История югославской коммунистической партии изобилует резкими контрастами и исключительными событиями. В 1919— 1920 годах Коммунистическая партия Югославии (КПЮ) считалась одной из лучших секций Коминтерна, более того — самой многообещающей после русской и немецкой секций. К середине 30-х годов она стала одной из худших и даже находилась под угрозой официального роспуска. В 1945 году югославские коммунисты оказались полными хозяевами своей страны и поспешно принялись переделывать ее по советскому образцу. Три года спустя они были исключены из Коминформа как предатели дела коммунизма.

В период между первой и второй мировыми войнами руководители КПЮ пострадали от сталинских чисток больше, чем лидеры всех остальных коммунистических партий. Но, несмотря на это, руководимая Тито партия систематически насаждала среди своих членов культ Сталина. (Этим объясняется то, что в первые послевоенные годы она стремилась превзойти Сталина по части коммунистической воинственности.) В июне 1945 года КПЮ была готова включить Югославию в состав СССР. На совещании Коминформа в сентябре 1947 года представители КПЮ Кардель и Джилас страстно обвиняли французскую и итальянскую коммунистические партии в несостоятельности и нерешительности, превознося при этом радикализм своей собственной партии как пример революционной добродетели. В ту пору они не понимали, что это их усердие настолько не понравилось Сталину, что весь аппарат Коминформа был перестроен, с тем чтобы подрезать им крылья, которыми они очень уж сильно размахивали. Сталин обрушился на Тито с поразительной резкостью. Но тот защищался с чисто сталинской активностью, и только поэтому КПЮ выжила. В дальнейшем ей содействовали экономическая помощь Запада и его обещание защиты в случае нападения с Востока.

Титоизм как первая успешная попытка создания коммунистической системы, отличной от советского прототипа, не был результатом мятежного поведения Тито; он был следствием вынужденной самозащиты. Конфликт между Тито и Сталиным был яростным, беспощадным и «тотальным». Он не мог прекратиться, пока оба соперника были живы. Около пятисот страниц Белой книги, выпущенной югославским Министерством иностранных дел в 1951 году, было посвящено примерам политических и экономических форм агрессивного нажима на Югославию со стороны правительств Советского Союза и восточноевропейских стран. Случаи прямого шпионажа и террористических актов, а также применение военной силы на границах Югославии красноречиво характеризовали отношения между «братскими» партиями. Тысячи югославских «коминформовцев» были арестованы и подвергались плохому обращению в титовcких застенках (особенно в концентрационном лагере, размещенном на каком-то бесплодном острове а Адриатическом море), став немыми свидетелями одного из самых странных эпизодов во всей истории коммунизма.

Однако укрытый оборонительным щитом Запада югославский коммунизм выступил как соперник Советского Союза, бросивший ему вызов. Тито и его ведущие соратники всячески подчеркивали, что в отличие от сталинских догматиков они не только подлинные марксисты-ленинцы, но и единственные новаторы в области коммунистической теории и практики. VI съезд КПЮ превратился в колоссальную антисталинскую демонстрацию. В своем докладе съезду Тито обвинил Сталина во всех мыслимых преступлениях и заявил, что даже Гитлер мог бы позавидовать методам, которые Сталин использовал для ликвидации целых этнических групп в Советской Союзе. Другой мишенью для нападок Тито явился советский империализм, превративший некогда независимые государства Центральной и Восточной Европы в самые что ни на есть колонии СССР. На этом съезде главным носителем зла был объявлен «империалистический, бюрократический, антисоциалистический» Советский Союз. Сам по себе съезд был откликом на заявление Маленкова за несколько недель того, на XIX съезде КПСС, что Югославия уже стала американской колонией.

В пору своего острейшего столкновения со Сталиным югославские коммунисты в поисках если не поддержки, то хотя бы оснований для каких-то надежд на будущее обратились к Китаю Мао Цзэ-дуна. В книге одного югославского автора, вышедшей в 1953 году, «антиреволюционная и империалистическая практика сталинской России» резко противопоставлялась «подлинной революции» в Китае. Безусловно, сожалея о поддержке Китаем нападок России на Тито, автор этой книги высказывал надежду, что внутренний кризис советской системы и зародыши демократической социалистической мысли, уже восторжествовавшей в Югославии, будут способствовать тому, что Китай станет «независимой и прогрессивной силой в мире».

В призывах ЦК КПСС, выпущенных к 1 Мая 1953 года, через два месяца после смерти Сталина, Югославия вообще не упоминалась. К тому же времени были установлены первые дипломатические контакты между советским и югославским правительствами, а в июне Советы предложили возобновить нормальные дипломатические отношения между двумя странами. Настоящий и многосторонний обмен начался осенью 1954 года. В течение нескольких недель, в сентябре — октябре этого года, прекратилась работа советской радиостанции «Свободная Югославия» (рупор югославских коммунистов-эмигрантов) и в СССР перестали глушить передачи белградского радио. Тогда же, по случаю десятой годовщины вступления в Белград русских и югославских партизан, в советской прессе появились статьи с выражением дружественных чувств к Югославии.

