Никогда ранее я не подумал бы, что во мне дремлет талант писателя. Никогда ранее не решился бы поведать всему миру о том, что я пережил, когда потерял ее. А если бы и пришло в мою голову подобное, то уж точно не стал бы этого делать с помощью бумаги. Я бы, наверное, просто выговорился Тиму, вывернув на него весь ушат пережитого горя, не щадя своего друга, будучи уверенным в том, что только он и поймет, и поддержит, и, что немаловажно, не обрушится на меня с упреками или осуждением. Но увы! Тим сейчас далеко от меня, настолько далеко, что уже никогда не услышит моих признаний, не прочтет эту рукопись, не посмотрит таким знакомым, чуть насмешливым взглядом, произнеся свое привычное: «Эй, Ричард! Жизнь все же классная штука, как ни крути!» Я потерял и его тоже. Но, прости меня, дружище, о тебе позже.

Что я могу поведать вам о ней? Что вообще можно рассказать о самой прекрасной на свете девушке, которой больше нет? Что ей был всего двадцать один год. Что она была красивой и веселой, остроумной и образованной. Что любила грустную музыку, полностью придерживаясь чьего-то бессмертного утверждения о том, что все великие вещи в мире написаны в миноре. До знакомства со мной она очень любила сирень. Любила лето и море: могла часами лежать на песке, слушая шум прибоя; зачитывалась Мопассаном и Золя, была без ума от самого печального ноктюрна Шопена № 20 до диез минор, часто играла его на рояле; любила саму жизнь, утверждая, что надо быть благодарными ей за каждое наступившее утро, за каждый прожитый день, который бесценен хотя бы потому, что вернуть его невозможно. Еще она любила меня. А еще она была моей женой.

Я часто думаю о том, зачем вообще мы с нею встретились? Терзаюсь вопросом: почему все случилось именно так и именно с нами? Ответов, разумеется, не нахожу. Знаю одно: мы были счастливы. Пусть недолго, но все-таки были. Наше счастье казалось слишком необъятным, слишком безоблачным, а хорошее, как известно, порой обманчиво и неверно: оно приходит внезапно и исчезает, когда ты к этому совершенно не готов. Тогда мы не думали об этом: нам нужно было успеть насладиться друг другом и этой жизнью. А вот потом… Не скрою, мне было невыносимо трудно. Но я держался изо всех сил. Это было особенно непросто ночами, летними ночами: шум моря, легкий ветерок, ее образ, образ моего друга — они часто приходят ко мне вместе — и воспоминания, воспоминания, воспоминания…

Возможно, кому-то моя история покажется чересчур слезливой, чересчур сентиментальной, но не судите слишком строго: ведь это все-таки была любовь. И дружба. Те самые настоящие любовь и дружба, о которых пишут в книгах, которым посвящают стихи, ради которых живут, из-за которых умирают. По крайней мере, я так думаю. Воспринимайте прочитанное здесь как мою исповедь. Все случившееся осталось в далеком прошлом, уже ничего не вернешь назад, не изменишь, не скажешь иных слов, не совершишь других поступков. Казалось бы, чего грустить? Но вечерами, особенно сейчас, когда я пишу эти строки, ветер заносит в мое открытое настежь окно запах моря, нашего с ней моря; мне даже слышится ее ласковый голос, ее негромкий смех. Порой он переплетается с говором Тима, как будто они беседуют друг с другом. Может, это означает, что где-то там они встретились? Я был бы бесконечно рад этому. А весной, когда распускается сирень, отвергнутая моей любимой после того, как я поведал ей одну грустную английскую пословицу, я чувствую тонкий аромат нежнейших лепестков, и мне кажется, что моя родная рядом, со мной…

Я все выдержал. Теперь со мной лишь моя память. Но воспоминания уже не приносят боли — разрывающей душу боли, которую, как кажется, ничем не унять, не залечить. Время хороший лекарь, и воспоминания о ней и о нем теперь просто всегда со мной, во мне, они приросли намертво, они — часть меня.

Был самый обычный конец весны 1984 года. Вчера лил дождь сплошной серой стеной, а сегодня утром в небе ни облачка. Вот что значит месяц-май, вестник приближающегося лета! Если бы подобное случилось в октябре, я уверен, дожди зарядили бы на неделю, а то и дольше: с осенью не поспоришь.

Оставив «Бьюик» на парковке, я взглянул на часы и торопливо пошел вверх по Оксфорд-стрит к нашему магазинчику. В семь часов утра на всегда оживленной улице было непривычно тихо: большинство магазинов еще не открылись.

Я подошел к двухэтажному старому зданию, на первом этаже которого располагался во всей красе наш с Тимом магазин — «Цветочный рай», как мы его назвали. За семь лет кропотливой работы наш «Рай» действительно стал настоящим раем для ценителей, да и просто любителей красивых цветов. Магазин принадлежал мне и моему другу Тиму, Тиму Райану Гранту и Ричарду Мэттью Дину — так торжественно мы с ним величались в официальных документах.

Тим — мой единственный настоящий друг. Вместе мы прошли проверку не только временем, но и всевозможными жизненными перипетиями. Я и Тим выросли в приюте Редхилл, вернее, даже не приюте, а школе для детей, чьи родители погибли, а иных родственников не нашлось. Редхилл — старинная школа графства Суссекс, расположенного к югу от Большого Лондона. О Редхилле у меня остались самые радужные воспоминания: всех воспитанников объединяло одно общее горе, что не способствовало каким-либо издевкам или, еще хуже, травле друг друга. Воспитатели и учителя относились к нам тепло и сочувственно: всеми силами старались они создать в школе домашнюю атмосферу, и им это удавалось. Мы, воспитанники, со временем стали считать друг друга настоящей семьей, братьями и сестрами по несчастью. Нас с Тимом роднили похожие обстоятельства потери родителей: мои погибли в автомобильной катастрофе, когда мне не было и трех лет, а родители Тима разбились вместе с самолетом, возвращаясь домой из Индии, где проводили совместный отпуск. Тиму тогда было семь, и, будучи старше на четыре года, в Редхилл он попал раньше меня.

Никаких близких или дальних родственников ни у меня, ни у Тима не нашлось. Еще в школе Тим как-то сразу взял надо мной шефство, помогая адаптироваться к окружающей обстановке и к мысли о том, что мы теперь одни в этом огромном океане жизни. Но надо отдать ему должное: рядом с Тимом я не чувствовал себя одиноким, у меня появился друг, брат, и ближе него никого не было. Школа дала нам достаточное образование, чтобы выйти в самостоятельный мир взрослой жизни. Однако более солидные учебные заведения были ее выпускникам не по карману, поэтому высшее образование так и осталось лично для нас с Тимом неосуществленной мечтой. Ну и пусть! Зато сейчас наши дела идут превосходно: среди торговцев на Оксфорд-стрит наш магазин выгодно выделяется не только яркой вывеской, но и качественным товаром: цветы у нас всегда свежие, цены — приемлемые, продавцы — вежливые, с доставкой мы ни разу не подвели ни одного клиента. И это все в первую очередь заслуга Тима. Ведь именно ему, после того как мы окончили школу, пришла в голову идея заняться цветочным бизнесом.

Да, к окончанию школы перед нами, как и перед всеми выпускниками, встал вопрос: а что делать дальше?

Помню, что первые годы мы с Тимом работали и официантами, и посыльными, и мойщиками машин, дав друг другу клятву не прикасаться ни к тому небольшому пособию, которое мы получили как выпускники Редхилла, ни к скромному наследству, доставшемуся нам обоим от родителей, а постараться хоть как-то приумножить наш общий капитал и открыть свое дело. Разумеется, кроме торговли нам ничего другого не оставалось, учитывая отсутствие у обоих высшего образования и перспектив его получения в ближайшие годы. Но чем торговать?

— Слушай, Дик, — сказал однажды Тим, — а не сделать ли нашим товаром цветы?

— Цветы? — помню, я от души посмеялся над его идеей. — Как-то несолидно, тебе не кажется? Не мужское это дело!

— Ты не прав, — возразил Тим. — Подумай сам: цветы, и живые, и искусственные, востребованы круглый год: их покупают все, понимаешь? Все дарят цветы: мамам, бабушкам, сестрам, девушкам, друг другу, на всякие торжества, юбилеи, дни рождения, похороны, в конце концов! Их покупают и просто так, для украшения дома, для поднятия настроения…

— Верно, — с удивлением согласился я. — Оказывается, цветочки могут принести неплохой доход, если, конечно, с умом подойти к этому делу.

— Конечно! — подхватил Тим, и глаза его заблестели от возбуждения. — А представь себе, что наценку на этот товар можно делать на все 300 процентов, не тратя из заработанных денег ни пенни на украшение того, что и так смотрится красиво! Поэтому я уверен, что цветочный бизнес выгоден и быстро окупаем!

— Да, но ты знаешь, сколько в Лондоне цветочных магазинов? Мы можем и не протолкнуться в этой толчее!

— Протолкнемся, если подойдем к делу ответственно и с кардинально новой стороны, — Тим был настроен решительно. — Я разузнаю, с чего надо начинать, каков размер, так сказать, стартового капитала, а ты разведай, какие цветы продаются выгоднее всех, какие актуальны посезонно… Дик, я уверен, что у нас все получится!

И у нас получилось. Не сразу, конечно, но я не буду слишком долго описывать все наши мытарства, мучения, взлеты и падения. Скажу лишь, что со временем мы открыли свой цветочный магазин, окончательно убедившись в том, что цветы лучше выращивать самим, а не зависеть от недобросовестных поставщиков, пытающихся постоянно подсунуть двум неопытным юнцам некачественный товар или задерживающих поставки. Да, в самом начале мы, как и большинство новичков, пошли по наименее рискованному, но и значительно менее доходному пути — ежедневной (или раз в два-три дня) закупки нужной партии товара у оптовых перекупщиков. Но здесь нас поджидал риск приобрести некачественный товар — стебли поломаны, бутоны пожухли — а рассмотреть каждый цветок в отдельности при относительно больших объемах закупки и наличии упаковки просто нереально. Да и хранятся цветы всего несколько дней, так что если не научился разбираться в качестве (а мы, разумеется, еще не научились) — считай, потерял деньги. Пару раз нас вообще надули: деньги взяли, причем наличными, а товар так и не привезли.

В конечном итоге, набив шишек, мы с Тимом взяли в аренду небольшой земельный участок с цветочными оранжереями в деревушке Мосстридж в Харлоу, пригороде Лондона. Оранжереи были предназначены для выращивания роз, тюльпанов, гиацинтов, георгин, нарциссов, крокусов, бальзаминов, что нас полностью устраивало. Ведь успех цветочного бизнеса во многом зависит от того, насколько богат в вашем магазине ассортимент — это мы уловили сразу, причем цветы должны быть актуальны для каждого сезона, должны практически идеально дополнять друг друга. Параллельно мы искали место в Лондоне, где бы располагался наш магазин. От более опытных цветоводов мы узнали, что выбор места торговли — это одно из самых важных условий будущей прибыли. Магазин должен находиться там, где больше всего ходят люди. Ведь пройти мимо цветочного магазина, увидеть красивый цветок и не купить его получается всего лишь у 30 процентов населения (так утверждал Тим, ознакомившись с данными какой-то неведомой мне статистики), а значит, остальные 70 процентов, по его словам, — наши клиенты.

— А если добавить к удачному расположению нашего магазина грамотный сервис обслуживания, различные скидки, акции, гибкие цены, то мы никогда не будем знать, что такое отсутствие клиентов! — энтузиазмом Тима нельзя было не заразиться.

От сведущих цветоводов мы узнали, что магазин может находиться на первом этаже жилого здания, в отдельно стоящем здании, внутри торгового центра и так далее. Магазин, оказывается, — это не просто помещение, а цивилизованная форма торговли цветами, при которой человек может войти внутрь, осмотреться, выбрать букет или попросить составить букет на его вкус. Если еще и цены у магазина вполне приемлемые для покупателей, то посетителей может быть достаточно много. Мы искали место, которое сдавали в аренду для розничного магазина. Все, что нам было нужно, — наличие вокруг офисных зданий или множества жилых домов, отдельный вход и приличный хозяин.

Говорят, дуракам везет, особенно в первый раз. Может, сказано грубо, но это так! Наш сосед по оранжереям в Мосстридже, мистер Генри Паркер, цветовод со стажем, был хозяином небольшого магазинчика на Оксфорд-стрит, и как же удачно совпали его необходимость срочного переезда по семейным делам в Лидс с нашими метаниями в поисках хорошего места! Мистер Паркер продал нам за бесценок свой магазин, сетуя на то, что мы уже взяли в аренду соседские оранжереи: он с радостью избавился бы и от своих. Именно тогда мы с Тимом и убедились, что в мире есть добрые люди, искренне готовые помочь ближнему. Ведь магазин на Оксфорд-стрит — это просто подарок судьбы!

— Для всех цветов очень важны и даже критичны условия хранения, — сказал наш милейший мистер Паркер, когда все документы были подписаны и мы с Тимом стали равноправными собственниками магазинчика.

— Не экономьте на оборудовании, вам нужно установить внутри кондиционер, который будет поддерживать оптимальную температуру, а для свежесрезанных цветов — гастрономический холодильник.

Мы с Тимом ловили каждое его слово. Тим даже записывал.

— Не забудьте о стеллажах в торговом зале и элементарном офисном оборудовании, — продолжал мистер Паркер. — В идеале стоит сразу предусмотреть рабочее место флориста, а значит, закупить и специальные материалы, не говоря о банальной упаковке, которой должно быть много.

— Зачем нам флорист? — удивился я.

Мистер Паркер оглушительно расхохотался:

— Милые мои мальчики, без флориста вам никак не обойтись! Но поиск профессионала — дело непростое. Ладно уж, помогать так помогать. Есть у меня на примете один паренек, и не смотрите, что молод, он такое вытворяет с цветами — просто загляденье! Творец! Художник! Как раз сейчас ищет место.

— Мистер Паркер, у нас нет слов, — от души я был растроган участием этого в принципе постороннего человека в наших делах. — Как вас отблагодарить за все, что вы для нас делаете?

— Не говорите ерунды, молодой человек, — отмахнулся от меня мистер Паркер. — Когда я вижу, что люди действительно горят делом, которому я посвятил всю жизнь, мне даже как-то радостно: выходит, я не зря живу на свете. Преемников у меня нет и уже точно не будет, поэтому помогать вам обоим мне не в тягость. Запоминайте дальше: чтобы увеличить отдачу вашего цветочного бизнеса и создать дополнительные удобства для посетителей вам придется практиковать доставку букетов, а также сотрудничество со свадебными салонами и оформительскими компаниями. Потому что цветочный бизнес — ярко выраженный сезонный бизнес, и в низкий сезон, например зимой, именно сопутствующие услуги помогают хоть немного компенсировать спад. В общем, включайте вашу фантазию и ищите специалистов, именно они становятся решающим конкурентным преимуществом на этом этапе. Так что, помимо возросших доходов, готовьтесь к увеличению отчислений в фонд заработной платы, выделению отдельного рекламного бюджета, затратам на посещение всевозможных выставок и конкурсов — чтобы постоянно поддерживать необходимый профессиональный уровень. А ведь надо еще регулярно вносить арендную плату за ваши оранжереи, да и базовые вложения в отделку магазина тоже неплохо бы отбить… Так что, дорогие мои мальчики, окупится ваш цветочный бизнес не раньше чем через год-полтора.

— Мы готовы, мистер Паркер, — твердо заявил Тим. — Никакие трудности нас не страшат. Возможно, через несколько лет вы услышите о нас как о королях цветочного бизнеса…

— Бог вам в помощь, ребята! — едва не прослезившись, растроганный мистер Паркер отдал нам ключи от магазина, мы тепло простились с ним, и через пару недель этот чудесный человек навсегда уехал из Лондона, не забыв, правда, об обещанном флористе. Так в нашей команде появился девятнадцатилетний Дэн Нортон, мастер своего дела, несмотря на юный возраст. Наблюдая, как этот паренек раз за разом создает шедевры, мы с Тимом и по сей день благодарим мистера Паркера за это чудо.

В те нелегкие годы и я, и Тим многому учились и многое узнали. Лично я понял, что цветы — это такой товар, который не несет в себе никакой практической пользы, но все же многие готовы отдавать за него большие деньги. Прагматики назовут покупку цветов бесполезной тратой денег, а для романтиков это нечто большее, чем простой подарок — это, если хотите, выражение чувств, эмоций, несказанные слова. Да, именно цветы говорят тогда, когда нам не хватает, казалось бы, самых простых слов. И именно ради покупки цветов многие мужчины готовы пойти на большие траты. Кроме того, цветы создает сама природа, и, как бы ни старался цветовод, все выращенные цветы — это полная копия друг друга. Так что в выращивании довольно трудно превзойти конкурентов. Все это не раз убеждало нас с Тимом в том, как важно грамотное оформление для цветов. Даже незначительное усовершенствование дизайна букета, добавление к нему какой-либо новой мелочи повышает цену на приличную сумму. Хвала Господу за мистера Паркера и за Дэна! Этот парень (он, кстати, тоже был круглым сиротой, поэтому с радостью влился в нашу «семью») обладал необычайно творческим умом, изобретая все новые виды букетов, так что мы с Тимом не переставали удивляться и восхищаться им.

Дни летели стремительно — недели, месяцы, годы… Мы постепенно набирались бесценного опыта и через пару лет прилично возмужали, так сказать, на цветочном поприще. С марта по конец ноября мы выращивали в наших оранжереях розы, одни из самых красивых на свете цветов. Мы уже знали, что у нас в Англии наиболее употребительными для высадки являются три сорта ремонтантных роз: «Ульрих Бруннер Фис» (красная), «Фрау Друшки» (белая) и «Мистрис Джон Лейнг» (розовая). В качестве конкурента сорту «Ульрих Бруннер Фис» существовал чайный гибрид с вишнево-красными цветами — «Ганс Биллерт». Кроме того, также популярны были такие чайные гибриды, как «Каролина Тесту», «Виктория», «Натали Бет-нер», «Генерал Мак-Артур», «Лейтенант Шоре», «Луи ван Гутт», «Фишер» и «Хольмс».

Выращивание роз в оранжереях — это целая наука. Полученные от поставщиков саженцы обязательно нужно было подрезать перед высадкой, удалить боковые и слабые побеги; перед посадкой саженцы необходимо опустить на сутки в воду, поскольку при перевозке они теряют влагу. Темноцветные ремонтанты, вроде «Фишер» и «Хольмс», режутся несколько длиннее, чем другие сорта ремонтантов и чайных гибридов, потому что у них при самом основании веток редко бывают цветоносные побеги, высаживая, надо следить, чтобы место прививки находилось на уровне земли, сажать следует неглубоко, чтобы розы пустили корни, иначе будет нарушена равномерность роста. Температура воздуха в оранжерее должна быть на уровне десяти градусов. Розы — тонкие, живые существа; они любят свет, но свет должен попадать на листья, а не на грунт, поэтому необходимо в кратчайшие сроки вырастить надежную защиту из листьев. С листьями тоже нужно быть крайне аккуратным и не удалять их без весомой причины. Верхняя часть куста розы пропорциональна ее подземной части. Чем меньше листьев над землей, тем слабее корневая система, а это приводит к ослаблению всего растения и, как результат, к плохому качеству цветов либо их полному отсутствию.

Наши оранжереи были достаточно просторными, внутри каждой располагался котел для отопления, а грунты — ящики глубиной около 40 см — мы установили по четыре вдоль оранжереи так, чтобы между ними едва оставалось место для прохода; от стены оранжереи они стояли на таком расстоянии, чтобы воздух мог свободно циркулировать вокруг них. Рам — по три ряда с каждой стороны, причем рамы съемные. С наступлением лета мы снимали их совсем. Весной, когда много солнца, рамы эти приходилось для вентиляции поднимать. В середине августа рамы обязательно необходимо вновь накладывать на оранжерею, так как в грунтах у нас был посажен «Ульрих Бруннер Фис»: если частые дожди станут мочить грунты с этим сортом, то растение станет развивать слишком высокие или длинные побеги, и тогда рост их будет к зиме недостаточно законченным и вызревшим. Это может привести к печальным последствиям: «Ульрих Бруннер Фис» в следующем году опять разовьет очень длинные побеги в оранжерейных грунтах, а цветов не даст. С этим мы столкнулись в первый год.

Грунты мы наполняли хорошей дерновой землей, в меру сдобренной коровьим навозом, а все наши оранжереи со временем были оборудованы системой парового отопления.

Помимо роз, мы выращивали истинно весенние цветы: тюльпаны. Они были не так капризны, как розы, но тоже требовали немало затрат и усилий, особенно это касалось грунта: тюльпаны отлично растут на почве, представляющей собой смесь из 30 процентов земли, 30 процентов песка и 40 процентов перегноя. Высаживали мы луковицы тюльпанов в конце августа — начале сентября, а через месяц после всходов в наших оранжереях начинался период цветения тюльпанов — зрелище необычайной красоты!

В октябре-ноябре мы высаживали мелколуковичные крокусы, садоводы их еще называют весенним шафраном. Зацветали наши крокусы в начале апреля, радуя нас приходом весны. Когда крокусы распускались, они становились похожими на тюльпаны в миниатюре. Окраска наших крокусов была разнообразной: насыщенная желтая, белая, бронзовая, бледно-голубая, лиловая, сиреневая. Также мы выращивали сорта, окрашенные в два цвета: пятнистые и полосатые.

В конце апреля — начале мая у нас зацветали гиацинты. Гиацинт — одно из распространенных луковичных растений. В переводе с греческого «гиацинт» означает «цветок дождей». Мы выращивали разные сорта: белые, розовые, красные, сиреневые, желтые. Гиацинты очень требовательны к почве, влаге и освещению. Почва под посадку гиацинтов должна быстро прогреваться и быть водопроницаемой. Гиацинты любят почвы, богатые кальцием и органикой, легкие и нейтральные. Мы высаживали гиацинты в конце октября, начале ноября. А к Рождеству и Новому году наш магазин, пожалуй, единственный на Оксфорд-стрит, радовал покупателей этими весенними цветами.

Также мы занимались и выращиванием георгин, сравнительно неприхотливых цветов, не требующих трудоемкого ухода: их легко вырастить даже начинающему цветоводу. Научились выращивать и нарциссы: «Голден Гарвест», «Гераниум», «Маунт Худ», «Фловер Рекорд». И почти круглый год в наших оранжереях цвели бальзамины, цветы простые и махровые, с белыми, голубыми, желтыми, красными, розовыми колерами, расположенными на концах побегов в виде зонтика.

Мы с упоением занимались нашим новым делом, которому решили, как и мистер Паркер, посвятить если не всю жизнь, то уж точно ее основную часть. Оказалось, что цветочный бизнес привлекателен не только возможностью получать стабильный доход, но работой в окружении красоты, причем настоящей, созданной своими руками. Это вдохновляло нас, придавало сил даже тогда, когда что-то получалось не так, как хотелось.

Как я уже заметил, годы шли, и спустя семь лет мы с Тимом если не процветали, то уж точно твердо стояли на ногах: магазин приносил хорошую прибыль, Дэн по-прежнему радовал всех своим талантом флориста, на цветочном рынке нас знали, уважали и даже завидовали. Мы смогли нанять достойного управляющего нашими оранжереями (разумеется, со временем мы их выкупили у арендодателя), нашли профессиональных садоводов, которые теперь работали у нас постоянно, и уже не было необходимости нам самим безвылазно торчать в Моссбридже. Наши счета в банке росли, пусть не так стремительно, как хотелось бы, но все равно ощутимо…

Всё это я вспоминал в тот день, когда ранним утром приехал в наш магазин, чтобы приготовиться к празднованию его семилетия. К этому времени я уже владел небольшим домиком в Камден Боро недалеко от станции Сент Панкрас, где жил в полном одиночестве, не считая приходящей домработницы миссис Ллойд; семьей я пока не обзавелся, хотя легкие романы в моей судьбе иногда происходили. Тим же наотрез отказался переезжать ко мне. Он, такой же холостяк, как и я, снимал квартиру в здании нашего магазина, на втором этаже, объясняя это простым удобством жить и работать в одном месте, не тратя времени на дорогу. Первые годы я еще пытался уговорить его купить дом или все-таки перебраться в мой, но вынужден был отступить перед фанатизмом Тима по отношению к нашему общему делу: он дневал и ночевал в магазине, кроме цветов его, казалось, ничего больше не интересовало.

Внешне мы с Тимом были совсем не похожи друг на друга: я достаточно высокий, 5 футов 14 дюймов, черноволосый, с карими глазами и, как мне искренне хотелось верить, спортивным телосложением, и Тим — непослушные рыжие волосы, веснушки на носу, веселые синие глаза, он был худенький и небольшого роста. Я был выше его почти на голову. Он обладал какой-то удивительной способностью сразу располагать к себе, может, поэтому нам так везло с заключением сделок по работе: переговорами всегда занимался Тим лично, а на мне были наши оранжереи, садовники, высадка цветов, доставка удобрений и прочее. А еще он, несмотря на свой легкий и веселый нрав, был достаточно прагматичен и осмотрителен во всем. Я был менее серьезен и не так дотошен, как мой друг: если что-то в жизни складывалось не по намеченному мной пути, я мог махнуть на все рукой и пойти другой дорогой. Тим никогда бы так не поступил: он всегда использовал все методы, чтобы реализовать задуманное.

К семилетию со дня открытия нашего «Цветочного рая» мне исполнилось тридцать два, Тиму — тридцать шесть лет.

Я толкнул дверь и, сопровождаемый звоном колокольчиков, шагнул внутрь магазина. Наших продавцов еще не было: открывались мы в восемь. Однако торговый зал был полностью готов к покупателям: витрины-холодильники утопали в свежих цветах, на центральных стеллажах красовались последние творения Дэна — роскошные букеты, оформленные просто, но изысканно, и спрос на них всегда был велик.

Подойдя к кабинету, я совершенно не удивился, услышав веселый голос Тима, говорившего по телефону: кто еще мог здесь находиться в такую рань?

— Привет фанатикам и трудоголикам! — провозгласил я, плюхаясь в собственное кресло. Тим подмигнул мне и положил телефонную трубку:

— И тебе доброго утра, Дик. Как спалось?

— Отлично, — ответил я. — Ну что, сегодня наш день, а, дружище?

— Конечно наш, — улыбнулся Тим. — Поздравляю с семилетием!

— И я тебя поздравляю. Кстати, у меня сюрприз: в семь часов для нас заказан столик в «Синей птице».

Тим присвистнул:

— Как тебе это удалось?

Замечу, что ресторан на Кингс-Роуд с вышеупомянутым названием считался одним из самых дорогих, элегантных, красивейших заведений, обожаемый даже членами Королевской семьи, и попасть туда без предварительной брони было просто нереально. Поэтому я честно ответил Тиму:

— Заказал столик сразу после Нового года, очень повезло, что был свободный как раз на нашу годовщину.

— Да ты оптимист, — Тим хитро посмотрел на меня. — А если бы мы прогорели?

— Ни за что, — твердо ответил я. — Мы не имели на это никакого права! А особенно после заказанного мной столика.

— Согласен. Эй, Ричард, а жизнь все же классная штука, как ни крути!

Тут нашу беседу прервал Дэн, потом послышались голоса прибывшего персонала, — и праздничный день начался как обычный рабочий. Как и было у нас заведено, в этот день покупателей обслуживали и мы с Тимом; народу было море, поэтому в магазине мы трудились до самого вечера. И лишь в пять часов, лишив себя традиционного чая, передали бразды правления мистеру Бруксу, управляющему, и направились в «Синюю птицу».

Вечер был свеж, еда — превосходна, посетителей в ресторане было видимо-невидимо: дамы в шикарных туалетах сверкали всевозможными драгоценными камнями, их сопровождали не менее элегантные спутники, одетые в дорогие костюмы. По сравнению с ними, мы с Тимом были просто нищими. Да, уровень наших доходов еще не позволял часто посещать такие заведения, поэтому мы от души наслаждались роскошным интерьером, изысканными блюдами и легкой музыкой скрипок…

Вдруг покой и уют окружающей обстановки были нарушены громким раздраженным мужским голосом, доносившимся из-за столика в левом углу зала. Мы с Тимом машинально посмотрели в ту сторону и увидели сидевшего к нам лицом пожилого седовласого господина в элегантном белом костюме, пошитом на заказ. Орлиный нос, грубоватые, но правильные черты лица говорили о его очевидной принадлежности к аристократическому роду, но, несмотря на все это, он не по-джентльменски высказывал что-то гневное своей спутнице, абсолютно не смущаясь ни величием места, где мы все находились, ни тем, что их столик стал центром всеобщего внимания. Его спутница сидела лицом к нему, поэтому со своего места я мог видеть лишь обнаженную спину девушки, облаченной в белое вечернее платье, и ее темно-каштановые волосы, собранные на затылке в изящный узел. Неожиданно она вскочила на ноги, схватила со стола бокал и с размаху грохнула его о пол.

— Надоело! Мне все до чертиков надоело! Хватит с меня! — крикнула она своему спутнику и стремительно прошла между столиков к выходу. Все посетители с интересом смотрели ей вслед. Еще бы! Такие сцены в «Синей птице», наверное, приходилось наблюдать нечасто.

К их столику бесшумно подлетел официант — убрать осколки, пожилой господин раздраженно что-то сказал ему, но своего места, к моему удивлению, не покинул и за своей очаровательной спутницей не помчался. Недовольно оглядев присутствующих, как будто бы это мы помешали ему трапезничать, он принялся за свой ужин.

— Колоритный персонаж, — заметил Тим. — Хотя он вполне может позволить себе орать хоть в Букингемском дворце.

— Ты его знаешь?

— И ты тоже.

Я поперхнулся вином:

— С ума сошел? Да его костюм стоит, наверное, всю нашу годовую выручку!

— Ты в самом деле не узнал его? Странно, ты ведь читаешь газеты!

Я пригляделся внимательней к грубияну в шикарном костюме. Действительно, где-то я уже видел это лицо…

— Адам Кэмпбелл: нефть, недвижимость по всему миру и состояние около десяти миллиардов фунтов стерлингов, — Тим откинулся на спинку кресла. — Неплохо, правда?

— Точно! — воскликнул я, узнавая одного из богатейших людей Англии, если не всего земного шара. — Я читал о нем. Слушай, а на кого это он орал, как думаешь?

Тим пожал плечами:

— Наверное, жена… Хотя постой, его жена вроде умерла год назад. Тогда, быть может, любовница. Мистеру Кэмпбеллу чихать на общественное мнение, при его деньгах он может себе позволить появиться с кем угодно и где угодно.

Не знаю, что на меня нашло, но я решил во что бы то ни стало узнать, кто была эта дама, или хотя бы рассмотреть ее лицо: спина была очень привлекательна. Заметив, что меховое манто спутницы миллиардера так и осталось на кресле, я понял, что она, несмотря на ссору, должна вернуться за столик, поэтому с удвоенным интересом стал наблюдать за входом. Через несколько минут девушка в белом вошла в зал. Я взглянул на нее и умер на месте. Этот момент я запомнил на всю жизнь. Меня как будто током ударило: так она была хороша, ослепительна, божественна! С замершим сердцем наблюдал я за тем, как она, выпрямив спину, с гордо поднятой головой шла к их столику, сопровождаемая восхищенными взглядами всех без исключения мужчин в этом зале.

И было чем восхищаться, скажу я вам! Безупречные, ангельские черты лица, огромные глаза (жаль, я не рассмотрел, какого они цвета), чувственные губы; собранные волосы открывали дивную шею, статные плечи; покрой ее расшитого драгоценными камнями платья демонстрировал тонкую талию, высокую грудь, умопомрачительную фигурку. Девушка была очень молода, на вид я дал бы ей не больше восемнадцати лет, и привлекала какой-то чересчур броской, нетипичной для Англии красотой. Завороженный, я смотрел, как богиня продефилировала через весь зал к своему креслу и грациозно опустилась в него, предоставив мне возможность вновь полюбоваться ее обнаженной спиной.

— Эй, дружище! Очнись! — меня вывел из оцепенения голос Тима. Я вздрогнул и посмотрел на него, возвращаясь к реальности.

— Что с тобой?

— Я люблю ее, — медленно сказал я. — И хочу на ней жениться.

— Ты пьян? — Тим от души веселился. — Хочешь отбить у миллиардера подружку? Да она даже не взглянет в твою сторону! Прости, друг, но такие девушки не для нас, простых смертных.

— Почему это? — обиделся я. — Чем мы хуже?

— Дик, ты что, спятил? Посмотри, какие на ней бриллианты! А манто! Ни мне, ни тебе не по средствам ухаживать за такими девушками, забудь о ней!

Тим был прав, как всегда. Куда мне, простому цветоводу, тягаться с миллиардами Кэмпбелла! С неприязнью смотрел я на то, как моя принцесса положила свою прелестную ручку на руку старикана и, наклонившись к нему, что-то говорила, видимо, примиряющее, потому что лицо Кэмпбелла вдруг расцвело, он довольно улыбнулся и поцеловал ей руку. При этом глядел на свою спутницу с такой нежностью, что меня затошнило.

— Денежный мешок! — пробурчал я.

Тим тоже, оказывается, наблюдал за ними:

— Ну, что я говорил? Видишь, у них все идет на лад: повздорили, помирились. Сейчас он увезет ее домой, а утром подарит новое манто. Проза жизни, мой друг!

И действительно, мистер Кэмпбелл подозвал официанта, расплатился по счету, и они встали из-за стола. С тоской смотрел я на то, как миллиардер покровительственным жестом накинул на плечи девушки манто, она взяла его под руку, и они ушли. Моя принцесса и старикан. Красавица и чудовище.

— Пойдем отсюда, — хмуро предложил я.

— Ричард, ты что? — Тим был искренне удивлен. — Портить наш праздник из-за какой-то ерунды? Мало ли на свете красивых девушек!

— Прости, друг, ты прав. Давай тогда хотя бы напьемся!

