Первое знакомство

Как и во всяком деле, увы, удача не была моей неразлучной спутницей. Нередко она, ветреная и своенравная, сбегала от меня к кому-то другому, и, что уже никуда не годится, иногда изменяла мне, одаривая страданиями и бессонными ночами. Но, главное, что, где-то нагулявшись, она всегда возвращалась ко мне и как ни в чём не бывало распахивала свои непостоянные объятия.

Интересно, что у Александра Блока хватало душевных сил иногда и к женщине относиться, как к большой удаче, не ревнуя и принимая назад:

Удачу уж тем более никто и никогда не прогоняет, хотя нередко ревнуют и ужасно завидуют кому-то, даже другу, обласканному её нежным дыханием. А от зависти, как известно, один шаг до алчности, подлости или предательства.

Несмотря на то что корабль фирмы в основном шёл под флагом победы, не избежал он и пробоин как от обстрела из пушек конкурентов, так и от подводных мин, причём чаще поставленных друзьями, помощниками и коллегами. Слишком много обманов было на пути моего бизнеса и, как следствие, немало потерянных соратников.

Если лабиринты бандитских и милицейско-чиновничьих минных полей удавалось миновать сравнительно легко, то к ловушкам, подстроенным своими, я, очевидно, был готов в меньшей мере. Не все из них выявлялись сразу, некоторые спустя годы. Но начну, пожалуй, с самого невинного обмана.

Первое крупное приобретение на средства фирмы — квартиру в Москве — я, не имея ещё штата, сделал сам, бегая по столице, где-то в 1992 году. Риелтором была ещё не очень опытная в таких делах дама преклонных лет, до недавнего времени преподаватель МГУ. Окончательный разговор с продавцами, уезжающими в Израиль, мы провели вместе у них в квартире. Я неожиданно для риелтора в ходе встречи начал торговаться и сбил пару тысяч долларов.

Позже я понял, что это был её дополнительный интерес кроме официальных пяти процентов. Предпринимательская, а может быть, чисто женская обида за проигрыш двух тысяч долларов победила её интеллигентность, и она не удержалась, позвонила мне в Иркутск, очевидно, чтобы поиграть на нервах. Суть разговора была в том, что вместо торга лучше бы я сходил с ней в домоуправление и поинтересовался судьбой дома. Оказалось, что шестиэтажный кирпичный дом построен ещё до революции, в 1914 году, и до оплаты нужно было обязательно узнать, не планируется ли снос здания или длительный капитальный ремонт с отселением жильцов. Перспектива сноса, на которую она намекнула, была не радужной. По действующим на тот момент правилам, квартиру я мог получить, скорей всего, на окраине Москвы и потерял бы не две, а двадцать две тысячи долларов. Жильё там было дешевле раза в два.

Месяца три-четыре до следующей поездки в Москву я прожил с чувством обмана и обиды и на риелтора, и на уезжающих в Израиль непатриотичных евреев, и на себя.

Спустя время приятнейшим сюрпризом для меня явился поход в организацию с названием, нагоняющим страшную скуку: московское домоуправление. Дом оказался в отличном состоянии, ни о ремонте, ни тем более о сносе речь не шла. Умели наши предки, оказывается, строить не на один век.

Жаль, что в домоуправлении только сухие схемы и цифры. Как бы хотелось знать фамилию и историю жизни, например, производителя работ или хозяина кирпичного завода, обеспечивших столь высокое качество возводимых домов, не помешала бы и фотография бригады столетней давности. Всё это, как и сам дом, спустя век имело бы уже теперь антикварную ценность, а для жильцов и душевную. Весьма интересно узнать истории семей, проживавших в приобретённой мной квартире. Кто-то из неё, возможно, уходил ещё на Первую мировую войну, а может быть, играл в недалеко расположенном театре «Современник».

А может быть, мои московские предки сто лет назад жили как раз в этом доме? Ведь помню: в рассказах рано ушедшего из жизни деда — неиссякаемого сказочника — всплывало завораживающее своей таинственностью словосочетание — Чистые пруды. Как знать.

Нет, к сожалению, и по сей день традиции одухотворять дома. Ведь и мы сами построили грандиозное пятнадцатиэтажное здание, шедевр современной архитектуры, в Иркутске, в районе старого Ангарского моста, и надеюсь, что так же — на века. Но и мы ничего не сделали, чтобы через сто лет жильцы смогли сказать спасибо нам, грешным, в дальние дали. Всё же удивительно, почему на дома не распространяются законы антиквариата. Вещь, которой лет сто, многократно возрастает в цене. Считается, что она несёт тепло, намоленность и любовь многих поколений, причём, как правило, более мудрых, чем наши суетные современники.

Но особенно дороги мне стены иркутского особняка на пешеходной улице, в котором мы открыли в 1997 году первый художественный «Вернисаж», перед этим, с благословением владыки, полностью отреставрировали его. Возможно, этот архитектурный шедевр конца XIX — начала XX века магически оживил моё задремавшее после школьных лет правое полушарие.

Но вернёмся от невинных обманов и добрых воспоминаний к предательствам и потерям.

Примерно через год-два после рождения фирмы, под влиянием нахлынувшей моды на иномарки, друзья склонили меня расстаться с «Волгой» и пересесть на джип.

Переплачивать за новую машину на заре бизнеса было не принято, и я дал деньги другу Валентину и его племяннику, собравшимся в Москву за иномарками, чтобы приобрели и мне.

Каково же было моё удивление, когда, впервые сев за руль привезённого джипа, я почувствовал, что ходовые качества моего «Мицубиси Паджеро» заметно уступают «Волге» ГАЗ-24! Кроме того, машина оказалась и слегка битая. «Друзья» объяснили, что уже после покупки в неё въехал старичок, чуть ли не на «Запорожце», и взять с него было нечего. Себе же мой друг привёз за те же деньги джип «Ниссан Патрол» безо всяких дефектов и с лёгким ходом. День и ночь занятый делами фирмы, я не особенно придал значение неудачной покупке, хотя стоила машина в ту пору тридцать тысяч долларов, а это процентов семьдесят от цены московской квартиры. Собственно, о том, что машина очень старая, сказала, как это ни странно, только моя мама. «Но что она может понимать в технике», — высокомерно подумал я и на её слова не обратил никакого внимания.

О том, что мама оказалась провидицей, я узнал года через два, когда удалось продать тихоходный джип, но в три раза дешевле, нежели была цена покупки. Вспомнилась пословица деда: «Учит не купля, учит продажа». Но и тогда я ещё думал, что мне просто не повезло с покупкой. О том, что друг и его племянник Толик, выросший при моём непосредственном участии из шофёра до серьёзного руководителя, могли нагло обмануть, не было даже и мысли.

Но время и дальнейшие события, увы, расставили всё на свои места.

 

Мебель от голландского доктора наук

В петровско-екатерининские времена смотрели с некоторым придыханием на европейских специалистов и наших русских, вернувшихся из-за границы, но и сейчас в массовом сознании сохраняется мнение об их некотором превосходстве. О том, что кто-то переехал жить в Америку, в Европу или даже в Бразилию или там живут дети, обычно говорится как уже о немалом жизненном достижении.

Раньше, при коммунистах, так же завидовали переезду в Москву или в Питер. А то, что и там жизнь может протекать совершенно серо и неинтересно, в отрыве от друзей, близких, а за границей и без родного языка, да ещё и без любимого дела, об этом многие предпочитают молчать. Есть и такие, для кого даже чей-то уход в монастырь — безусловное жизненное достижение, ибо за таким шагом подразумевается молитвенный подвиг. Но и это далеко не всегда так. Один из моих племянников пробыл в монастыре десять лет и вынес твёрдое мнение, что в подавляющем большинстве там обитают серьёзно раненные в миру люди. Немало и неудачников, коих гонит туда гордыня.

За многое можно критиковать современную Россию, но она всё ещё остаётся страной широчайших возможностей для бизнеса и профессионального роста. Да и скучно не бывает у нас. Видимо, поэтому для меня, пишущего, максимальный срок пребывания в отпуске за границей три-четыре недели, а без этого и две недели многовато было.

Так что я вроде бы далёк от преклонения перед эмигрантами, но к нашему иркутянину, да ещё и доктору наук, уже ряд лет живущему в Голландии, отнёсся с повышенным вниманием и доверием. Тем более что речь шла о покупке огромного количества голландской мебели на очень выгодных условиях. Вся мебель, а это серванты, книжные и платяные шкафы, была разобрана до досочек в плоской упаковке. В результате экономились даже транспортные затраты, так как в вагоне мебели было, наверно, на двести пятьдесят, а то и на все триста тысяч долларов.

Сделка обещала быть грандиозной по выгоде. Средняя стоимость европейской мебели с транспортными расходами получалась раза в два ниже нашей краснодарской.

Я послал на отгрузку свои отборные силы: исполнительного директора Игоря и Толика, главного специалиста в мебельном направлении. Вскоре они доложили, что качественная мебель в оговорённом количестве загружена и вагон готов к отправке, можно производить оплату.

Что мы оперативно и сделали, как предписывал договор. Я, довольный иркутско-голландской дружбой, потирал руки и с радостным нетерпением ждал прихода мебели, с которой мы одним махом победим всех конкурентов.

И вот наконец долгожданная мебель пришла. Собрали все образцы и как-то нерешительно пригласили меня на смотрины. Если бы в этот день с утра я не прошёл, как обычно, в высоком темпе шесть-семь километров да не провёл хорошую разминку, то последствия смотрин для меня могли быть самые тяжёлые. Вместо триумфа, как стало ясно с первого взгляда, я получил огромные убытки. Мебель оказалась «пигмейской». Все шкафы были намного ниже человеческого роста, высотой примерно по 1,3–1,5 метра. Подобный шкаф, я вспомнил, был только у моей бабушки, и она не знала, как от него избавиться, когда, каждый раз, чертыхаясь, сгибалась в три погибели, чтобы достать тарелочки, чашечки и прочую посуду для приёма гостей.

Такого подарка от своих помощников и от новоиспечённого партнёра-голландца я не ожидал. Подобной мебели на современном рынке, уверен я, быть не могло, поэтому об особенностях габаритов не говорили, возможно, это были остатки с бабушкиных времён.

Неужели голландец купил лояльность моих молодых «послов»? Они якобы думали, что я в курсе размеров. Эта наивная отговорка была приготовлена для меня.

Я же после такого предательства и огромных убытков не мог успокоиться и почти всю ночь провёл в походе.

Но и утром намного легче не стало. Было понятно, что деньги заморожены на годы. Причём мебель нужно продавать по цене ниже средней стоимости, не говоря уж про кредитный ресурс.

Ох, как меня подмывало разогнать серьёзно подозреваемых помощников! Но они проработали уже не один год. С ходу не заменишь. Да и ответственность за молодые судьбы на мне. В общем, успокоился тем, что было немало и неожиданных удач, и всех оставил работать дальше. Решив, что и самому нужно быть немного внимательней. Не искушать их и судьбу бизнеса.

 

И опять мебель

Филиал нашего мебельного салона располагался в соседнем городе Шелехове, километрах в двадцати пяти от центра Иркутска. Командовал им мой помощник по мебельному направлению, всё тот же Толик.

Несмотря на отсутствие высшего образования, проявлял он немалые способности и достаточно хорошо освоил мебельное направление. «Пигмейскую» мебель с грехом пополам за несколько лет распродали, и в череде забот и новых проблем это предательство (или, как он утверждал, оплошность) стало забываться.

Толик поднаторел в общении с покупателями и особенно с поставщиками мебели, которых приглашал на Байкал и на рыбалку. Я выделял деньги на приём и не участвовал в суете. Всё это с удовольствием делал сам Толик, тем более что несколько главных поставщиков были его ровесниками. Однако в Иркутске, где был другой руководитель, реализация мебели неплохо подросла, а в Шелехове стояла на достигнутом уровне. Объяснял он это досадное явление низкой покупательской способностью периферийного городка. Странное объяснение: градообразующее предприятие — алюминиевый завод — работало успешно.

И вдруг в один прекрасный день Толик предлагает мне на паях открыть небольшое дело по запасным частям к автомобилям. Я, конечно, отказываюсь. И без того хватает забот и с магазинами, и с общепитом, и с оптовыми поставками муки, сахара, круп, мяса, вина и даже фруктов.

Но откуда у Толика немалая сумма? Спрашиваю в лоб, не пристроился ли он торговать мимо кассы, например, взятой на реализацию комиссионной мебелью? Но тут же опровергаю сам это предположение. На «комиссионке» много не заработаешь.

И здесь меня осеняет: а не торгует ли Толик такой же, как у нас, но левой мебелью?

Вопрос оказался в самую точку, он, надо отдать ему должное, не стал отнекиваться и не только подтвердил возникшую у меня в голове схему, но и дополнил её некоторыми деталями.

Его приятели-поставщики, которых мы не раз принимали, решили поддержать друга и отправили ему в точности такую же, как и в фирме, мебель на реализацию. Он, недолго думая, на моих площадях, силами персонала, которому я плачу зарплату, используя образцы мебели, одинаковые для меня и для него, организовал свою параллельную торговлю. Для этого обзавёлся втайне от всех арендованным складом и с него отгружал левую мебель клиентам. Деньги брал мимо кассы, выписывая фактуры. Таким образом и начало процветать его тайное «крысиное царство». Все затраты по реализации, включая аренду площадей, оплату персонала и т. д., нёс я, а прибыль со своих продаж получал целиком он, не тратясь ни на налоги, ни на зарплату работников, ни на содержание магазина.

Интересно, что после разоблачения он первым делом побежал к своему дяде Валентину — моему другу, но, как я понял, осуждения не встретил. Видимо, Валентин смотрел на меня, как пролетарий на буржуя, которого можно грабить, хотя сам всегда стремился иметь капитал. А кроме того, они уже были, по-видимому, повязаны «автообманом».

На старте реформ друг мой быстро разбогател, но деньги тут же пускал на потребление, не стремясь вложиться в бизнес. Он переехал в шикарную по тем временам квартиру в тихом сталинском доме в центре города, приобрёл, хоть и подержанную, но «Волгу» (я со временем поменял ему без доплаты старую «Волгу» на новую из привезённых фирмой). Благодаря своей обаятельности и гиперобщительности он уже к тридцати годам имел множество друзей-приятелей и подруг-приятельниц среди торгового люда и руководителей баз. Зная многих, он не жалел времени и легко организовывал встречные услуги для полезных людей, естественно, не забывая и про себя. Даже с руководителями мясокомбината, где директором был мой отец, у него установились более деловые отношения, чем у меня. Мясокомбинатовские продуктовые пайки были в ту пору подобны конвертируемой валюте. Всё это помогло ему шикарно обставить новую квартиру и первому из моих знакомых приобрести диковинную японскую технику с видеомагнитофоном и с дистанционными пультами переключения. Он, опять же единственный из обозримого круга друзей-приятелей, часто бывал в Европе (правда, и мне за те же пайки помог с путёвкой за границу, но… в Северную Корею). Однако его успешный старт, не основанный на упорном системном труде, не гарантировал рождение собственного Дела.

Не только он, но и никто из общих друзей-знакомых, даже отец, в ту пору директор, не встал определённо на мою сторону и не прервал с обаятельным и услужливым Толиком отношения. По-видимому, до сих пор в душах ищущих «справедливого» равенства россиян живёт революционный ген ненависти или, по крайней мере, сдержанная неприязнь к буржуям и безучастие, если не злорадство, к их бедам.