По советскому примеру китайские коммунисты и другие «народные демократии» возобновили дипломатические связи с Белградом. Через два года и три месяца после смерти Сталина Хрущев совершил свою поездку в Югославию, где попросил Тито «простить и забыть». Платой за примирение было признание Хрущевым основной концепции титоизма, согласно которой «вопросы внутренней организации или различия в общественных системах, а также различия форм социалистического развития относятся исключительно к компетенции отдельных стран». В следующем году мы видели новый «медовый месяц» в югославско-советских и югославско-китайских отношениях. В письме XX съезду КПСС Тито превозносил «огромные успехи», достигнутые в СССР, и славил «ленинскую последовательность, твердость и упорство» русских коммунистов. В свою очередь Хрущев, выступая с отчетным докладом перед съездом, дружески охарактеризовал Югославию как страну, «где власть принадлежит трудящимся, а общество базируется на общественной собственности на средства производства», где «в процессе социалистического строительства складываются своеобразные конкретные формы управления хозяйством, построения государственного аппарата». Ненавистный Тито Коминформ был распущен в апреле 1956 года, а двумя месяцами позже сияющий Тито совершил триумфальную поездку по Советскому Союзу. Выступая и июня 1956 года в Сталинграде, ом заявил (что было кульминацией его новых чувств и нового отношения к Советскому Союзу): «Во времена войны, равно как и в мирное время, Югославия шагает плечом к плечу с Советским Союзом к одной и той же цели — победе социализма».

И в югославско-китайских отношениях наблюдались весьма заметные улучшения. Союз коммунистов Югославии (СКЮ) получил официальное приглашение присутствовать на VIII съезде КПК и с радостью принял его. В своем политическом докладе съезду 15 сентября 1956 года Лю Шао-ци коснулся вопроса об улучшении отношений с Югославией и подчеркнул развитие «дружественных сношений с Федеративной Народной Республикой Югославией». В большой речи на съезде Веселинов, член Политбюро СКЮ и глава югославской делегации, щедро расхваливал прошлые и настоящие достижения китайских коммунистов и объяснял, каким образом социалистическое строительство в Югославии укрепило прогрессивные силы во всем мире. Тито не мог желать ничего лучшего. Казалось, и Хрущев и Мао Цзэ-дун одобряют «югославский путь к коммунизму», и Тито — самая паршивая овца сталинской эры — оказался одним из признанных лидеров международного коммунистического движения.

Однако вскоре ситуация была сильно изменена вспышками народного гнева в Восточной Европе. События, которые потрясли Кремль и дали китайским коммунистам возможность выступить в роли советников озадаченных советских лидеров, вновь поставили Тито в затруднительное положение по отношению к Москве и Пекину. Его речь в Пуле и ноября 1956 года, в которой он признал «необходимость» советского вмешательства в Венгрии, но резко критиковал «сталинистов», все еще преобладающих в некоторых коммунистических партиях, вызвала в советской и китайской прессе неодинаковые отклики. Интересно, что реакция Пекина была и по тону и по существу более спокойной и дружелюбной, чем реакция Москвы. Китайцы возражали против настойчивых утверждений Тито, что после венгерских событий главный вопрос заключается в том, какой курс одержит верх — югославский или сталинистский. По мнению китайцев, такая постановка вопроса могла привести лишь к расколу в коммунистическом движении. Поэтому в своем «братском совете югославским товарищам» они предлагали последним отказаться от создания условий, которые враг сможет использовать для внесения замешательства и раскола в коммунистические ряды. СоветсКая реакция была более едкой. «Правда» упрекала Тито за ряд его критических замечаний по адресу КПСС и за «оскорбление некоторых руководителей коммунистических и рабочих Партий». Газета презрительно отозвалась о «югославском пуни к социализму» и сделала унизительные замечания об «империалистической» помощи Югославии.

Однако эти обвинения, судя по всему, уступили место новой волне сердечности между коммунистами. В 1957 году, и особенно после того, как в СССР была отстранена от власти «антипартийная группа», Тито проявил особую активность в Москве, Пекине и Варшаве. Его ближайшие соратники, Кардель и Ранкович, а также министр обороны Гошняк в июле посетили Москву. Там они встретились с лидерами албанской и болгарской партий. Встреча Тито с Хрущевым в Румынии в начале августа, хотя и была окружена полной тайной, видимо, привела к восстановлению тех хороших отношений, которые существовали годом раньше. В доказательство своих добрых намерений Тито предпринял ряд внешнеполитических мер — самой важной из них явилось признание режима Ульбрихта в Восточной Германии, — сблизивших его больше, чем когда-либо прежде, с общей линией хрущевской дипломатии.

Отношения с китайцами, тактика которых в это время определялась девизом «Пусть расцветают сто цветов!», развертывались при еще более многообещающих обстоятельствах. Улучшение этих отношений, казалось, достигло наивысшей точки в сентябре 1957 года, во время официального визита в Китай двух югославских делегаций, возглавляемых членами Политбюро СКЮ Светозаром Вукмановичем и Петром Стамболичем. Их сердечно приняли: первого — Чжоу Энь-лай, второго — сам Мао Цзэ-дун. В редакционной статье «Жэпьминь жибао», приветствовавшей югославских гостей, говорилось: «Теперь народы наших стран идут вперед по пути строительства социализма. Все мы одинаково подходим ко многим международным проблемам. Единство в разрешении этих основных проблем создает основу для дружественного сотрудничества между нашими странами… В интересах сплоченности мы должны прежде всего выяснить, что у нас общего в подходе к главным проблемам, должны взаимно уважать достижения наших стран и опыт каждой из них в строительстве социализма в различных исторических условиях».

О режиме Гомулки Белград отзывался лишь самым лестным образом. «Это эпоха польского Возрождения. Гомулка… стал его самым подлинным выразителем, его легендой…», писал видный югославский комментатор в середине сентября, в дни официального визита Гомулки в Югославию. Больше того, создавалось впечатление, что Тито наконец вплотную подошел к завершению (и даже с лучшими результатами) того, что сорвалось годом раньше, — к заключению с Хрущевым и Мао Цзэ-дуном тройственного союза, возглавляющего децентрализованный коммунистический мир, и созданию оси Белград—Варшава как гарантии против возрождения практики сталинизма. Но прошло всего несколько недель, и ситуация резко изменилась. Коммунистическое совещание в верхах, созванное в Москве в связи с празднованием сороковой годовщины большевистской революции, вместо того чтобы окончательно утвердить и одобрить стремления Тито, нанесло тяжелый удар по его честолюбивым намерениям.

