Глава 15

Домыслы

Коуди не умолкает ни на секунду с тех пор, как мы покинули аэропорт. Мне кажется, Бриттани по-настоящему его расстроила. А точнее, ее слова. Даже его речь изменилась. Он начал немного тараторить, а голос сделался заметно тоньше. И руками он размахивает гораздо чаще, чем обычно.

– Существуют, вероятно, сотни причин, почему эта женщина не запомнила тебя, – говорит Коуди, когда мы возвращаемся к городскому автовокзалу. – И все они, позволь заметить, выглядят в тысячу раз правдоподобнее совершенно невероятного предположения, что тебя не было в том самолете!

Я и сама возбуждена и сбита с толку не меньше Коуди, но держу эмоции при себе. Как и свои мысли. Так проще заново все обдумать и попытаться извлечь хоть какой-то смысл из услышанного.

– К примеру, – не прекращает свой страстный монолог Коуди, – во время посадки ее могли совсем ненадолго отозвать в сторону. И ее заменила другая сотрудница авиакомпании. А ты именно в этот момент прошла в самолет. На тебе могла быть другая бейсболка с таким же длинным козырьком, – щелкает он по моему головному убору, – так же скрывающим лицо. И при посадке тебе совсем не обязательно было поднимать на нее взгляд. Ну сама подумай! Кто вообще обращает внимание на девушек, принимающих у людей посадочные талоны? Лично я их просто не замечаю. А ведь она тоже перенесла немалый шок. Представь: самолет, который ты отправляешь в рейс, терпит крушение, и все пассажиры погибают!

Он искоса бросает на меня взгляд и поправляется:

– Извини, я хотел сказать – почти все. Но это не может не оказать воздействия на память и чувства человека, так? Короче, для меня она не самый надежный свидетель.

Коуди прав. То, что Бриттани не заметила, как я проходила на борт, еще ничего не доказывает.

Как не доказывает и справедливость слов юноши на парковке.

Хотя это, несомненно, кое-что могло бы прояснить.

Почему я выжила, когда все остальные погибли.

Почему я не числилась в списке пассажиров.

Если правда, что меня не было в самолете, то не было и никакого сбоя. Не считая того, что произошел в моей памяти, и она до сих пор не восстановилась.

– А вот тебе еще одно вполне подходящее объяснение, – продолжает Коуди, не замечая моего молчания. – На самом деле ты – террористка. Ты пробралась в багажное отделение, планируя взорвать самолет. Бриттани не видела, как ты проходила в самолет вместе с остальными, поскольку ты этого не делала. Ты прокралась внутрь тайком. А компания ссылается на мифический компьютерный глюк, чтобы замять это дело.

Багажное отделение?

Неужели я могла находиться там? Неужели я пробралась в самолет никем не замеченная? И, значит, я еще и террористка?

Мой мозг перегревается от усилий найти ответы на все новые вопросы, которые громоздятся на прежние, тоже остающиеся пока без ответа, и от этого можно рехнуться.

Знал ли юноша у супермаркета, что сотрудница авиакомпании, отвечавшая за посадку, не вспомнит меня? А может, он сам работает на ту же авиакомпанию? И не из нее ли те люди, которые, по его словам, разыскивают меня?

– Я серьезно, – не унимается Коуди. – К чему мы приходим, если принимаем на веру показания этой женщины? Что ты случайно плавала посреди океана как раз в том месте, где потерпел катастрофу самолет? Или что авиалайнер непостижимым образом обрушился на лодку – или, предположим, надувной плот, – когда ты проплывала внизу?

Теперь я уже знаю, что означают интонации в его голосе. Он снова пустил в ход сарказм.

– Ах! Вот оно! Я все теперь понял! – восклицает вдруг Коуди, хлопая в ладоши.

Сразу несколько пассажиров автобуса смотрят в нашу сторону. Я нервно озираюсь и замечаю сидящего в нескольких рядах позади меня высокого и худого мужчину средних лет с каштаново-рыжей шевелюрой и такой же бородой. Он внимательно вглядывается в меня, склонив голову набок. Мне становится не по себе. Я отворачиваюсь, глубже натягиваю на глаза бейсболку и опускаю голову.

– Самолет терпит крушение, и как раз в этот момент волшебным образом падаешь с небес в океан ты сама! – фантазирует Коуди. – Ты – падший ангел. Вот и весь секрет! И почему только до меня все так поздно доходит? – Он шлепает себя по лбу. – Это же объясняет и твою неземную красоту.

Я, впрочем, уже не уверена, что он разговаривает со мной. В мою сторону он даже не смотрит – скорее ведет диалог сам с собой. Однако, какую бы чепуху ни городил Коуди, он затронул один из наиболее важных вопросов.

Если я не была в самолете, то почему меня нашли на месте катастрофы?

Вероятность простого совпадения во времени и пространстве настолько ничтожна, что не заслуживает даже подсчета. А значит, должно существовать иное объяснение.

И я исполнена решимости найти его.

– Уф, кажется, началось, – слышу я голос Коуди, но уже без шутовских интонаций. Это снова его обычный тон. Но, посмотрев на него, я замечаю, что он с мрачным видом глядит на свой сотовый телефон.

– Что случилось? – спрашиваю я, и это первые слова, произнесенные мной вслух, после того как мы уехали из аэропорта.

– Родительская инквизиция. Они пытаются звонить. – Он поворачивает в мою сторону дисплей, на котором написано: звонок из дома. – И, по-моему, это уже шестая попытка, – хмуро продолжает Коуди. – Они заметили наше отсутствие. Как думаешь, мне ответить?

– Да, непременно.

Но он лишь скептически хмыкает.

– Так и знал, что ты это посоветуешь. Но только я еще не сошел с ума. А вопрос тебе задал чисто риторический. Я ни за что не стану с ними сейчас разговаривать.

– Но они же волнуются.

– Да. А еще они очень злятся. – Коуди с шипением выпускает воздух между стиснутыми зубами. – Если уж мне суждено получить по полной программе, то пусть это случится только однажды.

– Что ты имеешь в виду?

Он вздыхает.

– Если я отвечу на звонок, они немедленно наорут на меня за то, что увез тебя из нашего городка. А потом, когда мы вернемся домой, наорут снова. Таким образом, если я не стану сейчас отвечать, а просто доставлю тебя целой и невредимой, то получу головомойку лишь один раз. Доходит?

Телефон перестает звонить.

В моей груди снова возникает уже испытанное однажды щемящее ощущение, которое Коуди определил как чувство вины.

– Но, может, стоило все же им сообщить, что с нами все хорошо, чтобы они не так переживали?

Коуди удобнее устраивается в кресле и отворачивается к окну.

– К черту! Мы уже почти на автовокзале. Через несколько часов будем дома. Надеюсь, это они как-нибудь переживут.

 

Глава 16

Обещания

– Ты совсем выжил из ума? – Хезер начинает кричать еще с балкона, когда несколько часов спустя мы с Коуди показываемся на подъездной дорожке к дому. – Ты исчезаешь, никого не предупредив. На звонки не отвечаешь. И увозишь бедную беспомощную девочку, страдающую амнезией, неизвестно куда! Ты хоть понимаешь, что натворил, Коуди?!

Коуди искоса бросает на меня взгляд, заметив, что мать уже спустилась по лестнице и поспешно направляется к нам.

– Отец уже собирался звонить в полицию! Ты можешь себе представить наше положение, если бы власти узнали, что мы потеряли приемного ребенка на третий день его пребывания здесь?..

Она крепко хватает Коуди под локоть, и он начинает хныкать, словно от боли. Я понимаю, что пора вмешаться. Взять ответственность на себя. Хотя бы отчасти отвести гнев Хезер от сына.

– Коуди ни в чем не виноват, Хезер, – поспешно говорю я. – Это все я. Я заставила его поехать. Он не хотел, но я его принудила.

Я замечаю, что пальцы Хезер сжимают локоть мальчика уже не так сильно.

– Поехать куда? – спрашивает она.

Даже ее голос смягчается, когда она обращается ко мне, и от этого я еще больше жалею, что впутала в свои дела Коуди. И прежде всего потому, что он действительно не хотел никуда уезжать. Вероятно, мне следовало попробовать решить свою проблему самостоятельно.

– В Лос-Анджелес, – отвечаю я между тем.

– ТЫ УВЕЗ ЕЕ В ЛОС-АНДЖЕЛЕС? – Голос Хезер снова становится громоподобным, а ее пальцы впиваются в предплечье Коуди.

– Пожалуйста, – прошу я, – не надо так на него сердиться. Он пытался меня остановить. Но я очень хотела туда попасть.

– Боже милостивый! Что же вам понадобилось в Лос-Анджелесе?

Коуди снова бросает на меня быстрый взгляд, и я сразу читаю его мысли. Он переживает, что я расскажу Хезер всю правду. О том, что мы делали. О женщине, с которой беседовали. О ее истории.

– Просто… – начинаю я и запинаюсь.

Ложь служит защитным механизмом для людей.

– Мне нужно было попасть в аэропорт, – продолжаю я. – Подумала, что там могут ожить какие-то воспоминания. Надеялась, что это поможет.

Хезер издает тяжелый вздох и отпускает руку Коуди. Я слышу, что тоже вздыхаю вместе с ней.

– Вайолет, – говорит она, и ее голос снова становится добрым и исполненным терпения. Это та Хезер, которую я видела вчера и позавчера. Та женщина, что увезла меня из больницы, а потом приготовила на гриле сандвич с сыром. – Вы не должны по собственному усмотрению пропадать из дома. Теперь за вас несем полную ответственность мы. И наша первоочередная забота – обеспечить вашу безопасность. А мы не сможем этого добиться, если не будем постоянно знать, где вы находитесь.

– Прошу простить меня, – отвечаю я. – Мне действительно не надо было туда ездить.

– Никак нельзя, – кивает она, а потом снова переключает внимание на Коуди. – А ты! – Ее голос опять делается резким. – Ты не должен был ей помогать ни при каких обстоятельствах. Теперь до начала учебного года будешь под домашним арестом.

– Мама! Но ведь это несправедливо! Ты же слышала, что сказала Вайолет. Она буквально похитила меня.

– Никаких извинений не принимается, – отрезает Хезер. – Ты под домашним арестом.

Коуди с досады пинает ногой обломок камня, которыми вымощена дорожка.

– Вот проклятье!

Мне любопытно узнать подробнее про домашний арест, но я понимаю, что сейчас не самое подходящее время для таких вопросов. Каким бы ни оказалось определение, по выражению лица Коуди я могу сразу понять, что ничего хорошего мера наказания ему не сулит. Я протягиваю руку и легко ерошу Коуди волосы. Так всегда делала в больнице Кияна, когда видела, что я расстроена, и мне это странным образом помогало.

– Прости меня, Коуди.

Его лицо мгновенно заливается краской, и он поспешно отстраняется от моего прикосновения. Потом вразвалочку направляется к дому, бормоча что-то вроде:

– Да что уж там…

Хезер смотрит на меня.

– Вайолет, милая. Вы же знаете, что, если нужно куда-то поехать, вы всегда можете обратиться к нам.

– Я подумала, что в Лос-Анджелес вы ехать откажетесь.

Первые правдивые слова из моих уст.

Хезер гладит меня по руке.

– Разумеется, мы бы не отказали вам в этом. Куда бы вам ни понадобилось. Только обещайте, что впредь не уедете из дома без нашего ведома.

И первые мои правдивые слова оказались последними, потому что, еще не открыв рта, я уже знаю, что сейчас обману:

– Обещаю.

– Вот и хорошо. – Она улыбается. Впервые с того момента, как мы вернулись домой. – Ну и как? Ваша попытка оказалась успешной?

– Какая попытка? – спрашиваю я.

– Побывать в аэропорту. Вам что-нибудь вспомнилось?

Одной вспышкой передо мной возникают образы Бриттани, океана, кулона, гравировки, юноши.

Изо всех сил пробуй вспомнить, что произошло на самом деле. Пробуй вспомнить меня.

– Увы, нет, – отвечаю я.

Хезер обнимает меня за плечо и слегка сдавливает его.

– Не печальтесь. Рано или поздно все к вам вернется.

Я киваю, изображая согласие, и с трудом выдавливаю улыбку.

– А завтра с утра пораньше, – говорит она, заметно повеселев, – я отвезу вас в такое место, которое поможет на время отвлечься от всех грустных мыслей.

Я окидываю ее взглядом, искренне заинтригованная:

– Куда же?

Хезер ослепляет меня широченной улыбкой и подмигивает:

– В наш торговый центр.

 

Глава 17

Застигнутая врасплох

Торговый центр – это какое-то безумие. Он огромен, переполнен народом и охвачен неуемной суетой.

Покупками занимается, разумеется, сама Хезер. Пока мы бредем через бесконечные анфилады залов, которые называются универсальным магазином, она постоянно сдергивает со стендов какие-то вещи на вешалках и выражает свой восторг фразами вроде: «О, просто восхитительно!», или «В этом вы будете выглядеть неотразимо!», или «Будь у меня ваша фигура, я бы непременно купила себе такое же!»

Дружелюбная молодая женщина по имени Ирина проводит нас в заднюю часть одного из залов, где располагаются небольшие кабинки, в которых можно примерить одежду и убедиться, подходит ли она вам расцветкой, фасоном и размером.

– Хотите, чтобы я вошла вместе с вами? – спрашивает Хезер. – Или я могу остаться здесь, а вы будете выходить ко мне и показывать вещи, если они вам понравятся.

Я пожимаю плечами. Мне все равно.

– На ваше усмотрение.

Она предпочитает зайти в кабинку со мной.

– На случай, если возникнут сложности с чем-то из одежды, – объясняет Хезер. – Некоторые «молнии» на платьях просто невозможно застегнуть самой.

Она садится на скамеечку и смотрит, как один за другим я примеряю наряды, выбранные ею для меня.

– Интересное занятие, верно? – спрашивает Хезер, когда я надеваю через голову фиолетовое платье, а она помогает мне расправить его подол.

– Очень, – соглашаюсь я, чтобы угодить ей, хотя мне весь этот процесс кажется занудным и утомительным с самого начала.

– О! – Хезер не в силах сдержать восхищения при виде платья. – На вас оно смотрится просто сногсшибательно! Пойдемте. Я хочу, чтобы вы посмотрели на себя в большое зеркало.

Она выводит меня в холл, где на небольшом возвышении установлено сразу три зеркала в полный рост, образующие полукруг.

– Поднимитесь на подиум. Так вы сможете увидеть себя даже сзади.

Я послушно делаю то, что мне велят, начинаю крутиться перед зеркалами и разглядывать себя со всех углов. Надо признать, платье действительно очень хорошее. Ткань легкая и мягкая. Цвет словно специально подобран к моим глазам. И вещь прекрасно облегает фигуру. Но все равно мне трудно понять, что приводит Хезер в состояние столь бурного восторга.

У нас за спиной раздается звук шагов, и в примерочную со смехом врываются четыре девушки.

– Обалдеть, Лэйси! – восклицает одна из них. – Эта юбка так тебе пойдет. Тревор втюрится в тебя по уши немедленно, как только ты появишься в ней сегодня вечером на дискотеке.

Я смотрю на девушку, держащую в руке вешалку с юбкой – это и есть Лэйси, как я понимаю, – и мы на мгновение встречаемся взглядами. Она улыбается мне, не разжимая губ, прежде чем вместе с подружками скрыться за дверью одной из кабинок.

– Ты просто обязана ее купить, – доносится голос другой девушки. – Она будет отлично сочетаться с тем белым поясом, что ты отхватила на прошлой неделе.

Я продолжаю вслушиваться в их разговор, а Хезер снова заводит меня в нашу кабинку и помогает снять платье.

– Судя по всему, они примерно вашего возраста, – замечает она, подавая мне для примерки следующую вещь. – Не хотите с ними пообщаться? Может, вам интересно узнать их мнение о нашем вкусе?

Я просовываю руки в рукава и качаю головой. Мне трудно представить, о чем я смогу разговаривать с этими девочками. Кажется мы совершенно разные. Я больна амнезией и люблю все считать, а их, по всей видимости, волнует только то, помогут ли Лэйси новые пояс и юбка окончательно покорить некоего Тревора.

К тому же, заметив их возбуждение при примерке одежды, я начинаю думать, что скука, которую навевает на меня это занятие, – это ненормально. Интересно, нравилось ли мне в прошлом ходить по магазинам, как им? До того как моя прежняя жизнь превратилась в огромный черный провал, а мне не осталось ничего, кроме медальона, загадочной записки и непроходимой стены из великого множества вопросов, на которые нет ответов…

Но почему-то я все же сомневаюсь, что мне это нравилось.

Как я начинаю подозревать, моя собственная жизнь вообще никогда не вписывалась в рамки общепринятых норм.

– Это платье тоже выглядит прекрасно, – замечает между тем Хезер. – Добавим его в наш список.

Я стаскиваю его через голову и подаю ей.

Раздается легкий стук в дверь.

– Как там у вас дела? – спрашивает Ирина.

Хезер быстро просматривает отобранные нами вещи.

– Мы почти закончили.

Она снова поднимает фиолетовое платье, чтобы я могла его рассмотреть.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы надели его прямо сейчас. Вы в нем такая красавица!

– Тогда снимите ценник и передайте мне, чтобы я смогла пробить его через кассу, – предлагает Ирина из-за двери.

– Прекрасно! – Хезер отрывает ценник с платья, оставляя сам наряд на мне, а потом собирает в охапку наши остальные покупки. – Я быстро подберу еще кое-какие мелочи, а потом буду ждать у кассы.

– Хорошо.

Она выходит из кабинки, и я остаюсь один на один со своим отражением.

Лэйси и компания со смехом удаляются спустя еще пару минут, и в примерочной воцаряется тишина. Я смотрю на девушку в зеркале, которая стоит в одном нижнем белье. Всматриваюсь в ее гладкую медвяного оттенка кожу, в длинные и стройные ноги, в отливающие блеском светло-русые волосы, в фиалковые глаза. Но вопреки всему произошедшему, несмотря на все мои усилия, передо мной все еще незнакомка, которую я надеюсь однажды узнать получше.

Хезер сказала, что я красива. Медсестры в больнице твердили, что я хорошенькая. Даже Ирина успела отметить, что я красавица, когда провожала нас в примерочную. Но сама я не вижу этого.

Я не знаю, что такое быть красивой.

И мне вдруг становится любопытно, считает ли меня красивой и тот парень, которого я встретила у супермаркета.

Точка у меня над переносицей начинает постепенно нагреваться. Так же, как это происходило, когда он возник рядом со мной на той автостоянке. Я сразу же стараюсь отогнать от себя подобные мысли, чувствуя стыд, что вообще могла об этом подумать.

