Джеку удалось немного ослабить веревку, которой воровка связала ему руки. Еще несколько минут, и он освободится. Ярость только подхлестывала его решимость.

Ему следовало бы ответить на ее запугивания, однако это была уже не та женщина, которая преследовала его даже во сне. Его воровку словно подменили. Отчаяние окутывало ее, словно мантия, и она явно переступила ту тонкую грань, за которой человек теряет контроль над собой. «Красота — коварная приманка, за которой таится смертельная ловушка», — писал когда-то Лили, и это чистая правда.

Джеку уже приходилось наблюдать нечто подобное в мужчинах, которые изводили себя до предела, пока их силы не оказывались полностью исчерпанными. Сходство было очевидным. Оно проявлялось в торопливых, неловких движениях воровки и струйках пота, которые стекали вниз по ее шее на воротник черной рубашки. Судорожная улыбка искажала ее лицо, исчезнув лишь для того, чтобы через несколько мгновений появиться снова, как будто в ответ на какую-то шутку, понятную лишь ей самой.

И глядя на нее, такую порочную и безрассудную, Джек вдруг осознал, что она и Энн Уайлдер так же далеки друг от друга, как огонь и пепел. Энн была недостижимой мечтой, целью его устремлений, живым воплощением того, что люди понимают под любовью. Воровка была его реальностью.

С первой же их встречи — а может быть, и раньше, когда эта женщина бросила ему вызов своей отвагой и изобретательностью, — она, словно пуля, застряла у него в груди, и достаточно было одного прикосновения к его ране, чтобы снова напомнить ему о ее роковом присутствии.

— Вы мой, — повторила воровка тем же тихим, грубоватым шепотом, пристроившись между его ног, как бы в насмешку подражая позе любовницы во время интимной близости.

Он едва мог различить ее черты в полумраке спальни, но зато слышал ее дыхание и чувствовал тепло ее тела. Знакомое ощущение пробежало у него по коже…

Внезапно Джек осознал, что именно дало ему знать о ее присутствии, едва он открыл глаза. Похоть. Она исходила от нее волнами, влекла к себе грубо и сладострастно.

Как только это слово пришло ему на ум, ее возбуждение передалось ему, как если бы кто-то поднес трут к стогу сухого сена. Его упругое, податливое тело тут же с готовностью откликнулось на ее призыв, напрягшись от привычного ему непреодолимого желания.

Ему нужна была она, а вовсе не ее поимка и даже не возвращение злополучного письма. Его влекло к ней с такой силой, что это чувство превратилось в настоятельную потребность.

— Знаете, что мне кажется самым забавным, капитан? — Воровка нагнулась к нему еще ближе, ее бормотание теплыми капельками дождя орошало его губы.

Ее глаза блеснули из-под темной маски. Он был не в состоянии произнести хоть слово. Пожалуй, он хотел слишком многого. Эта женщина привязала его к стулу и заставила его испытать сполна собственное бессилие перед голосом плоти. Но, что еще хуже, она вынудила его, в чьей жизни и так не оставалось места для иллюзий, отречься от той единственной иллюзии, в которую ему хотелось поверить. Она заставила его забыть Энн Уайлдер.

— У меня даже нет при себе вашего проклятого письма, — произнесла она с хрипотцой в голосе, ее губы находились лишь в нескольких дюймах от него. — Все ваши старания напрасны!

Тут ее губы прижались к его рту. Одной рукой она обхватила его за голову, а другую положила ему на грудь. Ее язык принялся ласкать линию его рта с каким-то мрачным, страстным упоением. Целый поток ощущений пробежал по его телу, накапливаясь в чреслах. Боже милосердный!

Он забыл и о свободе, и о жажде мести ради иного, куда более сильного стремления. Джек подался вперед, насколько позволяли ему удерживавшие его веревки, чтобы быть к ней поближе.

Она откликнулась на его немую мольбу. Как только его язык ожил у нее во рту, она протяжно застонала и провела ладонью по его груди и животу, после чего опустила руку еще ниже.

Джек крепко зажмурился, едва ее пальцы коснулись его напрягшейся плоти. Он крепко стиснул зубы, сдерживая крик восторга, чтобы не дать ей возможность упиваться своей победой. Затем она принялась его ласкать с какой-то болезненной горячностью, и он невольно ахнул от удовольствия. Его тело выгнулось дугой, бедра были приподняты ей навстречу.

Обуревавшее его желание заставило забыть обо всех былых интригах, хитроумных замыслах и заботах. Он хотел получить от нее то, что могла дать ему лишь она одна из всех женщин на свете, — конец его мучительной тоске.

Какую бы цену она с него ни запросила, он был готов заплатить.

Воровка трепеща прижалась к его груди, а ее руки между тем торопливо шарили по его телу. Джек наклонил голову, чтобы поцеловать ее снова. Веки женщины были сомкнуты.

— Дай мне свои губы, — потребовал он хриплым шепотом. — Не противься. Дай мне…

Она оторвалась от него и попятилась назад, с трудом удержавшись от падения. Ее глаза округлились. Джек взревел от ярости, будто голодающий, у которого выхватили из-под носа блюдо с едой.

