Даже если исходить из критериев послевоенной эры, Куба Фиделя Кастро представляется очень странным явлением. Революция, вознесшая фиделистов к власти 1 января 1959 года, оказала травматическое воздействие на западное полушарие, и последствия ее в большей или меньшей степени затронули весь мир. Близость Кубы к Соединенным Штатам совершенно непропорционально раздула значение этой революции. Все ценности либеральной западной демократии были отвергнуты у самого порога их величайшего поборника, Соединенных Штатов, и заменены чуждой идеологией Советского Союза, находящегося на расстоянии 6000 миль.
Но интерес к Кубе проистекает не только из этого факта. С исторической точки зрения марксизм-ленинизм был навязан коммунистическим государствам либо советской военной мощью, либо коммунистической революцией, с самого начала осуществлявшейся во имя этой цели. Однако режим Кастро это первое правительство, которое последовательно сначала вышло из западного альянса, затем отвергло нейтрализм и наконец добровольно попросило принять его в члены коммунистического блока. Ни один из остальных членов коммунистического блока не пришел к этому статусу таким образом. Кроме того, независимый путь Кубы к коммунизму был облегчен тем, что своими первоначальными успехами революция Кастро не была обязана ни кубинским коммунистам, ни советской помощи. Уже один этот фактор, пожалуй, содержал в себе гарантию того, что кубинский коммунизм будете развиваться в направлении, которое поставит его особняком от главного идеологического потока, истоки которого находятся в Москве. Вдобавок к этому полицентричеекое развитие мирового коммунистического движения после смерти Сталина позволило Кастро добиваться вступления в китайско-советский блок, не внося при этом существенных изменений в кубинскую революционную идеологию, дабы привести ее в соответствие с жесткими требованиями, некогда предъявлявшимися Москвой.
Наконец, вступление Кубы в коммунистический блок было обусловлено китайско-советским спором, позволившим Кастро привлечь к себе обе стороны и позволить им ухаживать за собой. При таких обстоятельствах самый характер Кубинского коммунистического государства и его взаимоотношения с внешним миром развивались в направлении, поставившем Кубу особняком от других коммунистических государств. Равным образом будущее Кубы остается более проблематичным, чем будущее любого другого коммунистического государства.
Ключом к более полному пониманию событий, происходивших в последние годы, является географическое положение Кубы. Она находится рядом с Соединенными Штатами, и этим отчасти объясняется характер внешней политики Фиделя Кастро. Как известно, сам президент Кеннеди сказал, Что «…нет ни одной страны в мире, включая все районы Африки, любую страну, находящуюся под колониальным господством, где бы экономическая колонизация, унижение и эксплуатация были тяжелее, чем на Кубе, что частично объясняется политикой моей страны во времена режима Батисты». Как отмечала газета «Нью-Йорк таймс», кубинские революционеры почти с самого начала искренне верили «в Дозможность вооруженного нападения из Соединенных Штатов». Боязнь американской интервенции была обусловлена Историческим опытом Кубы и до самых недавних пор той Легкостью, с которой подобная интервенция могла быть покорена.
Было бы и неверно, и наивно обвинять только Соединенные Штаты за появление на Кубе режима, ориентирующегося на Советы. Огромное количество недавно вышедших публикаций дает много объяснений причин и хода кубинской Революции. Но сколько бы ни подчеркивать те или иные факторы (полуколониальная «сахарная экономика», предательство революции средних классов, заговор, организованный Кремлем, или параноидные заблуждения латиноамериканского «каудильо»), нельзя оставить без внимания исторические связи между Кубой и Соединенными Штатами.
Хотя активное американское вмешательство в дела Кубы началось с испано-американской войны, однако Соединенные Штаты оказывали значительное влияние на этот остров в течение всего XIX века. Решение США вмешаться в восстание Кубы против Испании фактически лишило Кубу независимости, за которую она боролась дольше и ценой больших человеческих жертв, чем любая другая латиноамериканская республика. В западном полушарии Куба оказалась первой страной, почувствовавшей на себе доктрину Монро. После 1902 года ее независимость была ограничена печально известной поправкой Плэтта. Куба пережила военные интервенции Соединенных Штатов в 1906, 1912 и 1917 годах. В 1933 году ей вновь угрожала американская интервенция. Наконец, Соединенные Штаты активно поддерживали на Кубе двух самых кровавых тиранов в истории Латинской Америки — Херардо Мачадо и Фульхенеио Батисту.