И тут до меня через тонкую дверь доносится голос Ирины. Она шепчет, но я слышу каждое слово.

– Да. Это она. Клянусь тебе, это она! – говорит Ирина. – У нее те же глаза, похожие на фиалки. Эта та самая девушка. Ее показывали в новостях. Выжившая в авиакатастрофе. Она покупает у нас одежду.

Все мое тело буквально пронизывает холод, я распахиваю дверь и вижу, что она говорит по сотовому телефону.

– Пожалуйста, не делайте этого, – умоляющим тоном прошу я. – Не говорите никому, что я здесь. Мне больше не выдержать репортерского цирка. Я не хочу снова пройти через это.

У Ирины отвисает челюсть, и телефон вываливается из ее руки. Она успевает поймать его в последний момент, снова прикладывает к уху и говорит:

– Я скоро тебе перезвоню.

А потом быстро прячет трубку в карман.

– Я п-прошу простить м-меня, – произносит она, чуть заикаясь от испуга. – Но я всего лишь разговаривала с сестрой. Она никому ничего не скажет. Просто в наш магазин никогда прежде не заходили знаменитости!

– Я вовсе не знаменитость. Я девушка, которая старается разобраться, кто она такая и откуда.

Это правда.

Говорить правду приятно.

Ирина охотно кивает в ответ и делает жест, который как бы объединяет нас с ней.

– Тогда это должно быть важно для вас, верно?

– Что именно?

– Тот факт, что вы говорите по-русски, разумеется. И так свободно! Ни малейшего иностранного акцента!

Я бессмысленно моргаю глазами.

– Что вы такое несете? Как… – Но еще не успев закончить, я снова слышу их. Слова. Незнакомые слова, странно звучащие для моего уха. Это не португальский язык. И, уж конечно, не английский.

– Об этом ничего не сообщали в новостях. – Теперь я отчетливо слышу, что она тоже говорит на этом языке.

На русском.

Я говорю по-русски.

В придачу ко всему остальному.

– Вероятно, здесь какая-то ошибка, – вопреки логике бросаю я по-английски и снова скрываюсь в своей кабинке. Закрыв дверь, я запираю защелку, падаю на скамеечку и обхватываю голову руками.

Я не плакала с того дня, как Кияна в больничной палате впервые показала мне мое лицо, но сейчас не в силах сдержаться. Слезы льются сами по себе, и мне их не укротить. Они ручьями струятся по щекам. Я хлюпаю носом и пытаюсь утереть щеки, но это мало помогает. Поток не иссякает.

– С вами все в порядке, милая? – окликает меня Ирина через дверь, и, слава богу, тоже перейдя на английский.

– Да, – вру я, хотя едва ли это получается убедительно.

– Знаете, я лучше пойду позову на помощь вашу ма… То есть ту женщину, которая пришла вместе с вами.

Шаги Ирины удаляются, а я снова сотрясаюсь в рыданиях.

Маму. Именно это чуть не сорвалось у нее с языка.

Мою маму.

Даже она знает, что Хезер не моя мать. Даже она знает, что у меня нет семьи. По крайней мере, такой семьи, которая хватилась бы меня и принялась повсюду искать. И кто моя мама? Она тоже говорит по-русски? Или по-португальски? Или на обоих этих языках, как я?

Она так же сильна в математике, как и я?

Ей тоже не нравится ходить по магазинам?

Неужели она так занята, что не успевает смотреть новости, в которых показывают ее дочь, потерявшуюся и одинокую дочь, отчаянно нуждающуюся в разумных ответах на свои многочисленные вопросы?

Я слышу легкий стук в дверь. Должно быть, Ирина быстро нашла Хезер и сказала, что я очень расстроена. А Хезер, добрейшая душа, изо всех сил старающаяся заменить мать, тут же бросилась ко мне.

Я вытираю влагу со щек и встаю.

Но стоит мне открыть дверь, как я с испугом вижу на пороге того юношу. Его волнистые темные волосы сейчас зачесаны назад. Его лоб нахмурен, а глаза цвета молочного шоколада внимательно всматриваются в меня. Он видит, в каком я состоянии, и склоняет голову набок.

Слезы.

Сопли.

Нижнее белье.

Только в эту секунду до меня доходит, что я еще не успела одеться. Логично было бы на моем месте испытывать неловкость и смущение. Люди не для того устраивают примерочные комнаты с задвижками, чтобы их могли видеть без одежды.

Но мне почему-то все равно.

И как раз это самое странное в подобной ситуации. Я совершенно не стесняюсь его. Ни в малейшей степени.

Еще один пункт в списке аномалий моей натуры.

Но я все же сдергиваю с крючка фиолетовое платье и прикрываюсь им. Проформы ради.

Глядя на меня, он улыбается, словно прекрасно понимает мое притворство.

– Я все это уже видел раньше, – говорит он, а потом улыбка исчезает с лица, которое становится очень серьезным. – И ты все так же красива.

Мне трудно что-то ответить. Я вообще не уверена, что должна говорить с ним. Мне сейчас не до этого.

Нужно как можно скорее выбираться отсюда.

Я поспешно натягиваю платье через голову и одергиваю подол.

Юноша наблюдает, как ткань ниспадает вокруг моих ног. И его добрая улыбка возвращается.

– Как же здорово видеть тебя в чем-то помимо тех скучных серых тряпок, которые тебе вечно приходилось носить!

Он говорит об одежде, в которой меня нашли. О тех вещах, которые Кияна сложила для меня в коричневую бумажную сумку.

Ему известно даже об этом!

Но мне все равно. Несмотря на слова в записке, несмотря на сообщение сотрудницы авиакомпании, несмотря на то, что от его взгляда у меня начинает жечь кожу и все внутри словно тает, я не могу, не хочу ему довериться. Я не желаю верить ничему, что он может сказать. Все, что мне нужно, – это купить нормальную одежду и вернуться домой к нормальной любящей семье, чтобы попробовать наладить нормальную жизнь.

Я протискиваюсь мимо него. Он не пытается меня остановить, а лишь бросает вскользь:

– Ты ездила в аэропорт.

Причем звучит это как общеизвестный факт.

– И что с того? – бормочу я.

– В таком случае ты должна знать, что я сказал правду. В том самолете тебя не было.

– Нет. Мне ничего не известно наверняка. – Я прохожу мимо ряда пустых стендов, полная решимости уйти отсюда, не медля ни секунды.

Но потом я буквально застываю на месте и поворачиваюсь.

– Минуточку! А откуда ты знаешь, что я была в аэропорту? – У меня от страха округляются глаза. – Ты следишь за мной?

Парень отмахивается, словно это не имеет никакого значения.

– Я должен был убедиться, что ты в безопасности. Защищать тебя для меня вроде работы.

– Работы?

– Конечно, никто официально мне ее не поручал, – кивает он. – Но я однажды дал тебе клятву и стараюсь держать ее. Пусть ты этого и не помнишь.

Я закусываю губу, чтобы сдержать приступ злости. Этот мальчишка при всей своей способности проникать в тайники моего ума и оставаться там, начал серьезно действовать мне на нервы.

– Защищать от кого? – спрашиваю я со вздохом. – От тех людей, которые якобы меня ищут, но почему-то до сих пор не показывались на глаза?

– Да, от них. – Теперь выражение его лица становится не просто хмурым, а совершенно угрюмым, словно на него набежала темная туча. Он указывает на мою руку. – От тех, кто наградил тебя этим.

Я снова не могу сдержать вздоха, но интуитивно пытаюсь прикрыть черную полосу ладонью другой руки.

– То, что тебе известно о моей татуировке, еще не значит…

– Это не татуировка.

Откуда у меня ощущение, что я уже давно догадывалась об этом?

– Это устройство слежения, – продолжает он.

Ну уж на это я только и могу что недоуменно покачать головой. Мне надо идти дальше. Отвернуться от этого юнца раз и навсегда, забыть о самом его существовании. Но что-то все же заставляет меня поинтересоваться:

– Кто ты такой?

– Меня зовут Лидзендер.

Так я и думала! Это мне ни о чем не говорит.

– Никогда прежде не слышала такого имени, – спокойно замечаю я.

На его лице должно было отразиться огорчение, а в глазах – разочарование.

Но ничего подобного я не вижу.

Парень кажется таким же полным решимости, как и раньше. Он делает шаг вперед, берет мою руку, держит ее, пожимает, и хотя во мне на мгновение возникает желание оттолкнуть его, я этого не делаю. Его прикосновение согревает. Успокаивает. Оно… почти знакомо.

– Ты едва ли сейчас вспомнишь это имя, – кивает он. – Ты обычно звала меня Дзен. Говорила, это потому, что я вызывал у тебя умиротворение.

Холодок пробегает у меня по спине. Ноги подкашиваются. Я вся обмякаю и с трудом сохраняю равновесие.

Лидзендер. Дзен. Д.

Сейрафина. Сейра. С.

С + Д = 1609.

У меня учащается дыхание. Я хочу что-то сказать, но не нахожу слов. Во рту пересыхает, и я провожу языком по нёбу.

Мне вспоминается разговор с Коуди – тот, в автобусе на Лос-Анджелес, – и я спрашиваю:

– Значит, ты мой… то есть ты был моим парнем?

Его миндалевидные глаза загораются, когда он улыбается мне и снова пожимает руку.

– Я предпочитаю думать, что был для тебя кем-то гораздо более значимым.

– Что ты имеешь в виду?

Цвет его лица меняется. Оно не приобретает тот пунцовый оттенок, который я уже столько раз видела на щеках Коуди, но на коже отчетливо проступают розоватые пятна. Опустив глаза в пол, юноша говорит:

– Ты сама мне как-то призналась, что мы с тобой родственные души.

Слова «родственные души» он произносит так, что они отчетливо приобретают в его устах какое-то особое значение. Словно нечто очень важное.

Родственный: член семьи, близкий по крови или иначе схожий с тобой человек.

Душа: основа жизни, чувств, мыслей и поступков человека; религиозные люди считают, что она существует отдельно от тела.

Я с беспокойством смотрю на его руку, лежащую поверх моей.

– Мне не совсем понятно, что это такое.

Дзен слегка усмехается, словно действительно все обо мне знает.

– В первый раз мне тоже самому пришлось объяснять тебе смысл этого понятия.

В первый раз?

Значит, такое со мной уже происходило?

Я мгновенно вспоминаю о записке, что лежит сейчас в верхнем ящике туалетного столика.

«Верь ему».

– Ты объяснял мне смысл слов?

– Я объяснял тебе и многое другое.

– Но почему?

– Сейра, – в его голосе снова звучит взволнованная настойчивость, и он слегка начинает тянуть меня за руку, – пойдем со мной! Прямо сейчас. Обещаю ответить на все твои вопросы. Но здесь небезопасно.

– Почему? – упрямо переспрашиваю я, не обращая внимания на его призыв. – Почему ты должен был мне все объяснять?

Парень потирает подбородок, бросает взгляд через плечо, а потом с глубоким вздохом отвечает:

– Потому что они строго следили за подбором слов, которые тебе следовало знать. Думаю, для них это был один из способов держать тебя под контролем.

– Для кого именно? – требую подробностей я, вырывая руку из его пальцев. Мой гнев достиг критической точки, и я не в силах больше сдерживать его. – О ком ты говоришь?

Но и юноша, как кажется, уже не может управлять своими эмоциями, и потому его ответ звучит почти резко. Властно. И громче, чем ему самому хотелось бы.

– Я говорю о людях, которые сделали тебя такой! – Он жестом обводит меня.

– Какой же?

– Только не делай вид, что ничего не заметила. Я ведь все знаю. Ты не такая, как все. Ты особенная, Сейра. Уникальная. У тебя есть способности, которых лишены другие люди. Разве ты сама этого не чувствуешь?

Чувствую. Еще как чувствую!

Но сейчас это последнее, о чем мне хочется думать.

Мой мозг как будто пылает в огне. Я закрываю глаза, а кончиками пальцев начинаю массировать себе виски.

– Я не хочу быть уникальной, – шепчу я. – Мне нужно стать обычным человеком. И найти свою семью.

– Но ты не сможешь стать обыкновенной, – втолковывает он уже гораздо мягче. – Думаю, ты уже это поняла. И еще, насколько мне известно, семьи у тебя нет.

Я открываю глаза и делаю два шага назад.

– Что такое ты говоришь? – спрашиваю я на удивление спокойно.

– Сейра. – Юноша снова подходит ближе и кладет руки на мои плечи. Мне тяжело его прикосновение, столько в нем беспокойства и волнения. – Когда я впервые встретил тебя, ты жила в лаборатории.

Лаборатория: здание или часть здания с оборудованием для проведения научных экспериментов, испытаний или исследований.

Дзен продолжает без остановки:

– Тот комплекс принадлежал компании, которая называется «Диотех». Это огромная корпорация, разрабатывающая новые технологии. Ты была частью одного из их проектов. А они занимаются всем – от аэронавтики до научных разработок в таких областях, как…

Он осекается и лишь кивает в мою сторону. А потом вдруг решает, что дальше разговаривать здесь не может.

– Послушай. Я временно живу в доме номер тысяча девятьсот пятьдесят два по Брэдбери-драйв. Комната триста два. Давай встретимся там, и я все тебе объясню!

Я качаю головой, закрываю уши ладонями, но ничто не в силах заглушить его голос. Я озираюсь, думая, что можно было бы посчитать. Число керамических плиток в полу? Но их слишком мало.

– Нет! – отвечаю я затем с яростью. – Ты лжешь! Это все одна большая ложь!

Дзен снова тянется к моей руке, но я отдергиваю ее так быстро – так неестественно быстро, – что мой собственный взгляд не улавливает движения.

– Сейра, пожалуйста! – умоляет он.

– Не называй меня так! – почти кричу я. – Это не мое имя. А ты… Ты не моя родственная душа! Ты никто! Я тебя знать не знаю! Не понимаю, зачем ты рассказываешь все эти ужасные вещи, но только я не желаю их больше слышать. Прошу, просто оставь меня в покое!

Я разворачиваюсь и направляюсь к выходу, полная решимости немедленно найти Хезер и как можно скорее убраться отсюда. Жду, что за спиной послышатся его шаги, но слышу лишь тишину. И преодолеваю искушение оглянуться и посмотреть на его реакцию.

А затем молчание нарушает его голос, серьезный и страстный:

– Не допускаю я преград слиянью…

И прежде чем я успеваю осмыслить его фразу, прежде чем понимаю, что происходит, мои губы словно сами приходят в движение. До меня доносится собственный голос, но так, будто он исходит откуда-то снаружи. Это нечто отдельное от меня. Чувство такое, что слова вырвались не из моих уст.

– Двух верных душ!..

Я застываю на месте, вновь и вновь мысленно прокручивая в голове странные слова. Что они означают? Откуда они? Почему я их знаю?

Неужели я цитирую… по памяти?

Я поворачиваюсь, чтобы снова посмотреть на юношу. На того, кто зовет себя Дзен. Кто считает меня своей родственной душой.

У него горят глаза.

– С возвращением, Сейрафина!

 

Глава 18

Литературное

Инстинкт берет верх, и потому я делаю то, что первым приходит в голову.

Бросаюсь бежать.

Выскакиваю в дверь и отчаянно лавирую среди вешалок с одеждой, пока не обнаруживаю Хезер, стоящую у кассы.

– Мне нужно срочно уйти отсюда. Немедленно.

Она с тревогой смотрит на меня.

– Почему? Что случилось? С вами все в порядке?

Определенно нет.

Но я лишь киваю:

– Все хорошо. Мне просто хочется уйти.

Ирина подает Хезер три огромных пакета и чек. Хезер благодарит ее, а потом поворачивается ко мне:

– Ладно. Пошли.

Пока мы направляемся к выходу, я стараюсь держаться как можно ближе к ней. Юноша продолжает наблюдать за мной, стоя в проеме двери примерочной, где я его и оставила. Его глаза следят за каждым моим шагом, за каждым движением.

Я чувствую, как от злости у меня начинает пылать жаром лицо. Зубы стиснуты.

Я злюсь на него за ложь. За откровенную попытку воспользоваться моей потерей памяти, сыграть на моей наивности. Но еще больше я раздражена на себя, потому что почти поверила ему. Пусть всего на секунду.

– Кажется, мы сделали несколько очень удачных покупок, – говорит Хезер, заводя машину и задним ходом выезжая со стоянки.

– Да.

Невидяще глядя в окно, я перебираю в памяти все сказанное мне и пункт за пунктом отметаю.

Тебя не было в том самолете. Ложь.

Тебя зовут Сейрафина. Ложь.

Я дал тебе медальон. Ложь.

Ты была предметом научного эксперимента на человеке, проводимого компанией «Диотех».

Даже я со своей беспомощностью и амнезией понимаю, как нелепо это звучит.

Хезер бросает на меня взгляд. Должно быть, я так напряжена, а зубы стиснуты так плотно, что она нежно кладет ладонь на мою руку и спрашивает:

– В примерочной что-то случилось, когда я ушла оттуда?

Я содрогаюсь при воспоминании, но отвечаю:

– Нет.

– Уж не те ли девицы вас расстроили? – гадает она. – Наверное, сказали что-нибудь обидное?

Ох, если бы все обстояло так просто! Как бы мне хотелось быть заурядным человеком, который не говорит на иностранных языках, даже не подозревает, что владеет ими, и не решает сложнейших математических задач непонятно каким образом. Если бы не было этого юноши, повсюду преследующего меня, чтобы откровенно и грубо лгать, тогда, вероятно, самой большой проблемой в жизни действительно могли бы стать девушки в примерочной магазина.

Но моя жизнь гораздо сложнее, чем хотелось бы думать Хезер. Вот это я поняла очень быстро.

Сейчас мне больше всего хочется, чтобы она прекратила задавать вопросы.

Я должна забыть о молодом человеке, как и обо всех необъяснимых вещах, которые со мной случились.

– Нет-нет, – уверяю я ее снова. – Все хорошо. Ничего особенного не произошло.

Чувствуется, что в душе Хезер происходит борьба. Ей бы и хотелось надавить на меня и разобраться, что стряслось, но она уже заметила мое нежелание продолжать разговор. И, к счастью, она замолкает, предоставляя меня самой себе. Я могу быть только благодарна за это.

Я чувствую себя одинокой и растерянной. Личностью без имени. Без дома. Без рода, без племени.

Неизвестно, кто я и что я.

Ясно лишь, что у меня нет ничего общего с девицами из примерочной.

Как не похожа я и на Карлсонов.