Не защищает предпринимателей и законодательство. Более чем за двадцать лет существования фирмы, несмотря на ворохи подготовленных бумаг, не удалось никого осудить, хотя бы условно, за недостачи или за явное воровство. Любой адвокат легко доказывает отсутствие преднамеренности в действиях воришек и отсутствие необходимых условий для сохранности продукции, даже если явное мошенничество налицо. Так, одна из директоров социалистической закалки, Алла Демьяновна, воспользовалась тем, что неопытные ревизоры тщательно инвентаризировали товар, но забывали проверять кассу, и часть выручки магазина постепенно за месяц перекочёвывала в карман к ней, пока не достигла весьма заметных нескольких миллионов рублей.

Или при инвентаризации телевизоров и прочей бытовой техники ревизоры старательно из месяца в месяц пересчитывали составленные штабеля коробок, и лишь спустя длительное время выяснилось, что многие из них пустые, а телевизоры проданы «налево».

Один из моих приятелей, некто Фродман, устроивший ко мне сына, безработного в ту пору врача, старшим менеджером по продаже бытовой техники, вначале уговаривал не открывать дело, обещая постепенно отдать долг. Но впоследствии сориентировался, что строгие социалистические законы похоронены, и нанял за значительно меньшую сумму хорошего адвоката, преподав сыну и его друзьям «урок честности».

В одном из ресторанов схему хищения подготовили главный бухгалтер и директор, но и в этом случае мы не только не взыскали деньги, но из-за неточности в приказе на увольнение оплатили им вынужденный прогул примерно за полгода.

Так же и Толик, не встретив за своё, по сути, воровство сурового осуждения, и не подумал открыть данные о «левой» продаже и возместить потери фирмы. Вместо этого в том же городке он открыл по соседству с нашим свой мебельный салон, где начал торговать такой же, как и мы, продукцией.

По всем «понятиям» он был крайне неправ. Но не воевать же с молодым воспитанником. Тем более мебель в моей фирме не главное направление деятельности. Господь нам всем судья.

Спустя много лет, когда Толик, увы, погиб в авиакатастрофе, выяснилось, что он был непрост даже в большей степени, чем я предполагал. Опасаясь, по-видимому, «наезда» с моей стороны, вторым, не афишируемым, учредителем фирмы он сделал приятеля детства, криминального авторитета. Но сводить счёты не в моих правилах, я постарался забыть всё плохое и поддерживал с бывшим подшефным нормальные отношения. После того как Толик погиб, я рекомендовал его жене немедленно закрыть уже немалый бизнес и вложить все деньги в недвижимость.

Но, увы, жена почувствовала себя вдруг предпринимателем, тем более коллектив клялся, что сделает всё для сохранения и развития бизнеса… Лет через пять ближайшие помощники её полностью разорили.

 

Горькие потери друзей на золотых «минах»

«Не прожить нам в мире этом без потерь, без потерь» — предупреждает ранее популярная песня. Но хотелось бы как-то минимизировать любые потери, особенно такие досадные, когда речь идёт о потере друзей, не выдержавших испытание бизнесом, точнее сказать, искушение жаждой лёгких денег.

В самом начале кризиса 2009 года решили мы с товарищем подстраховаться от вечной российской непредсказуемости и попытать бизнес-счастье за рубежом. Свободных средств, правда, у меня никогда не было и в помине, все в деле, да плюс ещё и кредиты, возрастающие во второй половине года, особенно в четвёртом квартале, когда активно идёт закуп конфет на сотни тысяч новогодних подарков, вина и прочих соответствующих случаю продуктов.

Поэтому из оборота извлечь какую-то сумму денег немыслимо. Праздничные кредиты и так на пределе, а значительная часть объектов к четвёртому кварталу у банков в залоге. В такой ситуации выдернуть деньги из оборота — значит оставить часть работников фирмы без новогодних заработков, фирму — без планируемой прибыли, а то и с убытками. После такого испытания фирма может пойти вразнос, проедая накопленные финансы. В общем, ситуация уже такая, что не ты управляешь предприятием, а оно во многом управляет тобой.

Но выход из этого круга есть — продажа недвижимости. Благо в собственности несколько бывших заводских цехов, переоборудованных под торговлю, за которыми давно охотятся соседи. Им в конце концов недёшево и продали цеха. Дело с использованием «страховки» оставалось за малым — выгодно вложить вырученные средства в бизнес за рубежом. Но вначале их следует туда перечислить.

На заре перестройки, когда я ещё работал на промышленном предприятии, было архисложно перечислить деньги за рубеж. Требовались контракты и куча других бумаг. Теперь же всё стало намного проще. Уплати подобающий налог с дохода физического лица, возьми в налоговой инспекции справку об уплате налога и уведомь её об открытии счёта за рубежом. Правда, в наиболее авторитетных банках, таких как «Дойче банк» или испанский «Сантандер», счета открыть очень непросто. Но есть много и более доступных банков. Открывай счёт и перечисляй, сколько хочешь, по сути, выводя деньги из России и создавая рабочие места на Западе. Как минимум это не патриотично. Но не я определяю правила игры. Логика безопасности бизнеса и финансов диктует свои законы.

В идеале думал вложить в то, чем занимаемся и в России, — в производство пива или хлеба, а возможно, в производство и поставку вина. Но, оценив все немалые сложности по работе с «потусторонним» коллективом, решил остановиться для начала на самом простом виде бизнеса — на вложении в недвижимость для дальнейшей сдачи в аренду.

Решено. И вместе с товарищем, у которого были аналогичные планы, но, правда, меньшая сумма денег, мы вылетели на благодатную и спокойную землю Германии. Благо что в Дрездене у компаньона был старый, ещё по студенческим годам, друг Эдуард. Он уже давно жил в Германии, имел вид на жительство, партнёрство в небольшом бизнесе и страстное желание разбогатеть, чтобы воплотить мечту жизни. А именно купить к пенсии небольшой домик в пригороде Парижа. Французский и немецкий языки ему, выпускнику института иностранных языков, уже давно как родные.

Но это ещё половина мечты несемейного человека, причём, кажется, с нестандартной ориентацией в интимной сфере. Для него очень важно, переехав в Париж, ходить каждое утро в одно и то же кафе и листать там прессу, заходить на обратном пути в булочную и покупать не просто хлеб, а именно те булочки, которые он давно любит, а ни в коем случае не другие.

Но, увы, зарабатывать в Германии непросто. Мешает конкуренция, мешают налоги. До воплощения мечты расстояние оставалось, пожалуй, длиннее, чем до пенсии, и это его страшно беспокоило.

И здесь на его горизонте появляюсь я — занятый больше поэзией, чем изучением нюансов бизнеса в дальнем заграничье, — в сопровождении его старинного, правда, не очень богатого друга. В общем, «завоёвывать» Европу я пустился с томиками стихов и с нулевым, в отличие от своих детей, знанием иностранных языков, целиком полагаясь на товарища.

И вот в исторической части легендарного Дрездена, со странным для нас названием Цвингер, на зелёном берегу полноводной Эльбы — с тщательно постриженной травкой, с бесконечной велосипедной дорожкой, с воздушными шарами, катающими над рекой смелых и богатых путешественников, — состоялась в кафе наша «встреча на Эльбе», открывающая новые, ещё не изведанные горизонты международной деятельности.

«Германия — не Камчатка, — лениво и с удовольствием подумалось за кружечкой немецкого пива, — здесь не ограбят и не обманут! Можно спокойно заниматься литературой. Деньги будут работать сами». Неожиданно, сразу же после начала разговора, Эдик настоятельно призвал нас говорить в два раза тише, так как вокруг уши, возможно, и невидимые.

— Ну и что! — возразил я. — Ведь деньги официальные, с уплаченными налогами.

Но он всё же навязал тихую и вкрадчивую манеру разговора, очевидно, привычную для него. Это как-то не вязалось с моими представлениями о безопасности в Германии.

Последний раз тихо говорить призывали нас китайцы в конце 80-х годов, когда я с делегацией Иркутсктяжмаша ездил в Китай менять металл на пуховики, кроссовки и прочий ширпотреб, необходимый для натуральной выдачи зарплаты, — денег в пору премьерства Гайдара хронически не хватало. Кроме тихой беседы были и другие меры предосторожности — китайская сторона охраняла нас день и ночь. Их люди располагались даже в соседних номерах гостиницы. Тогда цель была понятна, нас ограждали от возможных контактов с конкурентами. А какова же цель здесь, в Германии?

«Неужели будущий парижанин тоже опасается наших случайных знакомств?» — пронеслась в голове никчёмная, на первый взгляд, мысль и тут же забылась.

Назавтра Эдик свёл нас с агентством недвижимости, там с ходу предложили купить объект в десяти минутах езды на машине от центра Дрездена. Это был выглядящий весьма добротно доходный дом с квартирами для сдачи в аренду.

Арендная плата, со слов агентов, обеспечивала пять процентов годового дохода на вложенные средства. Правда, учитывались ли при этом все затраты на ремонт и некоторые виды обслуживания, не включённые в арендную плату, представители агентства ответить затруднились.

Цена объекта, как я и просил, составляла примерно половину суммы, которую я планировал потратить. По месту расположения, по внешнему виду, по возрасту данный объект казался вполне интересным. Но через день-два друзья меня ошарашили тем, что хозяин дома уже взял у кого-то залог, платит агентству штраф и продаёт объект самостоятельно своему покупателю. Как-то опять неожиданно, не по-немецки!

Взамен был предложен другой вариант, со слов агентов, переведённых друзьями, ещё лучше. Он обеспечивал уже не пять, а семь процентов эффективности. Правда, и стоил он в два раза дороже первого, а значит, на него ушла бы вся сумма свободных средств, а не половина, как было оговорено вначале. Находился дом в соседнем городке, где сдавать жильё в аренду якобы ещё легче, чем в Дрездене, так как городок с предприятиями и даже дрезденцы ездили туда на работу. Дорогой, когда я попросил показать предприятия, почему-то с ходу мне показали только крупные оптовые склады. Городок был по-немецки ухоженный, симпатичный, утопал в аккуратных клумбочках с ровными рядами цветов, напоминающими шеренги солдат. Несколько продаваемых домиков в одном дворе выглядели как нарисованные из немецких сказок. Они были безмятежны и привлекательны.

Цена квадратного метра жилья оказалась немного ниже дрезденской. А для подтверждения высокой эффективности вложений пообещали ознакомить меня с бухгалтерской отчётностью. За её достоверность продавец несёт уголовную ответственность. Чёрной бухгалтерии, как в России, у них нет. Немецкий порядок. Казалось бы, вкладывай деньги и получай обещанную прибыль, намного превышающую кризисный банковский процент.

Дело оставалось за малым. Необходимо было создать немецкую фирму и нанять на сдачу объекта как минимум немецкого директора. Бухгалтерские же услуги в Европе выполняют, как правило, по договору специализированные фирмы. Ответственную немку на полставки пообещал наш местный друг. Правда, заработная плата директора и налоги с неё показались великоватыми.

А что если фирму зарегистрировать в Испании? Там и налоги поменьше, и обязательный минимум заработной платы существенно ниже. Агентство подтвердило, что такая схема, в принципе, возможна.

Пока агентство готовило документы купли-продажи, а также бухгалтерские отчёты, мы полетели в Испанию. Там местные наши соотечественники предложили директором приятную русскую женщину, живущую, как и многие из них, в арендованной квартире и воспитывающую дочь.

К тому времени в наших ранее совершенно гладких отношениях с другом стало иногда возникать небольшое напряжение, и от первоначального замысла фирмы с двумя учредителями я постарался мягко отказаться, так как вклад моего друга был невелик, да к тому же с отсрочкой. Вместо этого мы решили, что на его фирму я продам по первоначальной цене 15–20 процентов площади и будем, как и планировали, работать совместно, но двумя фирмами.

На мой вопрос, почему я сам не могу быть директором, соотечественники ответили, что по испанскому законодательству это невозможно. Директор должен быть резидентом. Ну что ж, тогда в уставе предусмотрим ограничение прав директора. Прежде всего, предусмотрели невозможность продаж директором имеющейся недвижимости и перевода крупных сумм без доверенности учредителя на конкретные операции.

После достаточно быстрой регистрации фирмы и назначения директора мы вновь вылетели в Дрезден.

Там мне представили справку об эффективности покупаемого объекта. Правда, из неё я не смог до конца уяснить, все ли затраты учтены до фиксации прибыли. Но меня уверили, что форма стандартная, другой не бывает. Все затраты учтены.

Вскоре выясняется ещё один нюанс — деньги должны уйти двумя частями: 85 % — на счёт получателя, а 15 % следовало отдать наличными, так как покупатель хочет сэкономить на налогах, или перечислить на боковой счёт, то есть на счёт, не показанный в официальном договоре. Для этих целей моему другу помогли даже открыть счёт в самом респектабельном «Дойче банке». Деньги нужно было перечислить ему как гаранту сделки. Все удобства. Только плати и получай сделку, что называется, под ключ. В общем, знакомая история, но как-то уж сильно по-нашему. Между тем время подписания договора приближается. Остаётся буквально два дня.

Перед расставанием с крупной суммой как-то сами собой отодвинулись стихи и заработало, очевидно, левое полушарие.

Прошу московского сотрудника нашей фирмы срочно сесть и поискать в Интернете ещё варианты недвижимости, чтобы всё-таки соизмерить цены и доходы по разным вариантам. Хотя наш дрезденский друг твёрдо уверял, что это лучший из всех возможных вариантов. Через день поиска и анализа информации сомнения в оптимальности сделки стали усиливаться. По найденному помощником телефону я позвонил дрезденской посреднице, владеющей русским языком, и договорился о срочной встрече. После подробного разговора с ней выяснилось, что городок предполагаемой покупки — с избыточными трудовыми ресурсами и оттуда многие ездят на работу в Дрезден, а не наоборот, как было озвучено агентством или другом-переводчиком, а значит, сдавать жильё в аренду там сложней, чем в Дрездене. Странная путаница.

Величина предполагаемой арендной платы, по её мнению, также нереальна и завышена раза в полтора.

Хотя, может быть, не права она? Возможно, просто желает расстроить сделку, чтобы самой заполучить покупателя? Поручаю своим найти ещё предложения для сравнения.

С этими сомнениями вылетел в Испанию, чтобы сосредоточить всё же деньги на счёте фирмы и оставить доверенность директору на перевод огромных средств после подписания договора по конкретным реквизитам, указанным в доверенности. Для пущей надёжности и спокойствия доверенность я отдал отдыхающему там достаточно надёжному россиянину. Он вместе с директором и должен был осуществить перевод средств после моего телефонного подтверждения.

Но в Испании меня ждал новый сюрприз. В какой-то момент я решил перечитать учредительные документы. Из привычных переводчиков, родных россиян, рядом никого не было. И я обратился к почти случайной девушке, прибалтийского происхождения, знающей не очень хорошо русский язык. Но и её знаний было достаточно, чтобы разъяснить мне, что в уставе на испанском языке не предусмотрена необходимость согласования с учредителем всех крупных операций, как я просил. Следовательно, как только на счету нашей фирмы появится крупная сумма, у директора будет возможность перевода средств в любое место и на любого человека без всякой доверенности. Ранее, сидя у нотариуса, когда зачитывался текст устава, я понял, что ограничения наложены, правда, понял опять же со слов переводчика от наших испанских новоиспечённых друзей.

Случайная ли эта небрежность, так свойственная нам, русским, и таким же безалаберным испанцам? Наверняка не случайность! Тогда деньги, собранные на единый расчётный счёт, могут с помощью администратора и «друзей», мне её подсунувших, перекочевать в любую часть Испании или в любую страну.

Найти по миру потерявшегося администратора, не имеющего даже жилья, будет практически невозможно, а если и найти, то она может утверждать, что неизвестные бандиты заставили её насильно подписать платёжный документ и продержали день, пока деньги не уйдут в нужном направлении и не будут обналичены. Ищи потом придуманных бандитов.

В общем, как говорится, весёленькая история.