Следует также признать, что Америка способствовала развитию кубинской экономики. В большой мере благодаря американской торговле и американским капиталовложениям кубинский народ до установления режима Кастро достиг одного из высших показателей дохода на душу населения в странах Латинской Америки. Однако Куба была не первой страной — и не будет последней, — где местное население возмущалось иностранными капиталовложениями, даже если последние были ему выгодны.
В течение длительного времени на Кубе накапливались недружелюбные чувства к Соединенным Штатам. Не всегда они проявлялись открыто, не всегда были оправданны. Коренная ошибка политики США заключалась в том, что они не принимали требования Кастро всерьез и не понимали, что ради забвения обид прошлого им следует удовлетворить эти требования возможно полнее, не останавливаясь на полпути. Кастро решил, что необходимо сделать выбор между революцией, которой он желал, и тесными отношениями между Соединенными Штатами и Кубой. Он выбрал первое, и тогда скрытая неприязнь к Америке переросла в такую могучую волну антиянкизма, какой еще не знало западное полушарие. На гребне этой волны и осуществилась первая фаза кубинской революции.
Таким образом, отношения между Кубой и Соединенными Штатами быстро испортились. В середине 1960 года произошла национализация англо-американских нефтяных компаний, квота импорта в США кубинского сахара была сведена на нет и Куба приступила к экспроприации оставшейся собственности крупных капиталистов. В октябре Соединенные Штаты наложили эмбарго на весь экспорт на Кубу, а 3 января 1961 года прекратились дипломатические отношения между обеими странами.
Каковы бы ни были факторы, обусловившие события, из-за которых произошел окончательный разрыв между Кубой и Соединенными Штатами, последствия этого разрыва были очевидны. Кастро поневоле пришлось искать новые рынки сбыта для кубинского экспорта (преимущественно сахара) и новые источники импорта для поддержания кубинской экономики, до того приспособленной к нуждам Соединенных Штатов и зависевшей от американских средств производства. Соединенные Штаты со своей стороны дали понять, что намереваются ниспровергнуть режим Кастро и что, не желая прибегать к открытой интервенции, как в прошлом, они попытаются добиться этого экономическим истощением и изоляцией Кубы от остальных стран западного полушария. Кроме того, имелись все основания считать, что Центральное Разведывательное управление уже обучает и финансирует Контрреволюционные силы, укомплектованные кубинскими беженцами.
Мало свидетельств того, что отход Кубы от Соединенных Штатов и ее присоединение к советскому блоку явились прямым результатом продолжительной советской политики в Латинской Америке, направленной на достижение этой цели. Напротив, факты говорят о том, что ни местные кубинские коммунисты, ни их повелители в Москве не ожидали успеха революции Фиделя Кастро и той быстроты, с которой она усвоила коммунистическую идеологию. Опыт Советского Союза в Латинской Америке никак не мог подготовить его к подобной неожиданности.
Неспособность СССР воспользоваться, казалось бы, идеальными условиями для распространения коммунизма в Латинской Америке можно объяснить двумя причинами. Как показывает история, Россия стремилась осуществлять свою экспансию в Европе, на Дальнем Востоке и на Среднем и Ближнем Востоке. Латинская Америка была далека от сферы ее непосредственных интересов, и только после второй мировой войны, когда Соединенные Штаты стали бастионом Западного союза, Советский Союз обратил свое внимание на остальную часть западного полушария. Что касается Сталина, то Латинская Америка ничуть не интересовала его, и было бы совершенно непохоже на него, если бы он вдруг стал активно поощрять возникновение латиноамериканского коммунистического государства и, таким образом, создал бы ситуацию, которую не смог бы контролировать целиком к полностью.
В годы, последовавшие после смерти Сталина (1953 год), Советский Союз начал пересматривать свою политику по отношению к Латинской Америке. Первые пробные шаги были сделаны с целью выяснения, нельзя ли получше воспользоваться подспудными антиамериканскими и революционными настроениями в западном полушарии. Ярче всего новая политика проявилась в Гватемале, где участие коммунистов в местной политике в 1953 году приняло наиболее боевой, антиамериканский характер. В том же году первый значительный заем латиноамериканской стране был предоставлен Советским Союзом Аргентине в связи с заключенным с ней торговым соглашением на сумму 150 миллионов долларов.
