Переходим к иллюстрациям. Семейный случай эпилептоидии, преимущественно брутальной: бабушка, дочь, сын, внук.

Набл.67. Женщина 55 лет. Ее мать — «волевая», властная, еще более вспыльчивая, чем наша обследуемая. Себя характеризует с детства замкнутой, обидчивой, боязливой и в то же время — «вспыльчивой как порох». Боялась отвечать у доски в школе, «терялась», волновалась, «начинало трясти», «в горле были спазмы», «из головы все вылетало». Была «малокровной», с частыми ангинами и «ячменями». До 10 лет неожиданные, ничем не провоцируемые «обмороки». Лет с 15—16 более уравновешена, прилежна, исполнительна, но по-прежнему отличалась чрезмерной впечатлительностью: могла потерять самообладание и «стать столбом», если ее «пугали» или «заставали врасплох». Так, однажды, когда она уже работала, ее неожиданно сфотографировали — она «забылась» и «лишилась дара речи». Работает с 15 лет: статистиком, потом бухгалтером. Замужем с 20, имела 4 детей, из которых двое умерло: один сын — в раннем детстве, другой — в 23 года от неизвестного прогрессирующего неврологического страдания. В годы войны потеряла мужа, осталась с детьми и матерью. Тогда сильно нервничала и расстраивалась из-за бытовых трудностей: в момент «расстройства» «выходила из себя», могла перебить посуду. Страдала в это время «общей дистрофией», фурункулезом, после войны — язвенной болезнью желудка и 12-перстной кишки с сезонными обострениями без явной рентгенологической картины; несколько лет была ремиссия, затем обострение в 48 лет после смерти сына. С 40 лет приступы тяжелых головных болей, начинавшиеся в периоды месячных и продолжавшиеся до недели, в это время не выносила шума. После смерти сына — тяжелое состояние: «была сама не своя», падала, «билась в истерике», было постоянное чувство нестерпимой обиды. Месяц просидела на кладбище. Стала в это время «вздрагивать» без причины, появились тики, вдруг «остолбеневала» и не знала в этот момент, где она и что с ней происходит. Однажды не смогла сориентироваться возле своего дома. Ночами не спала, но засыпала днем, «над тарелкой» или среди работы; бывали и другие «отключения»: «вдруг нападала бестолковость: когда «смотрела на счеты, будто в первый раз в жизни их видела». Тошнило от сильных запахов. Стала резко раздражительна, нетерпима к соседям, с которыми враждовала и прежде. От одного их вида «всю трясло», то же — от любой неожиданности: например появления в доме незнакомца. Одно время стала спокойнее, но 3 года назад умерла мать, и хотя она восприняла эту утрату не так трагически, как смерть сына, но все прежние расстройства вернулись с прежней силой. Из новых появились: ощущения жжения на коже головы («как кипятком шпарит»), болезненные сведения в ногах, повышенное влечение к соленому («если не поем селедки на ночь, всю ночь верчусь, не могу ни заснуть, ни заниматься чем-нибудь»). После выхода на пенсию почувствовала себя лучше. Живет в коммунальной квартире с семьей сына и дочери и с соседями, описанными в набл.19—21 и отнесенными к шизоидной группе. Сосредоточена на ссорах с ними, «самозабвенно» участвует во всех квартирных разбирательствах — неважно, по какой причине возник конфликт: кричит, прилюдно пьет валерьянку и пр.. В действиях соседей постоянно видит провокации: они специально раздражают и выводят ее из себя, «все делают с ехидцей», «так и норовят задеть и оскорбить» — это касается более всего соседки, с которой она всю жизнь и во всем соперничает. Вместе с остальными членами семейства пишет на соседей жалобы, причем насколько голословны устные жалобы, настолько же «обоснованы», «подтверждены фактами» письменные. Характерно при этом, что, несмотря на постоянное «состояние войны», между обеими хозяйками существует своего рода негласный сговор о взаимовыгодном сотрудничестве в быту: не разговаривая, стуком в дверь, извещают, например, друг друга, что вскипел чайник; позволяют детям играть вместе (причем обследуемая неплохо относится с сыну соседки: может угостить его чем-нибудь — что не мешает ей в следующую минуту сорваться с места и броситься очертя голову в очередную ссору с его матерью).