Ведь даже Коуди признался, что никогда не встречал таких девушек, как я.

Тогда на кого же я похожа? Где мое место?

И есть вопрос, который постепенно становится для меня самым мучительным. Если юноша, называющий себя Дзен, действительно лжет, почему его ложь кажется такой логичной и правдоподобной?

Как только мы возвращаемся в дом, я прямиком иду в комнату Коуди. Когда я открываю дверь, он сидит на своей кровати и читает журнал.

– Думаю, мне теперь все-таки придется установить замок со своей стороны, – бормочет он, откровенно недовольный моим внезапным появлением. По крайней мере, такие вещи я уже научилась понимать.

– Я… – начинаю я выстраивать извинение, но уже по одному только моему сдавленному голосу становится ясно, что, в отличие от иностранных языков или высшей математики, слова оправдания даются мне с гораздо большим трудом. – Я очень… То есть я действительно сожалею, что…

– Можешь не продолжать, – ухмыляется Коуди. – Прибереги на будущее. Сейчас-то тебе что от меня понадобилось?

– Помощь.

– Не пойдет, – фыркает он.

– Пожалуйста, Коуди.

– На случай, если ты не все расслышала, – говорит Коуди, и в его тоне больше яда, чем когда-либо прежде, – или уже успела забыть разговор, имевший место во дворе только вчера, напоминаю, что я под домашним арестом. Почти что пожизненно. И все из-за тебя. А потому, если ты вновь рассчитываешь на мою помощь…

– Мне всего лишь нужен Интернет, – перебиваю я.

Его глаза смотрят с подозрительным прищуром.

– Интернет?

– Да.

– И больше ничего?

– Ничего.

– И ты не попросишь слетать с тобой на Гуам или куда-то еще?

– Нет, – отвечаю я, но потом задумываюсь. – Если только Интернет там не лучше вашего.

Коуди на секунду лишается дара речи, а потом начинает покатываться со смеху.

– Ты пошутила, верно? Неужели наша страдающая амнезией фотомодель научилась шутить?

Мои слова не были шуткой, но я предпочитаю не признаваться в этом, потому что мне явно удалось вывести его из мрачного расположения духа. А потому я лишь пожимаю плечами и улыбаюсь.

Коуди закрывает журнал, который, как я теперь вижу, называется «Наука для всех», и соскальзывает с постели.

– Хорошо, – говорит он с тяжелым вздохом. – Могу одолжить тебе свой ноутбук.

Коуди берет тонкое прямоугольное устройство, стоящее на углу письменного стола, сует под мышку и жестом зовет меня за собой.

– Пойдем. Я подключу его в твоей комнате и покажу, как пользоваться. Но только не пытайся смотреть порнушку. Мои родители установили в доме специальную программу, которая позволяет отслеживать все сайты, куда я захожу. Называется «Киберняня». Работает как часы. Я в этом убедился на собственной шкуре. – Его слегка передергивает, когда он вспоминает случай из своего прошлого.

Через ванную он проходит в мою спальню. Я тащусь за ним.

– А что такое «порнушка»?

Коуди усмехается, укладывая устройство на мою кровать.

– Это… Впрочем, знаешь что? Тебе данная информация совершенно ни к чему.

Он садится, а я остаюсь на ногах, наблюдая, как он открывает «книжку», внутри которой темный экран и серебристо-черная клавиатура.

– Это и есть компьютер? – спрашиваю я, с интересом замечая, как одним нажатием кнопки он заставляет весь прибор светиться.

Коуди окидывает меня все еще недоверчивым взглядом.

– Да.

Мы ждем, пока на экране поочередно сменяются какие-то тексты и изображения. Коуди обращает наконец внимание на мое новое платье.

– Между прочим, тебе твой наряд очень идет.

Я улыбаюсь и говорю спасибо, поскольку мне это представляется самой подходящей реакцией на его слова.

Он смотрит пристальнее.

– Вообще-то платье потряса… – начинает он, но сразу краснеет и отводит взгляд. – Словом, сидит хорошо, только и всего.

Я расправляю ладонью мягкую ткань.

– Да, и размер как раз мой.

Коуди откашливается.

– В общем, тебе остается только ввести нужные слова вот в эту небольшую рамку, – поспешно объясняет он, тыча пальцем в экран. – И поисковая система выдаст все на интересующую тему.

Коуди притягивает компьютер ближе к себе.

– Показываю на конкретном примере.

Он впечатывает слова: «“Фридом эйрлайнз”, рейс 121, выжившая».

Потом нажимает клавишу с надписью «Ввод». На дисплее мгновенно появляется целый список. Ниже идут миниатюрные фотографии. Мои фотографии. Я узнаю тот снимок, который демонстрировали в теленовостях, а остальные, по всей видимости, были сделаны в день выписки из больницы, пока я шла к автомобилю.

В тот день, когда я заметила в толпе юношу.

– Убери это, – сразу прошу я. – Напечатай что-нибудь другое. Пожалуйста!

Коуди несколько секунд с любопытством на меня смотрит, но потом очищает строку.

– Ладно, – говорит он. – Что бы ты хотела посмотреть?

Я опускаю глаза.

– Мне кажется, я вспомнила о чем-то, но не знаю точно, что это такое на самом деле.

Он заинтересованно поднимает брови.

– Неужели? И что же?

Я делаю глубокий вдох и мысленно возвращаюсь к сцене в примерочной. И хотя мне очень не хочется повторять фразу, я должна знать ее смысл.

– «Не допускаю я преград слиянью двух верных душ», – цитирую я, ожидая увидеть на лице Коуди то же недоумение, какое отразилось тогда на моем. Это стало бы подтверждением догадки, что слова юноши ничего не значат.

Но Коуди реагирует иначе и неожиданно. Он смеется.

– В чем дело? – обиженно спрашиваю я.

– И это действительно первое, что тебе вернула память?! – Он хохочет еще громче.

Я же решительно не понимаю, в чем тут юмор. И мне очень не нравится его веселье на мой счет.

– Да. Но почему ты смеешься?

Он смахивает с глаз невольно выступившие слезы.

– Прости, но мне кажется совершенно нелепым, что ты не помнишь об Интернете, зато выдаешь строку из сонета номер сто шестнадцать Шекспира.

У меня от удивления округляются глаза.

– Откуда, ты говоришь, эта фраза?

– Из его известнейшего стихотворения.

Меня охватывает чувство, сходное с разочарованием. Всего лишь стихи? Действительно, с какой стати мне помнить именно стихи, а не что-то другое?

– И в чем смысл стихотворения? – спрашиваю я нетерпеливо.

Коуди закатывает глаза.

– Это тоскливая чушь о вечной любви и всем таком прочем.

Он сует себе палец в рот и издает отвратительный горловой звук.

О вечной любви?

Я снова думаю о медальоне в ящике своего туалетного столика. На нем два переплетенных сердца.

– Откуда ты все это знаешь? – спрашиваю я.

– В прошлом году мы как раз проходили в школе сонеты Шекспира.

– Значит, я тоже, вероятно, слышала их на уроке, так ведь? – В моем сердце начинает теплиться надежда.

Не в какой-то там зловещей лаборатории. А в самой обычной школе.

Коуди пожимает плечами.

– Вполне возможно. Девчонки особенно западают на все эти слезливые штуки. Так что, может, не стоит удивляться, если строчка осталась у тебя в памяти. – Он ненадолго задумывается. – Или же тебя всерьез интересовала история литературы.

– История? – переспрашиваю я, сгорая от любопытства.

– Ну да, – отвечает он, словно речь идет о чем-то совершенно очевидном. – Ведь эти стихи были написаны примерно четыреста лет назад.

У меня учащается сердцебиение, как только я мысленно произвожу простое арифметическое действие.

– Четыреста лет назад, – повторяю я. – А в каком именно году?

Он пожимает плечами.

– Не знаю. В тысяча шестьсот каком-то.

– В тысяча шестьсот КАКОМ? – Я сама поражаюсь, срываясь почти на крик.

Коуди смотрит на меня едва ли не презрительно.

– Остынь. Я просто не запоминаю подобных дат.

Все еще раздраженно я указываю на компьютер.

– Но ведь ты можешь это выяснить, не так ли?

Он поднимает обе руки вверх.

– Ладно, сделаю. Только угомонись немного.

Я нервно подергиваю ногой, пока Коуди начинает поиск. При этом он снова бросает на меня странный взгляд.

На экране появляется текст. Иллюстрацией к нему служит портрет мужчины с пышной черной шевелюрой и широким белым воротником. Снизу можно прочитать имя: Уильям Шекспир.

– Так, посмотрим. – Коуди склоняется ниже. Его глаза быстро пробегают по строчкам текста. – Здесь сказано, что сонет сто шестнадцать был впервые опубликован в тысяча шестьсот девятом году.

 

Глава 19

Незваный гость

Хезер говорит, что Скотт хотел бы поужинать вместе с нами в городе. Мы отправляемся в какое-то место, которое называется рестораном. Расположившийся на заднем сиденье Коуди объясняет, что люди посещают такие заведения, когда не хотят готовить себе еду дома или если им хочется чего-то повкуснее стряпни их матушки.

Хезер бросает на него недобрый взгляд через зеркало.

– Скажи спасибо, что мы вообще взяли тебя с собой.

Он складывает руки на груди и всем своим видом демонстрирует безразличие.

– Мы с твоим отцом еще очень сердимся на тебя.

– Как будет угодно, – отвечает он.

В ресторане Хезер показывает мне, как заказывать блюда, указанные в меню, а потом рекомендует одно из них, которое, по ее мнению, мне должно понравиться. Под конец я останавливаю свой выбор на зити, потому что, по словам Хезер, в него входят некоторые ингредиенты того замечательного сандвича, который она сама приготовила несколько дней назад.

И хотя это действительно вкусно – почти невероятно вкусно, – я не в состоянии в полной мере насладиться трапезой. Не могу выкинуть из головы события дня.

– Получили удовольствие от сегодняшнего похода по магазинам? – спрашивает меня Скотт, втянув в рот длинную и тонкую нитку из вареного теста.

– Да, – вру я.

В последнее время мне часто приходится лгать. И я уже начинаю задумываться, не может ли это служить некой особенностью той личности, которой я была прежде.

– Мы нашли несколько восхитительных вещиц, – спешит добавить Хезер. – Это так занятно – в кои-то веки подбирать одежду для девушки, а не для парня.

Сидящий напротив меня Коуди привычно закатывает глаза, хотя на самом деле полностью поглощен чем-то в своем мобильном телефоне.

Понятно, что я не слишком разговорчива, и постепенно главной темой их беседы становится работа Скотта. Я же только рада возможности предаться собственным размышлениям.

Почему я помню стихи, написанные в 1609 году?

Откуда у меня медальон, на задней стороне которого выгравирован этот же год?

Почему именно эти цифры стали моими первыми словами, когда спасатели подняли меня из океана?

И почему юноша по имени Дзен – единственный, кому хоть что-то об этом известно?

Я не знаю, во что верить. Не ведаю, кому могу довериться. Даже мой собственный мозг не может служить надежной опорой. Мне хочется забиться под этот стол и больше не вылезать наружу. Я хочу уплыть в открытое море и не вернуться. Мною владеет желание сбежать.

После ужина мы выходим на улицу и вдыхаем теплый воздух летнего вечера. Он освежает и приятно бодрит. Солнце уже зашло, и до меня доносится едва уловимый запах океана, который всего в нескольких милях отсюда. Скотт сажает Коуди в свою машину, упомянув что-то о краткой остановке у аптеки, а я еду с Хезер.

Она уверенно ведет автомобиль по извилистой темной дороге к дому, где фары отвоевывают у черноты ночи всего лишь несколько футов перед капотом. Когда мы почти достигаем подъездной дорожки, я вдруг вижу мужчину, который поднимается по откосу шоссе с противоположной стороны. Хезер замечает его чуть позже и притормаживает.

Мне кажется странным, что кто-то бродит здесь один в полнейшей темноте, но ее это не тревожит. Она расплывается в улыбке и машет рукой. Так она делает всегда, если по пути попадается пешеход. Еще когда мы ездили в супермаркет, она объяснила, что это вошло в привычку у жителей маленьких городков – они всегда приветствуют друг друга взмахом руки.

Но мужчина на ее приветствие не отвечает.

Когда машина сближается с ним, он встречается со мной взглядом, и у меня сердце уходит в пятки.

Я узнаю его.

Он рослый. У него темно-рыжие волосы и такого же цвета борода.

Я видела его накануне. Он ехал в том же автобусе, на котором мы с Коуди возвращались из аэропорта к автовокзалу.

В Лос-Анджелесе.

Почти в двухстах милях от этих мест.

Так что же он делает здесь? В этом городке? На этой дороге?

От Хезер, по всей видимости, полностью ускользает мое внезапное волнение, как и необычность подобной ситуации. Я же отчаянно пытаюсь найти всему разумное объяснение. Когда я почувствовала на себе его пристальный взгляд в автобусе, то решила, что он узнал меня из выпусков новостей. А потому лишь натянула на глаза бейсболку и отвернулась.

Но сейчас это невозможно.

Нельзя попросту отвести взгляд и сделать вид, что я его не заметила.

Я внимательно рассматриваю его, пока мы медленно проезжаем мимо, а потом кручу головой и продолжаю изучать его внешность через заднее стекло автомобиля. Теперь он уже вышел на середину шоссе и остановился, наблюдая, как Хезер сворачивает на дорожку к дому.

Я мысленно оцениваю смысл происшествия и его возможные последствия. Кем бы ни был этот мужчина, он теперь знает, где живут Карлсоны. Где живу я.

Существует вероятность, что это один из тех тщеславных ловцов удачи, жаждущих попасть на газетные полосы, о которых меня еще в больнице предупреждала Кияна. Быть может, он хочет всего-навсего сфотографировать девушку, которая упала с неба и каким-то чудом осталась в живых.

Но не от этих вариантов у меня до боли скрутило внизу живота.

А от других. От тех, что мне не до конца ясны. От тех, которые рисует мое воображение.

Есть люди, которые тебя разыскивают, и, поверь, не в твоих интересах, чтобы они тебя нашли.

Странное ощущение пронизывает все мое тело. В мышцах покалывает. Они сами по себе начинают разогреваться для действия. Словно наделены независимым даром предвидения. Мои руки и ноги чуть заметно вибрируют. Голова слегка кружится и кажется совершенно пустой. Пальцы подергиваются.

Я смотрю на дверь машины, чувствуя жгучее желание распахнуть ее, выпрыгнуть из двигающегося автомобиля и бежать. Мне не под силу разобраться в своих ощущениях. Я не способна думать. Знаю только, что должна убираться отсюда. Мне необходимо покинуть машину. И чем скорее, тем лучше!

Мое дыхание становится учащенным и отрывистым. Но Хезер все еще ничего не замечает. Она продолжает вести машину по длинной подъездной дорожке к дому. Мы почти достигли цели, осталось всего несколько секунд. Но теперь дрожью охвачено уже все мое тело. Трясущаяся рука лежит на двери.

Как только автомобиль притормаживает, я поспешно дергаю ручку и толкаю дверь, готовая броситься бежать. Но меня останавливает оглушительный грохот. Жуткий треск и скрип металла. Звон разбивающегося стекла.

Хезер охает и роняет коробку с остатками ужина, которую захватила из ресторана, и во все стороны брызгает красный соус.

Я смотрю вниз. Выбитая дверь машины валяется на асфальте перед домом.

 

Глава 20

Исчезновение

Давно наступила глубокая ночь, но в доме еще никто не спит.

Коуди у себя в спальне. Я слышу, как он мягко работает кончиками пальцев. Вероятно, опять играет на своем сотовом телефоне. Хезер и Скотт взволнованно разговаривают между собой в комнате этажом ниже.

А я лежу в своей постели… И слушаю.

Судя по тому, как они намеренно приглушают до шепота свои голоса, им не хочется, чтобы их слышали. Но у меня с этим нет проблем. С таким же успехом они могли бы разговаривать возле моей кровати.

Хезер всерьез расстроена происшествием с дверью машины. Мне она ничего об этом не сказала, но я и так все поняла. Она сразу стала вести себя со мной немного иначе. Почти с опаской. Как только Скотт приехал домой из аптеки, она увела его в супружескую спальню и плотно закрыла дверь. С той минуты я никого из них больше не видела.

И даже если бы я не могла отчетливо их слышать, было бы нетрудно догадаться, что разговаривают они обо мне.

Но к счастью (или к несчастью), я слышу все.

– Тебе стоило на это посмотреть, Скотт, – говорит Хезер. – Только что дверь была на своем месте. А через секунду уже лежала на земле. Она выбила ее с такой легкостью, словно порвала кусок фольги. Тебе не кажется это немного пугающим?

– Думаю, ты раздуваешь из мухи слона, – отвечает Скотт. – Этому должно быть простое объяснение. Тебе не пришло в голову, что дверь уже и так могла еле держаться? Что петли развинтились и она слетела с них как раз в тот момент, когда Вайолет ее открыла?

Я не принимаю такого объяснения, и Хезер оно едва ли удовлетворит.

Закрыв глаза, я представляю, как она скептически качает головой.

– Ничего подобного. Дверь была в полном порядке, Скотт. И вообще двери у машин обычно так просто не отваливаются. Я начинаю подозревать, что эта девушка с большими странностями.

– Верно, – мягко соглашается Скотт. – Она побывала в авиакатастрофе, почти полностью лишилась памяти. Трудно ожидать, чтобы она осталась похожей на нас с тобой.

– В авиакатастрофе, которую она таинственным образом пережила! – Хезер повышает голос, и Скотт сразу же шикает на нее. Когда она продолжает, то снова переходит на горячий шепот: – В крушении, при котором больше никто не уцелел. Не пойму, что именно, но что-то здесь определенно не так.

Ноутбук Коуди все еще лежит у меня на кровати. Я какое-то время смотрю на него в нерешительности, но затем поднимаюсь и включаю. Когда он окончательно готов к работе, я следую инструкциям Коуди, и на дисплее передо мной появляется прямоугольник со строкой поиска.

Тонкая и короткая вертикальная полоска призывно мигает. Она ждет, чтобы ею воспользовались.

Я вздыхаю и начинаю нажимать на клавиши указательным пальцем, набирая по одному знаку, пока не получается слово.

Диотех.

Компания, которую назвал Дзен. Чьи люди, по его словам, разыскивают меня.

Я смотрю на черную татуировку на своем запястье, силясь представить, как эту небольшую отметину могут использовать, чтобы отследить меня.

Потом я нажимаю иконку «Поиск».

Страница перезагружается, но результаты приносят лишь разочарование. Нет ничего, что имело хотя бы отдаленное отношение к компании, упомянутой Дзеном.