— Здесь? Да о нас завтра напишут все газеты: два цветовода устроили дебош в «Синей птице» на глазах у высшего света Лондона! Хорошая идея, Дик, от клиентов отбоя не будет! Правда, в этом заведении, боюсь, мы больше никогда не поужинаем.

Я рассмеялся, напряжение было снято. Спасибо Тиму!

Мы посидели еще немного, потом вызвали такси и разъехались по домам.

Уже засыпая, я подумал о том, что моя принцесса в белом сейчас, наверное, лежит рядом со стариком Кэмпбеллом в каком-нибудь роскошном гостиничном номере и слушает его храп. Что ж, каждому свое. Проза жизни, как верно заметил Тим.

Образ девушки в белом преследовал меня и в последующие дни. Я вспоминал обворожительное личико, легкую походку, грацию и изящество ее движений. Не знаю, что это было со мной, может, любовь с первого взгляда, а может, просто наваждение; я даже не знал, как ее зовут, а она и не представляла, что я вообще существую на этом свете.

Это был конец мая. В один из дней после обеда мы с Тимом, как обычно, сидели в кабинете, подбивая выручку за месяц и разбираясь со счетами.

— Давай прервемся, — наконец сказал я. — Схожу принесу нам кофе.

— И захвати что-нибудь перекусить! — крикнул мне вдогонку Тим, не отрываясь от бумаг.

Я вышел на Оксфорд-стрит, не спеша побрел вверх, щурясь от майского солнышка, купил нам с Тимом два стаканчика капучино и сэндвичи и неторопливо пошел назад. Переходя улицу за квартал от нашего магазина, я заметил, как у меня выпал бумажник, который я небрежно нес под мышкой. И выпал неудачно: как раз посреди дороги. Руки у меня были заняты покупками, поэтому, чертыхаясь и стараясь не пролить кофе, я присел на корточки, осторожно поставив бумажные стаканчики на землю. Водители автомобилей, которых я вынудил объезжать меня, недовольно сигналили со всех сторон, но я не обращал на них внимания. Торопливо засовывая бумажник во внутренний карман пиджака, я поднял голову — и увидел несущийся на меня серебристый «Бентли», который, казалось, и не думал сворачивать или хотя бы притормозить. Я вскочил на ноги, и в эту же секунду получил удар бампером. Раздался отчаянный визг тормозов — его я услышал лежа на дороге, о которую хорошенько приложился затылком. Ко мне со всех сторон мчались знакомые торговцы, кто-то кричал:

— Вызывайте полицию! Человека сбили!

Сознания я не потерял, но встать почему-то не получалось. В этот момент я увидел возле своего лица стройные женские ножки в черных туфельках на высоком каблуке; обладательница ножек присела рядом со мной:

— Сэр, простите меня, бога ради, простите! Как вы? Можете подняться?

Я взглянул на нее и оторопел: это была она, моя принцесса! То же прелестное личико, только сейчас оно было белым от испуга. И я наконец-то увидел ее глаза — необычного темно-зеленого цвета, в обрамлении длиннющих черных ресниц; каштановые локоны были распущены до плеч, на принцессе был брючный костюм терракотового цвета, явно от дизайнера с Бонд-стрит. Несмотря на серьезность обстановки, я залюбовался ею. А она, сидя рядом, попыталась положить мою голову к себе на колени, но ее остановил какой-то громила в черном костюме:

— Мисс, лучше его не трогать, мало ли что там…

— Дэвид, вызови скорую! — приказала ему моя принцесса, из чего я сделал вывод, что они, видимо, ехали в одной машине.

— Не надо скорую, — я решил, что пора подать признаки жизни. — Помогите мне подняться.

Вокруг нас уже собралась внушительная толпа, из которой доносились возмущенные возгласы:

— Безобразие! Надо ж так мчаться!

— Вызвал кто-нибудь полицию, в конце концов?

— Простите, сэр, — умоляюще сказала моя принцесса, — я недавно за рулем, я вас сразу не заметила…

— Ничего, мисс, не волнуйтесь, — вымолвил я. Ее громила Дэвид легко поднял меня на ноги и теперь заботливо, как мамочка, поддерживал под руки.

Я обратился к собравшимся:

— Спасибо за участие, со мной все в порядке, не надо полиции! Мы сами разберемся, хорошо?

Люди еще недовольно пошумели и постепенно разошлись. Меня усадили на заднее сиденье «Бентли», принцесса села рядом и приказала Дэвиду:

— Срочно вези нас в больницу!

— В какую, мисс?

— Да все равно! — воскликнула она, нервно кусая губы. — В хорошую, разумеется! Я должна убедиться, что с ним все в порядке.

А со мной и правда все было в порядке: я просто не верил, что все это происходит на самом деле. Но голова немного кружилась, поэтому спорить с ними я не стал и покорно позволил отвезти себя в больницу, которой оказалась клиника «Роял Марсден» на Фулхэм-роуд. Дэвид припарковал роскошный «Бентли» прямо у входа, после чего меня осторожно, как будто я был хрустальный, препроводили в приемное отделение. Чувствовал я себя прекрасно, несмотря на усилившееся головокружение и непонятно откуда взявшуюся тошноту: рядом со мной шла моя принцесса.

— Послушайте, мисс, — у меня чуть было не вырвалось «Ваше высочество». — Может, не стоит? Тем более я без документов и медицинской страховки.

— Ерунда, — отмахнулась она. — Скажите только ваше имя, остальное я улажу.

— Ричард. Ричард Дин, — представился я. — А вас?

— Брэнда, меня зовут Брэнда, — выпалила она и тут же отдала приказ Дэвиду. — Сиди с ним, никуда не отходи! Я скоро!

И умчалась куда-то по белоснежному коридору. Мы с Дэвидом опустились в глубокие мягкие кресла. Перед глазами у меня стояла пелена, по-прежнему тошнило: видно, крепко я стукнулся об асфальт. Но зато я знаю имя моей незнакомки: «Брэнда, Брэнда!» — повторял я про себя. Наверное, выражение моего лица вызвало обоснованное беспокойство у Дэвида, потому что он все так же заботливо спросил:

— С вами точно все в порядке, сэр?

— О, да! — я продемонстрировал ему лучезарную улыбку. — Теперь я совершенно счастлив! вы не представляете, как я рад, что моя мечта сбылась!

— Вы мечтали попасть под машину? — Дэвид посмотрел на меня с какой-то тревогой.

— Что? Нет конечно, просто я…

В этот момент я увидел, как к нам направляется Брэнда, а за ней, едва поспевая, пожилой доктор, как и полагается, в белом халате. Дэвид поднялся им навстречу и что-то шепнул Брэнде, показывая на меня своей огромной ручищей, видимо, призывая ее обратиться и к психиатру тоже. Я уже хотел было вмешаться, но седовласый доктор завладел мною окончательно и бесповоротно. Профессиональным движением оттянув мне веки, он заглянул куда-то внутрь моих глаз, после чего заявил:

— Мистер Дин, я доктор Роджерс. Сейчас вас отвезут в палату, и мы начнем осмотр.

Откуда-то возникли два санитара, меня торжественно уложили на каталку, не обращая внимания на мои слабые протесты, и повезли по коридору. Брэнда шла рядом, накинув на плечи белый халат.

— Послушайте, — я попытался привстать и обратиться к ней, но доктор мягко и вместе с тем настойчиво уложил меня обратно:

— Прошу вас не вставать и не разговаривать, мистер Дин. Не переживайте, вы в надежных руках.

— Что я еще могу для вас сделать? — спросила меня Брэнда. — Может, надо кому-нибудь позвонить?

— Позвонить? — я совсем забыл о Тиме, который, наверное, уже с ума сходит: друг ушел за кофе и не вернулся.

— Если вас не затруднит, — я продиктовал Брэнде номер нашего магазина, — позвоните моему приятелю. Его зовут Тим Грант, мы работаем вместе. Сейчас он, должно быть, голову ломает, что со мной случилось: я всего лишь пошел купить нам кофе.

— Да-да, не волнуйтесь! Я немедленно ему позвоню, а потом загляну к вам, хорошо?

Не дождавшись ответа, моя принцесса развернулась и побежала на своих высоченных каблуках в обратном направлении, на ходу вырывая из своего блокнота лист, куда она записала телефонный номер.

Меня привезли в отдельную палату, где доктор Роджерс простучал меня молоточком, потом медсестра в белоснежной форме взяла кровь, после чего что-то ввела внутривенно, — и я отключился.

Когда я открыл глаза, сразу увидел склонившееся надо мной лицо доктора Роджерса:

— Ну-с, молодой человек, как мы себя чувствуем?

— Чудесно, — ответил я, еще не понимая, где нахожусь, и попытался приподняться.

— Нет-нет! — протестующе сказал доктор. — Покой, полный покой. У вас легкое сотрясеньице, придется пару деньков полежать у нас.

Я мысленно представил себе счет за лечение и отдельную палату: все-таки лишние траты как-то не входили в мои планы. Наверное, беспокойство отразилось на моем лице, потому что доктор поспешил утешить меня:

— Не волнуйтесь, все расходы ваша подруга взяла на себя. Лежите спокойно. Если все пойдет как надо, послезавтра я вас выпишу. Кстати, она хочет вас видеть.

Он открыл дверь, и в палату вошла Брэнда. В руках у нее был букет сирени. Доктор Роджерс улыбнулся ей и вышел, тактично прикрыв за собой дверь.

— Привет! — она внимательно посмотрела на меня своими бесподобными глазами, поставила букет в вазу и села рядом. — Как вы?

— Отлично, — бодро ответил я, пытаясь принять наиболее импозантный вид, утопая в больничных подушках, — спасибо, что пришли!

— Да я, в общем-то, никуда и не уходила, — смущенно сказала Брэнда. — Вы спали всего пару часов.

Я почувствовал, как у меня бешено забилось сердце: неужели моя принцесса действительно все это время провела у дверей моей палаты?! Невероятно! Уму непостижимо!

— Вы ко всем незнакомым людям так внимательны?

— Только к тем, кого сбиваю.

— И большой у вас список?

— Нет, вы — моя первая жертва.

Мы засмеялись.

— Ричард, — она впервые назвала меня по имени, это было приятно. — Простите меня еще раз. Хочу, чтобы вы знали: ваше лечение я полностью оплатила и еще собираюсь выплатить вам компенсацию, так сказать, за моральный ущерб.

— Не стоит, — ответил я. — Я вообще-то в состоянии сам оплатить все счета.

Она заметно смутилась:

— Я вовсе не хотела вас обидеть, правда! Я знаю, что у вас свое дело, отличный магазин и все такое…

Интересно, откуда она это знает? Не мог же Тим рассказать ей все о нашем бизнесе и устроить экскурсию по магазину? Это как-то на него не похоже.

— Ваш друг скоро будет здесь, — как будто прочитав часть моих мыслей, сказала Брэнда. — Я его еще не видела, но мой охранник поехал за ним сразу после нашего разговора: как я поняла, они сначала заедут к вам домой за вещами, а потом Дэвид привезет его сюда, думаю, уже привез. Не волнуйтесь, мистера Гранта сразу проводят в палату, я договорилась.

Значит, Дэвид — ее охранник! Интересно… От кого же он ее охраняет? А от кого вообще охраняют подружек миллиардеров?

— Ричард, я выписала чек, впишите в него любую сумму, слышите? Любую! Не ограничивайте себя ни в чем.

Она вытащила чековую книжку, оторвала чек и положила его на тумбочку у моей кровати.

— Брэнда, вы что, всерьез думаете, что я возьму ваши деньги?

— Ричард, еще раз прошу: не волнуйтесь так и поверьте, я не хочу вас обидеть. Просто так будет лучше и вам, и мне, — она испытующе посмотрела на меня. — Если вы решите обратиться в суд…

А-а, вот что так тревожило мою принцессу! Огласка. Конечно, миллиардеру Кэмпбеллу, наверное, не очень-то улыбалось попасть на первые полосы газет, если бы я подал на его подружку в суд.

— Я не намерен обращаться ни в полицию, ни в суд, — твердо сказал я Брэнде.

— О, Ричард, я вовсе не это имела в виду… — запротестовала она, но в ее взгляде явно читалось облегчение. Почему-то меня это задело.

— Даю вам слово. Можете больше не торчать у дверей палаты. И заберите ваш чек, — довольно грубо сказал я.

И вдруг моя принцесса заплакала, закрыв лицо ладонями. Мне стало невыразимо, жутко стыдно:

— Брэнда, дорогая, простите меня! Я хам и негодяй, и меня нужно было додавить вашей машиной! Обещайте, что обязательно сделаете это, когда я выпишусь!

Она подняла голову и улыбнулась сквозь слезы:

— Вы такой милый! Извините меня. Вы, верно, думаете, что я чудовище, которое заботится только о себе, но это не так! Поверьте мне, пожалуйста!

Она наклонилась ко мне и совершенно естественно взяла меня за руку. Я абсолютно не возражал.

— Ричард, сейчас не время и не место для подобных откровений, но обещайте, что поужинаете со мной, когда поправитесь!

— С удовольствием! Доктор Роджерс сказал, что выпишет меня послезавтра, вот тогда мы и поговорим.

— Позвольте, я заеду за вами в больницу?

— Идет. Хотя это и не в моих правилах: обычно я предпочитаю сам заезжать за хорошенькими девушками.

Она улыбнулась:

— Нет, вы все-таки душка!

В этот момент дверь палаты распахнулась и к нам буквально ворвался Тим:

— Дик, я тебя сам сейчас перееду! Какого черта?!

Он запнулся, изумленно глядя на Брэнду.

— А она что здесь делает? Как ты ее нашел?

— Тим, дружище, я так рад тебя видеть! — радостно сказал я. — Проходи, присаживайся. Со мной, как видишь, все в порядке.

— Объясни немедленно, что тут у вас происходит, — потребовал Тим. — И в первую очередь меня интересует, как ты ее нашел?

— Простите, мистер Грант, — вмешалась Брэнда, — я чего-то не понимаю… Это я вам звонила. Так уж вышло, что я сбила Ричарда, потом привезла его сюда, а Дэвида отправила к вам. Так что это я вас нашла, а не Ричард меня.

— А ваш друг тоже здесь? — не унимался Тим, словно не обращая внимания на знаки, которые я ему отчаянно подавал.

Брэнда недоуменно уставилась на него:

— Какой друг? Дэвид? Конечно, он здесь, ждет возле палаты.

— Тим, ты привез мои вещи? — завопил я, показывая ему кулак из-под одеяла.

Тим пожал плечами:

— Ладно, не мое это дело, потом расскажешь. И вообще я собирался тебя убить! Сейчас и займусь этим.

— Пожалуй, я пойду, — сказала Брэнда. — Выздоравливайте, Ричард, я загляну позже.

Она вышла, и Тим сразу набросился на меня:

— Отвечай немедленно, негодяй! Как тебя угораздило пойти за кофе и чуть не отправиться на тот свет?!

— Успокойся, все не так страшно. Я просто выронил бумажник посреди дороги, а тут Брэнда на своем «Бентли». Понимаешь, она недавно водит и чуть-чуть задела меня бампером, а головой я ударился сам, когда падал.

— Слава Богу, живой остался, — Тим все еще был возмущен. — Надеюсь, ты это ей с рук не спустишь? Надо обратиться в полицию и в суд: кто дал ей право переезжать людей? Пусть отвечает за свои действия!

— Ни за что! Тем более она уже оплатила мое лечение и даже собирается выплатить компенсацию. Вот чек, смотри, сумму я могу вписать сам!

Тим повертел в руках пустой чек, оставленный Брэндой на тумбочке:

— Что за странная подпись? Ты видел? Как, говоришь, ее имя?

— Брэнда.

— А дальше?

Я нахмурился:

— А дальше я не знаю, она просто сказала «Брэнда».

— И в чеке ни черта не разобрать! Ну и почерк!

— Да ладно тебе, Тим, я все равно не собираюсь брать ее деньги. Дай сюда чек.

Тим передал мне чек, и я торжественно разорвал его на мелкие клочки.

— Ну и дурак, — заявил мой друг. — В конце концов, ты действительно заслужил возмещение морального ущерба.

— Ты что, не понимаешь? Я уже его получил. Ведь я познакомился с девушкой моей мечты. А послезавтра мы с ней ужинаем!

— А третьего дня твой труп выловят в Темзе, — Тим даже покрутил мне пальцем у виска. — Ты соображаешь, чья она подружка? Видел ее охранника?

— Не драматизируй, все будет хорошо, у меня предчувствие.

— А у меня предчувствие, что тебе неверно поставили диагноз: не может быть у человека сотрясения того, чего в голове просто нет! Ладно, лежи, а я пойду побеседую с доктором.

Я лежал в своей палате, смотрел на букет, принесенный Брэндой, и был счастлив, как мальчишка: неужели моя мечта сбывается?

Почти все завтрашнее утро меня осматривали всевозможные доктора, я опять сдавал кучу непонятных анализов, хотя чувствовал себя превосходно, голова уже не болела и не кружилась. К вечеру мне в палату позвонила Брэнда, извинилась, что не смогла заехать за целый день, и заверила, что завтра заберет меня, как мы и договаривались. Я позвонил Тиму и сообщил, что встречать меня не надо, так как мы ужинаем с Брэндой.

— Все это мне не нравится, Дик, — продолжал отговаривать меня Тим, — оставь ее в покое, пока не поздно.

— Никогда! Как я могу отступить, когда моя мечта вот-вот осуществится?

— Ага, осуществится, как же, — хмыкнул Тим в телефонную трубку, — а потом вы с ней поженитесь и будете вместе, пока смерть не разлучит вас?

— Пока смерть не разлучит нас, — твердо заявил я, сам не ведая, насколько близко к истине прозвучали эти мои слова.

На следующий день я простился с доктором Роджерсом, медсестрами и в шесть часов вечера вышел из клиники. У входа меня ждала Брэнда за рулем своего шикарного «Бентли», благодаря которому мы, собственно, и познакомились. Дэвида с ней не было.

— Привет! — Брэнда улыбнулась мне, словно старому знакомому. Это было приятно. — Выглядите отлично! Как самочувствие?

— Привет, — ответил я, любуясь ею. — Все в полном порядке, спасибо вам.

— Скажете тоже, — Брэнда покачала головой. — Можно я попрошу вас сесть за руль?

Я не возражал. Завел двигатель и вопросительно посмотрел на нее:

— Куда изволите, мисс?

— Абсолютно неважно. Лишь бы народу было поменьше.

Я кивнул и повез ее в свой любимый паб недалеко от дома. В дороге Брэнда болтала без умолку, жалуясь на то, как непросто дается ей вождение, хотя она всегда мечтала водить автомобиль; в тысячный раз извинялась за произошедшее, радовалась хорошей погоде… Я большей частью отмалчивался, с улыбкой слушая ее щебетание и все еще не веря, что вот она, рядом со мной, на расстоянии вытянутой руки — и все же так далека от меня!

В пабе никого не было. Я усадил Брэнду за дальний столик и подошел к барной стойке.

— Добрый вечер, мистер Дин! — поприветствовал меня знакомый бармен Пол. — Вам как обычно?

— Здравствуй, Пол, — кивнул я. — Один мартини и виски со льдом вон за тот столик.

Про себя я решил, что вызову Брэнде такси, а ее «Бентли» мы оставим под охраной Пола. Бармен подмигнул мне, показывая украдкой на Брэнду:

— Красивая леди!

— Да, красивая, и она действительно леди, — строго сказал я ему.

Пол смутился:

— Что вы, мистер Дин! Я совсем не это имел в виду! Повезло же вам.

— Повезло так повезло, — ответил я и вернулся к Брэнде.

Она сидела, изящно сомкнув руки под подбородком. На ней было длинное темно-зеленое платье под цвет ее глаз, в ушах сверкали такие же зеленые камни — настоящие изумруды, не иначе. В свете лампы, висевшей на стене за нашим столиком, ее локоны отливали янтарем. Не девушка, а мечта!

— Я заказал мартини, — сообщил я Брэнде, присаживаясь напротив. — Надеюсь, вам уже есть двадцать один год? Извините, что спрашиваю о возрасте, но таковы правила. Вон, видите бармена? Его зовут Пол, и он строго придерживается закона, сказал, что не нальет вам ни капли, пока не узнает ваш возраст.

Вообще-то мне самому было очень интересно, сколько ей лет. Брэнда покраснела:

— Честно говоря, мне двадцать. Но очень скоро будет двадцать один. Может, вашему суровому бармену лучше об этом не говорить? Обещаю сильно не напиваться.

— Не знаю, не знаю, — сдерживая улыбку, сказал я. — Бармену полагается предъявить документ, удостоверяющий личность. Но я с ним давно знаком, попробую воспользоваться этим обстоятельством!

Брэнда подозрительно покосилась на меня и вдруг расплылась в улыбке:

— Эй, да вы шутите? А я чуть не поверила!

Мы расхохотались вдвоем. Тут Пол принес выпивку, Брэнда подняла свой бокал:

— За вас, Ричард! За ваше понимание и ваше здоровье!

Мы чокнулись. Потом посмотрели друг на друга и почему-то снова рассмеялись.

— Здорово, правда? — воскликнула Брэнда. — Сидим тут, как старые приятели, просто и хорошо! Я так рада!

— Я тоже рад, — ответил я совершенно искренне и одновременно раздумывая, как бы спросить ее про миллиардера Кэмпбелла, но не решался заговаривать на эту щекотливую тему.

— Слушай, Дик… — начала Брэнда и вдруг запнулась, смущенно глядя на меня. — Ничего, что я на ты? Как-то само вырвалось.

— И очень правильно вырвалось! — ответил я. — Я не возражаю, а учитывая обстоятельства нашего знакомства, мы вполне можем перейти на ты безо всяких церемоний! Давай за это и выпьем.

Мы снова подняли бокалы, но не успели даже чокнуться, как вдруг в паб буквально влетел Дэвид. Брэнда вздрогнула и чуть не пролила свой мартини.

— Что ты здесь делаешь? — прошипела она, гневно сверкнув глазами. — Я же запретила ехать за нами!

— Простите, мисс, — у громилы был очень виноватый вид и говорил он тихо и торопливо. — Но это все мистер Кэмпбелл, он приказал найти вас, и сам сейчас появится, я еле успел предупредить вас. Простите еще раз! — он умоляюще посмотрел на Брэнду, из чего я сделал вывод, что он, в принципе, неплохой человек, раз дорожит ее дружбой.

Брэнда нахмурилась:

— Ладно, иди уже, как-нибудь справлюсь.

— Нет-нет, мисс, я вас не оставлю. С вашего разрешения, я подожду на улице. Извините, мистер Дин!

Он вышел и в дверях буквально столкнулся с самим мистером Кэмпбеллом. Мы с Брэндой даже не успели перекинуться парой слов, как разъяренный миллиардер подлетел к нашему столику.

— Что ты тут делаешь, Брэнда?! — от его громкого голоса содрогнулись стены паба. Пол с опаской выглянул из-за стойки. Хорошо еще, что никого из посетителей не было.

— Что она тут делает? Пьет мартини и приятно проводит время, — вежливо ответил ему я. Кэмпбелл смерил меня таким презрительным взглядом, как будто перед ним был не человек, а насекомое.

— Вас никто не спрашивает! Потрудитесь встать и выйти вон!

— Ага, сейчас, — кивнул ему я. — Только досмотрю представление до конца.

— Дик, не надо, я сама, — тихо сказала Брэнда, встала из-за столика и обратилась к Кэмпбеллу. — Пойдем, не надо устраивать сцен на людях, — с достоинством прошествовала она к выходу.

Кэмпбелл направился за ней. В дверях Брэнда обернулась и крикнула:

— Дик! Я сейчас вернусь, закажи мне еще мартини.

Что мне нужно было сделать? Пойти за ними? Набить ее любовнику морду прямо у паба? Я чувствовал себя омерзительно. Одним махом допив виски, попросил Пола повторить. Когда он принес мой стакан и свежий бокал мартини, вернулась Брэнда.

Она села на свое место, бледная и расстроенная, залпом выпила мартини. Махнула Полу пустым бокалом и обратилась ко мне:

— Прости, Дик, это было ужасно. Но теперь все в порядке, он уехал, так что, надеюсь, эта безобразная сцена не испортит нам вечер. Правда же?

— Вы расстались? — бесцеремонно спросил я. — Вернее, ты его бросила?

Брэнда изумленно уставилась на меня:

— Кого?!

— Твоего сердитого друга, — меня прорвало, и я никак не мог остановиться. — Кстати, я видел вас недавно, в «Синей птице», и там вы тоже ругались, ты даже грохнула бокал, жаль, что не в него. Потом помирились, ты, кажется, даже просила у него прощения. Между прочим, я знаю, как его зовут и насколько он набит деньгами. Это твое дело, конечно, но, может, не стоит из-за одного вечера со мной порывать с таким богатым дружком? Я не настолько обеспечен, говорю сразу.

Брэнда сидела, откинувшись на спинку стула, и продолжала смотреть на меня, как на ненормального, причем в глазах ее было столько неподдельного изумления, что я замолчал. И так наговорил лишнего.

— Дик, это был мой отец, — наконец, сказала она. — Родной отец, понимаешь? А ты подумал…

Тут она стала хохотать, громко, на весь паб. Я сидел, сраженный наповал ее словами. Отец! Боже мой, а с чего мы с Тимом взяли, что это ее любовник?! Идиоты! Кретины! Болваны! Я почувствовал, что сейчас провалюсь под землю от стыда.

— Брэн, милая, прости меня! — с отчаянием сказал я. — Я же говорил, что я хам и негодяй, а теперь можешь считать меня еще и законченным дебилом, ослом и кем только захочешь! Пойдем, ты еще раз переедешь меня своим автомобилем, но на этот раз основательно!

А она все смеялась, не в силах остановиться.

— Ну и ну, — выдохнула Брэнда. — Это же впервые в жизни! За это стоит еще выпить! Ну почему, скажи, пожалуйста, ты решил, что мой отец… — и она снова стала хохотать.

— Почему, почему, — я не знал, что ей ответить. — Решил не только я, но и Тим: мы с ним вдвоем ужинали в «Синей птице», когда я тебя впервые увидел с этим… твоим отцом. Не знаю, почему мы так подумали. Я же никогда не слышал, не читал нигде, что у Адама Кэмпбелла есть дочь, вот и все! Твой отец прячет тебя ото всех?

Брэнда замолчала, задумчиво глядя на меня сквозь бокал:

— Да, прячет. В прессе никогда обо мне не упоминалось и не будет упоминаться: об этом папа тщательнейшим образом заботится. Я его единственная дочь, его наследница, его сокровище, он бережет меня как зеницу ока. Именно поэтому мы частенько спорим, именно поэтому за мной везде таскается Дэвид, хотя я к нему уже привыкла: он мне вроде подружки.

— Ты простишь меня? — виновато спросил я.

— Конечно! — она снова улыбнулась. — Ты такой милый, правда. Я так рада, что чуть не задавила тебя, Дик!

Оригинальный комплимент от девушки! Тем не менее я был тронут ее словами и чертовски рад, что Адам Кэмпбелл — ее отец. Хотя так ли это здорово? Неужели он позволит мне, простому смертному, встречаться с его дочуркой? Я решил подумать об этом позже, тем более Брэнда сейчас сидела со мной, улыбалась вполне счастливо и продолжала изливать мне душу:

— Я так рада, что мы познакомились, — говорила она. — Ты не представляешь, что значит быть дочерью моего отца, Дик. Как однообразна и скучна моя жизнь: постоянно какие-то закрытые приемы, банкеты только для избранных, только для своих — таких же, как папа. И я обязана на них присутствовать, вести себя как леди, и все это только ради того, чтобы найти себе выгодную партию. Как мне все это надоело! Пока мама была жива, — тут ее глаза наполнились слезами, но она взяла себя в руки, — она еще хоть как-то пыталась бороться с отцом за мои права, но после ее смерти… Да я его не виню, я знаю, как сильно он меня любит. Я тоже его люблю, но нельзя же так, Дик! С удовольствием я поменяла бы свою судьбу на судьбу простой секретарши. Папа запрещает мне даже учиться где-нибудь: не дай бог, у меня случится студенческий роман с каким-нибудь оборванцем (это он так говорит), поэтому я всю жизнь на домашнем обучении. Это ужасно, Дик, ужасно! А ведь мне уже двадцать! Жду не дождусь своего совершеннолетия. Папа обещал подарить мне свой дом, обычно он всегда держит слово, и я уверена, что выполнит обещанное. Тем более я вряд ли буду жить в этом доме совсем одна: уверена, что он наймет огромный штат прислуги и охраны, а сам будет каждый день приезжать в гости… Прости, Дик, что я все это на тебя вывалила, но мне так не хватает обыкновенного человеческого общения, друга, с которым я могла бы вот так легко, как с тобой, поговорить, рассказать все. Я хочу просто жить, понимаешь?

— Брэн, родная, — и как у меня это вырвалось? — Я все понимаю. Может, у меня получится стать для тебя таким другом?

Ее прекрасные печальные глаза потеплели:

— Это лучшие слова, какие я слышала в жизни! Спасибо тебе!

Это было так просто: Дик и Брэн. Брэн и Дик. Мы оба это прочувствовали и одновременно улыбнулись друг другу.

— Не будем больше о грустном, хорошо?

— Договорились. Дик, расскажи, пожалуйста, о себе и Тиме: мне известно только то, что раскопал о вас Дэвид, — она виновато посмотрела на меня. — Не сердись, но я же должна была знать, кого сбила!

Я погрозил ей пальцем:

— Ай-ай-ай, мисс Кэмпбелл! Нехорошо вмешиваться в частную жизнь простых граждан.

— Больше никогда не буду! — торжественно поклялась Брэн. Мы рассмеялись. Потом я рассказал ей о нашем цветочном бизнесе, и она нашла это очень романтичным занятием. Да-да, именно так и сказала: «Как романтично, Дик! Какая прелесть!» А когда я описывал цветение роз, гиацинтов, тюльпанов в наших оранжереях, она схватила меня за руку и воскликнула:

— Обещай мне! Обещай немедленно! Ты свозишь меня в Моссбридж и покажешь все это сам!

— Обещаю, — ответил я.

Это был чудный вечер: мы многое узнали друг о друге. Я убедился, что Брэнда совершенно нормальная девушка, не испорченная богатством своего отца, что она любит читать, прекрасно играет на рояле, предпочитает Шопена всем остальным композиторам, обожает море, лето и сирень.

— Почему именно сирень? — во мне проснулся профессиональный интерес: мы с Тимом сирень не выращивали.

— Не знаю, — сказала Брэнда. — В ее цветах есть нечто загадочное: нежное и вместе с тем грустное. А ты что можешь сказать о сирени?

О сирени я мог рассказать многое, не зря же столько лет занимаюсь цветами.

— С чего начать? — задумался я. — Знаешь ли ты, что родиной сирени называют то Персию, то Балканы. Именно из Персии она и попала в Европу в виде щедрого подарка императору Фердинанду I от турецкого султана Сулеймана Великого в середине XVI века. А первое ботаническое описание сирени сделал итальянец Маттиоли в 1565 году.

— Ого! — Брэнда смотрела на меня с уважением. — Ты просто ходячая энциклопедия.

— А то, — гордо ответил я, польщенный ее комплиментом, и продолжил. — Вскоре сирень попала в Англию и поселилась в парке Елизаветы. Но у нас сирень почему-то считается цветком печали и несчастья — это ты верно почувствовала. Старая английская пословица говорит, что тот, кто носит сирень, никогда не будет носить венчальное кольцо.

— Правда? — Брэнда совершенно по-детски испугалась. — Совсем-совсем никогда?

— Не бойся, глупышка! — успокоил я ее. — Это всего лишь пословица.

— Мне больше не нравится сирень, — Брэнда была очень расстроена. — Ну ее! Вместе с печалями и несчастиями.

Так мы и проговорили с ней почти до полуночи. Несмотря на разницу в возрасте — как-никак двенадцать лет! — мы с Брэндой понимали друг друга с полуслова, говорили на одном языке. Это было здорово. Это пугало. Я отдавал себе отчет в том, что влюбляюсь в девушку, которая вряд ли когда-нибудь будет моей. Именно эти нехорошие мысли обуревали меня, когда мы с Брэндой вышли из ее «Бентли» (за рулем был ожидавший нас у паба Дэвид) в Мэйфере — самом роскошном жилом районе Лондона, а как иначе? — и пошли пешком по Грин-стрит к ее дому. Дэвид медленно ехал за нами на почтительном расстоянии.

Шли мы молча, наслаждаясь тишиной и прохладой майской ночи. О чем думала Брэнда, я мог только догадываться. А я с нараставшим чувством злости думал, что Тим был полностью прав, хотя не знал на тот момент истины, что ничего путного из наших отношений не выйдет. Да, я полюбил Брэнду, и в этом уже не было ни малейших сомнений, но зачем я пообещал быть ей другом? Это же ложь, я никогда не смогу быть ей просто другом! А на большее, видимо, не стоит и рассчитывать: куда уж мне тягаться с ее отцом… Да он раздавит нас с Тимом как клопов, если я только заикнусь об отношениях с его дочерью.

Вероятно, все эти тревожные мысли отразились у меня на лице, потому что Брэнда вдруг спросила:

— Что с тобой? Что-нибудь случилось?

— Да, — довольно резко ответил я, — все совсем не так, как надо!

— Извини, — тихо и удивленно сказала Брэнда. — А что конкретно случилось?

— Ничего не случилось, успокойся, — так же резко сказал я.

Она замолчала, и мне тут же стало неловко за свою нелепую грубость. В это время мы подошли к роскошному трехэтажному особняку с чугунными резными воротами, увитыми виноградным плющом, и я еще острее ощутил, как далека от меня Брэн, моя принцесса!

Мы остановились у калитки. Дэвид открыл ворота, кивнул мне и въехал во двор.