Можно сказать, что на латиноамериканскую политику Хрущева повлияли два главных фактора. С одной стороны, Советский Союз мот укрепить свои позиции, лишив Соединенные Штаты поддержки их латиноамериканских союзников, но, с другой стороны, нельзя было забывать и об опасности непосредственного ядерного столкновения с Соединенными Штатами. Эта политика согласовалась с общим советским курсом, выработанным в 1956 году на XX съезде КПСС и указанным в Московской декларации 1957 года где нейтральные страны и национально-освободительные движения впервые были признаны силами, действующими в пользу мира.
В 1960 году отношения между Советским Союзом и Латинской Америкой достигли поворотной точки. Быстрое ухудшение кубинско-американских отношений и фактическое прекращение торговли США с Кубой дали Хрущеву отличную возможность усилить советское влияние в этом районе. Кубинская революция могла быть использована для подтверждения его тезиса о том, что слаборазвитые страны будут тяготеть к советскому блоку, поскольку последний должен превзойти Запад в деле удовлетворения их экономических и идеологических нужд. Кроме того, ожидалось, что объединение с «фиделизмом» будет полезно акциям Советского Союза в Латинской Америке.
Кубинская революция не только открывала перед Хрущевым великолепные возможности; она явилась вместе с тем и суровой проверкой политики мирного сосуществования. Сорвавшаяся в мае 1960 года парижская встреча в верхах привела к усилению нажима на Хрущева изнутри китайско-советского блока. Ему не удалось достигнуть такой договоренности с президентом Эйзенхауэром, которая могла бы уменьшить угрозу ядерной войны и все же не помешала бы Советскому Союзу свободно расширять сферу своего влияния в афро-азиатских и латиноамериканских странах. Пример Кубы должен был выявить, сколь велика поддержка, которую Советский Союз готов оказать национально-освободительному движению. Он должен был также показать, верны ли заявления китайцев, будто Хрущев настолько напуган угрозой ядерной войны, что не решается поддерживать национально-освободительную войну.
Советское предложение от 9 июля 1960 года защитить Кубу при помощи ракет продемонстрировало всю сложность дилеммы, перед которой оказался Хрущев. Его желание выглядеть поборником революционного движения в слаборазвитых странах умерялось уважением к американской военной мощи. Поэтому его «ракетные угрозы» и были сформулированы весьма двусмысленно. Он заявил: «…образно говоря, в Случае необходимости советские артиллеристы смогут поддержать кубинский народ своим ракетным огнем, если агрессивные силы в Пентагоне осмелятся начать интервенцию против Кубы».
Как понимали кубинские лидеры, главными в хрущевкой декларации были слова: «…образно говоря, в случае необходимости». Находясь буквально под боком у враждебных Соединенных Штатов, вынужденный считаться с возможностью контрреволюционного государственного переворота, Кастро прямо-таки отчаянно нуждался в военной защите, способной гарантировать революцию от американских военных посягательств. Кубинский премьер немедленно поблагодарил Хрущева за его предложение о ракетной защите, не намекая на то обстоятельство, что оно отнюдь не было рассчитано на буквальное истолкование. С этого момента кубинская стратегия состояла в попытках убедить Хрущева отказаться от его формулировки и вложить в слово «необходимость» кубинское, а не советское значение. Хотя Хрущев еще несколько раз предлагал ракетную защиту, однако кубинцам явно не удавалось добиться того, чтобы из этого предложения был устранен первоначальный элемент двусмысленности. Ни высадка десанта в заливе Кочинос в апреле 1961 года, ни кризис 1962 года не являлись в глазах Хрущева «случаями необходимости».
Хотя Кастро, казалось бы, мог с самого начала рассчитать на советскую экономическую и военную помощь, история советско-кубинских отношений показала, что в 1960 году вопрос о подобной помощи не был предрешен. Кредит в 100 миллионов долларов, предоставленный Советским Союзом Кубе в заключение поездки туда Микояна в феврале 1960 года, конечно, укрепил надежды Кастро на возможное расширение торговли с коммунистическим блоком. Февральское торговое соглашение, по которому Советский Союз обязался закупать 1 миллион тонн кубинского сахара в год, могло стать первым шагом на пути к дальнейшей торговле, помогающей Кубе избавиться от ее унизительных отношений с Соединенными Штатами.
