Современный мир очень сложен: он одновременно и един и многообразен. С одной стороны, поразительный прогресс науки и техники, преодолевающий расстояния и производящий революцию в способах ведения войны, находит отражение в тесном взаимодействии всех явлений на международной арене. Возникновение в послевоенные годы двух основных группировок государств, объединившихся соответственно вокруг Москвы и Вашингтона, делает единое всеобъемлющее мировое соотношение сил осязаемой реальностью. С другой стороны, национализм по-прежнему остается самой могущественной идеологической силой, владеющей умами и чувствами людей. Внутри обеих группировок каждое государство продолжает преследовать свои особые цели, порой противоречащие целям других союзных государств. Поступая так, они создают постоянную угрозу нарушения глобального равновесия.
Существующие бок о бок тенденции к сплочению и обособлению делают функционирование нынешней мировой политики очень сложным. Тесная взаимозависимость всех явлений на международной арене является фактом, настойчиво говорящим в пользу сохранения статус-кво. В то же время, когда в рамках того или иного союза под давлением противоречащих друг другу национальных интересов происходят серьезные изменения, они не могут не иметь далеко идущих последствий. Прежде всего эти изменения сопровождаются изменением в мировом соотношении сил. Затем, уже именно в результате изменения характера глобального равновесия, приходят в действие новые национальные силы. Они в свою очередь приводят к дальнейшим сдвигам во всеобщей расстановке сил. Короче говоря, в современном мире одно серьезное изменение вызывает повсеместную реакцию, способную порождать множество других изменений.
Едва ли следует сомневаться в том, что китайско-советский разрыв означает резкую трансформацию коммунистического союза. По словам Джорджа Кеннана, этот разрыв есть «коренное изменение характера мирового коммунизма как политической силы на мировой арене». По этой причине китайско-советский конфликт имеет самое непосредственное отношение к Западу. Он влияет не только на мировое соотношение сил, но и на Западный союз. В конечном счете этот конфликт вполне может привести к коренной перегруппировке политических сил на международной арене.
Китайско-советский союз уже практически мертв. Каждая из сторон обвиняет другую в постоянных и злостных нарушениях Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи, заключенного в 1950 году, по существу считая его недействительным. Обе стороны, открыто полемизируя между собой, выдвигают множество убедительных доказательств того, что развал союза между ними начался еще в конце 50-х годов. Сейчас наступил полный разрыв, и это выражается в отсутствии сотрудничества между двумя странами в политической, военной, экономической областях и даже в сфере культуры.
В области политики начиная с конца 50-х годов СССР и Китайская Народная Республика в ряде критических ситуаций избирали совершенно различные пути. Русские обычно отказывались поддержать своей военной мощью различные китайские акции в Азии. В 1959 году они отказались активно поддержать китайцев в конфликте с Соединенными Штатами по поводу Тайваня и прибрежных островов. В том же году, и вновь в 1962 году, когда между китайцами и индийцами разгорелся ожесточенный вооруженный конфликт, Москва воздержалась от поддержки позиции Пекина в его пограничном споре с Индией. Китайцы в свою очередь не оказывали поддержки различным мероприятиям Советского Союза в области международной политики. Они возражали против поездки Хрущева в Соединенные Штаты для переговоров с Эйзенхауэром в 1959 году и против его участия в несостоявшемся совещании в верхах в Париже в 1960 году. Во время кризиса 1962 года в Карибском море Пекин открыто выступил против вывоза советских ракет с Кубы, осудив этот шаг Москвы как капитуляцию перед Вашингтоном — «второй Мюнхен». В следующем году китайцы ожесточенно сопротивлялись заключению в Москве Договора о запрещении испытаний ядерного оружия и воздержались от его подписания. С ухудшением Политических отношений между двумя государствами пошло на убыль и военное сотрудничество между ними. Так, в 1959 году русские отказали китайцам в предоставлении ядерного оружия, а вскоре после этого прекратили всякую военную помощь Китаю.
Экономические отношения между Советским Союзом и Китаем были неожиданно прерваны в 1960 году. По существу всякая помощь Китаю со стороны России прекратилась: советские советники были отозваны и соглашения были аннулированы. Торговля между двумя странами резко сократилась: за 1959—1962 годы она уменьшилась на 2/3. В 1962 году, когда были разработаны планы расширения экономического сотрудничества между коммунистическими государствами, а Внешняя Монголия была уже принята в Совет Экономической Взаимопомощи, Китай в этом мероприятии участия не принял. Наконец, сотрудничество между СССР и КНР в области культуры также значительно сократилось. В обеих странах была прекращена пропаганда советско-китайской дружбы и приостановлено издание журналов, посвященных вопросам дружбы между этими двумя странами. Значительно сократился обмен студентами, деятелями науки и даже искусства. В общем после ухудшения политических отношений все прочие связи между Советским Союзом и Китаем систематически ограничивались.
Вместо союза появился китайско-советский конфликт. Ни одна из сторон не пытается больше этого скрывать. Каждая обвиняет другую в тайном сговоре с ее врагами. Китайцы клеймят Советы за «преступный сговор с американскими империалистами и индийскими реакционерами». Русские обвиняют китайцев в том, что те «ищут себе партнеров среди монополистических кругов» Японии, Западной Германии и Франции, а также находятся в союзных отношениях с Пакистаном— членом СЕАТО и СЕНТО. В пылу взаимных обличений обе стороны пролили яркий свет на природу своих разногласий.
Ожесточенный характер китайско-советского конфликта проявляется по-разному. В начале 1960 года дипломатические отношения между СССР и КНР стали чрезвычайно натянутыми. В 1960 году и еще раз в 1963 году китайские дипломаты были выдворены из Советского Союза за деятельность, не совместимую с их статусом, причем во втором случае по прибытии в Пекин их чествовали как героев. Между двумя странами вспыхнули территориальные споры, а вдоль китайско-советской границы, особенно на границе с Синьцзяном, имели место пограничные инциденты. В 1963 году китайцы подняли вопрос о неравноправных договорах между Россией и Китаем и предъявили претензии на обширный участок советской территории. В свою очередь русские, встав в позу защитников национальных меньшинств, проживающих то ту сторону границы в Китае, намекали на то, что китайцы угнетают эти народности.
Москва и Пекин пытались вмешиваться во внутренние дела друг друга. Китайцы обвиняли Хрущева в оказании поддержки «антипартийной группе» в рядах КПК. Русские никогда прямо не обвиняли китайцев в подобных действиях. Однако они упорно связывали осуждение позиции китайцев с разоблачением деятельности «антипартийной группы» в самой КПСС, что наводит на мысль о том, что они допускали возможность подобного тайного сговора. Как Советский Союз, так и Китай вели пропаганду, направленную друг против друга. Цели ее вскоре приобрели явно выраженный подрывной характер: дискредитировать партийных и государственных руководителей другой страны — с одной стороны Хрущева, а с другой особенно Мао Цзэ-дуна—в глазах их собственных народов.
