Политическое развитие Венгрии после второй мировой войны происходит циклично. После периода либерализации в 1945—1946 годах наступила эра сталинистского террора, за которой после смерти советского самодержца последовала «оттепель» и неудачная антикоммунистическая революция 1956 года. Советская военная интервенция подавила мятеж и привела к новой волне жестоких репрессий. С начала 60-х годов цикл принес еще один период передышки, что поставило Венгрию наряду с Польшей в положение самой либерализованной из восточноевропейских коммунистических стран. Последовательность событий в Венгрии характеризуется не только крайностями циклических движений — от безнадежности сталинистского террора до пароксизма революции 1956 года, — но и самой частотой этих событий. Ни в Советском Союзе, ни в одном из зависимых от него государств не было таких политических колебаний, как в Венгрии за неполных два десятилетия.
Нынешний период смягчения начался в первые месяцы 1961 года, когда была завершена принудительная коллективизация сельского хозяйства. После XXII съезда КПСС произошло дальнейшее смягчение, ставшее еще более ощутимым вслед за VIII съездом венгерской партии в ноябре 1962 года. С тех пор, в 1963 году и позже, венгерская политика находилась в состоянии относительного равновесия.
Весьма показательно, что в директивах венгерской партий, опубликованных в августе 1962 года в связи с VIII съездом-фигурируют такие формулировки, как «Партия призывает те слои общества, которые раньше не симпатизировали ей или даже были против ее целей, помогать ей строить социализм».
Теперь признается, молчаливо, если не официально, классовая борьба окончилась. Учебным заведениям даны указания не отсеивать кандидатов в студенты по признакам классового происхождения. Прием зависит только от знаний экзаменующихся. В настоящее время официальное отношение к беспартийным определяется словами Яноша Кадара, сказанными в декабре 1961 года на собрании Отечественного Народного фронта: «Кто не против нас, тот с нами». Это было явной противоположностью принципу сталинистского Диктатора Ракоши, который однажды заявил: «Кто не с нами, тот против нас».
«Коммунистическая игра» Кадара — это призыв следовать здравому девизу: «Живи и давай жить другим». Вместо Того чтобы утверждать (о чем как будто говорят результаты выборов), что большинство народа настроено прокоммунистически и полно энтузиазма, он готов признать, что по крайней мере в настоящий момент это не так. Более того, он признает, что даже те, кто, по его словам, поддерживает режим, Делают это из эгоистических соображений, а не из любви к Марксу и Ленину. Подобные признания, хотя они и не для всех убедительны, сулят больше сотрудничества со стороны Народа, нежели устрашение и террор.
С 1962 года произошли важные и многочисленные перемены персонального порядка. Неспособные члены коммунистической партии или «оппозиционные элементы» — на сей Раз так называли сталинистов, противившихся партийной линии,— смещались с должности или возвращались к своим Первоначальным профессиям. Их заменяли беспартийные специалисты или же более квалифицированные молодые члены партии. Было объявлено и повсеместно введено в практику равноправие между членами партии и беспартийными при приеме на работу. Членов партии даже предупреждали, что если они не смогут сотрудничать с беспартийными специалистами, то их будут освобождать от работы. Умение работать было поставлено выше членства в партии и даже партийных заслуг.
Эти тенденции вызвали тревогу у «аппаратчиков» в средних и низовых звеньях партии. Особенно пострадали работники среднего звена, большинство которых все еще тяготеет к сталинизму. Антисталинская чистка достигла высшей точки в августе 1962 года, когда бывший диктатор Матиас Ракоши (который с июля 1956 года жил в Советском Союзе), его заместитель и преемник Эрне Гере и двадцать три других члена партии были исключены из ее рядов. Официально эти исключения объяснялись злоупотреблениями и беззакониями при режиме «культа личности», а также созданием «фракций». Одновременно были реабилитированы и восстановлены в партии (в отдельных случаях посмертно) жертвы сталинистских чисток, включая многих бывших социал-демократов. Было объявлено, что, приняв эти меры, партия окончательно ликвидировала «культ личности» и что отныне все законопослушные граждане социалистической Венгрии могут спокойно жить и работать.
Для еще большего улучшения этой системы терпимости и умиротворения 22 марта 1963 года Президентский совет издал декрет об амнистии, согласно которому, по утверждениям венгерской прессы, все политические заключенные вышли на волю. Однако декрет не распространялся на лиц, осужденных за шпионаж и измену, несмотря на то что в эру Ракоши многие из них (в том числе кардинал Миндсенти) приговаривались к наказаниям за эти преступления в результате инсценированных судебных процессов. Под амнистию не подпадали также заключенные, отбывающие наказание за убийство и поджог, в том числе многие борцы за свободу, осужденные за то, что они якобы совершили эти преступления во время революции 1956 года. И напротив, те, кто нарушал «социалистическую законность», — то есть лица, повинные в казнях, пытках и незаконных арестах в сталинистскую эру, — была амнистированы без всяких оговорок или ограничения сроков наказания.