Причем даже поисковик кажется удивленным такой пустотой и спрашивает, не ищу ли я на самом деле, например, фирму «Биотех», поскольку ключевое слово «Диотех» представляется явной ошибкой. Иначе появилась бы хоть какая-то ссылка.

Если столь могущественная и крупная корпорация действительно существует, почему о ней нет никакой информации в Интернете? Ведь Коуди сказал, что во Всемирной паутине можно найти абсолютно все. А о таком гиганте и разработчике новых технологий, как «Диотех», здесь ни слова?

Еще одно подтверждение, что молодой человек лжет.

Я морщу лоб и откидываюсь головой на деревянную спинку кровати, продолжая вглядываться в бесполезный дисплей компьютера. Мне вспоминаются фрагменты разговора в примерочной. С юношей по имени Дзен.

Когда я впервые встретил тебя, ты жила в лаборатории… Тот комплекс принадлежал компании, которая называется «Диотех». Это огромная корпорация, разрабатывающая новые технологии. Ты была частью одного из их проектов.

Я кривлю губы в усмешке, но потом медленно сажусь прямо. Придвигаю компьютер поближе и начинаю новый поиск. На этот раз я ввожу любое мало-мальски подходящее по смыслу ключевое слово, которое приходит на ум:

Диотех + комплекс + технологическая корпорация + научный проект.

И, еще немного подумав, быстро добавляю:

Сейрафина + Дзен.

Я почти не сомневаюсь, что снова не получу никаких результатов, но тем не менее жму на «Поиск» и жду.

Экран обновляется, выдавая единственную ссылку.

Поспешно щелкнув по ней, я попадаю на сайт под названием «Под завесой секретности. Материалы для сторонников “Теории заговора”».

Оказывается, я открыла одну из страниц раздела под грифом «Форум». В центре, посреди серой рамки, размещен такой текст:

Расцвет компании «Диотех» станет закатом для всего человечества. Эта огромная корпорация сможет на кого-то произвести впечатление, но подавляющее большинство она приведет в ярость. При этом рядовые граждане не смогут противостоять ее приманкам. Государственные органы будут сокрушены ее могуществом и независимостью. За какие-то несколько лет «Диотех» изменит современный мир до полной неузнаваемости. Мы никогда уже не будем прежними людьми.

Все мои надежды рассыпаются в прах. Я вообще не понимаю, что все это значит.

Просматриваю страницу ниже и обнаруживаю, что сообщение разместил некто Максер. Рядом с именем выложена фотография мужчины с удлиненной формы лицом и шелковистыми седыми волосами, ниспадающими на плечи. Один его глаз темно-карий, другой кажется сделанным из синего стекла.

Образ, от которого мне становится жутковато.

Под его сообщением тянется строка с названием «Тэги». Прочитав ее, я внутренне содрогаюсь:

«Диотех», комплекс, технологическая корпорация, научный проект, Сейрафина, Дзен.

Это точное повторение моих ключевых слов для поиска. Причем следуют они в том же порядке, в котором ввела их я. Словно автор заметки на Форуме заранее предвидел, что именно я буду искать.

Словно тот, кто писал текст, адресовал его… лично мне.

От этой мысли по моему телу вновь пробегает дрожь.

Я порывистым движением захлопываю крышку ноутбука и отталкиваю его от себя. Потом откидываюсь на спину и закрываю глаза. Этажом ниже Скотт и Хезер продолжают свой приглушенный разговор.

Тяжело вздохнув, Скотт говорит:

– Когда мы взяли на себя такую миссию, то прекрасно осознавали, что она будет сложной. Вот почему нам нужно стараться стать для нее опорой. Мы – это все, что у нее сейчас есть.

– А разве я не стараюсь? – взволнованно спрашивает Хезер. – Я из кожи вон лезу. Порой она очень мила. И я вижу перед собой нормального человека. Но бывает так, что стоит ей открыть рот, и возникает ощущение, что она… Что она… – Ее голос делается совсем тихим. – Что она – робот какой-то.

Я открываю глаза и смотрю в потолок.

Я не злюсь. И не виню Хезер в том, что она испытывает подобные ощущения. Что она побаивается меня. Сейчас я сама себя боюсь.

Все эти сюрпризы и неожиданные открытия, когда никто не знает, как я проявлю себя в следующий раз… даже я.

Мне вспоминается дверь машины, лежащая на асфальте, и каким образом это случилось. Несмотря на все попытки Скотта найти этому рациональное объяснение, уж я-то знаю правду. Дверь вышибла я сама. Я толкнула ее с такой силой, что она слетела с петель.

Причем мне это не стоило особых усилий.

И я прекрасно понимаю, что наряду со многими другими вещами, происходящими со мной, способность выбивать двери автомобилей одним движением руки не есть нечто нормальное.

Из чего следует только один четкий вывод: кем бы я ни была на самом деле, я опасна.

Я переменчива и непредсказуема. На меня что-то нашло, когда я заметила рыжеволосого мужчину. Что-то необъяснимое. И не поддающееся контролю. Это произошло… инстинктивно. Некая самопроизвольная импульсивная реакция.

Если правда, что меня разыскивают какие-то люди, я не могу привести их сюда. Мне нужно уйти. Нельзя подвергать риску Хезер, Коуди и Скотта.

Я встаю, подхожу к туалетному столику, выдвигаю верхний ящик и достаю две вещи, которые мне принадлежат. Медальон и пожелтевший обрывок бумаги с написанными мной словами.

Верь ему.

Затем я возвращаюсь к компьютеру, откидываю крышку и ввожу новые ключевые слова для поиска:

Брэдбери-драйв, дом 1952.

Давай встретимся там, и тогда я все тебе объясню.

Я щелкаю по иконке «Поиск». И начинаю грызть ногти, как это делала Бриттани, сотрудница авиакомпании. Теперь мне становится понятно почему. Это странным образом оказывает успокаивающее воздействие.

На дисплее начинают появляться результаты поиска, но я не даю странице загрузиться полностью и снова захлопываю крышку.

Лучше мне ничего не знать. Я ведь не собираюсь когда-либо действительно посещать это место.

И вообще, если вдуматься, вполне вероятно, что именно тот молодой человек разместил в Интернете текст о «Диотехе», воспользовавшись чужой фотографией и псевдонимом. Потому что знал: я непременно начну наводить справки. Наверняка он сделал это в попытке придать правдоподобие своей безумной лжи. Чтобы завоевать мое доверие.

Но только у него этот номер не пройдет.

Я комкаю бумажку и бросаю в корзину для мусора в ванной. Причем, как только я это делаю, мою грудь вдруг пронизывает боль, а точка на лбу начинает нагреваться. Открыв кран, я ополаскиваю лицо холодной водой, пока ощущение не исчезает.

Я снимаю свое новое фиолетовое платье и надеваю вместо него футболку и брюки, которые нахожу в одном из пакетов, привезенных Хезер из торгового центра. Футболка белая с синей каймой, а брюки светло-коричневые, со множеством карманов на штанинах. Очень функционально. Это мне по душе.

Потом я застегиваю цепочку с медальоном на шее, сажусь на край кровати и выжидаю.

По мере того как течет время, дом начинает наконец засыпать. Хезер и Скотт, вдоволь наговорившись, ложатся в постель, и уже скоро я слышу их ровное и ритмичное дыхание. Коуди больше не играет с телефоном. Свет под дверью его комнаты погас. Проходит еще несколько минут, и до меня доносится его умиротворенное посапывание.

Тогда я спускаюсь по лестнице, аккуратно открываю входную дверь и выхожу в ночь.

 

Глава 21

Без гроша

Не ведая, куда мне податься, я просто иду той же дорогой, по которой прошлым утром мы с Коуди направились к автовокзалу, а Хезер возила меня в супермаркет и торговый центр. Насколько я могу судить, это единственный путь в центр городка. В Заливе Уэллс все закрыто, кроме небольшого кафе в конце главной улицы. За ужином я почти ничего не съела, но только теперь чувствую, до чего проголодалась, а потому захожу внутрь.

В заведении почти пусто, если не считать нескольких клиентов, пьющих кофе за стойкой. Женщина в синем переднике замечает мое появление и подходит.

– Какая тут у нас красавица, – замечает она. Ее слова звучат достаточно громко, чтобы их услышали все, потому что посетители дружно вскидывают на меня взгляды, проверяя справедливость оценки моей внешности.

Я смущенно улыбаюсь и склоняю голову ниже, ругая себя, что не догадалась захватить с собой бейсболку Скотта.

– Ты одна? – спрашивает официантка, глядя мне за спину.

– Одна, – отвечаю я.

– За стойкой или за столом?

Я снова всматриваюсь в людей, устроившихся за стойкой. Все они продолжают временами окидывать меня быстрыми взглядами. А мужчина, сидящий к нам ближе всех, проявляет ко мне гораздо больше внимания, чем остальные.

– За столом, – решаю я.

Она кивает, берет меню и жестом приглашает следовать за ней. И только когда мы добираемся до предназначенного для меня столика, я замечаю еще одного мужчину, расположившегося по другую сторону стойки.

Высокий.

Рыжеволосый.

Рыжебородый.

Это тот же человек, которого я видела вчера в Лос-Анджелесе, а потом рядом с домом Хезер и Скотта по дороге из ресторана. Кажется, он уткнулся носом в газету, но почти сразу поднимает голову, смотрит на меня и чуть заметно улыбается. Я вся внутренне холодею и снова ощущаю порыв обратиться в бегство. Вероятно, мне следует как можно скорее покинуть этот городок, а поесть я смогу и позже.

Впрочем, он сразу же возвращается к чтению, и, как кажется, больше я его не интересую. Не надо излишней паранойи, напоминаю я себе. Скорее всего, это обычный местный житель, не представляющий для меня угрозы.

Которого вчера занесло в Лос-Анджелес?

Ну и что с того? Простое совпадение.

Или я путаю его с кем-то другим.

Я усаживаюсь за столик так, чтобы хорошо видеть стойку и приглядывать за рыжеволосым. Так, на всякий случай. Женщина кладет передо мной раскрытое меню, и я в долю секунды просматриваю его.

– Сандвич с сыром на гриле, пожалуйста, – говорю я, не дав ей уйти.

Она улыбается, кивает и забирает меню.

– Заказ принят.

Потом мне остается только ждать. Я кладу подбородок на ладонь и пытаюсь смотреть в окно. Там темно и ничего не видно, кроме стоянки для машин. Я раздумываю, куда мне направиться дальше. Никакого плана действий у меня нет, если не считать таковым желание разобраться, кто я такая. Хотя я понятия не имею, с чего начать. Вероятно, мне нужно вернуться в Лос-Анджелес. Быть может, стоит еще раз поговорить с Бриттани? Или попытаться найти кого-то, кто знает о моем медальоне.

Я ощущаю его тяжесть на ключице. Дотронувшись до него, я ощупываю странный выпуклый символ, бесконечный узел.

Я сам отдал его тебе…

Я моргаю и отворачиваюсь от окна, чтобы взглянуть на поверхность стола. Если у меня есть хотя бы малейший шанс выяснить, кто я, то самое время начинать.

Мне нужно обдумать и перепроверить все факты, всю информацию, которую дал мне Дзен.

Необходимо до всего дойти лично и без посторонней помощи.

– А я тебя знаю, – прерывает мои размышления низкий мужской голос.

Приподняв голову, я ожидаю увидеть, что ко мне обращается рыжеволосый человек. Но он остается на месте, не отрываясь от своей газеты. А передо мной возникает мужчина, сидевший в самом начале стойки. Именно он проявил ко мне повышенный интерес, когда я появилась в кафе.

Теперь он покинул свое место и подошел ко мне.

Я не понимаю, как себя вести, куда смотреть, а потому делаю вид, что не слышала его реплики. Но он совсем близко, и не замечать его становится затруднительно.

– Да, знаю, – повторяет он почти угрожающе. – Трудно забыть эти фиолетовые глазки. Никогда не видел глаз такого цвета. Наверняка это контактные линзы, верно?

Я едва заметно мотаю головой. Мне ничего не известно о контактных линзах, но не в моих интересах, чтобы он понял это.

– Только не говори мне, что это твой естественный цвет! – продолжает он с громким хохотком. – Господь не дает людям таких глаз. Это противно человеческой природе.

Он усаживается на стул напротив меня, и я чувствую, как все мое тело вновь цепенеет. Рыжебородый отрывается от газеты и с любопытством наблюдает за нами.

– Ты та самая девчонка, которую вытащили из океана, – констатирует мужчина.

Он крупный, крепко сбитый, и светло-русые волосы едва покрывают половину его головы.

– Та, что выжила при крушении самолета, – не умолкает он. – Настоящая знаменитость. А к нам такие редко заглядывают. Ты и в самом деле ничего не помнишь?

Я цепляюсь руками за края своего стула и снова отрицательно мотаю головой.

– Вот ведь жалость! – Он прищелкивает языком, а пальцами начинает выстукивать дробь на столе. У него огромные руки. Грубые и покрытые уродливыми мозолями. – Каким же ветром тебя занесло в Уэллс Грик? – спрашивает он.

Я молчу. Ничто не заставит меня сказать ему правду. И я, разумеется, даже не подумаю упоминать о Карлсонах.

– В чем проблема? – продолжает он приставать ко мне. – Или ты и говорить разучилась?

Он разражается хохотом, издавая жуткие кудахчущие звуки, от которых у меня появляется дрожь в руках и ногах.

– Оставьте ее в покое, – доносится вдруг другой голос. На этот раз он действительно принадлежит рыжеволосому мужчине. Свернув газету и положив ее на стойку, он поднимается с места, подходит к нам и встает рядом, возвышаясь над столом. – Ясно же, что ей не до вас.

Плешивый вскидывает обе руки вверх и хрипло восклицает.

– Ну ты только подумай! Не знал, что ее сопровождает папочка.

Снова раздается его кудахтанье, от которого мои мышцы напрягаются, уподобляясь натянутым струнам. Я чувствую, что мое тело готовится к прыжку. И это происходит помимо воли. Чисто автоматическая реакция.

Повторяется то, что случилось со мной в автомобиле, – я испытываю непреодолимое желание сбежать отсюда.

Краем глаза я смотрю на окно слева, оценивая возможность разбить его. Я готова на все, лишь бы вырваться на свободу, подальше от этого места и мерзкого типа, усевшегося напротив.

Рыжеволосый бросает на меня выразительный взгляд, в котором читается: «Не беспокойтесь. Вы в безопасности». Но только когда я вижу, что плешивый мужлан поднимается из-за стола, мои мускулы начинают слегка расслабляться.

– Уж простите, что побеспокоил вас, леди, – говорит он тем же саркастическим тоном, к которому постоянно прибегает Коуди. Затем не спеша возвращается к высокому стульчику у стойки в противоположном конце кафе.

Я вижу, как он усаживается на прежнее место и достает из кармана сотовый телефон.

– Парни с лесопилки просто обделаются от удивления, когда я им все расскажу.

Рыжеволосый тоже возвращается за стойку, не бросив больше и взгляда в мою сторону.

Мое появление здесь было ошибкой. Теперь я это поняла.

Нужно уходить.

Я начинаю подниматься, но в этот момент появляется официантка с моим сырным сэндвичем на желтой пластмассовой тарелке. Она ставит ее на стол, и ударивший в нос аромат парализует мою волю бежать.

Я снова опускаюсь на стул и расправляюсь с едой в считаные секунды. Бутерброд такой же вкусный, как и у Хезер. А может, даже еще вкуснее. Поневоле напрашивается вывод, что, кем бы я ни была прежде, мне определенно всегда нравились поджаренные на гриле сэндвичи с сыром.

«Интересно, можно ли извлечь пользу из такого рода информации?» – думаю я.

Достав салфетку из металлической коробки на столе, я быстро утираю губы, потом сминаю ее, бросаю на опустевшую тарелку и устремляюсь к выходу.

– Одну минуточку! – останавливает меня женщина в фартуке, хватая за руку. – Ты, быть может, самая красивая куколка, которая когда-либо к нам заходила, но это не значит, что ты не должна платить, как все.

Платить?

В памяти мгновенно возникают живые картинки. Коуди, обменивающий пачку денег на билеты в кассе автовокзала. Хезер, размахивающая своей кредитной картой сначала в супермаркете, а потом и в торговом центре. Скотт, бросающий несколько зеленых бумажек на столик в ресторане.

Я смотрю на официантку, охваченная панической растерянностью.

Она вздыхает и отпускает мою руку.

– Так-так. А денег-то у тебя и не водится, угадала?

– У меня… – начинаю оправдываться я, но в голову ничего не приходит, кроме отчаянной мысли: как же я буду жить, если не в состоянии ни за что расплатиться?

Официантка издает громкий стон.

– Не стоит так переживать. Я заплачу по ее счету, – доносится мужской голос.

Мы обе поднимаем головы и видим рыжеволосого мужчину, стоящего рядом с нами. Он сует руку в карман и достает несколько таких же бумажек, какие я видела у Коуди и его отца.

Официантка лишь передергивает плечами и берет деньги.

– Мне без разницы, кто из вас рассчитается.

Она нажимает несколько кнопок на кассовом аппарате. Ящичек с наличностью сначала с мелодичным звоном выдвигается, а потом со стуком исчезает из вида.

Я недоуменно перевожу взгляд с нее на мужчину и обратно, не до конца понимая, что именно произошло. Но потом вижу, что, забыв обо мне, официантка уже наливает кофе другим клиентам.

Глядя рыжеволосому мужчине в глаза, я говорю:

– Спасибо.

Он прямо встречает мой взгляд, и я замечаю, как под густой бородой его губы складываются в широкую улыбку. Так мне улыбалась только Хезер. С такой же добротой. И я вдруг чувствую, что улыбаюсь в ответ.

Внезапно мне кажется, что я вижу перед собой кого-то, с кем давно знакома. Прежде всего я узнаю эти глаза. Они выглядят такими…

Усталыми.

– Вам нужно немного поспать, – слышу я свой голос. При этом мне совершенно непонятно, зачем я произношу эти слова. Мои губы двигаются непроизвольно и выдают фразу сами по себе.

Чтобы скрыть смущение, я начинаю смеяться.

– Простите, – поспешно добавляю я. – Мне вовсе не хотелось…

Но улыбка не сходит с лица мужчины, даже становится еще шире.

– Все в порядке, Сейра. Ты права. Мне в самом деле не помешает отоспаться.

– Что ж, – говорю я, чувствуя себя крайне неуютно во всей этой ситуации, – мне остается только еще раз поблагодарить вас.

