В конце ноября я вдруг выяснил, что зима на рязанской земле такая же снежная и суровая, только наступает заметно позже, чем в Сибири. Это была неприятная новость. Снегу навалило много и быстро. Четвертый батальон убивался каждое утро на плацу. Нашему взводу досталось по площади меньше, чем им, но в расчете квадратных метров на курсантскую душу, пожалуй, еще и больше. После обильного снегопада приходилось выходить вместо зарядки на уборку всем взводом, но времени все равно не хватало.

Еще хуже обстояли дела, когда снег падал днем либо сыпал с утра и до вечера. Тогда чистка прилегающей к плацу территории начиналась сразу после ужина, а могла продолжиться и после отбоя.

Так было и в этот раз. Капитан Селуков уже обжился в роте, но почти каждый раз приходил к вечерней прогулке и оставался на поверку. Четвертому и третьему курсам приходилось туго после вольницы с бывшим командиром роты. Иван Фомич спуску им не давал и выгонял на вечерние мероприятия, невзирая на сроки службы и прочие заслуги перед ротой. Старшие курсанты прятались по закоулкам, ротный их вытаскивал и бесцеремонно отправлял на улицу. Началось ожесточенное противостояние, в котором борьба велась с переменным успехом.

Прогулка только что прошла, Селуков пребывал в благодушном настроении. Он понимал, что излишней жесткостью можно только испортить отношения с личным составом, и время от времени по-отечески смягчал требования. Сейчас он стоял перед строем и рассказывал что-то интересное о своей службе в уссурийской бригаде.

Рассказчик он был хороший, и курсанты хохотали, отзываясь на его очередную армейскую байку. Смеялись все, кроме нас, первого курса, потому что нам еще предстояло идти убирать от снега свою территорию. Хотелось побыстрее выйти и, соответственно, быстрее вернуться, а ротный и не думал заканчивать.

Наконец, судя по сюжету, дело шло к завершению. Се-луков, чтобы подчеркнуть неожиданность окончания сюжета, звонко ударил ладонь о ладонь и громко произнес: «И тут… бздынь!» Вот! Это был момент истины. В одну секунду все поняли, что из «Амбы» Иван Фомич стал «Бздынем».

Никто уже и не помнит, что он рассказывал тогда до этого возгласа и что говорил после, но это слово «бздынь», ставшее его прозвищем, помнят все курсанты девятой роты, несмотря на то, что с тех пор прошло уже сорок лет. Более того, уверен, это слово знают и те курсанты, что сейчас учатся в батальоне спецфакультета училища. Помнят и самого Ивана Фомича Селукова.

Потом была уборка территории. Ближе к полуночи, когда уже были перелопачены тонны снега, мы пошли на перекур. Пустовавший первый этаж казармы как нельзя лучше подходил для этого. Мокрые от пота и снега, расселись на полу вдоль обшарпанной стены, чуть отдышались и запели. Мы уже привыкли к постоянному недосыпу и поняли: много ли спишь или мало, все равно свободная минутка отдавалась сну. Если его не было, то занимались делом, на тот момент порученным, а когда работаешь, о сне просто не думаешь. Но отдых и разгрузка тоже были необходимы, способов для этого было немного, и мы всем взводом дружно затянули:

Не смотрите вы так сквозь прищур своих глаз, Джентльмены, бароны и лЭди! Я за двадцать минут опьянеть не смогла От стакана холодного бренди. Ведь я институтка, я дочь камергера, Я черная моль, я летучая мышь. Вино и мужчины — моя атмосфЭра! Приют эмигрантов — свободный Париж!

Очень нам нравилась эта песня, и тогда я не знал, что ни Аркадий Северный, ни Гулько, ни какой-либо другой исполнитель шансона не имели к ней авторского отношения, а поэтессе Марии Николаевне Волынцевой, которая жила в Париже, на тот момент исполнилось семьдесят восемь лет.

Я сказала полковнику: «Нате, берите! Не донской же валютой за это платить. Вы мне франками, сэр, заплатите. А все остальное — дорожная пыль!» Ведь я проститутка, я фея из бара, Я черная моль, я летучая мышь. Вино и мужчины — моя атмосфЭра! Приют эмигрантов — свободный Париж.

Дальше мы слов не знали и перешли к другой песне:

Напишу через час после схватки, А сейчас не могу, не проси. Эскадроны бегут без оглядки, Мертвецов унося на рыси. Нас уже не хватает в шеренгах по восемь, Офицерам наскучил солдатский жаргон. И кресты вышивает последняя осень По истертому золоту наших погон.

Потом мы уже вошли в раж и продолжили песнопения:

А в сумерках кони проносятся к «Яру» [3] … Ну что загрустили, мой юный корнет? А в комнатах наших сидят комиссары И девочек наших ведут в кабинет. Над Доном угрюмым идем эскадроном, На бой вдохновляет Россия-страна. Раздайте патроны, поручик Голицын, Корнет Оболенский, надеть ордена! Ах, русское солнце — великое солнце, Корабль-император застыл, как стрела… Поручик Голицын, а может, вернемся? Зачем нам, поручик, чужая земля?