В течение нескольких месяцев до Московского совещании китайские коммунисты с беспримерной до тех пор резкостью стали отходить от своего «либерализма» как во внутрикоммунистической сфере, так и во внутренней политике. Позиция китайцев в конце осени 1957 года явилась неприятным сюрпризом для многих коммунистов Восточной и Центральной Европы, в частности для Гомулки и Тито, которые в 1956 и 1957 годах смотрели на Китай как на поднимающуюся державу, которая будет оказывать сдерживающее влияние на Россию и умерит советский контроль над сателлитами. Больше того, казалось, Хрущев и Мао поменялись ролями. Успехи Хрущева в своей стране, за границей и в космосе повысили его уверенность в себе, и казалось вероятным, что, сочетав психологический эффект своей новой силы с более тактичным подходом к проблемам Восточной Европы (включая Югославию), он сможет свести на нет последствия сталинизма. Поэтому Хрущев был снова готов договориться с Тито. Он пригласил его на Московское совещание и позволил ему участвовать в разработке проекта заявления. Однако из тех же советских успехов Мао Цзэ-дун сделал иные выводы. С его сочки зрения, существование советских межконтинентальных баллистических ракет и запуски спутников на орбиты доказывают, что «ветер с Востока довлеет над ветром с Запада» и что настал момент глобального наступления на капитализм. Затягивание гаек в коммунистическом мире он считал предварительным условием успешной борьбы с врагом. По настоянию Мао первоначальный проект Московского заявления был изменен и в него был включен ряд пунктов, не приемлемых для Тито. Среди них было явное указание на ведущую роль Советского Союза и КПСС, отмечалась необходимость еще большего сплочения социалистических стран, объединенных в одном сообществе, и, в частности, осуждался ревизионизм как величайшая опасность для коммунистического движения. И хотя в этом документе не упоминалась Югославия, термин «ревизионизм», несомненно, был употреблен в значении «титовизм».

Московское совещание явилось прелюдией ко второй открытой дискуссии между Югославией и китайско-советским блоком. По-видимому, оно восстановило полное единство в верхах — причем СССР и Китай фигурировали как первые вреди равных, — укрепило внутреннюю дисциплину и усилило Дух воинственности против Запада. Поэтому было вполне естественно, что проект новой программы СКЮ, опубликованный за несколько недель до созыва его VII съезда в апреле 1958 года, послужил для всех приглашенных коммунистических партий поводом бойкотировать этот съезд. Даже поляки, Желавшие присутствовать на нем, не поехали в Белград и, Подчинившись дисциплине коммунистического блока, доказали, насколько эфемерным было сближение с Тито.

В последующие месяцы то и дело раздавались громогласные разоблачения титовского ревизионизма. На сей раз китайцы были особенно непреклонны и не шли ни на какие компромиссы. Газета «Жэпьминь жибао» не только отбросила свое еще совсем недавнее дружелюбие к Тито, но и взяла новый, антнтитовский курс, сущность которого не изменилась по сей день. Китайцы, стоявшие на пороге своего экономического «большого скачка вперед», охотно проводили параллели между титоистами и своими отечественными «неконформистами», преподнесшими им так много неприятных сюрпризов во время недолговечного периода «пусть расцветают сто цветов». Поддерживая как «в основном правильное» осуждение югославского коммунизма Коминформом в 1948 году, китайцы могли себе позволить разоблачить «насквозь враждебную марксизму-ленинизму ревизионистскую программу» Союза коммунистов Югославии и «осудить программу, выдвинутую югославскими ревизионистами, которая в точности совпадает с тем, что нужно империалистам, и особенно американским империалистам».

Советская реакция на югославскую программу была более мягкой. За три дня до начала VII съезда СКЮ журнал «Коммунист» в умеренных тонах критиковал югославский проект программы и в заключение писал, что товарищеская партийная критика не должна быть препятствием для дальнейшего развития дружеских отношений между нашими партиями и странами. Менее чем через три недели «Правда» значительно усугубила эту «дружескую критику» и утверждала, что СКЮ «в ряде важнейших вопросов отошел от принципов марксизма-ленинизма». Затем, в конце мая, словно чтобы показать, что русские по-прежнему рассматривают вопросы теории и практики как единое целое, Советы отсрочили на пять лет предоставление Югославии обещанного ей кредита в размере 285 миллионов долларов. Наконец, выступая 3 июня в Софии на VII съезде Болгарской коммунистической партий. Хрущев сформулировал свое собственное отношение к Тито. Подобно китайцам, Хрущев резко критиковал югославов как «ревизионистов, лакеев империалистического лагеря». Он заявил, что «нынешний ревизионизм является своего рода троянским конем», средством «разложить революционные партий изнутри и подорвать единство марксистско-ленинской теории» Он также сказал, что в 1948 году Коминформ был принципиально прав, но что впоследствии он допустил в отношений Тито ошибки и излишнюю жестокость. Хрущев отметил, что он не стал бы повторять прежние ошибки. Он указал, что У югославских коммунистов есть «значительный революционный опыт и большие заслуги в борьбе против наших общих классовых врагов». По этой причине и несмотря на идеологические ошибки югославов, он объявил, что КПСС будет стремиться к достижению взаимопонимания и сотрудничеству с Союзом коммунистов Югославии. И даже если сотрудничество на партийном уровне не удастся, мы будем, сказал он, поддерживать и развивать нормальные отношения с Югославией в государственном плане. В своем втором споре с югославами Хрущев явно не хотел прибегать к сталинистским методам. На первый взгляд казалось, что его несколько большая гибкость не противоречит китайской позиции.

