Предрассудки обычно правят людьми при отсутствии достоверных знаний.

Айзек Азимов. «Академия и Земля» [5]

Море — это всё! Оно покрывает собою семь десятых земного шара. Дыхание его чисто, животворно. В его безбрежной пустыне человек не чувствует себя одиноким, ибо вокруг себя он ощущает биение жизни.

Жюль Верн. «20000 лье под водой» [6]

 

Выдержки из

ДНЕВНИКА ПРЕЗИДЕНТА ЭЛАЙДЖИ УЭЙДА

, первого президента Тринадцатого ковчега

( глубина Милуоки, желоб Пуэрто–Рико [7] )

[1 год п. к.] …по–прежнему нет связи с поверхностью, хотя мы тут, в темных глубинах океана, процветаем вопреки всем ожиданиям. Первым же делом мои товарищи–колонисты провели выборы. На этот раз обошлось без гонки и речей. Я даже не выставил свою кандидатуру, но собратья — основатели Тринадцатого ковчега избрали меня первым президентом. Это большая честь, которая одновременно возвышает и смиряет. Чувствую, что груз выживания колонии целиком на моих слабых плечах…

[4 год п. к.] …несмотря на непрекращающиеся попытки связаться с другими ковчегами: мы посылали радиосигналы, электронные сообщения и даже запустили беспилотный зонд — усилия успехом не увенчались, ответом была тишина. С зондом контакт был утрачен, едва он покинул желоб. Скорее всего, устройство погибло в аду, что бушует над морем, за пределами нашего подводного убежища. Выходит, мы сами по себе…

[7 год п. к.] …с прискорбием сообщаю, что один из наших колонистов, Клайд Донован, сошел с ума (многие из нас страдают от вынужденной изоляции). Он угнал субмарину, чтобы подняться на поверхность. Последнее, что мы услышали от него по радио, — это крик. Вопли Клайда, дикие, звериные, усиленные аппаратурой, потом еще долго преследовали меня в кошмарах. Уцелело ли что–то наверху? Сие — тайна, ответ на которую знает лишь Бог…

[15 год п. к.]  …каждый день я вижу, что способно выдержать человечество, стойкость людей, изобретательность, готовность приспосабливаться к чрезвычайным обстоятельствам. Наши граждане работают не покладая рук, чтобы обеспечить колонию едой, водой и энергией, чтобы мы выжили. Но в то же время каждый день я вспоминаю, что мы сами себя обрекли. Вспоминаю о двух сторонах нашей натуры — созидательной и разрушительной. Какое начало в нас победит? Остается надеяться, что не последнее…

[23 год п. к.] …в колонии эпидемия. Наши ряды сократились вдвое. Бич унес и мою супругу Веду, с которой мы прожили в браке тридцать восемь лет. Слава богу, дочери живы, хоть и скорбят по матери. Проклятье, мы все скорбим! Похожая на оспу, болезнь начинается с лихорадки и сыпи, а заканчивается обширными внутренними кровотечениями. Врачи прежде с подобным не сталкивались. Говорят, мутация. Я ввел карантин, но вряд ли он поможет сдержать эпидемию. Тем временем у нас зародился новый религиозный культ — возможно, тому способствовали вирус или изоляция. А может, и то и другое. Сектанты облачаются в красные мантии и называют себя Церковью Морского Оракула…

[36 год п. к.] …порой мне снится прежний мир. Будто я снова ребенок и возвращаюсь на семейную ферму в Талсе. Эти образы из памяти не вытравить: высокая трава, такая яркая, что больно смотреть, кругом все дышит жизнью, рощи деревьев, стаи птиц, животные — хищные, травоядные, рои насекомых… Нежно дует в лицо весенний бриз. В ночном небе — в бескрайней черноте космоса — мириады звезд, ярких мерцающих точечек. Даже изнуряющая жара оклахомского лета не перестает мне сниться. Здесь внизу лета нет, у нас всегда темно и холодно. Всегда. Но вот я просыпаюсь, и вместе со сном исчезают воспоминания о поверхности…

[44 год п. к.] …сумеем ли мы продержаться тысячу лет? Осталось ли что–то еще на поверхности? Страшно задаваться таким вопросом, но… уцелела ли сама поверхность? А может, и ее поглотил Конец? Вдруг, кроме нас, никто не выжил? Вдруг мы — последний оплот человечества? Истину узнаем лишь через много лет. Я уже стар и немощен, пора завещать мир единственной выжившей дочери — и ее детям, и детям ее детей… Пусть они продержатся долгие годы в темноте океанского дна, дабы однажды вернуться на поверхность и заново населить сушу, возделать ее, пока земля вновь не зазеленеет и не оживет, как в моих снах.

 

Выдержки из

ЗАПИСЕЙ ПРАВИТЕЛЬСТВА ТРИНАДЦАТОГО КОВЧЕГА

. Преамбула к конституции Тринадцатого ковчега.

Подписано президентом Элайджей Уэйдом 1 мая 1 года п. к.

Мы, народ Тринадцатого ковчега, издаем и утверждаем эту конституцию с целью образовать более совершенный союз, установить правосудие, обеспечить внутреннее спокойствие и общую безопасность, способствовать общему благосостоянию и обеспечить благо свободы для нас самих и для нашего потомства.

ПОПРАВКА IX,

предложенная Конгрессом 21 июля 52 года п. к. и утвержденная 7 августа 52 года п. к.

Статья 1 конституции Тринадцатого ковчега должна быть поправлена следующим образом:

(1) Конгресс Тринадцатого ковчега подлежит роспуску.

(2) Все существующие законодательные полномочия должны быть переданы Синоду, состоящему из семи [7] человек, которых пожизненно назначает президент.

(3) Решение вступает в силу немедленно, дальнейшему обсуждению не подлежит.

(4) Это меры, призванные обеспечить защиту и безопасность колонии.

ПОПРАВКА XII,

предложенная Синодом 10 июня 53 года п. к.

Статья 2 конституции Тринадцатого ковчега должна быть поправлена следующим образом:

(1) Кабинет президента Тринадцатого ковчега подлежит роспуску.

(2) Все существующие исполнительные полномочия переходят к Синоду.

(3) Решение вступает в силу немедленно, дальнейшему обсуждению не подлежит.

(4) Если освобождается место в Синоде в случае отказа от должности кого–либо из членов или по какой–либо другой причине, члены Синода собственным решением и в соответствии с внутренними процедурами назначают преемника.

ПОПРАВКА XV,

предложенная Синодом 13 сентября 55 года п. к.

Статья 3 конституции Тринадцатого ковчега должна быть поправлена следующим образом:

(1) Все существующие судебные полномочия в Тринадцатом ковчеге переходят к Синоду, решение вступает в силу немедленно.

(2) Судебные полномочия Синода распространяются на все дела (по закону или по праву справедливости) о нарушениях настоящей конституции и законов Тринадцатого ковчега.

(3) Синод выносит обвинительный приговор по правилу большинства (определяется количеством четырех [4] голосов).

(4) Мера наказания также определяется Синодом по правилу большинства.

ПОПРАВКА XIX,

предложенная Синодом 30 декабря 55 года п. к.

Статья 5 конституции Тринадцатого ковчега должна быть поправлена следующим образом:

(1) Статьи, способные привести к расколу Церкви или государства, должны быть вычеркнуты из протокола. В особенности это касается отдела 8 статьи 5, где говорится, что «правительству запрещено устанавливать государственную религию и вмешиваться в свободу вероисповедания». Любой закон, основанный на этих статьях и отделах, отныне считается недействительным и упраздняется.

(2) Отныне Церковь Морского Оракула признается официально утвержденной религией правительства Тринадцатого ковчега.

(3) Кроме того, первосвященник Церкви Морского Оракула получает пожизненное членство в Синоде. Решение вступает в силу немедленно.

ПОПРАВКА XX,

предложенная Синодом 14 января 56 года п. к.

Статья 5 конституции Тринадцатого ковчега должна быть поправлена следующим образом:

(1) Гражданин, обвиненный в поклонении ложному идолу или ереси, подлежит казни через выброс в открытое море.

(2) Гражданам надлежит еженедельно посещать службу в Церкви Морского Оракула. День службы (с понедельника по субботу) назначается отдельно для разных граждан, в соответствии с номером их отсека.

(3) Всякий гражданин, уличенный в трех [3] пропусках без уважительной причины или в пяти [5] опозданиях, подлежит казни через выброс в открытое море.

ПОПРАВКА XXII,

предложенная Синодом 13 апреля 56 года п. к.

Конституция Тринадцатого ковчега должна быть поправлена следующим образом:

(1) Добавлена статья 10.

(2) Она гласит следующее: книги, документы, изображения и записи (как печатные, так и цифровые) из эпохи, предшествовавшей Концу, подлежат уничтожению.

(3) Кроме того, любое упоминание, устное или письменное, эпохи, предшествовавшей Концу, как и любая ересь, запрещается.

(4) Всякий гражданин, уличенный во владении вышеупомянутыми технологиями и/или материалами или в ереси, подлежит казни через выброс в открытое море.

 

Глава 1. ЕДИНОГЛАСИЕ

Глубоко на дне океана зажглись автоматические огни Тринадцатого ковчега, как зажигались изо дня в день, по расписанию, последнее тысячелетие. Естественный свет не проникал сквозь толщу воды, скрывавшую убежище людей. Если бы не машина «Анимус», производящая электричество и кислород, если бы не Акваферма и автоматическая система освещения, системы обогрева и опреснители — обитатели колонии давно погибли бы. Однако вопреки всему в полнейшей изоляции население Тринадцатого ковчега процветало, хоть и не росло — благодаря строгим мерам по контролю популяции.

Многое было забыто, потеряно давным–давно, ведь прошлое сперва становится воспоминанием, затем историей, легендой, а под конец и вовсе стирается из памяти людей. Намеренное разрушение способно ускорить этот процесс. Синод устроил Великую Чистку — уничтожил все записи и предметы из эпохи, предшествовавшей Концу. Та же судьба постигла и субмарины, на которых люди покинули Поверхность… Даже само это слово, «Поверхность», оказалось под запретом. Отныне его считали ересью, а грешников карали, выбрасывая в открытое море. Сам первосвященник Церкви Морского Оракула благословил эти строжайшие меры, и никто не смел ослушаться духовенства.

Так и минула тысяча лет в Тринадцатом ковчеге, жизнь шла своим чередом, за одним исключением. В недрах колонии, в одной закрытой камере, доступ в которую имелся лишь у нескольких человек, проходил тайный совет.

— Сколько еще осталось, по его словам?

— Восемь месяцев. В лучшем случае.

— То есть, может, и меньше?

— Да.

— Смертей ждать стоит?

— Если ему верить, мы все погибнем.

Повисла пауза.

— А он не может ошибаться?

— Он никогда не ошибался, значит, не стоит ждать ошибки и в этот раз.

— Я только хочу знать, можно ли ему доверять.

— Когда его дочь провинилась, ее наказали.

— Как по мне, недостаточно строго.

— Возможно. Однако он нам нужен, он незаменим… по крайней мере пока.

Камера снова погрузилась в тишину. Совет думал. И вот наконец заговорил глава:

— Я советовался с Оракулом. Мне горько сообщать его волю, ведь наши граждане и без того настрадались, но путь остается только один: мне нужно больше жертв.

Советники согласно зашептались:

— Это ослабит бремя системы…

— И успокоит Святое Море…

— Прошу высказываться: кто за, кто против.

Голоса советников, эхом отражаясь от стен, зазвучали хором под сводами камеры, сдерживаемые лишь герметичной дверью. Собрание закончилось. Решение приняли единогласно.

 

Глава 2. ДОЧЬ ИНЖЕНЕРА

Сон оборвался неожиданно. Зажглось автоматическое освещение, и тут же прозвучал резкий голос отца: — Майра, подъем! — крикнул он из кухни. Майра застонала и, промычав что–то, накрылась кусачим дырявым одеялом. Дырка уже была в одеяле, когда Майра приобрела его в Магазине — во время последней вылазки за покупками. А еще оно сохранило запах прошлых владельцев. Запах — все, что осталось от них, когда много лет назад их тела были отданы Святому Морю. Сквозь обветшалую ткань просачивался свет, будто уговаривая мозг пробудиться. Майра снова застонала.