В конце 1963 и в начале 1964 года каждая из сторон стала рядиться в тогу глашатая народных масс другой страны: китайцы претендовали на право критиковать советское правительство от имени советского народа, а русские претендовали на право критиковать китайское правительство от имени Китайского народа. Как Москва, так и Пекин все больше прибегали к открытым угрозам. 21 сентября 1963 года русские предупредили китайцев, что «если они намерены и впредь осуществлять враждебные действия… на этом пути они встретят самый решительный отпор со стороны КПСС, всего советского народа». В своем ответном заявлении от 3 февраля 1964 года китайцы высмеяли советскую угрозу. «Неужели вы Действительно думаете, — опрашивали они русских, — что Другие народы обязаны послушно повиноваться вашим приказам и трепетать от вашего окрика? Откровенно говоря, начиная с 21 сентября мы все время с нетерпением ждем, каким же будет „самый решительный отпор“». Немного погодя Китайцы устами генерального секретаря коммунистической Партии Новой Зеландии В. Г. Уилкокса предсказали, что советские руководители будут выброшены на «мусорную свалку истории».
Отстранение Хрущева в октябре 1964 года несколько смягчило конфликт. Как русские, так и китайцы, казалось, стремились использовать подходящую возможность для того, чтобы предотвратить окончательный и бесповоротный разрыв. Китайцы направили приветствия новым советским руководителям, а русские воздержались от протестов по поводу китайских ядерных испытаний в атмосфере. Злобная полемика между ними временно прекратилась. В результате визита Чжоу Энь-лая в Москву для участия в праздновании годовщины большевистской революции была восстановлена видимость единства. Однако переговоры Чжоу Энь-лая с советскими руководителями прошли, очевидно, неудачно. Сдержанный тон коммюнике, выпущенного в конце его пребывания в Москве, явно указывал на то, что источники разногласий ликвидированы не были. А в различных заявлениях, опубликованных после завершения переговоров, обе стороны вновь подтвердили свои по существу непримиримые идеологические позиции.
Является ли китайско-советская распря необратимой или же присущая руководителям обеих стран приверженность к марксизму-ленинизму в конце концов возьмет верх и приведет к возрождению их союза?
В данный момент перспектива прекращения конфликта и возврата отношений между Советским Союзом и Китаем к прежнему положению представляется маловероятной. Приверженность обеих сторон к коммунистической идеологии скорее разжигает, нежели гасит конфликт. Это обстоятельство по существу исключает возможность рационального компромисса— раздела коммунистического мира на две сферы влияния при сохранении тесных и всеобъемлющих связей между Москвой и Пекином. Универсализм марксистско-ленинской доктрины, претендующей на то, что только она дает единственно правильное толкование природы исторических процессов, исключает возможность существования двух коммунистических центров. Как указывалось в журнале «Проблемы мира и социализма» в начале 1964 года, «марксизм-ленинизм — это всеобщее, единое и цельное учение и не может быть двух или нескольких видов марксизма ни в между народном, ни в национальном масштабе». Или, другими словами, как это утверждалось в том же журнале: «не может быть двух международных коммунистических движений... как не может быть двух истин».
До тех пор пока и Советский Союз и Китай продолжают сохранять верность коммунистической идеологии, единственная реально возможная форма дружественных отношений между ними — это иерархические отношения. Либо Москва, либо Пекин — только одна из этих столиц должна быть центром международного коммунистического движения, другая должна оставаться младшим партнером. Невозможно себе представить, чтобы в ближайшем будущем русские согласились занять подчиненное положение по отношению к китайцам. Это было бы несовместимым как с положением СССР на международной арене в качестве одной из двух сверхдержав, так и с особой ролью КПСС — партии, впервые в истории международного коммунистического движения успешно осуществившей революцию. В этом смысле падение Хрущева мало что меняет, поскольку сомнительно, чтобы его преемники смогли существенным образом изменить свою позицию по отношению к Китаю. Если бы они продолжали идти курсом Хрущева, пропасть, отделяющая их от маоистов, оставалась бы непреодолимой. Если же они повернули бы назад к сталинизму, все источники разногласий все равно не были бы устранены. Несмотря на воинственный характер сталинизма, делающий его похожим на маоизм, обе эти разновидности марксистских идеологий непримиримы по крайней мере в одном принципиальном вопросе. Сталинизм, как подчеркивает Филип Мосли, «требует настолько, насколько это возможно, абсолютного подчинения зарубежных коммунистических партий Москве, и для сталиниста немыслимо отказаться от главенства России».
Таким образом, если китайско-советское сближение когда-нибудь и произойдет, то инициатива должна исходить от китайцев. Для этого Пекину пришлось бы смирить свою гордыню и запять подчиненное положение по отношению к Москве,— а это маловероятно. Китайцы уже не раз демонстрировали, что их может удовлетворить не меньше, чем признание Китая одной из великих мировых держав. А теперь, когда они приобрели ядерную бомбу, их отказ от своих требований кажется еще менее вероятным. Кроме того, Мао Цзэ-дун определенно считает себя величайшим из ныне здравствующих коммунистических теоретиков и революционеров и никому первого места не уступит. Если уж он отказался склониться перед Хрущевым, участвовавшим в коммунистическом Движении дольше, чем китайский лидер, то наверняка не будет подчиняться приказаниям какого-либо русского лидера, Которого он считает младше себя. Не следует исключать возможность коренного изменения позиции Китая после ухода со сцены Мао Цзэ-дуна, но это все же кажется сомнительным. На данном этапе все потенциальные наследники Мао, по-видимому, разделяют его взгляды и лично вовлечены в тот или другой аспект китайско-советского конфликта. Более того, чем дольше длится конфликт, тем труднее его будет устранить. С каждым новым раундом полемики между Москвой и Пекином, сопровождающимся дальнейшим закреплением их теоретических позиций, дальнейшим взаимным обменом обвинениями в предательстве дела коммунизма, дальнейшей обработкой народных масс в духе вражды к идеологическому противнику, — с каждым новым шагом спор разгорается все сильнее. В конце концов он может выйти из-под контроля политических руководителей обеих спорящих сторон.