Оказавшись под таким ураганным китайско-советским огнем, Тито был снова вынужден защищать свой изолированный курс. В речи, произнесенной 15 июня в Лабине, он заявил, Что «китайское руководство прочно стоит на сталинистских позициях», которые он отождествил с позициями «самых реакционных поджигателей войны на Западе». Но если Тито возражал китайцам в их же полемическом стиле, то он передел на менее резкий тон, когда отвечал на «беспринципную кампанию Хрущева и других коммунистов против социалистической Югославии». Тито говорил так же, как за шесть лет до того, когда защищал свою партию от обвинений Коминформа. «Нам кажется, — воскликнул он, — что история уготовила нам этот тяжелый путь, чтобы предохранить социализм от вырождения и дать социализму возможность выйти из хаоса, преобладающего в нынешнем мире, с такой моральной силой, чтобы в дальнейшем своем развитии он смог проложить себе победный путь…»

Несмотря на горячий спор, происходивший весной 1958 года, отчуждение СКЮ от других коммунистических партий уже не принимало такого характера, как в 1948—1953 годах, когда между Тито и Коминформом существовала смертельная вражда. В течение следующих двух лет китайцы были слишком заняты внутренними проблемами, чтобы уделять особое внимание Тито, которого они так безоговорочно осудили. Отношения между Хрущевым и Тито складывались в соответствии с тем, что сказал Хрущев в своей речи в Софии. Советская пресса и газета стран-сателлитов по-прежнему поносили «югославских ревизионистов» — особенно характерным в этом отношении был доклад Хрущева на XXI съезде КПСС, — тогда как межгосударственные отношения, в особенности культурный и экономический обмен между Югославией и советским блоком, продолжали развиваться нормально. Более того, Советский Союз был удовлетворен югославской внешней политикой. Так, в резолюции XXI съезда после повторного осуждения «ревизионистской программы» Югославии говорилось, что Советский Союз будет и впредь сотрудничать с Югославией по всем вопросам борьбы против империализма и за мир, в которых позиции будут совпадать.

Тито был не очень рад такому отношению к себе, но понимал, что Хрущев не намерен свергнуть его, как это пытался сделать Сталин. И если Тито пришлось заплатить за свою безопасность ценой приспособления своей дипломатии к внешней политике Кремля, то цена эта вряд ли была такой уж непомерно высокой. Итак, второй советско-югославский спор развивался иначе, чем первый, и по мере того, как в китайско-советском блоке надвигалась буря, характер его начал меняться.

Московское совещание в ноябре 1957 года ознаменовалось усиленными стараниями обеих сторон, русских и китайцев-добиться полного единства в коммунистическом блоке. Однако через несколько месяцев это единство было нарушено тем, что китайцы начали проводить невиданную внутреннюю политику. Создание в Китае первых народных коммун в апреле 1950 года (то есть тогда же, когда в Югославии была принята «ревизионистская программа») действительно явилось «самым серьезным (для Советского Союза) политическим вызовом : тех пор, как Тито за десять лет до того осмелился выступить против Сталина и потребовать для Югославии права на особый путь. А вызов 1958 года был намного серьезнее вызов 1948 года уж хотя бы потому, что Китай был гораздо важнее Югославии». Утверждение Пекина, что коммуны являются «лучшей организационной формой для постепенного перехода от социализма к коммунизму» и что «народная коммуна станет основной единицей будущего коммунистического общества», не понравилось Кремлю. В ходе продолжительной беседы с американским сенатором Губертом Хэмфри 1 декабря 1958 года Хрущев назвал китайские коммуны «старомодными и реакционными». Однако на XXI съезде КПСС он напал «югославских ревизионистов» за то, что они «сочиняют всякие домыслы о якобы существующих разногласиях между нашей партией и Коммунистической партией Китая».

Вопрос о коммунах получил временное разрешение в связи с отступлением китайцев, однако вскоре в китайско-советских отношениях начали возникать другие проблемы. В апреле 1960 года в журнале «Хунци», теоретическом органе КПК, была опубликована статья с ожесточенными нападками на «клику Тито». Эта статья («Да здравствует ленинизм!») — одна из серии статей, написанных по случаю девяностолетия со дня рождения Ленина, — как по форме, так и по содержанию явилась самым резким выражением китайского радикализма. В ней говорилось, что ядерная война уничтожит только капитализм и что «на развалинах погибшего империализма победоносный народ очень скоро создаст для себя цивилизацию в тысячи раз более высокую, чем капиталистическая, и поистине счастливое будущее». Далее в статье указывалось, Что капиталистическо-империалистическая система не рухнет сама по себе, но должна быть «ниспровергнута пролетарской революцией в империалистических странах и национальной революцией в колониях и полуколониях». Отмечалось, что категория «мирного сосуществования» ниже императивного Качала «народной революции» и подчинена последней. Хотя в статье по имени назывался только Тито и превозносилось «руководство Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза и советское правительство, возглавляемое товарищем Хрущевым», в ней упоминались также (во множественном числе) «современные ревизионисты», систематически и сурово критиковалась Югославия, когда речь шла об основных проблемах марксизма-ленинизма и международных отношений. (Через три года «Жэньминь жибао» сообщила своим читателям, что в статье «Да здравствует ленинизм!» югославские ревизионисты были использованы как единственный объект критики с целью сохранения коммунистического единства, но что действительной целью статьи было предупредить и покритиковать «других товарищей», — конечно, Хрущева и его западноевропейских последователей, — чьи «ошибочные взгляды… противоречили Московскому заявлению».)