Контроль над литературой и печатью был также ослаблен. Теперь сообщения и статьи уже не так тенденциозно выражают взгляды советских коммунистов. Писателям и художникам разрешили переориентироваться в соответствии с их склонностями, то есть ориентироваться на Запад. На собраниях, устраиваемых на предприятиях или в сельскохозяйственных кооперативах, широко допускалась устная критика экономических и даже политических условий. Были сокращены ограничения в поездках как для тех, кто желал посетить Венгрию, так и для венгров, желавших поехать за границу. В 1963 году около 70 тысяч венгров имели возможность посетить Западную Европу. В том же году около 20 тысяч человек посетили Советский Союз и почти 200 тысяч — соседние коммунистические страны. Однако этим послаблениям в области туризма резко противоречит сложная «система технических препятствий», созданная на австро-венгерской границе. За последние годы с помощью огромных дотов и проволоки под электротоком, минных полей и заграждений из колючей проволоки эту границу сделали совершенно «непроницаемой». Обозрение этого подлинно железного занавеса включается теперь в экскурсионную программу для туристов, приезжающих в Вену.
Последний период «демократизации» в Венгрии совпал с процессом десталинизации в Советском Союзе и обострением Китайско-советского конфликта. Можно легко показать причинную связь между этими фактами и событиями в Венгрии. Однако их влияние никоим образом нельзя считать решающим. Ослабление напряженности в Венгрии было в значительной степени предопределено теми условиями, которые Характерны только для этой страны.
20 января 1963 года венгерская коммунистическая партия опубликовала пространную декларацию, осуждавшую те Партии, которые «провозглашают догматические и сектантские взгляды, ставя таким образом под удар единство рабочего движения». Эта декларация напоминала декларацию советского Центрального Комитета, напечатанную в «Правде» 8 января 1963 года. В последней Албанская коммунистическая партия (а косвенно и китайцы) обвинялась в «недооценке сил империализма» (утверждение о том, что Соединенные Штаты — это «бумажный тигр») и в использовании псевдореволюцнонных лозунгов».
Венгерская декларация отличается от советской резким протестом против албанской (а на самом деле китайской) интерпретации венгерской революции. Албанцы утверждали, что подлинной причиной «контрреволюции» было необдуманное осуждение догматизма и культа личности. В декларации говорилось, что Будапешт направил в Тирану специальное письмо, отвергающее столь «ошибочную интерпретацию» соитий 1956 года. Вдобавок декларация превозносила поведение венгерских коммунистов во время мятежа: «Когда это было необходимо, мы плыли против течения; в борьбе с преступниками и предателями мы не останавливались перед крайними мерами». Для демонстрации своего единодушия и силы венгерские руководители с гордостью объявили, что предали казни революционного премьер-министра Имре Надя и его соратников.
Теперь, по истечении более восьми лет, венгерское коммунистическое руководство все еще находится под неотразимым влиянием революции 1956 года. Что бы ни делалось, но приходится говорить о ней, пытаться внушить неверящим слушателям (которые знают лучше что к чему) свою версию этой истории, будто западные империалисты, играя на недовольстве, вызванном «культом личности» Ракоши, толкнули кучку «контрреволюционеров» к мятежу, который рабочие с помощью Советского Союза успешно разгромили. В связи с китайско-советским конфликтом вновь пришлось «отгонять» призрак этой революции и говорить о нем.
Взрослые венгры не сомневаются в том, что режим Кадара был установлен в 1956 году советскими вооруженными силами. Уже по одной этой причине, хотя есть и другие, Кадар и его правящая партийная клика должны поддерживать политику Кремля как внутри страны, так и на международной арене. Необходимость, а не чувство благодарности вынуждает Кадара присоединяться к русским силам. Благодарность никогда не была марксистско-ленинским стимулом к действию. Больше того, венгры не думают, что у Кадара есть какие-нибудь твердые личные убеждения, если не считать ярко выраженного инстинкта самосохранения.