Высокая, крупная, «жилистая» женщина. Голос жесткий, мужского тембра. Вначале держится настороженно: полагает, что врач пришел в связи с квартирным конфликтом, — затем быстро и верно оценивает ситуацию, делается вполне доступна, разговорчива, с увлечением и почти удовольствием описывает свои многочисленные жалобы и расстройства. Во время беседы возмущается, открыто плачет, тут же успокаивается — сохраняя при этом ясность ума и суждений: поведение носит характер игры и представления. В своих оценках (не касающихся квартирных ссор) суховата и трезва, но, когда чернит соседей, переходит всякие границы приличий и правдоподобия, откровенно наговаривает на них. Пытается использовать визит врача в кверулянтских целях: получить от него справку, что рак, от которого умерла мать, мог быть результатом толчка в грудь, нанесенного ей соседями. Настроение в течение дня очень изменчиво: с утра особенно раздражительна — тогда «трясет» по мелочам, но бывает и благодушна: хочется, чтобы все жили в мире, чтоб вокруг была веселящаяся молодежь — не прочь выпить в такие минуты. Любит своих детей и не мыслит жизни без них, но хорошо видит их недостатки и верно их оценивает (С).

В истории этой пожизненной болезни, врожденного патологического состояния хорошо прослеживается облегченный, «снятой» характер эпилептоидии как бледной копии «большой» генуинной эпилепсии: это касается и многочисленных пароксизмов, и личностных расстройств этой женщины. Приступы здесь удивительно полиморфны: впечатление таково, что болезнь, проиграв в глубине, взяла реванш в разнообразии. Это — вегетативные и мышечные феномены: тики, вздрагивания, общая «тряска», «остолбенения», «потеря дара речи»; «сосудистые спазмы», мигренеподобные головные боли с непереносимостью резких шумов и запахов; нарколептоподобные состояния (когда она «засыпает над тарелкой»); состояния с утратой ориентировки (достаточные сами по себе для отнесения случая к ларвированной эпилепсии); некая функциональная (?) патология водно-солевого обмена с влечением к соленому, имитирующая болезнь Аддисона; парестезии с жжением; аффект-эпилептические приступы с падениями и истероподобными судорогами. Общим для всех этих расстройств является их провоцирование внешними, неблагоприятными или неожиданными, обстоятельствами и усиление всех расстройств вкупе в условиях психогенной декомпенсации состояния в целом. Можно отметить «неглубокий» характер всех приступов без исключения: они затрагивают сознание лишь «поверхностно», никогда не генерализуются в большие эпилептические припадки и практически не амнезируются. (Кажется, только обмороки, имевшие место у больной в возрасте до 10 лет, обладали свойствами эпилептических: они ничем внешне не провоцировались, и больная при них падала и теряла сознание, но одни эпилептические обмороки, по-видимому, недостаточны для диагноза эпилептической болезни.) Соответствует этим «функциональным» особенностям приступов и характер личностных расстройств — тоже не достигающий глубины, грубости, «тотальности» изменений при большой эпилепсии. Она завзятая кверулянтка, всячески вредит своей соседке и обнаруживает в этом качестве завидный напор и неутомимость, но способна и взглянуть на вещи под иным углом зрения, с позиций здравого смысла; у нее есть юмор и скрытая ирония — качества, кажется, реже всего встречающиеся у настоящего эпилептика. Она то попустительствует своим врагам, то как бы спешит наверстать упущенное и наказать их вдвойне и втройне, что также не свойственно истинным эпилептоидам, никогда и никому не дающим потачек и послаблений. Иначе говоря, если это и латентная эпилепсия, то самая «щадящая», «доброкачественная», «краевая» по отношению к истинной epilepsia larvata.

(Разыскать историю заболевания ее умершего сына, равно как и собрать о нем более подробные сведения, не удалось: мать отказалась говорить о нем, и осталось не совсем ясным почему; она, впрочем, сказала, что ей до сих пор тяжело вспоминать об этой утрате. Заметим постскриптум легкую мужеподобность ее облика: явление при эпилептоидии нередкое — и столь же обычное бытовое пьянство.)