Немедленно нанимаю нейтрального переводчика и иду, почти бегу с ним в банк, чтобы вернуть деньги с фирмы, где они пролежали несколько часов, назад на свой личный расчётный счёт; а затем — в нотариальную контору — закрыть фирму, пока от моего имени не наделали долгов, подписав какие-либо фиктивные бумаги. Деньги, к счастью, ещё оставались на моём счёте. Консультируюсь через нейтрального переводчика с адвокатом, и выясняется, что по действующим в тот момент законам директором может быть и нерезидент, то есть я сам. И тогда проблемы с подписанием платёжных документов на крупную сумму нет.

Так я стал учредителем и директором в одном лице.

Сосредотачиваю на счету новой, подконтрольной только мне фирмы деньги и вылетаю снова в Дрезден для окончательного прояснения ситуации и подписания договора.

Там дождался меня, занятый подготовкой документов по купле-продаже, мой компаньон. Его испанские знакомые, скорей всего, пытались обмануть меня с уставом фирмы. Но ведал он или нет об этом — не узнать никогда. При встрече он первым делом попросил оплатить его затраты на гостиницу и командировочные расходы, так как он десять дней занимался якобы моими делами, а также подписать ни к чему не обязывающий, с его слов, предварительный договор на покупку объекта. Деньги я тут же отдал, а подписывать что-либо отказался, пока не разберусь сам (и, как выяснилось позже, поступил правильно, иначе пришлось бы выплачивать неустойку).

Уже столкнувшись в Испании с безалаберностью или специально подстроенной возможностью грабежа, я заявил товарищу, что для общения с агентством нанимаю нейтрального переводчика, отказавшись от его услуг и услуг его одногруппника, и сам обсужу всё с агентством. Изменение его настроения и выражения лица было разительным, причём настолько, что сомнений в жульничестве не осталось.

За это время мне, как потенциальному арендатору недвижимости, ещё одно агентство подготовило предложение по величине арендной платы в окрестностях Дрездена. Новые данные подтвердили, что арендная плата в бухгалтерском отчёте и положенная в основу подсчёта эффективности приобретаемого объекта завышена раза в полтора-два. Неужели немцы не боятся подделывать официальную отчётность, как это принято у нас?!

Впрочем, продержался этот вопрос без ответа недолго. Чего не сделаешь ради выгодной продажи?! Давние жильцы — народ, зависящий от арендодателя и дружащий с ним. Нетрудно договориться о том, чтобы жильцы немного поиграли на стороне хозяина. А именно подписали договор аренды по завышенной цене, а разницу будет якобы доплачивать сам себе арендодатель, причём при вменённом налоге он даже не тратится на дополнительные налоги от лжедохода.

Но и при другой системе налогообложения затраты на создание радужной картины по прибыли перед продажей окупятся с лихвой. Получается, что при данном варианте покупки я попадал на двойной обман. Наличная часть — пятнадцать процентов — неплановый куш моих «друзей», считающих его почти заработанным, так как они якобы нашли сверхвыгодный вариант вложения моих денег. Далее, процентов 40–50 терялось из-за завышения цены, соответствующей документально высокой, а на самом деле липовой эффективности объекта. Об этом обмане со стороны продавца мои «друзья» могли и не знать. Хотя за пятнадцать, по сути украденных, процентов, должны были бы вникнуть и во все обстоятельства сделки. Как минимум проверить сдаваемость жилья, зависящую от направления ежедневной трудовой миграции, и действующую в этом городке реальную арендную плату. Случайность ли? А может быть, ещё процентов 10–15 они должны были получить и непосредственно от продавца объекта? Интересно, кто он по национальности? Соотечественник, немец или кто-то другой? Более вероятно первое. А может быть, у жульничества, да ещё в период кризиса, национальности нет? «Не искушай», — учит Библия. Жаль, я снова сам нарушил этот завет, полностью доверяя ведение дела теперь уже бывшему другу и не очень вникая в сделку до последнего момента.

Вместе с потерей друзей исчезло и желание вкладывать деньги в немецкий, на первый взгляд, очень простой бизнес по приобретению и сдаче в аренду недвижимости.

Вскоре я понял, что надёжней всего приобрести объект, который арендует какая-либо сетевая компания (сеть быстрого питания, магазинов и т. д.). С такой компанией реально заключение договора сразу же на длительный срок, причём по испанским законам арендная плата гарантируется во всё время действия договора. Сложность может возникнуть только при ликвидации компании. Но, увы, времени на поиски такого, не очень простого варианта у меня особенно не было, и пришлось приобрести обычное жильё, правда, в городке на самом берегу моря. И вскоре я столкнулся с европейскими жуликами, в том числе и с адвокатской конторой, которые тупо на каком-то этапе перестали платить за аренду. Пока шёл суд, полгода-год они спокойно пользовались объектами, а затем сбегали или закрывали контору, не сделав ещё и ремонт, предусмотренный договором. Но это примитивные, скучные и, к сожалению, типичные для кризисной Испании истории. Наши жульничают куда изобретательнее и интереснее.

 

Совместный бизнес и проданная дружба

Одним из самых психологически сложных является совместный бизнес двоих, а ещё хуже, троих и более человек; даже если это близкие друзья, родственники или супруги. У них часто появляются разногласия, нередко переходящие в острую форму, и соблазн пригласить для разборок третейского судью. К выбору последнего следует подходить особенно осторожно. Это должен быть обязательно очень надёжный и порядочный человек, далёкий от преступного мира. В противном случае обращение к авторитетным людям может закончиться значимой долей привлечённых «друзей» в вашем бизнесе. Причём эта доля может иметь тенденцию к увеличению и перейти в полную потерю контроля над недавно ещё своим предприятием. Оно может полностью оказаться в руках «спасителей».

Известно также немало случаев и заказных убийств партнёров. Наследникам же часто невозможно разобраться во всех перипетиях и договорённостях. Не хватает им, как правило, связей и сил для восстановления справедливости. Связи и авторитет по наследству не передаются. Не любят пока ещё в России брачные контракты, подробные договора между партнёрами и завещания. Но и они не гарантируют полной защиты от неприятностей. Прав Есенин: «Если тронуть страсти в человеке, то, конечно, правды не найдёшь». Не счесть ситуаций, когда у каждого партнёра своя правда.

Первый раз в детстве мы с друзьями страстно ссорились из-за… бутылочных пробок. Была такая игра, когда метали шайбу в кон. Взрослые старались попасть в кон денег (мелочи), а мы, лет так в десять — двенадцать, — в кон бутылочных пробок. Игра захватывала, и пробки для нас, пацанов, добытые в тяжёлой, азартной, страстной борьбе, начинали блестеть, как золото в Калифорнии, толкая подчас к их воровству и дракам.

Так же тяжело было нам лет в четырнадцать разделить шишки и орехи в первой самостоятельной таёжной поездке. Любой делёж казался несправедливым. Одни доказывали, что больше добыли, другие — что больше очистили или чаще готовили хворост, еду и мыли посуду. В результате бурной ссоры разделили всё-таки поровну и помирились. Но осадок от ссоры остался навсегда.

В шестнадцать и в двадцать лет, в геологических партиях, опять же казалось, что нагрузка распределена несправедливо. Каждая бытовая мелочь, как, например, принос воды, топка печи, уборка и т. д., вызывала ругань. Быстро устав от изнурительной борьбы за справедливость, каждый стал стараться тянуть работу на себя, и зажили намного легче.

Возвращаясь к бизнесу, вспоминаю, что очень сложные отношения с партнёрами были и у меня. Так, с Давидом мы имели по 50 % в совместном предприятии, далёком по профилю от основного. Знакомы были несколько десятков лет, чуть ли не с института. Друзьями, правда, не были ранее, но относились друг к другу с симпатией и уважением. Он выгодно отличался от окружающих своей деликатностью, изысканной вежливостью, спокойствием, рассудительностью, в общем, всем тем, что принято называть воспитанностью. Имел математический склад ума, в детстве — немалые успехи в олимпиадах и занимательной математике. Был с юности по профилю деятельности и образованию близок к ЭВМ.

К тому же я хорошо знал его отца, который кроме основной должности руководителя отдела являлся как бы негласным чиновником по особым поручениям при директоре завода. Он имел в городе много нужных знакомств, как и подобает состоявшемуся человеку еврейской национальности. Был обаятелен, обходителен, умел договариваться. Всегда, как он говорил, «посыпал дорогу перед собой» — коробочками конфет, шоколадками, а то и бутылочками хорошего вина и коньячка.

У его сына, моего партнёра, больших навыков завязывания знакомств и поддержания внешних контактов я не замечал. Он горячо любил свою семью, был замкнут на ней, глубоко почитал родителей.

Вот с таким багажом личных качеств, где-то году на третьем деятельности моей фирмы, он после долгих колебаний перешёл работать ко мне с государственного предприятия и не ошибся. Во-первых, на месте его завода теперь очередной торгово-развлекательный центр и рынки. Во-вторых, за 20 лет Давид полностью адаптировался к рыночной среде и превратился в успешного респектабельного предпринимателя, пересевшего с «Жигулей» вначале на «Волгу», а потом и на джип не хуже, чем у меня.

В первые дни, когда Давид перешёл ко мне, я взял его с собой на очень непростые переговоры. Для какой-то из организаций Иркутской области мы закупили по их заявке секцию апельсинов к Новому году, получив от них небольшую часть предоплаты, процентов десять. И вот поставка к Новому году на грани срыва. В основном из-за того, что заказчик сам перепутал какой-то реквизит в документах и переделывал его по ходу движения, что несколько задержало секцию. Из-за этого дорога немного сбилась с графика, а сроки и без того были предельными.

Но поскольку большая часть фруктов шла на новогодние подарки детям, то покупатель заявил, что после 28 декабря они им не нужны вовсе, скомплектуют другие подарки. Пусть дороже, зато в срок: «Дорого яичко ко Христову дню». Понять их желание сделать приятное коллективу и детям можно. И как производственник я понимал их правду. Но была и другая правда. Реквизиты перепутали они — цена минимум один день задержки. Плюс ещё день-два на совести дороги. При чём здесь мы? А главное, секция шла на север области, кажется, в Усть-Кут. Срок хранения и перевозки и так предельный. Пока секция вернётся назад в Иркутск, пройдут ещё дни, качество продукта, и без того, как выяснилось, пограничное, станет неудовлетворительным вовсе. А это тонн 100–120. Около десяти миллионов рублей (330 тысяч долларов). Бешеные убытки фирмы — вот вторая правда.

Разговор поэтому получился очень напряжённый, где-то грубый, на высоченных тонах с обеих сторон. Было ясно, что больше с этой организацией мы не партнёры. Но всё же оппоненту стало страшно, что наши беды с огромными убытками весомей его бед. Да и кто знает, что за сила таится за частными предпринимательскими деньгами. Он привык иметь дело с государственными средствами. И… дрогнул, согласился оплатить секцию в положенный срок. Это была победа, но с привкусом хрипоты. Когда мы вышли, Давид с нескрываемым ужасом спросил, часто ли приходится так беседовать. Я сказал, что нет, очень редко. И это была правда. Апельсины, кстати, пришли почти в срок и попали в подарки.

Вскоре я доверил Давиду самостоятельную операцию по закупке нескольких вагонов растительного масла, кажется, под Ростовом. Он провёл переговоры, дотошно подготовил и подписал договоры, перечислил деньги. И вылетел на отгрузку. На месте оказалось, что договор трещит по швам. Масла уже нет, организация на грани разорения. Деньги стремительно обесцениваются ежемесячной и даже ежечасной инфляцией. В общем, ситуация аховая. Причём, как и в случае с апельсинами, у поставщика была своя правда. Деньги из-за сбоя в работе банка или из-за хитрости пришли на счёт поставщика на неделю позже обещанного. И товар отпустили за наличку другим покупателям. Наша правда была, во-первых, в том, что деньги проболтались уже в их банках, а не у нас, и они обязаны были добиваться их оперативного зачисления. Во-вторых, за задержку платежа в договоре предусмотрены всего лишь скромные пени, а не срыв поставок. В общем, налицо было две правды. Давид хорошо запомнил тренинг с апельсинами и полностью воспроизвёл его и по аргументам, и по тональности, и, честно говоря, по замаскированной угрозе.

В результате через несколько дней он получил другой равноценный товар. По-моему, сгущённое молоко и халву. Отгрузил два вагона и вернулся победителем, принявшим боевое крещение. Хорошо это или нет, но обучаемость Давида оказалась поразительной. У него произошла как бы психологическая ломка — и рафинированный интеллигент чуть ли не за одну командировку и «тренинг» превратился в рыночного бойца.

Правда, на каком-то этапе я и сам пострадал от его новых, так быстро усвоенных не без моей помощи, качеств. Но тогда до этого было ещё более десяти лет. А пока мы тесно дружили семьями, вместе ездили отдыхать и на природу, и за границу.

Через несколько лет совместной работы Давид предложил попробовать наши силы в строительстве дома. У него от коллеги по заводу каким-то хитрым образом остался участок земли в центре города. У меня были средства на проектирование и начало строительства, и я решил рискнуть. Риск действительно был. Ни он, ни я строительством никогда не занимались. Но из специалистов в этой области у меня в фирме был небольшой отдел, занятый ремонтными работами. Руководитель отдела, военный строитель, как оказалось, имел большой опыт капитального строительства. Он и стал на долгие годы техническим директором нашего предприятия.

Выбрать надёжного подрядчика было, как говорится, делом техники. А вот многочисленные согласования и споры с городской администрацией, водоканалом, электросетями, архитектурой, стройнадзором и т. д. и т. п. — оказались чем-то средним между занимательной математикой, сизифовым трудом и египетской работой.

Здесь Давид выказал недюжинные способности, прежде всего своим прилежанием и привычкой к системному труду. Трудолюбия ему было действительно не занимать, особенно при работе на себя. По наиболее трудным и конфликтным вопросам он подключал меня. У меня уже тогда работало более тысячи сотрудников, чьи голоса были важны во время избирательных кампаний, сильны были наши позиции и на продовольственном рынке города, а кроме того, появились друзья-приятели, близкие к городскому и областному руководству. Как только стали прорисовываться контуры дома, финансировать стройку стали сами дольщики. На случай плохого финансирования дольщиками в число учредителей мы пригласили и директора мясокомбината — моего отца. Часть квартир на стадии строительства можно было предложить комбинату. Но необходимость в этом отпала, оплачено ими было только две квартиры, и Давид предложил сократить до двух число учредителей. Я бесспорно согласился.

На следующем объекте, имея на руках все разрешительные документы, пришлось выдержать настоящую войну с жильцами. Как всегда, им не хотелось получить под окнами стройку, потеряв тихие пустыри и просторные места для выгула собак. Среди жильцов были весьма уважаемые в городе люди: известный поэт, директор предприятия, заслуженный мастер спорта по боксу, ныне известный тренер, и др. Именно последний и возглавил протестную группу. Переговоры с ними успеха не принесли. Жильцы при подходе техники и попытке установить забор собирались, как по тревоге, и не давали проезда. Давид в этот решающий момент попросил помощи. Были мобилизованы все машины (около пятидесяти единиц) и все мужчины фирмы, из них было организовано живое оцепление, прорвать его жильцы не смогли. Забор со всеми необходимыми согласованиями администрации был победно водружён на законное место, и стройка закипела. Но и жильцам всё же было что праздновать. Из шести блок-секций на встрече противоборствующих сторон у мэра города две блок-секции были исключены из плана. Это, с учётом перекладки инженерных сетей, угрожало серьёзно подкосить экономику объекта. Мэр — сам строитель — прекрасно понимал убытки от своего решения и пообещал в компенсацию любую (!) площадку в городе. Нет, как говорится, худа без добра.