Оракул свидетель, она собиралась починить одеяло. Честно. Правда, дел всегда находилось так много, а времени было так мало, что руки все никак не доходили. Впрочем, несмотря на постоянное нытье (а если верить отцу, то бесконечные жалобы на все подряд — непременный спутник шестнадцатилетия), Майра к одеялу привыкла и к дырке в нем тоже. Истертое и, в принципе, бесполезное, оно здорово напоминало ей саму себя.

Отказываясь вставать, Майра зажмурилась и попыталась припомнить сон, который дымкой растворился под резким светом потолочных огней. Вроде бы снова русалка приснилась… Да, пора бы уже вырасти и перестать видеть во сне такое. Майра всеми силами старалась вытравить из себя все детское, но каждую ночь разум восставал против воли, выдавая яркие и живые картины, которые ну никак не вязались с серыми буднями. В крепких объятиях сна Майра могла стать кем угодно. Порой ей снилось, что она русалка, свободно плавает в открытом море, и чудовищное давление ей нипочем. Как в сказках, которые когда–то рассказывала на ночь мама. Все ее сказки начинались одинаково.

«В открытом море, — говорила мама, прижимаясь к Майре на узкой койке и плетя из воздуха тонкую нить истории, — вода совсем синяя, как лепестки хорошеньких васильков, и прозрачная, как хрусталь, но зато и глубоко там!» — «А какие они, васильки?» — спрашивала Майра. Печально улыбаясь, мама качала головой: «Не знаю, милая. Просто вообрази самый–самый голубой цвет, и все». Так Майра и делала, хотя знала, что в ее воображении цвета бледнее настоящих.

Однако самым любимым был сон, в котором она была все той же Майрой Джексон, щуплой девочкой с бледным веснушчатым лицом, обрамленным нимбом ярко–рыжих волос. В этом сне менялась не она — другим было все вокруг. Она, как обычно, просыпалась, стоило зажечься автоматическим огням, но вместо отцовского окрика ее будил голос мамы. Майра, конечно, забыла, какой он — мамин голос, время стерло его из памяти, отняло преждевременно, как и многое другое. Мама умерла, рожая младшего братика Майры.

Братик не был виноват в ее смерти. В ее смерти вообще не было виноватых — так всегда повторял папа. Но сколько бы Майра сама себе ни твердила этого, при виде братишки она неизменно вспоминала день его рождения, когда он, красный, кричащий и омытый рекой крови, пришел в этот мир из утробы матери и когда они оба с Майрой утратили чуть ли не самое дорогое. Однако реальность не просачивалась в сон: мамин голос звучал сладко–сладко, легкий и мелодичный, полный любви. «Ма–а–айра-а-а!» Мама сама выбрала это имя, и правильно оно звучало только в ее устах. Восемь лет прошло с тех пор…

— Майра Джексон, живо вставай! — крикнул отец. На этот раз грубо, а еще он назвал ее полным именем — добра не жди. — Опоздаешь! В который раз!

Сопротивляться было бесполезно. Отбросив одеяло, Майра села. Окинула заспанным взглядом крохотную комнату, хотя и так уже знала, что увидит: койка напротив была пуста. Одеяло на ней — столь же дырявое — было идеально подоткнуто под матрас. Возиус всегда вставал, как только зажигались огни. Разумеется, братишку Майры звали иначе — при рождении его нарекли Джоной, в честь отца. Но еще когда он учился разговаривать, он уже умел разобрать и заново собрать все, до чего дотягивались его загребущие ручонки: мебель, светильники, бытовые приборы, инструменты. Он постоянно с чем–то возился, так прозвище за ним и закрепилось. Возиус был очень странный ребенок, но, несмотря на это, а может, именно поэтому Майра любила его больше всех на свете. Горе утраты сплотило их.

Майра достала из ящика грубое платье и пеньковые сандалии, надела их и провела пятерней по спутанным волосам. Пальцы застряли в колтуне, и Майра, высвобождая их, случайно выдернула клок волос. Она подумала, не причесаться ли, но в Инженерной до ее прически никому не было дела. Тем более к концу дня она все равно с ног до головы перемажется сажей, маслом или еще чем похуже. Плеснув в лицо холодной воды, Майра протопала в гостиную. Выделенный им отсек ничем не отличался от прочих в колонии, вплоть до одобренной Синодом мебели, которую чинили уже бог знает сколько раз. Отец постоянно латал что–нибудь и подкручивал; ресурсов оставалось мало, и все ценилось на вес золота.

Обстановка в гостиной была спартанская: низкий потолок, бетонные стены, из которых торчат трубы, и прохлада. В уборной унитаз превращал отходы в удобрения, а еле теплая вода шла на повторную переработку. В отсеке было две спальни — родительская и детская, а еще крохотная кухонька, оборудованная плитой с двумя конфорками, миниатюрной мойкой, морозильником и заляпанной стойкой, которая, сколько ни три, никак не оттиралась. Все тут было древнее, как и в других комнатах.

Отец и братишка уже сидели за столом, повсюду, где не стояли чашки или тарелки, лежали чертежи. Майра этому нисколько не удивлялась, как не удивилась и тому, что Возиус уже вовсю работал за компьютером. Не было для нее сюрпризом и то, что домашние будто не заметили ее появления. Присев на колченогий стул, Майра наложила себе в щербатую пиалу рисовой каши, посыпала ее щепоткой нори, сушеными водорослями, чтобы не обидеть папу, и щедро полила все это рисовым сиропом — чтобы не обидеть себя: Майра была та еще сластена.

— Ты прошла, — сообщил отец, не отрываясь от чертежей.

Вот так, ни эмоций, ни подробностей, просто констатация факта.

— Знаю, — с набитым ртом ответила Майра. — Ройстон уже обрадовал.

Отец вчера пришел поздно, и Майра не успела поделиться с ним результатами экзамена на подмастерье. Будучи главным инженером, он трудился круглые сутки, а когда, еле волоча ноги от усталости, возвращался домой, работа и там не отпускала его.

На прошлой неделе Майра и еще пятеро учеников сдавали экзамен. Испытание проводил Ройстон Чемберс, главный наставник от инженеров. Экзамен проходил в сыром и вонючем уголке цеха, длился шесть часов и включал письменные и практические задания. Последние два года Майра только и делала, что готовилась к нему, и вот наконец объявили результаты, от которых зависело будущее учеников.

Вчера Ройстон поговорил с каждым из ребят, по очереди отводя их в сторонку. Майра в успехе была уверена, пожалуй, даже сверх меры, однако чем больше проходило времени со дня сдачи, тем быстрее эта уверенность таяла, сменяясь беспокойством, тревогой и, наконец, паникой. Однако Майра прошла. Какое облегчение! Не всем повезло так, как ей: те ученики, что не прошли отбор, становились изгоями — не допущенные к выбранной профессии, они теперь были предоставлены сами себе.

— Со следующей недели ты подмастерье, — сказал отец.

— И это Ройстон тоже сообщил.

Тон получился немного дерзким, но на то и был расчет. Отец наконец поднял голову. Он некоторое время смотрел на дочь туманным взглядом, но вот словно проснулся:

— Послушай, Майра, ты самая молодая из всех, кто когда–либо сдавал этот экзамен.

— Скажи что–нибудь, чего я не знаю…

Майра мотнула головой, смахивая с лица волосы, и отвернулась. Она терпеть не могла, когда ей напоминали о возрасте, но еще больше — когда вспоминали причину, по которой она прекратила учиться в школе.

— Ну что ж… Ты набрала высший балл. И в этом ты тоже первая.

Майра чуть не поперхнулась.

— Святое Море, правда?! Поклянись Оракулом!

Тут уже и Возиус посмотрел на сестру. Оторвавшись от монитора, он поправил очки с толстыми стеклами.

— Клянусь Оракулом и Святым Морем, — ответил отец. — Даже я в свое время не на все вопросы ответил.

Голос его по–прежнему звучал бесстрастно, зато на лице отразилось подобие гордости, мельком, точно свет лампочки, что вспыхивает, перед тем как сгореть, но Майра заметила это. Не самое горячее проявление родительской любви, но все же… Майру так и подмывало сказать, мол, она и не готовилась вовсе, что задания показались ей пустяковыми, однако она не стала хвастаться. Ведь отец, наверное, знал, как все было на самом деле. В Инженерной ничего не случается без его ведома.

— Но запомни, — понизив голос, предостерегающе произнес Джона, — о балле никому ни слова. Никто, кроме меня и брата, знать не должен.

— Я в курсе, пап. — Майра нарочито тяжело вздохнула. — Можно говорить только, прошла я тест или нет, — добавила она, чтобы задобрить отца — показать, что она помнит о соответствующем декрете Синода.

Сработало: отец вернулся к чертежам, а Возиус снова уткнулся в монитор. Майра зачерпнула еще каши, отправила ложку в рот и поморщилась — какая же все–таки безвкусная еда. Затем налила еще сиропа, а в голове снова прозвучали слова отца: «Со следующей недели ты подмастерье». Новость привела ее в трепет и одновременно ужаснула. Майра все еще не верила, что прошла отбор.

Вообще, дети в колонии подавали заявки в ученики на ту или иную профессию не раньше чем в шестнадцать лет, оставив Академию позади. Но раз Майру вышвырнули из нее два года назад (о Суде она предпочитала не думать), пришлось сразу идти в папин цех. Ей нравилось решать задачки, следить за подвижными частями механизмов, нравились гарь, ржавчина и масло, что вечно въедались в волосы и кожу под ногтями. Нравилось, как лежит в руке разводной ключ и то чувство, когда отремонтируешь что–нибудь жизненно важное. Так она знала, что занята делом и помогает крохотному миру колонии существовать, работать без перебоев, тогда как в Академии Морского Оракула она никак не могла понять, какое отношение имеют к реальной жизни те знания, которые им давали. Ей по душе была профессия инженера с ее точностью и определенностью.

Майре на роду было написано стать механиком. Механикой занимались все ее предки по линии Джексонов. Возможно, еще со времен основателей, хотя так далеко ее родословную отследить не удалось: сведения о тех временах почти полностью пропали во время Великой Чистки. Ну и ладно, кому какое дело до истории? Ее даже в Академии больше не преподают. Так что Майра Джексон, дочь Джоны и Тессы Джексон, готовилась стать самым молодым подмастерьем в истории колонии. И ей нравилось, как звучит ее новая должность.

 

Глава 3. ПЕРВЫЙ ГУДОК

Огни в отсеке потухли и снова зажглись. Раздался одиночный короткий гудок. Это был первый сигнал для демоса — рабочего класса: пора идти на учебу или на работу. Майра отправила в рот последнюю ложку каши и встала из–за стола, а отец скрутил в рулон чертежи. В колонии был строгий режим. Также в назначенный день полагалось явиться на церковную службу. Любой, кто не исполнял какие–либо из обязанностей — или ни одну из них, — рисковал оказаться среди изгоев. В изгои же никто добровольно идти не желал.

Майра ткнула братика в бок:

— Пора в школу, Воз. Знаю, не хочется, но мы демос, а правила есть правила.

Возиус оторвался от монитора и уставился на сестру так, будто только что увидел ее. Компьютер у него был настоящая редкость: братишка собрал машину сам — из выброшенных деталей, какие–то нашел на Складе запчастей в Десятом секторе, какие–то в Магазине, но большую часть деталей тайком приносил в дом отец. Вынимал их из старых, не подлежащих ремонту машин или находил в отдаленных и заброшенных уголках Ковчега, куда никто, кроме инженеров, соваться не решался.

Возиус подскочил и, сложив компьютер в рюкзак, закинул сумку на плечо. При этом: он не произнес ни слова. Дома его молчаливость никого не удивляла: первый раз он заговорил только в четыре годика, да и теперь, когда ему стало вдвое больше, он почти не пользовался даром речи. Хотя словарный запас у него — и это подтверждали школьные тесты — был многим на зависть. В Академии Возиусу приходилось несладко: поскольку он был мелким, его постоянно задирали ребята постарше.

— Удачи в Академии, Возиус, — сказал отец, отхлебнув чай и пряча чертежи в портфель. — Майра, отведешь брата в школу и сразу ко мне. Вашу бригаду я отправлю устранять протечку в Седьмом секторе.

Майра тут же мысленно представила карту колонии и отметила нужное место, Акваферму.

— О, протечка. Обожаю…

— Скажи спасибо, что не прорыв канализации, — ответил отец. Говорил он серьезно, но на губах у него промелькнула усмешка. — Такое задание тоже есть.