Реакция на выпады китайцев приняла форму ряда теоретических и полемических статей, написанных Эдвардом Кармелем, главным идеологом титоизма. Его первая статья появилась 12 августа 1960 года в «Борбе», центральном органе СКЮ. Впоследствии все эти статьи были изданы отдельной книгой. Указанные работы Карделя (они были написаны в ортодоксальном марксистском стиле и полны цитат из высказываний святой троицы югославского коммунизма — Маркса, Ленина и Тито) имели целью доказать предательство китайцев и их отход от истинного коммунизма. Они представляли собой систематический разбор китайского «псевдореволюционного ультрарадикализма», который Кардель приравнивал к «худшему виду оппортунизма». К удивлению Советского Союза, автор статей не только нападал на Китай, но и хвалил русских. Он выражал уверенность, что СССР —«величайшая социалистическая сила» — предотвратит претворение в жизнь «авантюристического» курса китайцев.

Кардель знал, что Москва разделяет многие из его взглядов, но что на данном этапе китайско-советских отношения Хрущев не мог позволить Карделю служить ему в качестве рупора. Поэтому в 1960 году в ноябрьском номере журнала «Проблемы мира и социализма» советский публицист А. Румянцев выступил против «вульгарной, механистической, количественной, эволюционистской методологии» Карделя, но не коснулся самого главного в работах Карделя, а именно его разоблачения китайских идей. Вскоре после опубликования статей Карделя Тито и Хрущев, находясь на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке, широко демонстрировал сердечность своих взаимоотношений и, как казалось, активно стремились показать свое полное согласие по международным проблемам.

Осенью 1960 года, после нескольких недель закрытой дискуссии, Московское совещание представителей восьмидесяти одной коммунистической партии опубликовало пространная заявление. Хотя оно выражало победу советских тезисов, китайцы все же добились принятия их точки зрения на титоизм. Заявление 1960 года подкрепило Московскую декларацию 1957 года, но на сей раз коммунистические партии «единодушно осудили югославскую разновидность международного оппортунизма». «Югославские ревизионисты» были названы предателями марксизма-ленинизма и обвинены в «подрывной работе против социалистического лагеря и мирового коммунистического движения». Вот почему, и это особенно важно — в Заявлении требовалось, чтобы дальнейшее разоблачение лидеров югославских ревизионистов и активная борьба за предохранение коммунистического и рабочего движения от антиленинских идей югославских ревизионистов оставалось важной задачей марксистско-ленинских партий.

Резкость Московского заявления, по-видимому, не встревожила руководство СКЮ. 10 февраля 1961 года расширенный пленум Исполнительного комитета отверг эти обвинения как совершенно необоснованные. На том же пленуме выступил Велко Влахович, видный член Исполнительного комитета. В своей брошюре, озаглавленной «Шаг назад», он предпринял развернутую контратаку на китайцев и албанцев. Московское совещание, сказал он, «было созвано в связи с совершенно иными проблемами, не имеющими прямого отношения к социалистической Югославии», и предсказал, что «жизнь будет по-прежнему идти своим путем, а не по дороге, вымоленной словесными компромиссами, сформулированными в Заявлении». Влахович оказался прав. «Единодушие», о котором говорилось в манифесте 1960 года, оказалось весьма недолговременным. Поддержка русскими этого антиревизионистского заявления в дальнейшем, в ходе их словесных баталий с китайцами, стала для них источником неприятностей.

В течение первой половины 1961 года видимость восстановленного коммунистического единства (за исключением Югославских «изгнанников») была сохранена. Но в проекте новой Программы КПСС, опубликованном 30 июля, все русское изображалось в ярких красках, тогда как роль китайцев была охарактеризована всего лишь семью словами: «Особенно большое значение имела победа революции в Китае», что явилось полным отходом от Московского заявления 1960 года, в котором китайские коммунисты осыпались всяческими похвалами (подчеркивалось, что их революция «оказала огромное влияние на все народы, в особенности на народы Азии, Африки и Латинской Америки»), Кроме того, в Программе КПСС наряду с умалением успехов китайцев смягчалась резкость, с которой в Московском заявлении 1960 года говорилось о югославском коммунизме. На сей раз указывалось, что «югославские руководители своей ревизионистской политикой противопоставили Югославию социалистическому лагерю и международному рабочему движению, поставив таким образом под угрозу революционные завоевания югославского народа». Хотя на XXII съезде КПСС Хрущев действительно резко критиковал ревизионистские идеи, пропитывающие теорию и практику руководства Союза коммунистов Югославии, его выпады против албанских коммунистов были неизмеримо более резкими. В своем заключительном слове он не только разоблачил всевозможные идеологические и политические отклонения албанцев, но и обвинил их в «крайней жестокости», большей, чем была жестокость царской полиции! На этом съезде — и на съездах, состоявшихся в течение следующих двух лет, — русские выступали с ядовитыми заявлениями по адресу албанских «догматиков» и разделяющих их взгляды других представителей коммунистического мира. В это же время китайцы яростно набрасывались на югославских «ревизионистов» и других коммунистов, которых они обвиняли в поддержке взглядов югославов.

Период, начавшийся сразу вслед за XXII съездом КПСС, походил на короткий период после Московского совещания, когда казалось, что китайско-советская распря пошла на убыль. Кубинский кризис осенью 1962 года, нападение китайцев на Индию и ряд съездов коммунистических партий в Восточной Европе и в Италии с ноября 1962 по январь 1963 года — все это способствовало новому, более взвинченному обмену обвинениями между коммунистами, причем Албания  Югославия служили лишь прикрытием, под которым сводили ли счеты коммунистические гиганты. Начиная с середины 1963 года это прикрытие было отброшено. Теперь все могли видеть прямое, открытое и ожесточенное столкновение двух центров мирового коммунизма. В то же время в отношениях между Югославией и Советским Союзом произошла перемена.