Недолго думая, Давид высказал мне, а я — мэру предложение о площадке на самом берегу Ангары. Она была одна из самых лучших в Иркутске. Думаю, мэр очень пожалел о словах «любая площадка», вскоре поставив себя отказом в неудобную ситуацию. Но уж слишком хотелось нам построить что-нибудь, чего ещё не было в Иркутске, причём в месте, которое хорошо обозревается с обоих берегов Ангары, а также с моста. Да и выгода от участка на берегу тоже немалая. Это понимали не только мы. Претенденты были и повесомей, среди них один из проворных заместителей мэра. И всё-таки ценой немалых усилий, не без помощи друзей-переговорщиков, площадка досталась нам. Но Центр сохранения наследия дал разрешение только на пятиэтажный квартал. Давид оперативно развернул строительство, найдя прямого дольщика в лице одного из банков.

Первая блок-секция была построена быстро, но радости и красоты особой в ней не было. Тогда я решил всё же убедить свою приятельницу — директора Центра сохранения культурного наследия — в целесообразности высотного здания на берегу Ангары, и она дрогнула. Ещё раз провели панорамное исследование, чтобы понять, как повлияет высотка на вид города, не закроет ли она важнейшие виды на храмы с противоположного берега и моста. Оказалось, что панорама города — тоже объект охраны. Исследование показало — не закроет. Но всё же взять на себя ответственность за фактически первое высотное здание в центре Иркутска, да ещё на самом берегу Ангары, начальница ЦСН не могла и порекомендовала согласовать вопрос в Москве. Проект выполняла мастерская главного архитектора города. Он тоже горел желанием украсить город достойным зданием, и по моей просьбе они с Давидом вылетели в столицу.

Добиться положительного решения оказалось не так уж сложно. Мы знали, что главный специалист по памятникам в Москве поддерживает оригинальные проекты высотного строительства. И вскоре проект был переделан и представлен на согласование. В центре застройки квартала, похожего на океанский лайнер, красовалась пятнадцатиэтажная блок-секция. На тот момент это было самое высокое и, думаю, самое красивое здание в городе. Во всяком случае, когда Москва в новостях показывала Иркутск, не раз красовался наш дом как визитная карточка города, его достопримечательность. В квартале на берегу получилось более десяти тысяч квадратных метров престижного жилья и офисов. Все наши хлопоты с выбиванием участка, с согласованиями этажности и в Иркутске, и в Москве, небезопасные разборки с арендаторами земли, у которых была своя правда в судах, а главное, «по понятиям», окупились сторицей. Кроме большого морального удовлетворения была и немалая прибыль. Но большие деньги — большие соблазны. Редко кто выдерживает такое искушение.

И вот я почти случайно узнаю, что Давид собирается сдать в аренду общие торговые площади и уже вовсю ведёт переговоры с моими конкурентами. Дальше — больше, обнаруживается, что втайне от меня создано ещё одно, одноимённое нашему с ним предприятие, где в учредителях меня, естественно, нет. Выяснилось также, что немало квартир куплено по ходу строительства по невысоким ценам на родственников Давида. Расчёта эффективности и дивидендов, хотя бы в виде непроданных площадей, увидеть тоже не удалось, хотя в штате предприятия были и бухгалтерия, и очень опытная экономист-строитель. Стало совершенно очевидно, что всё было нацелено на то, чтобы совершенно запутать второго учредителя, то есть меня, и оставить практически без дивидендов. Пришлось проводить целое расследование. Я отправил молодого финансиста нашей компании и старшего сына (в ту пору он был как раз на каникулах, а учился в Лондонской школе экономики и политических наук), чтобы они по документам и в натуре восстановили картину эффективности и ещё непроданных площадей хотя бы на текущее время. К счастью, не всё ещё удалось партнёру запутать до конца, продать и переоформить на родственников, спохватился я, хоть и поздно, но не совсем.

При дележе выявленных дивидендов разгорелся нешуточный конфликт. Правда Давида была в том, что он день и ночь, не щадя здоровья, занимается стройкой и серьёзно минимизирует затраты.

И действительно! На предыдущем объекте он так минимизировал затраты, искусно применяя свои навыки в занимательной математике, где дважды два равно пяти, что друживший с ним подрядчик Лев Иванович после возведения объекта оказался практически разорён. Я на этом объекте по улице Красногвардейской на дивиденды особенно не претендовал, оставив их полностью на его усмотрение, так как земля была получена, кажется, без моего участия. Правда, живое кольцо из машин и людей при установке забора выставлял я. У мэра за количество блок-секций, которое, к слову сказать, впоследствии было Давидом потихонечку восстановлено, сражались тоже вместе. Налоговую оптимизацию также производили с помощью моей фирмы. Прикрывал я и от зоркого взгляда одного преступного авторитета, который буквально по телевизору узнал о стройке в центре города, ведущейся каким-то Давидом с фамилией, не известной своими связями с властью или с другими сильными людьми иркутского небосклона.

Что касается дивидендов по стройке на берегу Ангары, мой резон был в том, что за своё усердие он получает приличную зарплату в размере, который сам считал нужным установить. Я никогда не был против. Но все эти старания дали бы мизерный эффект на периферии города. Наша сверхприбыль обусловлена прежде всего географией площадки — центр города, берег Ангары — и предложенной мной высокой этажностью. И это, в первую очередь, заслуга авторитета моей фирмы в глазах мэра и ЦСН. Вместе с членами семей в фирме несколько тысяч избирателей, а кроме того, широко известна моя спонсорская деятельность. Пришлось напомнить и о том, что все налоговые риски и оптимизация налогов осторожным партнёром перекладывались на мою фирму. Это серьёзно портило показатели и увеличивало мои налоги и штрафы. Благодаря моим специалистам и друзьям выиграны арбитражные процессы, а главное, разборки «по понятиям» с весьма агрессивными арендаторами части земли и т. д. Технический директор предприятия — также мой человек. Методик оценки весомости наших вкладов в конечный результат нет, а потому разделить дивиденды следует по-честному, то есть поровну, как и предусмотрено учредительным договором и всеми понятиями, а уж тем более не создавать втайне от меня одноимённые предприятия, выкупать квартиры и всячески запутывать экономику.

Вместо того чтобы внять доводам, мой друг, становящийся бывшим, втайне договаривается о продаже своего пая одной из самых агрессивных фирм города, с которой у меня как раз был конфликт.

Благо что этот подлый аргумент прозвучал в нашем споре. Это, по всем понятиям, был полный перебор, почти равный использованию оружия. Последствия его «смелого» шага могли быть страшными и для меня, и для него, причём неизвестно, для кого опаснее.

Поскольку информацию о серьёзном денежном раздоре между нами Давид выплеснул наружу, мои противники могли решиться на тяжкое злодеяние против любого из нас, рассчитывая, что подозреваемым в преступлении будет второй участник острейшей размолвки. Я объясняю ему, со всей его прямолинейной математикой и логикой, очевидную для меня истину: вероятность преступления против него, вплоть до «заказа», как раз выше, так как его известность в городе намного меньше, а значит, и меньше шума, нет у него и влиятельных друзей, способных на мщение, не сиживал он никогда с хозяевами этой братской фирмы за столом с хлебом-солью, а значит, не будет приходить во сне. Но я был бы всё равно морально сломлен подозрениями и подписал бы под давлением нужные агрессивной фирме земельные бумаги.

Всё это я понял моментально и смог растолковать Давиду, с каким огнём он начал смертельно опасную игру. С ним чуть не случился приступ. Он понял, куда завёл дело. И принялся немедленно звонить, отменять своё предложение о продаже доли и заявлять, что это было минутное настроение и что конфликт, в общем-то, исчерпан.

Не знаю, в каком состоянии он пришёл домой после нашего разговора, но мои отношения с ним и его близкими, которыми я очень дорожил на протяжении многих и многих лет, испортились раз и навсегда. Я ли был тому виной?

Назавтра мы разделили поровну дивидендные площади. Но, увы, только выявленные; какая это была часть от целого, мне, пожалуй, никогда не узнать. Знает он и его помощница, получившая квартиру так же непонятно на каких условиях, может быть, за молчание. Какого-то серьёзного аудита я не провёл, в том числе щадя здоровье своего недавно ещё близкого товарища. Позже я узнал, что инфаркт он всё-таки перенёс. К счастью, не очень тяжёлый. Но и это, как случайно выяснилось лет через семь после окончания стройки, ничему не научило. Один из прилегающих к общей земле участков, где должен быть общий, как мы планировали, объект, он втайне от меня оформил на своего человека. Станут ли и без того весьма небедные наследники Давида намного счастливей и успешней — покажет время. Храни их всех Господь!

 

«Сваты»

Москва. Утро понедельника. Прекрасное заведение с ласковым дореволюционным названием — кафе «Булошная» в Лялином переулке. Завтракаем с молодым специалистом Дмитрием, сыном друзей — бывших иркутян, и не торопясь говорим о почти состоявшейся покупке склада в Домодедово, к приобретению которого как новичок-стажёр он тоже имел некоторое отношение.

Я рассказываю ему, что продавцы (муж с женой) очень приличные и обаятельные люди, к тому же не собственники, а представители крупного холдинга, имеющего даже свой банк. Поэтому бандитские действия, которых опасаются все, закалённые в 90-х годах, исключены.

Во время беседы с продавцами, которая проходила непосредственно на объекте, мы сосватали, правда, пока гипотетически, их не присутствующую при этом 24-летнюю дочь за моего 26-летнего старшего сына, который был со мной на объекте. Правда, к идее знакомства он, в отличие от сватов, отнёсся прохладно. Хотя их сближает не только возраст, но и увлечения. Сын несколько лет назад ходил, а их дочь сегодня ходит на тренинги по общению и красноречию. Из того, что рассказывал сын об этих интересных курсах, запомнилась система баллов, начисляемая в зависимости от количества и глубины знакомств за один вечер и особенно за сольное пение гимна в вагоне метро с объявлением своей фамилии. Я как раз по приезде в Москву встретил его после этого «бенефиса». Моральное состояние у него было, как после первого прыжка с парашютом. Вот что значит преодолеть себя!

Сегодня же ему не до знакомств, американская консалтинговая фирма не оставляет времени ни на личную жизнь, ни на хоть какую-то помощь в моём бизнесе. Главный стимул хитрой американской системы, удерживающий молодёжь в компании при почти круглосуточной работе, — скрупулёзный подбор образованных, работящих, креативных ребят, которые быстро сдруживаются и очень дорожат своей компанией и многочисленными совместными поездками на тренинги, на совещания, да и просто на выходные в Америку и по Европе…

Но здесь, за неспешным завтраком в «Булошной», почему-то всплыла в памяти невзначай оброненная «потенциальной роднёй» фраза о том, что к эксплуатации склада они отношения не имели, им поручено дирекцией только продать его. Но откуда же они тогда знают тонкости организации его работы, в частности функциональное назначение разных, в том числе и надстроенных, помещений? Обычные продавцы имеют дело с уже освобождённым объектом и никогда не вникают в логистику работы здания у предыдущих хозяев.

В чём же дело? Откуда и для чего лукавство? Случайно ли обронена фраза о неведении насчёт каких-то особенностей эксплуатации здания или когда-нибудь при неприятностях, если вдруг знакомство завяжется, потенциальные сваты скажут: «Мы вас предупреждали, что объект нам не знаком, и моральной ответственности за всплывшие проблемы не несём»?

Такие вот мысли пролетели в сознании, когда я говорил Дмитрию, что у склада очень выгодное соотношение цены и качества, поэтому сделка уже сегодня оформляется полным ходом, частичная предоплата, 15 % стоимости, уже в их банке, но — до сдачи документов на регистрацию — находится на нашем счёте. В последние дни лояльный продавец внял доводам и подозрительно скинул ещё 7–8 % и без того неплохой цены — учёл, что нам придётся менять разрешённое использование земель с производственного на складское. После сдачи пакета документов деньги превратятся в односторонний залог-предоплату и уже безвозвратно переплывут на их расчётный счёт в банке.

Правда, в последний день у продавцов неожиданно возник вопрос о дополнительном премировании риелторов в размере 300–500 тысяч рублей. Уж не специальная ли это «заморочка», чтобы отвлечь от чего-то главного? Но от чего? Крыша бежит? Мелочь. Фундамент плывёт? Сложнее, но выгода в цене покроет неожиданные затраты. Вдруг вспомнилось, что наш московский представитель Александр, проверяющий всю сделку от начала и до конца, и финансист Анатолий, специально командированный в Москву, как-то мельком обмолвились, что проезд к складу проходит по двум смежным участкам (что чревато конфликтом), но ездят по нему ещё восемь-десять фирм. Со всеми воевать собственники земли не станут — себе дороже.

Хотя стоп! А нельзя ли к этим фирмам, в отличие от покупаемого нами склада, подъехать с другой стороны? Склад расположен совсем близко к ручейку-речушке с её наверняка имеющейся охранной зоной. А они? Да и собственники ли площадей остальные пользователи чужой дорогой? Может быть, они всего лишь арендаторы, которым ничего не стоит при надобности уехать?

Пытаю по телефону помощников, есть ли у речушки водоохранная зона? Не знают. Сколько за нами складов? Кажется, всего один. Откуда же около десятка фирм?! Как вскоре выяснилось, фирмы все расположены в одном складе и, конечно же, как я и предположил, арендаторы. Кроме того, к их зданию возможен и круговой подъезд, а к нашему — нет. Значит, за сервитут — право проезда по чужой земле — воевать только нам одним. Но застроить проезд они смогут быстрей, чем суд рассмотрит наш иск по сервитуту. И к тому же нет методик определения цены сервитута. В общем, у неизвестных нам соседей будет законное оружие, чтобы принудить нас продать по бросовой цене купленный, а потом и реконструированный за немалые деньги склад.

Вот почему «сваты» бросили лживую фразу, что с эксплуатацией объекта они не знакомы. Соседей и расклад по землям они как бы не знали, и возможные тяжбы им невдомёк. Звоню Анатолию и останавливаю сдачу документов. Оказалось, что счёт шёл уже на секунды. Они стояли у окна регистрации. Цена секунд была три миллиона безвозвратного залога, а объекта — двадцать миллионов. В ту пору и возник впервые тяжелейший для меня вопрос: только ли в недостатке опыта и внимательности у финансиста проблема?

 

Опять не в цель

После отпуска, проведённого в Испании, прошло несколько тяжёлых перестроечных дней. Ко мне в кабинет, предварительно записавшись и просидев немного в приёмной в окружении картин, в компании секретаря, помощницы и цветного попугая, заходит менеджер по недвижимости. Из его слов следует, что мы, как всегда, тянем с приобретением объекта и уже состоялась встреча владельцев объекта с высоким гостем — хозяином самой могучей в городе сети супермаркетов «О’кей», а это дополнительное свидетельство того, что объект стоящий — в чутье и владении методиками прогноза прибыли этой сети не откажешь. Значит, действовать необходимо быстро и решительно, не затягивая торг. В очередной раз проигрывать сверхэнергичным то ли противникам и конкурентам, то ли коллегам и партнёрам-приятелям не хотелось.

Всё в бизнесе нашего провинциально-столичного города перемешалось. Каких-то лет 17–18 назад сетевой продуктовой реализацией и оптом из новоиспечённых фирм занимались практически мы одни, солидно выходили на областную администрацию и получали весьма льготные кредиты на не очень понятный сезонный кассовый разрыв и на северный завоз.

Основатели сети «О’кей» в это время были ещё в самом начале пути. Они занимали у приятелей деньги под высоченный процент и помаленьку, вначале коробками, а спустя несколько лет и контейнерами, завозили продукцию из Москвы. Сами разгружали, хранили и продавали в небольшом арендованном помещении на центральной улице города. И вот буквально на пустом месте выросла могучая оптово-розничная империя с десятками, если уже не с сотней супер- и гипермаркетов, с гектарами земли и десятками тысяч квадратных метров площадей. Чем не американская мечта!