Набл.68. Женщина 34 лет, дочь описанной выше. Об отце не сообщается ничего примечательного. В детстве была домоседлива, имела одну близкую подругу, с остальными быстро знакомилась, но так же легко ссорилась. Любила читать, хорошо училась. Как и мать, предпочитала письменные ответы устным: не любила отвечать у доски, хотя вообще робостью не отличалась. Всегда была упрямой и своевольной. С 18—19 лет стала активней и общительней, чем прежде, «развязался язык», повсюду: в химическом техникуме, затем в лаборатории — было много подруг и знакомых, танцевала в самодеятельности. Замуж до 24 лет не выходила, чувствовала, что не сможет жить с «самостоятельным» мужчиной: не хотела подпадать ни под чье влияние. Вышла наконец за иногороднего, безропотного и во всем уступающего ей человека (набл.49), говорит о нем, что в ней больше «от мужика», чем у него. Когда он через год совместной жизни запил, выгнала его и стала хладнокровно ждать, когда он вернется с повинной: знала, что ему некуда деться. Работала 13 лет в контакте с органическими растворителями. В 26—27 лет стала чувствовать себя хуже: начались головокружения, головные боли, обмороки, непереносимость запахов, повышенная утомляемость; нашли анемию. После перемены места работы стала чувствовать себя лучше — сейчас сходные с прежними расстройства появляются лишь в периоды месячных: сильные головные боли, раздражительность, непереносимость шума; от голосов соседей тогда особенно «бьет как в лихорадке», в другое же время не обращает на них внимания. Мать и муж сообщают, что в последние годы она стала очень вспыльчива, «с плохими нервами». Раздражает «беспорядок», заставляет класть все «на свое место», настаивает на выполнении всех своих требований, даже самых мелочных: если, например, говорит, чтоб яйца сварили всмятку, то надо так и поступать — иначе у нее на весь день испортится настроение. Становится все более безжалостной, крутой, решительной. Когда муж приходит домой пьяный и часами стучит в дверь, не открывает ему и испытывает, кажется, удовольствие от его стука, который выводит из себя соседей по лестничной клетке. Физически здорова и ничем, кроме простуд, не болеет.

К визиту врача отнеслась вначале как к развлечению, затем посерьезнела, выставила мужа за дверь, отвечала на вопросы врача точно, лаконично. Держится и с врачом властно, уверенно. О сыне рассказывает объективно и суховато, говорит о его расстройствах, не стесняясь его присутствия; о матери сказала, с оттенком превосходства, что та спрашивает советов у других, она же, как когда-то ее бабка, «не спрашивает ни у кого, как ей поступать». Крупного сложения, с растительностью на верхней губе (С).

В данном случае на первом плане — брутально-эпилептоидные черты с властностью, деспотизмом, педантизмом и пр., существующие едва ли не с детства и с возрастом лишь усиливающиеся. Характерна рано проявившаяся склонность к доминированию — почти физиологическая потребность эпилептоидов. сужающая круг их возможных брачных партнеров: они ищут уступчивых, податливых исполнителей их воли и потом «коварно» жалуются на безволие и отсутствие «мужского» начала в своих избранниках. Отношения этой женщины с мужем носят сугубо эпилептоидный характер «сожительства-изгнания», «изживания-терзания жертвы», «войны до победного конца и морального уничтожения противника». При этом предусмотрительно соблюдаются приличия и «правила игры», позволяющие представить «перед лицом общественности» во всем виноватым мужа. Мать говорит, что она «ест мужа поедом», и, если тот уйдет, ее потребность «грызть» окружающих обратится на кого-нибудь другого.

Астенические расстройства и здесь идут рука в руку с вегетативными, но выражены они в меньшей степени. В детстве они едва намечены: она не любила выходить к доске, где у нее возникали неприятные симптомы напряжения. Очевидными эти жалобы делаются в 26—27 лет, на фоне производственной интоксикации и вызванной ею анемии: резкие мигренозные головные боли с гиперакузией, «дрожь и тряска» при ссорах с соседями (этот последний феномен, описываемый как: «всю трясет», «бьет как в лихорадке» и т. д. — особенно част среди лиц этой категории). Перемена места работы улучшила на время состояние, но в последние годы та же симптоматика возникает уже без видимых внешних причин, усиливаясь в период месячных. Теперь она тесно связана с эпилептоидной характеропатией и ее конституирует: огневая возбудимость, взрывчатость, дисфории естественным образом вплетаются в ткань психопатии и становятся «постоянными чертами личности».

(Отметим и здесь крупное сложение и гипертрихоз верхней губы: эти телесные «черточки» привязывают се личностную патологию к некоему «соматоэнцефалозу», который, не лишая ее ответственности за свои поступки, в какой-то мере снимает с нее вину, реабилитирует ее — если не перед близкими, то перед «психиатрическим Судом вечности».)

Набл.69. Мужчина 28 лет, брат описанной выше. Родился в срок, развивался правильно, был, со слов матери, «очень озорной и общительный». В 6 лет — кератит с угрожающим прободением роговицы. Болезнь считали следствием недоедания и в течение трех лет лечили в общеукрепляющих санаториях — воспалительные явления стихли, но осталась непереносимость яркого света. В армии был рецидив с резью в глазах — лежал в госпитале, был освобожден от стрельб. В школе учился средне, ленился. После 7 классов пошел учиться на токаря, но после армии, в связи с глазной болезнью, переменил профессию, стал геодезистом. Регулярно выпивает. Пьяный (со слов соседки) «необуздан», «не дает пройти», «станет в коридоре и с ухарским видом ждет», когда пожилой сосед-художник пройдет мимо: чтоб толкнуть его — хотя утверждает всякий раз, что тот задел его первый. Дважды задерживался милицией и осуждался на 15 суток (?) за хулиганство на улице. Предельно эгоистичен: «все для себя», любит красивые вещи, обставил за счет матери свою комнату новой мебелью, в то время как остальная семья довольствуется старой. Женился 2 года назад, жена миловидная, но отличается детскостью, «бездельница», внешне во всем ему подчиняется, но ничего по дому не делает: ссылается на головные боли, «не может» рано вставать, убирать места общего пользования; он попустительствует этому и поддерживает ее, несмотря на недовольство сестры; имеет особое влияние на мать и через нее добивается в семье преимуществ.