Куба мало что могла предложить Советскому Союзу в обмен на серьезное обязательство с его стороны. Новая идеологическая ориентация кубинского режима и все большее укрепление связей фиделистов с кубинской коммунистической партией — Партидо сосиалиста популар (Народно-социалистическая партия) — не меняли того факта, что Кастро, его брат Рауль и Эрнесто Че Гевара монопольно контролировали революцию. Их агрессивная политика по отношению к Соединенным Штатам и ее президенту противоречила политике советского премьера, который все еще верил в возможность разрядки в холодной войне. Кроме того, любые значительные капиталовложения на Кубе, с точки зрения Хрущева, могли оказаться бесцельными, ибо он опасался ниспровержения режима Кастро силами контрреволюции, которая была не за горами.
Хотя Кастро не мог быть уверен в получении им от СССР всей необходимой ему экономической помощи и военной поддержки, эмбарго США на экспорт в Кубу и прекращение импорта ее сахара тактически поставило страну в состояние полной зависимости от коммунистического блока. У Кубы не было никакой реальной альтернативы. Даже если бы партнеры Америки по НАТО располагали техническими и экономическими возможностями заменить Соединенные Штаты, они, очевидно, не смогли бы реализовать их по военный и политическим причинам. Не осуществились и первоначальные надежды Кастро на создание в западном полушарии союзных ему фиделистских режимов, которые помогли бы Кубе освободиться от политической и экономической изоляции.
В 1961 году для Кастро не было среднего пути. Положив конец полуколониальным отношениям Кубы с Соединенным Штатами и желая обеспечить себе помощь, в которой нуждался, он вынужден был связать Кубу с той единственной силой, которая в этом смысле могла бы заменить США. На протяжении всего этого года Кастро укреплял свои зи с мировым коммунистическим движением. До апрельского вторжения он называл свой режим «социалистическим», 2 декабря 1961 года заявил, что он марксист-ленинец и останется им до конца своей жизни.
Политика Кастро в вопросе о включении Кубы в советский блок оказалась настолько успешной, что 26 марта 1962 года он уже почувствовал себя достаточно сильным, чтобы нанести двойной удар. Во-первых, он подтвердил марксистско-ленинский характер кубинской революции и затем сместил с поста секретаря по организационным вопросам официальной партийной организации («Организасионес революсионариас интеградас») «старого» коммуниста Анибала Эскаланте. С этого момента лидеры кубинской революции, участвовавшие в ней с самого начала, были поставлены под твердый контроль режима. «Старым» коммунистам на Кубе или в Москве, которые, быть может, вынашивали планы свержения Кастро, пришлось об этих планах позабыть. Что же Касается таких «старых» коммунистов, как Карлос Рафаэль Родригес и Блас Рока, то, хотя они и остались на высоких постах, им все же придется следовать тому определению марксизма-ленинизма, которое Кастро будет формулировать применительно к Кубе.
Хрущев смирился с этим положением дел на Кубе, ибо для Советского Союза они были в сущности свершившимся фактом. Кроме того, Советский Союз согласился продолжать субсидировать кубинскую экономику, которая в это время находилась в очень тяжелом положении. После решения создать на Кубе ракетные базы казалось, что Кастро удалось получить от Советского Союза как военные, так и зкономические гарантии, которых он так настойчиво добивался.
Хотя «ракетный кризис» постепенно назрел и был разреши в классическом стиле политики силы, есть все основания полагать, что кубинцы сделали немало, чтобы убедить Хрущева установить на их острове ракетные базы. Наличие ракетных баз с приданными им крупными контингентами советских сухопутных войск могло бы обеспечить Кубе действенную гарантию против любой попытки Соединенных Штатов предпринять интервенцию с целью поддержки восстания против режима Кастро, непопулярность которого растет.
Возможности для такого восстания были вполне реальными в 1962 году, в течение которого заметно ухудшились экономические условия. Так, урожай сахарного тростника снизился с 6 875 000 тонн в 1961 до 4 882 000 тонн в 1962 году. В июле Кастро вновь заявил, что Кубе, быть может, предстоит пережить американскую интервенцию. В связи с этим у Кубы было достаточно причин опасаться интервенции, ибо, хотя президент Кеннеди и заявил, что «на сей раз» он не является сторонником «вторжения на Кубу», Соединенные Штаты все же были охвачены военной лихорадкой, напоминавшей ситуацию 1898 года.
