Подполковник Александр Александрович Заболотный был назначен на должность начальника отдела специальной разведки разведуправления ЗабВО, кажется, ещё в 1981 году. С тех пор он частенько бывал в нашей части. Всю сознательную жизнь он отдал спецназу. Отлично знал, что это такое есть. Около пяти лет успешно командовал кировоградской бригадой и в том числе поэтому пользовался всеобщим уважением. Штабная должность его утомляла, и, по его собственным словам, он приезжал к нам, «чтобы отдохнуть». Каждый приезд не сопровождался «поиском блох». Александр Александрович, как мог, помогал обустраивать жизнь и быт. Участвовал в боевой подготовке. С удовольствием сопровождал группы во время «подыг-рышей» и, конечно же, вместе с бригадой совершал парашютные прыжки. Для офицера штаба округа это был из ряда вон выходящий случай.

Каждый парашютный прыжок сопровождался, как правило, долгим ожиданием. Ждали, когда наступит рассвет, ждали, когда стихнет ветер, когда разъяснится, когда прилетят вертолёты. В мою бытность только в 1981 году прыжки совершались с Ан-2 и военно-транспортного Ан-12, в другие годы — с вертолётов МИ-8 и МИ-6. Если летом ожидания позволяли выспаться и отдохнуть, то зимой это превращалось в настоящую пытку.

В центре командир части полковник Иванов, справа представитель разведотдела округа полковник Заболотный, слева подполковник Астахов

Однажды зимой во время такого ожидания упал боец. Пульс не прощупывался, дыхания — визуально — не было. Сперва подумали — помер. Сняли с него парашют и отнесли в санитарную машину. Оказалось, живой, только температура тела от длительного переохлаждения опустилась почти до 30 градусов, и он потерял сознание.

В тот день, 23 июля, ожидание было уж слишком долгим. Это событие зафиксировано в моей книжке учёта парашютных прыжков. Скорость ветра до 15 метров в секунду, более чем в три раза превышала допустимую, и после обеда стало понятно, что очередной прыжковый день прошёл впустую. Александр Александрович посовещался с комбригом и заместителем по ВДС, затем подошёл к группе офицеров и бодрым голосом спросил:

— Ну что, мужики, прыгать будем?

— Да!!! — дружно заорали мы в ответ.

Бравада и шуточки военных дяденек порой выходят за грань здравого смысла. Однажды пилоты самолёта АН-12 опасно пошутили. Дело в том, что после выброски очередной партии парашютистов камеры стабилизирующих парашютов остаются в самолёте. Для того чтобы их вернуть, бортинженер просто делает из них большую связку и выбрасывает через рампу, грузовой люк, на площадку приземления, перед тем как самолёт ляжет на обратный курс. На этот раз летчик метнул тяжёлый тюк прямо на командный пункт управления прыжками. Бросок получился настолько точным, что, к всеобщему удовольствию, заставил командование части спасаться бегством, а ведь стоило задеть кого-либо, и летальный исход был бы неизбежен.

В другой раз АН-2, едва оторвавшись от земли, круто пошёл в небо с глубоким разворотом. Затем сделал ещё пару умопомрачительных виражей. Парашютисты пришли в себя, лишь когда самолёт вышел на боевой курс. На вопрос: «Он чё у вас, е…у дался?!» — один из лётчиков ухмыльнулся и ответил: «Не-а, его недавно с истребителей списали».

На рисковый прыжок отбирал лично заместитель командира бригады по ВДС майор Никифоров. Его скрупулёзная придирчивость была понятна и оправдана при выполнении им своих прямых обязанностей, но в повседневной службе сильно раздражала. На прыжок стремились все, хотя некоторые потому и рвались, что точно знали — их не возьмут.