Не особенно включились они, правда, пока в культурномеценатские проекты, но время ещё есть. Сорок пять — не возраст для здоровых и энергичных. Креативность у них во всём. Пару лет назад довелось мне быть свидетелем самого яркого для нашего города дня рождения — сорокапятилетия хозяйки сети «О’кей». Для его проведения был приглашён из Москвы организатор российского, а может быть, и международного масштаба. Мероприятие он готовил, что называется, под ключ. Сценарий, меню, место проведения, добывание самых качественных продуктов из Москвы и прибайкальских сёл. Но главной фишкой была воссозданная атмосфера 20-х годов, с НЭПом, незабвенным Остапом Ибрагимовичем и бабелевской Одессой. Все участники действа были за месяц извещены, что вход только в нарядах тех лет. Даже я, будучи консерватором, заразился этой идеей, купил лёгкий клетчатый пиджак, шляпу-котелок, трость, шарф и сигару. А главное, сочинил тост, равный небольшому юмористическому рассказу, и подарил 45 % стоимости «ну очень дорогой» картины с видом еврейских улочек Тель-Авива, при этом взял на себя обязательство передавать каждый год по дополнительному одному проценту стоимости картины, с расчётом, что всего через 55 лет 100 % картины станет собственностью именинницы. После чего она, уже как антиквариат, возвращается в мою галерею для экспонирования потомкам. До этого времени мне должен быть обеспечен беспрепятственный вход в дом для контроля условий содержания картины, особенно при отсутствии главного охранника семейного добра — её мужа, когда риск неприятностей для сохранности картины, конечно же, серьёзно возрастает…

Но соединяет нас не только общая картина и симпатии, но и наши немалые поставки алкогольной продукции и кондитерских изделий в их могучую сеть. Правда, уже не раз, как и сегодня, мы сражались за один и тот же объект. Причём последний — магазин на улице Пискунова — был нами проигран.

Поэтому нашего менеджера по недвижимости я попросил срочно договориться о встрече с владельцами двухэтажного магазина (ранее столовой), теперь уже расположенного посредине новостройки 12–16-этажных зданий. Неспешные переговоры с ними мы вели уже месяца полтора.

Первоначально нас не устраивало то, что в собственности у них было только здание, а земля в аренде. Мы выставили условие, чтобы они сами до продажи оформили землю. Имея самые серьёзные намерения, они взялись за оформление земли и пообещали не рекламировать продажу объекта в Интернете.

Вскоре земля была оформлена по достаточно быстрой, «дружественно-бескорыстной» схеме. Мы же в это время оценивали объём затрат на реконструкцию магазина и на инженерные сети. Здание бывшей столовой (700 квадратных метров) давно уже не эксплуатировалось, и не было договоров на электричество, а главное, на ещё более дорогой теперь ресурс — на воду. Последние годы, под разговоры о развитии бизнеса, кроме роста тарифов на электроэнергию, тепло и воду, ввели ещё и драконовскую плату за подключение. За подключение воды следовало заплатить около пяти миллионов, электроэнергии — около одного миллиона рублей. И это помимо стоимости прокладки и ремонта самих сетей, хотя абонентская плата наверняка включает все затраты, в том числе на обновление и амортизацию городских сетей. Антимонопольному комитету легче штрафовать нас, например, если проскочит где-то в рекламе запретное слово «вино» или, не дай Бог, появится намёк на фужер с шампанским, чем разбираться с олигархическими структурами, в чьих руках, по сути, вся экономика России.

Затраты на восстановление здания и его выкуп в сумме получились не маленькие: около 60 тысяч рублей за квадратный метр. Но и расчётная реализация представлялась существенной — тысяч 30 в месяц на квадратный метр. Из них тысячи две-три должно оставаться чистой прибыли. А значит, срок окупаемости будет отличный — примерно два-три года. К тому же включённые в сделку двадцать две сотки земли можно будет использовать под стоянку и возможное расширение.

Поэтому я и загорелся покупкой, но, наученный неприятной историей со «сватами», решил срочно встретиться с хозяевами объекта, чтобы ударить по рукам. Занимаясь литературной деятельностью, галереей и другими культурными проектами, я сам далеко не всегда стал выезжать на арендуемые и даже на покупаемые объекты.

Место действительно оказалось отличным. Вокруг будущего супермаркета достраивается настоящий иркутский «Манхэттен». Правда, «наше» здание показалось каким-то сиротливым и неприкаянным. Не приглянулась мне двухэтажная семисотметровая «избушка» в окружении современных громадин, непонятным мне показался и подъезд. А что если здесь только пешеходная зона? Как быть тогда с объёмными покупками? Как их дотаскивать до машины? Как подвозить товар нам самим?

Вскоре я собрал у себя специалистов. Все были за приобретение, но какой будет подъезд, ответить не смогли. Тогда я, с раздражением напомнив про московский склад, отправил молодого менеджера по недвижимости и Анатолия в городское управление градостроительства и архитектуры. И здесь оказалось, что здание нельзя расширять, так как по участку в соответствии с проектом будет проходить дорога. Что же тогда останется под стоянку? Следом выяснилось, что и стоянка не главное — по генеральному плану застройки дорога не только пройдёт по участку, но захватит и здание. А следовательно, покупать здание и вкладывать миллионы рублей в реконструкцию — полное безумие, так как впоследствии нас принудят продать здание или обменять, но большинство понесённых затрат в такой ситуации не компенсируются.

Как буквально в эти дни продавцам выдали свидетельство о собственности на землю, причём без всякого обременения? А главное, неужели наш финансист — контролёр сделок — не мог заподозрить неладное? Или опять не захотел?

Не слишком ли много весьма подозрительных накладок, включая прикарманивание денег на благодарности, у ближайшего помощника? Очевидно, что после всей этой цепочки дел придётся расстаться. Жизнь у него в целом устроена. Квартиру недавно он у меня досрочно выкупил, прикрыв мутное происхождение своих доходов выгодной продажей приобретённого недорого участка земли. Правда, «спроворил» он этот участок также возле моей дачи, где бесплатно жил не одно лето. Председатель, как позже выяснилось, искал меня, а подвернулся он. Погасил и ссуду 800 тысяч рублей, полученную в фирме по дружбе без всяких гарантий с его стороны. Сослался на помощь родителей. Сомнительно. Но Господь ему судья… Однако и расстаться не так просто. Не бросит ли его новость об увольнении опять в объятия злого недуга? Всё-таки за эти годы и он, и его семья с пятилетним сыном стали мне далеко небезразличны.

Настраиваю его после выхода на работу на необходимость «держать удары», как когда-то настраивал меня, молодого специалиста, директор радиозавода, назначая на должность начальника труднейшего цеха. Правда, заходить ко мне пока я попросил его помощников. Следовало выиграть время — две недели, месяц, чтобы он окончательно вышел из нездоровья. А там и новогодние каникулы, и Рождество Христово. Дай-то Бог, желаю ему в душе, чтобы избавился от скверны и встал на ноги во благо своей семьи с малолетним сынишкой. Но уже только где-нибудь в другом месте. При его проворности и склонности к авантюризму, двуличность и непреданность могут привести к огромным неприятностям. Подпишешь что-либо по невнимательности и недосчитаешься объекта или какой-то из фирм.

Кроме того, он и сам неплохо научился расписываться за меня, чем, с одной стороны, облегчает работу, когда меня, например, нет в городе. Но когда-нибудь он может ещё существенней облегчить капитал фирмы, подделав подпись, а затем прогнав объект через добросовестных покупателей.

Авантюризм и неискренность, легко переходящая в патологическую лживость, — самое опасное сочетание качеств, которые только могут быть у ближайшего окружения.

 

Тренинг на грани миллиона убытков

«Если бы Бога не существовало, Его следовало бы выдумать» — когда-то изрёк Вольтер. И действительно, сколько нравственных и моральных норм, ограничивающих безудержную свободу и всевластие бурных страстей, способных сжечь их носителей и окружающий мир в адовом пламени вседозволенности, дарят человечеству религии мира. Высок и психологический эффект веры в Господа, в загробную жизнь или в переселение душ. Нет, пожалуй, более действенного лекарства от депрессий, вызванных страхом смерти и потерей близких людей.

На более низком, бытийном уровне можно восклицать: «Если б у человека не было необходимости в постоянной борьбе с житейскими и с производственными проблемами, без коих жизнь пуста и неинтересна, то и их следовало бы выдумать».

Поистине бессмертные слова вложил И. Гёте в уста Фауста: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идёт на бой».

Конечно, прежде всего, любовь расцвечивает яркими красками жизнь практически каждого нормального человека. Но если бы жизнь ограничивалась только этим, то она всё же была бы скучновата, как романы, где нет никакого дела, а всё повествование ограничивается отношениями любви и ненависти между партнёрами, как, например, в большинстве романов Оноре де Бальзака и других французских писателей XIX века. Поэтому для многих деятельных натур жизнь немыслима без напряжённого труда и постоянной борьбы на этом поприще. Многие обеспеченные люди, особенно предприниматели, стараются трудиться чуть ли не до последнего вздоха. Если вдруг оказывается, что в производственном коллективе продолжительное время «тишь и благодать», то он как бы теряет вектор развития, притупляется воля и находчивость руководителей.

В трудных нестандартных ситуациях видно, у кого из руководителей есть дар нестандартного креативного мышления или даже талант предпринимательства, а кто может пусть и очень квалифицированно, но действовать по раз и навсегда выработанному алгоритму. Правда, в экстремальных ситуациях нервы иногда напрягаются до предела, как ткань парусов, испытывающая в штормах неимоверное давление ветра. Если паруса выдерживают и корабль не терпит крушение, то он яростно и победно мчится вперёд. Так же и коллективы в производственном шторме должны энергично действовать, сопротивляясь обстоятельствам, тренируя нервы и развивая навыки борьбы, помня, что без систематической тренировки можно и надломиться.

Одна из таких неплановых «тренировок» недавно обрушилась на нас. В пятницу вечером, когда рабочий день для большинства сотрудников уже окончился, коммерческий директор фирмы вдруг, как бы случайно, обмолвился, что крупный арендатор, торгующий мебелью, заранее предупредивший нас согласно договору, сегодня съезжает, задолжав за три с лишним месяца около миллиона рублей арендной платы. Хотя такой ситуации за много лет работы у нас не возникало, мне казалось совершенно очевидным, какие меры следует предпринять. Спрашиваю об этом директора и с удивлением слышу, что он наивно купился на обещание арендатора погасить долг в самое ближайшее время. При этом у него был вроде бы веский аргумент, что ранее своё слово этот вполне приличный арендатор всегда держал, и оснований ему не верить нет. И действительно, арендатор был не случайным человеком и не обычным продавцом. Из общей массы коммерсантов он выделялся спокойной благожелательной манерой речи, логичной рассудительностью и интеллигентностью, хорошими манерами и элегантностью. Но особенно важно то, что мебель, которой он торговал, производилась на его собственном предприятии, за тысячу километров от Иркутска, и наш магазин у него был не единственный. О немалом масштабе деятельности свидетельствовало наличие у него сети салонов в различных городах Сибири.

Наученный за долгие годы ведения бизнеса горьким опытом предательств и необязательности не только чужих людей, но нередко своих сотрудников и друзей, я не мог разделить оптимизм директора. Безупречное поведение и обходительность арендатора имели место в условиях, когда он был кровно заинтересован в сотрудничестве. Но теперь совершенно другая ситуация. Он съезжает, не оплатив арендную плату, не дав гарантийного письма и не оставив в залог мебели. Не было никакой уверенности, что на его предприятии или на нём лично, пока длится суд (если дело дойдёт до этого), останутся какие-то материальные ценности. При хорошей ситуации магазины не закрывают.

Срочно узнаю, в какой стадии «эвакуация» его товара. Оказалось, что буквально несколько минут назад отъехал грузовичок с двумя последними мебельными гарнитурами, причём их стоимость была близка к величине задолженности. В этот момент на наших площадях мебели оставалось ещё на один рейс. Но это были недорогие столы и стулья, всего тысяч на 80–90.

У директора его магазина по секрету выясняем, что мебель вывозится в небольшой арендованный склад в 10–15 минутах езды от места продаж. Мне было совершенно очевидно, что единственный шанс получить гарантию по возврату долга — это любыми путями вернуть вывезенную мебель и оставить её в залог. С этой задачей на склад арендатора срочно выезжает наш начальник службы безопасности с несколькими охранниками, а следом отправляется по адресу и наш грузовик. На легковой машине наши представители примчались раньше, пока машина арендаторов бережно и не торопясь везла наш потенциальный залог.

Но как без лишнего шума вернуть мебель в только что покинутый ею магазин или переместить на наш склад? От продавца беглецов узнаём, что некоторые работники не получили полный расчёт и обижены на иногороднего хозяина. В данной ситуации это нам на руку и даёт шанс за материальное вознаграждение договориться либо со старшим менеджером, либо с кладовщиком о том, чтобы мебель отписали нам в залог или хотя бы не поднимали лишнего шума, когда наши представители будут её забирать.

Нехорошо, конечно, брать чужое, не согласовав с хозяином, но чистоплюйскими, полностью законными методами невозможно в наше время вернуть своё. Законы и дряблые силовые структуры в ситуации мошенничества чаще всего бессильны. Обычно к моменту решения суда у должника уже не оказывается имущества и средств, а фирма легко отправляется путешествовать в другой регион. Личной уголовной ответственности при этом не возникает. Во всяком случае, ни нам, ни кому-либо из наших знакомых не удалось привлечь к уголовной ответственности никого из должников, никому за эти злодеяния не перекрыт и выезд за рубеж. Мошенник, не признанный по закону таковым, легко открывает другую фирму, причём порой совершенно цинично с аналогичным названием, и преспокойно продолжает заниматься тем же самым или другим делом, похоронив все долги.

В беспокойные 90-е годы было немало желающих за 20–30 % возвращать чужие долги, причём эффективно работали самые что ни на есть бандитские структуры. В арсенале их средств были поджоги машин или домов, избиения, а иногда и стрельба. Сегодня, слава Богу, стрельбы нет. Многие специалисты подобного рода не смогли поделить с собратьями добычу или сферы влияния — и ушли в мир иной, хотя некоторым, более смекалистым, удалось проскочить в двухтысячные годы и успешно обзавестись официальным бизнесом. Оборотная сторона этой окрашенной теперь в более мягкие тона медали: нарастающий вал неотданных долгов и сохранение поджогов. Так, за четыре месяца 2015 года в Иркутске было сожжено 60 автомобилей.

Но вернёмся к нашей истории. Вскоре все, кто проморгал бегство арендатора с миллионным долгом, поняли, что натворили: насколько легко ещё час назад было остановить его окончательный выезд и насколько сложно, а может быть, и невозможно вовсе вернуть мебель на прежнее место, — и получили мощный удар по нервам и скачки давления. Не обошло это состояние, увы, и меня. Но подобно тому как умеренное нервное возбуждение перед экзаменом или ответственным выступлением помогает сосредоточиться и сконцентрировать внимание, так и в данном случае ускорившиеся мысли заставляли стремительно действовать. Важно было не упустить момент, пока мебель ещё не замкнута в их складе или не отправилась в соседний город.

Прежде всего поручаю своему главному специалисту по мебели переговорить с директором магазина арендаторов, выяснить, насколько она обижена материально своим шефом и не согласится ли за вознаграждение, без согласования с хозяином-должником, отдать нам вывезенную мебель в залог. Тем более что их иркутский филиал закрывается, а у нас данное направление слегка расширяется и можно разговаривать о её трудоустройстве. Директор весьма сочувственно отнеслась к нашему предложению, но, привыкшая без рассуждений выполнять указания хозяина, которого пока ещё не считает бывшим, всё же испугалась морального давления. Кроме того, на складе главной была уже не она, а кладовщик, он же бригадир грузчиков-сборщиков. Разговор с ним поручили начальнику службы безопасности, прибывшему на склад. Но здесь оказалось ещё сложней, так как бригадир трудился в Иркутске вахтовым методом, постоянно проживая в Чите, там же, где и хозяин фирмы. Так что ему в ближайшее время не грозила потеря работы, не было перед ним и долгов по заработной плате. После такой вводной разговор о залоге за вознаграждение не стали и затевать.