Пели по одному куплеты-припевы, а то и по несколько строк, потому что слов или не знали или знали еще плохо.

Наша жизнь — не игра, Собираться пора, Кант малинов И лошади серы. Господа юнкера, Кем вы были вчера? А сегодня вы все — офицеры. Господа юнкера, Кем вы были вчера?

Была и вовсе, с позволения сказать, песня, когда кто-то один вдруг кричал: «Бидон!!» Остальные подхватывали хором: «Бежали бабы за кордон. Они бегут, бегут бегут, а их………» И опять восторженным диким криком: «Бесплатно!!»

Военный шансон был очень популярен в нашей роте. Если посмотреть внимательно, то песни были глубоко патриотичными, но подчеркивали приверженность отнюдь не к советской власти и России, а к царскому офицерству, их достоинству, чести. Этот репертуар мы быстро переняли от старших товарищей.

Я не зря сейчас так обстоятельно заострил на этом внимание. Удивительная атмосфера царила тогда в нашей роте. Мы презирали замполитов-комиссаров, а идеалом для нас был царский или белогвардейский офицер. Об этом никто не говорил вслух, но так оно и было. Может быть, поэтому старший лейтенант Невмержицкий, который манерами и поведением напоминал царского офицера, так легко и быстро вписался в коллектив и был уважаем и любим всеми?

Выпускник 8-й роты РВВДКУ 1976 года лейтенант Невмержицкий после выпуска остался в училище командовать взводом курсантов 9-й роты. Командовал сначала 1 м, а затем 4-м взводом. С 1981 по 1985 год командовал 13-й ротой 5-го батальона РВВДКУ, затем ушел в войска. С 1985 по 1995 Николай Иванович занимал должности командира роты, командира отряда и заместителя командира 12 ОБрСпН сначала Закавказского, а затем, после вывода бригады в Асбест, Уральского военного округа. С 1995 года проходил службу в Главном управлении ГШ ВС РФ. Выйдя в запас, трудился в службе безопасности ОАО «Газпром». Кавалер двух орденов Мужества, выпускник 8-й роты РВВДКУ, полковник Николай Иванович Невмержицкий умер 11 октября 2013 года. В московском метро у него остановилось сердце. Похоронен на Николо-Архангельском кладбище.

Курсанты третьего курса на смотре художественной самодеятельности даже поставили отрывок из пьесы «Интервенция», в котором не было ничего общего с первоисточником. В постановке фигурировали заидеологизиро-ванные до истерики «красные», разухабистые и коварные махновцы, честные и благородные белогвардейцы. Я, честно, ума не приложу, как это мог пропустить политотдел училища и почему нам такое сходило с рук? Замполита у нас не было никогда, и это тоже осталось загадкой. Позже и в боевых частях институт замполитов рот был также упразднен, за исключением отдельных рот и 3 Гв. ОБрСпН в ГСВГ.

Старший лейтенант Невмержицкий Н.И.

Эти песни пел курсант третьего курса Китаев, наш Витя Грузд и многие другие, однако все они и рядом не стояли с нашими братьями-близнецами Лавровыми. Эти пели профессионально, и шансон не был их коньком.

Чаще это была красивая эстрадная музыка из репертуара композитора В. Мигули. На концерте училищной художественной самодеятельности они проникновенно исполняли песню «Солдат», аккомпанируя себе на гитаре и дудочке-свирели. Когда начинали петь припев:

Ты же выжил, солдат, Хоть сто раз умирал, Хоть друзей хоронил И хоть насмерть стоял… —

начальник училища генерал Чикризов плакал, плакали и приглашенные ветераны и даже суровый полковник Аших-мин не выдерживал. И это не фигура речи, действительно по их щекам катились слезы.

Однако даже такая популярность не спасла братьев Лавровых — одного от дисбата, другого от исключения из училища. Впрочем, Саша и Сергей быстро разочаровались в романтике разведки, и этот тяжелый труд оказался не для них.

Уверен, что самоволки были не такой уж необходимостью, уличные драки — несдержанностью, а тем более гульба — внутренней потребностью (алкоголиков не было), но лишь юношеским подражанием романтическому образу жизни молодых юнкеров и подпоручиков давно ушедших времен царской России.

Знаю, что все это сохранилось в сердцах уже убеленных сединами подполковников и полковников, моих однокашников, и до нынешних дней.

Мы были лучше и честней, Мы нашу жизнь, как песню, пели. И над могилами друзей Который год поют метели. Уютный дом и тишина Нам доставались в жизни редко. У нас с тобой — одна война, Одна профессия — разведка [4] .