Насколько это опасно, я вдруг понял, когда до земли оставалось менее ста метров. Именно тогда стала ощущаться горизонтальная скорость приземления. Это было эквивалентно автомобилю, который мчится со скоростью не менее шестидесяти километров в час. Я развернулся точно по ветру. Чем меньше была высота, тем быстрее бежала земля под ноги и тем становилось страшнее. Сгруппировался и после жёсткого удара о землю, как учили, сделал кульбит через правое плечо. Кубарем, прокатившись по земле, погасил горизонтальную скорость, но ветер вновь подхватил мой купол и потащил по земле. Тут мне повезло. Рядом оказался боец с площадки приземления. Он ухватился за стабилизирующий купол и занёс его против ветра. Всё. Парашют погас, и можно было вставать. С некоторым опасением я поднялся. Руги и ноги были целые.

Из всего потока наименее пострадавшими оказались я и Коля Старченко. Ободранные колени и локти — не в счёт. Мою голову спас добротный кожаный летный шлем, который мне во время «крайнего» отпуска подарил мой школьный друг Игорь Фёдоров. В ту пору он был морским лётчиком. У Бори Месяцева «выскочило» плечо. Сам Заболотный сломал ногу. Санитарная машина загрузилась «отважными парашютистами» и отправилась в яснинский госпиталь. Там пострадавшие веселились и гордо похвалялись, что такой результат обычно бывает после каждого прыжка. Медсёстры пугались и верили.

Летний сезон завершался рядом прыжков с задержкой раскрытия 20, 40 и 60 секунд. Допускались офицеры и прапорщики с достаточным опытом. Для этого каждому парашютисту необходимо было иметь секундомер — вещь по тем временам дефицитная. Поэтому предъявляли, что только можно было соотнести с посекундным отсчётом. Часы с секундной стрелкой и без оной. Кто-то продемонстрировал секундомер без стрелки. Майор Никифоров понимал, что его надувают, но делал вид, что верит. При этом умело распределял парашютистов внутри каждого потока в зависимости от веса тела, опыта и реального наличия приборов отсчёта времени. Первым всегда был спортсмен — член сборной части по парашютному виду спорта. У него были специальные высотомер и секундомер. Он точно по времени открывал купол, а затем вслед за ним остальные. Каждый последующий внимательно наблюдал за предыдущим. Не обошлось без некоторых эксцессов. Кого-то крутило в воздухе, кто-то не выдерживал минутного падения. Я по неопытности никак не мог научиться правильно дышать — сильный поток воздуха забивал рот. Однажды во время свободного падения почувствовал чувствительные уколы по лицу и решил, что это град начался, — оказалось, мелкий дождичек.

После завершения прыжков пришло время учений. Как всегда, группы снаряжались на подыгрыш соединениям округа. Во время одного из выходов мне случилось проспать трое суток на подступах к военному аэродрому. Бойцы добросовестно считали количество взлётов и посадок самолётов, авиационной и наземной техники. Определили местоположение и координаты офицерского общежития. Как известно, лучший способ нейтрализовать работу военного аэродрома — это вывести из строя лётный состав. В свою очередь, наиболее эффективно — взорвать место проживания.

Всю добытую информацию с определённой периодичностью радисты отправляли в Центр. За трое суток прекрасно отдохнули, отоспались и заодно успешно выполнили поставленную задачу. Жаль, что такое выпадало нечасто.

Через пару недель для работы с 36-й армией было выделено пять или шесть групп. Эту команду возглавил подполковник Заболотный. В этот раз специального подбора не было, и группы вышли в штатном составе. Были приданы радисты, хотя, как выяснилось позже, сеансов связи не предполагалось. Александр Александрович привел колонну машин с группами как можно ближе к штабу армии и скрытно разместил в лесу. Конкретную задачу ещё не ставили, но мы понимали, что предстояло просто нагадить сухопутным штабистам. Радовало, что не предполагалось ни изнуряющих многокилометровых переходов, ни «рваных» марш-бросков, ни прочих физических перегрузок.

Мне достался штаб дивизии. Офицером, ответственным за подготовку группы, был назначен капитан Рудой. Задача Юры была минимальна — скрытно доставить нас к пункту дислокации дивизии. Его полевая форма одежды в сумерках не позволяла определить принадлежность к роду войск. Несколько километров да места организации налёта — а именно это было нашей наипростейшей задачей — группа преодолела на дне кузова ЗИЛ-131.