Рослый, мускулистый, с большой головой, относительно короткими ногами. Врача встретил неловко и нехотя, ходил взад-вперед по комнате, брался за одно, другое, раздражался, ответы давал принужденные, демонстративно односложные, безразличные и часто явно не соответствующие действительности. Сказал, что характер у него «сносный», а у жены «если и есть нервность, то самую малость» — беседа быстро закончилась из-за его явной неоткровенности и нарастающей враждебности. Когда добился своего и врач от него отступился, «сменил гнев на милость», заулыбался, оживленно обсуждал у себя в комнате с женой комическую сторону обследования, приветливо ухмыльнулся врачу на прощанье (С).

В данном наблюдении большую роль играет алкоголизм, который (как всегда в таких случаях) выявляет и усиливает симптомы эпилептоидии, и прежде всего— и без того свойственное ей расторможение влечений. Алкоголь производит такое действие как в состояниях острого опьянения (когда этот молодой человек делается особенно агрессивен, «дает волю рукам», попадает в поле зрения милиции), так и в более отдаленной перспективе — вследствие хронической алкогольной интоксикации. Характерно, что и пьяный он сохраняет патогномоничное для эпилептоидии стремление выглядеть всегда правым, выставлять себя в качестве не наступательной, а оборонительной стороны, восстанавливающей поколебленную справедливость: начинает ссоры, инициирует физические столкновения будто бы не он, а нарочно задевающий его старик-сосед. Обман здесь только частичный — лицемерие эпилептоида занимает лишь верхние этажи его сознания, в подвалах же его он и вправду верит в правоту своей карающей миссии: в данном случае в то, что старик провоцирует его своим высокомерием и пренебрежением и что таких людей необходимо при первой возможности учить и наказывать. Этот молодой человек, хотя и попадал в поле зрения правоохранительных органов, действует вовсе не слепо и безоглядно — он неплохой дипломат, что явствует хотя бы из того, что в этой семье, состоящей сплошь из властных и притязательных лиц, он всех обходит и добивается для себя особых выгод и преимуществ. Он использует для этого материнскую слабость и вызывает тем законное недовольство и противодействие сестры, что должно породить (если уже не вызвало) конфликт на семейном уровне. Астенического и пароксизмального ряда расстройств здесь нет. кажется, вовсе, но зато имеется персистирующий воспалительный процесс роговицы: замечено, что эпилепсии свойственно сочетаться с проявлениями иммунной недостаточности, также наследственной (см., например, у О. А. Васильевой); у матери последняя проявилась, возможно, в фурункулезе, у его покойного брата — в неизвестном и быстро прогрессирующем заболевании нервной системы. И здесь отмечена диспластичность телосложения.

Далее внук, сын дочери:

Набл.70. Мальчик 9 лет, мать описана в набл.68, отец — в набл.49. Родился в срок, ходить стал с года, говорить — с двух. Вначале будто бы произносил слова правильно, затем — хуже. В 2 года обнаружили дефект межжелудочковой перегородки сердца — с тех пор дважды предлагали операцию. В первые годы жизни — «нервный», неусидчивый; сейчас стал спокойнее, но по-прежнему чрезмерно впечатлителен, тяжело переносит пьянство отца и связанные с ним семейные отношения. Может обидеться «из-за пустяка»: так, когда тетка «в шутку» назвала его иным именем, без конца повторял: «Я человек, у меня есть имя». С другой стороны, ко многому относится безразлично — к тому, например, что до сих пор почти каждую ночь мочится в постель. В школе в первом классе, подготовленный матерью, учился хорошо, теперь во втором — хуже, «ленится». Стал «хитрить», скрывает положение школьных дел от матери, может соврать. Уроки быстро «надоедают», но может часами играть с соседским мальчиком в солдатики. Неразлучен с ним, с другими детьми общается меньше, неразговорчив, но в дворовых играх участвует: особенно любит футбол и играет в него, несмотря на запрет матери.