Брэнда молчала, а я просто не мог посмотреть ей в глаза, стоял, уставившись в землю, не зная, что сказать, как объяснить свой внезапный припадок. И вдруг она рассмеялась. Звонко и весело. И шагнула ко мне.

— Боже мой! Какой же ты глупый! Такой взрослый и такой глупый! — прошептала она, и я ощутил вкус ее поцелуя на своих губах. Я остолбенел. А когда пришел в себя, ее уже не было.

Только тихонько скрипнула калитка…

На следующее утро я приехал в магазин в каком-то лихорадочном состоянии. Больше всего на свете мне хотелось побыть одному, запереться в кабинете и вспомнить до секунды вчерашний вечер, проведенный с Брэндой. Я осознавал, что произошло чудо, но не мог до конца в это поверить: неужели сказочная принцесса неравнодушна к простому цветоводу? Или мне все привиделось вчера, у ее калитки?..

В общем, мне необходимо было хорошенько пораскинуть мозгами, все продумать. И меньше всего на свете мне хотелось разговаривать с Тимом: я был уверен, что стоит ему взглянуть на меня, и тайное сразу станет явным; Тим знал меня, по-моему, гораздо лучше, чем я сам.

Увы, но разговора с Тимом мне избежать не удалось. Когда я приехал, он, естественно, уже сидел за своим столом в нашем общем кабинете.

— Доброе утро, мой самый лучший в мире друг! — широко улыбаясь, поприветствовал я его.

Тим подозрительно хмыкнул:

— Так. Выкладывай, что там у вас вчера произошло.

— Тим, можешь выслушать меня спокойно и дать вразумительный совет? Это важно.

— Если важно, то конечно могу. Рассказывай.

И я рассказал ему все. По мере того, как я говорил, лицо Тима все больше мрачнело. А когда я дошел до поцелуя, он нахмурил брови еще сильнее.

— Короче говоря, я люблю ее. А если и она испытывает ко мне хотя бы что-то подобное, то я самый счастливый на свете человек! А на ее папашу мне плевать. Что скажешь? Рад за меня?

Тим помолчал некоторое время. Потом встал, открыл жалюзи на окне кабинета и повернулся ко мне.

— Дик, ты мой друг, брат, мой единственный родной человек на земле, и тебе об этом известно. Не перебивай сейчас, послушай. Я рад, безусловно, что мой товарищ наконец-то познал любовь, я даже горд, что ты способен испытывать такие сильные чувства, пора бы! Но вот объект ты выбрал не совсем удачный. Да, твоя принцесса, безусловно, чертовски хороша, с этим не поспоришь. Но что вас ждет дальше? Допустим, что ее вчерашнее проявление эмоций в твою сторону — это начало чего-то серьезного, а не просто благодарность за вечер, проведенный в обществе умного взрослого мужчины.

— Еще скажи: красивого, — не удержался я.

— Помолчи. Дальше. Как я понимаю, Кэмпбелл почему-то, и мне пока неясно, почему, собственно говоря, старательно прячет от мира свою красавицу дочь, поэтому всякая огласка, связанная с ней, для него будет явно нежелательна. Особенно если эта огласка связана с наездом на пешехода. А если такое теплое расположение к тебе со стороны Брэнды — всего лишь грамотный ход в их общей с отцом игре? Она-то явно понимает, что ты увлекся ею серьезно и не сможешь отказать ей в просьбе не подавать на нее в суд. И вспомни тот незаполненный чек… Не думаешь ли ты, что тебя хотели купить?

— Да ты что, Тим! — возмутился я. — Я вообще не думал ни о каком суде, пока она сама мне об этом не сказала, и, разумеется, я не собирался и не собираюсь никуда обращаться!

— Вот именно. Тебе бы еще латы и доспехи — вылитый рыцарь. К сожалению, Дик, это уж очень явно бросается в глаза. Видимо, у тебя к ней и правда серьезно.

— Если хочешь знать, я счастлив, что она меня сбила. В противном случае мы с ней вообще могли не встретиться на этой Земле!

— И это было бы здорово. Не перебивай! Я хочу надеяться, что все-таки в столь юном возрасте твоя принцесса еще не может быть такой расчетливой и испорченной, невзирая на гены, поэтому давай допустим, что ты ей понравился, понравился как мужчина.

— А я что, не могу понравиться? — обиделся я.

— Да помолчи же! Можешь! Дело не в этом. Итак, исключаем поцелуй в знак благодарности за вечер, исключаем вариант задуривания твоих мозгов с целью отвлечения от судебных процессов… Что остается? Ты ей нравишься. Не знаю, насколько серьезно это у нее, но давай представим, что серьезно.

— Давай! — я закрыл глаза. — Уже представляю, я в полном восторге!

— Дурачок! — Тим смотрел на меня с жалостью. — Ты лучше подумай, что дальше с вами будет!

— Я понимаю, что будет нелегко, — медленно сказал я. — Но уверен, что вдвоем, если она действительно испытывает ко мне что-то, мы сможем противостоять трудностям. В конце концов, ее отец тоже человек и должен будет понять нас.

— Понять и принять — вещи разные, Дик. Я много слышал о мистере Кэмпбелле, и, к сожалению, мало приятного: это человек жесткий, даже жестокий. Всех, кто у него в немилости, он, не задумываясь, стирает с лица земли, уж не знаю, в буквальном смысле слова или нет. Именно поэтому мне все это так не нравится.

— Не будь таким пессимистом, Тим, все будет чудесно. Ты еще станешь моим шафером на нашей свадьбе!

На этом наш разговор и закончился, мы занялись рабочими делами. После обеда я набрался смелости и позвонил Брэнде — свой номер она оставила мне вчера. К телефону подошла она сама, а не седой дворецкий с бакенбардами, как мне представлялось.

— Алло! — ее голос был так близко, что я слышал ее дыхание и почему-то сильнее прижал трубку к уху.

— Привет, это я, Ричард. Помнишь меня?

— Тебя забудешь, — негромко рассмеялась она. — Привет!

— Как ты? Как папа?

— Папа в ярости, но это его обычное состояние, поэтому я пытаюсь не обращать на него внимания.

— Значит, мы сможем увидеться сегодня?

— Конечно! Где?

— Если ты не против, я заеду около семи, погуляем по парку.

— Хорошо, буду ждать тебя.

Мы перекинулись парой совершенно невинных фраз, и никто из нас так и не решился заговорить о вчерашнем. Что думала Брэнда, я не знал. И не хотел разрушить каким-нибудь нелепым вопросом то, что только-только зарождалось между нами. Договорившись о встрече, мы оба повесили трубки.

Этот вечер я буду помнить всегда. Попросил Дэна сотворить какой-нибудь шедевр, он, не задав ни единого вопроса, тут же собрал шикарный букет из гиацинтов и белых роз, я взял его и заехал за Брэндой. Она, как ребенок, обрадовалась моему букету и пришла в еще больший восторг, когда узнала, что это — наша продукция в чистом виде. Выглядела Брэнда прелестно: на ней была шелковая белая блузка, длинная ярко-красная юбка, на шее — нитка жемчуга. Только вот была моя любимая немного бледной, а под глазами залегли синие круги.

— Плохо спала, — объяснила она, — не обращай внимания.

И мы поехали на прогулку в Гайд-парк. Дэвид почему-то за нами не последовал, что меня удивило.

— Что ты с ним сделала? — спросил я. — Переехала автомобилем?

— Нет, — засмеялась Брэнда. — Просто попросила не мешать нам. Дэвид в общем-то неплохой — по сравнению с предыдущими моими надзирателями. Поэтому он сделал вид, что поехал за мной, а сам занялся своими делами. Правда, если папа узнает, не сносить ему головы, но я Дэвида не выдам.

Мы медленно шли по аллее. У меня в голове метались разные мысли, но я никак не мог ухватить ни одну из них, чтобы начать разговор о вчерашнем вечере.

— Дик, мне нужно сказать тебе что-то важное, — неожиданно начала Брэнда. — Но я не знаю, как ты к этому отнесешься… Давай присядем!

Мы сели на скамейку. Немного помолчав, Брэнда положила цветы рядом с собой и продолжила:

— Меньше всего на свете я хочу показаться тебе легкомысленной и избалованной папиной дочкой, у которой ветер в голове. Вчера я кое-что себе позволила по отношению к тебе, — она покраснела. — Не думай, что я так веду себя с каждым мужчиной. Наверное, я повела себя неприлично, но я не знаю, как это объяснить, тем более что мы знакомы не так давно. В общем, извини меня за вчерашнее.

— Как ты можешь извиняться за то, что сделала меня вчера очень счастливым? — тихо спросил я, глядя на нее. Она опустила глаза, зачем-то изучая свои туфельки.

— Я рад, что ты первой начала этот разговор, — медленно сказал я. — Хотя мужчина здесь вроде бы не ты, но, видишь ли, я впервые в жизни не знаю, как себя вести. Ты ведь еще совсем ребенок, и мне совсем не хочется обидеть или напугать тебя.

— Я не ребенок, — она пронзила меня взглядом своих зеленых глаз. — Можешь не щадить меня, давай! Скажи прямо, что я тебе не нравлюсь, и покончим с этим!

Она смотрела в упор, прожигая насквозь своими горящими глазами, нервно теребя кружевной манжет блузки. Меня захлестнула волна радости и нежности.

— Брэн, милая моя, ты не представляешь, как я счастлив!

— Ты не ответил, — упрямо сказала она. — Я тебе нравлюсь или нет?

— Я люблю тебя, — просто сказал я. — Люблю всем сердцем. И можешь не верить, но это со мной в первый раз.

Она всхлипнула и бросилась мне на шею:

— Ох, Дик! А я так боялась, что напугала тебя своим порывом. Но я тоже тебя люблю, правда! Поцелуй меня!

И мы целовались, целовались и целовались на той скамейке, не обращая внимания на окружающих. Я узнавал ее губы, мягкие, податливые и в то же время требовательные; ее волосы на ощупь оказались гладкими, как шелк, и я зарывался в них, вдыхал их аромат, целуя ее лицо, шею, бормоча ее имя. Потом вдруг она отстранилась от меня и испуганно огляделась вокруг.

— Дик, я боюсь!

Я постепенно пришел в себя.

— Не волнуйся, твоего отца здесь нет… Если хочешь, пойдем поужинаем где-нибудь?

— Пойдем, — согласилась она, поправляя волосы.

Не забыв о букете, мы встали со скамейки и, взявшись за руки, пошли к моей машине. Я привез Брэнду в уютный итальянский ресторанчик «Зафферано» в Белгравии. Сделав заказ, мы посмотрели друг на друга смеющимися глазами. Мы понимали все без слов, — и это было удивительно!

— Странно, да? — спросила моя любимая. — Я всегда думала, что люди, прежде чем полюбить, должны хорошо изучить друг друга, по крайней мере быть долгий срок знакомыми, чтобы знать все достоинства и недостатки, чтобы подойти к этому серьезно, рассудительно. А я… я просто потеряла голову! Разве так бывает, Дик?

— Как видишь, бывает, — ответил я. — Я понял, что люблю тебя, когда ты разбила бокал в «Синей птице», — и заметь, при этом я даже еще не видел твоего лица. А ты говоришь про годы знакомства! Наверное, это чувство от нас не зависит, оно просто приходит сразу, в один миг, и мы действительно теряем голову.

— А если бы я не наехала на тебя? — испуганно спросила Брэнда. — Мы что, никогда бы не познакомились?! Ведь в «Синей птице» я тебя вообще не видела!

— Не знаю, родная, может быть, и не познакомились: где бы мы еще встретились?

— И что бы мы тогда делали?

— Насчет тебя не знаю, а я просто жил бы, любя прекрасную девушку в белом платье, мечтая о ней и зная, что она никогда моей не станет.

— Ужасно, Дик! — воскликнула Брэнда. — А я бы тогда вообще не узнала тебя! Завтра же позвоню своему инструктору по вождению, а лучше выпишу ему солидный чек в знак благодарности за его уроки.

— Передавай ему от меня привет, — улыбнулся я. — Я его должник.

Мы ужинали, болтали, поражаясь, как легко нам вдвоем, как просто! Брэнда оказалась очень начитанной, отец все же дал ей прекрасное образование, несмотря на запрет обучения в университете. Каждый день к ним домой приходили педагоги, даже профессура Оксфорда была в их числе! Преподавали они совершенно разные дисциплины, среди которых были и история, и французский язык, и английская литература, а также экономическая теория, основы маркетинга и что-то из области юриспруденции. У меня даже голова пошла кругом от перечисления всего, чем занималась Брэнда на дому. И какой же диплом ей выдадут? Филолога? Юриста? Экономиста? Брэнда сказала, что не знает и ее это совершенно не волнует, пусть выдают хоть несколько сразу: вряд ли она когда-либо будет работать.

Я уяснил, что моя любимая помешана на французских классиках литературы XIX века, прекрасно разбирается в искусстве, живописи, музыке. И ее абсолютно не смущали ни отсутствие у меня диплома, ни наша разница в возрасте. Еще она оказалась благодарным слушателем, и я видел ее неподдельный интерес к выращиванию цветов и к нашему делу. С широко открытыми глазами слушала она мою историю о детстве, проведенном в школе, о том, как мы с Тимом пробивали себе дорогу в этой нелегкой жизни, как открыли свой магазин и, наконец, смогли почувствовать себя людьми.

— Я хочу познакомиться поближе с твоим другом, — сказала Брэнда. — Мне кажется, он очень хороший человек.

— Я вас непременно познакомлю, — пообещал я. — Только вот Тим не очень одобряет мои чувства к тебе.

— Почему?

— Он переживает, что твой отец все равно не позволит нам быть вместе, а его гнев обрушится на нас с Тимом.

— Я не допущу этого, — твердо сказала моя принцесса. — Буду умолять, плакать, шантажировать, в конце концов! Вот увидишь, он смирится.

— Сомневаюсь, — ответил я, — мне кажется, твой отец сам устанавливает правила в игре, а тех, кто отказывается принимать их, он просто уничтожает.

— Но он любит меня, — возразила Брэнда, — и хочет, чтобы я была счастлива. А счастлива я могу быть только с тобой! И это не игра, Дик, это наше будущее.

В десять я отвез Брэнду домой, и, прощаясь у той же калитки, вновь ощутил прикосновение ее теплых губ.

На следующий день я едва ли мог сосредоточиться на работе: мне не терпелось поговорить с Тимом о Брэнде, но в магазине был небывалый наплыв клиентов, поэтому мы трудились не покладая рук. А Тим еще и весь день не отходил от телефона, договариваясь с поставщиками саженцев новых сортов роз. Поймать его я смог только под вечер, когда вбежал в наш кабинет и с радостью обнаружил его сидящим в кресле с чашкой холодного чая и без дела.

— Ну и денек! — выдохнул я, падая в свое кресло.

— Отличный денек! — удовлетворенно, хотя и устало сказал мой друг. — Теперь рассказывай.

Я в который раз удивился его проницательности.

— Хочу торжественно объявить тебе, что мы с Брэндой любим друг друга!

— И просите моего благословения? — съязвил Тим.

— Ну если тебе так угодно выразиться, то да… А еще мы просим твоей поддержки, очень хотим, чтобы ты согласился поужинать с нами. От себя лично прошу тебя принять Брэнду в нашу семью и посмотреть на все происходящее под другим углом!

Тим вздохнул:

— У меня есть выбор?

— Никакого!

— Ладно уж. Что с вами делать! И когда состоится этот семейный ужин?

— Чем скорее, тем лучше! Можно в ближайшую пятницу. Согласен? Посидим у меня, поболтаем.

— Согласен, — Тим сдался окончательно.

— Слушай, чуть не забыл, где я могу почитать что-нибудь о ее отце? Я должен знать, с кем имею дело.

— Ну-ну, — Тим усмехнулся, — почитай, почитай. Правда, боюсь, тебе не все понравится. Подними подшивки «Таймс» с 1950 годов, там много интересного о Нефтяном короле.

Я улучил минутку среди продолжающегося рабочего хаоса и позвонил Брэнде, сообщил о предстоящем ужине в пятницу у меня дома. Она с радостью приняла приглашение, пообещав отделаться на вечер от подружки-Дэвида. Потом я отправился на север Лондона, в Колиндейл, где располагался газетный фонд Британской библиотеки. Помучив приятную девушку в архиве, я все же получил доступ к газетам «Таймс» за последние тридцать лет и с головой окунулся в поиск информации об Адаме Кэмпбелле. Спустя несколько часов кропотливой работы я обладал некоторыми сведениями об отце моей Брэнды.

Адам Александр Кэмпбелл-младший, предприниматель и миллиардер, крупнейший нефтяной магнат XX века. Соучредитель и посредник множества нефтяных компаний. Основатель «Кэмпбелл Корпорейшн», положившей начало нефтедобычи на Ближнем Востоке. Известен еще как Нефтяной король.

Основу империи Кэмпбелла заложил его отец Александр Кэмпбелл-старший: в 1908 году он рискнул купить за 600 долларов участок земли в Оклахоме, на котором вскоре обнаружили нефть, причем в таком количестве, что Александр Кэмпбелл основал собственную фирму «Кэмпбелл Стар», а уже к 1912 году стал миллионером. В 1916 году Кэмпбелл-старший переехал из Соединенных Штатов и обосновался в английском Бостоне; к этому времени филиалы его фирмы существовали не только в США, но в Канаде и во Франции. Александр Кэмпбелл женился достаточно поздно, на простой секретарше Элизабет Анне Хейли, которая 23 марта 1934 года родила ему единственного сына и наследника Адама.

Когда началась Вторая мировая война, Александр Кэмпбелл-старший перевез семью из Англии в Португалию, где продолжил заниматься бизнесом, однако уже в 1944 году Кэмпбелл-старший вернулся в Бостон.

Адам Кэмпбелл уже в одиннадцать лет стал акционером отцовской компании, купив акции на деньги, вырученные от продажи газет. С раннего детства у него сформировались необыкновенные деловые качества: например, он выработал привычку записывать в тетрадке свои доходы и расходы, вел счет деньгам. Начальное образование Адам получил в школе Бостона, затем во французской Сорбонне. Перед молодым Кэмпбеллом благодаря успешному бизнесу отца, который по-прежнему занимался торговлей нефтью, открывались хорошие перспективы для получения блестящего образования. Свой французский Адам совершенствовал в Марселе. В Королевском Оксфордском колледже Лондонского университета он изучал инженерное дело.

В 1956 году, окончив с отличием Королевский колледж и получив диплом инженера-нефтяника, 22-летний Кэмпбелл-младший опубликовал серьезное исследование по истории разработок и эксплуатации нефтяных ресурсов на Среднем Востоке, заинтересовавшее самого министра финансов Турции, который и поручил молодому ученому составить справку о нефтяных месторождениях Месопотамии. С этого началась история разработки арабских нефтяных месторождений с участием «Кэмпбелл Корпорейшн», созданной Адамом Александром Кэмпбеллом.

В двадцать с небольшим лет Адам Кэмпбелл уже продемонстрировал фантастические способности к зарабатыванию огромных денег и постоянному их приумножению. Получив от отца стартовый капитал, он сумел организовать собственное дело. Уже через год на спекуляциях нефтеносными участками он заработал 50 тысяч фунтов стерлингов, а через два — долгожданный миллион. Адаму было около двадцати пяти лет, когда он заявил своим родителям: «Я заработал свой первый миллион, и, можете мне поверить, это только начало!». И действительно, будущего миллиардера ждала впереди непрерывная полоса фантастического успеха. Он обладал невероятным чувством денег, был наделен потрясающей интуицией и чутьем, позволявшим угадывать месторождения нефти. Даже Кэмпбелл-старший прислушался к совету сына, когда тот порекомендовал ему приобрести концессию в Санта-Спринг, от которой все отказались. Эта покупка в итоге оказалась самой удачной в жизни Александра Кэмпбелла.

А Кэмпбелл-младший продолжал создавать свою собственную нефтяную империю. С фанатичным упорством он продвигался к цели, без устали добывая черное золото и в оранжевой техасской земле, и в белоснежной аравийской пустыне. Его бесконечные нефтяные войны с самыми опасными и мощными конкурентами неизменно приносили ему победу, новые сферы влияния и немыслимые сверхприбыли.

В 1960 году он перенес головной офис своей фирмы из Парижа в Бостон и продолжил заниматься тем, что делал всю свою жизнь: покупал то, что продают. А в те годы продавали в Туманном Альбионе поместья разорившихся английских аристократов, которые Кэмпбелл скупал по самой низкой цене.

Лорд Ричард Геральд, герцог Веллингтонский, однажды заметил, что Адам Кэмпбелл пожирает трупы банкротов и несчастных людей — и это было во многом правдой. Например, одно старинное английское имение Адам Кэмпбелл приобрел просто по хищнической цене — за 600 тысяч фунтов. В те годы такую сумму нефтяной олигарх зарабатывал всего за два дня.

В 1961 году Кэмпбелл обосновался в Лондоне и продолжил заниматься нефтяным бизнесом. Здесь же, в Лондоне, в 1962 году он женился на Ребекке Кэролайн Седли — первое и единственное упоминание о матери Брэнды и ни слова о ней самой! Кэмпбелл к тому времени владел 40 % акций Турецкого национального банка, что обеспечивало ему 15 %-ную долю в «Турецкой нефтяной компании». В 1970 году Адам Кэмпбелл был назначен экономическим советником турецких посольств в Париже и Лондоне. Эта должность обеспечила ему мощные политические позиции как в Европе, так и на Ближнем и Среднем Востоке, особенно в Турции и ОАЭ. Добыча нефти к середине XX века стала мировым прибыльным делом, но если европейские страны и США еще не интересовались всерьез нефтяными богатствами Среднего Востока, то Адам Кэмпбелл уже осознал перспективы их широкомасштабной разработки. Он начинает переговоры с известными магнатами и крупными компаниями своего времени и принимает участие в создании Turkish Company, 25 % акций которой принадлежали «Кэмпбелл Корпрорейшн», 50 % — Англо-персидской нефтяной группе Д’Арси, 25 % — Deutsche Bank.

После смерти отца в 1978 году, Адам Кэмпбелл унаследовал его компанию «Кэмпбелл Стар», присоединил к своей и стал таким образом крупнейшим нефтяным магнатом, обладавшим одним из самых больших состояний в мире. Его империю составляли крупнейший нефтяной гигант — компания «Кэмпбелл Корпорейшн» и более 250 концернов. Адам Кэмпбелл был владельцем роскошных особняков и поместий, в том числе в Малибу, неподалеку от Голливуда, в Ницце, Париже, Праге и по всему свету. За 20 лет он сумел поглотить половину компаний, составляющих ему конкуренцию. Причем каждый раз компания конкурента была гораздо крупнее компании Кэмпбелла, но его это ничуть не смущало, он умел переваривать лакомые куски любого размера. Адама Кэмпбелла журналисты сравнивали с хищником, который медленно и осторожно подкрадывается к своей жертве, не замечающей смертельной опасности. Действительно, конкуренты замечали Кэмпбелла, когда нефтяная битва уже была ими проиграна…

Да уж, мороз по коже! Разумеется, я был восхищен его железной хваткой, но «пожирание трупов банкротов и несчастных людей» — это как-то чересчур. И действительно, ни одного упоминания о Брэнде, его единственной дочери, ни слова о смерти его жены, только имя: Ребекка Седли. Все окутано тайной. Почему?

В четверг вечером я позвонил своей приходящей домработнице миссис Ллойд и попросил ее прийти завтра в авральном порядке (пятница — это не ее день), пояснив, что вечером у меня будут гости, поэтому в доме все должно сверкать, а блюда должны быть и изысканными, и простыми одновременно.

— Это как? — удивилась миссис Ллойд. — Вы вообще можете толком сказать, чего хотите?

— Не могу. Полностью доверяюсь вам. Вы всегда относились ко мне, как к сыну, поэтому я уверен, что все будет на высшем уровне.

— Мистер Дин, вы меня пугаете! К вам в гости пожалует королевская особа?

— Можно сказать да, но не волнуйтесь, я думаю, мы вместе справимся! Обещаю помогать вам во всем, я завтра ради этого даже не пойду на работу. Только приходите пораньше, пожалуйста!

Взяв с миссис Ллойд слово, что ровно в девять она будет у меня, и оставив ее в полнейшем недоумении, я повесил трубку. Но тут же позвонил Тиму и нагло заявил, что завтра меня в магазине вообще не будет.

— Если так пойдет и дальше, мы вылетим в трубу, — хмыкнул Тим. — Или ты вознамерился предаваться любовным утехам, рассчитывая, что вкалывать буду я один?

— Ни в коем случае! — успокоил его я. — Просто хочу, чтобы Брэнде понравились ужин и мой дом.

— Только Брэнде? Про меня забыл?

— Но ты уже сто раз у меня ужинал и дом мой видел. Кстати, может, все-таки надумаешь переехать ко мне?

— Предложи это Брэнде, — заявил Тим, избегавший подобных предложений с моей стороны, и повесил трубку.

Опуская излишние подробности, скажу сразу: мы с миссис Ллойд превзошли самих себя, Тим и Брэнда приехали вовремя и ужин удался. Мне было приятно, что мой друг тепло поприветствовал Брэнду, а потом мы дружно посмеялись над тем, как он встретил ее в больнице, засыпав меня загадочными для нее вопросами.

— Тот разбитый бокал войдет в историю, — покачал головой Тим. — Ты, Брэнда, поразила всех посетителей королевского заведения!

— Да не хотела я, — оправдывалась Брэнда. — Просто сильно-сильно разозлилась на папу: он вдруг решил, что мне все-таки не стоит жить отдельно, хотя до этого обещал подарить мне дом! Ну я и вспылила. Ужас, да? Мне было потом так стыдно, я совсем забыла, где мы находимся, а в дамской комнате пришла в себя, вернулась и попросила у папы прощения. Мы помирились, и он сказал, что выполнит свое обещание: будет у меня свой дом.

— Ну и причина для ссоры, правда, Дик? — Тим подмигнул мне. — Папочка передумал дарить ребенку домик!

— У всех свои причины, — заступился я за Брэнду. — Это еще ничего не значит.

— Конечно не значит, — Брэнда умоляюще посмотрела на Тима. — Я не такая, как ты подумал! Тим, я обычная, просто богатая, но так получилось, что ж теперь поделать?

Она так по-детски оправдывалась, что мы расхохотались.

Зная Тима всю сознательную жизнь, я пристально наблюдал за его общением с Брэндой и радовался, что не ошибся ни в друге, ни в любимой. Брэнда была просто прелесть. Тим сразу разглядел в ней искренность, доброту и простоту, оценив веселый нрав и острый ум. Я был на седьмом небе от счастья: мои самые родные люди рядом, мы вместе… Жизнь все же классная штука, как ни крути!

Провожая Брэнду до такси, я вновь поцеловал ее в губы, а она, садясь в машину, прошептала:

— Это был один из самых прекрасных вечеров в моей жизни! Спасибо тебе и Тиму, он чудесный!

— Это тебе спасибо, родная, — ответил я, и она уехала. Вернувшись в дом, я нашел Тима в превосходном расположении духа.

— Да-а, Дик, — протянул он, наливая себе еще виски. — Вынужден признать, что я ошибся. Чертовски неприятно это осознавать, но ошибся в корне. Твоя Брэнда очаровательна. Надо же! Дочь Кэмпбелла — и вдруг нормальный человек! Чудеса!

— А я что говорил? Теперь ты можешь порадоваться за своего друга?

— Я рад. Правда, рад за вас. Вы такие смешные со стороны! Эта девочка действительно влюблена в тебя, Дик, она глаз с тебя не сводила весь вечер. О тебе вообще молчу. Что же дальше-то будет?

— Дальше будет всё! — весело сказал я. — Вот увидишь, жизнь всё же…

— …классная штука, как ни крути, — закончил Тим. — Это я знаю. Но знает ли об этом Адам Кэмпбелл?

— Время покажет, — философски сказал я.

И оно показало, причем весьма скоро…

До Дня рождения монарха, а он, как известно, празднуется у нас во вторую субботу июня, мы с Брэндой, встречаясь каждый день, исколесили и обошли весь Лондон: гуляли в парках, сходили в Музей Виктории и Альберта, а Британский музей вообще стал нам родным. Мы катались по Темзе, посетили (в который раз!) Вестминстерское аббатство, Национальную галерею, целовались на Трафальгарской площади — и все это время говорили, говорили, говорили. Нам было приятно вместе посещать знакомые любому лондонцу места, где ранее мы бывали порознь; было интересно узнавать друг друга и снова и снова убеждаться в том, что нас на самом деле посетила любовь. Я уже не представлял себя без нее. Я смотрел на нее и не верил, что эта красавица принадлежит мне, что из всех мужчин на планете она выбрала именно меня! Брэнда искренне любила меня, в ее возрасте все чувства написаны на лице: она просто не умела их скрывать, да я и не хотел бы этого.

Мы виделись каждый вечер, иногда и днем, если у Брэнды были занятия с утра. Я практически забросил все дела, без зазрения совести свалив основную работу на Тима, который первое время пытался выговаривать мне за это, но потом махнул рукой, заявив, что я могу считать себя находящимся в отпуске. Единственное, что он потребовал — чтобы именно я съездил в Моссбридж и проверил наши оранжереи. Хотя была очередь Тима ехать туда, я безропотно подчинился. Тем более что давно обещал Брэнде показать наши цветники.

Когда я сообщил любимой, что мы едем в Моссбридж, она обрадовалась, как дитя, захлопала в ладоши и даже подпрыгнула на месте.

— Как здорово, Дик! А когда едем?

— Завтра, причем рано, заеду за тобой часиков в семь. Успеешь собраться?

— В семь? — испугалась Брэнда. — Слушай, а у меня же занятия: в восемь придет преподаватель литературе. Что делать?

— Отмени.

— Не могу: он сразу доложит папе.

— Не знаю, скажи, что заболела…

Брэнда вдруг замолчала.

— Ты что? — удивился я, заметив, как она изменилась в лице. — Никогда так не прогуливала уроки?

— Нет, — Брэнда улыбнулась, но глаза ее были печальными. — Не обращай внимания, я просто очень суеверна. Нельзя говорить, что ты болен, если это не так, лучше не дразнить судьбу… Но я что-нибудь придумаю, обещаю!

Не знаю, что она там придумала, но ровно в семь часов утра я был у ее особняка на Грин-стрит. Минут через десять ворота открылись, и я увидел машину Брэнды, за рулем которой был Дэвид. Моя ненаглядная сидела на заднем сидении и, остановившись рядом со мной, показала знаком, чтобы я ехал за ними. Я покорно завел двигатель и поехал. Через квартал они остановились. Брэнда выпрыгнула из машины, что-то сказала Дэвиду, после чего он уехал, а она пересела ко мне.

— Чувствую себя настоящим шпионом! — весело сказала Брэнда, целуя меня.

— Все получилось?

— Надеюсь! Вчера вступила в сговор со своим преподавателем, он согласился подтвердить в случае чего, что сегодня мы занимаемся на кафедре. Разумеется, за солидное вознаграждение, все почему-то ужас как боятся папу!

— Действительно, с чего бы нам всем его бояться? — усмехнулся я. — Он же милейший человек!

Брэнда толкнула меня в бок.

— Вот увидишь, он тебе понравится, когда вы познакомитесь поближе! Не такой уж он и страшный, каким кажется… Скажи, мы вернемся к вечеру?

— Вернемся, — заверил ее я. — Не переживай, скажешь папе, что после занятий прошлась по магазинам.

И мы поехали. Это была незабываемая, волшебная поездка! Мы проезжали красивейшие места в пригороде Лондона. Солнце уже стояло высоко в небе, освещая проносившиеся мимо нас луга, покрытые зелеными травами; небо было голубое и чистое, с плывущими по нему пушистыми облаками. Все вокруг было зелено-желто-красным, ярким, ослепительным. Лето — мое любимое время года. Оказалось, что и Брэнды тоже.

Она пришла в восторг, увидев наши оранжереи. Сейчас, в конце июня, у нас вовсю цвели розы и бальзамины. Пока я обсуждал в конторе текущие дела с управляющим, мистером Крайтоном, Брэнда в своем легком бледно-желтом сарафанчике прогуливалась по цветникам, наслаждаясь окружающей ее красотой, и болтала с садовниками. Из окна конторы я с улыбкой наблюдал за тем, как она подходила к цветущим розам и, спрятав руки за спину, — милое дитя! — осторожно, опасаясь повредить цветок, наклонялась, чтобы вдохнуть чудный аромат распускающихся бутонов.

— Мистер Дин, — обратился ко мне Крайтон, тоже наблюдавший за Брэндой, — разрешите, я дам команду: пусть ребята нарежут этой очаровательной леди букет!

— Непременно, вы читаете мои мысли, — ответил я. — И пусть режут побольше, не жалея!

Лицо Брэнды засияло от радости, когда садовники преподнесли ей огромный букет роз; она зарылась в них с головой, уверяя, что лучше аромата на свете нет.

Перед отъездом домой мы решили прогуляться по деревне. Моссбридж — сравнительно небольшая деревушка, в основном здесь обитают такие же цветоводы, как мы с Тимом. Некоторые живут постоянно, другие арендуют оранжереи, и за ними присматривают нанятые управляющие и садовники из местных жителей. Люди в деревне простые и милые, к приезжим относятся радушно и гостеприимно. В деревушке мне особенно нравилась старинная церковь, которую я и решил показать Брэнде.

— Она находится на площади, которая величается Георгиевской, — рассказывал я Брэнде то, о чем нам с Тимом когда-то поведал добрейший мистер Паркер. — И не вполне ясно, что получило свое название раньше: площадь или эта церковь. Ведь они обе носят имя Георгия Победоносца, святого покровителя Англии… Вот мы и пришли!

Брэнда с интересом разглядывала церковь. Она была построена в стиле романской базилики, то есть в виде прямоугольника, пересеченного поперечным нефом. Проще говоря, если посмотреть на церковь с высоты птичьего полета, как утверждали местные жители, то можно увидеть, что она имеет форму креста. Главный вход и алтарь расположены с западной и восточной стороны соответственно.

