как итальянский мрамор. Он поцеловал ее в лоб и медленно, нежно проделал поцелуями дорожку вниз, намереваясь поцеловать ее в губы. Ее грубо разбудил какой-то треск.

Она вскочила на ноги, услышав, как в коридоре мужской голос изрыгает проклятия. Смущенная, не вполне проснувшаяся, она повернула дверную ручку и выскочила в темный коридор. Дверь библиотеки распахнулась, и на пороге появился, словно призрак, высокий человек в белой рубахе. Она вскрикнула, натолкнувшись на него, а он схватил ее за руки и помог удержать равновесие.

— Эви, с вами все в порядке?

В его голосе чувствовалось напряжение, он утратил свою обычную небрежность. Встряхнув ее за плечи, он повторил:

— С вами все в порядке, Эви?

Она уперлась ладонью в его грудь и удержала равновесие.

— Да, конечно, со мной все в порядке.

Он ощупал руками ее лицо и — что было верхом неприличия — ее тело, потом вдруг, отступив на шаг, приказал ей оставаться на месте и торопливо выбежал из дома через главный вход.

Она услышала, как что-то крикнул какой-то мужчина, потом раздался топот лошадиных копыт. Сердце у нее колотилось в груди. Может быть, в дом забрались грабители? Может быть, что-нибудь украдено? Секунду спустя рядом с ней снова появилась темная фигура, и Джастин зажег канделябры в холле. Он пристально посмотрел на нее. То, что он увидел, должно быть, его успокоило, и он вздохнул с облегчением.

— Силы небесные, Джастин, — прошептала она, поправляя съехавшие на нос очки. Его волосы упали на лоб, на сорочке отсутствовала верхняя пуговица и ворот был распахнут. Она попыталась, хотя и безуспешно, отвести взгляд от открывшейся взору чисто мужской красоты. — Нас ограбили?

— Нет. — Он покачал головой. — Я вошел в дом и увидел его, прежде чем он успел что-нибудь схватить.

— Вы не ранены? — спросила она.

— Со мной все в порядке. Абсолютно все.

Чувство облегчения сменилось осознанием его присутствия. Его мужественности. Его атлетической фигуры. Завитки темных волос покрывали грудные мышцы, открывавшиеся в треугольнике распахнутого ворота сорочки. Его густые и жесткие волосы напоминали волосяной покров полного сил животного.

Он шагнул ближе, взял в руку оба ее запястья и приложил ее руки к своему сердцу. Гулкие удары передавались через ладони ее телу, учащая ее пульс и вызывая дрожь в коленях.

— Вы уверены, что с вами все в порядке? — снова спросил он. — Дрожите, как промокшая собака.

— Да, — произнесла она дрожащим голосом. — Мне что-то снилось и показалось, что я услышала ваш крик…

— Я находился в библиотеке, когда погас свет. Я увидел, как из комнаты кто-то убегает, и побежал за ним, но наткнулся на вас. Вы его видели?

— Нет. — Она наморщила лоб. — Думаете, что это был грабитель? Может быть, нам следует разбудить Мэри и Беверли и послать за…

— Не беспокойтесь, Эви, — ответил Джастин. — Я прихвачу с собой Беверли, и мы сделаем обход вокруг дома, однако я сомневаюсь, что у него были сообщники. Я видел, как он вскочил на коня, который был привязан в кустах, и ускакал прочь. Больше я никого не видел. Не мог же он один приехать верхом, если его сообщники пришли пешком.

— Но может быть, нам следует послать за кем-нибудь? Может быть, тогда удалось бы проследить за ним… до его логовища? — высказала предположение Эвелина.

— В темноте? Когда он нас намного опережает? Боюсь, Эви, нам надо смириться с тем, что ему удалось скрыться. Пока. Придется подождать рассвета. Возможно, какой-нибудь бедолага, хватив лишнего, решил похитить из дома столовое серебро, — предположил Джастин.