Факторы, порождающие китайско-советский конфликт, все же отнюдь не сводятся к догматизму, присущему коммунистической доктрине. Скорее, идеологический конфликт между двумя партиями является следствием борьбы за власть между двумя государствами, а не наоборот. Суть разногласий кроется в различных национальных интересах. Каждая из сторон обвиняет другую в том, что ею движет национализм-«Анализируя истоки нынешних позиций китайского руководства,— утверждают русские,—нельзя не видеть их также в о все более усиливающихся откровенно националистических, великодержавных устремлениях». «Руководители КПСС,— заявляют китайцы, — самым бессовестным образом проводят политику великодержавного шовинизма».
Некоторые серьезные вопросы в конфликте являются по существу наследием многовекового соперничества между двумя нациями. Территориальные претензии и контрпретензии выдвигаются во имя давнего империализма. С одной стороны, право собственности Пекина на советские территории обосновывается тем, что когда-то они составляли часть древней «Срединной империи» или платили ей дань. С другой стороны, право Москвы на сохранение этих территорий выводится из факта завоевания их царской империей в XIX веке. Очень большую роль в конфликте играют также и расовые предрассудки. Китайцы видят в русских ненавистных европейцев, которые, пользуясь временной слабостью Китая, унижали и эксплуатировали китайский народ. Они утверждают, что теперь «ветер с Востока довлеет над ветром с Запада». Русские в свою очередь смотрят на китайцев сверху вниз, как на отсталых азиатов, которые утверждают, что приближаются к «золотому веку», но в то же время ходят «в лаптях» и хлебают «пустые щи из общей миски».
Стремительное перерастание китайско-советского спора из того, что первоначально казалось незначительными теоретическими разногласиями между коммунистическими партиями, в открытый конфликт между великими нациями отнюдь не увеличивает шансы на его прекращение. Напротив, в перспективе, по-видимому, предстоит длительная и суровая борьба. Это создает беспрецедентную ситуацию на Дальнем Востоке. Впервые с тех пор, как Россия в конце XIX века активно включилась в политическую деятельность в этом районе, она оказалась лицом к лицу с враждебным и единым, хотя внутренне еще слабым Китаем. Такая коренная политическая перемена в самом сердце Азии должна вызнать далеко идущие последствия в остальных частях этого континента и, в сущности, во всем мире.
До сих пор китайско-советский конфликт проявлялся в форме идеологического и дипломатического соперничества. Каждая из сторон, укрепляя свои внутренние позиции, старалась в то же время занять более выгодные по отношению к противнику международные позиции, прибегая для этого к заключению союзов. Союзников выбирали главным образом в международном коммунистическом движении — среди других коммунистических государств, равно как и среди партий, находящихся за пределами коммунистической орбиты. Соперничество между Москвой и Пекином за завоевание поддержки зарубежных коммунистов фактически началось уже и на самых первых этапах идеологического спора, в конце 50-х годов. Русские, с одной стороны, пытались любой ценой не допустить распространения марксизма-ленинизма китайского образца, поставив себе задачу изолировать Пекин от международного коммунистического движения. Китайцы, с другой стороны, прилагали максимум усилий к тому, чтобы распространить свою разновидность коммунистической идеологии, стремясь завоевать себе в рядах коммунистов как можно больше сторонников. Соперничество между двумя коммунистическими центрами, каждый из которых провозглашал себя единственным поборником истинной веры, поколебало коммунистическое движение во всем мире.
Под влиянием китайско-советского конфликта коммунистический блок раскололся на две группировки, концентрировавшиеся соответственно вокруг Москвы и Пекина. Русским удалось обеспечить себе приверженность семи коммунистических государств: Польши, Венгрии, Чехословакии, Болгарии, Восточной Германии, Внешней Монголии и Кубы, — в то время как китайцы добились поддержки Албании, Северной Кореи и Северного Вьетнама. Отношения между этими группировками быстро ухудшались. Советский Союз и его союзники приняли суровые меры против раскольников. Они были не только обвинены в отступничестве от марксизма-ленинизма, но к ним применили также экономические и политические санкции. Все три коммунистических государства, вставших на сторону Китая, оказались вне СЭВа. Северная Корея и Северный Вьетнам в отличие от Внешней Монголии в 1962 году не вступили в СЭВ, а Албания, один из членов-учредителей, вышла из состава этой организации. Одновременно Албания была подвергнута сильному политическому давлению. Она была изгнана из Организации Варшавского договора, Советский Союз и большинство его сторонников порвали с ней дипломатические отношения, и, судя по всему, Москвой был инспирирован заговор с целью свержения правительства в Тиране. Китай и его союзники ответили тем же. Они обвинили Россию в стремлении навязать свою волю другим коммунистическим государствам и тем самым в нарушении принципов марксистского пролетарского интернационализма. Вскоре китайская сторона также вышла за рамки идеологического спора. Пекин и Тирана сделали все возможное для усугубления трудностей, возникших в отношениях между СССР и Кубой после карибского кризиса 1962 года, и использовали в своих интересах разногласия между Советским Союзом и Румынией по вопросам политики СЭВа в 1963 году. Одновременно они всячески старались способствовать деятельности оппозиционных групп в рядах тех восточноевропейских коммунистических партий, чьи руководители сохранили верность Москве.
По аналогии с расколом внутри коммунистического блока все коммунистическое движение вне его точно так же разделилось на просоветские и прокитайские группировки. Несмотря на все усилия Москвы изолировать Пекин, китайцам к концу 1963 года удалось приобрести господствующее влияние примерно в пятнадцати из приблизительно девяноста коммунистических партий. Особенно успешно китайцы действовали в Азии, где они обеспечили себе поддержку большинства коммунистических партий (среди них особенно следует отметить мощную индонезийскую компартию). Они также взяли верх и в компартии Новой Зеландии. В тех коммунистических партиях, где им не удалось расположить в свою пользу руководителей, они подстрекали оппозиционные элементы к выходу из рядов партии и к созданию самостоятельных групп. Эта тактика применялась в отношении ориентировавшихся на Москву коммунистических партий всех пяти континентов. В результате ее применения но существу во всех азиатских компартиях (включая влиятельную индийскую компартию), в австралийской компартии, в большом числе латиноамериканских компартий (в том числе бразильской), в нескольких европейских компартиях и даже в американской возник раскол. Во многих странах, где прокитайские фракции составляли всего лишь незначительную часть от общего числа коммунистов, они развернули шумные политические кампании. Вдохновляемые убеждением, что отстаивают истинный марксизм-ленинизм, они с готовностью выступали как поборники единственного подлинного коммунистического движения. Не ограничиваясь деятельностью, осуществляемой внутри собственно коммунистического движения, китайцы и их сторонники перенесли борьбу в различные «организации фронта» (международного фронта демократических сил. — Ред.). Сессии Всемирного Совета Мира, конгрессы и конференции Международной демократической федерации женщин, Международной ассоциации юристов-демократов и других организаций были использованы китайцами в качестве форумов для обличения Советского Союза. Особенно ожесточенная перепалка возникала на конференциях афро-азиатской солидарности, где китайцы, ссылаясь на расовую общность и обвиняя русских в том, что они «белые», отрицали их право на участие в этом движении.