Через несколько месяцев после опубликования Московского заявления 1960 года отношения между Советским Союзом и Югославией начали улучшаться во всех областях. Сначала расширились дипломатические контакты. В середине июля 1961 года Коча Попович, югославский министр иностранных дел, вел переговоры в Москве. В коммюнике об этих переговорах подчеркивалось, что взгляды обоих правительств по «наиболее важным международным вопросам сходны или же тождественны». В сентябре в Белграде состоялась конференция неприсоединившихся стран. «Почти безоговорочна поддержка Тито советских позиций» в значительной мере способствовала общей просоветской атмосфере, царившей на этой конференции.

Тенденция усилилась в 1962 году. В апреле советский министр иностранных дел Андрей Громыко поехал с официальным визитом в Югославию. Через несколько недель, 16 мая, Выступая с речью в Варне (Болгария), Хрущев говорил о Югославии только в дружественных тонах. «Как страна, строящая коммунизм, — заявил он,— мы сделаем все возможное для того, чтобы расширить сотрудничество с Югославией и тем самым помочь ее народам укрепиться на позициях социализма». В конце сентября состоялся десятидневный визит в Югославию президента СССР Брежнева, расчистивший путь для поездки Тито в СССР в декабре. Как и в 1956 году, Тито приветствовали как друга. Ему была предоставлена привилегия выступить на сессии Верховного Совета. В речи на этой сессии 12 декабря Хрущев в присутствии Тито выдал последнему безупречное свидетельство «политического здоровья» и в заключение своего марксистско-ленинского анализа охарактеризовал Югославию как подлинно социалистическую страну. Он сказал, что еще не все осложнения и трудности в отношениях между КПСС и СКЮ преодолены, в частности из-за ряда идеологических вопросов, фигурирующих в программе СКЮ, но он уже не говорил о «ревизионизме». Напротив, он похвалил югославских руководителей за то, что они «устранили многое из того, что мы считали ошибочным и вредным для строительства социализма в Югославии», а также за принятые ими конкретные меры в интересах «сближения и единства со всем международным коммунистическим движением».

Доброжелательство Хрущева по отношению к Югославии ярче всего выразилось во время его поездки к Тито в августе 1963 года. Прибыв в Белград, Хрущев заявил, что Советский Союз считает Югославию «социалистической и братской» страной. На другой день, во время посещения одного предприятия, он похвалил югославскую систему «рабочих советов», которая на протяжении многих лет разоблачалась всем коммунистическим блоком как символ титовского «ревизионизма». Он намекнул на то, что эту систему можно применять и в Советском Союзе. «Теперь наша страна,— сказал он, — созрела для демократизации управления предприятиями. Мы ищем формы, которые не нарушали бы ленинского принципа единства руководства, и поэтому интересуемся югославским опытом. В связи с этим мы намечаем послать делегацию партийных работников, профсоюзных руководителей и членов совнархозов экономических районов для изучения здешних условий». Понятно, что дружелюбие Хрущева по отношению к Югославии вызвало ярость китайских коммунистов. Вскоре после визита Хрущева в Югославию они перешли к невиданно резким личным выпадам против него.

В советско-югославском сближении было много других аспектов. Оно охватывало практически все области межгосударственных и межпартийных отношений — экономическую, культурную и в более ограниченной степени военную. В 1963 году — впервые после разрыва в 1948 году — были возобновлены контакты между партийными школами. Другие коммунистические партии и правительства, разумеется за исключением китайской и албанской, с большей или меньшей степенью подлинного удовлетворения последовали советскому примеру. Зимой 1962/63 года официальные делегации СКЮ присутствовали на съездах коммунистических партий, где их защищали от непрерывных атак со стороны китайских представителей, которые с безукоризненной логикой и совершенно тщетно указывали на руководящие антититовские положения в Московских декларациях 1957 и 1960 годов.

Допуск СКЮ в семью «братских» партий, возглавляемых КПСС, не означает, что югославские коммунисты прост вновь вступили в советский блок, из которого были изгнаны. Со времени своей первой встречи в 1955 году, несмотря на последующий обмен обвинениями и взаимно враждебные жесты, и Хрущев, и Тито, по-видимому, стремились избегать чрезмерного обострения своих отношений и не допускать возникновения чего-либо похожего на прежний конфликт сталинистского типа. Хрущев, очевидно, никогда не терял веры в то, что сумеет заключить удовлетворительную сделку с Тито. Все большее обострение распри с китайцами вынудйло Хрущева избегать борьбы на два внутрикоммунистических фронта и попытаться заключить перемирие с ревизионистами, поскольку теперь главным врагом считались догматики. В глазах Тито, так хорошо запомнившего враждебность Сталина, Хрущев был основным проводником десталинизации и поэтому в своем роде потенциальным «титоистом». Мы видели, как восторженно приветствовал Тито XX съезд КПСС. Даже позже, на VII съезде СКЮ, в апреле 1958 года, когда казалось, назревал новый конфликт с советским блоком, Тито по-прежнему был уверен, что хрущевская Россия никогда не займет агрессивной позиции по отношению к Югославии. Еще позже, в 1959 году, когда первые китайско-советские разногласия уже свидетельствовали об иллюзорности монолитного антититовского фронта, Тито и его соратники делали все возможное для достижения модуса вивенди с Москвой. Дальнейшие стадии советско-югославского сближения (1961—1963 годы) в полной мере доказали, что их упорство и вера в Хрущева были вознаграждены.

Примером того, насколько Тито стремился к более тесным отношениям с Советским Союзом, может служить его доклад на пленуме ЦК СКЮ 18 мая 1963 года. Тито заявил, что после XX съезда КПСС, и прежде всего благодаря Хрущеву, в Советском Союзе идет быстрый процесс прогрессивной социальной эволюции. Он критиковал тех югославских коммунистов, которые, исходя из неприятного опыта прошлого, все еще не доверяют Советскому Союзу. В этом вопросе, сказал Тито, в рядах СКЮ не может быть различных мнений.