Потом поворачиваюсь и быстро выхожу наружу, испытывая жгучее желание выбраться оттуда как можно скорее.

И только уже почти миновав парковку, я внезапно с полной ясностью осознаю смысл его слов.

Все в порядке, Сейра.

Сейра!

Точно так же называл меня Дзен.

Это сокращение от имени Сейрафина.

Я сразу же останавливаюсь и хочу вернуться в кафе, но меня ослепляет яркая вспышка слева. За ней следует вторая. И еще, и еще одна.

– Вайолет! Вайолет! – зовет меня кто-то. – Посмотрите сюда!

Я медленно оборачиваюсь, чтобы оценить серьезность новой угрозы. Пока я вижу всего нескольких репортеров, но с каждой секундой их становится больше. Белый микроавтобус с надписью «Новости в 9» на борту останавливается посреди парковки, из него выскакивает мужчина с телевизионной камерой на плече и спешит в мою сторону.

– К вам хотя бы частично вернулась память? – спрашивает один из журналистов.

– Вы удовлетворены тем, как авиакомпания проводит расследование причин катастрофы?

– Вы планируете подать против них иск?

Включается огромная лампа на высокой треноге, освещая всю территорию стоянки и окончательно ослепляя меня.

Я моргаю, закрываю глаза руками, чтобы снова обрести способность видеть что-то помимо белого сияния.

И лихорадочно ищу путь к бегству.

Передо мной уже выросла буквально стена из репортеров, а слева отступление преграждают слишком густые заросли. Поэтому лучше всего будет броситься вправо, в сторону главной дороги. Я уже разворачиваюсь и готовлюсь бежать, но меня останавливает странное покалывание в области левого запястья. Потом кожа на нем начинает пульсировать и становится горячей на ощупь. Как это было в супермаркете, когда я случайно подставила свою татуировку под сканер кассира.

Это не татуировка, – слышу я вновь голос юноши. – Это устройство слежения.

Повернув голову, я вижу рослого и мускулистого громилу, стоящего на тротуаре напротив меня. Его лицо обветрено и помято, как та пожелтевшая бумажка, что лежит теперь в мусорной корзине. Он одет во все черное – в черную водолазку и широкие черные брюки, заправленные в высокие черные башмаки на шнуровке. Он мог бы почти полностью раствориться во мраке ночи. У него очень короткая стрижка. Черный зловещий ежик на голове. Пугающий шрам рассекает всю левую сторону лица, проходя ото лба поперек глазницы и заканчиваясь на подбородке. При одном его виде мороз продирает по коже.

Его темные, глубоко посаженные глаза изучают меня с головы до пят. Оценивая. Рассчитывая.

У меня снова возникает жжение в запястье, а некое миниатюрное устройство в его руке издает при этом чуть слышный звуковой сигнал. Он бросает на него беглый взгляд, а мне отчетливо видно, как ломается темно-розовая линия шрама, когда на его губах появляется торжествующая улыбка.

 

Глава 22

Во мраке

Я слышу голос. Он велит мне бежать. Более того, он почти кричит мне об этом. И я не теряю ни секунды, чтобы понять, кому он принадлежит. Просто подчиняюсь команде.

Передо мной уже толпа, а справа тот жуткий человек. Поэтому я резко разворачиваюсь на месте и делаю рывок к зарослям. Мои ноги двигаются быстрее, чем когда-либо прежде. Они словно рады происходящему, будто наконец могут выполнить свое истинное предназначение. Кажется, их только что освободили из долгого плена.

Кусты и деревья растут очень густо, но я виляю между ними и подныриваю под ветви с необычайной легкостью. Мое тело знает, что ему делать, без участия мозга.

Позади слышны шаги. Не нужно оборачиваться, чтобы узнать, кто меня преследует. Я чувствую его присутствие за спиной. Но с каждой секундой его топот становится все тише. Ему явно нелегко бежать со мной в одном темпе.

Усталости я не чувствую, но понимаю, что не смогу бежать бесконечно долго. Необходимо что-то предпринять.

Примерно в миле передо мной лес заметно редеет. Там его пересекает скоростное шоссе. Мне уже слышен рев двигателей летящих по нему автомобилей. И, склонив голову чуть ниже, я пытаюсь еще более ускорить свой бег.

Ветер бьет мне в лицо. Ветви хлещут по рукам. Сухой валежник потрескивает под ногами.

Менее чем через две минуты я уже у шоссе. Оно гораздо шире, чем улица, по которой я дошла до кафе. Думаю, это его Хезер называла автомагистралью. Тело велит мне продолжать движение, но на этот раз мозг тоже посылает команду: остановиться и понять, как движется транспортный поток. В результате побеждает мышечный импульс, и я снова бросаюсь вперед. Мои ступни касаются бетонного покрытия как раз в тот момент, когда справа из-за поворота появляется огромный грузовик. Заставив себя ускориться до предела, я успеваю промчаться перед ним. Его передний бампер минует меня в каком-то дюйме. Я даже слышу свист воздушного потока за спиной, когда он проносится мимо.

Водитель машинально реагирует на нечто мелькнувшее впереди: он резко и сильно жмет на педаль тормоза. Раздается душераздирающий скрежет покрышек по дорожному покрытию. Я замедляю бег и оглядываюсь как раз в тот момент, когда фуру начинает заносить и клонить на бок. Сила инерции чересчур велика при столь внезапной остановке. Грузовик опрокидывается, но продолжает скользить, высекая из бетона снопы искр, а потом замирает, перегородив обе полосы шоссе.

Легковой автомобиль стремительно приближается с противоположной стороны, и остановиться вовремя у него нет никакой возможности. Он врезается прямо в бензобак тягача. Оба водителя едва успевают выбраться из кабин, когда их машины охватывает пламя. И почти тут же еще три автомобиля чудом избегают аварии.

Я взбираюсь на небольшой холм и стою, окаменев от ужаса при виде последствий столкновения. Все это выглядит пугающе.

О нет! Пожалуйста, пусть это будет всего лишь ночным кошмаром.

Пусть я сейчас проснусь!

Но ничего подобного не происходит. Все случилось наяву. Все предельно реально.

Знакомое уже чувство вины резью отдается внизу живота. Боль намного сильнее, чем в прошлый раз, когда все, что я натворила, – это удрала из дома в пять часов утра. Горечь комом поднимается к горлу, и я уже не могу сдерживать тошноту. Согнувшись, я даю кислой жидкости исторгнуться изо рта в поросшую травой землю.

Она слегка отдает вкусом жареного сандвича с сыром.

Как только приступ проходит, я поспешно распрямляюсь и снова осматриваю местность позади себя. Я вижу, как мой преследователь выбегает из леса с противоположной от магистрали стороны. При виде аварии он замирает на месте, чтобы быстро оценить масштабы происшествия.

В татуировке на моем запястье снова ощущается зуд. Возникает пока еще чуть заметное жжение.

Я смотрю на нее, а потом снова на него. Он тоже медленно поднимает взгляд, устремляя его сначала поверх столкнувшихся машин, потом вдоль склона холма и, наконец, находит меня. И хотя дистанция между нами все еще очень велика, а ночь пронизывает только бледный свет луны, мы смотрим друг другу в глаза.

И он прищуривается, когда видит перед собой цель.

Меня.

Он снова бросается бежать, лавируя между обломками металла, разбросанными по дороге. На мгновение его полностью скрывает густой дым, но уже через долю секунды я снова вижу его уже по другую сторону шоссе. Он останавливается, чтобы откашляться, а потом бросается вверх по склону.

Издав короткий стон, я снова обращаюсь в бегство.

Трудно понять, как это у меня получается. Почему я так быстра, так легконога.

Ясно только, что и это за пределами нормы. Пусть я страдаю амнезией, но такие вещи понимаю.

Вскоре передо мной открывается большое поле. Сквозь тьму ночи я замечаю какую-то постройку у дальнего его конца. Если быстро добраться до нее, мне, может, удастся там спрятаться. Хотя бы ненадолго, чтобы успеть все обдумать.

И я позволяю ногам нести меня с максимальной скоростью, на которую они способны. Темное поле я миную так, что оно запоминается одним размытым пятном. Вот и строение, с виду напоминающее заброшенный амбар, который к тому же частично сгорел. Я проскальзываю внутрь, стараясь не обращать внимания на отвратительную вонь от разлагающихся тушек мертвых мелких зверьков.

Добрая половина крыши отсутствует. Оставшуюся часть поддерживают несколько уцелевших, покрытых сажей деревянных опор. Сломанные и проржавевшие металлические инструменты разбросаны по полу посреди обширного и сырого помещения. Я медленно переступаю через них, осторожно передвигая ступни по неровной земляной поверхности и подыскивая для себя подходящее укрытие.

Потом до меня внезапно доносится хруст.

Я замираю на месте, задерживаю дыхание и оборачиваюсь к двери, но никого не вижу.

Адреналин в моей крови достигает предельной концентрации, но я чувствую удивительное спокойствие. Мне просто нужно хорошенько просчитать свой следующий ход. Необходимо…

Крупная тень неожиданно падает из зияющей в потолке дыры. Это человек, который ловко приземляется на обе ноги. Мужчина тоже одет во все черное. Он такой же гигант, как и его напарник, но кожа у него гораздо темнее. На лице она кажется шершавой, как доски, которыми обшиты стены старого амбара. И хотя оно не обезображено уродливым шрамом, страха оно наводит не меньше.

«Мне следовало быть сообразительнее, – думаю я, когда он начинает приближаться. – Они не действуют в одиночку».

Я хочу вступить с ним в схватку. Мною владеет твердое желание постоять за себя и защититься. Я чувствую позыв первой напасть на него, обрушиться, нанести удары руками и ногами, но что-то мешает мне начать действовать. Словно некая странная сила сковывает изнутри. И какие бы команды ни посылал в конечности мозг, мое тело воспринимает только одну из них – снова бежать.

Но вот только такой возможности мне уже не дают.

Только я поворачиваюсь, чтобы броситься прочь, как мощная рука обхватывает меня за шею. Я борюсь, но совершенно безрезультатно. Потом периферийным зрением я замечаю, что кто-то еще входит в амбар и направляется к нам.

– Отличная работа, – с небрежным кивком говорит новоприбывший мужчине, который держит меня с силой стальных обручей.

Я стараюсь повернуть голову, чтобы разглядеть его. И когда это удается, по моей спине пробегает холодок.

Это тот самый рыжеволосый мужчина, которого я совсем недавно видела в кафе. Он расплатился за мою еду.

Я открываю рот, чтобы закричать, но не в состоянии издать ни звука. В шею мне упирается какой-то предмет. Холодный и гладкий, похожий на нечто металлическое. Я слышу негромкое жужжание. Мое тело обмякает, а потом все проваливается в черноту.

 

Глава 23

Что есть человек?

Меня приводит в чувство громкий звук клацающего металла. Я сижу совершенно прямо на стуле. Голова кружится, как тем утром в больнице, когда Кияна заставила меня выпить таблетки для сна. У меня смыкаются веки, но потом я все же с усилием открываю глаза.

Кто-то привстал на колени у моих ног. Я чувствую холод металла на коже своих лодыжек и запястий. Пытаюсь двигаться, но моя левая нога накрепко притянута к чему-то – вероятно, к ножке стула – и руки тоже скованы.

Я слишком слаба и растеряна, чтобы бороться. К тому же, у меня сразу возникает ощущение бесполезности борьбы. Она ни к чему не приведет.

Мужчина рядом со мной распрямляется во весь рост, и я узнаю знакомую рыжеволосую голову.

Вот теперь я начинаю брыкаться. С силой проверяю на прочность металлические оковы. И, к своему удивлению, обнаруживаю, что моя правая нога совершенно свободна, и в какой-то момент вскидываю ее достаточно высоко, чтобы ударить его по лицу. Он уклоняется, иронично усмехается, а потом пристраивается на корточках, но уже слева от меня.

– Что вы делаете?

– Снимаю это с тебя, – отвечает он словно нехотя.

Я смотрю вниз и вижу пару крепких металлических наручников, валяющихся на полу рядом с моими ногами.

– Но как же… – Я осматриваю амбар в поисках того, кто на меня напал. Или, если точнее, тех, кто меня обездвижил.

И вижу тела двух крупных мужчин, распластанные на полу в дальнем углу амбара.

– Они… – Я тяжело сглатываю, прежде чем закончить вопрос. – Они мертвы?

– Нет, – отвечает рыжеволосый, снимая вторую пару наручников. Я делаю круговое движение теперь уже левой ногой. – Просто временно нейтрализованы. Деактивированы.

Он показывает мне небольшой цилиндрический предмет с серебряным острием на одном из концов.

– Они использовали это же оружие, чтобы обездвижить тебя.

– Деактивированы, – повторяю я, отмечая про себя необычный выбор слова.

Рыжеволосый человек снова встает на ноги.

– Человеческий мозг – сложнейшая штука. Но о нем многое удалось узнать за последние сто лет. В том числе и о том, как им манипулировать.

Он зажимает цилиндр между большим и указательным пальцами и вновь демонстрирует его мне.

– Это называется модификатором. Понимаешь, в работе мозга большую роль играет электричество. Модификатор всего лишь направляет электрический импульс в нервную систему, и она переводит мозг в режим сна.

Он кивком указывает на неподвижные тела двух мужчин. Один из них лежит на боку, и его нога неловко подвернута под другую. Левая рука вытянута вдоль торса.

– Оба очухаются и будут как новенькие через каких-то полчаса, однако даже не вспомнят, что с ними случилось.

– Но почему? – недоуменно спрашиваю я. – Мне казалось… То есть я думала, что вы с ними заодно.

Рыжеволосый качает головой, убирая устройство в карман.

– И да и нет. Это… довольно сложно. Но, вероятно, можно сказать, что мы все здесь по одной причине.

– И что же это за причина?

Рыжеволосый смеется, словно я задала глупейший вопрос.

– Ты, разумеется.

И хотя я ожидала это услышать, мне сейчас очень хочется, чтобы он сказал что-то еще. Даже неважно, что именно.

Я смотрю на тела, обращая особое внимание на мужчину с более темной кожей – того, кто спрыгнул через прореху в крыше и схватил меня.

– Мне хотелось сразиться с ним, – говорю я задумчиво. – Всерьез хотелось. Но я не смогла. Это было как… Даже не могу объяснить. Словно я запретила напасть на него себе самой.

– Боюсь, это целиком моя вина, – говорит он, вздыхая.

– Ваша вина? – Мое удивление безгранично.

– В твою ДНК внедрен инстинкт бежать. Но не сражаться.

– Что? – Я смотрю на него непонимающе.

– Поначалу я хотел дать тебе обе возможности, чтобы ты по крайней мере смогла защищаться, но мой запрос по этому поводу был отвергнут. Существовало опасение, что, если ты будешь наделена еще и бойцовскими импульсами, то при твоей силе это может создать в дальнейшем немалые проблемы, если тебе придет в голову… – Он ухмыляется. – Скажем так, если тебе придет в голову взбунтоваться.

Я смотрю на него совершенно ошеломленная, ничего не понимая. Его слова для меня абсолютно непостижимы.

– И тогда, – продолжает он, не замечая моей растерянности, – я решил, что лучше будет наделить тебя просто инстинктом к бегству. Чтобы ты могла благополучно скрыться в любой опасной ситуации. Вот почему ты, вероятно, чувствуешь неодолимое желание бежать, стоит столкнуться с чем-либо угрожающим.

Я почти лишилась дара речи. Кажется, мой язык слишком велик для рта. Но потом я едва слышно выдавливаю вопрос:

– Кто вы такой?

Он отводит взгляд, словно стыдясь чего-то. Потом глубоко вдыхает и отвечает:

– Я тот человек, который сделал из тебя то, что ты есть.

Что я есть!

А не кто.

От осознания той страшной пропасти, которая разделяет смысл двух этих простых слов, я содрогаюсь всем телом.

– И что же именно я представляю? – Мне мгновенно вспоминается обрывок разговора Хезер и Скотта, подслушанного незадолго до ухода из их дома. …Возникает ощущение, что она… Что она робот какой-то. – Я человек? – Вопрос вырывается у меня прежде, чем мое дыхание перехватывает.

Он вздыхает так, словно из всех многочисленных вопросов именно этот он и страшился услышать.

– Если отвечать кратко, то да.

– Но только если кратко? – спрашиваю я в ужасе.

Рыжеволосый склоняется, чтобы снять оковы с моих рук, а потом прислоняется спиной к ржавому железному шкафу, который, кажется, был оставлен здесь за ненадобностью много лет назад.

– Понимаешь, – говорит он будто нехотя, – это не так просто, как тебе представляется.

Я хмурюсь и мотаю головой.

– Не понимаю. По-моему, я задала прямой и несложный вопрос.

– Тогда позволь мне самому спросить кое о чем, – начинает он, немного подумав и скрестив на груди руки. – Если человек – предположим, мужчина – теряет в аварии руку или ногу, которую ему заменяют хорошо сделанным протезом, то есть искусственной рукой или ногой, он остается человеческим существом?

Я потираю пальцами кисти рук. Браслеты наручников оставили на них покрасневшие отметины, в том числе и вокруг татуировки, которая сейчас заметно побледнела.

– Да, конечно.

Мой собеседник кивает.

– А если он лишается всех конечностей и получает взамен четыре протеза – две руки и две ноги? Он по-прежнему человек?

– Ну да, – пожимаю плечами я.

Он кривит рот, отчего его борода начинает топорщиться.

– Хорошо. Теперь предположим, что он слепнет, и его глаза заменяют миниатюрными камерами, которые посылают в мозг сигналы, дающие ему представление о том, что он видит. Он все еще человек?

Я молча киваю уже без прежней уверенности.

– А потом он нуждается в пересадке сердца, и хирурги вшивают ему синтетический орган. Его изготовили в лаборатории, но оно функционирует в точности как обычное сердце. Можно ли его считать человеком и тогда?

Я начинаю ерзать на стуле. Мне совершенно не нравится то, к чему он клонит.

– Да, вероятно.

– А затем у него отказывает мозг, но специалисты имеют возможность скопировать все его воспоминания и пережитый опыт в компьютер. И вшивают ему искусственный мозг, который работает не хуже прежнего.

– Вы говорите обо мне? – Мой голос дрожит, а зрение помутилось от навернувшихся на глаза слез. – Вы имеете в виду, что это у меня синтетические мозг и сердце, а конечности заменены протезами?

– Ну-ну, не надо так. – Рыжеволосый отталкивается от шкафа и поспешно подходит ко мне. Встав передо мной на колени, он поднимает взгляд. А я снова замечаю, какой добротой светятся его глаза.