Однако раскол международного коммунистического движения на два враждебных лагеря отнюдь не явился единственным следствием столкновения между Советским Союзом и Китаем. Оно повело также к все большей независимости многих коммунистических партий как от Москвы, так и от Пекина, и тем самым к росту полицентризма. Китайско-советское соперничество способствовало возрастанию роли малых коммунистических государств и, по крайней мере в некоторых случаях, породило в них стремление высвободиться из-под влияния обоих гигантов. Три коммунистических государства — Куба, Северный Вьетнам и Румыния — попытались сохранять нейтральную позицию в китайско-советском споре. Когда они в дальнейшем присоединялись к той или другой стороне, в качестве вознаграждения за это им делались уступки, отвечавшие их конкретным нуждам. Кубинцы получили от русских обещание увеличить экономическую помощь. Вьетнамцы, вероятно, заручились гарантией со стороны Китая об оказании им поддержки в ведении гражданской войны на территории Южного Вьетнама и Лаоса. Румыны действовали еще успешнее. Они добились от русских одобрения своих планов независимой от СЭВа индустриализации, но тем не менее не отошли от своей нейтральной позиции в китайско-советском споре. В апреле 1964 года они опубликовали заявление, в котором решительно подчеркивали свою независимость и от Советского Союза и от Китая, а в августе 1964 года, когда в Бухаресте состоялось празднование двадцатой годовщины коммунистического правления в Румынии, наряду с русскими присутствовали и китайские делегаты. Коммунистические государства, которые с самого начала конфликта присоединились либо к Москве, либо к Пекину, также, по-видимому, извлекли для себя выгоду из сложившейся ситуации. В обмен на свою поддержку они получили большую свободу действий в вопросах внутренней политики. Упорное уклонение Польши от проведения коллективизации сельского хозяйства, нежелание Венгрии ограничить свободу в сфере культуры в 1963 году, ослабление в Чехословакии правительственного контроля над экономикой в 1964 году — все это свидетельствует об увеличении самостоятельности различных восточноевропейских коммунистических режимов. Подобным же образом возникновение «кимизма» (культ Ким Ир Сена. — Ред.) в Северной Корее, а также по существу полная свобода действий албанских коммунистов указывают на готовность Пекина предоставить своим союзникам довольно большую независимость во внутренних делах.
Тенденция к полицентризму затронула также и коммунистические партии вне блока коммунистических государств. Компартии многих стран воспользовались ослаблением строгого режима подчинения в международном коммунистическом движении для того, чтобы добиться независимости от Москвы, стремясь не попасть при этом под влияние Пекина. Норвежская и исландская компартии сумели сохранить нейтралитет в идеологическом споре. Мощная итальянская компартия, хотя она, вполне определенно, находится на советской стороне, категорически заявила, что ее политика будет определяться ею самой. В общем и целом в результате китайско-советского соперничества в масштабах всего международного коммунистического движения пришли в действие центробежные силы. «Коммунистический мир, — как сказал государственный секретарь США Дин Раск, — это уже больше не стадо овец, слепо следующих за единственным своим вожаком».
Падение Хрущева способствовало, по крайней мере на Первых порах, еще большему распространению полицентризма. Оно, несомненно, подорвало советский престиж как среди врагов, так и среди друзей. Пропекинские коммунистические партии торжествовали. Они приветствовали устранение Хрущева и требовали отказа от его политического курса. Промосковские партии не могли скрыть своего потряселия и тревоги. Они открыто хвалили Хрущева и выражали надежду, что его политика будет проводиться и дальше. Несколько Коммунистических партий —в том числе компартия Франции, которая всегда была самой послушной по отношению к Москве, — потребовали объяснений по поводу смены руководства КПСС. Когда объяснения были им даны, некоторые компартии, в частности независимо настроенная итальянская Компартия, ими не были удовлетворены. При этом «неприсоединившиеся» румыны воспользовались удобной возможностью, чтобы снова подчеркнуть свою независимость во внутренних делах.
Является ли тенденция к полицентризму необратимой? Или же раскол в международном коммунистическом движении ограничится образованием двух центров со строгим Иерархическим подчинением Москве и Пекину соответственно? Вероятнее всего, до тех пор пока продолжается китайско-советский конфликт, полицентризм в той или иной форме будет существовать. Его развитие побуждается мессианской Природой коммунистической идеологии. Именно в силу того, что каждая из сторон считает, что только она является носителем абсолютно истинного марксизма-ленинизма, и Москва, и Пекин стремятся завоевать приверженцев в лагере противника. Чтобы соблазнить новообращенных, обе стороны должны представить свои лагери в максимально привлекательном свете. Для этого необходимо проявлять по крайней мере некоторое уважение к интересам своих менее крупных партнеров. Таким образом, и Советы, и китайцы в процессе своего соперничества, как это ни парадоксально, движутся в направлении к полицентризму.
До тех пор пока русские сохраняют за собой решающее влияние в рядах международного коммунистического движения, китайцы будут, вероятно, выступать за большую автономию для отдельных коммунистических государств и партий. Они, видимо, прекрасно понимают, что на данном этапе они могут только выиграть от распространения полицентризма, поскольку, даже если отклонившиеся партии не присоединятся к Пекину, все равно в проигрыше будет Москва. По этой причине китайцы не упускали случая, чтобы обвинить русских в проведении «политики великодержавного шовинизма и национального эгоизма по отношению к брагским социалистическим странам» и в обращении с «братскими партиями как с пешками на дипломатической шахматной доске». Такая тактика поставила русских в трудное положение. Хотя они, очевидно, не горят желанием видеть расширение автономии малых коммунистических государств и партий, они едва ли могут себе позволить открыто выступать против этого. Поэтому они стараются проводить средний курс. Как заявил секретарь промосковской Коммунистической партии Уругвая Перес, советская позиция заключается в том, что „в коммунистическом движении нет партий «вышестоящих» и «подчиненных», что все компартии равны и самостоятельны“, но при этом «признание выдающейся роли КПСС… принципиальный вопрос революционной борьбы».