Начальник службы безопасности уже продумывал вариант, как, воспользовавшись численным перевесом, посадить в их прибывающую машину пару наших добрых молодцев и потребовать от водителя переезда в обратном направлении, то есть в наш магазин. Но выяснилось, что и на базе, и на складе есть тревожная кнопка, которой в данной ситуации, конечно, воспользуется бригадир.

Неужели игра проиграна — и мы, скорее всего, получили очередной миллион убытков? Ничто не действует на нервы сильнее, чем признание глупости и нерадивости как собственной, так и ближайшего окружения. Ведь всего какой-то час назад достаточно было нажать кнопку внутреннего телефона и поручить охране остановить вывоз мебели с наших площадей! Теперь же, на чужой территории, любые насильственные методы по вывозу имущества должников без решения суда и без судебных приставов попадают под статью об уголовных преступлениях (кража, грабёж и т. д.). Хотя, строго говоря, и на своей территории задерживать имущество арендаторов — дело, мягко говоря, не очень законное. Многое зависит от желания полиции и прокуратуры вникать в суть дела. Станут ли они разбираться с фактурами на мебель и устанавливать, кому она принадлежит, или посоветуют обращаться в суд? В этом вопросе многое зависит от дружбы с силовыми структурами. Уверен, что в своём городе преимущество всё же у нас. Как известно, дома и стены помогают. Но в данном случае нам не осталось ничего иного, как начать напряжённый диалог по телефону с иногородним хозяином фирмы.

Судя по всему, обеим сторонам конфликта удалось спроецировать на хозяина мебели весьма нервную обстановку, царящую в его пустеющем магазине и на складе, где высадился наш «десант», прибывший на грузовике и на легковой машине. В момент начавшегося диалога его неразгруженный грузовичок с двумя гарнитурами стоял за охраняемым шлагбаумом возле арендованного склада на территории небольшой базы и ждал своей участи. В складе оказался и ещё один гарнитур. Как убедить хозяина немедленно погасить мебелью задолженность или оставить её в залог? Полное преимущество было уже на его стороне: он мог просто вызвать охранное агентство или полицию и потребовать, чтобы наши представители покинули базу и уж тем более не препятствовали разгрузке. Это по трезвым рассуждениям. Но и за тысячу километров он чувствовал, что конфликт разгорается, и до последней черты ему всё же хотелось сохранить лицо. Будучи немолодым человеком, он понимал, что земля круглая и по возможности лучше сохранить репутацию — мало ли где в Иркутске ещё придётся арендовать площади. Кроме того, на Байкальском тракте, вблизи залива, он соорудил поместье, о котором знала моя помощница и куда в дальнейшем он, возможно, мечтал переехать и стать уважаемым иркутянином.

Пока наши руководители ведут напряжённейший диалог, я приглашаю к себе непосредственного исполнителя, ответственного за сбор арендной платы. Он, как это принято у безответственных людей, докладывает, что о задолженности знали все. Такие, как он, всегда пытаются полностью снять ответственность с себя и переложить на «всех». Но, к моему полнейшему удивлению, он информирует, что по поручению директора просил службу безопасности воспрепятствовать вывозу мебели.

Спрашивается, почему же они не среагировали, почему не оповестили о сбое директора или меня? Оказалось, что моя помощница, которая раньше отвечала за арендную плату, созвонилась по его просьбе с должником и, как он понял, обо всём договорилась. После чего, ни с кем не советуясь и никого не информируя, он самолично отменил указание, данное охране. Стоимость этой глупости может составить миллион рублей. В результате его безответственной команды мебель преспокойно уплыла в чужую гавань. В такой ситуации всегда возникает вопрос: что это — обычная глупость и безответственность исполнителя или след полученной им взятки? Но сотрудники фирм — не должностные лица и могут, с точки зрения уголовного права, сколько угодно безнаказанно продавать совесть. Понятие взятки и коррупции распространяется только на чиновников. У нас самая большая кара для сотрудников — увольнение, хотя в некоторых, теперь уже немногих, фирмах применяются и куда более крутые меры, причём почти всегда без привлечения полиции.

Недавно по случаю совершенно очевидного хищения, когда сотрудник подделал подпись и получил в кассе более трёхсот тысяч рублей, мы всё же обратились в полицию, но вскоре горько пожалели об этом. Следователь буквально задёргала всех, кто причастен к длинной цепочке рождения денежных документов. Но и это не все. Через какое-то время состоялся налёт на офис 6–7 полицейских во главе со следователем. Они искали документы, которые бы доказывали наличие в фирме «чёрной» зарплаты и второй, скрытой бухгалтерии. Из допросов сотрудников, которые имели право отказаться от дачи показаний, полицейские знали место расположения серверов и заставили наших же специалистов под наблюдением полицейского-компьютерщика скачивать на флеш-карту всю огромную текущую информацию о движении финансов и товаров, мечтая, очевидно, найти состав преступления во всех сферах деятельности. В случае неподчинения, как выяснилось, серверы могут быть изъяты, а это, если нет дублирующих архивов, катастрофа и остановка деятельности предприятия. В данной ситуации, возникшей впервые за 25 лет существования фирмы, я вдруг понял, что, по сути дела, зря мы никогда не обращали внимания на информационную безопасность, как это делается в других, более бывалых фирмах. Серверы у них устанавливаются хотя и недалеко, но за пределами офиса. Это даёт время в случае налёта заархивировать текущую информацию и запутать ту, что в сервере. Кроме того, наготове должны быть и специальные программы-вирусы, которые могут произвольно пересортировать все цифры и файлы прямо во время принудительного скачивания информации. Как говорится: «С волками жить — по-волчьи выть».

Оказывается, наш доморощенный вор лживо заявил следователю, что триста с лишним тысяч — это долг фирмы перед ним по невыплаченной «чёрной» зарплате, и следователь не нашла ничего лучше, как по навету мошенника организовать налёт, как будто ей неизвестно, что какая-то часть «чёрной» зарплаты, извиняюсь, присутствует практически во всех негосударственных организациях. Причём прокуратура и налоговая инспекция давно приняли эти вынужденные правила игры и зорко следят, чтобы официальная часть зарплаты, а значит, и налоги с неё не были ниже прожиточного минимума, а ещё лучше, если удастся «додавить» фирму и до среднеотраслевого уровня. За неповиновение могут как минимум обрушиться жёсткие налоговые проверки.

После налёта «родной» полиции мы, конечно, поспешили заключить с грабителем компромиссное соглашение. Он взял обязательство погасить хотя бы половину украденной суммы, а мы — закрыть дело. Потери фирмы в день налета были несоизмеримо больше, чем похищенные деньги.

Все это пронеслось в уме, пока я раздумывал, потребовать ли немедленно заявление на увольнение то ли от ротозея, то ли от «взяточника», самовольно отменившего данное охране распоряжение на задержание мебели.

В это же самое время директор, начальник службы безопасности и юрист вели отчаянную телефонную битву. В результате словесной осады хозяин-беглец согласился отдать нам мебель на очень выгодных… но только для него условиях. Три оставшихся у него гарнитура он оценил раза в два выше, чем долг. По его задумке, наши мебельщики должны были по назначенной им цене принять мебель и расплатиться за неё в оговорённый срок за минусом долга. И хотя условия должник продиктовал нам совершенно кабальные, я посоветовал в любом случае принимать мебель. При этом сохранилась надежда, что через суд или в диалоге будем добиваться справедливости. Это всё же хоть какой-то шанс, хуже всего биться с опустевшей фирмой или с частным предпринимателем, переписавшим на родственников всё имущество.

Проще всего переписывать имущество на жену. Для этого не обязательно даже разводиться, достаточно заключить брачный контракт, но делать это необходимо раньше, чем возникнут финансовые неприятности. В случае отсутствия такового признаётся, что супруги владеют имуществом в равных долях и взыскание назначается, соответственно, только на одну половину.

Памятуя о поговорке «Готовь сани летом, а телегу зимой», опытный юрист с первых минут торга по условиям передачи нам мебели на абсолютно невыгодных для нас условиях начала думать о суде. Очевидно, что мебель по указанной нахальной цене нам никогда не продать, да и возвратить её будет практически невозможно. Не зря каждый переезд с разборкой и сборкой мебели, по народной молве, сравнивают с пожаром. Во всяком случае, царапин и изъянов, как новых, так и не замеченных при ночной приёмке, не избежать. В общем, если мебель принять впопыхах, на чём настаивал хитроумный должник, быстро сообразивший, как из данной ситуации извлечь максимальную выгоду, то проигрыша в суде в дальнейшем, пожалуй, избежать очень непросто. Наши потери при таком раскладе вполне могут превысить размер первоначального долга арендатора. Юрист в данной ситуации видела только один выход — за приёмку мебели в создавшейся суете должно расписаться не уполномоченное директором фирмы лицо. Тогда ночной договор и приёмка мебели будут, скорее всего, признаны ничтожными, а мебель, по сути, нам удастся реализовать по реальной цене через судебных приставов и погасить долг арендатора, в одночасье сбросившего с себя маску интеллигентности.

Вот так каждая сторона со своими мыслями и с небольшими перебранками продвигалась к цели, где на кону миллион рублей, уже почти украденный противной стороной из-за нерасторопности или нечестности нашего исполнителя.

Но как бы то ни было, машина противника с двумя гарнитурами подъехала к покинутому часа полтора назад салону мебели. За тысячу километров хозяин-арендатор проглядел в суете, а его бригадир не подумал и загрузил со склада, не оформив документы, третий гарнитур в нашу машину, которая преспокойно уехала с этой неплохой добычей. После того как машина выехала за их шлагбаум, забрать эту мебель, без долгих судов с непонятным результатом, должнику уже не удастся. А это хотя бы частично покроет долг.

Ясно сознавая факт маленькой победы, мы продолжали вести диалог обо всех трёх гарнитурах, которые бы гарантированно были по стоимости не меньше, чем сумма долга. Когда машина должника подъехала к нашему магазину, до хозяина дошло, что приёмо-сдаточные документы и договор, а тем более доверенность на эти действия в ночной суете может подписать с нашей стороны неуполномоченное лицо. Эта хитрая ситуация ему, по-видимому, была знакома. Прежде всего, его не устроила доверенность, и он потребовал привезти директора. Но время неотвратимо приближалось к полуночи, а согласно его плану предстояла ещё долгая приёмка с описанием возможных дефектов, царапин и сколов на десятках, если не сотнях полированных дощечек. Его грузчики первыми не выдержали испытание ночными бдениями и ушли домой.

После этого демарша арендатор принимает главное в этой ночной операции решение — загнать машину к нам во двор, а приемку по продиктованным им нереальным, но не оспариваемым до поры до времени ценам перенести на завтра, на десять утра.

Далеко не сразу он понял, что попал в западню. Машина с мебелью оказалась наконец-то, без всяких насильственных действий, на нашей территории. Это почти то же самое, что и мебель в нашем магазине. Для достижения своих жульнических целей нашему оппоненту нужно было отогнать машину на любую охраняемую стоянку или за шлагбаум, на базу с его складом. Только теперь на него обрушилась и ещё одна нерадостная новость, а именно то, что третий гарнитур, никем официально не принятый, укатил на нашем грузовике. Обидно осознавать грубые просчёты и чувствовать себя, извиняюсь, дурнем в ночном мебельном «казино», где разыгрывался миллион рублей. Думаю, что стресс и прыжки давления в момент осознания резко изменившейся ситуации перебросились на нашего «друга».

Никто из знакомых мне предпринимателей, занятых реальным бизнесом, никогда не играет в азартные игры ни в казино, ни в других местах. Слишком уж много ситуаций с непредсказуемым результатом встречается в нашей повседневной жизни. Причём «ставки» нередко измеряются и сотнями тысяч рублей, и десятками миллионов.

Например, два моих хороших знакомых отчаянно борются за используемую в их сделке банковскую ячейку с «призом» в сорок миллионов рублей. В середине 2014 года они со взаимным удовольствием заключили договор купли-продажи офисного центра. Покупатель внес 20 миллионов залога, а кроме того, ещё 40 миллионов — «серую» часть расчётной суммы — положил в банковскую ячейку. Условием её открытия должен быть документ регистрации земельного участка на имя покупателя. А для этого он должен официально оплатить ещё около ста миллионов рублей. Но вскоре после подписания договора и рукопожатий грянул разорительный для многих кризис, и найти сто миллионов стало очень непросто, да и недвижимость во многом потеряла свою ценность.

Правда покупателя в том, что кризис — это своеобразный форс-мажор, и продавец должен вернуть если не залог, то хотя бы предоплату из банковской ячейки. У продавца своя правда. У него якобы были и другие претенденты, которые могли по сходной цене оплатить землю без проволочек, но покупатель сам уговорил его по дружбе, которая быстро растаяла, на сделку именно с ним, попросив подождать до конца года. Если бы он не пошёл навстречу покупателю, то получил бы всю сумму до обвала валюты и давно бы превратил её в доллары не по 50–70 рублей за единицу, а по 32 рубля. По его логике, деньги в ячейке должны компенсировать валютные убытки. По логике же покупателя, коль сделка срывается, то его деньги из ячейки должны вернуться «домой». Тем более что немалый залог, в 20 миллионов, и без того был выплачен и уже явился существенным убытком для покупателя.

В общем, у каждого своя правда, а потому за ячейку идёт отчаянная борьба, в которой используется весь арсенал средств: и взятки, и поддельные документы, и долгие экспертизы подписей. Чем завершится сражение двух мощных юридических команд, пока неведомо никому, ставки, пожалуй, можно было бы делать и немногим осведомлённым о ходе боёв наблюдателям. Эмоций будет не меньше, чем в любом казино.

Что касается нашего дела, то напористость арендатора была так велика, что наша команда, несмотря на новый расклад сил, собиралась организовать убийственную для наших интересов приёмку каждой дощечки. После того как я растолковал ситуацию своим доморощенным руководителям, они поняли, как чуть-чуть не попались на лакированный деревянный крючок, и отказались согласовывать цену и принимать «россыпь». Вне себя от возмущения за наглый, как он выразился, обман, арендатор наутро позвонил мне, начав, еле сдерживая ярость, с комплимента, что он знает о таком моём качестве, как умение держать слово в любых обстоятельствах, и выразил уверенность, что мы срочно примем мебель по согласованным вчера ценам. Пришлось напомнить, что я вчера не принимал участия в переговорах, но самое главное, что одна бессовестность порождает другую — так же, как зло порождает зло и обязательно бьёт по тому, кто его породил. А значит, не ему, сбежавшему должнику, упрекать нас и взывать к справедливости, не лучше ли взять пример с дореволюционных аристократов, которые из-за потери чести от неотданных долгов нередко пускали себе пулю в лоб. У нас же, при первой возможности, многие прибегают к разным ухищрениям, чтобы «похоронить» долги. Правда, такое общество не нравится никому, поскольку почти все по кругу являются не только должниками, но и жертвами обмана. И просвета в этой глубокой нравственной яме уже почти не видно. А потому почти каждый предприниматель старается за валюту дать детям конвертируемое за границей образование, чтобы у них была возможность в любой момент попрощаться с обесчещенной революциями и перестройкой Родиной.

Если в этих условиях наши представители и не держат слово, то эта ситуация давно уже отражена пословицей: «Вор у вора дубинку украл». Кто в возникшей ситуации породил зло, думаю, очевидно. А потому наше решение такое. Мебель мы — до полного погашения долга — берём в залог без указания цены и принимаем её не по качеству, а по количеству мест в упакованном виде или же вместе с запломбированным грузовиком.