Она тут же отпрянула в сторону, а Джек тем временем снова налег на путы, пытаясь высвободиться с неистовой решимостью. Она всхлипнула — о, как сладок был этот звук ее поражения для его слуха! — и, словно больной к склянке с опиумом, опять подползла к нему. Глаза воровки испытующе смотрели на него, ее губы, такие прелестные в своей уязвимости, чуть заметно дрожали под черной маской. Ее рука легла на его бедро. В порыве досады он снова стиснул зубы и зажмурился.

— Что тебе от меня нужно, черт возьми? — спросил он властным тоном. — Что бы это ни было, кончай с этим поскорее!

Ее слабый возглас вернул его к действительности быстрее любых слов. Он снова почувствовал веревки, врезавшиеся в его запястья, услышал свое тяжелое, как у зверя, дыхание, ощутил запах пота и мускуса, исходивший от его собственного, охваченного возбуждением тела.

Она не собиралась утолять его низменные потребности. Страх, пробудившийся в ней, пересилил плотское влечение.

Глупая, ей незачем его бояться. О Господи, он готов рухнуть к ее ногам, умоляя об одном прикосновении, одном поцелуе, одном объятии… Разве он не…

Слишком поздно Джек понял, в чем только что себе признался, и догадался, что она с ним сделала. Он отдал все долгие годы борьбы с собственными страстями за одну возможность ею обладать. Будь она трижды проклята!

В безмолвной ярости Джек пытался высвободить руки из веревок. Он как будто снова превратился в вечно голодного мальчугана из работного дома, которого собственное невежество и отчаяние обрекли на убогую жизнь, ничем не отличавшуюся от тюремного заточения. Он снова был подростком, привыкшим осыпать бранью всех прочих обитателей этой вонючей дыры из ненависти не столько к ним, сколько к самому себе. Ибо он не переставал сопротивляться, а сопротивление неизбежному только делало боль еще нестерпимее.

Бичи, которые нередко пускали в ход надсмотрщики в работном доме, были ничто в сравнении с мукой, порожденной самой простой потребностью. Он мог оградить себя от их жестокости. Он мог обратить ту боль себе на пользу и извлечь из нее урок. Однако боль неутоленного желания была не способна научить его ничему, кроме одного — желать еще большего, пока не обернулась для него проклятием.

О, ей и впрямь следовало бы держаться от него подальше, бежать от него со всех ног, спрятаться хоть в самом дальнем закоулке ада — все ее усилия тщетны, ибо он найдет ее и там.

— Освободи меня!

Нащупав позади себя шпагу, все еще лежавшую на полу, воровка резким движением поднялась на ноги и снова приставила острие к его горлу.

— Нет!

Веревки натирали ему запястья, на пеньке проступили темные пятна крови.

— Не двигайтесь! — скомандовала она, и ее голос дрожал в такт колыхавшемуся кончику шпаги. Вытянув шею, она осмотрелась в поисках пути к отступлению.

— Почему ты не разделалась со мной? — Последним усилием ему удалось наконец высвободить свою искалеченную руку. Затем он подался вперед. Стул за спиной рухнул на пол, обрывки рубашки упали к его ногам.

Взгляд воровки случайно упал на его плоть, и она на миг прикрыла глаза.

Джек не преминул воспользоваться этим неожиданным проявлением стыдливости и ухватился рукой за острие шпаги, поранив себе ладонь. И опять кровь.

Воровка в панике вцепилась обеими руками в эфес шпаги, пытаясь вырвать у него оружие. Свободной рукой он притянул ее к себе за затылок. Она отчаянно сопротивлялась, а он между тем все крепче сжимал ее в объятиях, принимая на себя удар за ударом.

Она запыхалась и перестала что-либо соображать. Он был слишком рослым и сильным, к тому же не на шутку разгневанным. «Боже праведный, — мелькнуло в голове у Энн, пока она в истерике пыталась вырваться из его хватки, — неужели я действительно надеялась взять над ним верх?»

Слезы струились по ее лицу, однако они лишь прикрывали желание, которое, как голодный зверь, во весь голос требовало утоления. Бог свидетель, оно жило в ней уже очень давно, но еще никогда не проявлялось так грубо и открыто. Где-то в глубине души она не только жаждала этого противоборства, но и желала победы Джеку. Она хотела, чтобы запах этого мужчины, разгоряченного и охваченного яростью, заполонил все ее существо, хотела чувствовать вплотную к своему телу гладкую поверхность его живота и видеть над собой его крепкую стать…

— Нет! — Она беспомощно обмякла на его руках.

Лишь на мгновение его хватка ослабла, и Энн, извернувшись, тут же стукнула его головой под подбородок. Услыхав, как лязгнули его зубы, она дернула на себя рукоятку шпаги и нанесла ему удар по затылку. Он отступил на шаг, но и этого оказалось достаточно, чтобы она вырвалась на свободу. Энн отпрянула в сторону и бросилась к окну.