Предоставленный себе, молча сидит в углу, продолжает спокойно заниматься своим делом. На вопросы, обращенные к нему, отвечает односложно, оставляя некоторые из них без комментариев, дожидается, когда за него скажет бабка. Дефекты речи: не выговаривает многие сочетания звуков. Физически слаб, вял, медлителен, с ограниченной подвижностью из-за легко возникающей одышки. «Сердечный горб» (С).

В этом случае необходимо, конечно, учитывать тяжелое сердечное заболевание, а в отношении психического предрасположения — то, что отец описан выше как шизоид с хронической субдепрессией и симптоматическим пьянством. От органико-эпилептоидного круга расстройств здесь ночное недержание мочи и дефекты речи; возможно, наследственное отягощение усугублено врожденной патологией сердца (которая, в свою очередь, может быть следствием единого наследственного порока, лежащего в основе всего семенного страдания).

Случай брутальной эпилептоидии.

Набл.71. Женщина 45 лет. Москвичка. Отец — рабочий, в молодости — религиозный сектант, в последующем отошел от секты, был «мягкий, общительный, спокойный»; выпивал. Мать (все в оценке обследуемой) «мягкая».

С детства — физически развитая, крепкая. Училась посредственно и недолго. С 12 лет начала работать парикмахером. Месячные с 22 лет (годы с 16 до 20 пришлись на войну). Была на фронте, два года — на передовой. С этих лет раздражительна, вспыливает по незначительным поводам, с того же времени выпивает. По характеру всегда была «задиристая», бесцеремонная, насмешливая. В 23 года вышла замуж и через месяц ушла от мужа: не захотела подчиняться свекрови. Вскоре сошлась со вторым мужем, нынешним. В домашней жизни, в отношениях с соседями — сплетница, любительница позлословить, живо интересуется всем вокруг, завистлива. Успехи соседей воспринимает как личную и нестерпимую обиду: сильно и долго ругалась, например, когда узнала, что соседи строят сыну кооперативную квартиру. В постоянной ссоре с ними: везде где можно клевещет на соседку, с которой вместе работает. Постоянно в движении, готова ежеминутно вступить в пререкания, неусидчива. Ежедневно выпивает с мужем, которого тоже любит «уколоть», вывести из равновесия.

Рослая, высокая, мускулистая, с блестящими глазами, с размашистыми, уверенными движениями, грубоватым голосом, безапелляционным тоном. Часто смеется среди разговора — речь быстрая, оживленная, с постоянным напором эмоций. Всячески чернит соседку: называет ее «раскулаченной» (что не может быть правдой хотя бы потому, что ни та ни ее семья никогда в деревне не жили), дает ей голословные, все время меняющиеся и невыразительные клички: «дубовая», «ехидна» и т. д.. С удовольствием говорит неприятные вещи и мужу, охотно напоминает ему о том, что он нерусский (мордвин). Выглядит при этом неглупой, сообразительной, быстро схватывает суть ситуации, ведет беседу соответственно этому, «несерьезно», ни к чему не обязывающим образом, «не отвечает за свои слова», использует случай, чтобы лишний раз обругать соседку и задеть мужа (С).

И у этой женщины примечательны постоянный кверулирующий напор, властность, непереносимость чьего-либо авторитета, моторная расторможенность — равно как и высокая подвижность мыслительных процессов, которые, однако, все время «вертятся» вокруг одних и тех же тем: злословия и вербальной агрессии в отношении ее «врагов» и мужа, к которому она тоже стоит в привычной и воинственной оппозиции. Алкоголь развязывает ее влечения, но алкоголизм является здесь, как и в предыдущих и других сходных случаях, симптоматическим по отношению к фоновой психопатии. Характерен «обличающий», гиперсоциальный характер ее нападок на соседку, граничащих с клеветническими наветами: невинные по своим последствиям, они используют ту же фигуру «общественного врага», что и всякое другое эпилептоидное доносительство. Эпилептоиды, как известно, любят истину и готовы страдать за нее — она и про своего мужа говорит правду, которую трудно оспаривать: он действительно мордвин и, возможно, в самом деле говорит с акцентом (врач этого не заметил, но она, может быть, специально чувствительна к его произношению).

Далее — случай, описанный невольно кратко: я попал в эту семью в разгар пьянства сына этой женщины, в пылу разбирательств по поводу проданного им плаща (см. набл.172, 193, 194) — им всем было тогда не до меня и не до психиатрического освидетельствования. Во второй мой приход сын, напротив, уже неделю как не пил и меня, чтобы я не нарушил его шаткого душевного равновесия, наскоро выпроводили из квартиры. Я все же успел урывками собрать сведения, показавшиеся мне достаточно убедительными.