Он выпустил одну из ее рук и взял прядь волос, которая, очевидно, выбилась из прически, когда она спала. Он накрутил прядь на палец, потом отпустил ее. Она упруго подпрыгнула, словно маленький штопор.

— Красиво!

Ощущение его близости посылало горячие токи в нервные окончания по всему телу, даже в такие места, о существовании которых она давно забыла, будя дремлющие желания. Разбуженные желания оказалось нелегко снова взять под контроль. Но Эвелина попыталась. Она не могла позволить себе неправильно истолковать ситуацию и выставить себя жалкой дурочкой.

— Однако если лондонскому вору каким-то образом удалось узнать о предполагаемых свадебных торжествах миссис Вандервурт, — начала она, пытаясь говорить так, как положено разумной, невозмутимой Эвелине Каммингс-Уайт, какой она себя считала, — он, возможно, решил, что здесь есть чем поживиться.

— Вполне возможно, — рассеянно отозвался Джастин. — Вы, как всегда, рассуждаете очень логично.

— Мне следовало бы предупредить миссис Вандервурт. Возможно, она сможет нанять частных охранников.

Его взгляд, прикованный к ее волосам, переместился и встретился с ее взглядом. А глаза у него были и впрямь на редкость красивые.

— Не думаю, что это необходимо, — покачал он головой.

— Вы так считаете? — Ей было очень трудно вникать в смысл того, что он говорит, когда он стоял так близко и так пристально смотрел на ее руки, упершиеся в его голую грудь.

В свете газового рожка особенно четко обрисовывались контуры его лица. Он уже не казался человеком поверхностным и ленивым. В нем чувствовались решительность, властность.

— Почему вы ушли из армии? — неожиданно не только для него, но и для себя самой спросила она.

Он приподнял одну бровь.

— Вижу, вы побеседовали с Беверли.

— Я помню, что, когда вы были в нашем доме на празднике в честь Верити, моя мама высказала удивление по поводу вашего ухода со службы вооруженных сил ее величества. А теперь, когда я вас увидела, вы напомнили мне солдата.

Он рассмеялся:

— Остается пожалеть страну, границы которой охраняют такие солдаты, как я.

— Но вы мне кажетесь человеком очень способным, — проговорила она и покраснела, заметив, как его губы дрогнули в улыбке. — Так почему вы ушли в отставку?

— Мне предложили более интересную работу, — ответил он. Разговор явно забавлял его.

Кто? Миссис Андерхилл? Всего через несколько месяцев после его выхода в отставку она обнаружила его выходящим из спальни жены дипломата.

— Но…

Он приложил палец к ее губам.

— Больше никаких вопросов. По крайней мере сегодня. Я не знаю, как на них ответить.

Какие странные вещи он говорит. И почему он так на нее смотрит? Как будто в чем-то виноват и раскаивается? И не отводит взгляда от ее губ? Или она не отводит взгляда от его губ? Губы у него полные, с красивым изгибом… Она вдруг увидела запекшуюся кровь в уголке.

— Что случилось с вашей губой? — спросила она, отводя взгляд и презирая себя за дрожь в коленях. Но ее движение не укрылось от его внимания. Он выпустил ее запястья, отступил на шаг и, высвободив из брюк полы рубашки, промокнул кончиком губу.

— Извините, Эви. Я совсем об этом забыл.

У нее удивленно округлились глаза. Подняв к лицу полы сорочки, он оголил живот. Ну и ну! Она еще никогда не видела оголенного мужского живота. Красивый. Во всяком случае, его живот выглядел привлекательно.

Неглубокая впадинка разделяла отводящие мышцы, которые сгруппировались в рельефный пучок, когда он наклонился. Темные волосы, проглядывавшие в вырезе сорочки, стали еще гуще, и их заросли скрывались под поясом брюк.

У нее участилось дыхание. То, что она видела, выглядело безошибочно мужественным, таинственным и завораживало ее.

Он снова заправил полы рубашки в брюки и застегнул расстегнутые на ней пуговицы. Но не все. К ее удовольствию.