Следовательно, Кадар — «центрист» и хрущевец по необходимости. Его тюремное заключение при Ракоши придает ему в глазах многих ореол антисталинизма, отделяет его от догматиков и сектантов, а значит, и от прокитайских элементов в венгерской коммунистической партии. Он был выбран Советами в качестве первого секретаря партии потому, что в противоположность своему предшественнику, архисталинисту Гере, он заслужил репутацию «либерального», антисталинистского коммуниста. Кадар стал послушным исполнителем воли Советов в борьбе против партийной фракции Имре Надя с ее революционерами и их ревизионистскими приверженцами. Это обстоятельство вынуждает Кадара и его единомышленников резко выступать против ревизионизма, который в Венгрии служит свидетельством одобрения революций и осуждения советской интервенции. Ревизионизм в Венгрии— это туманные концепции демократически-плюралнстского коммунизма-социализма (выдвигавшиеся Имре Надем), как и националистские и антисоветские настроения. Кадар убедился, что все эти идеи весьма популярны в некоторых партийных кругах и исключительно популярны (как замаскированное выражение антикоммунизма) среди широких народных масс.
И напротив, догматизм и сектантство отождествляются и Венгрии со сталинизмом больше, чем где бы то ни было. Причина этого заключается в том, что террористическая система Ракоши полностью скомпрометировала коммунизм даже в глазах многих его преданных последователей. Система Ракоши выявила все слабости, присущие марксистско-ленинской политической и экономической структуре, и в конечном счете настроила всю страну против режима. Кроме того, при Ракоши без всяких очевидных и разумных причин уничтожали, пытали и бросали в тюрьмы тысячи людей, в том числе сотни верных членов партии.
В связи с этим режиму Кадара приходится вести борьбу на два фронта: против ревизионистов и против догматиков. Это резко ограничивает его маневренность. Будущее Кадара и его жестко правящей клики связано с русской антиревизионистской и антидогматической линией. Такая политика заставляет венгерское руководство без колебаний придерживаться просоветской позиции во внутрикоммунистическом Расколе.
Венгерским партийным руководителям было, по-видимому, очень неприятно, когда пекинская «Жэньмннь жибао» напомнила, что в 1956 году Советы спасли их только по настоянию Китайской коммунистической партии:
«В критический момент, когда венгерские контрреволюционеры оккупировали Будапешт, в течение некоторого времени [советское руководство] намеревалось стать на позиции Капитуляции и отдать социалистическую Венгрию контрреволюционерам…
Но… китайская партия и другие братские партии, стойко Придерживающиеся марксизма-ленинизма, решительно потребовали отпора нападкам империализма и реакции и защиты социалистического лагеря и международного коммунистического движения. Мы настояли на принятии всех мер, необходимых для сокрушения контрреволюционеров».
Венгерский Центральный комитет и VIII съезд партии явным образом примкнули к официальной советской позиции по огношению к Пекину и Тиране. Возможно, что восточноевропейские коммунистические режимы, включая Венгрию, могли бы добиться большей автономии в связи с обстоятельствами, созданными китайско-советским конфликтом. Но в случае дальнейшего обострения конфликта Кадар и его правящая Клика много потеряют и мало что выиграют. Более полное представление о взглядах Кадара по этому поводу можно Получить из интервью, которое он дал редакторам органа Венгерской коммунистической партии «Непсабадшаг». На вопрос о китайско-советском конфликте первый секретарь венгерской социалистической рабочей партии и премьер-министр заявил, что здесь необходимы «в определенных пределах» внутрипартийные дискуссии. Однако он сказал:
«В последнее время в рядах международного коммунистического и рабочего движения начались нездоровая дискуссия и открытая полемика по поводу важнейших заявлений Московских совещаний 1957 и 1960 годов. С точки зрения единства коммунистического движения такая дискуссия, несомненно, вредна.
Было бы желательно прекратить эту дискуссию и сосредоточить наши усилия при благоприятном во всех других отношениях международном положении на наращивании мощи международного коммунистического движения, на укреплении главного фактора его силы — единства действий социалистической системы».
Далее Кадар подчеркнул, что «интересы международного рабочего движения требуют окончания этой публичной полемики и отказа от методов дискуссии, не допустимых в коммунистическом движении». По его мнению, китайско-советский конфликт, если он продолжится, не должен освещаться в печати, где о нем «могут читать и где его могут видеть все наши враги».
Подчеркивая поддержку, оказываемую его партией советской позиции в китайско-советском расколе, Кадар обязался способствовать «защите марксистско-ленинского учения от всякого рода искажений — как догматических, так и ревизионистских». Самой примечательной особенностью этого интервью было непрерывное подчеркивание необходимости прекращения дискуссии. «Мы можем повторить, — заключил Кадар,— что открытой дискуссии должен быть положен конец»-
Из всех других лидеров стран-сателлитов, как известно, только Гомулка заявил Хрущеву о необходимости мирного компромисса с китайцами. Следует также отметить, что 3 апреля 1964 года Хрущева, находившегося тогда в Будапеште, буквально в последнюю минуту удалось уговорить заменить несколько абзацев его речи, содержавших резкие выпады против китайцев, значительно более мягкими формулировками.