Разоблачение тайной советской попытки создания ракетных баз на Кубе едва не привело к интервенции США, которой так боялся Кастро. Однако американский ультиматум вынудил Советский Союз вывезти свои ракеты, и советский премьер потерпел полное поражение. По условиям соглашения о ликвидации ракетных баз президент Кеннеди обещал не совершать вторжения на Кубу. Кроме того, унижение Кастро, выразившееся в том, что во время кризиса Хрушев не консультировался с ним, было частично компенсирована провозглашенными им «пятью пунктами» как основы любого окончательного решения карибского кризиса. Речь шла о снятии экономической блокады, о прекращении всех подрывных действий, всех «пиратских нападений», всех вторжений в кубинское воздушное пространство и территориальные воды и о возвращении Кубе базы Гуантанамо. Ракетный кризис явился предметным уроком для режима Кастро. Куба не могла рассчитывать на советскую ракетную защиту и при создавшихся обстоятельствах не могла быть уверенной в получении советской помощи в течение неопределенно долгого срока. В случае более широкого решения основных вопросов, касающихся Соединенных Штатов и России, возможна что Советы пересмотрят свою политику помощи Кубе.
Тем не менее Советский Союз продолжает поддерживать кубинскую революцию. Он продолжает оказывать помощь ее режиму, который едва не вызвал его гибель в ядерном катаклизме и по-прежнему представляет собой серьезную угрозу безопасности Советского Союза. Он продолжает поддерживать государство, чей коммунистический облик, как показывает дело Эскаланте, внушает недоверие. Один раз Куба, пожалуй, подтвердила верность хрущевской политики по от ношению к слаборазвитым странам, но вместе с тем она оказалась угрозой его политике мирного сосуществования.
Кастро повезло в тем смысле, что окончательный разрыв Кубы с Соединенными Штатами совпал с назреванием китайско-советского спора. Этим также объясняется поддержка, оказываемая Кастро Советским Союзом. Позиции Кубы в коммунистическом блоке были укреплены рядом факторов. Во-первых, революция Фиделя Кастро оказалась вполне самостоятельной и своими первоначальными успехами не была обязана ни Советскому Союзу, ни местным коммунистам. Она произошла на острове, который с геополитической точки зрения находится на одинаково далеком расстоянии как от Москвы, так и от Пекина. Кроме того, фиделизм как идеология, отдельная от марксизма-ленинизма, стал своеобразным магнитом для латиноамериканских масс еще задолго до присоединения Кубы к советскому блоку. Кастро адресовался ко всему западному полушарию, ибо рассматривал себя как освободителя типа Сан-Мартина, Боливара или Марти.
Сначала кубинские революционеры искали во всем коммунистическом блоке помощи и стремились устанавливать с ним торговые связи независимо от идеологических соображений. Утверждение, будто они сознательно хотели натравить Китай на Советский Союз или наоборот, представляется неправдоподобным. Предложение России о закупке 2,7 миллиона тонн сахара в 1961 году было дополнено китайским кредитом в размере 60 миллионов долларов, предоставленным в связи с торговым соглашением, по которому Китай должен был закупать ежегодно 1 миллион тонн сахара. Это соглашение оказалось единственной существенной помощью, которую Китай мог предложить Кубе, тогда как Советский Союз продолжал финансировать кубинскую революцию. Китайский кредит, предоставленный Кубе в период подписания Московского заявления восьмидесяти одной партии, был для китайцев довольно ощутимой суммой. Так или иначе, это было значительным вознаграждением Кубы за признание ею коммунистического Китая 2 сентября 1960 года, выражением благодарности за то, что Куба первой из латиноамериканских Республик признала КНР.
Далее, к концу 1960 года Кубе удалось получить значительную экономическую помощь как от Советского Союза, так и от Китая, не став на идеологические позиции ни того, ни другого. В течение последующих восемнадцати месяцев военные и экономические связи Кастро с Советским Союзом укрепились. В то же время стало очевидным, что внешняя политика Кастро больше походит на китайскую, чем на советскую. Вторая гаванская декларация, опубликованная в феврале 1962 года и обращенная ко всей Латинской Америке, была революционным призывом к оружию. Именно в этом кубинские теоретики усматривали правильное применение марксизма-ленинизма к условиям Латинской Америки.