Мы вошли внутрь. Там не оказалось ни души и было тихо. Свет в храм проникал через узкие окошки у потолка и огромное арочное витражное окно, расположенное над входом и составленное из нескольких окон поменьше. Для полноценного освещения этого, видимо, было все равно недостаточно, и внутреннее пространство здесь всегда погружено в полумрак, прорезанный узкими полосками света, падающего сверху, и разноцветными солнечными зайчиками, пляшущими по полу. Стены внутри церкви когда-то были расписаны фресками, которые со временем потемнели и поистерлись, так что рассмотреть их не представлялось никакой возможности. Более или менее сохранились лишь сцены из Страшного Суда на западной стене.

— Как здесь здорово, — шепотом сказала Брэнда. — Дик, мне очень нравится эта церковь!

— Немного мрачновато, на мой взгляд, — так же шепотом ответил я. — Пойдем поищем преподобного Корнелла, я вас познакомлю, и ты увидишь, насколько он соответствует этому месту.

Преподобный Корнелл, настоятель церкви, был и в самом деле под стать своему месту работы. Этот высокий, прямой и сухощавый человек с седыми волосами и пронзительным взглядом темных глаз навевал чуть ли не суеверный ужас на свою паству. Но в хорошем смысле слова: он сам словно сошел с фресок, которыми была расписана его церковь. Я познакомился с ним, когда мы арендовали наши оранжереи — в первые годы цветоводства. Он же и освящал их.

— Здравствуйте, святой отец! — поприветствовал я священника, когда мы с Брэндой обнаружили его в саду за церковью.

— О, Ричард! — тепло улыбнулся преподобный. — Рад тебя видеть. Как дела у Тима?

— Спасибо, все в порядке. Позвольте представить вам Брэнду Кэмпбелл.

— Здравствуйте, — сказала Брэнда. — Какая у вас красивая церковь!

— Да, это правда. Рад, что вам понравилось. Вы в первый раз здесь?

— В первый, но надеюсь, что не в последний.

— Приезжайте к нам на Рождество, — сказал преподобный. — Я буду служить мессу, соберется вся деревня. Да что там деревня, к нам даже из Лондона многие заглядывают.

— Непременно! — весело ответила Брэнда и посмотрела на меня. — Да, Дик? Давай приедем!

— На все воля Божья, — сказал я с улыбкой, — так ведь, святой отец?

— Истинная правда, Ричард, — так же с улыбкой подтвердил преподобный.

— Нам пора, пожалуй. Еще увидимся, надеюсь застать вас в добром здравии!

— Спасибо, Ричард. Поезжайте с Богом!

— До свидания! — попрощалась Брэнда, и мы пошли к машине.

Почти всю обратную дорогу моя девочка молчала, глядя куда-то вперед, вдаль.

— О чем задумалась? — спросил я. Брэнда как-то странно посмотрела на меня:

— Слушай, Дик, а ты хотел бы венчаться в такой вот церкви?

Я чуть не выпустил руль от неожиданности.

— Брэн, к чему этот вопрос?

— Да так, — улыбаясь, ответила плутовка, — зондирую почву, так сказать.

— Милая, это очень серьезно. Если хочешь, давай остановимся и поговорим об этом.

— Нет-нет, не сейчас. Я просто спросила…

В Лондон мы вернулись вовремя. Я высадил Брэнду возле Бонд-стрит, где ее ждал Дэвид, и она действительно отправилась по магазинам, объяснив, что не может вернуться домой с пустыми руками: врать надо с доказательствами! Я лишь покачал головой: долго мы еще будем играть в шпионов?

Пролетел июнь, за ним — половина июля. Мне казалось, что я знаю Брэнду всю свою жизнь, настолько мы привыкли, нет, растворились друг в друге. Вот тогда я и задумался о свадьбе. Но это был слишком отчаянный с моей стороны шаг, учитывая само только существование такого человека, как Адам Кэмпбелл, поэтому вслух я пока ничего Брэнде не высказывал и даже с Тимом решил пока не советоваться. Для начала мне нужно было убедиться самому, что я хочу провести с Брэндой всю оставшуюся жизнь. И чем дольше мы с ней встречались, тем сильнее росло мое желание сделать ей предложение…

Как-то утром — это было в конце июля — Брэнда вдруг позвонила мне в магазин и сказала, что сегодня мы не сможем пойти в кино, как договаривались. Это было впервые за все время нашего общения.

— Что случилось? — испугался я.

— Мне не здоровится, — ответила Брэнда. Голос у нее и в самом деле был усталый. — Но не волнуйся, ничего страшного: просто голова раскалывается, наверное, перезанималась. Слушай, а приходи ко мне домой!

— Домой? — я немного растерялся. — Но что скажет твой отец?

— Отец… — фыркнула она в трубку. — А до каких пор мы будем прятаться? Пора вам с ним познакомиться, как считаешь?

— Наверное, ты права, — подумав, ответил я. — Во сколько мне лучше прийти?

— Да хоть сейчас. Правда, папы еще нет дома, но мы сможем побыть вдвоем. Я соскучилась по тебе!

— А я еще больше, — сказал я, — уже еду!

И с очередным шедевром Дэна поехал к Брэнде.

Честно говоря, я был взволнован — как перед приходом пожарной инспекции в наш магазин: мне пока не очень-то хотелось встречаться с Адамом Кэмпбеллом. И вовсе не потому, что я как-то робел перед ним или боялся, напротив, я переживал, что не смогу сдержаться и сам наговорю ему массу малоприятных слов, если он снова посмотрит на меня с таким же презрением, как в тот вечер в пабе. А если это произойдет, уж не знаю, что будет со мной и Брэндой дальше. Вдруг он взбесится и увезет ее из страны? Ничего, я украду ее, и мы тайно обвенчаемся. Так я твердил про себя, подъезжая к воротам их особняка на Грин-стрит. Припарковал машину, надавил гладкую кнопку звонка на калитке.

— Чем могу помочь? — раздался бархатный мужской баритон. Я вновь живо представил дворецкого с бакенбардами и почему-то в смокинге.

— Я к мисс Кэмпбелл, — ответил я. Послышалось жужжание, и калитка отворилась. Я вошел внутрь и как будто бы попал в уменьшенную копию Гайд-парка: всюду росли раскидистые буки, дубы, рододендроны разных цветов, газоны утопали в зеленой траве, среди которой произрастали какие-то невероятные кусты, постриженные в форме геометрических фигур: ромбов, шаров, трапеций. Дорожки сада были вымощены мраморной плиткой, а не посыпаны гравием, как у простых смертных. Ну и сам дом превзошел все мои ожидания: он был красив и весьма необычен. Кладка из светлого и темно-коричневого кирпича, какой я раньше и не видел нигде, три этажа, возвышающиеся друг над другом, образовывали в целом треугольник: причуда архитектора или мистера Кэмпбелла? И широкая лестница у главного входа со множеством ступеней…

На последней, у открытой двери меня ждал мужчина лет шестидесяти в черном костюме, пусть и не в смокинге, но зато с пышными бакенбардами и — с ума сойти! — в белоснежных перчатках, в такую-то жару! Спина у него была такая прямая, как будто бы он проглотил палку. Взгляд был торжественный, но немного усталый.

— Проходите, сэр, — произнес он с достоинством. — Мисс Кэмпбелл ожидает вас.

Я вошел в дом. Не знаю, что было на верхних этажах, но нижний поразил меня в первую очередь холлом: он был огромен, на стенах висели картины, я не вглядывался, естественно, какие именно, но в их подлинности сомневаться не приходилось. А посреди холла бил фонтан. Да-да, самый настоящий фонтан. Он был выполнен из белого мрамора в виде девушки, несущей над головой кувшин; из него-то и стекала вода прямо в шестиугольный бассейн, в котором — я еще раз испытал потрясение — плавали разноцветные рыбы.

— Следуйте за мной, сэр! — дворецкий открыл первую же дверь, и мы оказались, видимо, в гостиной, судя по обилию мягкой мебели и камину.

— Располагайтесь, пожалуйста, мисс Брэнда сейчас спустится. Разрешите, я поставлю в воду этот прекрасный букет. Что прикажете принести, сэр? Чаю со льдом?

— Было бы неплохо, — ответил я, передавая ему цветы, и дворецкий бесшумно удалился. Я огляделся и еще раз поразился, с каким шиком и размахом обставлен дом. Нет, я не хочу сказать, что обстановка вокруг меня выглядела безвкусной или вульгарной, напротив: все было очень красивым, изящным, но безумно дорогим, и именно это бросалось в глаза.

Гостиная была выполнена в бело-бежево-коричневой гамме: пол, выстланный паркетом светлого дерева, блестел, как каток, лишь у камина лежала белая шкура какого-то неизвестного мне невинно убиенного животного. Большое французское раздвижное окно выходило в сад, мягкие шторы светло-коричневого цвета с золотым узором были разведены, позволяя любоваться открывающимся из окна прекрасным видом. Мебель была явно сделана на заказ: и овальный стол из дерева в тон паркета, и оба гарнитура — один мягкий, в правой половине комнаты, второй — перетянутый светлой кожей, стоявший слева от входа. Возле него возвышалась хрустальная горка: видимо, бар, возле которого стоял большой белый рояль. На стене, противоположной окну, висел большой портрет, написанный красками: молодая женщина в роскошном вечернем платье. Я подошел поближе. Прямо на меня смотрели глаза моей Брэнды, такие же пронзительные, изумрудно-зеленые, тот же взгляд. Правда, у женщины на картине он был очень грустный, несмотря на то, что художник изобразил ее улыбающейся. Женщина была прекрасна, и Брэнда очень на нее походила.

— Это мама, — вдруг раздался за моей спиной любимый голос. Я и не заметил, как она вошла.

— Привет! — я обернулся и обнял Брэнду. — Ты как?

Она была в длинном домашнем платье приглушенного серого цвета с глубоким вырезом на спине; волосы, собранные в высокий хвост, полностью открывали ее такое родное лицо с самыми красивыми на свете глазами.

— Со мной уже все хорошо, спасибо тебе за цветы. Гарольд поставил их в воду, они в моей комнате. Садись, Дик, сейчас подадут чай.

Она подошла к окну, и только сейчас я заметил ее необычную бледность и уже знакомые круги под глазами.

— Что с тобой? Все еще нездоровится? — с тревогой спросил я.

— Нет-нет, все в порядке, — улыбнулась Брэнда. — Иди ко мне!

Мы сели рядом на мягкий диван у окна, и она обвила руками мою шею.

— Я так люблю тебя, Дик!

— А я тебя еще больше, — шепнул я и поцеловал ее в сомкнутые губы. — Расскажи мне о маме, если можно.

— Тебе можно, — кивнула Брэнда.

В этот момент дверь открылась, и дворецкий Гарольд торжественно вкатил в гостиную столик на колесиках, на котором стоял графин с холодным чаем и еще какие-то закуски в многоярусных тарелочках.

— Спасибо, Гарольд, — поблагодарила его Брэнда. — Дальше мы сами, можете идти.

— С вашего разрешения, мисс, — прикрыв двери, дворецкий вышел из гостиной, оставив нас наедине. Брэнда налила нам чаю и, забравшись с ногами на диван, прижалась поближе ко мне.

— Мама была очень красивая, — начала она, — и очень веселая…

— На портрете у нее грустный взгляд, — осторожно заметил я.

— Да, я знаю, но не могу объяснить, почему. Может, ее что-то расстроило в тот момент… Мама всегда говорила, что каждый день в жизни нужно проживать как последний, что каждый прожитый день бесценен только потому, что его уже никогда не вернуть. Знаешь, они с папой такие разные! Удивительно, что они вообще поженились, но это действительно была любовь с первого взгляда, Дик, мне мама часто рассказывала.

— Твою маму звали Ребекка?

— Откуда ты знаешь? — спросила Брэнда. — А-а, читал, наверное, ее статьи?

— Нет, милая, — честно признался я, — изучал биографию твоего отца. Но ни о тебе, ни о твоей маме там ничего нет. Только ее имя.

— Знаю. Папа не хочет, чтобы в прессе о нас упоминалось. Хотя странно: маму-то читали многие, она ведь была журналистом. Газета «Таймс», финансовый отдел. У нее там была своя колонка.

— В самом деле? — я был удивлен. Мне почему-то виделось, что жена Кэмпбелла просто обязана быть похожей на его мать, простую секретаршу.

— Ну да. Ты не читал цикл ее статей о богатейших людях Британии?

— Нет, родная, не читал, — виновато ответил я.

— Неважно, — Брэнда встала, чтобы подать мне чашку. — Они с папой, собственно говоря, и познакомились благодаря этому циклу. Мама как раз писала о нем, а ему что-то очень не понравилось. Он приказал ее редактору поставить на место «эту сопливую девчонку, бездарную писаку». Ну мама и разозлилась. Представь, ворвалась к нему в офис, в Сити, не знаю, как ее пропустили, да еще и с диктофоном! И прямо отцу в лицо: «Вы всегда оскорбляете людей за глаза, мистер Нефтяной король? Или считаете, что именно это придает вам изюминку?» Папа потом рассказывал, что взглянул на нее и потерял голову. И, вместо того чтобы вышвырнуть ее из кабинета, вымолил согласие поужинать с ним. Именно вымолил! Представляешь? Мама ни за что не хотела ужинать с хамом.

— А дальше?

— Папа повез ее на ужин в Париж на своем самолете, а спустя неделю после этого ужина сделал маме предложение. Они поженились, и вскоре родилась я. Мои родители действительно любили друг друга, Дик. Мама всегда смеялась, вспоминая тот день, когда она ворвалась к папе в офис, но при этом говорила, что, увидев его, сразу поняла, — это он, тот самый. Бывает и так. Это как молния: ударит, не спрашивая, — и всё!

— Как у нас? — с улыбкой спросил я.

— Как у нас! — серьезно ответила Брэнда, забираясь мне на колени.

— Слушай, а кто у вас играет на рояле? — спросил я.

— Я играю, мама играла.

— Сыграй мне, пожалуйста, что-нибудь.

— Что-нибудь? — переспросила она.

— Свое любимое. Я вообще-то не очень разбираюсь в музыке.

Брэнда улыбнулась и подошла к роялю. Через мгновение из-под ее пальцев полилась удивительно грустная, даже тревожная музыка. Честно говоря, я раньше был как-то равнодушен к классике, но исполнение Брэнды поразило меня. Однако что-то мне не нравилось в произведении, которое она играла: слишком уж печально.

— Что это? — поинтересовался я, когда музыка стихла.

— Не что, а кто, — поправила меня Брэнда, вставая из-за рояля и вновь забираясь ко мне на колени. — Это Шопен, глупый! Мой любимый ноктюрн до диез минор. Понравилось?

— Слишком грустно, — сказал я, — но играешь ты здорово!

— Все великие вещи написаны в миноре, — возразила мне Брэнда. — Не знаю, кто это сказал, но сказано верно. И мама так же говорила.

— А от чего умерла твоя мама? — тихо спросил я.

— Когда-нибудь я расскажу и это, — Брэнда спрятала лицо у меня на груди. — Но не сейчас, не обижайся, милый.

— Что ты! Прости, я вообще не должен был об этом спрашивать! Какой же я идиот!

— Обожаю идиотов, — сказала Брэнда, прижимаясь щекой к моей щеке. — Они — моя слабость! Не хочу больше говорить, давай просто помолчим, Дик…

Мы сидели, обнявшись, и, казалось, ничто и никто не сможет помешать нашему уединению, не сумеет нарушить тишину и охватившее нас блаженство. Но я ошибся.

— Брэнда! — неожиданно раздался резкий голос.

Она вздрогнула и обернулась. В гостиной стоял сам Адам Александр Кэмпбелл-младший. В строгом сером костюме и с перекошенным от гнева лицом. Мы встали с дивана.

— Здравствуйте, мистер Кэмпбелл! — произнес я.

— Я полагаю, ты объяснишь мне, что здесь происходит, прежде чем я вышвырну этого типа из моего дома, — ледяным тоном заявил миллиардер, проигнорировав мое приветствие.

— Папа, это Ричард, — сказала Брэнда, держась за мою руку, — и он вовсе не тип…

— Вот как? Значит, Ричард…

— Ричард Дин, сэр, к вашим услугам, — ответил я, пытаясь сохранить спокойствие.

— А с чего вы взяли, Ричард Дин, что мне понадобятся ваши услуги? Кто вы такой, черт возьми? И кто дал вам право лапать мою дочь?!

— Папа, перестань, — Брэнда встала между нами. — Я люблю его, а он любит меня! Вам давно пора познакомиться.

— Как это трогательно, — Кэмпбелл смерил меня взглядом с ног до головы. — У меня сегодня хорошее настроение, так что будем считать, что вам повезло: просто убирайтесь из моего дома и забудем этот неприятный инцидент, ясно?

— Не совсем ясно, сэр, — вежливо ответил я, чувствуя, как во мне закипает злость. — Я пришел к вашей дочери и не сдвинусь с места, пока она сама об этом не попросит. И я действительно люблю ее.

— Браво! — Кэмпбелл подошел к бару и налил себе виски. — Я уже встречал охотников за моими деньгами, но таких отчаянных наглецов среди них было мало. Вы самоубийца, мистер Дин? Или просто сумасшедший?

— Папа, не смей угрожать ему! — вскричала Брэнда.

— Не волнуйся, родная, твой отец просто интересуется моим здоровьем, заботясь о своих внуках. Смею заверить вас, сэр, в моем роду умственно отсталых не было, так что можете не переживать за наших с Брэндой детей.

— Вон! — Кэмпбелл указал мне на дверь. — Немедленно покиньте мой дом! И где, кстати, охрана?! Я сейчас же уволю этого Дэвида ко всем чертям.

— Папа, перестань, ради бога! — Брэнда чуть не плакала.

— Последний раз повторяю, мистер-как-вас-там. Покиньте мой дом и можете считать, что легко отделались!

— Да я вообще везунчик, сэр, — сказал я, — меня полюбила такая изумительная девушка! Удивительно, что она вообще ваша дочь.

— Вон! — зарычал Кэмпбелл, теряя остатки самообладания.

— Отец! — воскликнула Брэнда.

Он повернулся к ней:

— А ты немедленно отправляйся в свою комнату и переоденься: вечером мы едем на прием.

— Не смей вмешиваться в мою личную жизнь! — снова вскричала Брэнда, и мне показалось, что она сейчас опять что-нибудь разобьет.

— Позволь напомнить, что тебе еще не исполнился двадцать один год, — отчеканил Кэмпбелл. — А до тех пор я требую беспрекословного подчинения. Беспрекословного! Поняла? Немедленно иди наверх и переоденься.

Отец и дочь стояли друг против друга, и их взгляды метали молнии.

— Послушайте, мистер Кэмпбелл, — осторожно вмешался я. — Ну зачем же из-за меня ругаться? Посмотрите на ситуацию проще: мы с Брэндой любим друг друга и всё! Незачем так орать на дочь, она уже вполне взрослая девочка.

— Вы испытываете мое терпение, мистер Дин, играете с огнем, — ответил на мою тираду Кэмпбелл, даже не глядя в мою сторону.

— Иди, милый, — тихо сказала мне Брэнда. — Не думай ни о чем: я тебя очень люблю!

— Только не воображайте себе, что я сдался! — сказал я на прощание ее отцу, поцеловал Брэнду и покинул гостеприимный особняк.

Настроение у меня было прескверное. Но, немного поразмыслив, я понял, что ничего сверхъестественного не произошло: неужели отцу Брэнды мог понравиться простой цветовод, пусть и с собственным магазином и неплохим доходом? Вряд ли! Ну и пусть. Все равно ничто уже не в силах разлучить нас. Обуреваемый такими мыслями, я встретился с Тимом в нашем пабе, где просидел с ним до темноты, жалуясь другу на свою нелегкую и одновременно счастливую судьбу.

— Да, брат, нелегкая и счастливая — это ты здорово придумал! — Тим насмешливо посмотрел на меня. — Неужели ты действительно так сильно любишь ее?

— Я дышать без нее не могу, — ответил я, подливая ему и себе виски. — Но что мне делать с ее папашей? Посоветуй! Ты же такой умный, а, Тим?

— Ну не знаю. Вот если бы у тебя была пара-тройка миллиардов фунтов, тогда, быть может, Нефтяной король с радостью назвал бы тебя своим зятем, а так… Черт возьми, Дик, попробуй все же поговорить с ним с глазу на глаз, как мужчина с мужчиной! В конце концов, его отец тоже женился на простой секретарше, да?

— «Он пожирает трупы банкротов и несчастных людей», — процитировал я то, что нашел тогда в газетном фонде о Кэмпбелле. — А ты предлагаешь поговорить с ним. Боюсь, он не станет слушать меня…

— …а сразу съест! — заключил Тим, разрядив этой дурацкой фразой обстановку, и мы дружно рассмеялись.

— Да гори все огнем! — махнул я рукой. — Мы все равно будем вместе, я почему-то в этом уверен.

Уже была глубокая ночь, когда мы с Тимом, наконец, разошлись по домам. Я посадил его в такси, а сам пошел пешком: паб был всего в двух кварталах от моего домика. У входной двери, на крыльце я вдруг заметил чей-то силуэт. Приглядевшись, чуть не выронил ключи из рук: она сидела на ступеньках, положив голову на руки, сложенные на коленях, утопая в пышных юбках золотого бального платья, как маленькая фея из волшебной сказки.

— Брэн, родная, сколько ты здесь сидишь?!

— Дик… — она встрепенулась и зевнула. — Кажется, я задремала. Я сбежала с приема, представляешь? А тебя не было дома, вот я и решила подождать. Не прогонишь?

— Что ты такое говоришь! — воскликнул я, поднимая ее со ступеней. — Пойдем скорее в дом! А где же твой Дэвид?

— Папа уволил его, — грустно сказала Брэнда. — Я ничего не смогла сделать. Бедный Дэвид! Как же ему досталось от отца, он так на него орал, просто ужас!

— Все из-за меня, — я тоже расстроился: Дэвид был славным малым и так долго помогал нам тайком встречаться. — Это я виноват!

— Не говори так, — возразила Брэнда, заходя в дом. — В конце концов, это я тебя пригласила к нам, с меня и весь спрос.

— Слушай, а ты не хочешь позвонить домой? Папа, наверное, волнуется?

— Не хочу. Тем более что папа после приема улетает в Штаты: у него там какая-то сделка завтра. Потом помиримся.

Мы вошли в гостиную. Я хотел включить свет, но Брэнда остановила меня:

— Не надо, Дик, — я услышал шорох сбрасываемого платья, — иди ко мне!

— Брэн, милая, ты уверена?..

— Уже давно уверена, иди же скорее!

Я помню тепло ее тела, вкус родных губ, каштановые волосы, рассыпавшиеся по подушке… Помню, как она вскрикнула, и я попытался отстраниться, но она тут же требовательно привлекла меня к себе. Помню все, что было тогда, в нашу первую ночь. И никогда не смогу этого забыть… И не хочу забывать.

— Выходи за меня, — шепотом сказал я, когда все закончилось.

— Хорошо, — так же шепотом ответила она.

— Прости, что делаю тебе предложение вот так… — я смутился, радуясь, что в темноте Брэнда не видит моего лица. — Завтра же куплю тебе шикарное кольцо, и мы отпразднуем как полагается!

— Обойдусь я и без шикарного кольца, — сказала Брэнда. — А ты точно на мне женишься?

— Глупенькая! — я даже привстал. — Как ты можешь сомневаться?! Да я и мечтать об этом не смел, а ты говоришь…

— Дик, я шучу, — она тихо засмеялась. — Я люблю тебя!

— А я тебя больше, — ответил я, целуя ее. — Слушай, а как же ты выйдешь утром в своем бальном платье?

— А я и не выйду, — заявила Брэнда, — останусь у тебя. Или ты против?

Я задохнулся от счастья:

— Опять шутишь?! Как я могу быть против?.. Но что скажет твой отец?

Брэнда вздохнула.

— Ой, представляю, что он скажет! Особенно, если узнает, что мы… ну ты понимаешь… Дик, а я голодная! Есть у тебя что-нибудь перекусить?

— Пойдем посмотрим, — сказал я. Брэн завернулась в мой банный халат, и мы пошли на кухню. Соорудили огромные бутерброды, заварили чай и жадно набросились на еду — и все это в три часа ночи.

— Родная, — начал я, — давай все хорошенько взвесим, я имею в виду нашу свадьбу. Какой ты ее видишь?

Брэнда задумалась.

— Мне хочется, чтобы это было быстро, тихо и скромно, никакой шумихи. Венчаться хочу в той церкви, в твоей деревушке!

— Так, я понял. Через три дня тебе исполняется двадцать один, и это нам на руку. Но придется тебе все же на эти дни вернуться домой.

— Почему?

— Не обижайся, котенок, но так надо. Сама подумай, что будет, если ты останешься до свадьбы здесь, у меня? Твой отец и так никогда не позволит нам пожениться, а если узнает о наших планах, боюсь, он увезет тебя куда-нибудь далеко-далеко, и я всю оставшуюся жизнь буду тебя разыскивать по свету.

— Согласна, — Брэнда вздохнула. — Ты прав, конечно. И получается, что в свой день рождения я буду без тебя?

— Милая, клянусь, это последний день рождения, который ты проведешь без меня. Все остальные наши дни рождения мы всегда будем вместе! Но пойми, так лучше для нас с тобой. Твой отец не должен ничего знать или о чем-либо догадываться. В общем, план такой: утром я отвезу тебя домой, ты вынесешь мне свои документы, и я сразу помчусь в Моссбридж, уговорю преподобного дать нам лицензию на брак и обвенчать нас на следующий после твоего дня рождения день.

Брэнда оживилась, глаза ее загорелись:

— Это получается, что уже через три, нет, четыре дня я буду твоей женой?!

— Конечно будешь! Свадьбу я беру на себя, твоя задача — быть милой папиной девочкой, усыпить, так сказать, его бдительность, понятно?

— Ой, Дик! — она захлопала в ладоши. — Как здорово, как романтично! Мы тайно венчаемся в старинной церквушке, и я становлюсь твоей женой! Навсегда, на всю жизнь. Не верится…

— Мне пока тоже, — честно ответил я. — Как-то еще ни на ком не женился, тем более так быстро и тайно. Но нам многого не надо: Тим будет моим шафером, поэтому наши кольца — это его забота… Кстати, а как насчет подружки невесты? И какое тебе купить платье?

— Подружки у меня нет, найди сам кого-нибудь, а платье я стащу мамино, в котором она венчалась, поэтому не беспокойся.

С азартом обсуждая свадебные хлопоты, мы решили, что надо срочно позвонить Тиму и подключить его к этому радостному событию. О том, что на часах половина пятого утра, мы как-то не подумали.

— Тим, дружище! — заорал я в трубку, услышав его сонное «алло». — Мы женимся! Через четыре дня! Ты будешь моим шафером!

— Дик, ты что, совсем рехнулся? — Тим моментально сбросил остатки сна. — Что ты несешь? Ты пьян?

— Да, я пьян от счастья, я самый везучий человек на свете! А ты — мой единственный друг, и должен первым меня поздравить! Кстати, не забудь сегодня же купить нам кольца — это твоя почетная обязанность как моего шафера! Брэнда, какой у тебя размер?

— Шестнадцать с половиной, — сказала она.

— Слышал? — спросил я Тима. — А мой ты знаешь, так что вперед! Венчаться будем в Моссбридже, поэтому на работе меня не жди: я еду туда договариваться о свадьбе.

— Вы оба совершенно обезумели, — твердо сказал Тим, — но что я могу поделать? Женитесь! Я от души поздравляю вас обоих. Поцелуй от меня свою невесту.

Я положил трубку и посмотрел на Брэнду.

— Все в порядке, милая! Процесс запущен. Давай теперь немного поспим, завтра предстоит трудный день.

Стоит ли говорить о том, что поспать нам так и не удалось?

Ровно в восемь часов утра я высадил Брэнду у ее дома.

Она очень мило смотрелась в моем спортивном костюме с закатанными рукавами и штанинами. Юркнув в калитку, прижимая к себе золотые туфельки, она скрылась из виду. Но через двадцать минут появилась вновь, запыхавшаяся, в том же костюме и босиком.

— Вот, держи мои документы, — она протянула мне бумажный конверт. — Папы дома нет, так что все в порядке. Видел бы ты лицо нашего Гарольда! — она расхохоталась. — Я столкнулась с ним в холле, он чуть поднос не выронил! «Мисс Брэнда! Что с вами? вас ограбили? вы не ночевали дома?!»

— Он не выдаст тебя? — с тревогой спросил я.

— Нет, что ты! Гарольд меня обожает с детства. Поезжай спокойно, любимый, и обязательно сообщи мне обо всем, когда вернешься. А я позвоню отцу в Штаты как ни в чем не бывало и буду покорно ждать его возвращения.

— Вот и умница! — я поцеловал свою невесту и умчался в Моссбридж.

Мне не составило особого труда разыскать преподобного Корнелла. Гораздо сложнее было уговорить его выдать нам лицензию на брак таким странным способом: без невесты, которой на сегодняшний день к тому же еще не было двадцати одного года, без внятных объяснений, почему мы женимся так быстро и тайно, и почему категорически нас не устраивает ждать целый месяц, как положено всем венчающимся.

— Вот ее документы, святой отец, поверьте мне, она очень хочет выйти за меня, правда! — лихорадочно говорил я преподобному, пытаясь всучить ему конверт, переданный мне Брэндой. — А вот мои документы, возьмите! Ждать мы не можем, никак не можем!

Преподобный смотрел на меня с опаской:

— Дик, я, конечно, знаю вас давно, но вы уверены, что с вами все в порядке? Вы здоровы?

— Я очень здоров и очень счастлив! Помогите нам, святой отец! Все будет хорошо, не переживайте: в момент венчания моей невесте уже будет двадцать один год, нам только нельзя ждать целый месяц после выдачи лицензии, но вы же сможете что-нибудь придумать, да? — я буквально вцепился в преподобного, с мольбой заглядывая ему в глаза. — Может, я сделаю какое-нибудь пожертвование церкви?

— Дик, как вам не стыдно! — возмутился отец Корнелл. — Не ожидал от вас такого!

— Простите! — вскричал я в панике, думая, что все испортил. — Я не то имел в виду! Ну помогите же нам! Вспомните, как фра Лоренцо тайно обвенчал Ромео и Джульетту!

Взывания к Шекспиру преподобный Корнелл уже не выдержал, как и своего сравнения с фра Лоренцо, потому окончательно сдался:

— Хорошо, Ричард, успокойтесь. Я вижу, вы действительно влюблены в ту юную леди, надеюсь только, что вы не украли ее документы, чтобы получить лицензию на брак! — он погрозил мне пальцем.

— Честное слово, не украл! Богом клянусь!

— А вот этого не надо, — строго сказал преподобный, забирая у меня документы, — пройдемте со мной.

Он выписал нам лицензию, обозначив в ней дату венчания со ссылкой на «особые обстоятельства» — 17 августа 1984 года. Мы договорились, что приедем к полудню, и он сам проведет церемонию. От репетиции я отказался наотрез, мотивируя загадочными особыми обстоятельствами нашего брака. Сокрушительно покачав головой, преподобный отпустил меня с Богом.

Как на крыльях летел я в Лондон. Несмотря на бессонную ночь, меня лихорадило от возбуждения: мы с Брэндой действительно женимся, это святая правда, а сколько еще предстоит сделать!

Я ворвался в магазин, переполошив находившихся в нем покупателей, расталкивая их и извиняясь на ходу, буквально ввалился в наш с Тимом кабинет. К моему удивлению, Тима в нем не оказалось. Я вызвал Дэна и спросил, где он.

— Точно не знаю, Дик, он рано утром, сразу после открытия, уехал, сказал, что сегодня его не будет, вернется поздно вечером.

Странно! Это так не похоже на моего друга: взять и исчезнуть, никому не сказав ни слова, еще и накануне венчания.

Не теряя времени, я позвонил миссис Ллойд. К своему полнейшему изумлению моя домработница узнала, что ей предстоит быть подружкой невесты на моей свадьбе. Она так долго молчала после того, как я поставил ее перед этим фактом, что я стал волноваться:

— Миссис Ллойд, дорогая, не молчите! С вами все в порядке? Вы согласны?

— Ох, мистер Дин, мне кажется, это с вами что-то не в порядке, — ответила она. — Какая из меня подружка невесты? Да и кто она, ваша таинственная невеста? Неужели у нее нет подруг?

— Это абсолютно неважно, миссис Ллойд, — уверенно сказал я. — Мы хотим, чтобы именно вы были подружкой невесты, нашей свидетельницей. Свадьба 17-го числа в Моссбридже, не волнуйтесь, я отвезу вас и верну обратно в целости и сохранности.

Заручившись согласием ошеломленной домработницы, я повесил трубку и тут же позвонил Брэнде.

— Привет, милая! Все в порядке: лицензия в кармане, венчание состоится 17-го в полдень, подружку невесты нашел, — отчитался я одним махом.

— Слава Богу! — радостно воскликнула моя невеста. — А я стащила мамино платье, помирилась с отцом, так что все идет по плану!

Мы попрощались, и я вернулся к мысли: куда делся Тим? Также меня терзали сомнения, где мы будем праздновать нашу свадьбу? В Моссбридже подходящего места не было, о Лондоне и речи идти не могло: я опасался, как бы мистер Кэмпбелл не испортил самый счастливый день в моей жизни. Ах, как мне нужен был совет моего друга! Только где его носит, скажите на милость?!

Около девяти вечера, когда я уже совсем извелся, в кабинет вошел Тим, очень усталый, но довольный.

— Ты где был? — накинулся я на него с порога.

— Не ворчи, — Тим рухнул в кресло. — Ну и денек ты мне устроил!

— Я? Ты о чем? Я всего лишь просил тебя купить нам кольца, а ты взял и испарился в неизвестном направлении!