Как ни странно, но Кадар, видимо, не заинтересован а большей независимости Венгрии, которая могла бы явиться следствием дальнейшего обострения китайско-советского спора. Он, очевидно, думает, что следовать советской линии —это не только самый выгодный, но и фактически единственный путь, по которому могут идти венгерские коммунисты. Пока он может доказывать, что это так, ему не угрожают особые неприятности со стороны критиков из правого или левого крыла. Пока Венгрия вынуждена подчинять свои интересы интересам Советского Союза, венграм незачем, да и невозможно искать то, что могло бы отвечать высшим интересам их страны. Если бы венгерскому политбюро, центральному комитету или вообще всему народу было позволено обсуждать свои внутренние и внешние дела независимо от советских интересов, то это могло бы дать непредвиденные и опасные результаты. Дискуссия могла бы привести к позиции, которую так энергично защищал Имре Надь в своих работах и своими Делами до и во время революции 1956 года. Хотя об этой «контрреволюции» сказано уже немало, однако личность и труды бывшего премьер-министра до сих пор окружены почти полным молчанием. В доме повешенного не говорят о веревке.
Между желанием Кадара сохранить ответственность Советского Союза за Венгрию и его стремлением укрепить свой Режим нет никакого противоречия. Руководство венгерской Коммунистической партии полностью отдает себе отчет в политической и экономической слабости своей страны. Оно верит, что сотрудничество между социалистическими странами и их единство гарантируют большую безопасность, больше позможноетей прогресса, чем это могло бы быть при полицентризме, когда Венгрия и ее коммунистические соседи были бы в значительной мере предоставлены самим себе.
Для венгерских коммунистов, если не для всех восточноевропейских сателлитов, полицентризм —несколько чуждая Концепция. При существующей ситуации только Москва и Пекин представляются центрами сплочения для правящих и неПравящих коммунистических партий. В других коммунистических странах, несомненно, начинают проявляться индивидуальные отличия. И все же их особые «пути к социализму», если сопоставить их с былым монолитным униформизмом сталинской поры, можно назвать скорее «полиморфизмом». Эти страны пришли к многообразному применению политических и экономических принципов коммунизма, не претендуя при зтом на то, чтобы стать центрами руководства другими партиями.
Послереволюционный период репрессий в Венгрии не соответствовал общей политической тенденции в странах советского блока. Хотя события в Польше и особенно в Венгрии замедляли, а порой и вовсе останавливали процесс ослабления давления, начатый в Советском Союзе ппеемниками Сталина, однако отрицательные последствия 1956 года были в Конце концов преодолены. После того, что произошло с венгерской коммунистической партией, пример эволюционной «оттепели» в России сам по себе должен был стать решающим Фактором венгерской политики. Лидеры некоторых партий, в частности в Чехословакии и Восточной Германии, несомненно, считали и неприятным и рискованным следовать московской линии десталинизации. Однако в Венгрии, где после 1956 года неосталинизм явился отходом от слишком уж опасного курса разрядки, необходимость подражать успешному московскому эксперименту по ослаблению напряжения оказалась более настоятельной, нежели в тех коммунистических странах, где еще вообще не произошло существенного смягчения или искоренения сталинизма.
Решение Кадара стать на путь «демократизации» помимо того, что оно было подсказано Хрущевым, диктовалось, пожалуй, еще и другими, признанными обеими сторонами причинами, связанными с обстановкой в Венгрии. Прежде всего начало либерализации совпало с завершением коллективизации сельского хозяйства, вызвавшей большое ожесточение обычно пассивного крестьянства. Столкнувшись с почти всеобщей непопулярностью, режим Кадара был вынужден начать кампанию по завоеванию симпатий интеллигенции и промышленных рабочих. Самый важный урок, извлеченный Кадаром из революции, по-видимому, заключался в убеждении, что нельзя долго править против волн масс, без их поддержки. В интересах укрепления режима необходимо было заручиться действенной поддержкой возможно большего числа людей вместо того, чтобы твердить о народной поддержке, которая в действительности была почти сплошь фиктивной.