«Некоторые разногласия», возникшие между Советским Союзом и Кубой по поводу «ракетного кризиса», были немедленно подхвачены китайцами. Они поддержали «пять пунктов» Кастро и впоследствии обвинили русских в «авантюризме» и «полной капитуляции» перед американским «бумажным титром». Кубинцы опубликовали китайский текст, но в остальном старались не комментировать китайско-советский спор, вспыхнувший с новой силой в связи с военными действиями на китайско-индийской границе. Они понимали, что в конечном счете только русские могут оказать Кубе ту помощь, в которой она так бесконечно нуждалась. И все же в январе 1963 года Кастро вмешался в этот спор. На митинге, посвященном четвертой годовщине кубинской революции, он заявил, что кубинцы «очень хорошо понимают, сколь велика необходимость преодолеть эти разногласия, сколь велика необходимость единства, сколь велика необходимость единства всех сил всего социалистического лагеря, чтобы он мог противостоять врагу». Через две недели в речи, обращенной к Конгрессу женщин Америки, Кастро вновь призывал к единству социалистического лагеря. Куба, сказал он, столкнулась с «трудной ситуацией, вызванной двумя обстоятельствами. Во-первых, она является ближайшей и главной мишенью империализма янки. Во-вторых, в социалистической лагере возник раскол, или разногласия, или как бы ни назвать это более или менее оптимистически».
Он сослался на Вторую гаванскую декларацию, обвинил «банальных теоретиков» в отрицании ими наличия в большинстве латиноамериканских стран объективных условия для революции, а также «некоторые революционные организации» за то, что они игнорировали декларацию.
В течение значительной части 1963 года Куба колебалась между идеологической позицией, молчаливо одобрявшей китайские установки, и практическим признанием зависимости Кубы от советской экономической помощи. Главная надежда Кастро на Советский Союз была подчеркнута его первым визитом в Москву, куда он прибыл весной. В заключение визита было опубликовано совместное заявление, успокаивавшее кубинцев лицемерным признанием «пяти пунктов» и обещавшее термоядерную ракетную защиту Кубы в случае интервенции США. В обмен на это Кастро поддержал советскую позицию в вопросе о запрещении ядерных испытаний и согласился с тем, что «принципы мирного сосуществования являются единственно правильной и разумной основой для урегулирования международных проблем, касающихся государств с различными общественно-политическими системами». Он также отступил от своих воинственных взглядов относительно объективных условий для революции во всей Латинской Америке, согласившись, что «мирные или немирные пути к социализму в той или иной стране будут в конечном итоге определены самими борющимися народами в соответствии с фактическим соотношением классовых сил и степенью сопротивления, оказываемого эксплуататорскими классами».
Отношения, установленные в Москве, были поставлены под угрозу Договором о частичном запрещении ядерных испытаний (июль 1963 года), против которого Кастро возражал, несмотря на то что советско-кубинское заявление содержало положительную оценку такой перспективы. Снова подтвердились «разногласия», вызванные советским решением вывезти с Кубы ракеты. Кубинские лидеры упорно возражали против ратификации договора Кубой, хотя Кастро заявил, Кто поддерживает его общие цели. Причина этого понятна. Окончательное урегулирование карибского кризиса могло произойти только лишь в ущерб Кубе. Любая нормализация положения в районе Карибского моря, в пользу чего Хрущев высказался вновь в начале 1964 года, могла быть основана только на уступках как со стороны Соединенных Штатов, так и Кубы; вот почему в традиционной речи Кастро, произнесенной 26 июля, опять прозвучали пропекинские нотки. «В Латинской Америке предреволюционная ситуация Несравненно благоприятнее той, что существовала на Кубе», — заявил он и добавил, что латиноамериканским революционерам не следует ожидать какого-то чудесного свершения социальных революций; надо делать эти революции самим.
10 сентября Че Гевара, теоретик кубинской революции, опубликовал статью, в которой подчеркивалось, что во всем Западном полушарии существуют объективные условия для Революции и что, следовательно, партизанская война должна стать «главным средством борьбы в Америке». Статья была Напечатана в «Куба сосиалиста». Китайцы одобрили ее, перепечатав в «Пекин ревью». В декабре Гевара вновь указал на необходимость насильственной революции в Латинской Америке, добавив, что борьба не должна ограничиваться теми странами, в которых она уже ведется, то есть Никарагуа, Гондурасом, Гватемалой, Доминиканской Республикой, Колумбией, Венесуэлой и Парагваем.
Несмотря на независимую линию, взятую Кастро, в советско-кубинском союзе не появилось неисправимых трещин. Напротив, отношения Кастро с Москвой представляются, по крайней мере с внешней стороны, более тесными, чем когда-либо. В заключение его второго визита в Советский Союз, в январе 1964 года, было опубликовано совместное заявление, в котором кубинский премьер заявил о поддержке им мер. принятых Центральным Комитетом КПСС с целью покончить с «существующими разногласиями и укрепить единство и солидарность в рядах международного коммунистического движения». В обмен на это Советский Союз подписал важное долгосрочное торговое соглашение, предусматривающее увеличение закупок сахара по твердой цене 6 центов за фунт. Эти закупки должны достигнуть своего максимума в 1968 году, когда они составят 5 миллионов тонн в год.