Услышав за собой шаги Джека, она перескочила через оконный проем и одним прыжком оказалась на карнизе. Быстро ощупав руками кирпичную кладку, она нашла точку опоры в осыпающемся слое известки над рамой, одновременно пытаясь попасть ногами на водосток. У нее стучало в висках, в спешке она порядком ободрала себе кожу на ногах. Трубы не было!

Ее тело начало постепенно оседать под собственной тяжестью, пальцы едва цеплялись за узкую щель, а ноги бились о кирпичную кладку, словно она была птицей, попавшей в каминную трубу. Руки сводила судорога. Она вот-вот соскользнет вниз! Прямо под ней тьма жадно разевала голодную пасть, как будто заманивая ее…

Тут чья-то рука стиснула ей запястье. Энн подняла глаза.

Джек наполовину высунулся из окна. Она могла различить во тьме тугие узлы мускулов и сухожилий на его руках. Крепко стиснув зубы, он пытался втащить ее в окно, однако его руки были скользкими от крови, струившейся из глубокой раны на ладони. Несмотря на то что ему удалось ее приподнять, силы явно его покидали. Достаточно ему разжать пальцы, и она рухнет с высоты тридцати футов прямо на булыжную мостовую.

— Отбросьте меня подальше от стены! — крикнула она.

— Нет! — рявкнул он.

— Делайте то, что вам говорят! Иначе я разобьюсь!

Его суровое лицо исказилось от боли, гнева и сомнения. Затем он проворчал что-то и еще больше высунулся из окна.

Его мускулистый торс, покрытый капельками пота, блестел в холодном свете луны. Ухватившись здоровой рукой за подоконник, он отшвырнул ее как можно дальше в сторону. Инерция толчка позволила ей отделиться от стен здания, после чего, описав в воздухе дугу, она снова вернулась к нему.

Окно внизу, похожее на гладкую черную поверхность озера, надвинулось на нее, принимая угрожающие размеры. Вскрикнув, Энн зажмурилась. Стекло со звоном треснуло, и она влетела в комнату одновременно с множеством мелких осколков. Она приземлилась, как ее учили, перевернувшись в воздухе и поджав под себя ноги. Едва поднявшись, она бросилась через проход под аркой в темный коридор и со всех ног устремилась к парадной двери, лихорадочно размышляя на ходу.

Почувствовав сильное биение пульса у самого горла, она замедлила бег, ее грудь вздымалась в приливе воодушевления. Ей все-таки удалось перехитрить смерть, и его тоже. Он спас ей жизнь.

Энн напрягла слух, ожидая неминуемой погони, и затем незаметно скользнула в темную нишу у парадной двери. Шум шагов Джека донесся с лестницы, стремительно приближаясь и минуя ее укрытие. Она услышала, как он тихо выругался, остановившись у парадного входа. Свет от уличных фонарей падал на его высокую, худощавую фигуру.

Она молча встала за ним, любуясь его телом: прямыми плечами, узким тазом и упругими ягодицами, переходившими в стройные бедра и икры, после чего приставила дуло пистолета к его поясу. Джек резко обернулся, а она между тем ловко прошмыгнула под его кулаком, взметнувшимся прямо над ее головой. Затем она ткнула пистолетом в его тугой живот, свободной рукой схватив его за шею. На его лице промелькнуло выражение гнева, смешанного с изумлением.

Тут Энн его поцеловала — уже во второй раз за эту ночь. Приоткрыв рот, она прикоснулась к его жестким, будто выточенным из дерева губам, невольно ощутив снедавшее его желание. Издав звук, похожий на приглушенное рычание, он сжал ее в объятиях так, что оторвал от пола. Не обращая внимание на разделявшее их оружие, он прижал ее своими бедрами к стене, жадно припав к ее губам. Его плечи показались ей еще шире, когда он навис над нею, словно коршун над жертвой, подавляя своей силой.

«Он победил. Это конец», — подумала Энн, теряясь в потоке острых ощущений и не менее острого желания.

— Черт бы вас побрал! — пробормотал Джек, но в его проклятии было столько безнадежности, острой тоски и отвращения к самому себе, что оно прозвучало вяло и бессильно.

«Так вот чего он хочет, — смутно промелькнуло в ее сознании. — Он ненавидит меня и желает моей смерти».

Оттолкнув его, она попятилась назад и, не опуская оружия, принялась нащупывать за своей спиной дверную ручку. Он сделал шаг вперед.

— Нет! — Ее голос срывался от отчаяния. Джек остановился.

— Где бы ты ни была, я тебя найду, — заверил он ее мрачным тоном. — Не важно, сколько времени у меня это займет. Ты не сможешь убежать слишком далеко.

И тогда Энн пулей помчалась прочь. Легко и стремительно, как гончая, она летела по мокрой, холодной мостовой. Энн устремилась навстречу дразнящей тишине ночи. Дыхание с всхлипываниями вырывалось из ее груди, ибо она понимала, что Джек прав. Как бы быстро и как бы далеко она ни убежала, ей никуда от него не деться.