— Хвала Оракулу, а то я чуть не пожалела о выборе профессии.

— Раз так, я сам уже жалею, что отправил твою бригаду устранять простую течь, — тут же парировал отец. — Еще не поздно поменять задание. Эрвин, я уверен, с радостью отдаст тебе канализацию…

— Ну хватит! — прервала его Майра и изобразила самую широкую и веселую улыбку, какую только смогла. — Разве кому–то может не понравиться небольшое переохлаждение с самого утра? Это же так бодрит!

Не давая отцу времени передумать, она схватила Возиуса за руку и потащила его к двери. Там подставила татуировку на запястье под сканер; прибор пискнул, подтверждая доступ, и толстая дверь открылась. По коридору уже двигался бурный поток демоса: кто торопился в школу, кто на работу. Все были одеты в одинаковую грубую одежду: женщины — в платья, мужчины — в комбинезоны и туники свободного кроя. На ногах почти все носили сандалии, однако попадались и счастливчики в ботинках. Некоторые сжимали в руках портфели, кто–то толкал перед собой ветхую тележку, а кто–то и вовсе шел с пустыми руками.

В обе стороны тянулись ряды одинаковых дверей. Они отличались только номерами: цифры увеличивались слева направо, с одной стороны коридора шли четные, с другой — нечетные. Внезапно в коридор вышел патрульный, одетый с ног до головы во все черное. На бедре у него, на веревочной петельке, висел кусок металлической трубы — излюбленное оружие патрульных. Выглядела дубинка внушительно и пугающе.

Майра спустя мгновение вспомнила имя патрульного: Джаспер Уотерс. Он учился вместе с ней в Академии и был на четыре года старше, однако все еще ходил в подмастерьях. При мысли, что Джаспер мог наблюдать за их отсеком, дожидаясь ее в коридоре, по спине побежали мурашки. Майра машинально загородила собой Возиуса.

— Быстрее, уходим, — шепнула она братишке.

Толпа поглотила их, скрыв Джаспера из виду. Появление патрульного напугало Майру, и, несмотря на то что они уже были далеко от него, страх еще долго не отпускал. Через несколько минут они покинули Второй сектор. Всего колония состояла из десяти секторов, соединенных коридорами, герметично закрытыми и защищенными от давления водной толщи. Снаружи колония напоминала колесо с девятью спицами: один блок в центре и по одному на конце каждой спицы.

Синод, конечно, установил строгий контроль рождаемости, и население колонии не превышало двух тысяч человек, однако в коридорах все равно было не продохнуть. Майра ориентировалась по памяти, но случись ей заблудиться, она могла просто поднести запястье с меткой к сканеру любого терминала, и тот высветил бы голографическую карту с маленькой фигуркой, обозначающей местоположение Майры. Можно было даже назвать компьютеру цель пути — Академия Морского Оракула, и машина показала бы кратчайший маршрут.

То, как работает центральная вычислительная система, для всех было тайной. Майра знала только, что ее создали основатели, но как ее запрограммировали, как ей удавалось распознавать речь граждан и проецировать реалистичные голограммы — все это больше походило на магию, прямо как в маминых сказках. В колонии, конечно, работали программисты, но их навыки ограничивались устранением неполадок. Они могли переписать фрагмент кода тут и там, если перегорал чип, могли отыскать замену на Складе, однако в последнее время чипы горели все чаще, и замены им не находилось. Только на прошлой неделе отец жаловался, что им приходится изворачиваться.

— Эй, ты это видела? — хрипло спросил Возиус. Он так редко разговаривал, что голос его звучал надтреснуто. Подергав сестру за рукав, Возиус подвел ее к иллюминатору.

В этот момент мимо проплывало чудовищное создание: из широкой пасти торчали острые зубы, раздутую голову венчали витые антенны, на кончике самой длинной из которых — прямо напротив пасти — горел зловещий голубоватый огонек. Биолюминесценция, как сказал бы отец.

Майра так удивилась, что Возиус заговорил, что чуть не забыла ответить.

— Счастливый знак, — сказала она, взъерошив братику русую копну. — Удильщики обычно на свет не выплывают.

— Счастливый, — повторил Возиус и поправил очки. — Для нас обоих?

— Ну да, мы же вместе его увидели.

Возиус криво усмехнулся, однако улыбка тут же погасла, и на лице мальчика отразились совершенно другие эмоции.

— Я тут подумал… а что там еще, снаружи?

Он смотрел в круглый иллюминатор, но не на рыбу, озаренную нимбом внешних огней, а во тьму, которую лучи прожекторов пронзить уже не могли. Тьма, собственно, и служила границей известного мира. Безразличный ко всему, что было снаружи, демос спешил по делам. Граждане жили сегодняшним днем, занимаясь насущными делами. Их девизом было: трудись не поднимая головы.

— О, там куча разных созданий, — сказала Майра. — Бородавчатки и медузы.

— И… кракены? — спросил Возиус.

Майра строго посмотрела на братика:

— Опять слушал сказки Моди? Говорила я тебе…

Виноватый взгляд выдавал мальчика с головой. Моди — из изгоев — жила напротив, в отсеке 519, и продавала на рынке домашние сладости. Ей приходилось заниматься торговлей, потому что изгои получали лишь половину пайка. А еще они от природы были суеверны.

Майра опустилась на колени и посмотрела Возиусу прямо в глаза.

— Не слушай больше Моди. Кракенов не существует, — сказала она, вообразив гигантских чудовищ с щупальцами, которых изгои часто упоминали в своих байках. — К тому же мы не выходим наружу. Колония защищает нас, не забыл? Пока мы внутри, мы в безопасности.

Возиус не ответил. Он молча выслушал сестру, однако испуг у него с лица сошел. Майра облегченно вздохнула: не хватало еще, чтобы ему сегодня ночью снились кошмары, а кошмары Возиусу снились часто. Удильщик тем временем клацнул бритвенно–острыми зубами, словно пытался достать кого–то. Майра инстинктивно отпрянула от иллюминатора, но тут рыбина умчалась прочь во тьму. Брат с сестрой пошли дальше по коридору, который вскоре расширился, иллюминаторов здесь больше не было, зато людей прибавилось. Майра глянула на пол, на светящиеся зеленые стрелочки: у нее под ногами вспыхнул значок Пятого сектора. Но стоило им свернуть за угол, как кто–то схватил ее сзади поперек груди. Майра ощутила на шее теплое дыхание.

— Майра Джексон, стоять!

 

Глава 4. НЕБОЛЬШОЙ УРОК

В первый миг Майра перепугалась: ее поймали патрульные! Но тут же заставила себя успокоиться и трезво оценить ситуацию. Сердце унялось, и она стала рассуждать логически. Дыша медленно, носом, Майра тут же обо всем догадалась — ей помог запах (она узнала бы его где угодно): специи и пот, душистое мыло (доступное лишь кратосу). Сердечко вновь забилось быстрее. «Предатель», — подумала Майра. Она, конечно же, имела в виду сердце, хотя могла применить этот эпитет и к тому, кто поймал ее. Не позволяя себе сомлеть в его объятиях, Майра вывернулась и отдавила ему ногу.

— Святое Море! За что?! — вскричал Калеб. Выпустив ее, он схватился за ногу, однако Майра видела: он переигрывал.

— Нельзя подкрадываться к людям со спины и хватать их, — попеняла она Калебу. — Будет тебе урок.

— Да понял, понял… — Калеб помял ушибленную ногу. — Но зачем так сильно?

— Вовсе и не сильно. Энергия удара — это масса тела, умноженная на его скорость. Я использовала столько силы, чтобы освободиться, ее бы не хватило на то, чтобы сломать тебе палец.

Калеб попытался изобразить ужас, но вышло у него до ужаса мило.

— Сломать палец? Да что ты за чудовище!

— Доброе, — отрезала Майра. — Иначе и правда сломала бы тебе палец. Хватит нюни распускать. Представь на секунду, что ты демос.

Калеб осторожно перенес вес на ушибленную ногу, проверяя ее, и даже не поморщился. Майра так и знала: пострадало только его самолюбие.

— Целехонькая! — объявил Калеб.

Он снова улыбнулся, как улыбался, наверное, сжимая Майру. Лицо Калеба осветилось, и все его благородные черты тут же сделались отчетливее: блестящие черные волосы, острые скулы и глубокие изумрудного цвета глаза. Майра и Калеб многое пережили вместе, но даже сейчас она не могла взять в толк, почему он выбрал ее. Калеб принадлежал к кратосу — его отец состоял в Синоде, так что Калеб мог закадрить любую девчонку в колонии, но по какой–то необъяснимой причине остановил выбор на ней. Это сводило с ума, бесило, сбивало с толку и — что хуже всего — совершенно не укладывалось в голове. Ни к чему хорошему это, правда, не привело. Да, начиналось все просто замечательно… до тех пор, пока Майра не попала под Суд, и отношениям пришел конец, как и всему хорошему в ее жизни. Когда Майру выгнали из школы, Калеб ее бросил. Бросили Майру и все друзья.

Калеб перестал разговаривать с ней. Перестал целовать и забегать в ее отсек. Из–за разрыва Майре в те темные дни приходилось тяжелее всего. Она потеряла сон и по ночам рыдала в подушку, днем сердечная боль преследовала ее, точно страшный призрак. Майра с трудом узнавала саму себя в зеркале: что за странное создание с темными кругами под глазами, готовое расплакаться на ровном месте? Правда, со временем все странным образом изменилось: прошли месяцы, и Калеб снова начал с ней общаться, ребята из школы — тоже. Мало–помалу Майра впустила их в свою жизнь, а они ее — в свою.

Однако не все вернулось на круги своя. Суд изменил ее, Майра стала куда сдержаннее в чувствах. Она зареклась гулять с Калебом Сиболдом, целоваться с ним и вообще снова сходиться. Уж лучше быть одной, чем снова позволить разбить себе сердце. По крайней мере, так Майра убеждала себя, и доводы казались ей резонными. Разум охотно принял их, но сердце убедить не получилось. Вот почему Майра считала его предателем.

— Ты скучала по мне? — спросил Калеб и искоса глянул на Майру. — Что–то тебя давно не было видно в коридорах.

И правда, подумала Майра, скучала ли она по Калебу? Обычно по утрам, отводя Возиуса в школу, она встречалась с друзьями в переходах, пересекалась с ними по пути домой с работы, но в последние несколько недель она почти не вылезала из Инженерной — готовилась к тесту.

— Нет, не скучала, — ответила Майра бесстрастно.

— Совсем–совсем?

— Совсем–совсем. Не обольщайся.

— Нисколечко? — Он улыбнулся еще шире, словно дразня Майру.

— Нисколечко, — упрямо сказала она, однако не смогла удержаться и улыбнулась.

— Ну вот, я же говорю, ты по мне точно соскучилась, — победно произнес Калеб, глядя прямо на Майру, и та залилась краской.

Прошла секунда, другая…

— Она скучала без нас, — прогудел радостный голос.

Подошел Рикард, друг Калеба, и простодушно рассмеялся.

— Ты скучала по нам, так ведь?

— Как по вирусу гриппа, — сострила Майра.

— Что, правда так сильно? — Рикард расхохотался, сотрясаясь своим могучим телом.

Он был широкоплечим и коренастым, как и его отец, главный патрульный. Поначалу Майра пугалась его, однако быстро выяснилось, что за грубым фасадом скрывается один из самых добрых и благородных людей, кого она когда–либо встречала.

— Майра! Вот ты где! — прокричала, запыхавшись, Пейдж. Едва удерживая в руках стопку книг, она протолкалась через толпу и оглядела друзей. Когда–то они все вместе поступили в первый класс. — Ну… ты уже рассказала? — едва скрывая возбуждение, спросила Пейдж.

Майра принялась ковырять пол носком сандалии.

— Было бы о чем…

— Как так?! — удивилась Пейдж. — Майра сдала экзамен на подмастерье. Эрвин, мой кузен, сказал вчера.

Спорим, ты училась как одержимая. Потому–то мы тебя и потеряли…

— Говорю же, ничего особенного.

— Да ладно скромничать! — продолжала Пейдж. Она вела себя как обычно. Мало что волновало ее в жизни так, как учеба и экзамены. — Ты самый молодой подмастерье.

— Впечатляет, червь моторный, — заметил Рикард и хлопнул Майру по спине, так что та поморщилась.