Кадар и его приверженцы до прихода их к власти хотели «делать все по-иному», то есть отказаться от террора и диктаторских методов, практиковавшихся Ракоши. Однако время, когда они стали руководителями, было неблагоприятным для осуществления этих добрых намерений. Советская военная интервенция запятнала Кадара в глазах тех самых рабочих, которых он пытался убедить прекратить сопротивление его марионеточному правительству. В декабре 1956 года рабочие советы отказались сотрудничать с властями, пока советские войска не будут выведены из Венгрии. Этого условия Кадар не мог выполнить, даже если бы ,и хотел. Затем, следуя рекомендации советских руководителей, он и его соратники решили применить террор и насилие, характерные для первых трех лет существования нынешнего венгерского режима.
Таким образом, можно утверждать, что Кадар с помощью своих «просвещенных» советников, заместителя премьер-министра Каллаи и руководящего секретаря партии Бела Биску. взялся за проведение «либеральной» политики, чего он не мог делать в качестве первого секретаря партии во время революции (когда это было слишком поздно) и сразу после революции (когда это было преждевременно). Коммунисты, разуется, отрицают, что в Венгрии происходит «либерализация». Они предпочитают говорить: «наша народная система, имеющая целью развитие нашей социальной жизни и общественного строя», или «углубление демократии». Но как бы партия ни взывала происходящее, эта новая глава венгерской истории в значительной мере составлена из страниц, заимствованных из книги Имре Надя.
Десталинизация также помогла Кадару избавиться от некоторых своих оппонентов по партии, благодаря чему высшее и среднее партийные звенья стали более сплоченными и лояльными. По решению Центрального комитета, принятому в августе 1962 года, из партии были исключены некоторые сталинисты и, кроме того, реабилитированы 190 неназванных бывших членов партии, в большинстве своем социал-демократы, ставшие членами партии после слияния двух рабочих партий в 1948 году, но впавшие в немилость при Ракоши. Старые социал-демократы все еще пользовались большим авторитетом и влиянием среди промышленных рабочих. Их реабилитация (пусть и посмертная) не только загладила прежние несправедливости, но и привлекла на сторону режима новых приверженцев. Демократизация, по Кадару, означает гарантию, что возврата к террору сталинистского типа не будет никогда. Но до сих пор не было дано никаких обещаний в отношении послереволюционного террора. В этом смысле режим Кадара отнюдь не перешел тот рубеж, откуда нет пути назад.
Международный статус коммунистической Венгрии стал намного хуже, после того как Советская Армия утвердила власть Кадара и его правящей клики. В течение ряда лет Будапешт тщетно пытался восстановить свой утраченный престиж и обеспечить себе на Западе и среди неприсоединившихся стран то же положение, которое занимают другие стпаны советского блока. Когда режим Кадара был осужден Генеральной Ассамблеей Организации Объединенных Наций, многие страны понизили ранг своих дипломатических представительств в Будапеште. Прошло несколько лет, пока в сознании коммунистического мира не стерлось хотя бы частично предъявление о венгерском режиме как о квислинговском. Сейчас, когда пишутся эти строки, Соединенные Штаты все еще не восстановили нормальных дипломатических отношений с послереволюционной Венгрией.
Отсутствие международного престижа оказалось на внешних отношениях Венгрии. Сознаваемое народом международное неуважение к венгерскому режиму привело также к снижению его авторитета и внутри страны. И статус и престиж можно было снова завоевать только «хорошим поведением» И если дореволюционная Венгрия Ракоши не особенно заботилась о том, как она выглядит в глазах внешнего мира, за пределами железного занавеса, то нынешнее правительство сочло необходимым систематически добиваться улучшения своих международных контактов, идя даже на то, чтобы показывать внешнему миру зачастую нереальную или сказочную картину условий жизни в Венгрии. Внутренняя разрядка мотивировалась еще и желанием режима придать стране, которой он правил, более благоприятный облик.
В настоящее время положение Венгрии в Организации Объединенных Наций в большой мере определяется ролью, которую она пытается играть на международной арене, в частности в Африке и Азии, «уда она направляет часть своего экспорта. В 1956 году и в дальнейшем советское правительство и «венгерские власти» (sic!) были осуждены в резолюциях Генеральной Ассамблеи. Эти резолюции требовали: 1) вывода советских войск из Венгрии; 2) проведения в Венгрии свободных выборов под наблюдением ООН и 3) уважения со стороны венгерских властей к основным человеческим правам и свободам. Хотя верительные документы представителей венгерского режима, посланных в Организацию Объединенный Наций, не были отвергнуты, этих представителей все же не признали. Ни Советский Союз, ни правительство Кадара не подчинились ни одной из этих резолюций, которые они расие нили как посягательство на «внутреннюю юрисдикцию» Венгрии.