Нынешнее сближение с Кремлем, для которого характерно отсутствие каких бы то ни было органических связей или иерархической субординации, вполне устраивает руководителей СКЮ. Оно соответствует их идеологическим принципам децентрализации и двусторонности в отношениях между коммунистическими странами, а также гарантирует основу их власти в самой Югославии. Их стремление оградить эту власть от каких бы то ни было посягательств и играть видную роль в международных делах подтверждается следующими тремя примерами: во-первых, лидеры СКЮ желают быть признаны другими коммунистическими партиями как равноправные партнеры. В этом смысле они с особым удовлетворением могут указать на свои поразительно тесные связи с Итальянской коммунистической партией, которая тоже является постоянным объектом нападок со стороны бдительных антиревизионистов-китайцев. 21 января 1964 года в Белграде после недельных переговоров на высшем уровне представители двух партий, возглавляемые Тито и Пальмиро Тольятти, опубликовали коммюнике, которое выглядит как документ подлинного титоизма. Из коммюнике явствовало, что самая сильная коммунистическая партия западного мира нашла в теории и практике титоизма могучий стимул для пересмотра своих собственных теоретических и стратегических концепций. Так, два старых профессионала-коминтерновца, Тольятти и Тито, подняли флаг модернизации коммунизма.

Во-вторых, стремясь к сближению с Москвой, лидеры СКЮ вместе с тем поддерживают тесные связи с западным миром. Запад, и особенно Соединенные Штаты, представляет собой неоценимый источник снабжения и всевозможных благ, а в случае крайней необходимости и оборонительный щит. После 1948 года экономическая и военная помощь Запада сначала помогла югославским коммунистам остаться у власти, а в дальнейшем облегчила им проведение их экономических экспериментов. Все это не потревожило их совесть, хотя и осложнило отношения с Москвой. Но они убедили Кремль, что расширение экономических отношений с Западом, не связанное с политическими условиями и уступками, может помочь в преодолении внутренних затруднений.

Если контакты с Западем представляют собой «улицу с двусторонним движением», то есть с одной стороны — экономические преимущества, с другой — опасность идеологического «заражения», то югославские коммунисты открыли третью идеальную область, где можно заниматься обращением в свою веру, — мир новых, поднимающихся, неприсоединившихся стран. Даже выступая в роли самозванных менторов этого третьего бесформенного мирового блока, они завоевывают себе новых друзей и в то же время пропагандируют основную идеологическую посылку своей программы — что «человечество неизбежно и различными путями глубоко втягивается в эру социализма».

Сближение между Хрущевым и Тито, а также связанные с этим отношения между СКЮ и другими просоветскими коммунистическими партиями, западным миром и неприсоединившимися странами побудили китайских коммунистов резко критиковать Хрущева за его «сговор с кликой Тито против братских партий, придерживающихся марксизма-ленинизма». Эти слова заимствованы из большой статьи «Является ли Югославия социалистической страной?», напечатанной 26 сентября 1963 года одновременно в «Жэньминь жибао» и в «Хунци». Ответ на вопрос, поставленный в заголовке, был недвусмысленным. По аргументации и обвинениям этот приговор режиму Тито сильно напоминал коминформовские заявления в 1948 и 1949 годах, когда югославская коммунистическая партия и югославское правительство обвинялись и в предательстве марксизма-ленинизма и в служении американскому империализму. Китайцы утверждали, что в Югославии постепенно восстанавливается капитализм; что частный капитал и частные предприятия преобладают там, и притом значительно; что деревня наводнена капиталистическими элементами и что, поскольку государство отказалось от экономического планирования, социалистическая экономика выродилась в капитализм. Из всего этого китайцы делали естественный вывод, что Югославия стала «особым контрреволюционным отрядом империализма США». Однако в Действительности при постановке этого диагноза смертельной болезни югославского ревизионизма острие направлялось против Никиты Хрущева. Китайцы обвиняли его в «следовании за Тито по пятам» и перечисляли все его «смертные грехи». Огульно объединяя советских лидеров с югославскими, китайцы — подобно Коминформу, когда он обвинял Тито в конце 40-х годов, — призывали русских коммунистов Избавиться от своего верховного вождя, ставшего ренегатом. «Хрущев отступил от марксизма-ленинизма, разорвал Заявление 1960 года и барахтается в болоте вместе с изменнической кликой Тито, полностью нарушив интересы Советского Союза, советского народа и народов всего мира. Этого не станет терпеть великий советский народ, подавляющее большинство членов КПСС и партийные работники различных звеньев—все, у кого есть славные революционные традиции». Эти обвинения, вроде тех, которыми осыпали Тито в 1948—1953 годах, указывали по крайней мере на то, что пока Хрущев и Мао будут руководить своими партиями, примирение между ними столь же невозможно, как некогда примирение между Сталиным и Тито.

Теперь, когда две коммунистические сверхдержавы противостоят друг другу открыто и прямо, Югославия существует лишь как эпифеномен гораздо более важного мирового соперничества. В этом, безусловно, проявился один из многих парадоксов титоизма. Он возник как результат одного из главных просчетов Сталина и продолжал противодействовать советскому «великодержавному шовинизму» вплоть до смерти Сталина в 1953 году. В дальнейшем, вплоть до сегодняшнего дня, он терпеливо и успешно стремился достигнуть договоренности с преемниками Сталина. Многие из его прежних антисоветских отравленных стрел теперь используется китайскими коммунистами. Однако вместо того, чтобы стать «титовцами», китайцы сделали антититоизм своим главным воинственным кличем в их соперничестве с русскими за руководство мировым коммунистическим движением. Итак, расширение китайско-советского разрыва повлекло за собой улучшение советско-югославских отношений.