Калеб обалдело присвистнул.

— Так ты теперь подмастерье? А мы еще даже не ученики.

Майра опустила взгляд, стараясь не показывать гордости.

— Это потому, что у меня была фора, — как можно небрежнее сказала она. — И еще мне повезло. А то ведь запросто могли в изгои отправить.

Повисла неловкая пауза: друзья никогда не вспоминали про Суд, не обсуждали его. Майра поймала на себе озабоченный взгляд братишки.

— Во имя Оракула, — прервал тишину Рикард, — вот бы меня из школы выперли! Ни тебе директора Кроули, ни религиоведения на весь день, и никакого Бэрона Донована.

— Да уж, по ним я точно не скучаю, — призналась Майра.

Пейдж лукаво улыбнулась и предложила:

— Конфетки?

Они с Майрой подружились сразу, еще в первом классе, когда их посадили вместе на уроке математики. Благодаря умению Пейдж сосредотачиваться на задании и математическим способностям Майры они зарабатывали высшие баллы и быстро стали неразлучны.

Майра вскинула бровь.

— Могла бы не спрашивать.

* * *

— Свежие роллы! — на весь Базар кричал изгой с желтыми зубами, одетый в засаленный комбинезон. — Соленые, сделанные из вчерашнего пайка!

Оказавшись в Пятом секторе, ребята направились к большому рынку прямо посередине. У них еще оставалось немного времени до начала рабочего и учебного дня. Народ стекался в Пятый — центральный — сектор из отходящих от него коридоров. Некоторые толкали перед собой тележки или тачки, нагруженные ржавым металлоломом, деталями сломанных компьютеров и прочим хламом — на обмен с изгоями. Прочие несли излишки пайков: рисовую муку, сахар или плитки прессованных водорослей. Последние, хоть и дрянные на вкус, содержали много питательных веществ и пользовались популярностью у изгоев, получавших лишь половину пайка. Почти все они недоедали.

— Кому нужны вонючие роллы, если можно отведать моих шашлычков? — проорала во весь голос другая торговка. — Острые, свежие, только с шампура! Налетай, народ, пока не остыло!

— Вонючие, говоришь? — презрительно спросил первый изгой, зажимая нос. — Ха, видали мы, откуда ты свою рыбу берешь. Сюда, народ, сюда! Свежие роллы из вчерашнего пайка!

С каждой новой репликой словесная перепалка становилась яростнее. Базар был шумным, суматошным местечком, но в то же время он всегда манил и поднимал настроение. Даже низкие потолки и постоянный холод не снижали градус его оживленности. Тут и там продавались плетеные корзинки, выкрашенные в пестрые краски шарфы, роллы из ферментированной рыбы, завернутой в рис и хрустящие водоросли. Роллы Майра терпеть не могла, хотя многие считали их деликатесом. Были здесь и грубо сработанные куклы из лохмотьев, приправленная карри рыба (от пряного аромата которой так некстати потекли слюнки) и колючие сандалии из пеньки.

— Неужто Майра Джексон пожаловала? — проскрипел грубый голос. — Мой любимый клиент!

В дальнем конце Базара Майра заметила Моди: торговка махала ребятам рукой из–за прилавка. Ее лоток ломился от самодельных сладостей, на которые Моди выменивала у демоса излишки пайка. Схватив братишку за руку, Майра направилась прямиком к ней.

— Тебе как обычно, сладенькая? — беззубо улыбаясь, поинтересовалась Моди.

Она была одета в пеструю юбку, украшенную выцветшими лоскутами ткани и разномастными пуговицами. В отличие от большинства изгоев, худой ее нельзя было назвать — слишком уж часто она запускала руку в собственные сладости, потому зубов и лишилась.

— Ну да, — ответила Майра. — Послушай, давно ты меня знаешь?

Моди опустила ладонь на уровень пояса.

— С тех пор, как ты пешком под стол ходила и вечно влипала в истории. Послушать твоего папочку, так ты не сильно изменилась.

— Ну, — залилась краской Майра, — я вроде подросла.

— Но в истории по–прежнему попадаешь.

Майра потупила взгляд. Отрицать смысла не было: про Суд знали все.

— Ты умница, — похвалила Моди. — Так держать.

Возиус тем временем стал рыться в леденцах.

— А, и тебе привет, Возиус! — воскликнула Моди. — Где твои манеры? Знаю, ты у нас молчун, но рукой–то мне мог махнуть?

Пристыженный, Возиус выдернул руку из горки конфет и помахал Моди. При виде его смущенной улыбки и порозовевших щек торговка усмехнулась.

— Ну–ка, кто еще ко мне заглянул? — Она посмотрела на остальных ребят. — Калеб, Рикард и Пейдж. Как всегда, неразлучная банда. Так–так, Калебу — лакричные косички, Рикарду — имбирные крекеры, а Пейдж — лимонные печеньки. Все верно?

Моди считала своим долгом запомнить имена всех ребят в колонии и их предпочтения.

— Все верно, мэм, — ответил Рикард.

— Ну, и чего же вы ждете? — спросила Моди. — Я с утра напекла хрустяшек с арахисовым маслом. Да, еще у меня леденцы с новым вкусом — карамельное яблоко.

Дважды ребят просить не пришлось. Майра набрала две пригоршни конфет разных цветов и показала их Моди. Та, впечатленная, кивнула.

— Управишься сегодня, милая?

Пока она заворачивала конфеты в кусок холщовой ткани, кое–что привлекло внимание Майры (с окраины Базара Пятый сектор просматривался почти весь): через толпу словно пропустили ток, люди переполошились. В дальнем конце сектора, за Больницей, у Церкви, собралась толпа. Там явно что–то затевалось, что–то подозрительное.

— Моди, — шепнула Майра. — Что там за сборище?

Моди проследила за ее взглядом.

— Я вчера одного патрульного огненной водой напоила, — чуть слышно ответила она, имея в виду самогон, который сама же и гнала. Демосу и изгоям употреблять алкоголь запрещалось, но патрульные сами были не без греха — на торговлю им и употребление смотрели сквозь пальцы.

— И что он сказал? — так же шепотом спросила Майра, пока друзья и братишка наслаждались конфетами.

— Так, намекнул просто, к тому же был под мухой, но похоже, что Красные Плащи получат себе новую жертву, — сказала Моди. Красными Плащами изгои называли жрецов. — Пятую за месяц. Святое Море сегодня окрасится алым.

У Моди можно было разжиться не только сладостями и алкоголем, но и новостями, однако сегодня торговка делилась информацией весьма неохотно.

— Среди наших зреет недовольство, — продолжала она. — Почти всех жертв отбирают из изгоев. Если отец Флавий не сбавит обороты, то дождется восстания.

— Восстания? — пораженно переспросила Майра. — Изгои не выстоят против патрульных. У них же дубинки.

— Да, у них дубинки, но нас–то вдвое больше. Может, нам удастся переманить на свою сторону кого–нибудь из демоса. Синодом не только изгои недовольны.

— Все равно это опасно. Многие могут погибнуть.

— Есть нечто похуже смерти, — мрачно ответила Моди.

— Ты о чем?

— Жить без свободы, например, — заявила торговка, перетягивая узелки с конфетами красным шнурком.

Майра вздрогнула. Во всей колонии изгои имели доступ лишь в три места: во Второй сектор, где они и жили, в Пятый сектор, где располагались Базар и Церковь, и в коридоры, связывавшие эти два сектора. Нарушителей границ могли схватить и отправить на суд Синода.

Отдав конфеты Майре, Моди небрежно махнула рукой.

— Не слушай меня. Я просто старая вдова и сплетница, у которой слишком много свободного времени. Смотри не съедай все разом.

— На вот, держи, — сказала Майра, протягивая плитки водорослей за сладости и леденцы, которые схватил Возиус.

Но Моди наотрез от них отказалась.

— Спрячь это, милая. Довольно того, что твой папочка помогает мне в отсеке. Я серьезно. И слышать ничего не желаю.

Майра подождала, пока расплатятся остальные. Каждый ребенок норовил оставить хоть какую–то плату, ведь на памяти Майры еще ни одного из них, невзирая на статус, Моди не отпустила с пустыми руками, без сластей.

— Тогда прощай, — сказала Майра, отходя от прилавка.

— Нет, — поправила ее Моди, — до скорого.

— До скорого, — послушно повторила Майра.

Довольная, Моди помахала ребятам рукой.

— А теперь давайте–ка отсюда! Опомниться не успеете, как прозвучат три гудка.

 

Глава 5. ПРИГОВОР

Когда Майра покидала Базар с карманами, полными конфет, во всей колонии снова погасли огни, и на этот раз прозвонили дважды. Это был второй сигнал. Народу на Базаре резко убавилось: все устремились к выходу. Скоро и сами изгои начнут сворачивать лавочки, чтобы успеть к закрытию Базара.

— Быстрее. Опаздываем, — позвала Пейдж — она была у них за главного. — Рикард, это я тебе.

Рикард, задержавшийся у лотка с крабовыми роллами, сунул в рот остатки имбирных печений.

— Я просто хотел… максимально насладиться свободным временем, — прочавкал он.

— Опоздаешь еще раз, и свободного времени у тебя не будет вообще, — пригрозила Пейдж. — Учитель Ричардсон ясно дал понять.

— Линч, ты все слышал, — произнес Калеб. — Папаша тебя убьет.

На том все и закончилось, ребята поспешили к выходу с рынка. Пробегая мимо Больницы, Майра заметила над входом оранжевый флаг, от дверей тянулась длинная очередь. Врачи работали без устали, но на всех времени не хватало: первым делом приходилось осматривать кратос, потом демос, а на изгоев времени почти не оставалось. Мать Пейдж, главный врач, как раз принимала пациента — престарелого гражданина, которому, похоже, было трудно дышать.

— Еще одна медицинская тревога? — спросила Майра.

Пейдж проследила за ее взглядом и увидела флаг.

— О, точно, мама утром говорила, с Аквафермы опять занесли аллерген. Синод выпустил предупреждение, но беспокоиться не о чем, это просто излишек пыльцы с партией урожая или еще что.

— Потому, наверное, и очередь.

— И оранжевый флаг, — кивнула Пейдж.

Оранжевый флаг сообщал о заражении воздуха, синий — воды, а желтый — об эпидемии гриппа. Но больше всего боялись красного флага, возвещавшего о новой эпидемии оспы. Последняя случилась лет тридцать назад и унесла жизни более сотни человек. У Моди тогда погибли муж и дети.

Ребята подошли к Церкви. С тех пор как они покинули Базар, толпа перед входом заметно выросла. Ко входу в Церковь вела лестница, закрученная тугой спиралью, с верхней ступени выступал жрец. Главной достопримечательностью храма был сам Оракул — морская раковина, отделанная драгоценными металлами. Если ее поднести к уху, то можно было услышать, как ревет и бушует Святое Море, делясь откровениями.

Майра знала, что надо спешить — вот–вот раздадутся три гудка, но любопытство взяло верх. Она сделала знак друзьям, и те протолкались к ней поближе.

— Люди единственно верной колонии на дне Святого Моря… — глубоким баритоном вещал отец Флавий.

Заметив позади жреца патрульных, а среди них Джаспера и главного патрульного Линча, отца Рикарда, Майра догадалась, что это далеко не обычная проповедь.

— Оракул учит, что Святое Море дает нам все необходимое, — говорил отец Флавий.

У него была напомаженная черная борода и блестящие, близко посаженные глазки. Когда священник был чем–то недоволен, он сжимал губы. А недоволен он был очень часто. По бокам от него стояли младшие жрецы в одинаковых алых мантиях.

— Воду, которую мы пьем, воздух, которым дышим, пищу, которую потребляем.

— Аминь! — откликнулась толпа.

— Грехами своими человечество навлекло на себя страшный Конец. Огненный бич прошелся по земле, обратив ее в пепел, но Святое Море спасло избранных. Укрыло в своих священных водах, очистило от греха и даровало убежище.

Отец Флавий показал толпе Оракул. В искусственном свете раковина сверкала и мерцала.

— Аминь! — снова откликнулась толпа.

К ногам Флавия бросилась женщина.

— Отче, спасите! — взвыла она, раз за разом ударяясь об пол.

Из складок мантии отец Флавий извлек сосуд со святой морской водой, окропил ею чело женщины, и та забилась в экстазе. Толпа одобрительно загудела. Дождавшись, когда люди притихнут, Флавий отдал помощнику раковину и обернулся к отцу Рикарда.