Небольшое осложнение возникло рядом с КПП дивизии. Здесь мы должны были скрытно покинуть машину и укрыться в лесу. Однако движение по дороге оказалось слишком оживлённым. Автомобилю пришлось остановиться и ждать, пока дорога не опустеет. Капитан Рудой распорядился поднять капот, чтобы сымитировать поломку. Тут же проходящие машины «противника» начали останавливаться и предлагать помощь. Юра бодрым голосом отказывался, а водитель, для полной достоверности, принялся менять ремень генератора.

Наконец, выбрали момент, скользнули на обочину и укрылись в кустах. Несколько сот метров пришлось преодолевать со всеми мерами предосторожности. В такой близости от расположения «противника» могла произойти любая неожиданность. Именно так и случилось, но об этом чуть позже.

Активные действия предполагалось начать не ранее часа ночи, поэтому образовалось время для отдыха. В назначенное самому себе время я решил лично провести доразведку объекта. Для этого был необходим ещё один разведчик. Все бойцы дружно бросились напрашиваться ко мне в напарники. В том числе и основной радист. Радистам редко когда доставалось что-либо интересное. Как правило, их задача была находиться в безопасном месте и чётко обеспечивать связь. Радистов в группе было всегда двое. Один основной и запасной — стажёр.

Я внимательно посмотрел на рослого, под два метра сержанта и решил, что такой крепкий хлопец в расположении «противника» очень может пригодиться. Старшим остался младший сержант Токмаков, а мы с радистом двинулись в сторону штаба дивизии. Несмотря на глубокую ночь, палаточный городок жил обыденной жизнью. Неожиданно впереди возник замаскированный БТР. Мы тут же упали ничком и начали передвигаться буквально по нескольку сантиметров. Здесь непременно должен был быть охранный пост. Так оно и оказалось.

Звонко скрипнул люк, тут же из десантного отсека выбрался боец в танковом шлеме и с автоматом за плечом. Он двигался прямо на нас. Можно было бы подумать, что солдат нас увидел, но слишком уверенно тот шёл. При этом подозрительно начал расстёгивать ширинку. Когда оставалось меньше метра, мне ничего не оставалось сделать, как подняться прямо перед ним. Радист последовал моему примеру.

Солдат замер, а его ноги начали подгибаться. Сержант подхватил пленного двумя руками и, как тряпичную куклу, понёс вглубь леса. Удалившись на безопасное расстояние, мы присели на землю, и только тут пленный начал приходить в себя. Он обрёл, наконец, дар речи и взмолился:

— Мужики, мужики, вы кто? Вы чьи? Отпустите меня.

Спецназовская прыжковая «мабута» позволяла думать о принадлежности к армии вероятного противника. Уж очень она напоминала американскую форму «зелёных беретов». Высокие «берцы» и необычное, для того времени, кепи лишь усиливали впечатление.

Первым делом сержант забрал у бойца автомат и стянул у него с головы танковый шлем. Вытащил документы и протянул мне. Скоро выяснилось, что солдат уже готовился к увольнению в запас, а до этого момента обслуживал дизель-генератор. Иными словами, обеспечивал штаб дивизии в полевых либо аварийных условиях электроэнергией. Служить ему оставалось около двух месяцев, и любой «залёт» отдалял возвращение домой. Тут у меня возник план. Взамен на конфискованные документы и оружие боец должен был вернуться в расположение, отключить дизель-генератор, снять магистральный кабель и принести его нам. Наш пленный безропотно согласился. Он вполне понимал, что если документы после взыскания ему восстановят, то за утерю оружия ему могло грозить уголовное наказание.

Радист остался охранять солдата, а я отправился к ядру группы, чтобы отдать дальнейшие распоряжения. Допрос вёлся по всем правилам, отдельно от основного состава разведчиков, так чтобы допрашиваемый не имел возможности определить ни численность группы, ни её месторасположение.

Постановка задачи на налёт много времени не заняла. Сигналом к началу нападения должно было послужить отключение электричества. Старшим остался Токмаков, а я предполагал продолжить заниматься с нашим пленным. Это было достаточно ответственно — встретить его и вернуть оружие, документы. Неизвестно, кого он мог привести с собой. Проще всего было бы бросить все его ценности и уйти, но что-то мне мешало так сделать.