После 1957 года в Генеральной Ассамблее все меньше стали оказывать поддержку подобным осуждающим резолюциям, пока наконец не стало ясно, что уже невозможно собрать большинство в две трети голосов, необходимое для сохранения «венгерского вопроса» в повестке дня будущих сессий Ассамблей. Поэтому Соединенные Штаты, главный инициатор прежних резолюций, внесли проект резолюции, открывшей возможность благополучно снять венгерскую проблему с повестки дня.
18 декабря 1962 года Генеральная Ассамблея приняла резолюцию, подтверждающую «цели» прежних решений и содержащую просьбу к Генеральному секретарю «проявлять добрую инициативу, которую он сочтет полезной в связи с венгерским вопросом». В июне 1963 года Генеральный секретарь У Тан посетил Венгрию, но о его беседах с венгерским правительством ничего не сообщалось. Он не представил никакого доклада Генеральной Ассамблее, собравшейся в том же году, и «венгерский вопрос» больше не вносился в повестку дня. В настоящее время верительные документы венгерских Делегатов вновь полностью признаны.
Осторожность американской позиции в вопросе о возобновлении нормальных дипломатических отношений с Венгрией Связана с судьбой главы венгерской католической церкви кардинала Миндсенти. Как ни странно, но упорство и непоколебимость этого человека поставили его в положение, при ковром он может частично контролировать условия, вызывающие серьезные паздумья в Вашингтоне, Будапеште и Риме.
4 ноября 1956 пода, когда советская военная интервенция Стала угрожать безопасности Миндсенти, кардинал попросил Убежища в миссии Соединенных Штатов в Будапеште. До революции он провел восемь лет в тюрьме, отбывая пожизненный срок заключения, к которому был приговорен на одном из красочных процессов, инсценированных сталинистским режимом. Ни в 1956, ни в 1957 году правительство Кадара не пробило о его выдаче, ибо пребывание кардинала в здании американской миссии практически на положении интернированного, видимо, устраивало венгерские власти. Следовательно, можно считать, что последние молчаливо согласились на право убежища, предоставленное кардиналу. Однако к 1963 году присутствие Миндсенти в здании американской миссии стало стеснять венгерское правительство как слишком явное напоминание о революции. В настоящее время прелставляется, что одним из предварительных условий возобновления нормальных отношений между Соединенными Штатами и Венгрией является урегулирование вопроса о Миндсенти.
Кардинал Миндсенти покинул бы миссию США и Венгрию только по приказу паны римского. В начале 1963 года Ватикан направил в Будапешт венского кардинала Кёнига, который с согласия американских и венгерских властей имел продолжительные беседы с Миндсенти. Переговоры, касающиеся судьбы Миндсенти, связаны с положением католической церкви в Венгрии. Правительство Кадара отказывалось признавать епископов, назначенных Римом, вплоть до 14 сентября 64 года, когда между Венгрией и Ватиканом было подписано соглашение, урегулировавшее ряд спорных вопросов. Однако Миндсенти в этом соглашении упомянут не был, и до сего времени, видимо, не приняты меры, которые могли бы ликвидировать нынешний тупик, в который зашли отношения между Ватиканом и Венгрией, с одной стороны, и между Соединенными Штатами и Венгрией — с другой. Несмотря на свою долгую изоляцию от народа Венгрии, кардинал все еще пользуется огромным авторитетом в стране.
Сейсмические сотрясения, порожденные китайско-советским конфликтом, докатились до Восточной Европы и вызвали отчуждение одних и сближение других коммунистических государств этого района. Что касается Венгрии, то следует упомянуть о восстановлении — впервые с 1958 года — ее отношений сердечной дружбы с Югославией.
Перебранка Хрущева с Мао позволила первому возобновить дружеские отношения с Тито, этим архиревизионистом который в 1958 году (уже во второй раз) был разоблачен и «отлучен». В марте 1958 года, после поездки Кадара к Тито полагали, что венгерский лидер попытался выступить посредником в споре по поводу югославского проекта партийной программы, опубликованного 14 марта 1958 года. Но после нового разрыва партийных отношений между участниками советского блока и Югославией венгерско-югославские отношений были ограничены вопросами чисто дипломатического характера.
Личные отношения между югославским и венгерским лидерами были возобновлены, когда Тито в декабре 1962 года поехал в Москву и на обратном пути был принят Кадаром в Будапеште. В сентябре 1963 года Кадар посетил Югославию, где вел переговоры с Тито, Ранковичем и другими. В связи с этим сообщалось, что Кадар пригласил Тито посетить Венгрию. В январе 1964 года большая югославская делегация с Александром Ранковичем во главе приехала в Будапешт для межпартийных переговоров, а в сентябре 1964 года туда приехал и сам Тито.