Набл.72. Женщина 54 лет, русская из Рязанской области, неквалифицированная рабочая, вдова. Всегда отличалась раздражительностью и вспыльчивостью. Смолоду беспокоил плохой сон и частые головные боли. Всегда была «злая», требовательная: ей нельзя было перечить, выходила из себя; черты эти обострились в климактерический период. Сама связывает ухудшение своего состояния с домашними ссорами, враждой с невесткой, которую «ненавидит»: в ней все раздражает, а всего более — ее природная беспечность и «распущенность»: та держится независимо, не хочет ни в чем идти ей навстречу, «хозяйничает» дома; от одного ее вида обследуемую «всю трясет». Обвиняет ее в пьянстве сына, та же возвращает ей упрек, говорит, что он пьет, «оттого что У него такая мать», от чего у обследуемой «мутится в глазах», ее охватывает бешенство, она «убить готова» невестку. Неохотно беседует с врачом — речь производит впе-?35чатление скудной, отрывистой. Более разговорчива и откровенна в общении с соседками: постоянно жалуется им на невестку и всячески ее чернит — «не знает другого разговора», «всегда помнит» о семейном конфликте. Врачи находят общий атеросклероз, связывают с ним ее нервность, но сын говорит, что она «всегда была такая, сейчас только хуже стала» (С).

Еще несколько случаев преимущественно брутальной группы вкратце.

Набл.73. Женщина 28 лет. Характеризуется всеми «склочной», любит злословить. В беседе выглядит оживленной, наговаривает на соседей по квартире, сообщает разного рода подробности их жизни, «присочиняет» по ходу разговора, «импровизирует». О себе почти ничего не сказала. Отношения в квартире самые напряженные (С?).

Набл.74. Женщина 57 лет, в прошлом квалифицированная рабочая. Всю жизнь была склонна кляузничать, интриговать, любила поссорить соседей, наговорить одним квартирантам на других, потом отказывалась от своих слов. Была энергичная, хозяйственная, быстрая в движениях — только в последние 2 года «начала сдавать»: врачи находят общий атеросклероз (С).

Набл.75. Мужчина 36 лет, рабочий. В детстве было ночное недержание мочи. До молодого возраста был очень подвижной, возбудимый, вспыльчивый, драчливый — в последующем стал спокойнее, уравновешеннее, но все равно: «с ним лучше не спорить — сделает по-своему». Регулярно выпивает: «без вина не может». После учащения пьянства делается особенно раздражителен (С?).

Случай более редкой «дефензивной» эпилептоидии — довольно, на наш взгляд, демонстративный.

Набл.76. Мужчина 39 лет. Москвич, русский. Отец — краснодеревщик, «строгий, но заботливый», работящий, умер в 64 года, страдал стенокардией; мать была «ему на пару», «такая же трудолюбивая». Было два брата: один умер в 44 года от инфаркта миокарда, другой — однояйцовый близнец, коротко описанный ниже.

Родился в срок, имел при рождении вес 3,2 кг. В детстве и молодые годы был неразлучен с близнецом, очень на него похожим, никогда с ним не ссорился. Оба плохо говорили до 8 лет, объяснялись между собой на особом, придуманном ими языке. В связи с речевым отставанием оба пошли во вспомогательную школу, занимались у логопеда — после двух лет занятий стали говорить лучше. В 11 лет, с началом войны, оба пошли работать, были учениками у отца. С 12 лет обследуемый увлекся техникой, мечтал стать шофером. По-прежнему все время проводил с братом: даже на свидания ходили вдвоем к сестрам-близнецам, тоже очень похожим друг на друга. Вместе служили в армии и, если одного за провинность сажали на гауптвахту, то другой в знак солидарности добивался того же. Пути их разошлись после демобилизации: обследуемый пошел учиться на водителя троллейбуса, а брат остался столяром и вскоре женился.

Еще в молодые годы отличался «сознательностью», с повышенной ответственностью относился к работе, к общественным поручениям. Если машина была неисправна, не доверял ее технику, сам рано утром приходил чинить ее. На протяжении многих лет — секретарь профкома троллейбусного парка: занимается этим не из тщеславия, но чтобы помочь сотрудникам, чувствует свою ответственность перед ними. Женат с 25 лет, в семейной жизни предельно послушен, уступчив, жена обращается с ним, в каких-то отношениях, наравне с сыном. Очень большое значение придает тому, что она с высшим образованием, врач, — постоянно помнит о разделяющей их дистанции и, чтобы хоть отчасти ее уменьшить, кончил вечернюю школу и учится в техникуме.