Формулы марксизма-ленинизма оказались крайне ненадежным путеводителем в джунглях коммунистической политики. Тито, Хрущев и Мао клялись именами Маркса и Ленина, но в то же время брали аргументы для взаимного поношения из писаний все тех же «отцов-основателей». Следовательно, силы, определяющие общую историю коммунизма, нужно искать за пределами идеологии. В нынешнюю эпоху напряженности в китайско-советских отношениях, повсеместного внутрикоммунистического расчленения и новых признаков народных волнений в Восточной и Центральной Европе трудно предсказывать будущее. Вместо этого лучше рассмотреть некоторые из основных проблем титоизма в оставшуюся часть 60-х годов.

Некоторые проблемы советско-югославских отношений по-прежнему не решены и в любой момент могут встать во всей своей остроте. Официальные связи Югославии с Организацией Варшавского договора и с СЭВом все еще неопределенны, а программа СКЮ еще не получила открытого одобрения Москвы. Хотя «титоист» Хрущев и «хрущевист» Тито и нашли основу для взаимопонимания, преемники Хрущева, стремясь к примирению с Пекином, могут счесть возможным принести Югославию в жертву, что в свою очередь может ввести наследников Тито в искушение изменить титоистский курс.

Развитие отношений между Югославией и другими «парадными демократиями» тоже нельзя предсказать. Теперь, когда Советский Союз дает своим сателлитам большую внутреннюю свободу, «титоизм» как таковой утратил немалую долю своего престижа. Пережитки сталинизма, новые планы СЭВа в области интеграции и внутренние осложнения в самой Югославии привели к тому, что титоизм стал менее привлекательным для Восточной Европы. Присоединение Тито к внешней политике русских и активизация отношений между Югославией и коммунистическими странами и партиям» (кроме Албании) поставили Югославию в положение, отличное от того, в котором она находилась, когда сопротивлялась Сталину или спорила с Хрущевым. Восточноевропейские режимы, быть может, попытаются маневрировать в своих отношениях с Москвой или даже позволят заманить себя на позиции, более близкие Пекину. Это в свою очередь может осложнить их отношения с Белградом.

В своих отношениях с Западом Югославия также стоит перед рядом проблем. Конгресс Соединенных Штатов Америки постоянно проявлял и, несомненно, будет проявлять большое нежелание оказывать экономические благодеяния стране, которая одобряет основные тезисы советской внешней политики и активно поддерживает антизападное движение во всем мире. Однако вашингтонское правительство с» схематически проводило политику помощи Тито, полагая, что «национальный» коммунистический режим с экономической системой, отличной от советского образца, с неортодоксальной идеологической программой представляет собой элемент, расчленяющий и разрыхляющий коммунистический мир и поэтому заслуживающий поощрения и поддержки со стороны Запада.

На европейской стороне Атлантики растущая мощь Общего рынка ставит перед Югославией важные проблемы. По мере того как Общий рынок будет проводить свою политику единых цен и повышения торговых барьеров, югославский экспорт будет уменьшаться. Несбалансированность во внешней торговле уже сейчас является больным местом югославской экономики. Политические взаимоотношения Югославии с Западной Европой наверняка не останутся теми же. Ее отношения с Италией великолепны, но отношения с Западной Германией становятся все более недружелюбными. В своем новогоднем послании (1964 год) генерал де Голль включил Югославию в число «коммунистических тоталитарных режимов, все еще угнетающих порабощенные ими народы». Белград встретил это послание враждебно. Договор, заключенный Францией и ФРГ в январе 1963 года, тоже получил отрицательную оценку в югославской печати. Боевая политика «народного фронта», от которой зависят успехи итальянской и французской коммунистических партий и которую горячо Поддерживает СКЮ, повлияет на отношения Югославии с Западной Европой; повлияет на них и прогресс в области экономической и политической интеграции Западной Европы.

Близкие сейчас отношения Югославии с «третьим миром», то есть с развивающимися странами, в недалеком будущем могут также осложниться. Недавние антититовские статьи в индонезийской прессе указывают на то, что растущее влияние коммунистического Китая на неприсоединившиеся государства Азии и Африки может сказаться отрицательно на дружественных отношениях Белграда с этими странами. Тут мы снова видим, что биполярность конфликта Москва—Пекин способствует уменьшению югославского влияния.

Наконец, престиж Югославии в мире будет в значительной мере зависеть от решения ее основных внутренних проблем. Югославская экономическая система, которая больше, Чем что-либо другое, утвердила репутацию титоизма как изобретательного режима, все еще находится в стадии экспериментирования и корректирования. Выступая на пленуме Центрального Комитета СКЮ 16 марта 1964 года, Тито потребовал (уже в который раз!) «пересмотра всего экономического развития страны, начиная с самого существенного — накоплений, капиталовложений, внутренней организация предприятий, а также используемых и неиспользуемых резервов». Масштабы этой задачи надлежало оценивать в свете «ослабления, разлада и разобщенности нашего социалистического сообщества», а также растущих и опасных внутренних конфликтов между национальностями. В ближайшие годы югославскому коммунизму придется решать свою, пожалуй самую щепетильную и сложную, проблему — проблему преемников Тито. Авторитет Тито был настолько безграничной основой господства СКЮ над Югославией, что его преемник (или преемники) столкнется с титанической задачей завоевания такого же авторитета на внутренней и международной арене.

Множество честолюбивых замыслов, множество достижений и срывов характеризуют необычную судьбу югославского коммунизма. Нет оснований ожидать, что его динамизм я противоречия ослабеют. Последний период 60-х годов будет так же полон сюрпризов, как и годы, главные политические события которых описаны на предыдущих страницах. Возможно, этот период окажется даже еще более бурным, ибо нельзя предсказать, как пойдет развитие китайско-советских отношений или каким станет югославский коммунизм после смерти Тито.