«Перестань! — одернула она себя. — Перестань думать предложениями из одного слова, словно какая-то кретинка. Ты интеллигентная женщина, а не какая-нибудь сексуально озабоченная дурочка. Будем надеяться».

— Вы ранены! Только не говорите мне, что оцарапали губу, открывая ящик. Кстати, объясните, почему вы открывали его поздней ночью?

Она обожала наблюдать, как улыбка, зарождаясь в его глазах, поднимала сначала один уголок губ, потом другой, становясь немного кривой и абсолютно неотразимой.

— Крышки с ящиков не так-то легко снять.

— Ну и… — подбодрила его она.

— Стыдно признаться, но, испробовав все прочие средства, я наконец засунул под крышку старый гвоздодер и приналег на него. Крышка расщепилась, я упал. Ну и прикусил губу.

Он не станет рассказывать о грабителе и об их драке. Не захочет, чтобы вокруг него суетились. Поэтому она сделала вид, что удовлетворена объяснением.

— Почему-то мне кажется, что вас интересуют мои ящики, — поддразнила его она.

У нее уже отлегло от сердца. Наверное, ее страхи — просто остатки сна — тревожные, но абсолютно бессмысленные. Но теперь она пришла в себя.

— Всякий раз, когда приходит груз, вы первый бросаетесь вскрывать ящики. Ваша мания, Джастин, распространяется на все ящики или только на мои?

Он уставился на нее удивленным взглядом:

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Возможно, мне показалось, — усомнилась она. — А теперь наклонитесь и покажите мне порез.

Она чуть не рассмеялась, заметив, что он взглянул на нее с опаской.

— Со мной все в порядке. Обещаю не падать в обморок. Я не выношу вида только собственной крови.

— Я вас хорошо понимаю.

Она осторожно приложила ладонь к его щеке. При прикосновении ее руки к его лицу сердце у нее бешено заколотилось, словно в насмешку над ее недавними самоуверенными мыслями о собственном самообладании. Он придвинулся чуть ближе.

— Как вы полагаете, рана не смертельная? — спросил Джастин. Хотя его голос стал неторопливым и теплым, как подтаявший свечной воск, взгляд его был голодным, настороженным и решительным, как у человека, приближающегося к банкетному столу врага с обнаженным мечом в руке. — Ну как? — Его вкрадчивый тон соблазнял, ласкал.

Она отодвинулась на дюйм, судорожно глотнув воздуха. Он приблизился на три дюйма.

— Никто еще не умирал от разбитой губы.

Она его испугала, затушила огонек, занявшийся в его глазах, и вновь вернула его лицу насмешливое выражение. Он рассмеялся:

— Вы всегда так правдивы?

Ей следовало бы вздохнуть с облегчением, а она почувствовала разочарование.

— Большей частью.

— Почему?

— Если говорить людям правду, они научатся не спрашивать обо всем, что придет в голову.

Он снова рассмеялся:

— Ей-богу, у вас линия обороны мощнее, чем у любой из женщин, которых я знал.

— Линия обороны? — возмутилась она. — Какая нелепость! От кого, интересно, мне нужно защищаться?

— От меня, например, — оповестил он, сложив на груди руки.

— Не смешите меня. На сей раз, Джастин, ваше тщеславие, по-моему, завело вас слишком далеко. — Она фыркнула. — Вам, наверное, кажется, что каждая женщина мечтает о вас.

— А вы? Вы мечтаете? — заинтересованно спросил он.

— Нет!

По его физиономии медленно расплылась улыбка.

— Лгунья.

— Самодовольный индюк!

— Трусиха!

— Хвастун!

— Совенок!

— Лось!

Он расхохотался и ласково потрепал ее по подбородку, словно утешая раскапризничавшуюся маленькую девочку, что ее почему-то очень рассердило. Она сбросила его руку. Неужели ей и впрямь хотелось недавно поцеловать его? Да она лучше поцелует в морду пони мистера Блумфилда!