Было бы безрассудно предсказывать ход будущих отношений Кубы с другими коммунистическими странами, в то время как отношения между последними становятся все более неопределенными. С 1960 года, когда были подписаны первые торговые соглашения и установлены дипломатические отношения с Советским Союзом и Китаем, Куба проводила политику, которую нельзя объяснить ее идеологической солидарностью с Москвой или Пекином. Ее также нельзя объяснить одной лишь экономической зависимостью Кубы от России, ибо, как видно из всего, Кастро, безусловно, проводил латиноамериканскую политику, враждебную непосредственным интересам СССР. Хрущев с умом попользовал мятеж в зоне Панамского канала в 1964 году и волнения в других районах западного полушария. И хотя он по-прежнему продолжал усердно бряцать своими ракетами, есть существенные доказательства его нежелания оказаться снова вовлеченным в опасный кризис в Латинской Америке.
Идеологическая позиция латиноамериканских коммунистических партий показательна для политики Хрущева в этом районе. Начиная с осени 1964 года в журнале «Уорлд марксист ревью» появился ряд заявлений латиноамериканских коммунистов, в которых они решительно отрицали партизанскую войну как «главное средство борьбы в Америке». Генеральный секретарь бразильской коммунистической партии Луис Карлос Престес критиковал ведущего бразильского фиделиста Франсиско Хулиао за непонимание им «нынешнего положения в стране». В майском номере журнала за 1963 год он добавил, что партия «самым энергичным образом борется… против проявлений сектантства и догматизма», нанесших неисчислимый ущерб революционному движению. «Троцкистские провокации», «безответственные авантюристы» и «ультралевый авантюризм» были отвергнуты также и представителями перуанской, уругвайской и колумбийской партий. Викторио Кодовильи, некогда, пожалуй, самый влиятельный Из «старых» коммунистов в Латинской Америке, отмечал, что пиния, взятая аргентинской коммунистической партией «еще До XX съезда КПСС, была рассчитана на создание благоприятных условий для захвата власти мирными средствами». Луис Корвалан, генеральный секретарь чилийской коммунистической партии, в декабре 1962 года с презрением указывал на «политических авантюристов и догматиков» и опять Дернулся к этой теме в пространной статье, опубликованной в декабре 1963 года. «Латиноамериканское демократическое движение, — писал он, — следит за политическими событиями в Чили с большим интересом» ввиду появившихся реальных возможностей добиться революционных перемен мирными средствами. Он нападал на «догматиков» и «троцкистов» за то, что те называют эту политику «ревизионизмом» и утверждают, будто она «равносильна отказу от революции».
Хотя все эти заявления следует связывать с общим содержанием китайско-советского спора, они все же явным образом адресованы Гаване, этому латиноамериканскому партнеру Пекина. Они свидетельствуют о том, что в лице Кубы Хрущев обрел скорее ахиллесову пяту, а не троянского коня, на что он в свое время надеялся. Выходит, что Куба не такая уж пешка, какой ее изображали. И все же Кремль будет и дальше контролировать Кастро, пока из-за экономической блокады со стороны Соединенных Штатов дальнейшее существование Кубы как социалистического государства почти всецело зависит от ее торговли с Советским Союзом и его помощи.
Вот почему есть основания думать, что Кремль приветствовал бы более долговременное урегулирование карибского кризиса. Значительная часть всех инвестиций по программе советской экономической помощи была израсходована на Кубу, а перспективы кубинской экономики все еще представляются неопределенными. Каким бы ни был революционный потенциал Латинской Америки, Москве явно не улыбается возможность повторения в этом районе кризиса, подобного карибскому. Главным объектом внешней политики Кастро в начале 60-х годов была Венесуэла. Русские, конечно, знают, что возникновение революционного режима в этой стране могло бы в худшем случае ускорить термоядерное столкновение с Соединенными Штатами, а в лучшем — повлекло бы за собой обязательство Советского Союза субсидировать венесуэльскую экономику, которая уже сейчас обеспечила наивысший в Латинской Америке доход на душу населения. Этот высокий доход обусловлен главным образом экспортом нефти. Советский Союз, который сам имеет избыток нефти, видимо, счел бы санкционирование венесуэльской революции весьма дорогостоящим делом.