Активизация политических и экономических связей с Венгрией, а также частый обмен визитами между партийными лидерами, по-видимому, указывают на такое повышение дипломатической заинтересованности Югославии, какая не наблюдалась со времен венгерской «оттепели» в 1956 году. Тогда Тито лелеял мечту о более тесном сотрудничестве между Югославией и Венгрией. Он надеялся привести внешнюю и внутреннюю политику Венгрии в большее соответствие с политической ситуацией в Югославии, сделать ее противоположной политике других коммунистических государств данного района. Иными словами, конфликт Китая с Советским Союзом, а также советско-югославское сближение позволили вернуться к своему прежнему плану, сорванному революционными событиями в Венгрии в 1956 году.
Другим результатом китайско-советской распри может быть постепенное отчуждение между восточноевропейскими коммунистическими государствами, которые до сих пор были сплочены благодаря всеподавляющему авторитету Советского Союза. Из всех этих стран Румыния, пожалуй, больше всего воспользовалась своей возросшей автономией, выступив против остальных стран блока в сфере экономики и культуры. Румыния отошла от политики терпимости по отношению к ее национальным меньшинствам, что в особенности касается крупного венгерского меньшинства в Трансильвании. Она аннулировала постановления, допускавшие культурную автономию, работу школ для меньшинств и другие проявления национальной самостоятельности, и вернулась к методам дискриминации, угнетения и насильственной румынизации меньшинств.
Хотя недружелюбная политика Румынии была принята в Будапеште с неодобрением, правительство Кадара до сих пор не выступило с официальным протестом по этому поводу. Однако за последнее время в венгерско-румынских отношениях наблюдается некоторое охлаждение. Всякое дальнейшее умаление преимущественного советского влияния в этом районе, возможно, будет и дальше разжигать подспудную взаимную вражду, исторически сложившуюся между странами долины Дуная, если, конечно, этой враждебности не будут противодействовать предусмотрительность и терпимость.
Несговорчивость румын вызвала в Москве явное недовольно. До сих пор Кремль не ответил открыто на румынские выпады и не осудил заскоки румынской коммунистической партии. Однако он может окольным путем предостеречь ее, разрешив Венгрии разоблачить Румынию, якобы уклонившуюся от истинного пути ленинской национальной политики. В прошлом давление Венгрии на Румынию и наоборот часто использовалось другими «сверхдержавами», претендующими на главенство в этом районе, для удержания обеих сторон от опасных шагов, могущих нанести вред интересам верховного сюзерена.
Об эффективности усилий Кадара завоевать популярность у Венгерского народа пока что можно лишь догадываться, но время для окончательных выводов еще не наступило. Уступки, данные режимом, чтобы заручиться симпатией народа, несомненно, восприняты с удовлетворением теми, для кого они благоприятны. Возможность пользоваться свободой, пусть и контролируемой, но прежде вообще немыслимой, породила у многих венгров известную благожелательность к режиму Кадара. Однако такая благожелательность проистекает из сравнения с еще худшими условиями, в которых они имели несчастье жить до этого. Мнения, основанные на этих сравнительных оценках, часто вводят в заблуждение случайных приезжих или легковерных наблюдателей. В представлении венгров нынешняя фаза коммунистического правления лучше любого другого коммунистического режима, который они наблюдали. Но это отнюдь не равнозначно одобрению коммунизма или согласию с ним. Во всяком случае, в настоящее время венгерский народ просто не видит никакой возможности иметь какое бы то ни было правительство, кроме коммунистического.
Весьма показательно для настроений народа то, что нынешнюю разрядку он рассматривает скорее как следствие революции 1956 года, а не как свидетельство великодушия или мудрости режима. Теперь уже не считают, как считали в 1957 году, что революционные бои не дали результатов. Точно так же в 60-х годах прошлого века народ объяснял австрийские уступки венгерским национальным требованиям трагической революцией 1848—1849 годов, а вовсе не тем, что Вена изменила свое отношение к Венгрии.
Китайско-советский разлад вызвал сильные колебания не только внутри партии, но и в широких слоях венгерского народа. Реакция населения разнообразна: от простого злорадства по поводу трудностей Советов до опасений, что сталинизм, стимулируемый китайцами, может проложить себе дорогу обратно в Кремль, а оттуда и в Венгрию. Как бы ни судил народ об этом межпартийном конфликте, за его развитием следят все зрелые в политическом отношении партийные беспартийные венгры. Фантастические слухи о затруднения Советов — например, о сосредоточении войск и подготовке к обороне в Средней Азии и на Дальнем Востоке — мгновенно распространяются и привлекают всеобщее внимание.