— Главный патрульный Линч, прошу, приведите заключенного, дабы мы могли покарать этого нечестивца.

Пейдж спала с лица.

— Это же… приговор, — шепнула она.

Синод судил грешников за закрытыми дверями, но, вынеся вердикт, всю грязную работу — огласить приговор и привести его в исполнение — возлагал на отца Флавия. А первосвященнику это даже нравилось — он один принес жертв Святому Морю больше, чем пятеро его предшественников, вместе взятых. Толпа тоже не протестовала, напротив — демосу и изгоям происходящее было явно по вкусу.

Майра украдкой глянула на Калеба. Знает ли он о приговоре? Вердикт Суда хранится в тайне, но ведь отец Калеба — член Синода и мог проболтаться дома.

— Да, отче, — ответил отец Рикарда.

Он сделал жест подчиненным, и те нырнули в храм. Сквозь розоватые полупрозрачные стены святилища — а Церковь была построена по образу и подобию самого Оракула — было видно, как мелькают внутри, проходя виток за витком, их тени. Толпа тем временем сгорала от нетерпения. Люди гадали, кто же осужденный. Кто–то из толпы — предприимчивый изгой — даже принимал ставки, делая записи в блокноте.

— Мужчина или женщина? — спрашивал он.

И демос, и изгои выкрикивали догадки.

— Взрослый или ребенок?

Угадав касту осужденного, можно было сорвать приличный куш. Большинство ставило на то, что это изгой. Еще больше можно было выиграть, угадав имя. Зазвучали имена, некоторые Майра даже узнала. Ей сделалось тошно. Несколько минут спустя вернулись патрульные. Они тащили за собой осужденного, связанного по рукам и ногам. Веревки в кровь стерли ему запястья и лодыжки, на спине у бедняги виднелись раны, какие оставляют дубинки патрульных.

Заключенный тщетно сопротивлялся, упираясь пятками в пол и скрещежа зубами. Джаспер сунул ему в рот грязный кляп и бросил к ногам отца Флавия. Мужчина со стоном перекатился на спину. Увидев его лицо, Майра ахнула. Картер Нокс. Избитого и окровавленного, она все равно его узнала. Картер nоже работал инженером, хоть и был на несколько лет старше Майры и уже поднялся до мастера–инженера. Последние два года они с Майрой трудились вместе, отец высоко ценил его.

— Сей муж признался Синоду в ереси, — прочитал со свитка отец Флавий, — а также в желании вернуться в место, которое нельзя называть.

Толпа принялась осыпать Картера бранью:

— Утопить грешника!

— Предатель!

— Да помилует его Святое Море!

Подобную ярость могло вызвать лишь одно слово: поверхность. Майра мысленно произнесла его, но очень осторожно — чтобы ненароком не повторить его даже одними губами. Из глаз покатились слезы бессильной злобы. Майра двинулась было к Картеру, но тут ее снова схватил Калеб. На сей раз она не стала вырываться.

— Пожалуйста, надо помочь ему, — заплакала она, хоть и знала, что сделать это было сродни самоубийству. — Его же убьют!

— Майра, мы ничего не можем поделать, — прошипел ей на ухо Калеб. — А отец Флавий только и ждет повода тебя схватить. Не глупи! Картера мы не спасем.

Майра удивленно уставилась на него. Прежде Калеб не рассуждал о подобных вещах. Он вообще старался избегать этой темы. Выходит, ему известно больше, чем думала Майра.

— Тебе не победить, — прошептал он. — Только не Синод и патрульных.

Майра беспомощно обмякла у него в руках. Хватка Калеба постепенно перешла в объятия, но и теперь Майра не стала вырываться. Она оказалась на самом краю пропасти, в которую однажды сорвалась. Однако поделать с собой не могла ничего. Особенно перед лицом такого зверства.

— Он же просто анекдот рассказывал! — крикнул из толпы какой–то старик. «Не отец ли Картера?» — подумала Майра. — Шутку, и только! Посмеяться хотел…

Не успел он договорить, как Джаспер прыгнул в толпу и принялся охаживать старика трубой. Полетели брызги крови и даже выбитые зубы. Когда старик затих, Джаспер потащил его прочь. Скорее всего, в Третий сектор, в Узилище. Калеб был прав: тут не победить. Не победить Синод, Красные Плащи и патрульных. Вся власть принадлежала им, и они это знали.

— Картер Нокс, сим приговариваю тебя к выбросу в открытое море, — торжественно объявил отец Флавий. — Да очистит Святое Море тебя от грехов, дабы не навлек ты на нас Конец.

Картер застонал, а толпа снова загомонила.

— Поделом грешнику! — вскричала какая–то женщина.

— Он не заслужил места в убежище!

Один человек покрутил пальцем у сердца, защищаясь от дурного глаза.

— Он навлечет на нас Конец!

— Отдать нечестивца Святому Морю!

Неприметным жестом руки отец Флавий велел патрульным увести осужденного. Картера подняли и, как он ни упирался и ни кричал, поволокли через весь Базар. Кровожадная толпа потянулась следом: люди выкрикивали ругательства и проклятия, требовали смерти нечестивца. Майра с отвращением смотрела им в спины. Патрульные тащили Картера к докам в Десятом секторе. Отец как–то рассказывал по секрету: раньше там, у шлюзов, стояли на приколе субмарины, пока их не уничтожили. Ныне же там свершались казни.

Майра вообразила, как обнаженного Картера швыряют в камеру шлюза, как отец Флавий или папа Рикарда нажимает кнопку и сквозь открытый люк в камеру врывается вода. Картер не продержится и секунды: невообразимым давлением его хрупкое тело раздавит за долю секунды. Он, считай, уже умер. Майра стряхнула с себя руки Калеба.

— Эй, пошли отсюда, — позвала она. Во рту стоял горький привкус желчи. Ее тошнило.

Схватив Возиуса за руку, Майра потащила его в сторону Академии. Не рассчитав силу, она чуть не свалилась брата. Пейдж и Калеб двинулись следом, но Рикард задержался. Он смотрел вслед орущей яростной толпе.

— В море его!

— Смерть нечестивцу!

— Он навлечет на нас Конец!

Рикарду явно хотелось посмотреть казнь. Из–за этого он мог опоздать в школу, но прогул ему не засчитали бы: мистер Ричардсон не хотел вмешиваться в дела Церкви, иначе ему грозила участь Картера Нокса и многих других, кого отец Флавий предал морю.

— Рикард, ты идешь? — позвала Майра. Ей тошно было думать, что кто–то из друзей будет рад взирать на страдания ее напарника.

— Уже, — не сразу ответил Рикард, с трудом оторвав взгляд от толпы.

Майра испытала облегчение, когда он наконец нагнал их. Хорошо, что Рикард не пошел смотреть казнь, иначе между ним и Майрой выросла бы стена. Этого ей хотелось меньше всего. Майра уже теряла друзей.

— Что–то мне не улыбается получить прогул, — сказал Рикард, чем заслужил сердитый взгляд Пейдж.

— Очень смешно.

— Пойдемте скорее, — сказала Майра и, не дожидаясь ответа, сорвалась на бег. Ей не терпелось убраться подальше от Церкви.

 

Глава 6. СУД

«Если бежать быстрее, то думать о казни просто не получится», — твердила себе Майра, обливаясь потом. Мокрая и запыхавшаяся, она добежала наконец до Академии, скромного здания из скрепленных раствором шлакоблоков. Разумеется, оно не шло ни в какое сравнение с роскошной Церковью и палатой Синода, занимавшими весь Шестой сектор.

Остановившись, Майра утерла лоб. Глаза жгло — не то от пота, не то от слез, а может, от того и другого одновременно. Она согнулась пополам, переводя дух. Голова кружилась. «Должно быть, надышалась аллергена», — подумала она. Спустя секунду прибыли и остальные. Они успели вовремя, до последнего гудка. Ребята сильно запыхались, но тяжелее всего пришлось бедняжке Возиусу. Майра уже хотела попрощаться с братишкой, но тут заметила у входа в школу трех взрослых парней. Бэрон Донован, Грегор Крейн и Хорас Гринт — мелькнули в голове имена задир. Из–за них–то Майра и провожала Возиуса в школу каждое утро.

— Бэрон и его шестерки, — задыхаясь, произнесла она.

Проклятие, и ведь ничего не поделаешь… Как же бесит эта беспомощность. Майра и рада была бы проводить Возиуса до самой классной комнаты, но решением Синода ей запрещалось приближаться к зданию школы ближе чем на сто футов.

— Не волнуйся, — сказал Калеб, обнимая Возиуса за плечо. — Я провожу его.

— Спасибо, — поблагодарила Майра. — Правда спасибо.

Опустившись перед братиком на колени, она поправила ему лямки рюкзака. Встревоженно глянула на Бэрона и его банду.

— Воз, ты знаешь, как мы поступим, да? Моди встретит тебя после уроков и проводит до дому. Увидимся, когда приду с работы.

Майра договорилась с Моди о помощи после того, как всего лишь за неделю усилиями банды Бэрона Возиус получил аж два фингала. Воз кивнул и махнул рукой на прощание.

— До скорого, червь моторный, — сказал Рикард Майре.

— Смотри не зазнавайся и нас не забывай, подмастерье, — добавила Пейдж, с трудом удерживая в руках стопку книг.

Калеб же просто лучезарно улыбнулся, и в груди у Майры екнуло. Сердце — предатель.

Калеб повел Возиуса в школу. Братишка учился в третьем классе, под руководством миссис Притчард — чопорной дамы, начисто лишенной чувства юмора. По крайней мере, так думала Майра, тоже успевшая у нее поучиться. Майра проследила, как Возиус, сгибаясь под тяжелым рюкзаком и в сопровождении друзей, скрылся в сером чреве шлакоблочной постройки.

* * *

Она уже почти миновала Базар, когда сектор погрузился во тьму и трижды раздался гудок. Последнее предупреждение. Майра опоздала. Она принялась соображать, как бы по–быстрому добраться до работы. Патрульные сейчас почти все на казни, но риск попасться им все равно был. Майра огляделась: изгои, сколько их тут оставалось, уже закрыли лотки и направились по другим делам. Тогда она украдкой пробралась в противоположный конец Базара. Встала справа от коридора, ведущего к Четвертому сектору, в котором располагалась Инженерная. Однако Майра не пошла туда.

Она опустилась на колени у вделанной в стену неприметной решетки. Пропустила руки в узкие щели, нащупала по ту сторону щеколду и отодвинула ее. Огляделась напоследок, не видит ли кто, и нырнула в узкое отверстие вентиляции. Решетка закрылась с приятным щелчком. В шахте Майре ничего не грозило. Она зажгла фонарик и посветила перед собой во мраке. Началось тайное путешествие к Четвертому сектору. Скрытая в стенах, над потолком и под полом, колонию пронизывала паутина тайных ходов: всевозможных труб и каналов. Какие–то до сих пор использовались — например, канализация, о прочих же, закрытых, давно забыли. Майра узнала о заброшенных путях еще в детстве, когда украдкой подсмотрела в отцовские чертежи: там бледно–голубыми линиями был обозначен целый скрытый мир под миром явным.

Мимо промчалась крупная мохнатая крыса. Майра не испугалась и даже не вздрогнула.

— Привет, малыш, — ласково, с улыбкой, прошептала она вслед грызуну.

Никто точно не знал, откуда в колонии взялись крысы. Может, тайком пробрались на субмарины и «зайцами» попали в Ковчег, а может, их привезли сюда намеренно. Как бы там ни было, грызуны прочно обосновались на новом месте и наводнили трубы и тоннели.

Крыса наклонила голову и посмотрела на Майру в надежде понять, враг перед ней или друг. Ремонтные бригады не раз пытались извести паразитов, однако полностью истребить их так и не удалось. Всем было известно, что крысы — специалисты по выживанию. Это в них Майре и нравилось, в этом они были похожи. Она даже тайком помогала этому крохотному повстанческому сообществу в их невидимой войне с ремонтниками.

— Проголодался поди? — сказала она и запустила руку в карман. Бросила крысе немного сладостей, и та, схватив их, умчалась прочь по другой трубе.