Пока что советские попытки найти такую рабочую формулу, в которой их руководство сочеталось бы с автономией малых партнеров, не увенчались заметным успехом. Осенью 1963 года русские попытались созвать международное совещание представителей компартий, имея в виду восстановить строгое подчинение в своей собственной группировке. Однако при осуществлении этого плана они столкнулись с серьезным противодействием. Румынские, польские и итальянские коммунисты — все те, кто в результате китайско-советского раскола обрели значительную независимость и теперь не имели никакого желания расставаться с ней, — отказались участвовать в подобном совещании. Только после того, как потерпели провал предпринятые поляками и румынами попытки посредничества между Москвой и Пекином, русские смогли снова вернуться к своему плану. Весной 1964 года они опять предложили созвать совещание представителей коммунистических партий, причем Хрущев подчеркнул необходимость более тесного сотрудничества между коммунистическими государствами, входящими в Организацию Варшавского Договора и СЭВ .
Однако новое предложение о созыве международного совещания опять в известной мере вызвало отрицательную реакцию в различных коммунистических кругах, что в свою очередь повлекло за собой новые заверения со стороны советских руководителей в том, что они уважают независимость малых коммунистических государств и партий. В то же время было открыто признано Наличие «тенденций к автаркии», замедляющих развитие СЭВа.
Даже тогда, когда русские в конце лета 1964 года официально объявили о том, что совещание коммунистических партий состоится в Москве в декабре, это отнюдь не вызвало энтузиазма среди зарубежных коммунистов. Коммунистическая партия Италии согласилась принять участие, но по-прежнему с известными оговорками. Румынская компартия отложила принятие окончательного решения. Что касается китайской компартии и ее союзников, то они, разумеется, просто отказались присутствовать, по их словам, на «раскольническом совещании». Отстранение Хрущева от власти в октябре и последующее ослабление конфликта с китайцами дало русским возможность умерить свои утверждения о важности созыва совещания. В своей речи с изложением политики нового советского правительства Леонид Брежнев заверил зарубежных коммунистов в том, что русские вовсе не намерены ограничивать их самостоятельность. Было бы неверно, заявил он, навязывать опыт одной партии и страны другим партиям и странам. Выбор тех или иных методов социалистического строительства—суверенное право каждого народа .
Используя свое могущественное положение и прибегая при этом к сочетанию военного и экономического давления Наряду с подрывной деятельностью изнутри, русские были бы в состоянии вновь установить жесткий контроль над упорствующими в своем неподчинении коммунистическими государствами .Восточной Европы. Однако они могли бы сделать это только ценою еще большего подрыва авторитета Москвы среди всего международного коммунистического движения в Целом. Любой возврат к политике прямого принуждения в Восточной Езропе был бы явно на руку Пекину и привел бы к росту притягательной силы Пекина в глазах коммунистов, Находящихся вне пределов досягаемости Москвы. Это обстоятельство, как заметил Уильям Гриффит, «будет и в дальнейшем препятствовать любому резкому возрастанию советского контроля в Восточной Европе».
Есть и еще одна серьезная причина того, что у русских в их стремлении искоренить полицентризм в Восточной Европе связаны руки. Попытка добиться этого почти наверняка ухудшила бы их нынешние хорошие взаимоотношения с Югославией. Ведь именно с целью обеспечения единства всех коммунистических государств Хрущев в середине 50-х годов приложил столько усилий для ликвидации разрыва с Тито. В то время советско-югославское сближение ввиду осложнений, связанных с венгерской революцией 1956 года, оказалось недолговечным. Уже в 1958 году югославов снова обвинили в ереси — отходе от марксизма-ленинизма — и «отлучили» от международного коммунистического движения. Пока китайцы были на стороне русских, русские вполне могли себе позволить подобное обращение с югославами. Разительное несоответствие авторитета Москвы и Пекина, с одной стороны, и Белграда — с другой, практически исключало всякую возможность завоевания титоизмом большого числа приверженцев в рядах международного коммунистического движения. Ссора двух коммунистических гигантов круто изменила положение. Позиции югославского коммунизма значительно укрепились. С появлением двух соперничающих коммунистических центров возникновение еще одного, третьего, стало вполне реальным. Для того чтобы не оказаться втянутым в идеологическую борьбу на два фронта, то есть воспрепятствовать развитию полицентризма, Хрущев снова помирился с Тито. В начале 60-х годов отношения между Советским Союзом и Югославией заметно улучшились. Югославы поддержали русских против китайцев; взамен русские признали югославов верными марксистами-ленинцами. Если бы Россия применила политику открытого принуждения в Восточной Европе, это наверняка опять привело бы к отчуждению Югославии. Подобная политика русских могла бы даже побудить Белград открыто предъявить свои претензии из роль третьего центра международного коммунизма, который мог бы иметь особо притягательную силу для коммунистов, находящихся вне пределов досягаемости Москвы, — таких, например, как итальянские коммунисты, чья программа близка к программе Союза коммунистов Югославии. Эго как раз та ситуация, которой Москва хочет избежать. Если нынешний характер советско-югославских отношений останется без изменений, это, как ни странно, также будет в конечном счете способствовать росту полицентризма. Пример Югославии — коммунистического государства, независимого от России как в своей внутренней, так и внешней политике, — мог бы иметь далеко идущие последствия для остальных коммунистических государств Восточной Европы. Этот пример, быть может, побудил бы георгиу-дежей, гомулок и даже кадаров и новотных добиваться подобного же статуса для своих режимов.
С течением времени развитие полицентризма все меньше зависит от китайско-советского конфликта — постепенно в этом явлении вырабатывается свой собственный динамизм. Как удачно заметил Вольфганг Леонард, «чем дольше будет продолжаться процесс размежевания, тем большее число коммунистических партий и контролируемых коммунистами организаций будет превращаться из покорных вассалов в чтимых союзников и тем большей будет их способность отстаивать свое отличное мнение, спорить, идти своим собственным путем». В конце концов увеличивающаяся раздробленность в рядах коммунистического движения, возможно, в значительной степени не будет уже связана с китайско-советским конфликтом. В полицентризме образуются свои собственные движущие силы, которые вызовут еще больший рост полицентризма.