Настоящий период относительной разрядки и либерализации в Венгрии можно рассматривать как некую альтернативную политику, избранную правительством Кадара по соображениям целесообразности, а не в силу необходимости. Это существенное обстоятельство отличает нынешнюю венгерскую «оттепель» от послесталинистской. И в остальных отношениях теперешняя ситуация потенциально куда менее «взрывчатая», чем была летом 1956 года.
Венгерская коммунистическая партия, хотя она, безусловно, и неоднородна, уже не парализована расколом в руководстве, как это было после изгнания Ракоши в июле 1956 года. Руководящая клика и преданные ей 10 тысяч человек действительно осуществляют контроль над 40 тысячами членов партии среднего звена и остальными 450 тысячами безразличных ко всему, конформистски или оппортунистически настроеннных членов партии. Казненные или заключенные в тюрьмы потенциальные лидеры правой партийной оппозиции устраненны, видные левые деятели были сняты с ключевых постов и исключены из партии в ходе большой чистки 1961—1962 годов. Таким путем было обеспечено формальное единство партии.
Нынешняя «оттепель» не совпала с изменениями в руководстве венгерской коммунистической партии и не обусловлена такими переменами. Действующие лица, Кадар и его окружение, которые осуществили недавние перемены, — это те же лидеры, которые прежде практиковали террор и абсолютное угнетение. Других кандидатов в руководители нет на политическом горизонте, нет и двойного руководства, мешающего непрерывности власти, как было в промежутке между 1963 и 1956 годами, когда шла борьба между Ракоши и Имре Надем. Ждать сейчас «смены гвардии» не приходится по той простой причине, что нет никого, кто является или кого массы могли бы считать подходящий заменой Кадару и его правящей группе.
Это не означает, что в стране нет неудовлетворенности и элементов, страстно желающих перемен. Но разрядка, чаще являющаяся стимулом для дальнейших требований, нежели политическим «предохранительным клапаном», лишь тогда обостряет неудовлетворенность, когда недовольство проявляется в организованных формах. На сей раз венгерский режим позаботился о том, чтобы никакие партийные фракции, никакие «группы давления» (как, например, кружок Петефи в 1956 году) и прочие орудия оппозиции (вроде студенческих организаций) не смогли использовать поблажки с целью потребовать новых послаблений. Политические и социальные уступки были сделаны по инициативе коммунистического руководства, а не в связи с явно выраженными требованиями других. «Хвостизм» уже не преобладает, как в 1956 году.
Самым большим препятствием, мешающим кадаровской кампании борьбы за популярность стать по-настоящему успешной, является личность самого Кадара. Непрерывность руководства партией и правительства — это палка о двух концах: она предотвращает соперничество, но в то же время как бы увековечивает клеймо позора, пятнающее руководителей. Не в пример Гомулке, который был поставлен во главе польской коммунистической партии вопреки воле Москвы, Кадар навязан Венгрии вторгшейся в нее иностранной армией. Независимо от того, насколько активно Кадар пытается популяризировать свою персону, общаясь с народом, говоря простым языком, исполненным здравого смысла, и стремясь понравиться и рабочим, и интеллигенции, печать Каина продолжает оставаться на нем.
До тех пор пока нынешняя разрядка будет оставаться в рамках запланированных и контролируемых послаблений, ее нельзя считать чреватой опасностями, сопровождавшими «оттепель» 1956 года. Полиция безопасности (под каким бы названием она ни действовала) в настоящее время поставлена под строгий контроль партии, и хотя она не перестала быть эффективной, однако ведет себя более сдержанно и осмотрительно, чем прежде. Аресты уже менее произвольны. Тайные судебные процессы все еще имеют место, но сроки тюремного заключения менее продолжительны и число смертных приговоров уменьшилось. Являются ли теперь венгерские вооруженные силы более надежными, чем в 1956 году? Это вопрос догадок. В конечном счете режим может, как и раньше, оказаться зависимым от советских войск, которые, пытаясь оставаться «невидимыми», продолжают окружать Будапешт и другие важные города.
Несмотря на внутреннюю разрядку, большую независимость в отношениях с Кремлем и раскол в коммунизме, присутствие частей Красной Армии указывает на зависимость, в условиях которой продолжает жить Венгрия при Кадаре. Когда в мае 1963 года Кадар случайно заметил, что «советские войска покинут Венгрию только тогда, когда и американские уберутся откуда-нибудь», он полностью признал тот факт, что дела Венгрии и всей Восточной Европы в конечном итоге зависят от событий, происходящих вне этого района. Эволюция германской проблемы, дальнейшие перипетии холодной войны и китайско-советский конфликт — вот некоторые проблем, которые, безусловно, будут влиять на положение в Венгрии.