— Помолчи и послушай, — Тим налил себе минералки и залпом осушил стакан. — Разумеется, я купил вам кольца, но в отличие от тебя, пребывающего в сладостном помешательстве, я рассуждаю трезво. Пока еще. Хотя не знаю, что ты выкинешь в следующий раз, тогда я за свое здоровье тоже не ручаюсь. Короче говоря, я все организовал. Можешь начинать благодарить!

— Спасибо, конечно, но что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду вашу свадьбу, ослиная твоя башка! — разозлился Тим. — Весь день носился как угорелый, но все получилось просто чудно! Держи…

Он протянул мне небольшую атласную коробочку, перевязанную шелковым бантом синего цвета.

— Это мой подарок вам с Брэндой, открой же!

В коробочке лежали ключи, два блестящих новеньких ключика на одной связке. Я обалдело уставился на них, а потом на Тима.

— Что это?

— Это ваш с Брэндой новый дом. Поздравляю! Документы найдешь в нем, в вашей спальне.

— Ты купил дом?! — я не мог поверить. — Нам?! Здесь?!

— Нет, на Луне, — обиделся Тим. — Конечно, вам. Разумеется, не в Лондоне. Зачем тебе тут второй дом? В Брайтоне, у самого моря: будете приезжать туда на лето, а остальное время его можно сдавать, если захотите.

Я бросился обнимать самого лучшего друга на свете:

— Тим, спасибо! Я тебя люблю! Мы тебя любим!

— И я вас люблю… Дик, задушишь! — вырывался он из моих объятий. — Сядь и послушай дальше. Я подумал, что после венчания нам лучше всего будет рвануть в Брайтон; во-первых, ехать недолго, а во-вторых, так надежнее: там нас уж точно никто не потревожит. Я договорился с местным ресторанчиком, они все устроят, второй комплект ключей у управляющего. К четырем часам нас будут ждать накрытые столы и музыканты. Кстати, столы поставят в вашем саду, тебе понравится, ну а меню я выбрал на свой вкус, уж не обессудь. И еще: я забронировал пару номеров в местной гостинице, не зная, сколько конкретно будет гостей, но в доме мы ночевать не будем, дабы не мешать новобрачным, — Тим подмигнул мне. — А утром уедем в Лондон. Вы с Брэндой останетесь и будете жить там долго и счастливо! Это идеальное место для медового месяца.

— Ох, Тим! — восклицал я, по мере перечисления моим другом всего, что он успел провернуть за день для меня и моей невесты. — У меня нет слов…

— Ничего, если я когда-нибудь надумаю жениться, то отомщу тебе примерно так же! — заявил Тим. — И начну с того, что сообщу о свадьбе аккурат в половине пятого утра, по телефону.

Я засмеялся.

— Давай-ка откроем шампанское! Хочу выпить за мою помолвку и за самого удивительного, самого понимающего друга в мире!

Мы посидели с Тимом немного в кабинете, обсудив еще кое-какие свадебные мелочи, после чего я, совершенно измотанный, но счастливый, поехал домой и лег, наконец, спать.

Прошло два дня, в течение которых мы с Тимом с ног сбились, разрываясь между Моссбриджем, Брайтоном и Лондоном. Я пришел в восторг, увидев наш новый дом: он был не очень большой, но красивый и достаточно просторный: двухэтажный, полностью обставленный мебелью и всем необходимым, с ухоженным садом, в котором росли дубовые деревья, каштаны и, конечно, розы, куда без них! А главное: море было совсем рядом, рукой подать.

Наконец, все предсвадебные приготовления были завершены, мой новый костюм дожидался своего часа на вешалке, Дэн пообещал соорудить самый шедевральный букет для Брэнды, а миссис Ллойд вживалась в образ подружки невесты. Я же снял достаточно внушительную сумму со своего счета и купил в подарок Брэнде изящное бриллиантовое колье.

16 августа я рискнул позвонить Брэнде. К моей радости, к телефону подошел дворецкий.

— Гарольд, добрый день, — быстро сказал я. — Это Ричард Дин, помните меня? Могу ли я поговорить с мисс Кэмпбелл?

— Здравствуйте, мистер Оливер! — почему-то очень громко ответил на мой вопрос дворецкий. — Я сейчас передам ей трубку. Какая жалось, что вы заболели! Желаю вам скорейшего выздоровления!

Я сообразил, что Адам Кэмпбелл, видимо, рядом, и Гарольд, — какой молодец! — ловко вышел из ситуации.

— Спасибо, Гарольд! Вы чудо, — сказал я ему.

— Да, погода на редкость прекрасная, — с достоинством произнес дворецкий, и тут же к телефону подошла Брэнда.

— С днем рождения, родная моя! — тихо сказал я, сжимая трубку обеими руками. — Я хочу только одного: всю жизнь провести с тобой. Обещаю, это последний день рождения, который мы празднуем не вместе. Ты можешь говорить?

— Конечно, мистер Оливер! — радостно ответила моя невеста. — Подождите минутку, я сейчас выйду в сад…

В трубке послышался треск, видимо, Брэнда говорила со мной по переносному радиотелефону.

— Алло, милый! — раздался, наконец, ее голос. — Все в порядке, могу говорить нормально.

— Кто такой мистер Оливер? — ревниво спросил я.

— О, это чудесный человек! — засмеялась Брэнда. — Профессор истории, ему семьдесят три года, но я привязалась к нему всем сердцем!

— Передай ему от меня привет, — сказал я, — и слушай: все готово. Завтра в десять я за тобой заеду, буду ждать за квартал от твоего дома, тебе придется пройти чуть вперед, хорошо?

— Хорошо… Дик, неужели уже завтра…

— Да, любовь моя, уже завтра ты станешь моей навсегда!.. А как поживает мой будущий тесть?

— Очень неплохо, сегодня мы с ним дома, никого не зовем, празднуем сами — так захотел папочка. А завтра утром он уедет в Сити, и я сбегу. Правда, у меня новый надзиратель, но я уж как-нибудь отделаюсь от него… Все, целую тебя, больше не могу говорить. До свидания, мистер Оливер!

— До завтра, родная, — ответил я и повесил трубку.

Наступил самый счастливый день в моей жизни. Утром Тим забрал миссис Ллойд и Дэна, и они отправились в Моссбридж, а я помчался за своей будущей женой. Не стану описывать свои переживания по поводу того, придет она или нет, эти мучительные минуты ожидания в машине. И вот она появилась, девушка моей мечты, прыгнула в машину, чтобы уехать со мной и стать моею навеки. Чего еще можно желать?

— Привет, милый! — Брэнда буквально впилась в мои губы. — Как же я соскучилась! Поехали скорее… Надеюсь, платье на заднем сиденье не помнется?

— Не переживай, все будет хорошо, — я достал бархатную коробочку и протянул ее своей невесте. — Это тебе, родная, с днем рождения!

Она с любопытством посмотрела на меня, открыла коробочку и восхищенно воскликнула:

— Дик, как красиво! Оно великолепно, правда! Спасибо тебе, надену его сегодня же!

Я завел двигатель, и мы полетели навстречу своему счастью. В дороге я рассказал Брэнде, какой роскошный подарок сделал нам Тим, и она даже подпрыгнула от радости.

— Боже мой, Дик! Какой же Тим хороший! Настоящий друг, да?

— Да, конечно. Только, моя прелесть, этот дом ни в какое сравнение не идет с твоим особняком, предупреждаю сразу: он очень миленький, но достаточно скромный.

— Дик, неужели ты думаешь, что я настолько избалована? — укоризненно спросила меня Брэнда. — Да с тобой я готова жить хоть в гараже, хоть в сарае!

Я от души рассмеялся.

— Смотри, Брэн, вот узнает папа, что ты тайком вышла замуж, и вообще лишит тебя наследства. Что тогда?

— Плевать, — махнула рукой Брэнда. — Во-первых, у меня есть свой счет, от мамы, и я им полностью распоряжаюсь сама, папа к этим деньгам никакого отношения не имеет. Правда, — она озадаченно нахмурила брови, — там не так много денег…

— Сколько? — не удержался я от бестактного вопроса.

— Тысяч семьсот… Ты чего? — воскликнула она, потому что я от неожиданности вывернул руль не в ту сторону, и нас хорошо тряхануло.

— Да так, ничего. Ты действительно думаешь, что семьсот тысяч фунтов — это нет так много?

— А что, это много? — наивно спросила Брэнда. Я чуть было не ответил, что чтобы заработать такую сумму, пусть даже на двоих, нам с Тимом надо работать еще лет десять. Но не успел, потому что моя принцесса радостно заявила:

— Не волнуйся, милый, вчера папа сделал мне отличный подарок. Вместо обещанного дома он просто положил на мой счет двадцать один миллион фунтов! Сказал, что так гораздо романтичнее: сколько дочке лет, столько и миллионов он дарит, а домик я могу выбрать сама. Правда, здорово?

— Брэнда, — серьезно начал я, — давай договоримся сразу: твои деньги — это твои деньги, мне они не нужны. Семью я буду обеспечивать сам, по той простой причине, что я мужчина. Хорошо?

— Хорошо, — она сложила ручки на коленях и преданно посмотрела на меня. — Жена ведь должна слушать своего мужа?

— Беспрекословно! — строго сказал я, подражая голосу ее отца. Получилось весьма похоже, и мы вместе рассмеялись.

— Бедный мой папочка! — вздохнула Брэнда. — Но ничего, я позвоню ему вечером, все расскажу и, надеюсь, он поймет меня.

«Сомневаюсь», — подумал я, но вслух ничего не сказал.

В четверть двенадцатого мы подъехали к церкви Святого Георгия, у которой уже стояли машины Тима и нашего управляющего мистера Крайтона.

— Наконец-то! — Тим вышел нам навстречу. — У нас все готово. Привет, Брэнда! Ладно, идите переодевайтесь, все остальное потом.

— Тим, спасибо за чудесный подарок! — воскликнула моя невеста. — Я тебя очень-очень люблю!

— Смотри, как бы Дик не заревновал, — пошутил в ответ Тим. — Идите же!

Из церкви выбежала взволнованная миссис Ллойд и бросилась к Брэнде:

— Здравствуйте, дорогая! Меня зовут Мэри, и так уж получилось, что я ваша подружка, то есть свидетельница. Надеюсь, вы не против?

— Что вы! — Брэнда тепло обняла ее. — И говорите мне ты, пожалуйста!

— С радостью! Пойдем, я помогу тебе с платьем!

И они скрылись из виду. Я вошел в церковь, где увидел почти всех наших садовников во главе с мистером Крайтоном. Они весело поприветствовали меня, поздравив с предстоящим венчанием; потом появился преподобный Корнелл, сообщив, что церемония начнется ровно в полдень, и Тим вместе с Дэном уволокли меня в комнатку жениха переодеваться.

Без пяти двенадцать мы заняли свои места у алтаря, гости замерли на скамейках… Как вам описать то, что я испытывал в тот момент, когда девушка моей мечты шла мне навстречу в ослепительно белом (опять белом!) платье с расшитым жемчугом корсажем, обнаженными плечами, держа в руках букет из нежнейших мелких-мелких белых роз?.. Свои чудесные волосы она просто распустила, ничем их не украсив, да и зачем? Брэнда была изумительна, восхитительна, великолепна! И вся — от макушки до своих очаровательных пяточек — принадлежала мне!

Наша церемония венчания была тихой, скромной и незабываемой. Мы не репетировали заранее, не писали клятвы, поэтому просто произносили обычные слова о том, как мы любим друг друга, как очень хотим прожить эту жизнь вместе.

— Берешь ли ты, Ричард Мэттью Дин, в жены Брэнду Элизабет Кэмпбелл? Будешь ли ты любить, уважать и нежно заботиться о ней в радости и горе, болезни и здравии, богатстве и бедности? Обещаешь ли ты хранить брачные узы в святости и нерушимости, пока смерть не разлучит вас? Если это так, то подтверди это перед Богом и свидетелями словами: «Да, обещаю», — звучал торжественно и строго голос отца Корнелла.

— Да, обещаю, — дрогнув от волнения, сказал я.

Преподобный едва заметно кивнул и обратился к Брэнде:

— А ты, Брэнда Элизабет Кэмпбелл, берешь ли в мужья Ричарда Мэттью Дина? Будешь ли любить, почитать его в радости и горе, болезни и здравии, богатстве и бедности? Обещаешь ли хранить брачные узы в святости и нерушимости, пока смерть не разлучит вас? Если это так, то подтверди это перед Богом и свидетелями словами: «Да, обещаю»!

— Да, обещаю! — звонко ответила Брэнда.

— Прошу кольца! — произнес преподобный. Тим шагнул вперед, держа перед собой маленький серебряный поднос с нашими кольцами. Я заметил, что у него чуть-чуть дрожат руки. Милый мой Тим!

— Брэнда, прими это обручальное кольцо как символ и обещание моей любви и верности, — с этими словами я надел на пальчик моей любимой кольцо. Глаза ее сияли от счастья.

— Ричард, прими и ты это кольцо в знак моей любви и верности, — сказала Брэнда, надевая кольцо на мой безымянный палец.

— Властью, данной мне Господом нашим, объявляю вас мужем и женой! — провозгласил отец Корнелл. Я сжал Брэнду в объятиях, целуя в родные губы.

— Ура! — совершенно по-мальчишески заорал Тим на всю церковь и первым бросился к нам. — Поздравляю, сумасшедшие мои! Неужели вы это сделали?!

— Поприветствуем мистера и миссис Ричард Дин! — крикнул Дэн, и все наши гости встали со своих мест.

— Спасибо вам, отец Корнелл! — не сговариваясь, хором сказали мы с Брэндой.

— Храни вас Бог! — ответил святой отец, и мы вышли из церкви. Нас окружили все приглашенные, долго тормошили, поздравляли с венчанием, смеялись, кто-то открывал шампанское, а миссис Ллойд даже прослезилась.

— Мы с женой… — голос мой снова дрогнул от волнения. — Благодарим вас всех за помощь, за то, что вы пришли сегодня, и приглашаем отметить это радостное событие в нашем новом доме! По машинам, друзья мои. Едем в Брайтон!

И мы поехали. Нас было немного: пятеро садовников из наших оранжерей, мистер Крайтон, Дэн, миссис Ллойд, Тим и мы с Брэндой. Дорога не заняла много времени: Брайтон находится всего-то в часе езды от Лондона на поезде, а уж на машинах еще быстрее.

Въехав в город, мы с Брэндой просто следовали за автомобилем Тима, который ориентировался здесь лучше всех, поэтому сам городок мы даже не пытались разглядывать, решив, что посвятим его изучению первые дни нашего медового месяца.

— Наш дом, Дик! Понимаешь? Наш! — Брэнда схватила мою руку, когда мы подъехали к воротам. — Я не верю в это!

— Придется поверить, — сказал я, целуя ее пальчики. — Теперь мы семья и всегда будем вместе! Я люблю тебя!

— А я тебя еще больше, — поддразнила меня жена моим же ответом.

Дом очень понравился Брэнде, и я видел, как она искренна в своих эмоциях. К нашему приезду в саду была сооружена импровизированная сцена для музыкантов, перед которой уже стояли накрытые белоснежными скатертями столы; деревья украсили цветами и гирляндами. Все было просто, но очень мило и торжественно. Не буду долго растягивать описание нашего свадебного банкета, скажу просто, что все прошло замечательно: Тим был рядом, мои друзья сразу приняли Брэнду, как родную, и вечер получился по-семейному теплым и домашним…

— Тим, может, останешься на ночь у нас? — спросил я друга, когда мы вышли проводить гостей до машин.

— Оставайся, правда! — поддержала меня жена. — Ляжешь внизу, в гостиной!

— Ну уж нет! — Тим в притворном ужасе поднял вверх руки. — И не уговаривайте! Я не хочу провести эту ночь в компании обезумевшей от любви парочки: вдруг это заразно?

— Ладно, езжай уже! — улыбнулся я и обнял Тима. — Спасибо за все!

Гости расселись по машинам и уехали в гостиницу. Мы с Брэндой остались одни.

— Пойдем в спальню! — шепнул я на ушко своей жене.

Она смущенно вырвалась:

— Подожди, маньяк! Я должна позвонить папе.

— Ну хорошо, — вздохнул я. — Звони, я подожду.

Брэнда нежно поцеловала меня и ушла в дом. Я тактично не последовал за ней, остался в саду. Ее не было достаточно долго, минут сорок, не меньше. Я решился войти в дом и нашел свою любимую в кухне. Она сидела за столом, грустно глядя на телефон.

— Поговорили?

— Поговорили.

— И что?

— Ужас. Дик, он в ярости. Кричал, угрожал, а потом… плакал! Представляешь?

— И что это значит?

— Не знаю, — Брэнда покачала головой. — В любом случае, я ему сказала, что вышла замуж по любви, что мы с тобой теперь навсегда вместе, а если он хочет видеть своих внуков, то должен принять наш брак и общаться с тобой по-людски.

— Умница! — ласково сказал я, обнимая ее. — Все будет хорошо, вот увидишь! А мой тесть, случаем, не собирается заехать, поздравить нас?

— Собирается, конечно, — Брэнда прижалась ко мне. — Хотел сорваться прямо сейчас, но я его отговорила. Поэтому он приедет завтра.

— Что ж, чем раньше, тем лучше, — сказал я уверенно, — пусть приезжает. Только сначала я поговорю с ним сам, хорошо?

— Как скажешь, муженек! — рука Брэнды скользнула по моей груди вниз, я перехватил ее.

— Эй, жена! Кто из нас маньяк, а?

— Люблю тебя, — прошептала Брэнда, целуя меня в шею. — Расстегни мне платье!

Я еле справился со всеми этими крючочками, застежками корсета, в конце концов, рванул молнию, рискуя повредить ткань.

— Осторожно, мамино! — вскрикнула Брэнда, но платье уже упало к ее ногам.

Я подхватил ее на руки и, как положено, внес в нашу спальню…

Уж простите меня, читающие эту рукопись, но я не буду здесь описывать все подробности нашей брачной ночи. Все равно у меня не получится передать на бумаге всё то, что испытывают двое влюбленных, да еще и женатых людей, которым уже можно ни о чем не думать, не переживать, не заботиться. Впереди — вся жизнь и возможность просто наслаждаться друг другом. По крайней мере, я так рассуждал тогда…

В наше первое семейное утро мы долго нежились в постели, потом позавтракали на скорую руку и буквально выбежали из дома.

— Какие планы? — спросила Брэнда, прикрывая калитку.

— Осмотрим город, побродим немного, а потом искупаемся в море.

— Тогда еще и пробежимся по магазинчикам: у меня с собой не так много одежды, — заявила моя жена.

— А тебе много одежды и не понадобится, — успокоил ее я. Она засмеялась.

— Перестань меня смущать!

— А ты не смущайся: мы теперь женаты, забыла?.. Ну что, идем?

Взявшись за руки, как влюбленные подростки, отправились мы изучать город. Надо заметить, как удачно Тим приобрел нам домик! Брайтон — это курортный городок в графстве Суссекс, расположенный недалеко от Лондона, на берегу Английского пролива, за пределами Британии известного как Ла-Манш. На выходные он неизменно привлекает множество людей как из столицы, так и из многочисленных городков южной Англии.

Мы с Брэндой вышли на одну из главных улиц города: Квин-стрит, соединяющую, как выяснилось, вокзал с набережной, вдоль которой растянулся известный пляж Брайтон-Бич. Стоял август, самый разгар сезона, поезда из Лондона прибывали один за другим практически непрерывно, и тротуары Квин-стрит с трудом вмещали густую толпу, жаждущую свежего морского воздуха и пляжа. Чтобы избежать стадной участи, мы с Брэндой свернули на боковую улочку, решив продолжить путь к морю в стороне от многолюдной магистрали. Тихая улочка вывела нас на более широкую, всю проезжую часть которой занимали симпатичные кафе. Мне показалось, что эта улица становится пешеходной или по выходным, или в светлое время суток во время курортного сезона. В пользу того, что автомобили по ней все же ездят, свидетельствовал тот факт, что вымощенные плиткой тротуары и асфальтированная проезжая часть были четко разделены.

Смирившись с тем, что все ведущие к набережной улочки в этой части Брайтона переполнены людьми, мы стали протискиваться между многочисленными столиками по направлению к пляжу. Погода была великолепной: пронизанная солнцем голубизна неба, пушистые облака, стремительно уплывающие в сторону моря.

— Хочешь, расскажу тебе, что я знаю о Брайтоне? — спросила меня Брэнда. — Только не думай, что я хвастаюсь знаниями. Просто мне всегда была интересна история, правда!

— Хвастайся, пожалуйста, я даже горд, что у меня такая умная и образованная жена, — ответил я.

— До середины XVIII столетия на этом месте находилась крошечная рыбацкая деревушка Брайтельмстон, — с серьезным видом начала Брэнда. — Однако в конце XVIII века один лондонский врач, кстати, твой тезка, Ричард Расселл открыл потрясающий терапевтический эффект морского воздуха в окрестностях Брайтона. Какой такой особенностью обладает воздух именно в этом месте, а не, например, в десятке километров восточнее или западнее, неизвестно. Однако открытие было с энтузиазмом воспринято высшим обществом Британии, и ничем не примечательное местечко, как по мановению волшебной палочки, стало превращаться в модный курорт.

Я откровенно любовался Брэндой, ее горящими от восторга глазами, дивными локонами, которые развевал ветерок, долетавший с моря, а она продолжала свою лекцию по истории Брайтона:

— В немалой степени городок обязан своим чудесным превращением принцу-регенту, заслужившему прозвище принца Удовольствий и впоследствии правившему Британией под именем Георга IV. Он способствовал популяризации отдыха в этой части северного побережья Ла-Манша. Сам принц-регент регулярно отдыхал тут, а в начале XIX века по его заказу в Брайтоне началось строительство Королевского павильона — дворца по сути своей. Потом сходим посмотрим, ладно?

— Обязательно, — ответил я, целуя ее в нос. — Какая ты у меня умная, просто удивительно. Повезло же мне!

Мы шли по узким и романтичным пешеходным улочкам приморской части города, периодически спрашивая дорогу у местных жителей. Они отвечали нам с улыбкой, видимо, угадывая в нас молодоженов. От них же мы и узнали, что эти улочки называются Лейнами. Здесь было сосредоточено много антикварных, книжных и сувенирных магазинов.

— Потом зайдем, да? — спросила Брэнда.

— Как скажешь, милая!

— Ужасно хочется к морю!

Вновь мы вышли на оживленную городскую магистраль, прилегающую к главной площади Брайтона, в центре которой располагался живописный фонтан, окруженный еще более живописными клумбами, вокруг которых мы опять увидели уютные уличные кафе. Легкомоторный самолет жужжащей осой таскал в небе рекламу проходящего в Брайтоне фестиваля песчаной скульптуры. Местные жители сказали нам, что этот «крупнейший в мире» фестиваль проводится каждую осень, в начале сентября.

— Значит, мы его увидим! — радостно сказала Брэнда. — У нас ведь медовый месяц!

Вот и долгожданная набережная. Мы полюбовались увенчанным башенкой с часами входом на знаменитый Дворцовый пирс, построенный в 1899 году, как гласила надпись, и вышли на пляж.

— Дик! Море! Смотри, море! — моя жена, как ребенок, бросилась к воде. Людей было видимо-невидимо, и все с улыбкой глядели на нас так же, как и местные жители на улицах.

В этот день в Брайтоне я первый раз в жизни оценил удовольствие от бездумного ничегонеделания на пляже. Мы валялись на песке, купались в теплом море, непрерывно целуясь и обнимаясь все время. Как же здорово, оказывается, проводить медовый месяц с любимой женой и ни о чем не думать! Ну, не совсем ни о чем, правда… Образ тестя мало-помалу проступал на фоне безоблачного времяпрепровождения на пляже.

— Пора домой? — полувопросительно посмотрел я на Брэнду, которая лежала на полотенце, подставив лицо солнцу.

— М-м-м, — промычала она. — Так не хочется!

— Твой отец приедет сегодня, может, уже приехал, — напомнил я. — Пойдем, у нас впереди еще много-много таких дней!

— Ты прав, — вздохнула Брэнда. — Пойдем.

Усталые, но счастливые, мы вернулись к нашему домику. Почему-то я совсем не удивился, увидев у калитки шикарный черный «Роллс-Ройс», а рядом с ним Адама Александра Кэмпбелла-младшего собственной персоной. В двух метрах от него, в тени деревьев, почтительно замерли двое громил в черных костюмах и солнцезащитных очках. Чудная картинка.

— Папа! — бросилась к нему Брэнда. Лицо Кэмпбелла дрогнуло и впервые стало похоже на человеческое. Он обнял дочь, целуя ее в макушку:

— Привет, малышка!

— Здравствуйте, — сказал я.

Кэмпбелл отстранил от себя Брэнду:

— Здравствуй, зятек.

А потом случилось невероятное: пожиратель людей протянул мне свою руку:

— Как это говорится? Добро пожаловать в семью?

— Скорее, это я должен сказать, — ответил я, но руку ему, естественно, пожал.

— Конечно, — усмехнулся отец Брэнды.

— Давайте зайдем в дом, — предложила Брэнда. — Только пусть твои охранники останутся тут. Кстати, папа, как тебе наш домик?

— Очень милый, — вежливо ответил Кэмпбелл. Я не переставал удивляться. Что это с ним? Превратился в человека?

Мы вошли в дом.

— Ты голодный? — спросила Брэнда. — Я сейчас что-нибудь приготовлю.

Брови Кэмпбелла взлетели наверх:

— Ты готовишь?!

— Ну папа… — Брэнда смутилась. — Скажем так: я еще в начале пути, но должна же я накормить своих самых любимых мужчин!

— Я в шоке, — мой тесть развел руками. — Давай я пришлю вам нашу кухарку.

— Ага, а еще горничную и дворецкого, — вставил я. — Спасибо, конечно, но мы как-нибудь сами.

Кэмпбелл внимательно посмотрел на меня:

— Ричард, могу я поговорить с тобой наедине?

— Конечно, сэр, — ответил я.

Брэнда с тревогой оглядела нас обоих:

— Вы уверены, что все будет в порядке?

— Не волнуйся, малышка, — сказал Кэмпбелл. — Займись пока чем-нибудь.

— Папа, а ты… — Брэнда нерешительно остановилась в начале фразы. — О чем ты хочешь поговорить с Диком?

Кэмпбелл с минуту изучал ее лицо. Не знаю, что он там искал, но в глазах Брэнды я вдруг увидел страх. Да-да! Самый настоящий, неприкрытый страх! Я посмотрел на Кэмпбелла: в его глазах было столько боли… Ничего не понимаю! Что за странные переглядывания? Что за тайны?

— Малышка, не бойся, я все понимаю, — было видно, что Кэмпбелл с трудом подбирал слова. — Но так надо. Ты ведь сама не смогла, да?

Брэнда медленно кивнула, едва сдерживая слезы.

— Что, черт возьми, происходит? — рассердился я. — Немедленно объясните, что все это значит?

— Давай выйдем в сад, — сказал Кэмпбелл и первым вышел из дома. В полнейшем недоумении я последовал за ним. Мы сели в плетеные стулья у розария.

— Красивый сад, да и домик ничего, — произнес мой тесть. — Ты молодец!

— Это свадебный подарок моего друга, — сказал я. — Но вы не переживайте, у меня есть дом и в Лондоне, доля в цветочном бизнесе и кое-что на счете: Брэнда ни в чем не будет нуждаться.

— Да знаю я, — вздохнул Кэмпбелл. — Ты уж извини, но я все про тебя и мистера Гранта выяснил.

— Кто бы сомневался!

— Не сердись. Я не знал, что у вас с Брэндой так далеко зайдет. Ты действительно любишь ее?

— Судя по формулировке, вы хотели бы знать, люблю ли я ее или ваши деньги? Не волнуйтесь, сэр, я не претендую ни на один пенс, мне нужна только моя жена, а обеспечивать свою семью я намерен сам.

Кэмпбелл испытующе смотрел мне прямо в глаза. Я выдержал этот взгляд.

— Я не ошибся, — наконец, довольно кивнул он, — я вообще редко в чем-то ошибаюсь. Что ж, поздравляю со свадьбой, подарок, как говорится, за мной… И перестань так смотреть на меня, я не кусаюсь.

— Как сказать, — усмехнулся я.

— Ты это о чем? — удивился Кэмпбелл и тут же сам себе ответил: — А, понял. «Он пожирает трупы простых людей». Чего только обо мне не пишут. Не обращай внимания. А теперь послушай меня. Брэнда — все, что у меня есть. Она дороже всех моих миллиардов, дороже всего на свете — я это понял, когда впервые взял ее на руки. Я очень любил ее мать и до сих пор переживаю ее уход. За Брэнду я готов отдать жизнь…

— Я тоже, — перебил я его. — И если вы думаете, что я каким-то образом пытаюсь отобрать у вас любовь вашей дочери, то вы глубоко заблуждаетесь, мистер Кэмпбелл! Брэнда вас любит, а я люблю ее, так что считаю ваши переживания беспочвенными.

— Да, да, — ответил он как-то рассеянно, — я это понял.

«Так что ж тебе надо?» — подумал я. Кэмпбелл внимательно посмотрел на меня и, показалось, прочел мои мысли.

— Сейчас я все объясню, Ричард, наберись терпения, терпения и мужества… Мне нелегко говорить об этом. Господи, как же нелегко! — вдруг воскликнул он так громко, что я вздрогнул от неожиданности.

— Это касается Брэнды, — взяв себя в руки, произнес Кэмпбелл. — Как я вижу, ты не в курсе, моя девочка не смогла тебе сказать, ты уж не обижайся на нее.

— Что с ней?

Кэмпбелл молчал. И тут я ощутил… да, именно ощутил всей кожей какой-то необъяснимый страх, дикий страх, и, несмотря на летний день, меня пробрал озноб.

— В чем дело?! — я вскочил на ноги. — Говорите сейчас же! Что с моей женой?

— Сядь, Ричард, — устало сказал Кэмпбелл, — и не кричи. Тут уже ничего не сделаешь. Брэнда тяжело больна.

Я уставился на него, ничего не понимая.

— Вы в своем уме? Она — сама жизнь! И никаких психических отклонений, если вы на это намекаете, я у нее никогда не замечал, так что не смейте так говорить! Я вам запрещаю!

— Ричард, она умирает…

Я медленно опустился на стул, в ужасе глядя на своего тестя.

— Ты слышал когда-нибудь о лейкемии?

— Разумеется, слышал, так называют рак крови, кажется. А какое отношение… Вы хотите сказать, что у Брэнды…

— Последняя стадия. И самое страшное то, что я, при всех своих деньгах, ничего не могу сделать! Понимаешь?! Ни-чего!!! Только ждать, когда моя дочь умрет! — он не заметил, как сам перешел на крик. — Это невыносимо, Ричард! Я могу только ждать, слышишь?!

— Ну не может быть, что все так плохо! — вскричал я. — Должен быть какой-то шанс… Я не верю. Надо показаться лучшим врачам! Надо что-то делать! Нельзя сдаваться!

— Не кричи, — тихо сказал Кэмпбелл. — А хотя… кричи, плачь. Ты ведь теперь ее муж, ты должен знать. Неужели ты думаешь, что я не показывал ее лучшим в мире специалистам? Да я сразу же попытался принять меры, как только узнал о диагнозе.

— Брэнда знает, что…, — я не смог закончить предложение, не смог произнести это страшное слово «умрет».

— Да, — он ответил так просто, что последние мои сомнения в ужасной истине рухнули, и я опять почувствовал, что меня колотит.

— Ребекка умерла от лейкемии, — сказал Кэмпбелл. — Совершенно неожиданно, если бы мы знали тогда, чем она больна… Но после ее смерти я настоял на том, чтобы Брэнда прошла полное обследование. Ты не представляешь, что со мной было, когда я вновь услышал диагноз ее матери. Я всю жизнь прятал дочь от газетчиков, как будто знал, что не стоит выставлять ее на всеобщее обозрение. А представь, что бы было, если бы эти писаки разнюхали правду о ее состоянии! Я даже вижу заголовки: «Дочь миллиардера умирает от рака!», «Самый богатый человек в мире не может вылечить свою дочь!». Именно поэтому я рад, что Брэнда всегда была на домашнем обучении: так спокойнее и мне, и ей…

— Сэр, ну неужели нет ни единого шанса?

— Если бы он был, я отдал бы за это все свое состояние и свою жизнь.

Я закрыл лицо руками и только сейчас почувствовал, что оно мокрое от слез.

— Сколько? — хрипло спросил я. — Сколько ей… нам… осталось?

— Врачи не берутся сказать, — ответил Кэмпбелл. — Может, месяц, может, два. От силы — год.

Я сидел на своем стуле, обхватив голову руками.

— Что же делать? Что?!

— Очень скоро ты осознаешь, что ничего сделать нельзя, — Кэмпбелл с трудом произнес эти слова. — Но я тебе советую одно: если ты действительно любишь мою дочь, просто живите, живите на полную катушку, как говорится, наслаждайтесь каждым мигом, проведенным вместе, и ни в коем случае не позволяй ей впадать в уныние, ты должен быть сильным за двоих, понял? Старайтесь не говорить об этом, не думать. Любите друг друга! Хочу, чтобы Брэнда хоть немного, но была счастлива.

Мы одновременно встали со стульев. Кэмпбелл шагнул мне навстречу. Мы обнялись в первый раз. Я чувствовал, как мелко-мелко дрожат его плечи под моими руками и понял, что он плачет. Это было дико: плакал самый жестокий человек в мире, пожиратель людей и банкротов, самый несчастный миллиардер на свете. Мое сердце снова сжалось от боли. Мой тесть поднял голову, и я во второй раз увидел, что у него такие же обычные человеческие глаза, как и у всех, глаза отца, теряющего своего ребенка. И в этом горе мы с ним были едины. Теперь едины.

Мы не услышали, как в сад вышла Брэнда. Я просто посмотрел из-за плеча Кэмпбелла и увидел ее. А она глядела прямо на меня, в упор, и — Господи! — сколько всего было в ее глазах!