Майра же отправилась дальше по лабиринту тайных ходов. Временами, если канал сужался, она ползла на четвереньках. «Бедный Картер», — подумала она, и перед мысленным взором сам собой мелькнул образ того несчастного, выброшенного в открытое море. Вот он стоит, обнаженный, покрытый мурашками, посреди камеры шлюза. Обратный путь отрезан массивным люком. Бежать некуда. В камеру врывается вода, и тело разрывает. А толпа ликует. И это самое страшное.

Майра не успела хорошо узнать Картера, но привыкла каждый день видеть на работе его веселую физиономию: простодушная улыбка, неровные зубы — весь его вид помогал отвлечься от тягот подготовки к экзамену. Сама собой в голове возникла мысль: а ведь морю могли отдать и ее, Майру. Сколько она ни старалась забыть о Суде, воспоминания о нем то и дело вспыхивали в ее мозгу. И тогда Майра — нет чтобы прогнать их, задвинуть поглубже — переживала все заново.

Миссис Саймон задала сочинение. Майра сразу поняла, о чем напишет: о любимой сказке. Начиналось все вроде неплохо: Майра встала, готовая прочесть работу одноклассникам. Те зевали от скуки, Бэрон прикалывался с членами своей банды, а учительница, слушая Майру, одобрительно кивала.

«В открытом море вода совсем синяя, как лепестки хорошеньких васильков, и прозрачная, как хрусталь, но зато и глубоко там…» — стала читать Майра, но стоило добраться до середины, когда Русалочка выпивает ведьмино зелье, у нее вырастают ноги и она сбегает из отцовского королевства, чтобы жить на суше… как миссис Саймон в ужасе раскрыла рот. «О нет, стой, Майра! — прервала она девочку. — Писать нужно только о том, что под водой. Говорить об ином — это ересь. — Забрав у Майры листок с сочинением, она поставила жирную красную единицу. — Сядь, твое время вышло». — «Но миссис Саймон…» — «Вы что же, пререкаетесь, барышня? — Лицо учительницы стало опасно багровым. — Вы знаете правила: учащимся запрещено задавать вопросы». — «Но…» — «Никаких «но». Живо. Сядь. На место».

И тут у Майры в голове что–то щелкнуло. Она сама не знала, в чем дело. Может, виноваты были годы молчаливого послушания или учебники, где были вычеркнуты слова, предложения, страницы и даже целые главы, отчего чтение превращалось в упражнение по дешифровке. Дыры зияли в каждом рассказе, научной формуле и даже в математических уравнениях… Или же дело было в том, что миссис Саймон сочла мамину сказку греховной. Короче, Майра сама не заметила, как с ее губ сорвались слова: «Откуда вы знаете, что под водой есть все, что нам нужно?»

В тишине класса вопрос прозвучал отчетливо и громко. После этого дороги назад уже не было, обратно слова Майра взять не смогла бы. Миссис Саймон сделалась совсем пунцовой и закричала, зовя на помощь. В класс вбежал директор Кроули. Вызвали и патрульных. Уведомили Синод. Арестовать Майру пришел главный патрульный Линч. На глазах у всего класса, у миссис Саймон и директора Кроули он связал ей руки веревкой. Конфисковал как улику сочинение — простую сказку все восприняли очень серьезно. Потом Линч отвел Майру в Темницу.

Тень, как называли тюрьму изгои, располагалась в Третьем секторе. Внутри было сыро и воняло. Главный патрульный запер Майру вместе с остальными заключенными, правда, из–за возраста ей выделили одиночную камеру. Не всем задержанным так везло: Тень была переполнена, многие томились в ней, даже не зная, когда им вынесут приговор. Синод вершил суд в строжайшей секретности.

Автоматические лампы в камере тоже имелись, но в качестве дополнительной пытки патрульные заключили их в непрозрачные плафоны, так что в Тени царила вечная тьма. Майра вскоре утратила счет времени, уже не знала точно, какой идет день недели. Сперва она подумывала о побеге. На ощупь изучила камеру. Это была стальная клетка, и сквозь прутья в потолке Майра нащупала решетку вентиляционного отверстия: пальцы обдувал поток холодного воздуха. Расположенная мучительно близко, решетка тем не менее оставалась недосягаемой.

Общаться с другими заключенными запрещалось. Запрещались и свидания с близкими. Охранник по имени Бейтс со смехом рассказывал дружкам, как приходил отец Майры, как умолял пустить его к ней. Бейтс отправил его восвояси, дав «хорошего пинка». В конце концов Майра для себя уяснила: самое страшное в заключении — это молчание. Оно удручало сильнее, чем холод, грязь и темнота. Молчание по–настоящему лишало рассудка. На какое–то время Майра и правда слегка повредилась умом.

Сколько ее продержали взаперти, она не знала. Наверное, достаточно, чтобы сломать, но в конце концов за ней все же явились. Ослепительно сверкнул луч фонарика, и Майра поспешила забиться в самый дальний угол. Когда глаза наконец привыкли к жгучему свету, она различила в дверном проеме силуэт главного патрульного, по бокам которого стояли помощники, в том числе и Бейтс. Он–то и светил ей в лицо фонариком.

«Эй, мелкота, — грубо произнес Линч, бросая ей полотенце, кусок мыла и сменную одежду. — Тебя хочет видеть Синод, а перед этим тебе надо почистить перья, ясно?» Прижав к груди новую одежду, Майра хрипло спросила: «А чем я вам такая не нравлюсь?» От долгого молчания она едва не разучилась говорить. Однако губы ее тронула легкая улыбка: пусть знают, что не сломили ее. А если и сломили, то не до конца.

Суд состоялся за закрытыми дверями палаты Синода. Вердикт — пусть и не единодушный — гласил, что преступления она не совершала. По крайней мере напрямую. В ее сочинении и вопросе не прозвучало запрещенных слов, не упоминалось ничего из эпохи, предшествовавшей Концу. Синод оказался не в силах вынести любимый приговор: предать нечестивица морю.

Когда советник Сиболд зачитывал эту часть документа, отец Флавий, сидевший на обложенной подушками скамье, злобно посмотрел на Майру. А та чуть не упала в обморок от облегчения. Отец, пришедший свидетельствовать в ее защиту, побледнел. Сохранив девочке жизнь, Синод, однако, заклеймил ее позором и выгнал из Академии, дабы она не смущала умы других школьников. Майру ждала судьба изгоя, но отец убедил Синод, чтобы ей позволили досрочно стать ученицей. Мол, заявок в инженеры и так мало и лучше держать смутьянку в недрах Четвертого сектора, где она точно не сможет никого настроить против закона.

Ей повезло. Повезло несказанно. Но теперь приходилось блюсти особую осторожность. Майра хорошо помнила взгляд первосвященника, когда отец Калеба зачитывал приговор. Жрец чувствовал себя обманутым и обделенным, он во что бы то ни стало хотел принести жертву Святому Морю. В этот момент ей в лицо ударил поток воздуха, и Майра вынырнула из воспоминаний. Подождала, пока струя ослабнет, и свернула направо, в трубу, что вела прямо к Четвертому сектору. Она спешила что было сил, чтобы не опоздать. Вернее, не опоздать слишком сильно.

 

Глава 7. «АНИМУС»

Сквозь щели в ржавой решетке Майра посмотрела на коридор внизу. Протиснувшись в узкое отверстие, спрыгнула на пол, постаравшись смягчить грохот в приседе. Провела рукой перед сканером, и прибор пискнул, подтверждая допуск. Толстые створки двери разошлись в стороны, пропуская Майру в Четвертый сектор. Стоило перешагнуть порог, и в лицо ударила волна горячего воздуха, напоенного запахом машинного масла — самым ее любимым. Если прислушаться, то можно было различить, как скрипят разводные ключи, гудят генераторы и тихонько шипит, выдавая кислород, «Анимус».

В Майру чуть не врезался парнишка с нагруженной

деталями тележкой. Майра в последний момент успела отпрыгнуть.

— Смотри, куда прешь, ученик! — прикрикнула она. — Прости, червь, — ответил тот. — Не заметил тебя.

Невероятно веснушчатый, он показался ей знакомым, однако его имени Майра припомнить не смогла. Наверное, он окончил школу года на два раньше ее. При звуках перебранки из кабинета выглянул Ройстон, черный с ног до головы, перемазанный в масле, саже и Оракул знает в чем еще.

— Доставка со склада запчастей! — доложил паренек.

— Сам вижу, — ответил Ройстон, выхватывая из тележки ржавую деталь и присматриваясь к ней. — Кто распорядился? — нахмурившись, спросил он.

— Деккер. Стэн Деккер из Снабжения.

— Я до конца недели ничего не ждал.

Щеки паренька сделались красными — в масть волосам.

— Это особая доставка, для главного инженера. Надо было сразу сказать об этом, но я забыл.

— Хорошо, тогда принято.

Майре пора было к Дариусу, наставнику. Он придет в ярость из–за очередного опоздания, но Майре было не до того — в ее голове крутилось с миллион вопросов. Мозг гудел, и даже быстрая прогулка по трубам не помогла его успокоить, а потому Майра направилась прямиком в кабинет к отцу в дальнем конце сектора. По пути она прошла мимо «Анимуса», который раз поражаясь его размерам, конструкции и золотому оттенку. Машина бурлила, шипела и пыхала, перерабатывая воду — единственный неисчерпаемый из ресурсов — в кислород, которым дышала колония, водород, источник энергии, и тепло, без которого тут все замерзли бы.

На корпусе «Анимуса» виднелась метка: неизвестное создание, кусающее себя за хвост и обвивающее надпись из двух слов.

— Aeternus eternus, — шепотом прочитала Майра.

Она понятия не имела, что значат эти слова. Спрашивала у отца, но и он не знал перевода. Ничего удивительного — во время Великой Чистки погибли многие знания, а что–то с годами просто забылось. Забылось не только значение древних слов. Никто из ныне живущих — даже отец Майры — не ведал, как работает «Анимус». Если уж на то пошло, в нем в отличие от прочих машин не было шестерен, шарниров, подшипников… вообще никаких подвижных частей. По крайней мере, видимых невооруженным глазом. Майре «Анимус» больше напоминал живой организм, чем машину.

Дверь в кабинет отца была чуть приоткрыта: Джона сидел за столом, склонившись над чертежами. Майра постучалась.

— Майра! — удивленно воскликнул отец. — Вот ты где!

Увидев дочь, он не то чтобы обрадовался. Скорее испытал облегчение. Джона поспешил спрятать какие–то бумаги, лежавшие на столе, под ворохом других. Снедаемая любопытством, Майра вошла в грязный, тесный кабинетик; места здесь едва хватало для стола и ржавого картотечного шкафа, втиснутого в дальний угол.

— Ты опоздала… опять! — сказал отец. — О чем ты только думала? Я уж хотел послать за тобой Ройстона. Тебе повезло, что не попалась патрульным.

Майра потупила взгляд.

— Они были заняты: выбрасывали в море Картера.

Отец резко постарел лет на десять, Закрыл дверь и запер ее, подставив запястье под сканер. За стол он не вернулся, а принялся расхаживать из угла в угол.

— Ройстон уже передал. Ты была на оглашении приговора?

Майра кивнула:

— У Церкви собралась толпа. Мы заметили ее, когда шли в школу… трудно было не заметить. И народу представление понравилось.

— Возиус тоже всё видел?

— Мы все видели: с нами были Пейдж, Рикард и Калеб. — Сердце снова стиснула боль, но Майра заставила себя закончить рассказ: — Патрульные избили какого–то старика… вроде бы папу Картера.

— Только не говори, что ты ходила в Доки.

— Нет, конечно! Правда, воздержавшихся вроде нас было мало.

Отец провел рукой по редеющей шевелюре. Круги у него под глазами сделались еще темнее. Похоже, в последнее время он вообще забыл о сне, работал круглыми сутками. Внезапно отец сгреб Майру в охапку, неуклюже обнял ее.

— Майра, пообещай, что будешь осторожна, — попросил он, сильнее стиснув дочь в объятиях. — Твою маму я уже потерял, но если потеряю тебя, то не переживу. Клянусь Оракулом.

— Э-э… ладно… обещаю, — ответила Майра, пораженная столь внезапным проявлением чувств.

Прежде за Джоной такого не водилось. Он редко когда обнимал близких. Вот мама не скупилась на ласки. Майра едва не задохнулась, когда отец разжал наконец объятия.

— Чтоб больше никаких прогулов, до третьего гудка — как штык должна быть на работе. Ясно? Патрульным не терпится подловить тебя на каком–нибудь нарушении.