Это была, пожалуй, одна из главных наших песен. Даже более любимая, чем «Синева». Теперь, когда могилы обрели конкретные места, а таблички на них — вполне реальные имена друзей, эта песня получила особый смысл — воспоминание.

Борьба со снегом продолжалась несколько дней. Мы победили, но и наши силы оказались не беспредельны. Очередным утром наше отделение расселось в китайском классе, вошла Валентина Алексеевна и увидела… наши спящие тела, упавшие головами на столы. Малеева села за стол и молчала. Однажды с трудом подняв голову от фуражки, я заметил ее жалостливый взгляд.

Валентина Алексеевна дала нам выспаться за первый час занятий, а затем мы проснулись, и она стала давать нам новый материал за последующие полторы пары. Домашнее задание не спрашивала.

После обеда, когда мы вернулись с приема пищи и все курсанты занимались своими делами перед чисткой оружия, в расположение ворвалась Малеева. Не обращая внимания на окружающих, она ринулась в кабинет командира роты. Через пятнадцать минут она выскочила оттуда с покрытым красными пятнами лицом и покинула казарму.

Еще через минуту раздалась команда дневального: «Второй взвод строиться!»

Ротный шел в сопровождении старшины Судакова по прозвищу «Цандер», что в переводе с французского означало «судак». Иван Фомич не так давно снял с должности Быкова и назначил Игоря.

Правда, между этими двумя событиями старшиной роты успел побывать курсант Чернега по прозвищу «Сэм», который отличился тем, что сводил в «самоход» всю роту. Иными словами, построил личный состав повзводно, вручил первому и замыкающему курсантам сопровождения, как положено, красные флажки, скомандовал «шагом марш!» и повел роту к выходу. Дежурный по КПП, никак не ожидавший такой наглости, открыл ворота, и мы, дружно маршируя, направились на улицу Подбельского — своего рода рязанский Арбат. Там последовала команда «разойдись», было назначено время сбора, а дальше первый и второй курс отправились в кино, третий и четвертый — по своим делам.

До генерала этот сэмовский поход не «дошел», но Се-лукова таким образом обмануть было невозможно, и Чернега был немедленно снят с должности без особых последствий, однако. Этим он был вписан в анналы истории девятой роты.

Выпускник 1-го взвода 9-й роты л-т Александр Яковлевич Чернега после выпуска служил в 40-м отдельном дисциплинарном батальоне СибВО в Бердске, откуда в 1979 году прибыл в Белорусский военный округ на должность командира 2-го взвода 80-й отдельной разведроты Витебской дивизии ВДВ. С 1979 по 1981 проходил службу в ДРА сначала в 80-й разведроте, в затем в 317 Гв. ПДП 103 Гв. ВДД.

Мы, второй взвод, переминаясь с ноги на ногу, ожидали развития событий. Селуков выглядел смущенным. Он долго ходил вдоль строя своей кошачьей походкой, закинув руки за спину. Потом остановился, подошел к четвертому отделению, пристально посмотрел в глаза каждому из нас и произнес, обращаясь к старшине: «Игорь Валентинович, «китайцев» на ночные работы не назначать». Потом развернулся на каблуках и ушел.

Старшина Судаков был глубоко уважаем всеми курсантами. Всегда спокойный и выдержанный, он никогда не позволял себе издевок по отношению даже к первому курсу. Основной его чертой была справедливость. Подтянутый, аккуратный, в тщательно отутюженном обмундировании, для меня он на все время службы остался образцом ношения формы одежды. Иван Фомич обращался к нему исключительно по имени и отчеству.

Распоряжение ротного, конечно, осталось невыполненным, ибо таковое было невозможно, однако ночные работы для всего взвода резко сократились.

После окончания училища попал служить в 9-ю бригаду, г. Кировоград. Затем окончил курсы контрразведки КГБ СССР. Уволился в запас из СБУ Украины в 1994 году в звании полковника.

Несколько курсантов нашего взвода были зачислены в команду училища по пулевой стрельбе. Однако спортивная карьера некоторых из них, например, Игоря Скир-ты, драматически завершилась под Новый год. Несмотря на младенческий курсантский возраст, который к тому моменту составил всего три месяца (карантин не в счет), половина нашего взвода решила скрытно отметить праздник на первом, нежилом, этаже нашей казармы. Я тогда стоял дневальным по роте, поэтому повествую о случившемся со слов одного из участников. Купив пару бутылок водки, тайно собрались в полной темноте одного из помещений первого этажа. Водка только пошла по кругу, и в тот момент, когда Скирта, закинув голову, в позе трубача уже приготовился сделать первый глоток, неожиданно зажегся свет, и в дверях стоял дежурный по училищу — руководитель команды по стрельбе. Курсанты были с позором изгнаны из такого теплого местечка. Ну что ж… молодые были, необученные — не выставили боевое охранение, но выводы сделали еще до начала занятий по тактико-специальной подготовке.