— Малыш, — Кэмпбелл обернулся и увидел дочь. — Ты чего вышла?

— Папа, ты ему сказал…

— Конечно, сказал, — ответил я. — Еще бы он мне не сказал! А сейчас я кого-то отшлепаю за то, что этот кто-то сам мне ничего не рассказывал! Я что, чужой тебе?

— Дик… — она шагнула ко мне.

— Я поеду, дети, — произнес тесть. — Вам надо поговорить.

— Оставайтесь, сэр! Места у нас хватит.

— Нет-нет, спасибо. Мне завтра нужно быть в Брюсселе. Кстати, Ричард, держи, — он протянул мне две визитки. — Одна моя, там все телефоны, звони в любое время дня и ночи, понял? А здесь координаты ее врача, мистера Стивенса. Ему тоже звони сразу, если что.

Я бросил взгляд на вторую визитку. «Доктор медицины Эдвард Стивенс, Лондон, Харли-стрит, 9».

— Не провожайте меня, — Кэмпбелл поцеловал Брэнду и пошел к калитке. Через миг послышался шум отъезжающей машины, потом наступила тишина. Оглушительная тишина.

— Пойдем в дом, — едва слышно сказала Брэнда. Мы вошли в гостиную, и она села прямо на ковер у камина. Я присел рядом и взял ее за руку.

— Почему ты мне ничего не сказала?

Брэнда молча смотрела на меня, прожигая насквозь своими изумрудными глазами. Самыми любимыми глазами на свете.

— А ты женился бы на мне, зная правду? — очень медленно спросила она.

Я вздрогнул:

— Ты соображаешь, что говоришь?! Как ты можешь такое спрашивать?! Я готов быть с тобой всю жизнь, неважно, чью: наши жизни теперь связаны воедино, понимаешь?! Навсегда связаны! Я ведь люблю тебя!

— А я тебя больше, — сквозь слезы прошептала моя жена и рухнула мне в объятия. Мы долго сидели так, на полу у камина. Я гладил ее волосы, обнимал худенькое тело и плакал, не стыдясь своих слез.

— Знаешь, милый, иногда я еще надеюсь на что-то: вдруг случится чудо? Но с каждым разом убеждаюсь, что нет, не случится… Ты прости, что я тебе сама не рассказала: я просто не смогла. Вот такая я эгоистка! Решила выйти за тебя во что бы то ни стало, не думая о том, что лишаю тебя нормальной жизни, семьи, детей… — тут ее голос задрожал. — Прости меня, Дик! Я заботилась только о себе: хотела урвать от жизни хоть немного счастья, боялась, что не успею…

— Молчи, родная, молчи, — прошептал я, стиснув зубы. — Я с тобой, слышишь? Я всегда буду с тобой, мы теперь вместе, понимаешь? В болезни и здравии, помнишь?

Она кивнула.

— А вместе мы сможем все, Брэн! — я говорил, не подбирая слов. — Нельзя сдаваться, любимая, всегда надо бороться, бороться, сжимая кулаки, глотая слезы, до конца идти к тому, чего хочешь. Всегда!

— Всегда… — эхом повторила она мои слова.

— А теперь вставай! — я рывком поднял ее с пола. — Открываем шампанское! У нас медовый месяц! Я желаю праздновать и требую внимания от своей жены.

— Люби меня, — тихо сказала Брэнда. Я с удовольствием откликнулся на ее просьбу…

Мы решили не говорить на тему ее болезни, не размышлять о том, что будет, когда будет и как. По совету мистера Кэмпбелла стали пытаться жить на полную катушку, наслаждаться друг другом. И все для этого у нас было: лето, прекрасная погода, море и наша любовь. Мы бродили по Брайтону, изучая все его достопримечательности, накупили кучу сувениров, кое-что для нашего дома, ходили в кино, в местный театр, валялись на песке, купались, обедали и ужинали во всевозможных кафе и ресторанчиках. Пару раз звонил Тим, интересовался нашими делами, и я неизменно отвечал ему, что все хорошо, никак не решаясь поведать другу о страшной истине… Не поворачивался язык, и все. Брэнда немного загорела, ее волосы выгорели под брайтонским солнцем и были похожи на теплый мед. Порой я смотрел на нее и все еще не верил, что она рядом, что она настоящая, целиком моя и никуда-никуда не исчезнет. Пока… Господи, ну как такое вообще возможно?! Эти мысли я гнал прочь.

Прошла неделя, за ней другая. В ночь с 1 на 2 сентября — я навсегда запомню эту дату — у Брэнды резко подскочила температура. Я смерил градусником и ахнул: 39 и 2!

— Что с тобой, милая? Тебе плохо?

— Простудилась, наверное, — хрипло ответила моя жена, — перекупались вчера, вот и все. Дай мне аспирин!

— Может, позвонить доктору… как его там… Стивенсу? — с тревогой спросил я.

— Нет, милый, не суетись, поверь мне: это не то, о чем ты думаешь. Обычная простуда. Смотри, не заразись! — пошутила она.

Я немного успокоился. Черт, я ведь не знаю, как протекает эта проклятая лейкемия! Но умирающей Брэнда не выглядела: у нее просто был вид действительно простуженного человека. К утру температура упала, и я с облегчением задремал, так как не спал всю ночь, прислушиваясь к дыханию Брэнды и поминутно щупая ее горячий лоб.

Я проснулся от знакомых звуков музыки. Сначала даже не понял, в чем дело. А потом сообразил, что внизу, в гостиной, у нас стоит небольшое пианино. Спускаясь по лестнице, я даже вспомнил, что играла Брэнда — ее любимый Шопен. Самая грустная музыка на свете.

— Привет! — я подошел поближе. — Как ты?

Брэнда была бледной, очень бледной, и мне это не понравилось. И уж совсем мне не понравилось, когда она, продолжая играть, кивнула мне, улыбаясь, и вдруг на белые клавиши пианино закапала кровь. Неестественного светло-красного цвета. Брэнда резко прекратила играть. Я бросился к ней и увидел, что кровь идет у нее носом довольно сильно, стекая тонкими струйками на домашнее голубое платьице.

— Милая, что с тобой? — постарался спросить я спокойно, пытаясь заглушить нараставшую во мне панику.

— Кровь, — ответила Брэнда. — Не пугайся, Дик, это часто бывает. Дай мне влажное полотенце, пожалуйста!

Я метнулся в ванную первого этажа, по дороге что-то разбил, намочил первое попавшееся мне под руку полотенце и вернулся обратно. Брэнда по-прежнему сидела у пианино, наклонив голову вниз, пытаясь руками остановить кровь. Это было жуткое зрелище: вся нижняя половина лица моей любимой, платье на груди и на коленях, пианино залиты кровью. Я прижал полотенце к ее переносице, схватил жену на руки и перенес на диван.

— Брэн, родная, поехали к врачу! — чуть не плакал я.

— Дик, успокойся, это нормально, — сказала Брэнда слабым голосом, — у меня так бывает.

— Но мне это не нравится! Пусть тебя осмотрит доктор! Я сейчас же звоню ему.

Не обращая внимания на ее протесты, я уже набирал номер с визитки, оставленной мне Кэмпбеллом.

— Здравствуйте, доктор Стивенс! — быстро заговорил я в трубку. — Меня зовут Ричард Дин, я муж Брэнды, Брэнды Кэмпбелл.

— Да-да, — ответил доктор, — мне звонил мистер Кэмпбелл, я в курсе, примите мои поздравления. Что-то случилось?

— У нее вчера была высокая температура, а сейчас пошла носом кровь, сильно, еле остановили.

— Во-первых, успокойтесь, мистер Дин, кровотечения при ее болезни — это, к сожалению, дело привычное. Кроме того, больные лейкемией склонны к частым простудам: иммунитет уже не тот, но вот настолько высокая температура… Я выезжаю, хочу сам осмотреть мисс Кэмпбелл, то есть, прошу прощения, миссис Дин. Диктуйте адрес.

Доктор Стивенс приехал примерно через полтора часа и оказался низеньким полноватым человечком, совершенно лысым, с пронзительными голубыми глазами. На вид ему было не больше сорока лет. Он пожал мне руку и подошел к Брэнде, которая полулежала на том же диване в гостиной.

— Ну, миссис Дин? Вас можно поздравить с бракосочетанием? — бодро спросил доктор.

Брэнда улыбнулась:

— Здравствуйте, доктор Стивенс! Мой муж зря вас побеспокоил: обычное кровотечение, уже все в порядке.

— Позвольте мне в этом убедиться, — он вытащил из своего чемоданчика какие-то инструменты и попросил меня удалиться. Я вынужден был подчиниться. Вышел в сад, сел в то самое плетеное кресло у розария, в котором несколько недель назад говорил с тестем. В голове пульсировала одна лишь мысль: только не сейчас, Господи! Только не сейчас!

Стивенс появился примерно через полчаса, присел рядом.

— Она спит.

— Что скажете, доктор?

— Что я могу сказать… вы знаете, что такое лейкемия?

— Я не врач, слышал об этом в общих чертах.

— Тогда я немного расскажу вам. Лейкемия, или лейкоз, — это заболевание «белой крови», то есть лейкоцитов. Раньше эту болезнь так и называли — белокровие. Лейкоциты в организме человека выполняют защитную функцию и вырабатываются костным мозгом. При лейкемии лейкоциты не созревают до конца, поэтому не могут выполнять свойственные им функции по защите организма от вирусов и бактерий. Число таких незрелых клеток, бластов, буквально наполняет кровеносную систему и внутренние органы и является причиной развития основных симптомов заболевания — анемии, кровотечений, различных инфекций и нарушения функционирования пораженных органов.

— Откуда эта проклятая лейкемия у Брэнды?

Стивенс пожал плечами:

— Никто не знает истинных причин возникновения этого заболевания. Предрасполагающими факторами являются генетические особенности строения организма.

— Это действительно так опасно?

— Смотря в какой форме проходит болезнь. Лейкемия может проходить в острой форме, а может в хронической. При хронической форме лейкемии человек может испытывать недомогания, характерные для множества других болезней. Причем эти недомогания могут то появляться, то проходить на некоторое время. Больной заметит за собой понижение работоспособности. Даже легкая работа будет утомлять его намного быстрее. Поэтому хорошо, что ваша жена не работает, а учится на дому, по мере сил. Кроме того, у больных лейкемией нередко наблюдаются нарушения сна. При этом подобные состояния почти всегда сопровождаются незначительными увеличениями температуры тела. Температура повышается сама собой, без каких-либо видимых причин, и держится на таком уровне очень длительное время.

— А такая высокая, как у Брэнды?

— Не сталкивался. Обычно выше 38 не поднимается. Пока не могу вам точно ответить, что это было. Дальше рассказывать?

— Разумеется! — воскликнул я. — Это же касается моей жены. Но, простите, доктор, я не предложил вам даже чай. Сейчас принесу!

Я сбегал в кухню, заварил чай, нашел на столе свежее печенье, кексы, захватил из холодильника джем и вернулся в сад.

— Благодарю, — сказал Стивенс, когда я налил ему чаю. — Могу продолжить?

— Конечно!

Доктор кивнул:

— Что еще? Для больных лейкемией характерно возникновение синих кругов под глазами. Вид у них становится такой, будто они несколько ночей подряд не спали. Лицо бледнеет.

На этих словах я вспомнил синеву под глазами Брэнды, ее необычайную бледность.

— Часто и без особых причин идет носом кровь, вот как сегодня, — продолжал Стивенс. — Все эти симптомы я уже в течение года наблюдаю у вашей жены, к сожалению. Еще имейте в виду: при лейкемии очень плохо заживают порезы и даже самые незначительные повреждения кожи. На месте царапины может начаться нагноение, которое не проходит неделями. Я бы на вашем месте следил за этим. Что еще? Подверженность различным инфекциям, повышенная утомляемость, потеря веса… Я перечисляю вам характерные особенности лейкемии в хронической форме, поскольку Брэнда, увы, больна именно ею. Это самая нежелательная форма, самая опасная.

— Насколько опасна? — сжав кулаки, спросил я.

Доктор грустно посмотрел на меня:

— Ричард… я могу вас так называть? Что вы хотите от меня услышать? Правду или жалкие слова утешения?

— Я предпочел бы правду.

— Тогда мужайтесь. Хроническую лейкемию очень редко удается вылечить, однако при помощи терапии можно контролировать течение заболевания, чем мы с Брэндой и занимаемся. Но смерть может наступить на любой стадии процесса, на любом этапе прогрессии: при исключительно костномозговом поражении — от глубокого угнетения кроветворения; при распространении опухолевого роста на разные органы — в результате несовместимых с жизнью нарушений их деятельности… Мне очень, очень жаль, Ричард.

Я молчал. Глупо было переспрашивать, что делать и как помочь моей любимой. Да и незачем. Я все понял, но сознание пока никак не хотело принимать это.

— Сколько… — я попытался задать Стивенсу тот же вопрос, что и отцу Брэнды. Он уловил сразу, мне даже не пришлось продолжать:

— Брэнда очень молода, поэтому я даю год, от силы два. Поверьте, в ее случае это максимум. Но помните о том, что летальный исход возможен в любой момент, Ричард!

Доктор встал со стула:

— Я поеду, а вы понаблюдайте за женой пару дней. Если симптомы повторятся, сразу привозите ее ко мне. Я направлю Брэнду в свою клинику, в Швейцарию. С мистером Кэмпбеллом мы это уже обсуждали не раз, он в курсе.

— Спасибо, доктор!

— Держитесь, Ричард! Будьте сильным за двоих.

Он слово в слово повторил то, что говорил мне Кэмпбелл. Потом сел в машину и уехал, а я вернулся в сад, убрал со стола. Брэнда мирно спала в гостиной, укрытая пледом.

Около восьми часов вечера, когда я мыл посуду, раздался телефонный звонок. Это мог быть или Тим, или мой тесть. Опасаясь, как бы телефон не разбудил Брэнду, я быстро снял трубку кухонного аппарата.

— Алло!

— Дик… — это был Дэн, но я сразу не узнал его: такой странный, срывающийся голос.

— Дэн, приятель, что случилось?

— Дик… — повторил он и вдруг зарыдал. Мне стало не по себе.

— Говори немедленно, в чем дело?! — заорал я, забыв о спящей жене. — Хватит с меня потрясений, говори сейчас же!

— Тим в больнице.

Я опустился на стул. Меня что, кто-то проклял?! Сначала Брэнда, теперь Тим…

— Послушай, Дэн, — я постарался взять себя в руки. — Расскажи толком: в чем дело, что с Тимом? Если у него просто аппендицит, я приеду и убью тебя!

— Дик, он умирает… Я сейчас расскажу. Вчера вечером Тим, как всегда, сидел в магазине. Я помогал ему, конец месяца, сам знаешь… Короче, мы остались вдвоем, было уже за полночь. Свет в торговом зале мы погасили, а вот дверь, наверное, забыли закрыть, Дик! Первый раз в жизни не закрыли!

— Черт с ней, с дверью, — прорычал я, сжимая трубку. — Что с Тимом?!

— Да в ней-то все и дело, Дик! — захлебывался Дэн. — Мы услышали какой-то шум из зала, и тут Тим как раз вспомнил, что дверь-то открыта, и говорит: «Сиди здесь, а я пойду посмотрю, что там». Я остался в вашем кабинете. И вдруг — бах! бах! — выстрелы, Дик! Настоящие выстрелы! Я побежал туда, а там… Он лежал у кассы, Дик, весь в крови, ужас! Наверное, к нам забрался грабитель, а Тим его спугнул, так говорят в полиции. Дик, а касса-то была пустая: мы же выручку уже забрали… Бедный Тим! — он опять зарыдал.

— Ты не ответил, что с Тимом, что говорят врачи? — я еле произносил слова.

— Дик, они говорят, что он вряд ли доживет до утра, ранение очень тяжелое: стреляли в голову, целых два раза… Его сегодня уже прооперировали, но одну пулю так и не вытащили… а вторая, сказали, прошла навылет. Прости, я тебе сразу не позвонил, не думал, что настолько все плохо. Дик, приезжай! Я не знаю, что теперь будет…

Я записал адрес больницы, положил трубку и уставился в окно невидящим взглядом. Теплые руки легли мне на плечи. Брэнда. Когда она вошла? Я повернул голову.

— Милый, ты плачешь…

— Да? — хрипло спросил я. — Не заметил. Давно ты проснулась?

— Я не так много услышала… Что-то с Тимом?

— В магазин забрался вор, Тим спугнул его, и он выстрелил, дважды. Теперь мой друг в больнице, и вряд ли доживет до утра…

Брэнда вскрикнула. Посмотрела на меня полными ужаса глазами:

— Что теперь делать, Дик? Как ему помочь?

— Мне надо срочно ехать в Лондон, — сказал я. — Это единственное, что я знаю. Я должен его видеть, должен поговорить с врачами, с полицией…

— Я еду с тобой! — твердо заявила Брэнда. — Сейчас быстро покидаю наши вещи, и поедем. Еще позвоню папе: он точно что-нибудь придумает. Дай адрес больницы!

— Милая, может, тебе лучше остаться здесь?

— Ни за что! Забыл? Мы теперь связаны, навсегда: в болезни и здравии, радости и горе… Позвоню из спальни, чтобы не терять времени.

Она умчалась наверх.

Господи, какая золотая у меня жена! Господи, почему ты хочешь забрать ее?! Почему ты хочешь забрать еще и Тима?!

Я плохо помню дорогу в Лондон тем вечером. Помню только, что Брэнда сидела рядом, помню прикосновение ее руки.

Потом была больница. В приемном отделении нас ждал Адам Кэмпбелл.

— Ричард, — он встал мне навстречу. — Врачи делают все возможное, я привлек лучших нейрохирургов, будем надеяться, они помогут.

— Спасибо, сэр. За все спасибо.

Ко мне подошел высокий худощавый мужчина в штатском. Светлые глаза, черные с проседью волосы.

— Мистер Дин, я инспектор Хьюз, расследую дело о покушении на вашего друга.

— Давайте потом, — резко ответил я, — мне надо видеть Тима.

— Конечно-конечно, — закивал он, — я подожду.

— Где Тим? — спросил я у Кэмпбелла.

— В реанимации. Сейчас тебя проводят.

Он отошел к больничной стойке, и через секунду ко мне подбежал врач:

— Здравствуйте, сэр, меня зовут доктор Уильямс. Пройдемте со мной.

Я обернулся к Брэнде:

— Родная, побудь с отцом, хорошо?

— Конечно, милый, иди.

Она прижалась ко мне щекой и отошла к Кэмпбеллу. Я побежал по коридору за доктором Уильямсом, на ходу накидывая на плечи белый халат.

— Доктор, как мой друг?

Он замедлил шаги.

— Мистер Дин, положение стабильно тяжелое. У вашего друга огнестрельные ранения головы, точнее, два проникающих ранений мозга. Одна пуля прошла навылет, вторую мы сейчас будем вытаскивать: операция через тридцать минут.

— Он выживет? — прямо спросил я. Доктор не торопился с ответом.

— Видите ли, сэр, — наконец, сказал он, — огнестрельные ранения относятся к наиболее тяжелому виду черепно-мозговой травмы: две трети пострадавших погибают на месте происшествия и девяносто процентов — после, хотя некоторые и переживают хирургическое вмешательство. У мистера Гранта прямая травма плюс отек мозга и повышенное внутричерепное давление. Шансы очень невелики.

— Насколько невелики?

Он остановился и внимательно посмотрел на меня:

— Если я вам скажу, что шансов практически нет, это будет правда. Но я все же надеюсь, что мы сможем удалить вторую пулю, и ваш друг перенесет операцию. Плохо то, что обе пули прошли через геометрический центр мозга. Мистер Кэмпбелл привез прекрасных специалистов, но многое зависит еще и от того, насколько организм мистера Гранта способен бороться за жизнь. Уверяю, мы сделаем все возможное… У вас не больше двух минут.

У дверей палаты Тима сидел полицейский в форме, он открыл мне дверь, и я вошел внутрь. Первое, что бросилось мне в глаза — ослепительная белизна вокруг: стены, потолок, пол… Кровать, на которой я увидел Тима. Голова полностью забинтована, из носа тянутся какие-то трубочки, капельницы, куча приборов, издающих монотонный писк. И безжизненные руки поверх белоснежного покрывала. Я проглотил комок в горле и сел рядом. Взял его за руку. Рука оказалась теплой, это придало мне сил.

— Тим, дружище…

Он молчал.

— Тим… — у меня свело горло, лицо Тима поплыло перед глазами. Я смахнул слезу и сжал его руку. — Тим, я здесь, с тобой… Не бросай меня, ладно? Не знаю, слышишь ты или нет, но я хочу сказать тебе… Я очень тебя люблю, друг. Кроме тебя и Брэнды у меня никого нет. А Брэнда… она собралась… короче, далековато она собралась… но об этом потом. Ты, главное, борись, дружище! Я ведь знаю, какой ты борец! Всем борцам борец! Пожалуйста, выживи, хорошо?.. У нас еще так много дел с тобой! Жизнь ведь такая классная штука, а? Ты же не бросишь меня и наш магазинчик, да? И твои любимые цветы… Как мы без тебя, Тим?.. Нам без тебя никак нельзя…

И вдруг он медленно открыл глаза. Это было чудо, просто чудо… Сердце у меня забилось как бешеное, я радостно вскочил на ноги, снова сел, схватил его руку:

— Тим! Ты видишь меня?

Он смотрел прямо мне в глаза. Приборы стали издавать какие-то странные звуки, пищали все быстрее и быстрее, зеленые цифры на мониторах запрыгали, быстро меняясь. Мне стало страшно.

— Тим! Я сейчас позову врача, ты только молчи, дружище! Все будет хорошо!

Рванул дверь палаты, заорал:

— Кто-нибудь! Сюда! Скорее!

Бросился обратно к Тиму. Он по-прежнему смотрел на меня. Лежал и смотрел. Только вот приборы больше не пикали, я услышал лишь однообразный пронзительный звук и увидел на большом мониторе ровную прямую линию. Цифры уже не прыгали, не менялись.

— Тим… — позвал я и вновь взял его за руку. А он все так же лежал и, не мигая, смотрел на меня, смотрел сквозь меня… Не отрываясь.

В палату ворвались врачи, много людей в белых халатах. Доктор Уильямс кинулся к мониторам, кто-то оттолкнул меня:

— Уйдите, сэр! Не мешайте!

Я сполз со стула, сел на пол за дверью в палате и, обхватив голову руками, смотрел, как реаниматоры пытаются что-то сделать: как в кино, слышал их негромкие фразы: «Разряд, еще разряд!», наблюдал за их четкими, надо отдать им должное, профессиональными движениями, сопровождаемыми самым ненавистным для меня теперь звуком на свете: монотонным писком ровной зеленой линии на мониторе… А Тим по-прежнему лежал и смотрел на меня… лежал и смотрел…

Это было последнее, что врезалось в мою память: взгляд мертвого друга, смотрящего прямо мне в глаза. Потом я, видимо, отключился. Пришел в себя от резкого запаха под носом, а еще кто-то тряс меня за плечо. Я открыл глаза. Доктор Уильямс склонился надо мной:

— Сэр, вы как?

— Он еще смотрит на меня…

— Кто?

— Тим…

— Он умер. Мне очень жаль, мистер Дин…

— Как он может умереть, если он смотрит на меня? — упрямо возразил ему я.

Доктор озабоченно взглянул мне в лицо:

— Мистер Дин, ваш друг умер, у вас, по всей вероятности, шок. Сейчас я вам введу успокоительное.

— Не надо, — я поднялся с кушетки, на которой лежал. Голова немного кружилась. — Я хочу видеть Тима.

Уильямс провел меня в ту же палату. Меня сразу оглушила тишина: приборы больше не работали. Совсем. Тим так же лежал на кровати, лишь глаза у него теперь были закрыты. Я молча встал рядом. Взял его за руку. Рука по-прежнему была теплой.

— Тим… дружище… Как же так…

Потом я что-то кричал, громко, на всю палату, но этого я тоже не помню… Об этом мне рассказала Брэнда, позже, когда я вновь пришел в себя в незнакомой комнате. Первые впечатления мои были о том, как тут светло. Потом я увидел, что шторы на большом окне раздвинуты, и солнечный свет падает прямо мне на лицо. Я зажмурился и услышал родной голос:

— Милый, ты как?

Брэнда …Я попытался приподняться, но она мягко уложила меня обратно:

— Не вставай, родной, полежи.

— Где я? — мой голос показался каким-то чужим.

— У нас. Вернее, у папы. Тебе стало плохо в больнице. Врачи обкололи тебя и настаивали, чтобы ты остался у них, но папа забрал тебя домой… Дик! — она порывисто обняла меня. — Дик, я думала, ты тоже умер! Как ты меня напугал!

— А что со мной такое?

— Доктор сказал: последствия шока.

— А который час?

Брэнда как-то странно посмотрела на меня:

— Десять.

— Десять чего? — тупо спросил я.

— Десять утра, дорогой.

— Я не понимаю… Я проспал всю ночь?

— Ты спал почти три дня, — тихо ответила Брэнда. — Вчера мы похоронили Тима.

Кровь запульсировала у меня в висках.

— Как так?! Почему без меня?! — я рывком сел на кровати.

— Прости, Дик, — Брэнда говорила негромко, но уверенно. — Врач категорически запретил тебя тревожить, категорически, понимаешь? А я не хотела потерять еще и тебя!

Она закрыла лицо руками. Бедная моя девочка!

— Брэн, не обижайся, — я попытался успокоить жену. — Но как же… я не был на его похоронах…

— Ты не виноват, Дик! Кроме того, папа все очень здорово организовал, Тиму бы понравилось и тебе тоже: на панихиде были все ваши сотрудники, а отпевали мы его в Моссбридже, у отца Корнелла, — глаза ее наполнились слезами, — было так странно! Еще недавно мы там венчались, а теперь…

И вот тогда реальность обрушилась на меня целиком и сразу: Тим умер! Как будто кто-то прокричал мне это прямо в ухо. Тима больше нет! Стыдно ли плакать мужчинам? Говорят, да. Говорят, мужчины вообще не плачут. Вранье все это. Полная чушь. И уж тем более не стыдно плакать при самом любимом, самом родном человеке на свете. Я рыдал, уткнувшись в худенькое плечико Брэнды, она плакала со мной, гладя меня по голове.

— Я хочу к Тиму, — севшим голосом сказал, наконец, я. Брэнда испуганно посмотрела на меня:

— Дик…

— Да нет, милая! Я имел в виду: хочу увидеть его могилу.

— А ты в состоянии встать?

— Думаю, да.

— Тогда я скажу водителю, он нас отвезет. Одевайся пока, твои вещи в шкафу.

Она направилась к двери, и только сейчас я заметил, как сильно Брэнда исхудала, осунулась, у нее вновь появилась синева под глазами.

— Брэн…

Она обернулась:

— Да, родной?

— Я очень люблю тебя…

— А я тебя еще больше, — прошептала моя жена и вышла.

В тот день я впервые увидел могилу Тима на моссбриджеском кладбище. Каменная плита с датой рождения и датой смерти. И надпись: Тим Райан Грант. «Блаженны чистые сердцем, ибо Бога узрят они…»

Я стоял, молча, полностью отдавшись боли, захлестнувшей меня. Брэнда держала мою руку. Я стоял и думал, сколько может выдержать человек? Что еще предстоит вынести мне? И извечный вопрос: за что? Почему Тим ушел? Где сейчас тот подонок, выпустивший в него роковые пули? Кто он? Зачем он убил моего друга?

Потом мы вернулись в Лондон. В машине я обнимал Брэнду, молясь о том, чтобы она как можно дольше была рядом…

В особняке Кэмпбеллов нас ждал мой тесть. Брэнда поднялась наверх, а я остался с ним в той самой гостиной, где еще недавно мы так мило познакомились.

— Как себя чувствуешь? — спросил он.

— Спасибо, сэр, за все спасибо, за меня, за Тима…

— О чем ты говоришь, какое там спасибо, — Кэмпбелл налил мне виски. — Царствие небесное твоему другу, Ричард. Пусть покоится с миром.

Мы выпили, не чокаясь.

— Ричард, сейчас приедет инспектор Хьюз, ну, помнишь, тот, который занимается делом Тима. Я выделил ему в помощь своих ребят, они все уже носом землю роют, но этого мерзавца найдут, вот увидишь.

— Спасибо, сэр, — опять сказал я.

— Я понимаю, как тебе сейчас нелегко, но должен сказать, что Брэнде стало хуже… Она, конечно, держится молодцом, из-за тебя в первую очередь, однако дела обстоят намного серьезней, чем когда-либо.

— Господи… — выдохнул я, чувствуя, как колотится сердце. — Только не это…

— Встряхнись, Ричард! Жизнь часто бьет нас по лицу, но совсем не обязательно подставлять ей другую щеку, слышишь? Не раскисай! Подумай, каково Брэнде! Ты должен быть сильным. Я очень на тебя надеюсь.

— Конечно, мистер Кэмпбелл, вы правы. Я возьму себя в руки, еще так много предстоит сделать: магазин теперь на мне, и я не позволю погибнуть делу моего друга. Сейчас поговорю с инспектором и поеду на работу.

— Так-то лучше! — кивнул мой тесть, и тут же дворецкий Гарольд доложил о приходе Хьюза. Он стремительно вошел в гостиную, поздоровался.

— Присаживайтесь! — Кэмпбелл указал ему на кресло.

— Благодарю… Мистер Дин, я понимаю, в каком вы состоянии, примите мои искренние соболезнования. Но я должен задать вам несколько вопросов.

— Конечно, инспектор. Правда, я не знаю, чем могу помочь: меня ведь не было в Лондоне, когда…

— Да, я в курсе. Речь не об этом. Меня интересуют формальности. Как часто, например, мистер Грант засиживался допоздна на работе?

— Он там и живет, то есть… жил, этажом выше, поэтому всегда приходил раньше всех и уходил последним, — было как-то жутко говорить о Тиме в прошедшем времени.

— А в чьи обязанности входило закрывать дверь магазина?

Я пожал плечами:

— Да мы как-то не распределяли эту обязанность, инспектор. Магазин работает до девяти часов вечера, поэтому дверь обычно закрывал или последний уходящий продавец, или управляющий, или сам Тим, или я. Ключи-то были у всех.

— А кто снимал дневную выручку? Или вы оставляли ее на ночь в кассе и забирали утром?

— Ни в коем случае. Этим всегда занимался лично Тим: после закрытия магазина он первым делом забирал выручку, обнулял кассу, а потом в кабинете подводил итоги. Иногда ему помогали я или мистер Нортон. На ночь деньги в кассе мы не оставляли. Зачем? Утром ведь не до этого.

— Согласен, — кивнул инспектор. — А кто из соседних торговцев мог знать о ваших внутренних порядках?

— Все без исключения, — уверенно сказал я. — Это они нам посоветовали так поступать еще сто лет назад, ведь по сравнению с большинством соседей мы новички на Оксфорд-стрит: нашему магазину всего семь лет.

— Значит, они тоже снимают выручку по вечерам?

— Без сомнений.

— Хорошо. Тогда мы смело исключаем версию о том, что на магазин преступника навели ваши соседи… А как насчет конкурентов?

— В нашем бизнесе конкуренция высока, но посылать грабителя, чтобы вынести кассу… Как-то не солидно, вам не кажется?

— Точно, — вмешался Кэмпбелл. — На месте твоих конкурентов, Ричард, я бы сразу спалил все ваши оранжереи — и дело с концом!

Несмотря на серьезность момента, я не мог не улыбнуться: вот оно, возвращение пожирателя банкротов и несчастных людей! Тесть перехватил мой взгляд и подмигнул мне:

— Эй, зять, я просто пошутил!

— Да-а, — протянул инспектор, — остается только случайный грабитель, залетный, так сказать… С этим будет сложнее. Хорошо еще, что у нас есть пули. Мы сейчас прогоняем их по всей базе: вдруг из этого оружия уже стреляли. Подождем, что скажет баллистическая экспертиза. Это единственное, за что мы можем ухватиться: свидетелей нет, отпечатков пальцев он не оставил, видимо, был в перчатках. Что ж, спасибо, мистер Дин, мистер Кэмпбелл. Буду держать вас в курсе!

Хьюз ушел.

— Сэр, — нерешительно начал я, обращаясь к Кэмпбеллу, — могу я попросить вас об одолжении?

— Разумеется.

— Вы не будете возражать, если мы с Брэндой пока останемся в вашем доме? Я как-то не готов вернуться в свой. И вообще думаю, что выставлю его на продажу: он напоминает мне о Тиме.

— Ричард, ты вообще соображаешь, что несешь? Зачем об этом спрашивать? Ты член семьи, муж моей дочери. И правильно, что решил остаться, я все равно бы не отпустил вас с ней никуда. Нечего шляться по Лондону, особенно в ее состоянии. А с твоим домиком я помогу, продам его втрое дороже. Или ты сомневаешься?

— Нисколько, — я опять улыбнулся, — спасибо вам!

Потом я собрался с духом и поехал в наш магазин. Там все было по-старому: образцовый порядок в торговом зале, свежие цветы в витринах, много покупателей. Спасибо Бруксу и Дэну. Перед дверью кабинета я долго стоял, не решаясь войти. В горле у меня опять застрял противный ком, и я никак не мог от него избавиться. Дрожащими руками приоткрыл дверь. Вошел. В глаза бросилось пустое кресло Тима. Навеки пустое, холодное кресло Тима. Я стоял и просто смотрел на него. В нашем кабинете все было так же, как и при Тиме. Только его больше не было. Внезапно я понял, что не смогу. Физически не смогу здесь работать. Пусть я слаб, не по-мужски слаб, но в этом кабинете я не смогу работать уже никогда. И время мне не поможет. Круто развернувшись, я вылетел в торговый зал, сразу же наткнувшись на нашего управляющего.