Мессианская природа коммунизма вовсе не является единственным элементом, способствующим росту полицентризма. Не следует упускать из виду и зарождающийся национализм. Делая выбор между Москвой и Пекином и особенно пытаясь проводить нейтральный курс, многие коммунистические государства руководствуются не только предпочтением той или другой разновидности коммунистической идеологии, но также и своими национальными интересами. Албания примкнула к Китаю в значительной мере под влиянием своего страха перец сближением Советского Союза с ее извечным врагом — Югославией. Северный Вьетнам вначале не решался выступить против Советского Союза, поскольку стремился сохранить за собой военную и дипломатическую поддержку Москвы в войне во Вьетнаме и Лаосе; в то же время его окончательное решение стать на сторону Китая было вызвано признанием Китаем необходимости постоянно оказывать поддержку Вьетнаму в тех же его мероприятиях. Если взять Польшу, то она примкнула к России в значительной степени из-за того, что опасалась в противном случае ослабления своей позиции в территориальном споре с Федеративной Республикой Германии. Куба сначала не хотела выступать против Китая, поскольку ей были по душе воинственные планы Пекина в отношении распространения волнений в Латинской Америке; когда она в конце концов все-таки пошла за Советским Союзом, что было вызвано пониманием того, что только Москва может обеспечить Гаване эффективную защиту от Соединенных Штатов. Притягательную силу китайской радикальной и расистской коммунистической идеологии для азиатских компартий можно в значительной степени объяснить тем, что она больше соответствует условиям жизни бедных, в прошлом колониальных народов. И наоборот, в общем благоприятное восприятие западноевропейскими компартиями советской разновидности коммунизма может быть в значительной мере объяснено привлекательностью для соответствующих стран упора на мирный или даже парламентский переход к социализму. Слияние революционных и националистических устремлений в политике многих коммунистических партий, разумеется, еще больше уменьшает шансы на восстановление единства в рядах международного коммунистического движения. Скорее наоборот, усиление раздробленности— вот, по-видимому, перспектива мирового коммунизма.
Обстановка, сложившаяся в мировом коммунистическом движении в результате китайско-советского конфликта, является беспрецедентной. Раскол, разумеется, явление не новое. В прошлом уже имели место попытки поставить под сомнение роль Москвы как единственного центра коммунистического движения: в конце 20-х и в 30-х годах вызов был брошен последователями Троцкого, а в конце 40-х и в 50-х годах — югославскими коммунистами. Однако силы троцкистов были в конечном счете сведены на нет, а титоисты были по существу ограничены пределами одной страны. Когда в конце 50-х годов появилась новая угроза, на этот раз со стороны китайских коммунистов, Москва не смогла ни ликвидировать, ни изолировать ее. Впервые со времени большевистской революции роль Москвы в качестве центра международного коммунистического движения была всерьез поставлена под сомнение. Коммунизм как монолитная политическая сила на мировой арене прекратил свое существование.
В поисках союзников и Советский Союз и Китай направили свои усилия за пределы коммунистического движения. Реальные факторы международной обстановки — ограниченность коммунистического лагеря, некоммунистическое окружение, а также относительная слабость коммунистических партий, не стоящих у власти, — побудили как русских, так и китайцев искать себе партнеров вне коммунистических рядов. Советы, проводя курс на сдерживание Китая, все больше стремились к налаживанию отношений (если не к блокированию) с некоторыми некоммунистическими державами. Китайцы, пытаясь преодолеть политическую, а равно и экономическую изоляцию (причем для них особо важное значение приобрела необходимость изыскания новых рынков для внешней торговли), прибегли к такой же тактике. Вследствие этого волна перемен, вызванная китайско-советским конфликтом, распространилась и на внешний мир.
Внеся абсолютно новый элемент в международные отношения, китайско-советское соперничество уже само по себе повлияло на существующее соотношение сил в различных Частях некоммунистического мира. Наиболее разительный сдвиг в структуре союзов произошел на индийском субконтиненте. На всех этапах китайско-индийского конфликта русские не только не поддерживали китайцев, но даже не прекращали оказывать военную и другую помощь индийцам. Китайцы, столкнувшись, как им показалось, с русско-индийскими попытками окружить Китай, в ответ начали добиваться расположения традиционного врага Индии Пакистана, невзирая на то что он является участником антикоммунистических союзов СЕАТО и СЕНТО. Поддержав притязания Пакистана на Кашмир, Пекин добился заметного улучшения своих отношений с Равалпинди. В то же время Советский Союз и Китай начали соперничество за влияние среди других афро-азиатских стран. Русские, делая упор на политику мирного сосуществования, сблизились с группой неприсоединившихся государств во главе с Югославией, Индией и Объединенной Арабской Республикой, которые намеревались провести осенью 1964 года в Каире свою вторую встречу. В ответ китайцы, подчеркивая наличие уз, связывающих все «небелые», бывшие колониальные народы, выступили в поддержку предложения Индонезии о проведении весной 1965 года второй конференции афро-азиатских стран. Знаменательно, что первоначальное предложение Индии о приглашении на эту конференцию СССР было отклонено. Министр иностранных дел Китая Чэнь И разъяснил, что подобное приглашение было бы «неуместным… поскольку Советский Союз не является ни африканской, ни азиатской страной».
После карибского кризиса осенью 1962 года, как будто желая урегулировать отношения еще с одной крупной державой из числа окружающих Китай, Советский Союз проявил большую сдержанность в своей политике по отношению к Соединенным Штатам. Россия не только воздержалась от обострения положения в тех районах, где поставлены на карту американские интересы, — особенно в Берлине и на Кубе,— но даже пошла на такие шаги, которые, хотя и не подорвали основ холодной войны, но, во всяком случае, улучшили климат взаимоотношений Москвы и Вашингтона. Русские совместно с Соединенными Штатами и Англией выступили с инициативой заключения Договора о частичном запрещении испытаний ядерного оружия; они согласились не запускать в космос объектов с ядерным оружием на борту, а также сократить производство ядерных взрывчатых веществ. Китай в свою очередь также избрал более мягкий курс по отношению к странам Запада, в особенности к Франции. С одобрением отмечая растущую независимость Франции от США в вопросах внешней политики и особенно ее отказ присоединиться к Договору о запрещении испытаний ядерного оружия, китайцы подчеркивали выгоды китайско-французского сближения. После того как Париж в начале 1964 года признал китайский коммунистический режим, Пекин пошел еще дальше и выдвинул идею создания «промежуточной зоны» между Соединенными Штатами и СССР, охватывающей как Европу, так и Азию. Как сообщалось, Мао Цзэ-дун в беседе с группой французских парламентариев, посетивших Китай, заявил: «Сама Франция, Германия, Италия, Англия (при условии, что она перестанет быть лакеем Америки), Япония и, наконец, мы сами — вот вам и третий мир». Короче говоря, в ответ на то, что, по их мнению, было попыткой русских создать кордон вокруг Китая, китайцы предложили теперь взять в кольцо Советский Союз.