Через несколько минут тарахтенье дизель-генератора прекратилось и свет погас. Ночная тьма тут же откликнулась возмущением, криками и матами офицеров штаба дивизии. Почти сразу раздалось дикое улюлюканье, дружная пальба холостыми патронами, изредка хлопали взрывпа-кеты. Ещё через несколько минут всё стихло.

Наступал самый напряжённый этап. Мы с радистом сидели в том месте, где расстались с пленным, и ждали. Наш завербованный агент вернулся один и с трофейным кабелем. Мы честно, как договаривались, вернули ему оружие и документы и проследовали на запасной пункт сбора. Удивительно, но собрались все и в короткие сроки.

В этом ночном хаосе на незнакомой местности немудрено было потерять ориентацию. Прихватив трофейную бухту кабеля, направились на запасной пункт сбора, который был назначен в том месте, где высаживались из машины.

Юра Рудой подоспел вовремя, и мы быстро разместились в автомобиле. До обеда нам дали время для отдыха, а затем Заболотный провёл разбор действий групп, где в мой адрес было сказано несколько добрых слов. Похвала такого уважаемого офицера не могла не порадовать.

В пункт постоянной дислокации вернулись уже затемно. Возле офицерского дома дежурил вооружённый патруль. Оказалось, что в доблестной 36-й армии случилось происшествие. Часовой покинул пост с оружием, попутно расстреляв караульную смену. К сожалению, подобные инциденты происходили нередко. Бригада в таких случаях жила по особому расписанию, а именно: усиливались посты, добавлялся ещё один пост на территории части, вооружённый патруль охранял офицерский дом.

В одну из таких ночей старший лейтенант Зайков, будучи начальником патруля, обнаружил невдалеке отблески костра. Около часа он с бойцами скрытно подбирался к ночлегу дезертира. Это стоило огромных физических и нервных затрат, ведь впереди, как предполагалось, был вооружённый убийца. Без единого шороха произошло мгновенное задержание. Захваченный солдат оказался стройбатовцем, которому в казарме не давали покоя старослужащие, и он сбежал в лес, чтобы отоспаться. Подобный казус ничуть не умолял мастерства разведчиков — всё было сделано на высшем уровне.

Письмо с войны

Здравствуй, Андрюха!

Только что сегодня отправил вам письмо. А тут от тебя пришло — я очень рад. Передал от тебя привет Анвару Хамзину и Олежке Онищуку.

У меня всё нормально, только недавно «жучка сдохла», трёх мужиков потерял, ошибки для первого класса, а вернее, то, о чем мы всегда говорили: ребята — не спите. Чапаев по этой же причине погиб. Но мало что поняли. Через два дня вышли снова, и те же яйца, только вид сбоку. Только вину страшную чувствую, что не смог вовремя по башке настучать или обкормить таблетками от сна (есть такие).

А потом немножко попотеть пришлось, ночь наступила, связи нет (соответственно, и авиации), и боеприпасов негусто, на ГП-25 по 4 штуки на всю ночь.

Больше всего боялся миномёта из «зеленки», духи на машинах уже подъезжали. И если бы не авиация, к 22.00 прошла связь, то бог его знает, чем бы всё это закончилась.

Пришли «СУшки» и отыгрались на «духах». Связь отличная, а мне всё кажется, что я тихо говорю. Радист говорит: «Да я вас отлично слышу». Короче, разогнали… а район тот, где Серёгу Кубу убили, «духи» наглые там, ужас. К утру эвакуировались.

Сейчас готовлюсь отыграться, ночной <прицел> прибил, тут их вообще всерьёз не принимали, насадок не использовали, а ведь в основном ночью война идёт. Вот такие дела.

На этом заканчиваю. Пиши, Саша.

31.05.87.

Во время того боевого выхода три бойца были выставлены в охранение на тактическом гребне и уснули. Все трое.

Их зарезали тихо и бесшумно. Утром выяснилось, что группа окружена и к душманам подошла помощь со всеми вытекающими последствиями.