— Мистер Дин! — охнул он. — Это вы… Как ваше здоровье? Примите мои соболезнования…

— Спасибо, — ответил я, пытаясь все-таки проглотить этот ком в горле. — А вы молодец: магазин в идеальном состоянии.

— А как же иначе… Какое несчастье, Боже мой! Ужасная трагедия!

— Мистер Брукс, — немного резко сказал я, — мне очень тяжело, думаю, вы понимаете… Но работать здесь я не могу. И не уверен, что вообще смогу. Не знаю, что мне делать: то ли менять место, то ли продавать весь бизнес.

Управляющий всплеснул руками:

— Что вы такое говорите, мистер Дин! Как можно продать дело вашей жизни и жизни мистера Гранта?!

— Да знаю я! Но поймите, в каком я состоянии!

Тут к нам подошел Дэн.

— Дик, это ты… Мне надо поговорить с тобой. Пойдем в кабинет?

— Нет! — заорал я.

Дэн испуганно отшатнулся:

— Прости, пожалуйста, я как-то не подумал…

— Пойдемте на склад, — нерешительно предложил Брукс.

Я с благодарностью посмотрел на него:

— Спасибо! И извините меня оба, я немного не в себе.

Мы пришли в складские помещения, сели на коробки у холодильников.

— Мистер Брукс, Дэн, — начал я. — Я очень нуждаюсь в вашей помощи. Кроме вас, в нашем деле мне больше не на кого опереться. Давайте вместе решим, что теперь будем делать.

— А что ты хочешь? — спросил Дэн.

— Я знаю, чего я не хочу, — ответил ему я. — А не хочу я торговать цветами в том месте, где убили моего друга. И этот кабинет я больше видеть не могу.

— Может, вам стоит взять отпуск? — предложил Брукс.

Я задумался.

— Может, и стоит… Значит, так. Считайте, что я действительно в отпуске, магазин оставляю на вас обоих: оранжереи, садовники, переговоры с поставщиками и все остальное тоже. Разумеется, я втрое поднимаю вам зарплаты. Справитесь?

— Справимся, — ответили они хором. Я почувствовал, как мне становится легче, и мерзкий ком в горле начинает таять.

— Ну вот и ладно. А я пока подыщу покупателя и новое место для нашего магазина. Вы пока работайте, как прежде. Надеюсь, потом мы просто все вместе дружно переедем — и все. Договорились?

— Отличная идея, мистер Дин! — воскликнул Брукс. — Куда лучше, чем продавать весь бизнес. Смена места всем нам пойдет на пользу. А теперь я пойду, с вашего разрешения, телефоны с утра разрываются.

Когда он вышел, Дэн робко спросил меня:

— Дик, а что мне делать с вещами Тима?

Господи! Вещи Тима, как я мог забыть?!

— Где они? В его квартире?

— Нет, у меня. Понимаешь, когда все случилось, полиция провела у Тима обыск, все вверх дном перевернули, а квартира же не его, сам знаешь, он ее всю жизнь снимал. Хозяин, не помню, как его зовут, попросил меня собрать его вещи, раз уж квартира Тиму больше все равно не нужна… — голос Дэна дрогнул. — Я и собрал, и за месяц заплатил, так что вещи у меня, в коробках. Их немного: всего две.

— Что там?

— Книги, фотографии, костюмы… Ну, одежда еще кое-какая…

— Фотографии привези мне, а остальное оставь у себя. Или отдай в приют. Или в церковь. Я все равно никогда не смогу носить его одежду.

— Хорошо, — Дэн кивнул. Потом поднял голову, и я увидел, что в глазах у него застыли слезы. Черт! Я опять стал сглатывать противный комок.

— Не надо, Дэн!

— Извини, я просто до сих пор не верю, — он смахнул предательскую слезинку, выбежавшую из глаза.

Я похлопал его по плечу:

— Я сам не верю, Дэн, и никогда не поверю. Тим всегда будет с нами, понял? Мы должны держаться, обязаны.

— Лучше бы я вышел тогда… проверить… — чуть слышно сказал Дэн.

Я встряхнул его за плечи:

— Ты в своем уме?! Не вздумай себя винить, понял? Ты ни в чем не виноват, Дэн! Ты молодец, ты сразу вызвал скорую и полицию, ты продлил ему жизнь на целые сутки, благодаря тебе я успел приехать к нему, еще живому, понимаешь?! И я видел его, еще живого, и он смотрел на меня, слышишь?!

Я не заметил, как растаял комок в моем горле, не заметил, когда перешел на крик, и только по расплывающемуся передо мной лицу Дэна понял, что сам плачу. Понял и разозлился на себя. Хватит! Нельзя быть таким мягкотелым, нельзя, ради Тима, ради памяти о нем…

— Все, Дэн, поплакали и будет, — я вытер лицо. — Надо жить дальше. Мне пора.

Я прошел почти всю Оксфорд-стрит, расспрашивая знакомых и не знакомых мне торговцев, видел ли кто-нибудь из них кого-нибудь подозрительного в ночь убийства. Все сокрушенно качали головами, сочувственно охали и ахали, но никто ничего не видел. Ведь на Тима напали уже сильно за полночь, когда все магазины, как правило, закрыты.

Я сел в машину и поехал в свой дом… Вернее, в свой бывший дом. Не знаю, что на меня нашло, но я не мог больше жить в нем, как не смог находиться в нашем с Тимом кабинете. К моему удивлению, на заборе я обнаружил свежую табличку с кричащей красной надписью: «Продается». Да-а, все-таки в деловой хватке моему тестю не откажешь! Я медленно обошел все комнаты, собрал кое-какие вещи и позвонил миссис Ллойд: как-никак мы столько лет знакомы.

Выслушав соболезнования, я объяснил миссис Ллойд, что переезжаю, поблагодарил за все и простился с этой чудесной женщиной, решив, что вышлю ей чек с какой-нибудь приятной суммой в знак благодарности за годы работы в моем доме.

Потом я в последний раз запер двери, не оглядываясь, сел в машину и уехал на Грин-стрит, отметив про себя, что уже начинаю осваиваться в доме своего тестя.

Уже в холле я услышал знакомые звуки: Шопен, ноктюрн с каким-то замысловатым названием. Брэнда сидела за роялем в гостиной. Когда я вошел, она прекратила играть и бросилась мне на шею:

— Привет! Я скучала. Где ты был?

— Привет, милая… Ездил в магазин и домой.

— И как там?

— Все в порядке. Дом уже выставлен на продажу, спасибо твоему отцу, а вот с магазином чуть сложнее: надо искать новое место, так что я временно в отпуске. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, Дик.

— Нормально? — я внимательно оглядел ее. — Брэнда, ты такая худенькая и бледная! Мне это совсем не нравится.

Она прижалась ко мне всем телом:

— Дик, давай не будем, ладно? И так столько всего произошло… Надо как-то выживать, не думай об этом.

— Твой отец сказал, что тебе нехорошо…

— Ничего страшного, просто пару раз опять шла кровь… Да и с аппетитом как-то неважно: совсем не хочется есть…

— И это называется «ничего страшного»?! — я схватил ее за руки. — Брэн, я только что потерял друга, я просто не готов больше терять кого-либо, а тем более тебя! Поехали к доктору Стивенсу.

Брэнда погладила меня по щеке:

— Мы обязательно поедем, милый, я как раз хотела тебе об этом сказать… Доктор ждет меня 11-го числа в Женеве. Я ложусь в его клинику. Вот такой у нас грустный медовый месяц, милый!

Я зарылся в ее волосы:

— Это ничего, родная, главное сейчас — ты…

На следующий день позвонил инспектор Хьюз и сообщил, что, согласно заключению баллистической экспертизы, в Тима стреляли из пистолета «Беретта» 9-го калибра.

— Нам повезло: в мае из этого же оружия был убит охранник при ограблении ювелирного магазина на Парк-Лейн. Нескольких грабителей мы задержали после нападения, изъяли часть похищенного, а вот пистолет как сквозь землю провалился. Видимо, остался у кого-то из тех, кто еще гуляет на свободе. Ну ничего, мистер Дин! Мои ребята сейчас в тюрьме, допрашивают осужденных по тому делу. Думаю, мы скоро получим нужную информацию о том, кому принадлежал этот пистолет. А через него выйдем и на нашего убийцу.

— Я могу чем-то помочь?

— Не переживайте, занимайтесь своими делами, я буду держать вас в курсе.

Все дни я проводил с Брэндой. Мы ходили на прогулки, ездили на кладбище к Тиму, говорили обо всем и ни о чем, вспоминали наш домик в Брайтоне и любили друг друга. Это были странные дни, печальные дни. Может, доля вины в этом лежала на наступившей осени, так как зарядили дожди: вроде бы еще по-летнему теплые, но уже дающие понять, что лето закончилось, и это только начало. Впереди нас ждали холодные времена, а весна еще ой как нескоро… И увидит ли эту весну моя Брэнда? Я старался об этом не думать.

Утром 11 сентября небольшой, но довольно комфортабельный самолет Кэмпбелла перенес нас из Лондона в Женеву. В аэропорту нас встретил автомобиль клиники «Женолье», высланный Стивенсом. Сама клиника находилась всего в получасе езды от аэропорта — между Лозанной и Женевой. Очень удобно.

Доктор Стивенс тепло поприветствовал нас, после чего отослал меня и Адама Кэмпбелла пообедать в их ресторан «Ля Табль», расположенный в здании клиники, а сам занялся оформлением Брэнды, пообещав, что скоро и она, и он сам составят нам компанию.

Мы сделали заказ и пока ждали его, мой тесть сказал:

— Ричард, я хотел бы поговорить с тобой о нашем будущем.

— В смысле? — недоуменно спросил я.

— Экий ты непонятливый, зять, — усмехнулся Кэмпбелл. — Ситуация весьма непростая, поэтому не задавай глупых вопросов, а просто послушай. Я не знаю, какова вероятность того, что моя дочь все-таки выздоровеет. Я делаю для этого все возможное и невозможное. Но если нет…

— Не говорите так!

— Ричард, я смотрю на вещи реально, но это не означает, что мне легко и весело. Отнюдь. Я ведь уже один раз прошел через это, когда хоронил жену. А сейчас времени совсем не осталось, понимаешь?

Тут официант принес наш заказ, и Кэмпбелл на минуту прервался.

— Мне нужен наследник, — продолжил он, разворачивая белоснежную салфетку. — Желательно внук. Хотя внучка тоже сойдет. Как у вас с Брэндой обстоят дела в этом направлении?

Я поперхнулся водой.

— Сэр…

— Только вот не надо краснеть, бледнеть, смущаться! Я понимаю, что сейчас не совсем подходящий момент, но одно другому не мешает, верно? Короче, как ее муж, выясни у врача все, что касается зачатия и беременности: возможно это в ее состоянии или же нет. Выясни это немедленно! И еще выясни, какова вероятность, что ребенок будет полностью здоровым, что для этого нужно делать?

— Хорошо, я постараюсь, — я еще не мог прийти в себя от такого откровенного разговора.

— Не постараюсь, а сделай все, чтобы подарить мне внука! — прогремел Кэмпбелл на весь ресторан. На нас обернулись люди с соседних столиков.

— Сэр, говорите тише! — шепнул я. — На нас смотрят!

— Пусть себе смотрят, — отмахнулся мой тесть. — Я ни о чем противозаконном или неестественном не говорю.

Слава Богу, к нам подошли доктор Стивенс и Брэнда. Я испугался, что Кэмпбелл сейчас сам накинется на доктора, не дав ему и пообедать, но мой тесть милостиво позволил им тоже сделать заказ, при этом, однако, потребовав, чтобы они обедали быстрее. Только Адам Кэмпбелл мог себе такое позволить: подгонять с обедом доктора в ресторане его собственной клиники!

После обеда мы все поднялись в главный корпус клиники, в кабинет доктора Стивенса.

— Я хочу осмотреть апартаменты дочери, — заявил Кэмпбелл, делая мне знаки.

— Конечно, — кивнул Стивенс, поднимая трубку внутреннего телефона. — Сейчас вас проводят: миссис Дин мы отвели президентский люкс.

— Как в отеле? — удивился я.

— Ричард, у меня одна из лучших клиник в Европе, — немного, как мне показалось, обиженно сказал доктор Стивенс. — Наши палаты имеют различный уровень комфорта — от обычных до полулюксов, люксов и президентских апартаментов, что позволяет проходить лечение пациентам с разным уровнем доходов.

В кабинет негромко постучали, после чего на пороге возник санитар в синей медицинской униформе.

— Проводите мистера Кэмпбелла в палату миссис Дин, — приказал ему Стивенс.

— Пойдешь со мной, — сказал Кэмпбелл Брэнде, — а Ричарду надо поговорить с доктором.

— Я потом подойду к вам! — крикнул я им вслед.

— Я вас слушаю, — кивнул мне Стивенс, когда мы остались наедине.

Я кашлянул и, выдержав небольшую паузу, начал:

— Доктор, меня интересует возможность нашего с женой зачатия ребенка. Насколько это реально в ее нынешнем состоянии?

Стивенс помолчал. Потом ответил, буравя меня своими пронзительными глазами:

— Мистер Дин… Ричард… Я понимаю ваше естественное желание иметь полноценную семью, детей. Но, увы, в случае Брэнды это практически невозможно.

— Практически?

— Не цепляйтесь к словам. Просто невозможно и все. Объясню, почему. У Брэнды — хронический миелолейкоз, к сожалению, поздно диагностированный. Если бы не смерть Ребекки, матери Брэнды, мистер Кэмпбелл, может, и не кинулся бы проверять дочь, поскольку, по их словам, явных симптомов лейкоза у Брэнды не наблюдалось. Но это и не удивительно: лейкоз способен умело маскироваться. Так что верный диагноз мы поставили относительно недавно, год назад, проведя полное обследование кровеносной системы вашей жены в динамике, включая полный анализ крови и спинномозговой жидкости. И поскольку лейкоз приводит к существенному падению иммунитета и ослаблению организма, любая занесенная извне инфекция может привести к дополнительным трудностям в лечении, а что уж говорить о беременности…

Кроме того, Ричард, последние месяцы мы с Брэндой занимались исключительно иммунотерапией, которая заключается в применении веществ, оказывающих влияние на способность иммунной системы организма разрушать раковые клетки. В организм Брэнды мы вводили моноклональные антитела, связывающие онкоклетку и помогающие этим защитному механизму организма распознать ее. Вы представляете, насколько ее иммунная система слаба? Насколько ваша жена пропитана препаратами — в буквальном смысле слова? А ведь это еще не все! С завтрашнего дня мы начинаем химиотерапию и обязательные рентгенологические исследования: они позволят выявить сопутствующие инфекции и изменения лимфатических узлов. Брэнде предстоит еще и магнитно-резонансная томография для выявления метастазов и оценки общего состояния ее здоровья. И все приведенные мной виды исследований ее организма мы будем проводить неоднократно, для того чтобы в динамике оценить развитие болезни.

— Значит, о ребенке не может идти и речи? — безнадежно спросил я.

— Ричард, я вам специально все детально обрисовываю, чтобы вы не тешили себя иллюзиями. Наша задача сейчас — помочь вашей жене продлить жизнь на максимально долгий срок. Для этого она здесь. У меня работают лучшие врачи Европы, общепризнанные специалисты в области онкологии.

— А эта ваша химия… терапия… насколько она вредна для Брэнды?

— Я бы не стал так формулировать вопрос. Слово «вредна» следует в нашей ситуации заменить на «полезна». Это основной метод лечения лейкемии. Его суть, если коротко, сводится к применению химических препаратов, которые направлены против роста быстро делящихся клеток. Иными словами, мы вводим пациенту лекарства, убивающие раковые клетки. Для эффективного лечения приходится применять препараты широкого спектра действия. Разумеется, этот метод обладает существенным недостатком, поскольку химические вещества неспособны отличить больные клетки от здоровых, что вызывает различные побочные эффекты. Кроме того, Брэнде необходимы переливания эритроцитной массы, причем неоднократные. Теперь представьте себе ее организм после всего, что я вам рассказал. Тем более что после химии яичники сильно истощаются, поэтому забеременеть во время болезни просто невозможно. В моей практике были случаи, когда пациентки, больные лейкемией, рожали, но это происходило только после пяти лет ремиссии.

— Спасибо, доктор, — печально ответил я. — Я все понял. Могу я теперь увидеть Брэнду?

— Разумеется, — он встал из-за стола, и мы вышли в коридор. На лифте поднялись на седьмой этаж и оказались в роскошных апартаментах, больше похожих на номер какой-нибудь пятизвездочной гостиницы, чем на больничную палату: три огромных комнаты, включая спальню и гостиную, просторная ванная, дорогая мебель. Из окон открывался восхитительный вид на гору Монблан и Женевское озеро. Брэнду и ее отца мы нашли на балконе, где они сидели в креслах, попивая кофе.

— Ну-с, как наши дела? — Стивенс обратился к своей пациентке. — Освоились?

— Спасибо, доктор! — воскликнула Брэнда. — Здесь просто изумительно! Условия потрясающие, даже папа оценил.

— Ну если сам мистер Кэмпбелл доволен, то я очень рад, — улыбнулся Стивенс.

— Я буду доволен, если вы ее вылечите, — отрезал мой тесть. — А в каких условиях вы это делаете, меня не волнует… Ричард, пойдем побеседуем!

Он уволок меня в гостиную.

— Ну? Что там с моим внуком?

— Сэр, к сожалению, ничего не выйдет, — я вкратце пересказал ему все, о чем узнал у доктора. — Так что давайте не будем ни о чем говорить Брэнде и сами постараемся об этом не думать.

— Черт бы побрал эту проклятую болезнь! — Кэмпбелл был расстроен, даже зол. — Ну ладно, зять, мы еще посмотрим, кто кого!

— Эй, где вы там? — послышался голос Брэнды. — Пора прощаться!

— Не скучай, малышка! — Кэмпбелл крепко прижал ее к себе. — Мы будем приезжать, обязательно, а ты лечись и покажи этой лейкемии, кто в доме хозяин!.. Ричард, жду тебя внизу.

Они с доктором вышли, оставив нас вдвоем.

— Обними меня! — попросила Брэнда. Я подошел к ней, и она обхватила мою шею руками.

— Брэн, родная…

— Все будет хорошо?

— Все будет просто замечательно! — воскликнул я, радуясь, что она не видит моего лица. — Я буду звонить тебе каждый день, а на выходные могу оставаться здесь: доктор сказал, у них есть специальная резиденция для родственников и гостей, которая соединяется общим крылом с клиникой.

— Вот такой у нас медовый месяц… — грустно сказала Брэнда.

— Ничего! — бодро ответил я, стараясь быть веселым. — Вернешься домой, я тебе устрою потрясающий медовый месяц, вот увидишь!

— Если вернусь, милый, — тихо сказала она.

— А ну-ка перестань! — я даже рассердился на нее. — Не говори так! Мы будем бороться до конца, поняла?

— Я очень люблю тебя, Дик…

— А я тебя еще больше, — ответил я.

По дороге домой мой тесть все время молчал, о чем-то размышляя, вероятно, и обо мне тоже, поскольку я порой ловил на себе его взгляды. Я, в свою очередь, тоже сидел молча, думая о том, как же удивительно порой поворачивается жизнь! Вот передо мной один из богатейших людей на планете, я лечу в его собственном самолете, и этот жестокий, страшный человек, наводящий ужас на своих конкурентов, на самом-то деле очень одинокий, ранимый, любящий отец… Да и по натуре своей он неплохой: мне нравился его острый ум, чувство юмора и, самое главное — это у них с Брэндой было общим, — его искренность. Я видел и ощущал, что ко мне он относится с душой, даже с некой привязанностью, что больше не считает меня отбросом общества, нищим садовником, а воспринимает если не как сына, то уж точно как члена семьи. А чего стоит его помощь Тиму… Пусть не пригодились его специалисты, но тем не менее он поднял на уши всю больницу, привез лучших хирургов, а потом организовал похороны, установил плиту на могилу моего друга; выделил своих головорезов в помощь полиции, действительно желая найти подонка, убившего Тима… Какой же идиот обозвал его пожирателем несчастных людей?! Меня затопила теплая волна благодарности.

— Сэр… — негромко обратился я к нему.

— Что случилось? — встрепенулся мой тесть.

— Хочу сказать вам… спасибо за все, что вы для меня делаете.

— Не говори ерунды… — он попробовал отмахнуться, но я не дал ему шанса.

— Подождите, сэр, я хочу выговориться. Я не помню своего отца, он погиб, когда мне не было и трех лет, матери тоже не помню. Моей семьей всегда был Тим, а потом стала Брэнда. Но я никогда бы не подумал, что смогу питать именно к вам те простые человеческие чувства, которые сейчас заставляют меня говорить все это. Вы прекрасный человек, мистер Кэмпбелл, самый лучший отец на свете, и я очень горд тем, что вы мой тесть. Кстати, ваши миллиарды тут совершенно ни при чем, поверьте.

Он отвернулся к иллюминатору, а мне на миг показалось, что его глаза как-то странно заблестели.

— Сэр, я не хотел расстроить вас…

— Молчи уже, — нарочито грубо сказал он, доставая из нагрудного кармана платок. Потом приложил его к глазам, высморкался и посмотрел на меня. — Старею я, наверное… Становлюсь сентиментальным. Черт!.. Ты хороший парень, Ричард, я давно хотел сказать: не обижайся, что я был так груб в нашу первую встречу.

— О чем речь, уже забыл.

— Вот и хорошо. И если уж у нас такой разговор, — он почесал переносицу, — хочу сделать тебе деловое предложение.

— Я слушаю, сэр.

— Ты думал о том, чтобы заняться серьезным делом? Конечно, я понимаю, цветочки, пестики, тычинки — это все здорово, но как насчет действительно реального заработка, стабильного, ощутимого? Вроде моего.

— Я неплохо зарабатываю, мистер Кэмпбелл, — возразил ему я.

— Неплохо? — хмыкнул он. — Да в твоем возрасте у меня уже было два миллиарда, как минимум!

Я развел руками:

— Куда мне до вас, сэр! Каждому, как говорится, свое. Тем более мне нравится то, чем мы… я теперь занимаюсь.

Он побарабанил пальцами по подлокотнику кресла:

— Мы вернемся к этому разговору, Ричард. Я тут кое-что для тебя наметил. Но не сейчас.

И он прикрыл глаза. Вскоре самолет пошел на посадку.

Полетели дни, недели. Сентябрь кончился, осень была в самом разгаре. Я подыскал покупателя на «Цветочный рай», присмотрел не без помощи тестя хорошее здание на Парк-Лейн — Адам заявил, что мне пора выходить на более высокий уровень. Благодаря связям мистера Кэмпбелла все формальности были улажены в кратчайшие сроки, и в канун Дня всех святых мы уже переехали на новое место. Мне было отрадно, что ни один мой сотрудник не покинул меня, никто не решил остаться в старом магазине, у нового владельца, а все, как один, во главе с бессменным мистером Бруксом перебрались в новый «Цветочный рай».

Домик мой был продан благодаря стараниям Кэмпбелла за приличную сумму в 650 тысяч фунтов стерлингов, часть из которых я попытался вернуть тестю за его помощь в похоронах Тима, но он наотрез отказался принять мои деньги. Недолго думая, я перевел их на счет клиники «Женолье» в счет оплаты лечения Брэнды.

С Брэндой мы созванивались каждый день, а то и по нескольку раз, если позволяло ее состояние здоровья. На мои вопросы, как у нее обстоят дела, доктор Стивенс неизменно отвечал, что пока по-прежнему, что еще рано делать какие-либо прогнозы. Из-за суматохи с переездом магазина у меня, к несчастью, совершенно не было никакой возможности вырваться в Швейцарию даже на пару дней, но моя любимая говорила, что все понимает, всему свое время. Забот у меня прибавилось: теперь я сам вел все дела в магазине и в оранжереях, правда, помощь Брукса и Дэна была в этом неоценимой. И по-прежнему я жил в особняке на Грин-стрит: мистер Кэмпбелл взял с меня слово, что я никуда не перееду, по крайней мере, до тех пор, пока Брэнда находится в клинике. Да и, положа руку на сердце, мне вовсе не хотелось жить одному, наедине со своими мыслями. В доме Кэмпбеллов я уже чувствовал себя своим: подружился с прислугой, старый Гарольд вообще считал меня сыном.

Тестя своего, однако, я видел нечасто: он постоянно мотался по всему свету на какие-то переговоры, сделки, конференции, конгрессы, бесконечные приемы: вечером, к примеру, в Вене, а утром — в Нью-Йорке. Иногда он несколько дней подряд находился и в Лондоне, но в основном в офисе «Кэмпбелл Корпорейшн» в Сити. Поэтому сталкивались мы редко, но мне полюбились эти относительно спокойные вечера на Грин-стрит, когда вдвоем с ним засиживались мы допоздна у камина в гостиной, совершенно по-семейному рассуждая обо всем на свете: от погоды до политики. Тесть открылся мне с абсолютно иной стороны, и я уже не считал его таким жестоким и бессердечным, как говорили или писали о нем. Это был удивительный человек: да, безусловно, хватка в мире нефтяного бизнеса у него была железной, но дома, попивающий чай у горящего камина, он казался совершенно обычным человеком из крови и плоти, таким же одиноким в этом мире, как и я. Нас связывала его дочь — моя жена, и я теперь совершенно твердо знал, что мистер Кэмпбелл ни на долю секунды не сомневается в наших с ней чувствах; он принял меня и был добр ко мне. Брэнда была безумно рада, узнав о нашем с ним сближении.

В середине промозглого, на редкость холодного ноября мне позвонил инспектор Хьюз и сообщил, что они наконец-то задержали человека, стрелявшего в Тима. Помню, как вспотели от волнения мои ладони, когда я говорил с ним по телефону.

— Кто он? — спросил я.

— Молодой парень, — ответил Хьюз, — девятнадцать лет, зовут Джейсон Миллер: наркотики, угон, последний срок — условный. Так что теперь получит пожизненное как пить дать.

— Где он сейчас?

— В тюрьме, естественно, в Уандсворте, — немного удивленно ответил инспектор. — Где ж ему еще быть? Ждет суда.

— Почему он стрелял в моего друга?

— Говорит, нужна была доза, а денег не было. Вот он и вошел в первый попавшийся приличный магазин, на беду им оказался ваш. Мистер Грант действительно спугнул его как раз в тот момент, когда Миллер открыл кассу.

— А зачем он стрелял?!

— Мистер Дин, что вы хотите от наркомана, у которого, по его же словам, была ломка? Касса оказалась пустой, это его жутко разозлило, а тут еще и ваш друг, во-первых, пригрозил полицией, а во-вторых, прекрасно видел его лицо. Вот он и пальнул два раза, чтобы наверняка, и метил, подлец, именно в голову… Кстати, зря он не избавился от пистолета еще в первый раз, помните, я вам рассказывал про ограбление ювелирного? По нему мы его и вычислили: он снова стрелял, правда, не в Лондоне, а в Плимуте. Ворвался в ночной магазин и давай размахивать пушкой, требуя выручку. Но там оказались охранники, на редкость крепкие ребята, молодцы! Скрутили его на месте, он и пикнуть не успел. Так что прибавьте к нашему убийству майское ограбление, подельники, кстати, уже сдали его с потрохами, им-то терять нечего, и можете не сомневаться, что о Джейсоне Миллере вы больше никогда не услышите.

— Мистер Кэмпбелл уже знает?

— Конечно! Это ведь его люди помогли нам перевезти Миллера в Лондон. Спасибо вашему тестю за помощь…

— Скажите, инспектор, а я могу видеть этого Миллера? — медленно спросил я.

— Мистер Дин, — мягко сказал Хьюз, — думаю, это ни к чему.

— Я хочу посмотреть в глаза человеку, отнявшему жизнь у моего друга из-за какой-то дозы!

— И что вам это даст? Что вы ожидаете увидеть? Раскаяние? Хотите, чтобы он перед вами извинился? Не смешите меня, мистер Дин!

— И все-таки, инспектор…

— Не стоит, поверьте мне. Отпустите прошлое. Вашего друга, к сожалению, уже не вернешь, а этот негодяй получит по заслугам. Я буду держать вас в курсе, может, вы потребуетесь в суде. Вот тогда и посмотрите на него, кстати. Всего доброго!

Я положил трубку и задумался. Может, инспектор прав? Мне просто необходимо было посоветоваться с тестем, и я набрал телефонный номер его автомобиля.

— Слушаю тебя, Ричард! Ты уже, видимо, в курсе, насчет этого гада?

— Да, сэр, еще раз спасибо вам за помощь. Мне звонил инспектор.

— Не благодари меня, сколько раз тебе повторять?

— Сэр, мне нужен ваш совет. Где вы сейчас?

— Еду домой. Давай встретимся за обедом, поговорим спокойно. Жду тебя дома.

Я прыгнул в машину и направился прямиком на Грин-стрит. У ворот я буквально столкнулся с «роллс-ройсом» Кэмпбелла. С переднего пассажирского сиденья выскочил знакомый до боли парень, одетый в стандартный для охранников Кэмпбелла черный костюм, и бросился открывать своему боссу заднюю дверь. Не веря глазам своим, я подошел поближе:

— Дэвид?!

Он обернулся и расплылся в улыбке:

— Мистер Ричард! Здравствуйте! Поздравляю вас с женитьбой.

— Дэвид, как я рад тебя видеть! Как ты тут…

— Как он тут… — хмыкнул мой тесть, выйдя из автомобиля. — Догадайся сам.

— Сэр, вы просто… просто… — я даже задохнулся от волнения: еще один сюрприз от Адама Кэмпбелла, еще один показатель его человечности; надо же, он разыскал Дэвида и снова взял к себе на работу! Уму непостижимо!

— Хватит стоять тут с открытыми ртами, — сказал Кэмпбелл. — Пошли в дом. Потом поговорите, успеете еще перемыть мне кости.

Я подмигнул Дэвиду и пошел вслед за тестем.

— Чего ты конкретно хочешь? — спросил Кэмпбелл за обедом.

— Справедливости.

— По-моему, ты путаешь справедливость с возмездием.

— А это не одно и то же, сэр?

— Нет. Справедливость — это нечто, неподвластное людским силам, не зависящее от них: она приходит сама, не по чьему-либо пожеланию. А вот возмездие — прямой продукт рук человеческих. Поэтому повторяю свой вопрос: чего ты хочешь, Ричард?

— Не знаю, — я растерялся. — Просто хочу, чтобы этот подонок ответил за смерть Тима.

— А ты сомневаешься? Думаешь, он уйдет от правосудия? Могу тебя заверить, что этого не случится.

Я взъерошил волосы руками:

— Может, мне стоит с ним увидеться, сэр?

— Зачем? Это глупо, Ричард. Сдается мне, ты все же жаждешь мести. Поверь, я бы помог тебе с великим удовольствием, если бы имелся хоть один шанс, что этот Миллер выкрутится. Но это как раз тот самый случай, я имею в виду торжество справедливости, и нам не стоит вмешиваться. Оставь свои ребяческие мысли и спокойно жди приговора суда.

— Можно еще вопрос?

— Валяй.

— Зачем вы вернули Дэвида?

Кэмпбелл сурово сдвинул брови:

— Ричард, сегодня день идиотских вопросов? Тебе-то какое до этого дело?

— Как сказать… Интересно, сначала вы его уволили со скандалом. Из-за меня, между прочим. А теперь взяли обратно…

— И что?

— Ничего, сэр, просто я считаю, что у вас очень доброе сердце. Думаю, вы поняли, что поступили несправедливо с Дэвидом, уволив его, поэтому снова предложили ему работу, признав тем самым свою вину… И это дорогого стоит, мистер Кэмпбелл! Раньше я никогда бы не поверил, что вы на такое способны…

— Иди отсюда, — буркнул мой тесть, закрываясь от меня газетой. — Из-за тебя я чувствую себя архангелом Гавриилом. Скоро совсем размякну.

Улыбнувшись, я вышел из-за стола.

Мой тесть и инспектор Хьюз оказались правы: Центральный уголовный суд Лондона приговорил Джейсона Миллера к пожизненному лишению свободы. Меня для дачи показаний не вызывали, и что-то мне подсказало, что мистер Кэмпбелл приложил к этому руку, не желая, по всей вероятности, чтобы я увидел того, кто лишил жизни моего друга. Сейчас я понимаю, насколько мудр был мой тесть. Если бы я увидел этого Миллера, он навсегда остался бы в моей памяти, и остаток жизни я бы постоянно вспоминал каждую черточку его лица. А теперь он для меня некий абстрактный образ, просто словосочетание: Джейсон Миллер. Кэмпбелл избавил мое сердце от лишних терзаний, а мозг — от злобы и разрушающей ненависти.

В день оглашения приговора, 26 ноября, как только я узнал об этом свершившемся акте правосудия, сразу поехал на кладбище к Тиму.

— Вот и все, дружище, — сказал я ему. — Твой убийца пойман и наказан. Надеюсь, ты это видишь оттуда, сверху. Как там тебе, Тим? Уверен, спокойнее, чем здесь. Я очень по тебе скучаю. И прости, что я продал наш магазинчик: слишком пусто в нем стало без тебя. Но не переживай: мы теперь открылись в новом здании, замечательное место, дела идут хорошо… А Брэнда в клинике. Молю Бога, чтобы она поправилась. Если и она решит меня покинуть, не знаю, как я это переживу, Тим. А еще я подружился с тестем. Никакой он не пожиратель людей, мы с тобой ошибались. Он очень добрый, очень заботливый человек, он столько всего для меня сделал!.. Господи, как же мне трудно без тебя, друг…

В тот день я впервые, несмотря на еще не зажившие душевные раны, уходил с кладбища достаточно умиротворенным: убийца Тима получил по заслугам. Обернувшись, я посмотрел на каменную плиту могилы друга. «Блаженны чистые сердцем, ибо Бога узрят они…». Я всегда буду помнить тебя, Тим!..