— Как будто я сама этого не знаю, — устало вздохнула Майра.

— Это тебе не шутки, — нахмурился отец. — Сама видела, как поступили с Картером. В следующий раз никто с тобой миндальничать не станет. Ты ведь представляешь, что с тобой произойдет в шлюзе, да?

Третий раз за утро перед мысленным взором возник образ гибнущего Картера.

— Меня в секунду расплющит, — сказала Майра. — Мгновенная смерть.

— А теперь, — успокоившись, произнес отец, — ступай к Дариусу и работай. Твоей бригаде я поручил устранить течь в Седьмом секторе. А, да. Тебе может пригодиться пара бахил — найдешь их в шкафу со снаряжением. Говорят, в Седьмом настоящий фонтан.

Майра поморщилась. Меньше всего ей хотелось вымокнуть в ледяной воде. День с самого начала не задался, и оставалось гадать, что еще может пойти не так. Впрочем, жаловаться отцу она не стала. Он и так разозлился из–за опоздания. И Майра молча поплелась искать Дариуса и пару бахил, молясь про себя, чтобы они смогли защитить ее и она не промокла до нитки.

Часов через семь, промокшая насквозь и вконец растрепанная, Майра собрала инструменты, готовая покинуть Седьмой сектор. В последнее время протечки случались все чаще: вода текла сквозь трещины во внешних стенах и через прорывы в трубах. Едва прибыв в Седьмой, где размещалась Акваферма, Майра первым делом попробовала воду, хлеставшую из дыры в стене. На вкус она была соленая — дурной знак. Течь устраняли почти целый день.

Даже Дариус, предпочитавший стоять в сторонке и покрикивать на работников, и тот весь промок. Майра вернулась в Четвертый сектор, провела рукой под сканером и прошла в Инженерную. Дариус, само собой, ее обратно до работы не проводил — сидит уже, наверное, дома, завернулся в одеяло и ест горячее рыбное рагу.

— Ну все, последний день в ученицах, — пробормотала себе под нос Майра. Весь день она повторяла себе эти слова.

В Инженерной было пусто: все разошлись по делам. Даже отец ушел и, выключив свет в кабинете, запер дверь. Майра проследовала в дальний конец сектора. Сумка с инструментами больно била по бедру — точно синяк останется. Пальцы сморщились и посинели, а зубы выбивали дробь. Майра до того замерзла, что отчаялась когда–либо согреться. Открыв дверцу шкафа, бросила внутрь сумку с инструментами и что было сил затолкала ее подальше ногой. Из бахил выплеснулась вода. Майра не без усилий стянула резиновые сапоги и присмотрелась к мокрым ногам.

— Проклятая ледяная вода, — пробормотала она. — Проклятые сапоги… Проклятая сумка!

Услышав за спиной знакомый смех, Майра обернулась. Ройстон растянул в улыбке черные от сажи губы и сверкал белыми зубами. Под мышкой у него торчал рулон чертежей, на плече висела сумка.

— Помощь нужна?

— А что, заметно? — уже мягче произнесла Майра: Ройстон был одним из немногих, кому она безоговорочно доверяла. — Святое Море, ну и денек…

— Да, — помрачнев, согласился Ройстон, — не то слово.

Само собой, оба имели в виду Картера, просто не решались заговорить о нем открыто и прямо. Весь день, пока Майра трудилась в Седьмом секторе, мыслями она возвращалась к оглашению приговора. Снова и снова представляла, как беднягу Картера кидают в камеру шлюза, как запирают там и как его разрывает водой. Эти мысли сводили с ума.

— Выше нос: сегодня твой последний день в учениках, — ловко меняя тему, напомнил Ройстон. — Не терпится поди стать подмастерьем?

— По Дариусу скучать не стану, если ты об этом.

Ройстон кивнул:

— С ребятами он крут, не спорю, но ведь у нас не место неженкам. Еще спасибо скажешь, что я приставил его к тебе.

— Как–нибудь, может, и скажу…

— Кстати, — снова засмеялся Ройстон, — я кое–что вспомнил! Твой отец просил передать, что у него встреча в Десятом, к ужину его не ждите.

— Ладно, а вообще новости есть?

— Майра, знаешь… — Ройстон серьезно взглянул на нее. — Джона любит вас с Возиусом. Просто ему тяжело это показывать. С тех пор как Тесса… — Он умолк. Было видно, что и ему больно, ведь Ройстон не просто был папиным заместителем — он был ему лучшим другом.

— Да знаю, — вздохнула Майра.

Кивнув, Ройстон развернулся и пошел дальше:

— Еще пересечемся, подмастерье.

Майра успела взглянуть на чертежи у него под мышкой. Вспомнила, как утром отец пытался спрятать от нее схемы на столе в своем кабинете. Конечно, пора было бежать домой, Возиус уже, наверное, заждался, и ужин наверняка готов, стоит на плите. Даже автоматические огни чуть угасли, как бы сообщая, что скоро день сменится ночью, однако любопытство взяло верх. Майра просто обязана была узнать, что это отец попытался от нее скрыть. К тому же она обожала изучать новые схемы: водить пальцем по голубым линиям, видеть, как сплетение труб образует нечто большее, чем просто систему коммуникаций. Устоять перед искушением Майра не смогла.

Она прокралась к отцовскому кабинету. Дверь была заперта, и Майра глянула на сканер. Нет, в доступе ей система откажет, и даже хуже — вызовет патрульных. Лишь главный инженер имеет право открывать эту дверь. Вот только Майра могла обойтись и без доступа. По торчавшим из стены трубам она залезла под потолок и, открыв вентиляционную решетку, забралась в шахту. Проползла по ней и оказалась прямо над отцовским столом, присматриваясь к нему через еще одну решетку. Затем открыла ее и ловко спрыгнула на пол. Автоматическое освещение потускнело еще больше. Вечер стремительно сменялся ночью.

Подсвечивая себе фонариком, Майра прокралась к заваленному бумагами столу. Отец никогда не умел содержать рабочее место в порядке. Майра порылась в чертежах и прочих бумагах, сохраняя видимость бардака: отец сразу поймет, что кто–то копался в его документах, если Майра вдруг ненароком попытается разложить их. Та–ак, чертежи, схемы, внутреннее устройство машин… Нет, все не то. Майра порылась в ящиках стола — ничего. Потом в картотечном шкафу, но и там ее ждала неудача. Тогда Майра заглянула под стол, зарылась в ящики с разводными ключами, молотками, монтировками и отвертками. Она даже в футляр с дрелью заглянула, но не нашла там ничего, кроме запасного аккумулятора и комплекта буров.

Майра бросила футляр обратно под стол и услышала подозрительно глухой звук — не тот, с каким обычно предметы падают на пол. Майра так и замерла. Опустилась на корточки и принялась простукивать бетонный пол в поисках тайника. Ага, вот оно, наконец! Подсветив фонариком, Майра заметила в полу тонкие линии, обозначающие крышку. Подцепив ее монтировкой, вскрыла тайник. Выдолбленный прямо в бетонном полу, он имел квадратную форму два на два фута. При виде толстой стопки чертежей сердце Майры забилось чаще. Она достала их все и принялась разворачивать. А когда поняла, что именно держит в руках, сердце у нее чуть не выпрыгнуло из груди. Это были совсем не чертежи машин и даже не схемы секторов. В верхнем уголке одного листа Майра прочла аккуратную подпись отцовской рукой: «СУБМАРИНА».

Законом запрещалось писать и произносить это слово, а уж хранить чертежи подобных устройств и подавно. И за то и за другое могли запросто выбросить в море. Сердце колотилось в груди, пока Майра продолжала перебирать листы, встречая новые и новые слова: «ПАССАЖИРСКИЙ», «ГЛУБОКОВОДНЫЙ», «СТАЛЬНОЙ КОРПУС». Она пыталась сообразить, что же такое она обнаружила. Вспомнились темные времена, последовавшие за смертью мамы. Папа тогда чуть не повредился умом, оставшись наедине с ревущим младенцем и упрямой восьмилетней дочерью, которая отказывалась понимать, куда делась мама и почему она больше не приходит домой. Майра часто просыпалась по ночам, видела, как отец ходит по кругу или плачет на койке.

Когда Майре исполнилось десять, тьма постепенно стала рассеиваться, но к тому времени умом повредилась она сама. В школе закатывала истерики, дралась с Бэроном, ее постоянно оставляли после уроков. А потом случился Суд. Однако объяснить сегодняшнюю находку не могли даже те мрачные годы. То, что попало Майре в руки, может стоить отцу жизни. Страх огненным кинжалом пронзил сердце. В голове проносилась сотня вопросов, но не успела она разобраться в них, как услышала писк сканера на двери сектора. Майра взглянула на зажатые в потных руках чертежи. Кто–то идет… Надо спрятаться!

 

Глава 8. ЕРЕСЬ

Послышались шаги. Майра еще раз посмотрела на бумаги, потом как можно быстрее положила их в тайник и накрыла его крышкой. Поднялась в вентиляционную шахту и выключила фонарик. Вновь оказавшись в темноте, прижалась ухом к решетке. Похоже, людей было несколько. Сердце забилось еще чаще. Неизвестные остановились прямо у двери кабинета. Пискнул, подтверждая допуск, сканер, и дверь открылась. На пол кабинета упали три длинные тени. Люди»вошли и заперли за собой дверь. Замок, пискнув, закрылся.

— Ты уверен, что встречаться безопасно? — мрачно спросил первый голос.

— Когда у нас было безопасно? Сам знаешь, чем рискуем.

Это говорил отец.

— Как думаешь, он не проговорился? — спросил третий, высокий голос.

— В таком случае мы бы тут не стояли, — ответил Джона.

Он щелкнул выключателем, и кабинет залило резким искусственным светом. Майра сквозь прутья решетки присмотрелась к спутникам отца. Одного она узнала — это был Стэн Деккер, снабженец, заведующий Складом запчастей. Внешне он и сам напоминал деталь какого–то ветхого механизма: горбатый, рябой и почти что беззубый.

Отец принялся расхаживать по комнате.

— Нам повезло, что он не раскололся под пытками, однако надо спешить. Синод начинает что–то подозревать… Время на исходе.

Он обернулся ко второму спутнику, которого Майра видела впервые: очки в проволочной оправе, нос картошкой и напомаженные завитые усики.

— Бишоп, расскажи о находке, — попросил отец, и тогда же Майра вспомнила: Филип Бишоп, чьи дочери–близняшки учатся в одном с Возиусом классе.

— Что ж, было непросто, — гнусаво начал Бишоп. — Я постарался копнуть поглубже, но Синод пристально следит за нами. Они хорошо поработали, стирая данные, однако мне удалось раздобыть кое–какие носители и восстановить информацию…

— А если нормальным языком? — перебил его Деккер.

— Я воссоздал хронологию.

Майре пришлось постараться, чтобы рассмотреть все хорошенько: Деккер с отцом обменялись мрачными взглядами.

— Итак, — произнес Деккер, — мои догадки верны?

— Прошла тысяча лет, — подтвердил Бишоп.

— Со времен основателей?

— Да… если верить моим расчетам.

— Здесь не может быть ошибки?

— Разумеется, может, — ответил Бишоп. — Белых пятен чересчур много.

— А что если Деккер прав? — произнес отец. — Разве это не вяжется с тем, сколько в последнее время протечек и поломок в машинах? Колония не рассчитана на вечное обитание в ней. Рано или поздно ее нужно будет покинуть. — Он сделал паузу, давая остальным осмыслить сказанное. — Есть шанс, что на Поверхности снова можно жить.

Майра чуть не ахнула, услышав запретные слова. Когда пришел Конец, Поверхность погибла, и думать иначе было греховно.

Деккер бросил на Джону укоризненный взгляд.

— Шанс, не более. Откуда тебе знать?

Бишоп кивнул:

— Деккер прав. Если поднимемся, можем погибнуть…

— Останемся — тоже погибнем, — отрезал отец.

Бишоп точно получил оплеуху. Его взгляд заметался между Деккером и Джоной.

— Джона… — пролепетал Бишоп, поправляя сползшие на нос очки. — Что ты имеешь в виду? Хочешь сказать, мы совершенно точно здесь погибнем?

В кабинете повисла гробовая тишина, Майра затаила дыхание. Деккер и отец обменялись полными тревоги взглядами.