Выслушав меня и ничего толком не ответив, попавший в ловушку беглец начал действовать. Первым делом он срочно позвонил моим переговорщикам и почти правдиво сообщил, что мы договорились упакованную мебель принять по числу мест. Но для этого его грузовик должен подъехать либо к нашему складу, либо к магазину, так как он не может раскладывать коробки с мебелью под дождём или в не очень чистом дворе. И добавил, что мы обсудили и согласовали этот момент.

Логично! Но, не веря уже ничему, помощники, к счастью, перезвонили мне. Пришлось разъяснить одну маленькую деталь. Как только его машина выехала бы за пределы двора, она получила бы возможность двигаться в любом направлении и, конечно, поехала бы подальше от докучливых кредиторов, то есть от нас. Остановить, а тем более вернуть её мы были бы снова бессильны.

Учитывая попытку нового обмана, мы решили оставить мебель в залоге вместе с машиной. Но и здесь наш должник не сдался. Его люди оперативно написали заявление в полицию о том, что мы насильно захватили его машину с мебелью и удерживаем её на своей территории, что, разумеется, совершенно противозаконно. Не знаю уж каким образом, но достаточно оперативно к обеду прибыл наряд полиции с водителем его «арестованной» нами машины и преданным хозяину бригадиром-кладовщиком. Водитель предъявил документы на машину и накладные на мебель. Тогда старший по наряду полицейский потребовал выпустить чужой транспорт. Но, предвидя такой ход «противника», мы загородили путь бегства их машины своими грузовиками, а поскольку была суббота, то ни наших водителей, ни ключей от машины, «как назло», не оказалось. Эвакуатору также было не подобраться, поэтому мы предложили дождаться понедельника. Наряду ничего не оставалось, кроме как пообещать заявителям разобраться в понедельник.

В понедельник наши юристы предъявляли полицейским и прибывшему из Читы хозяину договор залога и мебели, и машины, подписанный, кажется, одним из обиженных представителей арендатора, правда, давно уволенным. Арендатор, конечно, устроил истерику о незаконности подписи — и по должностным обязанностям, и по времени подписания, но доказывать это нужно, как водится у нас, очень долго в судебных инстанциях. Полиция и прокуратура не в силах без суда и долгих экспертиз отменить данный договор, если бы в нём была даже и поддельная подпись, «нарисованная» кем-либо из наших работников. Честно сказать, полицейские не сильно-то и старались доискаться до истины. Нам же главное было выиграть время, так как через суд мы легко докажем фактический долг, пени и ущерб помещению, а главное, легко взыщем его, так как «добровольный» залог будет ещё долго находиться в наших руках.

Поняв матовую, как сказали бы шахматисты, ситуацию, арендатор быстро отыскал средства и срочно погасил все долги, забыв, правда, принести извинения.

После благополучного конца можно было бы и поблагодарить беглеца за отличный тренинг, со ставкой в миллион рублей, бесплатно преподанный нашим руководителям.

 

Кризис пенсионного возраста и фирмы

Александру Ивановичу, по провинциальным меркам известному бизнесмену социалистической закваски, шестьдесят с гаком, и махина лесозаготовительного предприятия, которое с перестройкой превратилось в акционерное общество, давит на его богатырские плечи всё сильнее и сильнее. Здоровье от предков — охотников и лесорубов — досталось ему недюжинное. И мог бы он работать лет до ста, ну хотя бы до девяноста, как его отец, если бы не извечное, обострённое у россиян, чувство «справедливости»: почему одним отпускается Господом здоровья «полные закрома», а другим с ранних лет болячки? Вот и втянули его друзья детства в свой порочный круг: начал он активно курить и выпивать ещё в подростковом возрасте и к шестидесяти годам уравнял свои высокие шансы на долголетье со среднестатистическими, не японскими или американскими, а российскими мужиками.

Были у нашего друга в детстве высокие результаты по нормам ГТО и даже в спорте, причём без особой подготовки. А на работе лет до пятидесяти не знал он, что за штука бюллетень.

Выигрышно выглядел Александр Иванович и по народному критерию прочности. После весёлой разгульной ночи, когда другие отпрашивались, чтобы отоспаться хотя бы до обеда, он бодро шёл руководить своим на первых порах небольшим коллективом. Ныне же вредные привычки, по стажу равные золотой свадьбе, начинают потихонечку манить к жениху невесту с острой косой из недалёких мест с печально-одинокими берёзками и рябинками, где друзья бурной юности с завистью глядят на его «долгожительство». Самое печальное в их судьбе, что многие прошли мимо большой человеческой любви, променяв её в том числе и на то, о чём пишет Николай Зиновьев:

Насколько пострадало от табачно-спиртной пагубы дело у Александра Ивановича — сложно сказать, но правое полушарие, отвечающее за образное мышление и креативность, пострадало наверняка. Вся его жизнь, от мастера до директора, а потом и собственника, прошла по одной узкопрофессиональной стезе. С юности он не изменял профессии. Не поменялся за все годы и трудовой распорядок — вкалывал от темна до темна. В его трудовой жизни не было и нет ничего «лишнего»; как подметил ещё М. Ю. Лермонтов: «Мечты поэзии, создания искусства восторгом сладостным наш ум не шевелят…»

Имея в родне и музыкантов, и литераторов, и будучи в детстве страстным поклонником приключенческой книги, в трудовые годы наш друг прошёл мимо музыкальных, поэтических, музейных, туристических, лодочных, горных и других соблазнов.

К огромному счастью, не чужд оказался он любви и заботам о детях, внуках и даже о кошках и попугайчиках. Эти благородные чувства и печалят сегодня Александра Ивановича.

Огромное богатство в виде крупного лесоперерабатывающего предприятия попало в его сильные директорские руки лет двадцать назад, во время перестройки — перекройки общенародного добра. Было ему в ту пору около сорока лет, и всё ещё казалось впереди.

За это время закрылась масса предприятий и строек, но народилось и достаточно нового. Он — один из немногих, кто талантливо удержал на плаву своё огромное предприятие. Но сейчас, когда потихоньку улетучился молодецкий задор, оно начало проваливаться в долговую яму. «Помог», конечно, и кризис, совпавший с огромными вложениями в новые цеха. В результате фирма погрязла в кредитах. Угроза банкротства стала новой, ранее неведомой ему реальностью. А ещё недавно, лет пять-шесть назад, перед кризисом, за директорский пакет акций москвичи предлагали огромные деньги.

Ох, ведать бы свою судьбу!

Тогда казалось, что богатырские силы и у предприятия, и у директора будут, конечно, всегда, не хотелось ему, несмотря на мой совет, заглядывать в завтрашний день, а тем более за черту, упирающуюся в последнюю дату. Дети у него не очень-то способны вкалывать на ниве управления огромным коллективом. Их вторые половинки, при сегодняшней модели нескольких браков, ещё менее надёжны. Тем более что «хороший» опыт в этом плане уже есть. Одна из невесток уехала, прихватив формально записанный на неё немалый пакет акций «Иркутскэнерго». Не пророс, увы, в следующем поколении его могучий управленческий ген.

Для богатого человека, как и для вождя в России, очень важно не ошибиться в оценке возможных преемников. Ошибка чревата быстрым обесцениванием труда всей жизни. Любая организация у нас до сих пор держится на одном человеке: фактическом хозяине — учредителе.

С завистью он посматривал на несколько известных в области строительных фирм, где сыновья работали вместе с отцами и занимали ведущее место, демонстрируя, что могут удержать организацию.

Правда, по какому-то мистическому совпадению, отцы — создатели этих похожих по профилю фирм — один за другим уходили из жизни в расцвете сил, невольно давая детям в районе тридцати лет простор для полной самостоятельности. Но чаще, при внезапной смерти хозяина фирмы, не очень сведущим жене или детям, как иной революционной «кухарке», кажется, что и они справятся с управлением отлаженной организацией. Однако через какое-то время начинаются сбои в работе коллектива, а то и наезды бандитов, силовиков или рейдеров, предают «верные до гроба» ушедшему хозяину помощники, и организации приходит крах.

Нередко намного выгоднее для наследников после потери главы семейства или его ухода от дел как можно быстрее продать акции или организацию целиком и вложить средства в более простой бизнес, например в недвижимость для сдачи квартир или офисов в аренду. Нашему другу, формально не ушедшему от дел, но потерявшему задор, ныне, при огромных кредитах, сложно продать предприятие ещё из-за невозможности достоверного аудита, который бы показал потенциал организации. Слишком уж запутанный на предприятиях бухгалтерский учёт. На каждом — целая радуга видов учёта: белая, серая, чёрная, розовая и другие схемы. Для всех своя бухгалтерия, учитывающая не только аппетиты налоговиков, но и ущемлённых акционеров, а нередко и партнёров. Вот такая, как говорят военные, расстановка сил вокруг стареющего владельца могучего акционерного общества. День и ночь его мучают и не дают спать одни и те же вопросы.

Что следует предпринять, чтобы не потерять всё?

Как обеспечить любимых внуков и правнуков?

Как значимо войти немалыми достижениями и богатством в историю своего рода?

В четвёртом, пятом и далее поколениях у каждого потомка будет немало прапрадедов, но продлят себе жизнь в памяти поколений лишь самые значимые, оставившие зримые плоды в виде переданного потомкам и развиваемого ими бизнеса или полученных титулов и наград или в виде книг и других долговременных творческих продуктов, например роли в кино или в телепередачах. Остальные будут вянуть на генеалогическом древе своими бесцветными именами и фамилиями, не оставив ни дела, ни книг, ни наследства.

Выразил я как-то мысль эту в небольшом стихотворении:

Объективно оценив ситуацию, решил наш друг, что брезжит впереди тягостная тьма банкротства.

Как спасти хотя бы малую часть своей организации, равную всё же большому состоянию, с точки зрения не только обывателя, но и хозяев среднего бизнеса? Непростая это задача.

 

Как украсть бизнес у самого себя?

Оглядев все свои несметные богатства, наработанные несколькими поколениями «советских тружеников» в эпоху развитого социализма, Александр Иванович выбрал наиболее автономный и ликвидный объект, приносящий каждый месяц немалую прибыль от сдачи в аренду, конечно же, под торговлю. Но вот незадача — все ликвидные объекты в залоге у банков. Где взять новый кредит, чтобы погасить часть старого и вырвать из цепких банковских рук дорогое приданое?

Репутация в глазах всевидящих банкиров уже не ахти. Хотя ещё совсем недавно Сбербанк и Внешторгбанк кредитовали нашего друга под 9–11 %. Ныне же, как говорится, дружба врозь, чем ещё больше усугубился кризис организации. Пикантность ситуации с выводом прибыльного объекта ещё и в том, что 15–20 % акций не у хозяина, а у миноритарных акционеров, которые хоть и не влияют на принципиальные решения, но могут наблюдать за законностью сделок. Непросто обойти и драконовские налоги при продаже объекта. Легко сказать — вывести объект, намного труднее это сделать. Путь один — успеть до банкротства продать объект самому себе и наследникам по заниженной, далёкой от рыночной цене.

Собственно, разность в ценах и будет реальным доходом хозяина. Но продать нужно так, чтобы в случае скорого банкротства сделка не была признана ничтожной и объект не вернулся для продажи по рыночной цене внешним управляющим. Поэтому продавать себе или наследникам, то есть аффилированным лицам, нельзя, нужен посторонний приобретатель. На юридическом языке он называется «добросовестный приобретатель». А то, что он подставной, доказать нужно в суде, что весьма сложно, особенно при лояльности судей.

Но кому же временно доверить богатство, на кого оформить? Кто не подведёт? Не отдаст в залог под кредит, не разболтает, не продаст, не заведёт на свалившиеся деньги охрану и не присвоит их, не сбежит за границу или в другой регион? Найти сегодня человека в России, если он вдруг решит потеряться, практически невозможно. Миллионы живут без регистрации.

В мучительных раздумьях прошёл не один беспокойный день.

Первоначально выбор пал на опытного, энергичного младшего партнёра, который уже не раз участвовал в некоторых тайных операциях и доказал свою надёжность.

Но никогда размер риска не был соизмерим с суммой, позволяющей чьей-то семье безбедно жить где-нибудь за границей до старости лет. Есть быстрый и почти безопасный способ превратить временное «владение» объектом в «свои» деньги — отдать его в залог любому, пусть даже самому ненадёжному банку и исчезнуть.

В этой ситуации банк хоть и узнает, что даёт кредит под залог «калифу на час», но имеет свой интерес: грабителю не до жёсткой торговли при спешном оформлении неправедной сделки, и заложенный объект останется у банка по хорошей цене. Все будут довольны и с прибылью, кроме хозяина акционерного общества. За рубежом, например в Испании, Александр Иванович встречал ограбленных таким образом «бедных богачей».

Самое поразительное, что, как в случае Бендера и Корейко, в милицию не заявишь. Не будешь же рассказывать, что сделка была липовой, то есть мошеннической, что цена многократно занижена и деньги для выкупа объекта использовались не формального приобретателя, а твои кровные. Это минимум тянет на статью УК. Кроме того, информация дойдёт до налоговых органов, и они от души подсобят, начислив огромные налоги и штрафы на разницу между липовой ценой продажи и рыночной. В результате — не счесть потерь, опозоришься на весь белый свет, а вернёшь ли объект — большой вопрос.

Александр Иванович начал искать другого, менее активного кандидата на покупку объекта. Например, какой-нибудь маргинал, ещё не утративший паспорт, подходит для сбрасывания на него пустых фирм, и то, если налоговая не пожелает с ним познакомиться при регистрации. А если пожелает, то в регистрации откажет, но и хозяину автоматически фирма без суда не возвратится, если подставник вдруг не подпишет обратное соглашение.

В данном случае планируется доверить огромные средства. Если не держать эфемерного «собственника» взаперти или не охранять во время его владения имуществом, а это очень непросто, то он легко может стать чьей-то добычей и подписать нотариально любые документы.

После долгих размышлений стало ясно, что на роль липового владельца подходит не очень активный, лучше и не очень здоровый, добропорядочный, совестливый, семейный человек, скорее всего, пенсионер старой закалки, умеющий хранить секреты, в том числе и от близких, безусловно доверяющий нашему другу. Такой не сбежит. Его образ жизни, повседневный круг общения должны быть доподлинно известны. Слишком большая ценность будет какое-то время в его полном юридическом распоряжении. Жена у него также должна быть покладистой, так как при следующей перепродаже объекта её согласие будет необходимо. Правда, этот нюанс можно и обойти, если на подставное лицо зарегистрировать фирму и приобретать объект уже на фирму.

Вариант с фирмой опять же опасен, но с другой стороны. Подпись, пусть и временного, директора на чистом листе может в ловких руках обратиться в огромные долги. Продержать недвижимость на пенсионере желательно не день и не месяц, а года три. Только через три года, по нашим непонятным законам, не нужно платить подоходный налог с продажи объекта. Три года — это и срок исковой давности. Если внешний управляющий при возможном банкротстве захочет оспорить сделку, то будет поздно.

Но в окружении Александра Ивановича подходящих людей не оказалось, и он обратился к своему старому другу. Не займёт ли он «живую душу» на роль временного богача? Наконец такая кандидатура нашлась, причём «покупатель» находился в подчинении у «занявшего» его друга, и работа закипела.