Однако изменения в позиции коммунистических государств по отношению к некоммунистическому миру были вызваны не только китайско-советским конфликтом, но также и его побочным продуктом — ростом полицентризма. По мере того как малые коммунистические государства высвобождались из-под строгого контроля Москвы, они могли свободнее добиваться своих национальных целей, но вместе с тем им пришлось приспосабливаться к специфике локальной расстановки сил. Оба эти фактора и должны были повлиять из характер их взаимоотношений с соседними некоммунистическими государствами. Во внешней политике некоторых коммунистических государств уже можно заметить сдвиг в сторону более тесных связей со странами, находящимися за пределами коммунистической орбиты. Так, румыны, проводя наперекор СЭВу индустриализацию своей страны, расширили экономическое сотрудничество с Западной Европой и Соединенными Штатами. Символично, что контракты на строительство громадного металлургического комбината в Галаце, который был одним из основных предметов спора между Бухарестом и Москвой, достались французским и английским фирмам. За установлением экономических связей последовало установление политических контактов румын с Западом. В мае 1964 года румынская правительственная делегация посетила Соединенные Штаты, в июле другая румынская делегация побывала во Франции. Находясь в Париже, премьер-министр Маурер энергично подчеркивал давние традиции франко-румынской дружбы.
Подобным же образом албанцы после их разрыва с Советским Союзом установили более тесные экономические связи с Западной Европой; увеличился, в частности, объем их торговли с Италией. Несмотря на приверженность к китайской разновидности воинствующей коммунистической идеологии, Албания подчеркивала свою готовность улучшить политические отношения с некоммунистическими странами. «Мы хотим установить дипломатические отношения, — заявлял в начале 1962 года орган албанской компартии, — и хорошие торговые, культурные и другие связи со всеми капиталистическими странами, которые этого пожелают, и особенно с нашими соседями». Таким образом, распространение полицентризма способствовало по крайней мере частичному восстановлению традиционных тесных связей между различными странами Восточной Европы и Западом, и особенно Западной Европой.
Изменение позиции по отношению к некоммунистам в результате распространения полицентризма имело место также и среди коммунистических партий, не стоящих у власти. По мере того как коммунистические партии различных стран приобретали большую независимость от Москвы, они все более чутко реагировали на специфические требования местной политики. Так, чтобы улучшить свои политические перспективы, итальянские (а недавно и французские) коммунисты начали искать себе союзников среди некоммунистических политических движений своей страны. В общем в результате китайско-советского разрыва и последовавшего за ним роста полицентризма в различных частях земного шара происходят существенные изменения отношения коммунистов к некоммунистам.
Как же влияют изменения в международном коммунизме на соотношение сил в мире между Западом и Востоком? По-видимому, едва ли следует сомневаться в том, что в результате китайско-советского разрыва и роста полицентризма в рядах коммунистического движения позиции Запада в целом значительно улучшились. Это признают сами коммунисты. Об этом, например, в какой-то мере косвенно пишет журнал «Проблемы мира и социализма»: «разногласия в коммунистическом движении радуют всех врагов коммунизма. Империалисты прямо заявляют, что эти разногласия «препятствуют коммунистическим успехам» и помогают «свободному миру», то есть империализму».
Позиции Запада как в его политической, так и в идеологической борьбе против Востока упрочились. С точки зрения борьбы за власть, согласно старому правилу divide et impera (разделяй и властвуй. — Ред.), разногласия в международном коммунистическом движении укрепляют Запад. Ослабляя обоих соперников, тенденция к распаду китайско-советского союза оказывает сдерживающее влияние на всякого рода агрессивные замыслы каждого из них против Запада. С одной стороны, планируя какие-либо агрессивные акции против Запада, русские не могут больше рассчитывать на колоссальные людские ресурсы Китая и его обширную территориальную базу. Равным образом у Советского Союза нет больше непосредственного доступа к некоторым чрезвычайно важным с точки зрения международной политики районам. Китай и его азиатские союзники вклинились между Россией и Западом почти на всем протяжении Азиатского континента, а Албания, присоединившись к Китаю, лишила Советский Союз выхода в Средиземноморье. С другой стороны, Китай должен учитывать, что его армии будут лишены прикрывающего советского «ядерного зонта» так же, как и поставок современного вооружения. Поскольку в отношениях между Советским Союзом и Китаем место союза занял теперь конфликт, его сдерживающее влияние на стратегию той и другой стороны по отношению к Западу еще более возрастает. Ни русские, ни китайцы не могут исключать возможность того, что в случае, если одна из сторон окажется вовлеченной в серьезные военные действия против Запада, другая сторона сможет воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы создать осложнения на китайско-советской границе. Таким образом, стало менее вероятным, что Советский Союз, опасающийся удара Китая в свое азиатское «мягкое подбрюшье», предпринял агрессию в Европе или в Карибском бассейне. Подобным же образом стало менее вероятным, что Китай, которому Россия создает угрозу вдоль всей его северной границы, может предпринять широкое нападение на Индию, Индокитай, Тайвань или Южную Корею. Рост полицентризма также оказывает сдерживающее влияние на любые агрессивные планы коммунистов, направленные против Запада. Рост самостоятельности малых коммунистических государств, подрывая внутреннюю сплоченность как советского, так и китайского блока, затрудняет и для той, и для другой стороны проведение агрессивного курса по отношению к западным державам. Что же касается коммунистических партий, не стоящих у власти, то сама независимость их от Москвы и Пекина как таковая ограничивает их эффективность в качестве «пятых колонн», используемых для подрыва стран Запада изнутри.
Распад монолитной структуры коммунизма и возникновение дуализма или даже плюрализма ведет к зарождению прагматизма. Это оказывает отрезвляющее воздействие по крайней мере в некоторых аспектах универсалистских и мессианских устремлений коммунизма. В самом деле, в процессе идеологической полемики между Москвой и Пекином обе стороны сделали целый ряд заявлений, свидетельствующих о растущем противоречии между догмой и реальной действительностью. С одной стороны, русские признают разрушительный характер ядерного оружия; преуменьшают необходимость насильственной революции; осуждают массовый террор и, наконец, делают упор на материальное благосостояние народа. Все это означает отход от принципов старого, традиционного марксизма-ленинизма. С другой стороны, критика китайцами господства Советов в Восточной Европе и их настойчивое требование подлинной независимости для всех коммунистических государств представляют собой ревизию одного из важнейших принципов старой разновидности коммунистической идеологии. Приняв участие в китайско-советском идеологическом споре, зарубежные коммунисты способствовали спаду воинственности коммунизма. Югославы, румыны и в значительной мере итальянцы, как это ни парадоксально, поддержали тенденцию смягчения некоторых положений марксистской доктрины, которой способствовали как русские, так и китайцы. Коммунисты других стран придерживались позиции либо одного, либо другого идеологического центра; однако, действуя подобным образом, по крайней мере некоторые из них — особенно поляки и венгры — еще более развили эту тенденцию в направлении даже большей сдержанности и умеренности.