— Знаете, что мне нравится в вас больше всего, Эви? Ваша непревзойденная изобретательность в использовании богатств английского языка. Интересно, каким следующим живописным термином вы меня наградите? Коровья лепешка?

Сама себе удивляясь, она хихикнула. Обычно она никогда не хихикала. Разве что в далеком детстве.

— Вы все еще сердитесь на меня? — Хотя он задал вопрос как бы между прочим, глаза его смотрели настороженно.

— Долго сердиться на вас бесполезно, Джастин Пау-элл, — проворчала она с нарочито тяжелым вздохом.

Он шутливо отвесил ей нижайший поклон.

— Я ваш должник, мадам.

— Как? Опять? Я трепещу в предвкушении. Неужели у вас есть в собственности еще монастыри, которым я могла бы найти применение? — насмешливо поинтересовалась она и услышала, как он затаил дыхание. Он шагнул к ней, потом, словно опомнившись, поцеловал кончики своих пальцев и прикоснулся ими к ее губам.

— Нет, — ответил он. — Вы видели все мои связанные с церковью владения. А теперь вам лучше лечь в постель, дорогая моя Эви. Я немного подожду здесь на тот случай, если наш взломщик вернется, хотя едва ли он осмелится.

— Я тоже останусь и составлю вам компанию.

— Нет, — возразил он. — Вам необходимо выспаться. Здесь еще многое предстоит сделать, и вы должны быть в наилучшей форме. Уже поздно.

Она нахмурила лоб, не желая покидать его.

— Еще не очень поздно.

Он рассмеялся, развернул ее за плечи и легонько подтолкнул в спину.

— Ах, дорогая, уже не просто «очень поздно», но «слишком поздно», — пробормотал он.

В дальнем конце холла, стоя в дверях по разные стороны коридора, за происходящим с интересом наблюдали два человека в ночных сорочках и халатах. Они одновременно заметили друг друга и оба спрятались, прислушиваясь, высунувшись снова, только после того как Эвелина прошла по коридору. Увидев, что Джастин тоже ушел, они выбрались из своих укрытий и предстали друг перед другом.

Мэри почти не приходилось сталкиваться с Беверли. Его и ее сферы деятельности практически никогда не соприкасались. Беверли удавалось не сталкиваться с француженкой, поскольку он считал ее наихудшим экземпляром представительниц женского пола. Но сейчас общие интересы свели их вместе.

— Ну, что скажете, мистер Беверли? — произнесла Мэри, сложив руки под объемистой грудью. Глупый кружевной чепчик на ее рыжих кудряшках придавал ей сходство с задиристым молодым петушком. — Что вы о них думаете? — спросила она, указав кивком головы в сторону библиотеки.

— Весьма интересно, — согласился он, не став притворяться, будто не понимает ее.

— Как вы думаете, что надо нам с вами делать в связи с создавшейся ситуацией? — спросила она с типично французской игривостью, которую некоторые мужчины находят неотразимой. Только не он, Боже упаси!

— Делать? — эхом отозвался он. По правде говоря, он и сам думал о том, что делать и делать ли что-нибудь вообще, однако не имел ни малейшего намерения искать в ее лице союзника.

— Да, делать! Я знаю, что все английские слуги туповаты, но почему вы считаете это добродетелью?

Беверли высокомерно взглянул на нее, пытаясь изобразить возмущение, что было довольно трудно сделать, если на голове надет ночной колпак с кисточкой. Впрочем, она и внимания на него не обратила.

— Ваш хозяин влюблен в мисс Эвелину. Мисс Эвелина не возражает против его внимания. А леди Бротон, ее маменька и моя спасительница, не возражает против того, чтобы ее дочь не возражала.

— Откуда вам известно, что леди Эвелина «не возражает»?

— Потому что, — сделала вывод Мэри, — я очень хорошо разбираюсь в тончайших движениях женского сердца.

— Вот как? — Беверли свысока взглянул на нее. — Судя по шуму, доносившемуся из беседки, укрытой вьющимися розами, такие тончайшие движения происходят довольно громко.