— Так ты еще не сказал ему, Джона?

— Не был уверен, что могу полностью доверять.

— Ну что ж, Бишоп доказал свою преданность, — заметил Деккер. — После того, что стало с Картером, он заслуживает знать правду. Мы все повязаны.

Помрачнев, отец замолк. Ему явно было непросто продолжать. Тогда Деккер ободряюще положил ему руку на плечо и произнес:

— Давай, ему можно доверять… Все равно уже ничего не изменишь.

Сделав глубокий вдох, отец наконец произнес:

— «Анимус» ломается.

Бишоп спал с лица.

— Но… ты уверен?

— Более чем: уровни по всем параметрам падают, и это объясняет длинные очереди в Больницу. Люди жалуются на головные боли, тошноту, головокружение, их рвет, наваливается усталость, одышка… Аллергены тут ни при чем, это гипоксия. И это еще не самые опасные симптомы, худшее впереди.

— Не понимаю, — произнес Бишоп, заламывая руки и точно пытаясь защититься от неизбежного. — Что такое гипоксия?

Деккер вмешался:

— Это значит, что все мы тут задыхаемся.

— Разве нельзя починить машину? — спросил Бишоп у отца Майры. — Ты же главный инженер!

— Уж поверь, я пробовал, — заверил его Джона, ускоряя шаг. — Пытался чуть ли не весь прошлый год. Клянусь Оракулом, я не знаю, как работает эта штуковина. Основатели знали, но они давно мертвы.

— Нет–нет… я не верю, — запинаясь, пролепетал Бишоп.

Майра тоже не могла поверить в услышанное, однако отец никогда не ошибался. Особенно если дело касалось машин. И да, было кое–что еще: она сама с недавних пор испытывала некоторые из симптомов. Винила в этом аллергены, но теперь–то поняла, что причина намного страшнее: в колонии заканчивается кислород.

— Скажи ему, сколько нам еще осталось, — попросил отца Деккер.

— Самое большее — восемь месяцев, затем параметры упадут совсем низко. — Судя по тому, каким тоном произнес эти слова отец, времени могло оставаться куда меньше.

— Кто–то должен известить Синод! — воскликнул Бишоп.

Отец уронил плечи, как будто груз ответственности, что лежал на нем, внезапно обрел реальный вес.

— Я отправился к ним сразу, как понял, что происходит. Выслушав меня, Синод удалился на закрытый совет, а после отец Флавий передал их решение: мол, грехами мы навлекли на себя очередной Конец. Синод постановил, что требуется больше жертв — так мы облегчим нагрузку на машины и задобрим Святое Море.

— Это же безумие! — вскинул руки Бишоп.

— Вот и я так подумал, — пробормотал Деккер.

— Отец Флавий сказал, что на все воля Оракула, — продолжал отец. — О возвращении на Поверхность я даже заикаться не стал. Меня бы на месте арестовали.

— Кто еще знает? — спросил Бишоп.

— Никто. Даже инженеры, — сказал отец. — Я один наблюдаю за «Анимусом». Синод взял с меня клятву молчать. На секунду мне показалось, что отец Флавий готов бросить меня в тюрьму, чтобы я не проболтался, но кто–то ведь должен следить на «Анимусом».

— Выходит, оранжевый флаг над входом в Больницу, аллергены… — догадался Бишоп, — это просто легенда, придуманная Синодом, чтобы объяснить симптомы. Они скрывают правду, опасаются бунта в колонии. Восстания.

— Самое время, черт подери! — выругался Деккер. — Восстание — вот что нам нужно.

Джона покачал головой:

— Нет, слишком опасно. Патрульные всех прижали к ногтю. Кратос с нами не пойдет, разве что изгои… Да и большинство демоса встанет на сторону Синода. Нас просто сметут. Но даже если каким–то чудом мы победим, сумеем свергнуть Синод, то времени уже не остается. Его слишком мало.

Отец остановился и взглянул на товарищей.

— Если хотим выжить, выбор у нас только один.

— Поверхность, — д огадался Бишоп.

— Точно! — подтвердил отец и опустился на колени, затем достал из тайника чертежи и разложил их на столе.

— Смотрите, мы уже составили планы.

— Хорошо, поднимемся мы наверх — и что дальше? — спросил Бишоп. — Вдруг там пусто и нет жизни? Или хуже, вовсе нет суши, а кругом одна вода? Скажи, как тогда быть?

— Я поднимусь на Поверхность, — упрямо произнес отец. Приняв решение, Джона уже не отступался от него. — Это последний шанс. Ну, кто со мной?

Тишина стала ему красноречивым ответом.

— Джона, я с тобой, — сказал наконец Деккер. — Сам знаешь. Однако если что–то пойдет не так, мы окажемся в Святом Море, как Картер. Да, и еще остается решить вопрос с Маяком.

Майра навострила уши и вплотную припала к решетке, стараясь рассмотреть и расслышать людей внизу получше. Отец оторвал взгляд от чертежей:

— Верно, как раз хотел поговорить об этом. Бишоп, расскажи остальное…

Бишоп кивнул:

— По просьбе Джоны я прошерстил архивы в поисках упоминаний о Маяке. Уже готов был сдаться, пока не наткнулся на старые фотографии Элианны Уэйд. Их не уничтожили и не изъяли, потому что они были сделаны уже после Конца.

Деккер с Джоной обнадеженно переглянулись.

— Это старшая дочь Элайджи Уэйда? Первого президента и одного из основателей? Звучит многообещающе.

— Да, это она, — подтвердил Бишоп.

Порывшись в кармане, он извлек на свет фотографию.

— Снято на заре существования нашей колонии. — Он указал на первую девочку на снимке. — Вот это Элианна, а это ее младшая сестра Сари. Я не уверен на все сто процентов, но кажется, что на руке у Элианны браслет, по описанию похожий на Маяк.

Майра с трудом разглядела снимок в руках у Бишопа: девочка — не старше самой Майры, тоже кудрявая, темноволосая. Однако на этом сходство заканчивалось. Эли- анна была высокой, фигуристой, серьезной, как будто на плечах ее лежал груз большой ответственности. Сари Уэйд, если не считать волос, больше ничем на сестру не походила: мелкая, тощая, с наивной улыбкой на детском лице. Дыхание перехватило: Сари запросто могла сойти на близняшку Майры. Сходство просто поражало, Майра словно смотрела на свою детскую фотографию или на фотографию мамы. Отец резко помрачнел, совсем как после смерти жены. Должно быть, и он заметил сходство, вспомнивоб утрате.

— Я увеличил картинку, — сказал Бишоп, указав на запястье Элианны. — Браслет словно врос в кожу. И вот еще, взгляните на метку с внешней стороны: змей, кусающий собственный хвост и окольцовывающий слова Aeternus eternus.

— Печать основателей, — догадался Джона.

— Да, это может быть Маяк, — сказал Деккер, подаваясь ближе, чтобы лучше рассмотреть картинку. — Описание совпадает, но наверняка сказать трудно. Уверенности нет.

— Элианна всюду его носит, — заметил Бишоп.

Он достал другие фотографии семьи Уэйд и принялся перебирать их: дочери президента взрослели прямо на глазах. Элианна поправилась, а Сари выросла, хотя ростом со старшей сестрой так и не сравнялась. Обе девочки постепенно превратились в молодых женщин, а после на их лицах появились первые морщинки, в волосах — седина. На некоторых фотографиях Элианна и Сари, нарядно одетые, сопровождают родителей (на которых были очень похожи) на званых приемах. На одном снимке президент выступает с речью перед толпой, а жена и дочери слушают его, стоя в переднем ряду. На другом — семья Уэйд посещает Больницу, еще совсем новую, а вот Элианна перерезает красную ленточку у входа. И на каждом снимке на правой руке у нее поблескивает золотой браслет.

Наконец снимки закончились.

— Нигде нет Элианны без браслета, — подвел итог Бишоп. — Помните, я говорил, что раздобыл несколько носителей? Так вот, в данных много пробелов, но мне попались отрывки из дневника президента Уэйда. В одном из таких отрывков он пишет: как только Маяк сливается с плотью носителя — это его слова, — снять прибор уже невозможно.

— Если только носитель не умрет, — догадался Деккер.

Бишоп достал из кармана снимок, который, видимо, приберег напоследок.

— Это похороны Элианны. Согласно восстановленной хронологии, она погибла во вторую крупную эпидемию оспы, которая унесла жизни примерно одной десятой колонистов. Элианне тогда был семьдесят один год.

Это и правда были похороны: бездыханное тело Элианны возлежало на алтаре под саваном, скрывавшим причиненный хворью ущерб. Рядом, одетая в черное, припала на колени Сари: держа сестру за правую руку и скорбно опустив голову, она молилась.

— Браслета на руке нет, — наклонившись поближе, заметил Деккер. — Он исчез.

— Вот именно, — согласился Бишоп. — Его сняли с руки покойницы.

— Маяк забрал себе кто–то другой? — спросил Деккер.

— Если честно, я не знаю, — признался Бишоп. — Последний раз Маяк видели на фотографии, где Элианна еще жива. — Он постучал пальцем по снимку. — Потом он бесследно исчезает.

— Так, может, это и не Маяк вовсе? — нахмурился Деккер. — Вдруг это просто причудливое украшение, которое Элианна любила надевать по случаю и без?

— Возможно… — согласился Бишоп.

— Или же это правда Маяк! — вставил Джона, снова принимаясь расхаживать по кабинету. — Что, если, когда Элианна умерла, отец или сестра сняли браслет?

— Тогда почему они сами не стали его носить? — спросил в ответ Деккер.

— Ну, я не знаю, — произнес Джона, запуская пятерню в волосы. — Это лишь мои догадки, но разве не после ее смерти Синод принялся уничтожать все, связанное с эпохой, предшествовавшей Концу? Как раз когда умерла Элианна, и началась Великая Чистка.

— Все верно, — подтвердил Бишоп. — Это есть в хронологии.

— Это лишь доказывает, — хмуро произнес Деккер, — что Синод мог уничтожить Маяк вместе со всеми запрещенными предметами. И нам от этого не легче.

— Мог, — подумав, сказал Джона, — а может, Маяк спрятала Сари! Великая Чистка состоялась на ее веку, ведь так? Сари состарилась, но еще не умерла к тому времени?

— Верно, — кивнул Бишоп. — Если так размышлять… Сари знала, насколько Маяк важен для всех, а теперь, исходя из записей в президентском дневнике, нам понятно его назначение. Маяк выведет нас на Поверхность и укажет путь к месту встречи с другими колониями — если, конечно, они выжили, — чтобы мы могли возродить жизнь на Земле.

Сердце у Майры чуть не выскочило из груди. Ее всегда учили, что Святое Море спрятало избранных в убежище, а остальных людей — нечестивцев — постиг Конец. Это как прожить всю жизнь в уверенности, что ты в семье единственный ребенок, а потом с удивлением узнать: у тебя есть братья и сестры, которые живут в другом мире… Это просто не укладывалось в голове. Майра попыталась успокоиться, чтобы ненароком не выдать свое присутствие, но задача оказалась не из легких: сердце бешено колотилось, дыхание сделалось частым–частым. Голова закружилась, нахлынул страх, ужас: воздух в колонии скоро закончится!

— Пусть даже Сари и спрятала Маяк, — признал Деккер, — это же случилось тысячу лет назад. Спрятать она его могла где угодно… с чего начнем?

— Загвоздка… — признал Бишоп. — Ну… что будем делать?

Несколько секунд трое заговорщиков молча думали.

— По–моему, надо держаться плана, — произнес наконец Джона. — И искать Маяк. Без него шансов достичь Поверхности мало.

На том и порешили. Погасив свет, трое вышли из кабинета. Пискнул сканер, щелкнул замок, но Майра еще долго не смела пошевелиться, пока отец и его товарищи не покинули Инженерную. Лишь тогда она пустилась в обратный путь до дому, используя тайные ходы. Пришлось поторопиться, чтобы опередить отца и избежать расспросов — Майре хватило неприятностей из–за утреннего опоздания.

Коленки подгибались, но она упрямо неслась дальше по трубам и шахтам. Из головы не выходил подслушанный разговор, слова заговорщиков, сливаясь, вертелись бешеным вихрем. Майра тщетно пыталась разобраться во всем, уловить смысл, но ясно ей было лишь одно: если отец потерпит неудачу, все они погибнут.