В следующие же выходные я улетел в Женеву. Зарегистрировавшись в резиденции клиники, я бросил вещи в номере и помчался в палату Брэнды. С бьющимся от волнения сердцем, постучал в двери.

— Войдите! — раздался любимый голос.

— Сюрприз! — радостно воскликнул я, появляясь на пороге. Брэнда полулежала на диване с книгой в руке. Услышав мой голос, она попыталась приподняться, и книга выпала у нее из рук:

— Дик… Господи, как я рада!

Но я видел, как тяжело ей дается любое движение, поэтому, пытаясь скрыть панический ужас, охвативший меня от ее внешнего вида, присел рядом, покрывая ее лицо поцелуями:

— Не вставай, милая! Как же я соскучился…

Одновременно я старался незаметно рассмотреть ее. Мне очень не понравилось, как выглядит моя любимая: она еще больше осунулась, кожа ее была белее бумаги, на сильно похудевшем лице резко выделялись скулы. На голове у Брэнды почему-то был шелковый платок, завязанный сзади.

— Как ты, котенок?

— Тело ломит, — пожаловалась Брэнда, — доктор говорит, суставы, наверное, после химии, а еще вот… — она показала на платок, и глаза ее наполнились слезами. — Я осталась почти без волос, Дик! Она лезут и лезут, лезут и лезут!

И она разрыдалась. Я крепко прижал к себе ее худенькое тело:

— Брэн, родная, не переживай так! Ты все равно у меня самая-самая красивая, честное слово! И платок тебе очень идет.

— Не ври мне, Дик, не надо…

— И не собирался я тебе врать, — уверенно сказал я, вытирая ей слезы. — Ты очень красивая, всегда была такой и будешь! Лучше расскажи, как тут тебя лечат?

— По-разному, — вздохнула Брэнда. — В основном капельницы, уколы, переливания крови. Еще принимаю кучу таблеток.

— Что говорит Стивенс? Я просто его еще не видел: сразу пошел к тебе.

— А он уехал на выходные. Да и что он может сказать? Свое обычное: еще рано что-то прогнозировать, мы делаем все возможное.

— А как ты себя чувствуешь?

— Честно говоря, не очень, Дик. Слабость все время, суставы болят, аппетита совсем нет… Ну ладно, рассказывай теперь ты, что там у вас новенького?

Деланно веселым голосом, еще не придя в себя от увиденного и услышанного, я рассказал ей, как мы переехали на новое место, передал приветы и пожелания скорейшего выздоровления от всех сотрудников, в красках описал наш магазин, какие цветы мы сейчас продаем, а потом поведал ей о том, что убийцу Тима поймали.

— Милый, ты привез мне одни хорошие новости, спасибо! — глаза у Брэнды заблестели, и она заметно приободрилась. — А как там твои оранжереи? Что цветет сейчас?

— В основном розы и бальзамины, — ответил я. — Но ты не представляешь, как стали капризничать розы! Они совершенно не выносят сухого воздуха и высоких температур, мистер Крайтон уже измучился с ними: чуть что не так, они моментально осыпаются. Не знаю, что с ним случилось в этом году… Ну а в конце октября мы высадили гиацинты и крокусы, так что к Рождеству Дэн соорудит для тебя какой-нибудь букет из живых гиацинтов. Представляешь, как это здорово: кусочек весны зимой… А крокусы сама увидишь, они взойдут в начале апреля.

— Увижу ли…

— Брэнда!

— Все-все, молчу… А как у тебя с папой?

— Замечательно, — ответил я, нисколько не покривив душой. — Он удивительный человек! Никогда бы не подумал.

— А я тебе говорила: он просто хочет, чтобы я была счастлива, а счастлива я могу быть только с тобой. Когда он в этом убедился, все сразу встало на свои места, и он искренне привязан к тебе, Дик, поверь.

— Верю, верю… Кстати, чуть не забыл: твой отец снова принял на работу Дэвида, представляешь?

— Здорово! — воскликнула Брэнда. — Какой папа молодец! Обязательно передай от меня Дэвиду огромный привет.

— Передам, — кивнул я. — Ну, какие у нас планы на вечер? Погуляем?

— Погуляем, — согласилась Брэнда, обвивая мою шею руками. — У меня сегодня уже процедур не будет.

— Тогда давай погуляем попозже, — сказал я, целуя ее в шею, — иди сюда…

Вечером мы прошлись по территории клиники, а потом я привел Брэнду в их ресторан. Там было полно посетителей: видимо, навестить родных на выходные приехало много родственников. Я заметил, что у большинства женщин на головах были такие же платки, как у Брэнды, и сердце мое сжалось: неужели так много людей страдает от этой болезни?! Брэнда перехватила мой взгляд и сказала:

— Видишь, да? Но я, по крайней мере, не чувствую себя тут белой вороной.

— Все равно это страшно, милая, я имею в виду, сколько людей болеет…

— Давай не будем о болезни, хорошо? Лучше расскажи мне, как отметим Рождество? Ты думал об этом?

— А тебя могут отпустить домой?

— Нет, милый, я уже узнавала: лечение нельзя прерывать, поэтому все пациенты остаются в клинике. Но доктор сказал, что к нам могут приехать все, кто пожелает. Они, оказывается, устраивают специальную вечеринку в честь Рождества для больных и их близких, представляешь?

— Чудесно! Тогда о чем речь? Мы с твоим отцом обязательно приедем. Это ведь наше первое семейное Рождество!

Ночевать я тайком остался у Брэнды в палате, хотя это и противоречило правилам клиники. Мы почти не спали: говорили, любили друг друга, снова говорили… Под утро Брэнда задремала, положив голову мне на плечо. Я лежал, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не разбудить ее. Брэнда, моя Брэнда! Маленький, худенький, такой родной комочек, сонно дышащий мне в шею. Пусть хоть совсем без волос останется, лишь бы жила! Лишь бы всегда лежала вот так, уткнувшись мне в плечо, чтобы я мог ощущать кожей ее дыхание, чтобы мог целовать ее губы, руки; лишь бы ее изумительные глаза продолжали светиться любовью, когда она смотрит на меня… Неужели я так много прошу у тебя, Господи?

Следующим днем я вернулся в Лондон. Рабочие будни полностью поглотили все мое время — и к лучшему: по крайней мере, мне легче было думать об осыпающихся в оранжереях розах, чем о платке на голове Брэнды.

Как-то вечером, за неделю до Рождества, мы с тестем сидели в гостиной на Грин-стрит, наслаждаясь покоем и тишиной: я только вернулся из Моссбриджа, а он прилетел из Вены. Мы молчали, слушая, как трещит огонь в камине, предаваясь каждый своим мыслям.

— Слушай-ка, Ричард, — Кэмпбелл до того неожиданно нарушил тишину, что я даже вздрогнул. — Пришло время нам поговорить серьезно.

— А до этого мы всегда шутили? — я попробовал поддразнить его.

Кэмпбелл сурово поглядел на меня:

— Не балагурь! Сиди и слушай, что скажу. Я уже в том возрасте, когда следует подумать о будущем: что станет с моим делом, когда я умру? Не перебивай! — рявкнул он, почувствовав мое намерение вставить слово. — Ты же не собираешься уверять меня, что этого не случится? Так вот. Мне нужен наследник, преемник, которому я смогу доверить «Кэмпбелл Корпорейшн». Внуков у меня, как я понял, не будет; детей, кроме Брэнды, у меня тоже нет. Остаешься только ты, мой зять.

— Сэр, я, конечно, очень польщен, но сколько раз вам говорить: мне не нужны ваши деньги! Я не для этого женился на Брэнде…

— До чего ж ты упрямый! Заладил: нужны, не нужны… — проворчал мой тесть. — А вот мне нужно, чтобы мое состояние было в надежных руках, понял? Тебя тут не спрашивают, умник!

— Тогда зачем со мной вообще разговаривать? — я позволил себе обидеться. — Поступайте так, как считаете нужным — и дело с концом!

— Именно это я и намерен сделать, — отрезал мой тесть. — Ставлю тебя в известность, что завтра же переделаю свое завещание на тебя.

— А как же Брэнда?

— Брэнда… — он встал и прошелся по комнате. — Ричард, я каждый день говорю со Стивенсом. Не знаю, что он рассказывает тебе, но мне он врать боится. Поэтому я особых надежд уже не питаю: все очень и очень плохо.

— В смысле? — я замер в кресле. — Я чего-то не знаю?

Кэмпбелл сел рядом.

— Правда в том, что никакая терапия ей особо не помогает, вот и все. Стивенс перепробовал многое, и у меня к нему претензий нет.

— И что это значит, сэр?

— Это значит, что летальный исход возможен в любой момент.

— И вы так спокойно говорите об этом?!

— А что ты прикажешь мне делать? Биться в истерике? Ну уж нет, уволь! Этим я займусь потом, когда… А пока я не имею права показывать моей девочке, что правда настолько жестока, понял? И тебе не позволю. Только попробуй хотя бы намекнуть ей… Вот-вот! Об этом я и говорю! — вскричал он, тыча в меня пальцем. — Вот только посмей посмотреть на нее такими же коровьими глазами, как сейчас!

Я отвернулся. Встал и подошел к окну. Безрадостный зимний пейзаж, серое небо, голые ветви деревьев…

— Сынок… — раздался за моей спиной негромкий голос Кэмпбелла.

Я остолбенел: впервые он так обратился ко мне. Обернувшись, увидел, что мой тесть стоит рядом. С полминуты стояли мы, молча глядя друг на друга, без слов понимая, что творится внутри каждого из нас. А потом его губы дрогнули, и произошло невозможное: Адам Кэмпбелл бросился мне в объятия.

— Сынок, спасибо тебе за все… — он крепко обнял меня и вытер глаза. — Об одном прошу: не оставляй меня, ладно? Особенно потом, когда…

— Что вы, мистер Кэмпбелл, — я был до глубины души тронут его искренностью. — Как я могу вас бросить… Я уже говорил, что не помню свою семью, но вы стали для меня отцом, правда.

— Я к тебе тоже очень привязался, Ричард, — тесть шмыгнул носом и расправил плечи. — Да, я точно старею! Надо ж так расслабиться, а? А всё ты со своим взглядом… Довел меня. Давай-ка выпьем!

Я улыбнулся и налил нам виски:

— За что пьем, сэр?

— За нашу семью, — сказал он, понимая стакан. — До дна!

В канун Рождества мы прилетели к Брэнде.

После того памятного вечера у камина мы ни разу не заговаривали о том, что в любой момент можем потерять ее. Мы дали друг другу молчаливое слово, что будем веселы, бодры и устроим Брэнде прекрасный праздник.

В отличие от Лондона, в Женеве лежал снег, много снега. Клиника «Женолье» утопала в белых сугробах, только прогулочные дорожки были аккуратно расчищены.

— Привет, милый! Привет, папочка! — Брэнда выбежала нам навстречу. — Я видела вас из окна. Как долетели?

— Привет, малышка, — сказал Кэмпбелл, целуя ее. — Долетели нормально, как ты?

— Хорошо, — Брэнда спрятала лицо у меня на груди, — соскучилась очень…

— Я люблю тебя, — шепнул я ей на ушко.

— А я тебя больше, — тихо ответила она.

Мы распаковали вещи в резиденции клиники, зашли к Стивенсу, а потом поднялись в палату Брэнды.

— Правда, здесь красиво? — Брэнда кивнула за окно, где падал снег. — Настоящая зимняя сказка!

— Да уж, не то, что в Лондоне: совсем нет снега, — ответил Кэмпбелл и посмотрел на часы. — Пора переодеваться к обеду, я пошел в номер.

— Я догоню вас! — крикнул я ему вслед. Потом обнял жену:

— Это наше первое Рождество вместе, милая, будем веселиться?

— Будем! — смеясь, сказала Брэнда. — Кстати, как там твои розы? Осыпаются?

— Осыпаются, — вздохнул я, — ну и Бог с ними! Пойду и я переоденусь. Встретимся у ресторана через полчасика, идет?

— Идет, — кивнула мне Брэнда. Я поцеловал ее и пошел в свой номер.

Через полчаса мы с Кэмпбеллом, приодетые в парадные смокинги, сидели в мягких креслах, в холле, ожидая нашу красавицу. Она появилась с опозданием, как и положено всем хорошеньким девушкам, и на то были причины: выглядела Брэнда прелестно, хоть ее голову по-прежнему обматывал шелковый платок, на этот раз насыщенного алого цвета, в тон ее вечернему платью, которое свободно ниспадало до пола, скрывая ее худенькую фигурку; лишь спину открывал небольшой вырез.

— Прекрасно выглядишь, малыш! — весело воскликнул мой тесть. — Так держать!

— Спасибо, папочка, — улыбнулась Брэнда, беря нас с ним под руки, — вперед? Будем праздновать?

— Еще как будем! — твердо сказал я, и мы вошли в ресторан.

Это был волшебный, необычный вечер. Раньше я не особо любил встречать Рождество, но банкет в ресторане клиники «Женолье» мне запомнился надолго. Было удивительно наблюдать за тем, как смертельно больные люди, одетые в нарядные платья, от души веселились в окружении своих близких, и каждый в этом зале старался делать вид, что все в порядке, что мы все просто тут собрались отметить праздник. Это было трогательно до слез и очень грустно, но я изо всех сил пытался не показывать своих эмоций.

За окнами весь вечер валил снег — огромными пушистыми хлопьями, — а на столах у каждого горели свечи; мы много танцевали, пили шампанское, даже смеялись. Посреди зала стояла украшенная рождественская елка, под которой все складывали подарки. Мы с тестем тоже незаметно положили туда пару ярких коробочек для Брэнды. Уж не знаю, что приготовил ей отец, но я лично купил жене маленький золотой кулон, куда ювелир вставил по моей просьбе нашу свадебную фотографию в миниатюре. Думаю, Брэнде понравится мой подарок. Открывать их решено было в первое рождественское утро.

В полночь мы пропели рождественские гимны и подняли бокалы с шампанским:

— С Рождеством! — звучало отовсюду: незнакомые ранее люди тепло поздравляли друг друга, обнимались и желали друг другу одного — скорейшего выздоровления.

— С Рождеством, родная, — тихо сказал я Брэнде.

— С Рождеством! — улыбнулась она. — Милый, давай уйдем отсюда?

— А твой отец не обидится?

— Не обидится, — громко сказал Кэмпбелл, который оказался поблизости и все слышал, — идите уже! С Рождеством вас, дети!

— Спасибо, сэр, — ответил ему я, — и вас с Рождеством! Увидимся утром.

Мы сбежали с праздника и заперлись в палате Брэнды. У меня ёкнуло сердце, когда она сняла платье, и я увидел, как сильно исхудала моя любимая: проклятая болезнь высушила ее, оставив лишь скелет, обтянутый бледной кожей, выпирающие ребра, тонкие руки. Я понял, почему Брэнда перестала носить украшения: кольца просто соскальзывали с ее пальцев.

— Что, я уже не такая, как раньше, да, Дик? — она перехватила мой взгляд.

Мне захотелось закричать или разбить что-нибудь, но вместо этого я заставил себя улыбнуться:

— Эй, Брэн! Ты по-прежнему самая красивая девушка на свете, помни об этом!

Потом мы долго лежали, обнявшись, и смотрели, как за окном кружатся снежинки.

— Жалко, что все так заканчивается, — тихо сказала Брэнда.

— Еще ничего не заканчивается, — возразил я, — чего это ты вдруг?

— Просто мне страшно, родной. И обидно: ведь мы могли быть такими счастливыми.

— А мы и есть самые счастливые! Мы вместе, разве не так?

— Не утешай меня, Дик, мы оба знаем, что конец уже близок.

— Перестань, — разозлился я. — Не смей говорить мне о каком-то конце! Все будет хорошо, слышишь?

— А что будет? Что мы можем успеть? Родить ребенка? Вместе состариться? Дождаться внуков? — она заплакала.

У меня к горлу опять подступил тот ненавистный ком, который преследовал мне после гибели Тима.

— Брэнда, не плачь, — я поцеловал ее мокрое лицо. — Не надо думать об этом! Давай жить сегодняшним днем.

— Пообещай мне кое-что…

— Все, что хочешь!

— Женись на ком-нибудь, когда я умру, роди детей и постарайся быть счастливым.

Я резко сел на кровати и посмотрел на нее.

— Ты в своем уме, милая?! Мне никто, кроме тебя, не нужен, поняла?

— Не сердись, Дик, — Брэнда ласково коснулась моего лица. — Я просто очень люблю тебя. Не хочу, чтобы ты страдал.

— Тогда не говори мне таких глупостей, а то я не посмотрю, что тебе нездоровится, и отшлепаю тебя ремнем!

— Не надо ремнем, — Брэнда не смогла не улыбнуться. — Меня даже в детстве не наказывали!

— Оно и видно, — проворчал я, — завтра же все выскажу твоему отцу!

— Давай спать, милый, что-то я устала…

Она уснула у меня на руке, и я еще долго прислушивался в темноте к ее хриплому дыханию.

В то рождественское утро я проснулся от давящей тишины. Первые секунды я не мог сообразить, в чем дело, а потом понял, что не слышу, как дышит Брэнда. Помню, как заколотилось мое сердце, когда я взглянул на нее и к своему ужасу увидел, что ее подушка вся испачкана кровью; засохшие струйки крови были у Брэнды и под носом, и в уголках рта.

— Брэнда! — я в панике тряс ее за плечи. — Брэнда!

Наклонился вплотную, уловил слабое дыхание, пульс еле прощупывался. Кубарем скатился я с кровати, на ходу накидывая на себя что-то, высунулся в коридор, позвал на помощь. Через секунду палата наполнилась людьми в белых халатах. Едва бросив взгляд на Брэнду, доктор Стивенс приказал немедленно везти ее в реанимацию.

— Доктор… — лепетал я, преследуя его по пятам. — Что с ней, доктор?! Это же не то, о чем я думаю, правда?

— Возьмите себя в руки, Ричард, — сухо сказал мне Стивенс. — Идите к себе в номер, не мешайте мне!

Было еще раннее утро, когда я постучался в номер тестя. Он уже не спал. Увидев мое лицо, Кэмпбелл сразу все понял, подошел поближе, схватил меня за плечи:

— Она умерла? Отвечай немедленно!

— Нет, сэр, просто ей стало хуже, она в реанимации.

В реанимацию нас не пустили, хотя Кэмпбелл рвал и метал, угрожая всем, даже проходившим мимо нас санитарам. Это были жуткие минуты, когда мы вдвоем, мучаясь от неизвестности, были вынуждены просто сидеть и ждать у реанимационного отделения. Где-то через час к нам вышел Стивенс. Лицо его не предвещало ничего обнадеживающего.

— Она жива, — это было первое, что он сказал, увидев наши белые лица. — Мы сделали переливание. Но все гораздо хуже, чем могло быть. Крепитесь: она вряд ли переживет этот день. Если переживет, это будет чудом.

Кэмпбелл бросился к нему и схватил его за грудки:

— Сделайте же что-нибудь, черт бы вас побрал! Идите обратно и спасите мою дочь!

— Мистер Кэмпбелл! При всем уважении… Я ничего уже не могу сделать, понимаете? К сожалению, ничего!

— Почему нас к ней не пускают? — спросил я.

— Пустят, я сейчас распоряжусь. Все равно она теперь будет лежать здесь…

Мне вновь захотелось закричать, когда я наконец-то увидел Брэнду: в памяти всплыли воспоминания о той, другой реанимации, где не так давно умирал Тим. Я люто возненавидел все реанимации мира. Брэнда лежала на белоснежных простынях, практически не отличаясь от них цветом кожи. И опять повсюду капельницы, какие-то трубки, пикающие приборы…

Я заскрежетал зубами от ярости. По лицу тестя было очевидно, что он испытывает то же самое.

— Брэнда… — тихо позвал ее Кэмпбелл.

Она открыла глаза.

— Привет… — ее едва было слышно.

— Ну и напугала же ты нас, — тесть старался говорить бодро, но его выдавали дрожащие руки.

— Пап, не надо… — было видно, что ей тяжело говорить.

— Молчи, родная, не говори ничего, — сказал я, взяв ее за руку, — мы рядом.

— Не отпускай меня, — прошептала Брэнда.

У меня закололо в груди.

— Ни за что не отпущу, — пообещал я, — вот моя рука, сожми, если хочешь!

Она попыталась, но сил не хватило. В палату вошел незнакомый врач.

— Здравствуйте, — сказал он, — я сегодня дежурю, меня зовут доктор Кэррол. Вам нельзя так долго здесь находиться, возвращайтесь к себе, а я буду держать вас в курсе.

— Черта с два, — вежливо ответил ему я, — и с места не сдвинусь, ясно?

— Мистер Дин… — мягко начал он, но его перебил Кэмпбелл:

— Мой зять останется тут, это не обсуждается, — потом повернулся ко мне. — Сынок, я прикажу поставить здесь кровать для тебя, будь с ней постоянно.

— Спасибо, сэр, — от души поблагодарил его я.

— Пройдемте, — тоном, не терпящим возражений, повелел Кэмпбелл доктору Кэрролу, и они вышли.

— Твой папа молодчина, — сказал я Брэнде, — мы теперь будем с тобой вместе, правда, здорово?

— Правда… — воздух со свистом вырывался из ее легких. Я испугался.

— Брэн, ты лучше молчи. И вообще: попробуй поспать, ладно? Я посижу с тобой.

Она благодарно закрыла глаза. Я сидел рядом и держал ее за руку, чувствуя, как слабенько бьется ее пульс, но бьется же! Это вселяло в меня робкую надежду, что все еще обойдется, что все будет хорошо. И я загадал, что если буду сидеть вот так, не отпуская ее руки, если она переживет этот день, то все у нас получится, мы победим эту проклятую болезнь. «Только бы пережить этот день», — повторял я про себя заклинание. Ведь в Рождество всегда случаются чудеса, не правда ли? Только бы пережить этот день!

Я просидел с ней до вечера не отлучаясь ни на минуту, даже в туалет. Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я не чувствовал ни голода, ни жажды, ни каких-либо еще потребностей: только бы держать ее руку в своей и ощущать биение ее сердца под своими пальцами. Раз пять заходил Кэррол, потом Стивенс, и все они предлагали мне пойти отдохнуть. И всех я посылал к черту. Кроме медсестры, которая меняла Брэнде капельницы и что-то делала с ее приборами. Тесть сидел в коридоре, заглядывая каждый час. В глазах его застыла надежда. Я не мог видеть этих глаз. Но твердо знал, что пока я сижу тут и держу ее за руку, ничего с ней не случится.

В семь часов вечера Брэнда открыла глаза. Взгляд у нее был ясный, что порадовало меня.

— С добрым утром! — я старался говорить весело.

— Который час? — спросила она негромко, но слова по-прежнему давались ей с трудом.

— Семь, — ответил я, гладя ее руку, — поспи еще.

— Поговори со мной, — попросила Брэнда.

И я говорил. Рассказывал ей истории из нашего с Тимом детства, о школе, об учителях, припоминал смешные случаи из жизни, шутил, даже вспомнил пару дурацких анекдотов, услышанных мною от садовников в Моссбридже. И Брэнда смеялась, с трудом, но смеялась, не выпуская моей руки. Это было страшно, дико, нелепо. За окном все валил пушистый белый снег, где-то счастливые люди продолжали радоваться наступившему Рождеству, а передо мной в реанимационной палате, вся утыканная трубками, лежала Брэнда, смеялась над моими историями, зная, что уже не встанет с этой кровати, не выйдет из этого отделения, не покинет эту клинику. И я, сидя рядом, знал, что это наше последнее с ней Рождество, что зря я обещал ей отмечать все наши дни рождения вместе, что не будет этого, никогда не будет. Мы не поедем больше в Брайтон, в наш домик, не сходим вместе на пляж, я не повезу ее в Моссбридж, она не увидит, как в моих оранжереях осыпаются розы, не увидит, как весной зацветают крокусы, не порадуется новому магазину на Парк-Лейн. Все это проносилось в моей голове, готовой разорваться от боли, а вслух я продолжал нести всякую чушь, сочиняя на ходу разные веселые истории, пытаясь проглотить все тот же опротивевший мне комок в горле и твердя себе, что мне нельзя, нельзя плакать при ней, ни за что нельзя! Мускулы на лице у меня одеревенели от искусственной улыбки, но я говорил и говорил, по-прежнему держа ее за руку. Главное — не отпускать ее, главное — говорить с ней, тогда все будет хорошо, и этот день мы переживем.

Стемнело. Я не мог встать, чтобы включить в палате свет: для этого пришлось бы выпустить ее руку. Поэтому продолжал сидеть рядом и говорить с ней практически в темноте. На кровать Брэнды падал свет от уличного фонаря, и этого нам было достаточно.

В десять зашел Стивенс, попытался включить свет, но я выгнал его. Видимо, он передал Кэмпбеллу, что я не в себе, потому что тесть перестал к нам заглядывать. Милый, добрый мистер Кэмпбелл! Он уступил мне последние часы, проведенные с Брэндой, и это был самый ценный его подарок.

А я говорил и говорил, хотя голоса почти уже не было и горло дико болело. Но я и не думал сдаваться. Поэтому начал петь, я пел все подряд: от колыбельных до патриотических песен. Только Брэнда уже не смеялась, я слышал лишь ее прерывистое, свистящее дыхание, но слышал же! Значит, все в порядке, значит, я все делаю верно, значит, мы переживем этот день — назло этой проклятой лейкемии, назло доктору Стивенсу!

В свете уличного фонаря я видел, что Брэнда лежит с широко открытыми глазами и даже пытается улыбаться, а большего мне и не надо было.

— Йо-хо-хо! И бутылка рома! — хрипло орал я пиратскую песню. — Эй, Брэн! Ты любишь истории про пиратов? Я расскажу тебе!

Она не отвечала.

— Ничего, ты лежи, Брэн, не разговаривай! Набирайся сил: впереди у нас еще Новый год, мы должны его встретить, да?

Мне показалось, что она едва заметно кивнула.

— Умница! — радостно заорал я. — Так держать, Брэн! Кстати, чуть не забыл: я ведь еще не вручил тебе рождественский подарок! Брэн, но сейчас я никак не могу за ним сбегать: он лежит под елкой, внизу. Хочешь, скажу, что это? Это очень миленький кулон, а внутри — ты и я, правда, здорово, Брэн? Тебе очень понравится, я знаю!

Она не отвечала мне. Я сжал ее руку, лихорадочно ища пульс. Пульса не было. Я никак не мог нащупать его. Мелькнула глупая мысль, что не могу его найти, потому что в палате темно.

— Сейчас, Брэн! Закрой-ка глаза, а то будет неприятно: я включаю лампу.

Метнулся к выключателю, выпустив на мгновение ее руку. Вспыхнул яркий свет, я зажмурился. Бросился обратно, к кровати. Взял ее за руку, не решаясь взглянуть ей в лицо.

— Я люблю тебя, Брэн… — сказал я каркающим голосом. И впервые не услышал в ответ наше привычное: «А я тебя больше…» Поднял голову, посмотрел на нее. Увидел любимое лицо, умиротворенное, с закрытыми глазами, шелковый платок на голове.

— Брэн… — позвал я. Она не отвечала. Пульса по-прежнему не было. И я вдруг ясно осознал, что его не будет. Хватит сжимать ее тонкую ручку, ей, наверное, больно. Я встал, отодрал все капельницы, вырвал все трубки, взял ее безжизненное худенькое тело на руки, укрыл одеялом и вместе с ней сел на кровать. Открылась дверь палаты, вошел Стивенс, за ним — Кэррол.

— Мистер Дин…

— Пошли вон, оба! — рявкнул я своим сорванным голосом, не выпуская Брэнду из рук.

— Ричард, позвольте мне… — это Стивенс подошел поближе.

— Только троньте ее! Клянусь Богом, доктор, я вас ударю!

— Он не в себе, — негромко сказал Кэррол. — Я вызову санитаров…

— Попробуйте, — усмехнулся я, — увидите, что тогда будет!

— Сынок… — это Кэмпбелл.

— Сэр, уйдите, ладно? Дайте мне еще немного времени, пожалуйста!

— Сынок, посмотри на меня!

Я поднял голову и сквозь пелену увидел лицо тестя. Белое как стена.

— Что вам всем от нас надо? — зарычал я, крепко прижимая к себе Брэнду.

— Сынок… Ричард… — мой тесть плакал. — Она умерла, сынок! Неужели ты не видишь? Все кончено…

— Ничего подобного, — возразил ему я. — Вы все ошибаетесь. Надо лишь пережить этот проклятый день.

Кэмпбелл зарыдал во весь голос. Это удивило меня, и я расслабился, так как вдруг ощутил резкую боль в области левого плеча и понял, но поздно, что ко мне подкрался Стивенс со шприцем в руке. «Что это он вколол?» — успел подумать я, и свет погас.

Я очнулся в номере резиденции. Было тихо. За окном ярко светило солнце. Я медленно встал с кровати. Оделся. Вышел в коридор. В голове было пусто. Ни одной мысли. Как-то странно даже. Я спустился вниз, в ресторан, к рождественской елке. Горы цветных коробок уже не было: видимо, вчера утром все друг друга поздравили. Только две яркие коробочки одиноко лежали рядом: моя и Кэмпбелла. Я сел на пол, зубами разорвал упаковку своего подарка. На ладонь мне выпал золотой кулон. Я открыл его. Прямо на меня смотрели смеющиеся глаза Брэнды. Я долго изучал нашу фотографию, смотрел на радостные лица, не узнавая своего. Провел пальцем по личику Брэнды, поцеловал его. Потом прижал кулон к груди, закрыл глаза и замер так, сидя под елкой.

Я слышал краем уха, как рядом ходили официанты, какие-то люди предлагали мне помощь, спрашивали, что случилось? Не открывая глаз, я качал головой в знак того, чтобы меня оставили в покое.

— Счастливого Рождества, сэр! — осторожно сказал мне кто-то.

— У меня умерла жена, — ответил я, не открывая глаз.

— Сочувствую вашему горю, — произнес невидимый голос.

— Понимаете, она умерла этой ночью, только что, и я не успел подарить ей подарок…

— Может, вам лучше встать, сэр? Могу я чем-либо помочь?

Я открыл глаза. Увидел полное сочувствия лицо незнакомой пожилой леди.

— Нет, благодарю вас. Я справлюсь.

Встал на ноги, поднял вторую подарочную коробку и, сжимая в руке кулон, пошел разыскивать тестя. Я шел и смотрел в окна, за которыми вновь падал снег, красиво кружась белыми хлопьями. Шел и думал о том, что Брэнда, видимо, не захотела, чтобы Новый год, который наступит вот уже через несколько дней, начинался бы для меня с ее похорон. Поэтому и ушла этой ночью. Ай да Брэнда! Просто молодчина: взяла и осталась здесь, в 1984-м, вместе с Тимом…

Перед реанимационным отделением, в просторном светлом холле я увидел своего тестя. Он сидел на мягком диване, безучастно глядя прямо перед собой. Сгорбленный, постаревший. Я молча подошел к нему и лег рядом, положив голову ему на колени. Почувствовал, как он по-отечески стал гладить меня по волосам, и вот тут внутри у меня что-то сломалось. Так мы и сидели. Долго-долго. Он плакал, я тоже. И никто не мешал нам.

— КОНЕЦ РУКОПИСИ РИЧАРДА ДИНА —

В 1987 году на Европейском конкурсе профессионалов и цветоводов-любителей, проходящем в Цветочном парке, расположенном в Париже, в Венсенском лесу, новый сорт чайной розы, выращенный в оранжереях Ричарда Мэттью Дина, занял первое место. Это был необычный цветок, поражающий своей изысканной, но вместе с тем какой-то трагичной красотой: бархатные лепестки темно-бордового, почти черного, цвета, длинная ножка, мягкие шипы. Ричард Дин дал ему имя в память о своем погибшем друге: «Тим Райан Грант». После ошеломительного успеха на конкурсе заказы на «Тима Райана Гранта» посыпались Ричарду Дину со всей Европы. В 1988 году он заработал свой первый миллион, сдержав данное им и его другом много лет назад слово стать королями цветочного бизнеса.

Ричард Дин больше не женился, детей у него тоже не было. Он по-прежнему жил вместе со своим тестем в особняке на Грин-стрит. Одновременно занимаясь цветочным бизнесом, он также входил в совет директоров «Кэмпбелл Корпорейшн» и был незаменимым помощником, правой рукой Адама Кэмпбелла.

В 1990 году Ричард Дин и Адам Кэмпбелл создали благотворительный Фонд помощи больным лейкемией имени Брэнды Элизабет Кэмпбелл-Дин, который и по сей день помогает тысячам больных людей по всему миру.

На пятьдесят девятом году жизни, в 1992-м, Адам Александр Кэмпбелл скончался от обширного инфаркта, и его зять, согласно завещанию, оформленному еще в далеком 1984 году, унаследовал все его огромное состояние. После смерти тестя Ричард Дин продолжил все его начинания, возглавив совет директоров и став держателем контрольного пакета акций «Кэмпбелл Корпорейшн», не забывая, однако, и о своих оранжереях.

Ричард Мэттью Дин трагически погиб 14 марта 1998 года в авиакатастрофе над Атлантическим океаном, возвращаясь из Соединенных Штатов Америки в Великобританию. На месте катастрофы были обнаружены фрагменты самолета «Кэмпбелл Корпорейшн», однако тела Ричарда Дина и его пилота так и не были найдены. Все состояние Кэмпбеллов Ричард Дин завещал созданному им и его тестем благотворительному фонду.

После похорон друга Дэн Нортон, которому Ричард Дин оставил свои оранжереи и весь цветочный бизнес в целом, разбирая бумаги в рабочем кабинете «Цветочного рая» на Парк-Лейн, случайно обнаружил старую тетрадку с пожелтевшими страницами, всю исписанную почерком Дина. Прочитав написанное, Дэн Нортон принял решение немедленно опубликовать это, разумеется, от имени своего покойного товарища. Лишь название он рискнул придумать сам — только потому, что названия у рукописи попросту не было.