— Подслушивали?

— Едва ли можно назвать подслушиванием такой грохот, мадемуазель. Даже глухой, уши которого заткнуты ватой, не мог бы не услышать.

— Довольно. Мы говорим не обо мне, а о вашем бесчувственном хозяине.

— Бесчувственном? — Беверли остолбенел от такого оскорбления. — Мой хозяин, мисс Мольер, является одним из самых достойных джентльменов в Англии.

Она жестом отмела его возражения.

— Ну да, ну да. Но какое имеет отношение достоинство к его бесчувственности? С точки зрения француженки, немного опыта, несколько любовных интрижек оттачивают искусство мужчины как любовника, которое он впоследствии принесет в дар возлюбленной.

Она вздохнула, глаза ее затуманились от воспоминаний. Потом она скорчила гримасу.

— В Англии почему-то очень ценят простоту отношений. Ни опыта, ни пикантности, ни мастерства. Почему-то считается, что мужчина должен, впервые занимаясь любовью, вести себя как неуклюжий подросток. Если неуклюжесть кому-нибудь, и нравится, то только тем, у кого нет опыта. Или тем, кто очень сильно изголодался.

Она окинула его взглядом, словно считала, что его вполне можно отнести к последней категории.

Беверли закрыл глаза, еще раз напомнив себе, почему он презирает женщин.

— Позвольте узнать, в чем смысл вашего непристойного монолога, мадемуазель?

— Позволю. Скажите, ваш хозяин действительно перевоспитался? Или он намерен разбить сердце моей Эвелины?

— Он разобьет ее сердце? Боже милостивый, неужели женщины не способны понять, что мужчина подвержен сердечной боли так же, как женщина? Мадемуазель, вы сами скоро убедитесь, что Джастин Пауэлл — человек приличный, респектабельный и заслуживающий уважения. А о мисс Эвелине вы можете сказать то же самое?

Задавая вопрос, он чувствовал некоторые угрызения совести. Он бы не стоял здесь, если бы уже давно не решил, что мисс Эвелина является, судя по всему, самой лучшей представительницей женского пола. Его вывод подтвердился, когда она и словом не обмолвилась мистеру Пауэллу о том, что он непозволительно разболтался о бригадном генерале. Она человек надежный. На нее явно можно положиться.

Откровенно говоря, если бы он уже какое-то время не был убежден в том, что Джастину пора иметь сыновей, он сейчас не стоял бы здесь. Тот факт, что матушка леди Эвелины, видимо, имела аналогичные мысли и прислала сюда старую греховодницу-модистку, чтобы она способствовала развитию отношений между ними, лишь облегчал его задачу. Однако ему придется работать с ней вместе.

— Мисс Эвелина больше чем приличная, респектабельная и заслуживающая уважения леди, — заявила Мэри, передразнивая его высокопарный тон. — Она лишь ждет мужчину, способного разглядеть ее за ужасными очками и под безобразными платьями… — Заметив, что Беверли заскучал, она поспешила высказать основную мысль: — Хватит ли у вашего хозяина воображения, чтобы разглядеть то, что находится у него перед глазами?

«Да как она смеет намекать, что ее хозяйка лучше, чем мой хозяин?» — думал Беверли. Ему хотелось рассказать ей о тайной жизни Джастина, его карьере шпиона, его уме и сообразительности.

— Насчет способности Джастина разглядеть то, что надо, не беспокойтесь. Он отлично видит все. Абсолютно все.

Она вдруг улыбнулась такой лучезарной улыбкой, как будто они были закадычными друзьями.

— Значит, мы договорились. Они подходят друг другу.

Он окинул ее настороженным взглядом, помолчал, потом заключил:

— Да, они подходят друг другу.

— Вот и хорошо. Прежде всего мы должны сделать следующее, — начала она, и у Беверли шевельнулось подозрение, что отныне все в его жизни будет поставлено с ног на голову.