Объект для себя любимого оценили, конечно, пониже рыночной цены, но и эти деньги не с руки тратить на выкуп собственных площадей. Поэтому внесли 20 процентов оценочной стоимости, остальные «покупатель» обязался выплатить в течение трёх лет. Наконец-то объект успешно «украден» у самого себя. Казалось бы, хозяину можно спать спокойно. Шлюпка безопасности для него и любимых близких, на которой можно спокойно проплыть через старость по суровым российским волнам кризисов и неурядиц, а для многих и нищеты, спущена на воду недалеко от собственного пирса. Поднять паруса! Но…

 

Как перегнать шлюпку на собственный пирс

Но поднимать паруса ещё рано, лучше перегонять недвижимость максимально незаметно. Только улеглась суета с куплей-продажей объекта подставному лицу, как в голову хозяина, словно чёрные муравьи в сахарницу, поползли тревожные мысли. Как и предполагалось, «покупатель», полностью доверяя своему руководителю, с которым знаком десятки лет, подписал многомиллионный договор, особо не вникая в его суть, но он наверняка понял, что речь идёт о крупном объекте в городе Братске и об очень больших деньгах.

Ни одной бумаги у него на руках, конечно, не осталось, все они залегли в надёжном сейфе, но это вовсе не означает, что при желании не может быть получена копия документов, в том числе свидетельство о регистрации на имя «покупателя». А у него есть не только жена, а ещё и взрослый сын, и невестка-юрист. Да и цепочка причастных к сделке лиц неожиданно удлинилась. А чем длиннее цепь, тем она менее надёжна.

Поскольку Александр Иванович, да и его друг детства, одолживший пенсионера, — начальники, причём старой закалки, то работать с компьютером, готовить договора, бегать по нотариусам сами давно отвыкли, уже, наверное, и не могут. Ведь знать дело на макроуровне и подписывать документы — это одно, а сделать массу рутинных компьютерных действий по их подготовке — удел нового поколения, поэтому со стороны хозяина объекта не обошлось без помощника-партнёра, через которого изначально планировался вывод объекта. Также пришлось подключить юриста со стороны руководителя «покупателя». А это уже пять человек, причастных к делу, которое таким образом перестало быть тайным.

Многовато, особенно если учесть, что за три года могут ухудшиться отношения с доверенными и преданными сегодня людьми. Может уйти в мир иной немолодой и нездоровый приобретатель, а у него свои наследники. Как они поступят со свалившимся на них «наследством»? Большой вопрос! Не проговорится ли собственник сыну о своих новых владениях, и как сын отреагирует? Юрист и партнёр также могут обмануть немолодого «собственника» и по-братски, а по сути по-бандитски, поделить добычу. Вероятность этого многократно возрастает, если, не дай Господь, что-нибудь случится с хозяином.

В общем, опасность для состояния есть, и с течением времени она будет только возрастать. Понимает наш друг, что не спать ему спокойно с этими мыслями три года, дожидаясь налоговых льгот. И решает он: Бог с ним, с налогом в 13 %, нужно завершать операцию, выкупив объект у «добросовестного приобретателя» на себя или своих близких, или продать, но уже по рыночной цене, превратив в деньги.

Ох, как хотелось бы отдать объект, приносящий ежемесячную немалую прибыль, наследникам, но прошло-то всего-навсего полгода, а наследники — аффилированные лица. И хотя в цепочке есть добросовестный, во всяком случае с юридической точки зрения, приобретатель, но всё равно, с учётом явно заниженной цены, ход рискованный. Да и не удержать, пожалуй, наследникам объект с течением времени. Не смогут они собирать большую арендную плату, часть которой всегда чёрная, с многочисленных продавцов. Сегодня этим хлопотным полукриминальным делом занимается один из помощников, многим обязанный нашему другу за десятки лет работы и застолий. У него, бывшего офицера милиции, давние прочные связи и с криминалом, и с органами. Он явно не забывает и свой немалый интерес, но наш друг закрывает на это глаза — дело действительно хлопотное. От административных налётчиков объект защищает он сам, имея заметный вес в городе, благодаря основному предприятию. У наследников таких связей нет и не будет, и передать их на блюдечке вместе с объектом, увы, невозможно.

Выход один — срочно превратить объект в реальные деньги и вернуть себе здоровый сон. Но как искать покупателя? Огласка-то опасна.

К счастью, объект давно желал купить один из крупных арендаторов, за ним, скорее всего, в доле стоит и главный распорядитель от акционерного общества, бывший милиционер. Слишком уж добросовестно, практически без отпусков, занимается он делами. Если не на весь объект, то на большую часть деньги у него наверняка уже скоплены. И то, что он открыто не претендовал на выкуп доли, свидетельствует только о том, что доля настолько велика, что неудобно перед бывшим работодателем. А может быть, тоже печётся о спокойствии наследников, всё-таки ровесник, умудрён жизнью и, возможно, также не хочет рисковать. Как бы то ни было, конспиративный внеконкурсный торг состоялся, ударили по рукам. Цена могла быть наверняка выше, но аукцион неуместен.

Юристы снова вступили в дело. Составили новый договор купли-продажи, по которому огромную сумму денег должен получить подставной продавец — липовый хозяин объекта. Нервы у Александра Ивановича были на пределе, сон тревожен, всё делалось в спешке, и первая часть денег буквально через несколько дней после принятия решения упала на счёт «собственника». Не каждый день руководителю акционерного общества бывшего социалистического предприятия приходится по секрету продавать объекты, да и вообще заниматься нестандартными делами. Всё-таки наследники госсобственности, строго говоря, не предприниматели, создающие бизнес на пустом месте, и опыт у них немного односторонне-тепличный.

Предпринимателям жизнь подбрасывает сюрпризы каждый день. Начинали они, как правило, по одному — без натасканных коллективов и традиций. Были и грузчиками, и экспедиторами, и охранниками, и кладовщиками, и финансистами, и юристами в одном лице. Затем учили помощников и потихоньку сколачивали коллектив. Для предпринимателей всё было в первый раз: и контейнеры, и вагоны, и секции, и перевозка «налички» рюкзаками и чемоданами в 90-х годах, и армии бандитов, налоговиков, пожарников и милиционеров. В общем, расти с нуля было куда как непросто. Чуть расслабишься — обманут, а то и разорят. «Жировать» на бывшей госсобственности всё же много спокойней, хотя сохранять её тоже весьма сложно.

Предприниматели под жутким налоговым прессом накапливали основные и оборотные фонды. Мы одна из немногих стран, в которой не льготируются вложения в основной капитал. Хоть ты трижды затянешь пояс и все деньги пустишь на развитие и реконструкцию цехов, магазинов, приобретая транспорт и оборудование, копя оборотные средства, ни грамма налоговых льгот тебе не будет.

Традиционным директорам много легче с налогами. Большинство из них за годы перестройки резко снизили численность персонала, продали и сдали в аренду немало цехов и земель, проели большую часть оборотных средств. Поэтому-то «красные директора» и предприниматели хоть и имеют общие родовые черты, но так же несхожи, как собаки и волки. Последние выносливей, изобретательней и сильней.

Вот и не хватает Александру Ивановичу сил терпеть три года, а также и навыков учесть в договоре все тонкости.

Договор, как выяснилось, оказался проработанным не до конца. Если покупатель, оплатив большую часть, хотя бы 51 % цены, прекратит дальнейший расчёт, то уже может претендовать на решающую роль в совете директоров, поставив большинством голосов своего руководителя и главного бухгалтера. Вопрос этот, конечно, судебный, но шанс у покупателя выиграть дело и получить полный контроль за половину цены — велик. Это первый подводный камень сделки. Благо насторожил хозяина друг-предприниматель, вникнувший в ситуацию. Деньги были срочно возвращены покупателю для расчёта единой суммой, повторная оплата зависла, но, к счастью, всего на несколько нервных дней.

Вскоре пришли все деньги разом. Но пришли не так, как надо, а как будто специально с задумкой, накануне праздничных дней, к вечеру. В тот же день срочно снять огромную сумму наличными деньгами или выписать векселя уже не получалось. И здесь истинный хозяин объекта, оставивший деньги отдыхать на счетах, почувствовал подвох. Не подстроено ли это партнёром-консультантом, имеющим немалые связи с банковской сферой?.. А что если все вступили в сговор?.. Ситуация осложнялась и тем, что у юриста была доверенность от подставного продавца на снятие денег. Чтобы продавец и его близкие не знали, о какой сумме идёт речь. А также на случай болезни или, того хуже, смерти временного хозяина — уже не объекта, а огромных денег. Выяснилось к тому же, что у консультанта осталась карточка, дающая право распоряжаться счётом или ограниченной суммой по Интернету.

В результате любой из троих помощников в операции мог завладеть всей суммой средств. Может быть, это уже и сделано перед вечерним закрытием банка. А в праздничные дни, пока банк закрыт, как раз самое удобное время, чтобы срочно собраться и навсегда покинуть пределы города, а то и России.

Как назло, попал в аварию «добросовестный приобретатель». Если за праздники с ним случится худшее, то и наследники смогут срочно предъявить свои права на деньги. И «приданое» может уйти другим внукам. Их дополнительным аргументом может быть и надуманный стресс от продажи, приведший к аварии.

Наш друг схватился за телефон с желанием забрать на праздники хотя бы паспорта у всех причастных к делу, но выяснил, что никого из троих нет дома. Один уехал на охоту, другой где-то на Байкале, владелец денег отлёживается где-то на даче у сына, но так ли это, будет ясно только через четыре праздничных дня. «Узнаю ли я это?!» — горько думал, глотая ночью втайне от жены успокоительные и сердечные таблетки, бывший владелец богатырского здоровья и могучего предприятия.

Вот так — богатые тоже плачут, причём иногда очень горько.

 

Где оно, духовное здоровье?

Ох и сложные отношения, как правило, между собой у нас, россиян. Поучиться бы у малых народов. Не всегда являют пример любви батюшки и «инженеры человеческих душ». Так стал называть писателей, говорят, с подачи Юрия Олеши, сам Сталин, и благодаря этому выражение быстро сделалось крылатым. С началом перестройки рассорились братья-писатели между собой и разбежались по двум враждующим союзам, один из которых — держатели Дома литераторов и журнала «Сибирь» в Иркутске — именуют православным, патриотическим, распутинским, а другой, порицая за «космополитизм», высокомерно именуют еврейским, иногда жидовским, реже либеральным, хотя и православных людей в нём немало. В нашем «дружном» городе стало уже четыре писательские организации. Но и внутри союзов не редкость грызня из-за очень немногих должностей и скудных денег на поездки по области, на выступления и на издательскую деятельность. Не особенно писательское сообщество, вслед за духовенством, жалует не только носителей еврейских фамилий, но и предпринимателей, в том числе и местных, которые, в общем-то, и кормят, и поят город.

Как бы я сам ни уважал и какую бы значительную роль в моей жизни ни имело православие, по-моему, в католической и особенно в протестантской традиции отношение к бизнесменам, да и к библейскому народу, принципиально иное.

* * *

Не так давно серьёзную финансовую помощь я оказал Михаило-Архангельскому Харлампиевскому храму в трудный для него период, когда со сменой губернаторов оборвалось финансирование и храм без сейсмопояса стоял, как приговорённый к гибели глиняный колосс. Он словно ожидал предчувствуемого мной землетрясения. Собственно, так оно и вышло. Сейсмопояс срочно на мои средства сделали, и затрясло аж в шесть-семь баллов, так что шансов устоять у храма действительно не было. Жаль, что при освящении храма про этот факт уже забыли, а его устойчивость, вопреки очевидному факту, отнесли почти к чуду, которое произошло только благодаря усердию и смелости духовенства, молящегося о нём и в нём во время землетрясения. Несмотря на это, освящение храма вылилось для меня в поистине радостное событие.

Впервые в жизни весь день я провёл в храме, а наш общепит организовал братский обед человек на двести. И хотя церковное начальство отбыло сразу же после трапезы, но ещё долго звучали казачьи, церковные песни и духовные стихи. Царил так редко балующий русского человека дух искренней, поистине братской любви и уважения друг к другу.

Душа настолько прониклась храмом и его непростой историей, что в тот же день на одном дыхании написалось стихотворение, посвящённое истории Харлампиевской церкви, в чьих стенах не только отпевали бедных юнкеров, попавших в страшные жернова революции, но и венчался молодой исследователь Арктики, будущий адмирал и Верховный правитель России — Александр Васильевич Колчак.

Освящение пролетело, увековечилось, во всяком случае для меня, в благостных воспоминаниях и в стихотворении. И это уже немало.

Но наступили будни, и всё тут же вернулось на круги своя. Мгновения веры в торжество братской любви безвозвратно улетучились, как в стихотворении Николая Зиновьева:

На первый план опять вылезли гордыня, недоброжелательность и зависть. Как будто специально для искушения и проверки на прочность декларируемой писателями собственной православности, в основе которой должна быть братская любовь. Кто-то затеял перевыборы главного редактора журнала «Сибирь», а затем и перерегистрацию этого издания. Учредителем журнала юридически считался Союз писателей России (СПР, Москва).

Региональное отделение СПР и Областная писательская организация, лет десять назад выделившаяся из регионального отделения и также состоящая из членов СПР, по здравой логике должна была принимать участие в выборах нового главного редактора, справедливо влияя на результаты пропорционально своей невеликой численности (областная организация в три раза меньше, чем региональное отделение). Но не тут-то было. Писатели показали, что они из того же российского замеса, что и порицаемые ими «космополиты»: региональные «братья» напрочь проигнорировали факт существования Областной писательской организации, не допустив до выборов вовсе. Вдруг да проголосует за то, чтобы оставить редактора с 25-летним стажем Василия Козлова. А вскоре проигнорировали и ещё раз, не включив в число новых учредителей журнала, а заодно и в его редколлегию. Не посмотрели и на то, что в трудные времена журнал «Сибирь» несколько раз издавался на мои средства, а по результатам 2012 года многие писатели получили денежную премию имени Геннадия Гайды, учреждённую нашей фирмой.

И это при том, что по идеологическим основаниям расхождений никогда не было и нет. Не выполнили они и устную договорённость с главным редактором о включении председателя Областной писательской организации в редколлегию. Этот шаг позволил бы консолидировать на «дело», а не на вражду, интеллектуальные и финансовые ресурсы. Более того, до выхода журнала никто не удосужился хотя бы проинформировать и как-то объяснить невыполнение договорённости.

Если в нормальной среде действует принцип «договор дороже денег», то в писательской среде — «гордыня дороже денег»: уколоть кого-то и возвысить свою гордыню через унижение других — вот, к сожалению, преобладающая мораль в союзе, горделиво считающем себя истинно православным. И таких проявлений не счесть.

Пару лет назад из регионального отделения и с должности в Доме литераторов вынудили уйти женщину — за то, что начала задавать слишком много вопросов об использовании скудных писательских средств. Об «обоснованности и справедливости» их гонений высказался суд, принявший сторону гонимой и присудивший выплатить ей компенсацию за моральный ущерб и за невыдачу трудовой книжки.

Добрые человеческие чувства, по образному выражению Николая Зиновьева, занесены в Красную книгу; к огромному сожалению, и в писательской среде:

Как в связи с этим не вспомнить производственные коллективы промышленных предприятий, ещё дореформенных, где отработал я лет двадцать. Там правда, пусть и нелицеприятная, но всегда по-отечески или по-братски доброжелательная, высказывалась без обиняков. А любви друг к другу и родному предприятию было на несколько порядков больше. Не могу отделаться от ощущения, что формально атеистический заводской коллектив по главному признаку — любви и честному отношению к ближнему — был более православным, чем писательская, а в чём-то и церковная среда. Писал же когда-то Геннадий Гайда о нас, потомках большевиков:

Сам Геннадий не раз был готов буквально броситься в драку на писательских собраниях, и особенно на выборах, от творившегося бесчестия. Не сильно влияют пока удесятерившиеся в своём количестве храмы и на нравственность паствы. Вот и получается, что духовное здоровье сегодня можно черпать только из далёкого прошлого, когда не пустым звуком были слова: Вера, Правда и Честь.