– Нет, Сейра. Я всего лишь хотел показать тебе на конкретном примере, насколько сложный вопрос ты задала.

Я ощущаю, как невероятное чувство облегчения охватывает все мое существо.

– Ведь что делает человека человеком? – продолжает он. – Сердце? Мозг? Наши чувства? Или конечности? Опроси сотню людей, и ты получишь сто различных ответов.

Я же всматриваюсь в свои ноги, вспоминая, с какой скоростью они несли меня через лес. Я двигалась так быстро, что мой преследователь заметно отстал.

– Что вы хотите сказать? – спрашиваю я внезапно охрипшим голосом. – Как это все применимо ко мне?

– Сейра, – отвечает он с нежностью. – Ты особенная. Таких, как ты, больше нет. Величайшее творение всей моей жизни.

– Творение? – переспрашиваю я, и мои губы немеют. – Что вы со мной сделали?

Он берет мою руку и начинает ее поглаживать.

– Я сделал тебя совершенством.

У меня пересыхает во рту. Хочу сглотнуть, но лишь задыхаюсь. Мне хочется говорить, но я не в состоянии ничего произнести. Впрочем, может, это и к лучшему, поскольку я сама не знаю, что хотела бы сказать.

– Ты первое человеческое существо в мировой истории, созданное исключительно научными методами. В тебе заложен самый безупречный генетический код из всех возможных. Благодаря генной инженерии в тебе соединилось все, о чем мечтали люди испокон веков: красота, сила, ум, неуязвимость для болезней.

Его слова терзают мою душу. У меня дрожат губы, трясутся пальцы. Я мотаю головой, желая остановить его речь, но не могу. И он продолжает:

– Многие десятилетия ученые ведут исследования в области синтетической биологии. Их цель – создать новую жизнь с нуля. Синтезировать в лаборатории то, что мать-природа легко творила миллионы лет, а потом усовершенствовать созданное. Но прежде никому не удавалось продвинуться дальше простейших одноклеточных организмов. То есть никому до нас. До… тебя. Ты единственная в своем роде. Чудо науки.

Гнев вскипает в моей груди. Потому что я не желаю быть чудом науки. Не хочу иметь с этим ничего общего.

И именно злость возвращает мне голос. Я открываю рот, чтобы высказать все вслух, но не успеваю даже начать.

Громкий голос доносится со стороны входа в амбар, заставив вздрогнуть нас обоих:

– Немедленно отойди от нее!

Я оборачиваюсь и вижу, как Дзен медленно направляется к нам. Он вытянул обе руки перед собой и держит в них предмет, которого раньше я никогда не видела. Изготовленный из какого-то темного металла, он имеет форму перевернутой буквы L. В удлиненной цилиндрической верхней части заметно отверстие.

Рыжеволосый тут же вскакивает на ноги.

– Лидзендер, ну конечно, – спокойно констатирует он, словно не удивившись его появлению.

Дзен продолжает приближаться к нам, на ходу бросив удивленный взгляд на тела распластанных на полу мужчин, но при этом держит странный предмет направленным в лицо рыжеволосому.

– Отойди от нее, Рио.

Я перевожу взгляд с одного на другого, сбитая с толку их репликами.

– Так вы знакомы?

Но им пока явно не до меня.

– В этом нет никакой необходимости, – говорит тот, к кому Дзен обратился по имени Рио. – Можешь опустить пистолет. Мы сейчас с тобой играем в одной команде.

– Черта с два! – выкрикивает Дзен. Он делает еще один шаг к рыжеволосому и приставляет черный предмет к его голове.

Пистолет.

Я пытаюсь отыскать в памяти подходящее определение, но ничего не нахожу.

– Что это такое? – спрашиваю я, встаю со стула и направляюсь к Дзену, не сводя глаз с устройства, которое он держит.

– Осторожно, Сейра! – предупреждает рыжеволосый, протягивая мне вслед руку. Однако Дзен одним легким взмахом черным предметом принуждает его оставаться на месте.

Я тоже замираю. И потом повторяю свой вопрос:

– Что это? – повторяю я затем свой вопрос.

– Это пистолет, – объясняет мне Рио. – Оружие, из которого можно убить или тяжело ранить человека.

– О! – восклицает Дзен, закатывая глаза. – Значит, у нас теперь внезапно родилось желание хотя бы чему-то ее научить?

В его голосе я слышу сарказм. Или горькую иронию. Мне уже знакомы оба этих понятия.

– Я и так научил ее всему, что она знает, – огрызается Рио.

Дзен потрясает пистолетом.

– Нет! Всему, что необходимо в жизни, научил ее я. А ты… ты разрушил ее жизнь.

Рио поднимает вверх руки, показывая, что сдается.

– Мне понятно, почему ты все трактуешь именно так, Лидзендер, но спешу тебя заверить…

– Заткнись! – орет на него Дзен, перекладывая пистолет в правую руку, а левой подталкивая меня к выходу. – Нам надо выбираться отсюда, Сейра. Почему бы тебе не подождать снаружи, пока я не разберусь с этим?..

Последнее слово он произносит с отчетливым отвращением.

Я продолжаю поочередно вглядываться в их лица, и вся серьезность ситуации только сейчас начинает доходить до меня.

– Нет.

– Сейра! – говорит Дзен, уже начиная терять терпение. – Ты нашла не лучшее время, чтобы спорить со мной. Пожалуйста, выйди наружу.

– Я всего лишь не хочу, чтобы он пострадал от твоих рук, – отзываюсь я. Впрочем, мое пожелание не подкреплено ничем, кроме смутной ноющей боли в груди.

Дзен на мгновение даже закрывает глаза.

– Сейра, ты лишилась всех своих воспоминаний. Ты не знаешь того, что известно мне. Он – это зло. И зло эгоистичное. Им движет не стремление помочь тебе, а только лишь собственные интересы. И он не любит тебя, Сейра, – завершает он с глубоким вздохом.

Любовь?

Это слово задевает меня за живое, накрепко врезается в память и уже не хочет покидать ее.

– Он освободил меня, – все же возражаю я.

– Только потому, что снова хочет забрать туда! – с чувством убеждает меня Дзен. – И иметь возможность окончательно уничтожить твою жизнь.

– Ты ошибаешься, Лидзендер, – вмешивается Рио. – Я только хочу…

Дзен делает в его сторону еще шаг, и дуло пистолета оказывается в каком-то футе от его лица.

– Я велел тебе ЗАТКНУТЬСЯ! – озлобленно кричит он. – Даже не пытайся опять сбить ее с толку. Теперь у тебя ничего не выйдет!

– Остановись! – вырывается у меня отчаянный крик.

Я обхватываю голову руками.

– Пожалуйста! Мне надо обо всем подумать.

Дзен умолкает, и они оба смотрят на меня. Я массирую кончиками пальцев виски. На меня внезапно свалилось столько новой информации, что ее трудно усвоить быстро. Мой мозг не в силах обработать все сразу. Мне нужно двигаться шаг за шагом.

И я начинаю с вопроса:

– Откуда вы друг друга знаете?

– Моя мать работает на него, – отвечает Дзен, но уже без прежней злости в голосе.

– И где же конкретно вы работаете? – спрашиваю я у Рио, но ответ снова приходит от Дзена:

– В чудовищной корпорации, где человеческие жизни ни в грош не ставят. К сожалению, я понял это слишком поздно.

Диотех.

Рио стискивает зубы и чуть выпячивает вперед нижнюю челюсть.

– В чем же суть вашей работы? – обращаюсь я к Рио, но отвечает на мои вопросы только Дзен.

– Вот в чем! – Он указывает на меня. – Это то, чем он там занимается. Он играет умами людей. Манипулирует реальностью. Изображает из себя бога. Он превращает человеческие существа в…

– Во что же? – перебиваю я. – В монстров вроде меня?

Жесткое выражение лица Дзена мгновенно смягчается, и он подходит ближе ко мне, хотя ствол пистолета по-прежнему нацелен на Рио.

– Нет. – Пальцами свободной от оружия руки он нежно проводит по моей щеке. – Я вовсе не это хотел сказать. И никогда не воспринимал тебя такой.

– Тогда что ты имел в виду?

– Не то, о чем… – Он запинается, силясь подобрать нужные сейчас слова. – Я… Я имел в виду, что тебе ни в коем случае нельзя возвращаться туда с ним. Потому что трудно даже вообразить, что еще они планируют сделать с тобой.

Для меня непостижимо молчание Рио. Как я предполагаю, он либо что-то втайне задумал, либо осознал бесполезность попыток переспорить Дзена, держащего в руках такой весомый аргумент, как пистолет.

Или же его молчание означает признание правоты Дзена.

Я подхожу к нему. Так близко, что могу чувствовать его учащенное дыхание на своем лице.

– Сейра! – предостерегающе восклицает Дзен, но я поднимаю вверх ладонь, жестом призывая его не вмешиваться.

Я пристально вглядываюсь в усталые глаза рыжеволосого мужчины, под которыми образовались неприглядные мешки. Но он выдерживает мой взгляд. Выдерживает стойко.

Как ни стараюсь, я не могу разглядеть в его внешности ничего зловещего.

А если начистоту, я вижу нечто прямо противоположное. Он смотрит на меня так, как Хезер смотрела на Коуди. Как Кияна смотрела на меня.

Может ли это быть всего лишь притворством?

Мне не дано этого знать.

– Это правда? – резко спрашиваю я Рио. – Все то, что он о вас говорит?

– Сейра, – слышу я стон из уст Дзена, стоящего позади, – я бы никогда не стал тебе лгать. Я не он.

– Так правда или нет? – упрямо повторяю я.

Опухшие глаза Рио закрываются.

– Да, это правда, – шепчет он.

Я отрываю от него взгляд и оборачиваюсь к Дзену, который кажется искренне изумленным признанием Рио.

– Я пойду с тобой. Но только если ты не причинишь ему вреда.

– Как же ты не понимаешь, Сейра! – снова вспыхивает Дзен. – Тогда это никогда не прекратится. Они будут продолжать искать тебя. Вероятно, сейчас у нас появился единственный шанс…

Я снова поднимаю ладонь вверх, чтобы заставить его замолчать. Потом молча протягиваю руку. Глубоко вздохнув, Дзен отдает пистолет мне. Оружие гораздо тяжелее, чем кажется со стороны.

– Хорошо. Пойдем отсюда, – говорю я.

Осторожно сжимая рукоятку пистолета, я направляюсь к покосившемуся дверному проему. На рыжеволосого мужчину, стоящего в одиночестве посреди старого амбара, я больше не оглядываюсь. Мне кажется, на это у меня уже не осталось сил.

 

Глава 24

Бегство

Сухие желтые листья хрустят у меня под ногами, пока мы пересекаем лес по прямой. Я не знаю, куда мы движемся, но, как нетрудно догадаться, машины у Дзена нет. А потому передвигаться приходится пешком. Он бежит значительно медленнее, чем, как мне теперь известно, могу бежать я, но его тяжелое дыхание свидетельствует, что это максимум того, на что он способен. По той же причине я не продолжаю на ходу разговор с ним, поскольку он едва ли сможет отвечать, пока мы не остановимся.

В руке я все еще неловко держу тяжелый пистолет. Попытка сунуть его в один из карманов не удалась – слишком большой.

Наконец примерно пятнадцать минут спустя Дзен делает остановку.

Он склоняется вперед, упершись руками в колени и пытаясь отдышаться.

– Этого пока достаточно, – произносит он, отирая пот со лба.

– Достаточно для чего? – спрашиваю я, дыша вполне спокойно и размеренно.

Ему требуется еще какое-то время, прежде чем ответить. Мне нравится, как от выступившего пота кончики его волос начинают виться. Как в его глазах отражается лунный свет.

– Нам нужно было уйти на расстояние, которое не позволит им обнаружить тебя сканером, – объясняет он.

Я смотрю на тонкую черную линию на своем запястье. Мне вспоминается, как я увидела человека со шрамом на стоянке перед кафе, почувствовав зуд в татуировке. Значит, именно это происходило? Он сканировал меня? Как упаковку товара в супермаркете?

– Каким образом эта штука действует? – спрашиваю я.

– Так же, как и обычный шрих-код. Линия только кажется ровной и сплошной, но, если посмотреть под микроскопом, она имеет уникальный рисунок, который их сканеры способны отслеживать и распознавать.

– Это действительно просто татуировка на моей коже?

Дзен качает головой.

– Нет. И мы немало намучились, пока разобрались в этом. Однажды мы попытались свести ее, но она попросту снова появилась на том же месте. По всей видимости, это нечто, внедренное в твою ДНК. Подобно форме носа или цвету глаз. А потому, даже если срезать кожу, то на зажившем участке эта отметина непременно возникнет опять.

Я прикасаюсь к черной полоске, проводя вдоль нее кончиком пальца. Мне хочется узнать о ней больше, но я не уверена, что готова сейчас справиться с этим. А потому решаю задавать пока только самые простые вопросы.

– Куда мы отправимся?

Дзен распрямляется во весь рост и смотрит на меня. Обаятельная, хотя и чуть кривая улыбка, которую я видела на его губах в супермаркете и примерочной универмага, теперь совершенно пропала. Все, что я сейчас вижу, – это его хмурое лицо и глубоко запавшие глаза.

– Мы отправимся в безопасное место. По крайней мере, на какое-то время. Пока я не смогу решить, что делать дальше.

Я замечаю, как его взгляд перемещается с моего лица немного ниже, на уровень шеи, и он впервые улыбается сегодня. Хотя это очень усталая улыбка.

– Ты снова носишь его.

Я ощупываю медальон. Прежде он был спрятан под майку, но, видимо, выбился наружу, когда я бежала. Не зная, что сказать, я закусываю губу. Мне не ясно даже, что я должна чувствовать при этом.

– Здорово видеть его на тебе!

Дзен подходит ближе и протягивает руку.

– Позволишь?

Мне не совсем понятно, что он просит разрешить, но на самом деле это не имеет значения. Я кивком даю согласие, не задумываясь ни о чем.

Он берет медальон в руку, пальцами чуть касаясь при этом моей ключицы, отчего у меня по коже пробегает едва заметная дрожь. Его близость странным образом действует на мои легкие. Всего минуту назад сам Дзен дышал с трудом. Теперь же кислорода не хватает мне.

Он осторожно щелкает замочком, и потайное отделение в виде маленького сердечка открывается. И тут Дзен хмуро сдвигает брови, а улыбка превращается в гримасу разочарования.

Я пытаюсь посмотреть вниз.

– В чем дело?

– Здесь пусто.

– Знаю, – говорю я. – Так было, когда меня нашли.

Я вижу, как губы Дзена горестно кривятся.

– Значит, в какой-то момент он потерялся.

Я тяну за цепочку и забираю у него подвеску.

– Что потерялось? О чем ты говоришь? – взволнованно спрашиваю я.

С огорченным вздохом он поворачивается и идет дальше.

– Камешек.

В недоумении я смотрю ему вслед, а потом спешу догнать и пойти рядом.

– Какой камешек?

– Обычный голыш. Но он должен был напоминать тебе, что реально, а что нет.

– А почему в этом возникла необходимость?

Дзен приостанавливается и опускает глаза.

– Потому что не все в твоей жизни было реальностью.

Я замечаю, что впереди лес начинает редеть. Мы почти вернулись на шоссе. Каждые несколько секунд мимо проезжает машина, освещая ненадолго участок дороги, прежде чем он вновь погружается во мрак.

Но я тем не менее вижу все предельно отчетливо даже в темноте.

И сейчас это совсем ни к чему, потому что я тут же замечаю черный столб дыма, поднимающийся над деревьями в паре миль слева от нас, и понимаю – это место страшной аварии. Той, что произошла из-за меня. Чувство вины вновь овладевает мной настолько, что я едва успеваю остановить поднимающуюся к горлу волну кислой жидкости.

– Зачем они разыскивают меня? – спрашиваю я, вспоминая человека со шрамом, который гнался за мной по пятам.

Дзен вновь отходит в сторону магистрали и жестом зовет за собой.

– Ты сбежала от них. Вернее… Мы сбежали. Вместе.

– Потому что мы – родственные души? – Мне неловко произносить эти все еще непривычные слова.

Как я ни хотела прежде считать все, о чем он мне говорил, ложью, события последнего часа сделали это решительно невозможным. Или, по крайней мере, весьма затруднительным.

Дзен смеется. У него красивый смех, который эхом отдается в моих ушах.

– Да, конечно. Это стало одной из причин. Но главная заключалась в том, что мы узнали, как они с тобой обращались.

– Но что именно со мной там делали? Я до сих пор не могу понять этого.

Улыбка мгновенно пропадает с лица Дзена.

– Проблема в том, что и я тоже.

– Но ведь ты только что сказал…

Он вдруг жестом велит мне остановиться. Мы уже у обочины шоссе. Оттуда доносится шум моторов. Дзен берет меня за руку, и мы вместе перебегаем через дорогу. Его прикосновение заставляет меня затрепетать. Я не хочу, чтобы он отпускал мою ладонь, но он это делает, как только мы оказываемся на противоположной стороне.

Дзен разжимает пальцы, даже не замечая моей реакции. Он просто продолжает идти.

– Я знаю, у тебя накопилось множество вопросов, – говорит он, направляясь к северной окраине городка. – Но, думаю, лучше мне сейчас даже не пытаться отвечать на них.

Теперь уже я застываю на месте и смотрю на него в недоумении.

– Что? Почему это?

Дзен тоже останавливается и оглядывается в мою сторону.

– Потому что, зная тебя, я, если честно, почти уверен – ты мне не поверишь.

От его слов у меня голова идет кругом. Как я смогу хоть что-то вспомнить, если он откажется рассказать о моем прошлом?

– Ты всегда была склонна верить только в то, что имела возможность увидеть, потрогать и понять, – продолжает он. – Факты и цифры. Вот твоя твердая опора.

Я поражена, насколько точно он описал некоторые свойства моего характера.

– Вот почему, – завершает он мысль, – будет гораздо лучше кое-что тебе показать.

Показать мне? Но что именно?

Он идет дальше, и я следую за ним по улицам маленького и сонного городка Уэллс Грик. Мы пересекаем пустынную главную улицу и поднимаемся по склону холма. Затем сворачиваем в узкий проулок, и я замечаю табличку с названием: «Брэдбери-драйв». А здание, которое и является нашим конечным пунктом, помечено номером 1952.

Брэдбери-драйв, дом 1952. Комната 302.

Это там, где, по словам Дзена, он временно поселился. Место, куда он просил меня прийти, когда мы разговаривали в примерочной.

Однако меня приводит в некоторое смущение вывеска рядом с входом: «Начальная школа имени Марка Твена».