10 лет назад, не по своей вине, наехал на ребенка, нанеся ему тяжелые увечья. Непосредственно после происшествия был резко бледен, помогал вытаскивать мальчика из-под троллейбуса, в отделении милиции — глубокий обморок. Во время разбирательства «ходил сам не свой», не спал, «нервы были на пределе»; потом осталась «моральная тяжесть», остро жалел пострадавшего. Страха перед работой не было — напротив, мечтал поскорее «сесть за баранку», тяготился вынужденным простоем.

Считает, что меняется в последние годы: стал стеснительнее и чувствительнее — раньше был «боевее». Сейчас его ничего не стоит разжалобить, дает деньги нищим; его «прошибает слеза», когда он смотрит телевизор; расплакался и не мог остановиться, «по-настоящему» рыдал при посещении братской могилы во время рядовой экскурсии. Когда смеется с сыном, тоже не может иногда прервать смех — хотя он становится неприятен жене и она делает ему в связи с этим замечания. Совершенно не в состоянии обходиться без газет, чтение их стало для него настоятельной и неотложной потребностью: даже когда возвращается домой поздно ночью, должен прочесть всю газету от начала до конца — иначе не уснет. В последнее время — частые головные боли.

В беседе податлив, послушен, внушаем, отвечает на все вопросы без исключения — даже не справился о причине врачебного визита. Об окружающих склонен говорить в восторженных тонах: теща «замечательная», соседка замечательная тоже. Не выглядит при этом эйфоричным, но говорит скорее с ноткой грусти, с «меланхолической проникновенностью» и одухотворенностью. Астенизируется в беседе: делается все более сентиментален, растрогался, «расчувствовался» — затем вовсе смешался и умолк от волнения, беспомощный и «потерянный» (С).

(Близнец родился с весом 1,2 кг, о нем думали, что он не будет жить, но он в 15 мес. сравнялся с обследуемым в росте и весе. Братья всегда были схожи характерами — в последнее время тот тоже меняется, но несколько иначе: становится все более вспыльчивым и раздражительным, что брат связывает с неблагоприятной домашней обстановкой: жена любит уходить из дому, а он остается с ребенком и занимается хозяйством.)

Это описание близко к дефензивной эпилептоидии старых авторов. Сущность последней — в особого рода самоуничижительной экзальтации, овладевающей психикой и готовой каждую минуту вылиться наружу, в подвижничестве (не столько деятельном, сколько декларативном, словесном, восторженном, проповедническом). В век Ф. М. Достоевского такая настроенность естественным образом сливалась с утрированной религиозностью — в годы, когда проводилось исследование, церковь была не в чести, ее место в какой-то мере заняли властные структуры. Для эпилептоидов, с их врожденным конформизмом и гиперсоциальностью, эта, внешняя, сторона дела имеет самое существенное значение — естественно поэтому, что чувства их рядились в то время в другие одежды и общественное рвение проявлялось в иных, хотя тоже общепринятых, поведенческих рамках. Говоря иначе, наш обследуемый, вместо того чтобы стать Алешей Карамазовым или церковным старостой, сделался образцовым секретарем профкома. Не следует преувеличивать размах и объем его благотворительности, которая в таких случаях носит почти символический, условный, если не «показной», характер. Первичен и абсолютен здесь сам экстаз — он провоцируется зрелищем чужой боли и страданий и, «преодолевая» его, парадоксальным образом движется далее к своей следующей фазе — картине всеобщей радости, обновления и слез счастья, где такой эпилептоид чувствует себя едва ли не главной движущей силой космического процесса и в конечном итоге — центром мироздания. Этот человек легко плачет при просмотре мелодрам или посещении братских могил не потому, что так остро жалеет тех или иных частных лиц, а оттого, что подобное зрелище служит ему пусковым механизмом его любимого состояния души, аффективного пароксизма, каждый раз одинакового, совершающегося с определенной последовательностью, независимо от причины, его непосредственно вызвавшей.

Соответственно этой сочувственной, сострадательной аффективной доминанте, этот человек не властен и не деспотичен, как брутальный эпилептоид, но напротив — демонстративно покорен, подчиняем в семейных отношениях, не алчен, но принципиально бескорыстен, раздает милостыню и т.д.

В этом наблюдении, как и в других случаях дефензивной эпилептоидии, прослеживаются и черты, роднящие ее с основным, брутальным вариантом. Это прежде всего — педантизм, гиперсоциальность, красной нитью проходящая через все сознательное бытие этого человека, рабское следование стереотипу вещей, привычек, внешнему порядку, букве закона и газеты (она воспринимается такими лицами как ежедневный циркуляр, издаваемый властными органами для принятия всеми прочими к руководству и к сведению). Из пароксизмальных и «органических» расстройств здесь: глубокий и длительный «обморок» после психотравмы, долгое отставание в речевом развитии — слишком грубое, чтобы его отнести за счет одной близнецовой специфики, и легкий налет пограничной, «простодушной», дебильности, сближающий подобные случаи с олигофренным полюсом патологии.