Поскольку сохранение Кубы как коммунистического государства в западном полушарии все еще в большой степени зависит от советской экономической помощи и закупок Советским Союзом сахара, можно ожидать значительного экономического давления Кремля на Кастро с целью добиться изменения его латиноамериканской политики. Советский Союз приступил к этому, судя по всему, в середине 1963 года. Кубинцы были вынуждены рационализировать свою экономику и признать, что допустили принципиальную ошибку, игнорируя первостепенное значение сахара в экономике их страны. Сетуя на протяжении пяти лет на «трагическую зависимость нашей национальной экономики от колебаний в производстве сахара», кубинские революционеры намеревались довести валовой сбор сахарного тростника в 1970 году до 10 млн. тонн. Это позволило бы включить кубинскую экономику в систему стран — участниц СЭВа, что дало бы двойную выгоду с точки зрения «международного разделения труда», ибо тогда Светский Союз получил бы могучей рычаг для давления на Кастро.
Нельзя сказать с уверенностью, что Кастро удалось бы склонить к трехстороннему соглашению как форме решения кубинской проблемы. Несмотря на его претензии быть вождем всего латиноамериканского континента, кубинский премьер является реалистом и весьма искусным лидером своей страны. Самым убедительным образом он доказал это своим поведением во время «ракетного кризиса». Будучи руководителем небольшого изолированного острова, он претендует на руководство революционным движением всего западного полушария, что в лучшем случае можно признать несостоятельным; без поддержки русских эти претензии вообще теряют всякий смысл. Не исключено, что Кастро можно убедить согласиться на несколько меньший статус для Кубы. Но он упорно твердит, что кубинцы не могут жить в мире с империалистической державой, которая то и дело пытается удушить их, и что именно эта ситуация предопределила их международную политику. Таким образом, любое приемлемое решение кубинской проблемы предполагает прежде всего некую договоренность между Соединенными Штатами и Кубой.
Соединенные Штаты не предпринимали ни одной серьезной попытки обсудить свои разногласия с режимом Кастро. Их экономическая блокада Кубы провалилась. Она не привела ни к свержению режима Кастро, ни к умалению его революционной роли в Латинской Америке. Вряд ли также США отказались от своего «легкомысленного предположения, будто низвержение кубинского режима положит конец борьбе» за умы в Америке. «Союз ради прогресса» со своей стороны тоже не добился заметных успехов. По словам президента Кеннеди, путь, лежащий перед ним, оказывается «все более и более длинным». Соединенные Штаты скованы своими попытками вызывать революции, которые на поверку не Называются таковыми, и в конце концов будут вынуждены договориться с теми революционными режимами, которые Действительно являются своеобразными.
Как отмечалось выше, Соединенные Штаты в прошлом ограничивали независимость Кубы. Косвенно они это делают и сегодня и в состоянии поступать так и в будущем. Отношения Кубы с Соединенными Штатами в значительной степени предопределят ее положение в советском блоке в обозримом будущем. Соединенные Штаты заявляют, что при некоторых условиях они будут поддерживать подлинно социальную революцию; возможно, что в конечном счете они признают какой-нибудь социалистический режим в западном полушарии. В Боливии они предоставляют финансовую поддержку социальной революции, быть может более радикальной, нежели кубинская, и оказывающей значительное влияние на другие государства, расположенные в районе Анд и населенные в значительной мере индейцами. Пересмотр политики США в отношении Латинской Америки может привести к появлению в западном полушарии, как и в других районах, неприсоединившихся социалистических государств. И хотя Куба, пожалуй, никогда не вернется к статусу полного неприсоединения, все же переход к более гибкой политике позволил бы Соединенным Штатам найти контакты с уже необратимым революционным движением, охватившим Латинскую Америку.
В заключение следует подчеркнуть, что обращение Фиделя Кастро в коммунистическую веру является лишь одним из аспектов революции, все еще переживаемой Кубой. Кастро посвятил себя главным образом кубинской революции, и в этом смысле его присоединение к мировому коммунистическому движению является случайным. Именно с этой точки зрения надо расценивать его заявления о коммунистическом единстве. Он стал коммунистом, ибо это было единственной возможностью получить помощь, которую он искал. Но дальше этого он не пойдет. Кубинский коммунизм сохраняет в высшей степени индивидуалистический оттенок. Кастро сказал, что в китайско-советском споре он будет поддерживать Советский Союз. Но Куба не подписала Договор о частичном запрещении ядерных испытаний, значительно расширила торговлю с Китаем и укрепила свои дипломатические отношения с Албанией.