Почему Дзен нашел себе пристанище в школе?

Он набирает код на цифровом замке, и дверь открывается. Дзен приглашает меня войти, но я все еще не решаюсь.

– Сейра, – зовет он нетерпеливо, – я бы никогда не привел тебя в опасное место. Напротив, я делаю все, чтобы ты держалась от таких мест подальше. Верь мне.

Он снова улыбается.

Я вхожу в здание, а Дзен проверяет, надежно ли закрылась за нами дверь. Потом мы поднимаемся на два лестничных пролета и по коридору доходим до комнаты с номером 302.

Здесь замок просто сломан. Дверь раскрыта нараспашку. Дзен входит, включает свет и приглашает меня за собой. В комнате жарко и душно, но я почти не замечаю это. Мое внимание привлекают стены. На них много интересного. Они расцвечены всеми цветами радуги от развешанных рисунков, картин и географических карт.

На полках полно книг, а в центре стоят несколько небольших круглых столиков с расставленными рядом синими пластмассовыми стульями. Под самым потолком выведены разноцветные буквы английского алфавита.

– Где это мы? – спрашиваю я, медленно поворачиваясь и оглядываясь по сторонам.

– В приготовительном классе.

– А что такое «приготовительный класс»?

Дзен улыбается.

– Школа для самых маленьких. Здесь малыши начинают получать образование. Как правило, когда им исполняется пять лет.

Тогда я тоже расплываюсь в улыбке, ощущая странную симпатию к этой милой комнате. Впрочем, это неудивительно: я ведь тоже вроде как начинаю все с нуля.

– Прости, если здесь жарковато, – говорит Дзен, подходя к столу в самом центре. – На лето, когда занятий нет, они отключают кондиционеры.

На полу у его ног я теперь замечаю тонкий матрасик, поверх которого лежит подушка и смятая простыня.

– Так ты… и в самом деле здесь живешь?

– Как я сказал, всего лишь временно.

– Но почему?

– Мне нужно было найти уединенное место. Чтобы меня, так сказать, не засек ни один радар. И этот класс подошел как нельзя лучше. Летом здесь ни души, а поскольку приготовишкам положен дневной сон, хранятся постельные принадлежности.

Я с трудом сдерживаю улыбку, представив, как Дзен спит на подушке, предназначенной для пятилетнего малыша.

– Но почему ты не живешь дома?

Он медлит с ответом, доставая из кармана брюк крошечный серебристый кубик и с особой осторожностью устанавливая его на стол перед собой. Дзен так бережно обращается с этим предметом, словно он сделан из стекла.

Я подхожу ближе, не сводя глаз со странного стального предмета. Непостижимым образом он, кажется, притягивает меня, как планета – свой спутник. Хотя размерами он едва ли больше моего ногтя.

– Я не могу вернуться домой, – сообщает Дзен и прикладывает к кубику большой палец. Тот сразу начинает светиться зеленым.

Но я забываю весь наш предыдущий разговор, по мере того как меня все больше захватывает магнетизм таинственного предмета. И чем ближе я подхожу, тем сильнее, к моему удивлению, трясутся мои руки.

– Что это такое? – спрашиваю я, не в силах отвести от кубика взгляд даже на секунду.

Дзен встает рядом, и теперь мы оба пристально смотрим на крошечный светящийся предмет.

– В нем, – говорит он, взяв кубик в руку и прикрыв на всякий случай другой ладонью, – я сохранил твои воспоминания.

 

Глава 25

Ожившее прошлое

Пистолет выскальзывает из моей руки и с громким стуком падает на пол. Дзен охает и бросается за ним.

– Тебе следует быть осторожнее с оружием, – выговаривает он мне, поднимая пистолет и укладывая на стол рядом со светящимся кубиком.

– Мои воспоминания? – переспрашиваю я с дрожью в голосе.

– Да, но далеко не все, – с сожалением признает он. – Увы, я не ко всему сумел получить доступ. Однако и этого будет достаточно, чтобы дать общее представление о том, что с тобой происходило.

Дзен вновь указывает на предмет.

– Это разновидность жесткого диска компьютера, куда я скачал что сумел, дожидаясь возможности убедить тебя последовать за мной сюда.

Но пока его объяснение только еще больше смущает меня.

– Как же ты смог получить такую информацию?

– Я ее украл, – небрежно пожимает он плечами.

– У кого?

– У людей, которые отобрали у тебя память.

Дзен замечает недоуменное выражение моего лица и спешит добавить:

– Так что все справедливо. Они первыми совершили воровство. Я же всего лишь… Ну, ты понимаешь… Похитил воспоминания, чтобы вернуть тебе.

У меня подкашиваются ноги, и я буквально падаю на ближайший стул – на тот, что предназначен для пятилетнего ребенка. А потому падать приходится с большой высоты, и я едва не опрокидываюсь на пол.

– Что происходит? – спрашиваю я, обхватив голову руками. Причем мои слова едва слышны: собственное горло не дает мне произнести их громко.

Дзен бросается ко мне и встает на колени.

– Прости. Я просто чурбан бесчувственный. Я должен был понимать, как это может напугать и запутать тебя. Но обещаю, буквально через минуту тебе все станет понятно.

Он поднимается на ноги и достает из другого брючного кармана небольшую деревянную коробку, открывает крышку. Я вытягиваю шею и вижу, что внутри лежат три очень странных с виду диска. Каждый из них диаметром около двух дюймов, а изготовлены они из материала, напоминающего прозрачную резину.

Взяв один из дисков, Дзен склоняется надо мной и помещает его чуть позади моего левого уха. Причем тот сразу прочно встает на место, словно сливаясь с моей плотью.

– По-научному это называется когнитивными рецепторами, – поясняет Дзен, берясь за второй диск. Его он закрепляет мне за правое ухо. – Они позволят твоему мозгу подключиться к жесткому диску и получить доступ к записанной на нем информации.

Он осторожно постукивает пальцем по стальному кубику.

– Эта технология тоже разработана в комплексе корпорации «Диотех». Если не ошибаюсь, там ее назвали хранилищем мозговых импульсов.

– Откуда же тебе все об этом известно?

Дзен отвечает мне смущенной улыбкой.

– Сказать по правде, мне мало что известно. Я ничего не понимаю в научных принципах действия устройства. Моя мама входила в группу, которая разрабатывала этот метод, и потому я узнал о существовании прибора. Я тайком скачал данные с твоими воспоминаниями, а потом стер все с их основного сервера. И для проверки провел небольшой эксперимент на себе. Так я убедился, что прибор действует.

– Это больно? – испуганно спрашиваю я.

– Нет, но ощущения несколько… – Дзен делает паузу, чтобы найти верное определение, но оно ему не дается. – Я бы назвал ощущения немного странными.

– Значит, странными, – повторяю я, вся превращаясь в комок нервов.

Дзен берет третий рецептор и закрывает пустую теперь коробку. Потом встает позади меня. Я беспокойно кручу головой, стараясь увидеть, что он будет делать дальше. Но он лишь стоит, переминаясь с ноги на ногу и вращая третий диск между пальцами.

– Извини, – говорит он, нерешительно протягивая руку к моей голове и быстро отдергивая ее. – Мне нужно… э-э… убрать твои волосы с шеи.

– О! Вот как? – Внезапно я чувствую ту же неловкость, которую, видимо, ощущает он сам. – Если нужно, то давай. Действуй.

Дзен медленно тянется ко мне, а я жду, затаив дыхание. У меня это получается не нарочно. Воздух словно сам задерживается внутри легких. Я чувствую прикосновение его пальцев к моей шее. От этого контакта кожа чуть натягивается и становится горячей. Он бережно собирает мои волосы в пучок и перебрасывает мне через левое плечо, а потом столь же нежно укладывает туда же оставшиеся непослушные пряди.

Его движения столь плавны и точны, что не остается сомнений – ему случалось проделывать это и раньше. Его руки не впервые касаются моих волос. И совершенно неожиданно я понимаю, до чего мне не хочется, чтобы сейчас это произошло в последний раз.

– Очень хорошо, – говорит Дзен, кашлянув, чтобы прочистить горло.

Я вздрагиваю и открываю глаза. Я и сама не заметила, когда их закрыла.

– И что же? – спрашиваю я, стараясь не выдать смущения. – Теперь все готово?

Дзен глубоко вздыхает и пристраивается на такой же маленький стульчик рядом со мной.

– Да. Теперь ты напрямую подключена к жесткому диску.

Я жду, предполагая, что сейчас начнется некое действие. Думаю, что сейчас нечто вроде молнии ударит мне в мозг, но на самом деле не происходит ровным счетом ничего. В комнате воцаряется полнейшая тишина.

– У меня нет никаких ощущений, – сообщаю я.

Он кивает.

– Ты и не должна чувствовать себя как-то по-другому. Считай этот прибор своего рода придатком к своему мозгу. Или, если угодно, внешним источником информации. Но для того чтобы ты могла усвоить эту информацию, твоим воспоминаниям необходим внешний импульс.

– Положим, – все еще сомневаюсь я, – но как этого добиться?

– Есть несколько способов пробудить спящие воспоминания – использование ключевых слов, предметов, образов. Но для меня легче всего будет просто начать задавать тебе вопросы.

– Хорошо, – соглашаюсь я, чувствуя все меньше уверенности, что его метод сработает.

Дзен вытирает вспотевшие ладони о брючины.

– Тогда давай начнем с твоего дома. Расскажи мне о своей комнате.

Я хмурю лоб.

– Каким образом я смогу сделать это? Я не помню своего дома. Как не помню ничего о своей жизни до того, как…

– Какого цвета диван? – перебивает он.

– Бежевого, – отвечаю я не задумываясь.

И при этом каменею всем телом. Мне слышен лишь стук собственного сердца, который пульсацией отдается в ушах.

Что это было?

– Где расположена входная дверь? – продолжает Дзен.

Я выдаю ответ так же быстро, как и предыдущий.

– В противоположной стене комнаты. Рядом с высоким коричневым торшером и вешалкой для одежды.

Мне непонятно, как это получается. Непостижимо, почему ответы даются так легко. А главное – я даже не знаю, правильные ли это ответы.

Широко открытыми глазами я смотрю на Дзена.

– Что происходит?

Он ободряюще улыбается.

– Ты начинаешь вспоминать.

– В самом деле?

Он кивает.

– Твой мозг считывает информацию, хранящуюся на диске.

Волна эйфории охватывает меня, я сосредоточиваюсь, и все мои ощущения обостряются.

– Давай еще! – почти требую я. – Задавай мне вопросы. Много вопросов!

– Хорошо, хорошо, – смеется Дзен. – Что еще есть в твоей комнате?

Я кусаю губы, закрываю глаза, чтобы сфокусироваться, но на ум ничего не приходит.

– Я… У меня…

– Прости, – вмешивается Дзен. – Вероятно, все еще нужно быть более конкретным. Что стоит в углу справа от входа?

На моем лице расплывается широкая улыбка. Я это знаю.

– Растение!

Сомневаюсь, чтобы кого-либо прежде в истории приводило в такое волнение обыкновенное вечнозеленое растение в кадке, но это неважно. Для меня этот тропический цветок сейчас означает все. Он – часть моей личности. Кусочек жизни, которую, казалось, я уже забыла навсегда.

А потом неожиданно и вся комната начинает приобретать четкие очертания. То, что секунду назад было белым и девственно-чистым холстом, превращается в картину, полную цвета и изображений. Один за другим предметы меблировки словно материализуются из воздуха, заполняя пустоты на полотне. Стол. Настольная лампа. Кресло. Книжная полка. Камин.

Это чудо какое-то! Но все так реально… Я могу теперь вспомнить свою комнату с такой же ясностью, с какой помню свою спальню в доме Хезер и Скотта.

– Я и в самом деле там жила? – спрашиваю я.

– Да.

Мне все еще с трудом верится в то, что я вижу, – или, точнее, вспоминаю. Впервые за долгое время передо мной нечто, несомненно мне принадлежавшее.

Моя комната.

Мой бежевый диван.

Мой дом.

И все, что я вижу, кажется мне удобным. Уютным. Безопасным. Каким и должен быть настоящий дом.

А комната между тем продолжает наполняться знакомыми предметами и бытовыми мелочами. Ощущение такое, будто пара искусных рук умело украшает мои воспоминания. На каминной полке появляются бронзовые подсвечники, в которых тут же становятся видны длинные витые зеленые свечи. Под ногами поверх паркетного пола стелется яркая мозаика рисунка ковра.

Стены, которые только что были совершенно белыми, внезапно приобретают серо-коричневый оттенок, а над диваном повисают три темные деревянные рамы. Потом в каждой из них я уже могу видеть картины, словно написанные таинственным художником прямо у меня на глазах.

Плотные красные шторы прикрывают окно, не впуская в комнату солнечный свет, зато загорается настольная лампа, освещая все внутри своим мягким сиянием и завершая представший передо мной образ жилого помещения.

Но теперь, когда я могу видеть всю свою комнату в деталях, меня охватывает жгучее стремление к большему. Мне страстно хочется как можно скорее вспомнить и другие комнаты в доме. Предельно расширить границы неожиданно вернувшейся памяти.

Я знаю, что из комнаты должен вести узкий коридор, и немедленно мысленно устремляюсь туда. Как можно крепче зажмурив глаза, я полностью сосредотачиваюсь на полу, заставляя свой мозг следовать по нему дальше, пока передо мной не предстает…

Совершенная пустота.

Мир попросту обрывается здесь. И как бы я ни напрягалась, как бы ни силилась сфокусироваться, я ничего больше не вижу. Пол уходит из-под ног, стены растворяются, и я вновь оказываюсь посреди ослепительно белой пелены, которая так часто окружала меня в мыслях до сих пор.

Я съеживаюсь на своем маленьком сиденье и издаю легкий стон.

– Мне больше…. – стараюсь объяснить я, чувствуя нарастающее отчаяние. – Я больше ничего не вижу! – Открыв глаза, я с недоумением и болью смотрю на Дзена. – Мне не вспоминается ничего за пределами комнаты. Почему?

Он кладет ладонь поверх моей руки, чтобы успокоить, но сейчас у него ничего не выходит.

– Потому что у тебя есть доступ только к информации на жестком диске. А мне, к сожалению, не удалось записать на него воспоминания о других частях дома, где ты жила. Ты можешь сейчас видеть только свою комнату.

Я взмахиваю руками и вскакиваю так порывисто, что детский стульчик со стуком опрокидывается назад и отлетает к стене.

– Так это все?! – восклицаю я. – Это все, что осталось от моей памяти? Всего лишь обстановка той нелепой комнаты? Какой мне толк от таких воспоминаний?!

Я жду, что Дзен снова начнет меня успокаивать и утешать, но он не делает ничего подобного. Он всего лишь улыбается, словно находит мое огорчение не более чем забавным.

– В чем дело? – спрашиваю я сквозь зубы.

Он качает головой.

– Извини, но мне просто… – Он замолкает.

– «Просто», что?

– Просто так славно видеть тебя прежнюю.

Я окидываю его мрачным взглядом.

– Прежнюю?

– Да, ту Сейрафину, которую я знал. Ту страстную, полную жизни девушку, которую полюбил. Такой я запомнил тебя, а потом…

Улыбка исчезает с его лица, и ей на смену приходит озабоченное выражение.

– А потом уже начал думать, что ты для меня потеряна навсегда.

Вся моя злость улетучивается, я опускаю взгляд и не нахожу более уместных слов, чем:

– О! Даже так?

– Но не переживай, – снова приободряется Дзен и постукивает по стальному кубику. – Это не единственное воспоминание, записанное на диске. Обещаю, ты увидишь еще немало.

Он встает и подбирает опрокинутый мной стульчик.

– Тебе нужно снова сесть и расслабиться. Я хочу показать кусочек твоих воспоминаний, который лично мне нравится больше всего.

С некоторой неохотой, но я все же подчиняюсь и опускаюсь на сиденье.

– И о чем же эти воспоминания? – спрашиваю я небрежно, надеясь, что он простил мне внезапную вспыльчивость.

Его чуть кривоватая улыбка возвращается. Та обаятельная улыбка, которая, кажется, заслуживает того, чтобы стать незабываемой. Дзен выдерживает мой пристальный взгляд и отвечает:

– О том дне, когда я впервые встретил тебя.

 

Глава 26

Взаперти

– Закрой глаза, – инструктирует меня Дзен, – мысленно вернись в комнату и расскажи мне, что ты видишь.

Я так и поступаю, позволяя мыслям снова перенести меня в единственную комнату, которую помню. Полностью сконцентрировав внимание, я в деталях воссоздаю воспоминание. Бежевый диван. Журнальный столик. Лампа. Но теперь здесь присутствует и нечто новое.

– Книга! – сразу же сообщаю я Дзену со странным волнением в голосе. – Я вижу книгу. И руку. Это… – Осознание простого факта приходит мгновенно. – Это моя рука! Я сама держу книгу, словно только что закончила читать.

– Очень хорошо, – подтверждает Дзен. – Все верно. Ты действительно сидела тогда в своей комнате с книгой в руках.

Я вижу, что это за книга, совершенно отчетливо. «Лазейка во времени» Мадлен Лэнгл. Обложка потрепанная и едва держится. Такое ощущение, что книжку читали уже добрую сотню раз. А под ней я могу разглядеть свои ноги в серых хлопчатобумажных брюках. Одежда удивительно напоминает ту, в которой меня обнаружили спасатели. Она все еще висит в стенном шкафу дома Карлсонов.

– Теперь позволь памяти повести себя дальше. Поначалу это покажется трудным, но чем дальше, тем легче будет вспоминать. А я приду на помощь, если ты зайдешь в тупик. Что еще ты помнишь о том дне?

Я по привычке закусываю губу, чтобы сосредоточиться, и пытаюсь облечь в слова все, что вижу и чувствую.

– Мне захотелось есть, – рассказываю я. – Настало время обедать. Но в этот момент я что-то услышала. Какой-то скребущийся звук. Он исходил извне.

Я наблюдаю за развертывающейся в памяти сценой, которая возникает передо мной размытыми фрагментами. Но зато я словно вижу все своими глазами. Такое ощущение, что это происходит прямо сейчас.

Я встаю. Подхожу ко входной двери. Протягиваю руку. Но тут мною овладевает внезапный приступ страха, и я быстро отдергиваю ее.

– Мне стало страшно, – говорю я Дзену. – Что-то испугало меня.

– Именно, – отзывается он. – Ты помнишь причину страха?

– Меня пугает то, что находится снаружи, – отвечаю я на удивление уверенно. – Я боюсь покидать комнату.