В движении этой психопатии во времени можно отметить два ряда фактов. С одной стороны, приближение этого типа к брутальному эпилептоидному варианту, выражающееся в усилении педантства, в появлении дисфорических и морализирующих нот — проявившихся, например, в его осуждении невестки; с другой, и как бы параллельно этому — нарастание раздражительной слабости с почти органическим «недержанием аффектов»: его смех и слезы приобретают неуправляемый характер и не случайно так раздражают супругу-доктора. Можно напомнить здесь, что различают насильственный плач двух видов: один — тот, что наблюдается при двухсторонних корковых очагах в клинике псевдобульбарного паралича, второй — будто бы наблюдающийся при определенных поражениях зрительного бугра и гипоталамической области (см. сводку у Г. А. Машановой с соавт.). При первой, более грубой, форме имеют место собственно насильственный плач и смех, при второй, более мягкой — «неспособность остановиться», закончить смех или плач, изначально адекватный обстоятельствам; в нашем случае имеет место нечто сходное с этим последним вариантом. Говоря иначе, движение эпилептоидной психопатии здесь сохраняет и на своих отдаленных этапах сходство с прогрессирующим неврологическим страданием — конечно, в виде его бледной, «снятой», «функциональной» тени.

Далее его сын:

Набп.77. Мальчик 12 лет, сын предыдущего лица. Мать спокойная, выдержанная, ничем психопатологически не примечательная. Родился в срок, с весом 2,5 кг, быстро набрал весовую норму. С детства непоседливый, неусидчивый. После кори в 6 лет резкие и неожиданные приступы головных болей, во время которых бросал то, что держал в руках, бледнел, плакал, звал на помощь. Помогали грелки на голову: засыпал после них на 2—3 часа. В течение трех лет такие приступы были частыми, возникали после «волнения», не ходил из-за них в кино. В детском саду его в наказание заперли в чулане — после этого начал заикаться. Заикается при волнении и теперь — стеснителен, застенчив, легко краснеет. Со знакомыми общительный, доверчивый, непосредственный. Мать считает, что он медленно взрослеет, хотя по-своему смышлен и в умственном отношении достаточно развит: в нем, с ее слов, «слишком много детства». По-прежнему чересчур подвижен: в школе начинает «крутиться» уже на первом уроке Увлекается подвижными видами спорта, приходится запрещать посещение секций, где он «все забывает» и «пропадает до вечера». При переутомлении и если долго не ел — головные боли, такие же, как прежде; во сне дергает ногами.

Бойкий, верченый, без заметной стеснительности; послушно и коротко отвечает на вопросы, ничем внешне не примечателен (С).

У мальчика — характерные приступы головных болей: острых, пронзительных, ланцинирующих — с побледнением лица, отшвыриванием того, что было в руках, часто завершающиеся непреоборимым сном; а также: заикание, мышечные разряды и движения во сне, дневная гиперкинезия и, возможно — отмечаемая матерью задержка в эмоциональном развитии.

Еще один (вкратце) случай преимущественно дефензивной эпилептоидии с вязкостью, торпидностью и психастеническими чертами.

Набл.78. Мужчина 43 лет, рабочий, русский. С детства медлителен, нерасторопен, немногословен, стеснителен. Краснел у классной доски и в других ситуациях, когда находился в центре общего внимания. Очень любил природу, был готов проводить целые дни у реки, в лесу и сейчас регулярно ездит на рыбалку. В последнее время все больше «интересуется политикой», что выражается в ежедневном и пристрастном чтении газет, которые ждет с нетерпением: новости из разных стран воспринимает как свои собственные. Ревнует жену; в домашних отношениях неразговорчивый, жесткий, молча сердится и стоит на своем, злопамятен. При посещении врача предоставляет ей вести беседу, сам говорить избегает: не то «стесняется», не то «важничает»; речь короткая, уклончивая, ответы звучат витиевато. Избегает смотреть на врача: лишь иногда глядит в его сторону — мельком и как бы украдкой. О себе так ничего и не рассказал (С?).

Эпилептоиды-психастеники, психастеники с органикоподобной медлительностью и вязкостью аффектов и мышления, отличающиеся сочетанием робости и упрямства, легко и густо краснеющие, молчаливые, ревнивые, увлекающиеся «политикой», любители газет — составляют, по-видимому, особый подвид «органических психопатов», на котором мы не можем здесь останавливаться.