Таким образом, в результате совокупного влияния китайско-советского раздора и распространения полицентризма позиции Запада в его борьбе против мирового коммунизма улучшились. «Международный коммунизм, — как отметил Збигнев Бржезинский, — потерял движущий импульс, и ритм коммунистической политики нарушен». В области международной политики уменьшилась опасность агрессии со стороны коммунистических государств. В сфере внутренней жизни стран Запада уменьшился риск насильственного революционного выступления коммунистов. Короче говоря, перемены з коммунистическом мире несут Западу надежду на уменьшение его тревог, связанных с коммунистической опасностью.
Однако последствия изменений в мировом коммунизме отнюдь не ограничиваются улучшением позиций Запада в его глобальной борьбе против Востока. Дело гораздо сложнее. Ослабление Востока, как это ни странно, ведет также и к внутреннему ослаблению Запада. Именно в силу уменьшения опасности коммунистической агрессии уменьшается и сплоченность Западного союза. На Западе приходят в действие центробежные силы. Чувствуя себя в большей безопасности, многие страны склонны ставить свои национальные интересы выше интересов всего союза. Исходящие от коммунистических государств предложения о налаживании отношений или даже создании объединений еще больше увеличивают искушение западных стран действовать во имя собственных интересов. Таким образом, полицентризм на Востоке имеет тенденцию порождать полицентризм на Западе.
Есть признаки того, что тенденция к обособлению уже начала действовать в Западном союзе. Пожалуй, больше всего она заметна в Азии. Положительная реакция Пакистана на китайские предложения о сотрудничестве означает, что Пакистан по существу предал забвению цели, которые ставят перед собой антикоммунистические союзы СЕАТО и СЕНТО. Президент Айюб-хан так и заявил: «Цель этих двух союзов уже достигнута». Под впечатлением усиливающегося китайско-пакистанского сближения Индия в значительной степени отказалась от своей традиционной политики неприсоединения и вступила в тесное сотрудничество с Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом и стала получать от них обоих военную помощь. Китайский националистский режим на Тайване продемонстрировал свою готовность занять позицию, аналогичную позиции Индии. Генералиссимус Чан Кай-ши перестал призывать к вторжению на материковый Китай под знаменем всемирного антикоммунистического крестового похода. Наоборот, он заверил американцев в том. что теперь такой шаг был бы приемлем лишь для русских. «Соединенным Штатам,—заявил он,—уже нет больше необходимости полагать, что действия, направленные на устранение источника всего беспокойства в Азии, вызовут мировую войну. Я уверен, что русские не вмешаются». Изменения в Азии в свою очередь отразились на взаимоотношениях неприсоединившихся государств. Престиж Индии как одного из лидеров неприсоединившихся государств был подорван. Возникло соперничество между некоторыми из стран, выступающими за созыв конференции неприсоединившихся государств, и теми, кто выступает за проведение конференции стран Азии и Африки. Весьма примечательным является ухудшение прежде дружественных отношений между Югославией и Индонезией, свидетельством чего явилось столкновение между Тито и Сукарно на Каирской конференции неприсоединившихся стран в октябре 1964 года.
И, наконец, влияние перемен в коммунистическом блоке чувствуется также и среди европейских членов НАТО. Восточный фланг этого союза разорван ожесточенной ссорой между Турцией и Грецией из-за Кипра, в то же время во взаимоотношениях Греции и коммунистической Болгарии заметны признаки улучшения. В самом деле, когда в середине 1964 года напряженность греко-турецких отношений достигла высшей точки, греки-киприоты не скрывали того, что они рассчитывают на поддержку русских против турок. Подорвано и самое ядро НАТО. Зачастую пренебрегая целями НАТО, Франция использовала сложившуюся ситуацию для обеспечения своих собственных интересов в Европе. Она отказалась поддержать Соединенные Штаты в различных мероприятиях, направленных на ослабление напряженности отношений с Россией, и вступила в дипломатическое и даже политическое сотрудничество с Китаем. Вынашиваемые Пекином планы создания во всемирном масштабе «промежуточной зоны» между Соединенными Штатами и СССР нашли в Париже сочувственный прием. Президент де Голль, по-видимому, сам замыслил добиться такого же великого разъединения двух главных противников в Европе, какое Китай осуществил в Азии. Он хотел бы, чтобы американские и советские армии были выведены из центральной части Европейского континента, а образовавшийся вакуум был заполнен растущими ядерными силами Франции. Короче говоря, генерал де Голль стремится вырвать у Советского Союза уступки в Европе, используя для этого в качестве довода угрозу, создаваемую Китаем для России в Азии. Признание Францией коммунистического Китая имело целью, как полагает Джордж Диска, создать у русских «предчувствие своего рода нового дипломатического окружения России в Евразии».
Падение Хрущева в Советском Союзе не только не привело к прекращению разногласий в НАТО, но даже фактически совпало с острым кризисом в этой организации. Американский план активизации союза путем создания многонационального ядерного флота (МЯФ) оказался несовместимым со стремлением Франции создать самостоятельные западноевропейские ядерные силы. Чтобы не допустить принятия плана создания МЯФ, Франция пригрозила изъять свои вооруженные силы из НАТО. Кроме того, поскольку Западная Германия во франко-американском конфликте (по вопросу об ослаблении напряженности в отношениях с СССР и о создании МЯФ) стала на сторону США, Франция отплатила ей той же монетой. Вслед за смещением Хрущева, который собирался отправиться в начале 1965 года в Бонн для переговоров с канцлером Людвигом Эрхардом, отношения Франции с новыми советскими руководителями мгновенно улучшились. Через каких-нибудь несколько недель среди хвалебных высказываний советской прессы в адрес политики де Гол-ля было подписано франко-советское торговое соглашение. Таким образом, создав у западных немцев ощущение, что они находятся в дипломатическом окружении в Европе, Франция продемонстрировала, что в проведении независимой внешней политики она не ограничивается каким-то одним методом, а располагает и другими пригодными альтернативами.
Разрушение внутреннего единства и появление вместо него раздробленности как на Востоке, так и на Западе представляет собой новую ситуацию в послевоенном мире. Центробежные силы национализма, сметающие границы идеологических различий, всюду нарастают. Под их воздействием рушится старая система международных отношений, строго поляризованная вокруг двух центров — Москвы и Вашингтона. К лучшему это или к худшему, но, кажется, складывается новый мир, — мир, в котором будет больше двух великих держав и больше двух центров.