– Почему же? – продолжает подталкивать мою память Дзен.

– Потому что кто-то мне сказал ни в коем случае этого не делать.

Кто? – сразу же задаюсь вопросом я. Плотнее смежив веки, я прижимаю пальцы к вискам, стараясь увидеть перед собой лицо этого человека. Услышать слова предостережения. Но ничего не выходит. Этого воспоминания память не сохранила.

– Я не должна выходить из своей комнаты без сопровождения, – говорю я Дзену, но при этом с трудом узнаю свой голос. Он звучит невыразительно и лишен эмоций. Слова похожи на монотонный речитатив. – Что-то плохое случится, если я ослушаюсь. Но я не знаю, что именно.

– Пока все хорошо, – поспешно ободряет меня Дзен. – Продолжай.

Я глубоко вдыхаю и снова окунаюсь в прошлое.

Моя рука опять тянется к двери. Палец прижимается к светящемуся голубому сканеру. Дверь издает тонкий звуковой сигнал, и я распахиваю ее.

– Я не подчинилась, – вспоминаю я. – Вышла, несмотря на запрет.

Дзен смеется.

– Ты никогда не желала подчиняться правилам. Чем сильно огорчала людей, которые пытались их тебе диктовать.

Я сразу же думаю о Карлсонах. Как я уговорила Коуди тайком уйти из дома до их пробуждения. Как я исчезла в ночи, не предупредив о том, что ухожу. Похоже, какая-то часть моего характера навсегда осталась при мне, если это может служить хотя бы слабым утешением.

– Что ты увидела, когда вышла наружу? – спрашивает Дзен, и его вопрос вызывает перед моим мысленным взором совершенно новую картину.

Белая терраса по всему периметру здания. Аккуратная лужайка с цветами и ровно подстриженной травой. Воздух жаркий и сухой.

– Двор перед моим домом, – отвечаю я.

– А дальше?

Я силюсь вспомнить, что находилось по другую сторону двора, но вижу немногое.

Мой взгляд упирается в бетонную стену высотой десять футов. Узкая тропинка ведет от ступеней террасы через лужайку, но упирается в крепкую стальную дверь в стене.

– Не знаю, – говорю я немного нервно. – Там высоченная стена. Она окружает дом. Мне не видно, что расположено по другую сторону.

– Все верно, – кивает Дзен и кладет ладонь поверх моей руки.

– Зачем она нужна? – спрашиваю я.

И, к своему удивлению, на вопрос отвечаю я сама – но только не я нынешняя, а словно мой двойник. Голос делается неприятно обезличенным, когда я повторяю заученные слова, хотя не помню, когда успела их зазубрить.

– Она для моей же защиты.

У меня холодеют и слабеют руки. Дзен гладит мои пальцы.

– Не волнуйся, – говорит он. – Просто сосредоточься на том, что произошло потом.

Я киваю и восстанавливаю сцену в памяти.

Мой взгляд пробегает по верхней кромке стены и останавливается на паре рук, вцепившихся в нее с противоположной стороны. Я слышу громкое кряхтение, когда кто-то пытается подтянуться. Мгновением позже над стеной появляется голова. Мне не сразу удается разглядеть черты лица, но я вижу, что он очень молод. Мой ровесник. Или чуть постарше.

– Паренек, – говорю я с возрастающим волнением. – Он перебирается через стену.

Он перебрасывает одну ногу, потом другую и садится поверх стены, глядя вниз, оценивая расстояние до земли. Проходит еще секунда, и он спрыгивает, приземляясь на четвереньки на лужайку.

На мою лужайку.

Распрямившись, отряхивается. Теперь я вижу его лицо. У него густые темные брови, почти сросшиеся над переносицей. Глаза красивого карего цвета. Волосы почти черные. Их пряди упали сейчас ему на лицо и лезут в глаза. Он делает резкое движение головой, отбрасывая их назад, и с его лба срывается капля пота.

– Это был ты, – тихо говорю я, открыв глаза и глядя на Дзена.

– Да. Это был я, – улыбается он.

– Ты перебрался через стену? Зачем?

Дзен пожимает плечами.

– Что тебе сказать? Я сделал это из чистого любопытства. Поставь перед молодым мужчиной гигантскую железобетонную стену, и ему непременно захочется узнать, что за ней скрывается.

– Стало быть, не я одна не желала соблюдать правила, – отмечаю я немного игриво, прежде чем снова закрыть глаза.

При виде незаконно вторгшегося ко мне незнакомца меня охватывает буря противоречивых эмоций. Страх. Радостное возбуждение. Желание немедленно скрыться.

Я пячусь назад к дому, находя взглядом мерцающую красную кнопку, встроенную в проем рядом с дверью.

– Что это такое? – спрашиваю я.

– О чем ты?

– Красная кнопка. Для чего она?

Но я еще не успеваю закончить вопрос, как ответ приходит сам собой.

Это сигнализация на случай тревоги.

По моему телу пробегает дрожь, и я лишь бормочу, не давая ему возможности ответить:

– Впрочем, мне и так все ясно.

Я возвращаюсь к видению и понимаю, что я не посчитала появление юноши поводом поднимать тревогу.

Я осталась стоять на террасе, не спеша прятаться внутри дома. И не нажала на кнопку. Только встала позади одной из колонн, наблюдая за ним и стараясь понять, откуда он мог здесь появиться. Кто он такой. Сколько ему лет.

Открыв глаза снова, я спрашиваю Дзена:

– Между прочим, сколько тебе лет?

– Тогда было семнадцать. А сейчас я стал на год старше.

Довольная, что могу добавить нечто конкретное к скудному списку достоверной информации, которой владею, я снова закрываю глаза.

Из своего укрытия я слежу за пареньком, который с удивлением разглядывает мой дом. Он осматривает фасад, а на его лице читаются изумление и почти трогательное любопытство. Его присутствие одновременно и приятно волнует, и страшит меня.

– Что ты видишь? – слышу я голос Дзена рядом с собой. Мне кажется, он придвинулся ближе.

– Тебя, – отвечаю я, позволив себе лишь намек на улыбку.

– И что же происходит?

Юноша делает несколько шагов вперед, но потом замирает на месте. Очень резко. Очевидно, он что-то заметил. Через секунду я понимаю, что именно.

Меня.

Я робко выглядываю из-за колонны, и наши глаза встречаются.

– Ты смотришь на меня, – отвечаю я.

Дзен негромко смеется.

– Едва ли этого можно было избежать.

Он определенно сидит теперь ближе ко мне. Я чувствую на себе его взгляд. Ощущаю его дыхание. Теплое и сладковатое.

У меня ускоряется сердцебиение.

Интересно, это так волнуется та девушка из воспоминаний, стоящая на террасе и окаменевшая от испуга при виде незнакомца, тайком проникшего в ее жизнь, или я сама сейчас. Ведь я сижу рядом с тем же незнакомцем, охваченная чувствами, в которых никак не могу разобраться.

Внезапно все становится запутанным.

Я не в состоянии отличить воспоминаний от реальности. Не в силах определить, чем вызваны мои эмоции.

Зато мне открылась возможность взглянуть на все ее глазами. Читать ее мысли. Переживать вместе с ней ее страх. Потому что когда-то он был моим. И он все еще где-то внутри меня. Потому что совсем недавно я так же ничего не соображала. Колебалась. Меня одолевали те же сомнения в нем.

Сомнения, которые теперь вдруг представляются совершенно абсурдными.

Которых вдруг…

У меня больше нет.

Я открываю глаза, и он здесь. Рядом. Ближе, чем когда-либо раньше.

Появляется ощущение легкого покалывания и напряжения в губах. Я крепко их сжимаю, но это не помогает. Они стремятся куда-то. Они тянут меня к нему. К его губам.

Словно есть некий путь, проложенный много лет назад. Прямой маршрут. И единственно верный.

Я не понимаю, что со мной творится. Как и то, почему мое тело начинает действовать словно само по себе без моего разрешения. Но инстинкт подсказывает, что нет нужды понимать это. Нет необходимости даже пытаться. Потому что, скорее всего, это все равно останется необъяснимым.

Меня тянет к нему все сильнее. Наши рты уже почти соприкасаются. Его ладонь ложиться на мою щеку. А затем…

– Думаю, нам следует сначала завершить начатое, – шепчет Дзен.

Мою кожу словно обдает прохладным ветерком, его пальцы соскальзывают с моего лица, и внезапно он снова видится мне бесконечно далеким.

Мне нужно несколько раз сморгнуть, чтобы окружающий мир приобрел реальные очертания. Я постепенно начинаю ощущать те части своего тела, контроль над которыми ненадолго полностью утратила.

Приходится лишь кивнуть в знак согласия, но промолчать из опасения, что голос самым жалким образом может меня выдать.

Я выпрямляюсь на стульчике и пытаюсь вновь сосредоточиться на том дне из прошлого. Продолжить восстанавливать цепочку событий с того места, на котором остановилась. Однако вспоминать, по сути, больше нечего.

Я смотрю, как юноша медленно подходит к террасе, причем моя неуверенность растет с каждым его шагом. Я снова смотрю на кнопку сигнализации. Во мне борются желание соблюдать дисциплину и любопытство.

Побеждает второе.

– Кто вы такая? – спрашивает он.

Я сглатываю подкативший к горлу ком и не сразу, но отвечаю:

– Меня зовут Сейрафина.

А потом опять наступает пустота.

Воспоминания обрываются.

 

Глава 27

Вдали от всех

Я предельно утомлена и умственно, и физически. Меня клонит в сон, но я не хочу останавливаться. Я вошла во вкус собственных воспоминаний и, как наркоман, хочу получить еще дозу. Их аромат одурманивает. Мысль о том, что я наконец получу ответы на все вопросы, придает мне сил. И их у меня еще вполне достаточно, чтобы отогнать сонливость.

– Но ведь когда мы впервые встретились, ты сказал, что в момент нашего знакомства я жила в какой-то лаборатории, – замечаю я.

– Так и обстояло в действительности, – говорит он. – Твой дом был частью огромного исследовательского комплекса, расположенного вдали от цивилизации. На краю света. Поначалу я думал, что «Диотех» нашла столь уединенный уголок, потому что только там у них нашлось достаточно пространства, чтобы построить здания для научных разработок и дома для сотрудников. Но позже до меня дошла истинная причина. Они не хотят, чтобы кто-либо посторонний мог узнать, чем они занимаются на самом деле.

Дзен делает легкое движение рукой в мою сторону, смысл которого остается для меня загадкой.

Вероятно, заметив мое недоумение, он спешит добавить:

– Извини. Я должен был сразу признаться, что с корпорацией «Диотех» меня связывают сложные отношения. Ведь, как известно, от любви до ненависти всего лишь шаг.

– Не пойму, что ты имеешь в виду.

Дзен издает тяжелый вздох.

– Я ненавижу их за то, что они с тобой сделали. Но в то же время, если бы не они, то тебя бы… Тебя бы вообще на свете не было. И за это, – его лицо вновь озаряется обаятельной улыбкой, – я, наверное, должен испытывать к ним глубочайшую благодарность.

От его слов у меня начинают гореть щеки. Неужели это то, что происходит с Коуди, когда у него краснеет лицо? На всякий случай я быстро отворачиваюсь.

Дзен тем временем ожесточенно трет себе лоб.

– Все настолько запуталось и усложнилось… Понимаешь, я ведь практически вырос на территории, принадлежащей «Диотеху». Для меня он тоже стал чем-то вроде родного дома. Моя мама считалась у них одним из ведущих ученых. И мы переехали туда, когда мне едва исполнилось восемь. В том комплексе у них есть все, – продолжает он. – Там сосредоточены исследовательские центры, лаборатории, администрация. Сотрудники и члены их семей живут рядом. Корпорация целиком находится в одном месте. Это позволяет им держать все под полным контролем – и всех, если уж на то пошло. Непрерывное наблюдение.

Теперь голос Дзена полон озлобленности и ледяного холода. С ним происходит заметная метаморфоза. Он становится непохожим на себя. Это больше не тот беззаботный юнец, который однажды перелез через высокую стену. Причем я подозреваю, что он уже давно не тот легкомысленный мальчик.

– Люди редко уезжают оттуда, – объясняет он. – К чему, если все, что необходимо, у тебя под рукой? Школы, магазины, рестораны, всевозможные развлечения. – Его лицо искажает совсем другая улыбка. – В какой-то степени это похоже на культ.

– Культ?

– Ну да. На религиозную общину, где всем так основательно промывают мозги, что они начинают верить в полнейшую ложь. Людей откровенно надувают, лишь бы удержать от желания сбежать. – Дзен горько усмехается. – Но, как видишь, им не удалось скрыть правду достаточно надежно. Потому что мы с тобой до нее докопались. И сумели совершить побег.

Однако, спохватившись, он добавляет уже совсем тихо:

– По крайней мере, мы попытались.

– И поэтому они отправили людей, чтобы разыскать меня, – говорю я, стараясь соединить новую информацию с тем, что мне уже было известно. – Это те мужчины в амбаре. Они гнались за мной, чтобы вернуть обратно, так?

Дзен с серьезным видом кивает:

– Да, они работают на «Диотех». Состоят в элитной службе безопасности, которую содержит Аликстер.

– Аликстер? – повторяю я. В этом имени мне чудится что-то до боли знакомое. По крайней мере, по телу у меня бегут мурашки.

Дзен с интересом наблюдает за моей реакцией.

– Да. Янс Аликстер – президент «Диотеха» и самый отвратительный человек из всех, кто топчет эту планету. Он и создал корпорацию – совместно с Рио. Они стали партнерами-основателями. Аликстер отвечает за финансы и деловые операции, а Рио возглавляет весь научный сектор.

Рио.

Рыжеволосый мужчина.

Упоминание о нем тоже высекает какую-то искру в моем подсознании.

Я бросаю беглый взгляд на серебристый кубик, лежащий на столе. Он все еще включен, и я по-прежнему подключена к нему. Интересно, хранится ли там нечто, что помогло бы вспомнить о нем больше? О человеке, который заплатил за мою еду в кафе, а потом снял с меня наручники в амбаре? О том, кого Дзен готов был убить всего несколько часов назад.

Но никаких воспоминаний ко мне не приходит.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает Дзен, всматриваясь в мое лицо. – Может, стоит сделать перерыв?

– Нет, – поспешно отвечаю я. – Осталось еще так много, что мне хотелось бы выяснить.

– Хорошо, – улыбается Дзен. – Что, например?

– Например… – Я делаю паузу, чтобы в уме расставить свои вопросы по степени значимости. – Что произошло в тот день, когда мы впервые встретились? После того как ты заметил меня за колонной. Я все-таки подняла тогда тревогу?

– Слава богу, нет. – Его улыбка становится все шире. – Мы сидели на лужайке и разговаривали. Поначалу ты опасалась. Расположилась от меня футах в десяти. – Воспоминание вызывает у него добрую усмешку. – Ты мне откровенно не доверяла. Но постепенно, мало-помалу стала более открытой. И едва заметно подползала все ближе. Это выглядело очаровательно.

– О чем же мы говорили?

Дзен пожимает плечами.

– О многом. Хотя, если честно, говорить в основном приходилось мне. Я нервничал. Меня смущала твоя необычайная красота. Но ты отвечала. И тогда именно это казалось мне самым невероятным.

Я вспомнила то, о чем Коуди рассказывал мне в автобусе. О девушках, которые не желали с ним общаться.

– Ты злишься на красивых девушек? – уточняю я.

Дзен в ответ начинает смеяться.

– Что? Нет, просто я… Мне никогда прежде не встречалась такая красавица, как ты. Ты была настолько… – Его голос внезапно понижается до шепота. – …настолько непохожей на других.

Я замечаю, как меняется выражение его лица. Перемена разительная. И я сразу понимаю, что мрачные мысли к нему вернулись.

– Что-то не так?

Дзен мотает головой, словно хочет избавиться от какой-то навязчивой идеи.

– В тебе было что-то необычное. Мне это сразу бросилось в глаза.

– В каком смысле необычное?

– Главным образом это проявлялось в твоей манере говорить. Она была несколько монотонной. Словно никто не показал тебе все богатство речевых интонаций. Не приходилось сомневаться, что ты очень умна, но в то же время многого не знала. Самых обыденных слов, расхожих фраз и сленга из поп-культуры.

Значит, я была такой всегда.

Эта мысль успокаивает и тревожит меня одновременно.

– А потом я заметил эту странную черную метку на твоем запястье. Ты считала ее просто шрамом, оставшимся у тебя с раннего детства. Я сразу понял, что это неправда. Таких шрамов не бывает. Но я не стал донимать тебя расспросами. Решил, что ты просто не хочешь говорить на эту тему. Только потом до меня дошло, что ты всего лишь повторяла ложь, которую тебе внушили они. На самом деле ты и сама не знала реального происхождения метки.

Я прикасаюсь к черной полосе на своем запястье, вздрагивая при воспоминании о том, как она начала нагреваться и вибрировать, выдавая мое местоположение.

– Но если называть самую большую странность, о которой я тогда подумал, – продолжает Дзен, – то она заключалась в том факте, что я никогда прежде тебя не видел. Понимаешь, все дети сотрудников, которые жили на территории комплекса, посещали одну и ту же школу. Нас и было всего около сотни. Все хорошо знали друг друга, как жители маленького городка. А потому найти тебя прячущейся в запретной зоне было весьма странно.

– В запретной зоне? – переспрашиваю я.

Дзен кивает.

– Она расположена в самом дальнем конце комплекса. Туда никого не пускают без специального пропуска.

– Тогда как же ты ухитрился пробраться туда? – Мне трудно сдержаться, чтобы не поддразнить его.

Дзен усмехается, снова немного повеселев, и отмахивается от моего вопроса с легкостью, как от чего-то банального.

– О, я сумел изготовить дубликат отпечатка большого пальца своего отца задолго до тех событий. Когда проводишь все детство на территории комплекса, где создаются новейшие технологии, то получаешь возможность пользоваться множеством действительно крутых приспособлений. Тамошняя жизнь скучна. И порой уже не знаешь, чем еще себя развлечь.

– И тогда лезешь на бетонные стенки? – спрашиваю я с ухмылкой.

– Вот именно.

Я не свожу глаз с маленького кубика, который непостижимым образом стал хранилищем моей прежней жизни. Или по крайней мере какой-то ее части. Во мне вспыхивает надежда, что где-то в недрах этого кубика можно найти объяснение, почему я так странно себя чувствую, когда Дзен рядом со мной. Почему мои губы тянет к его губам словно магнитом. И что такое «родственные души».

– Итак, мы поговорили. Что случилось потом? – спрашиваю я.

И опять я вижу резкую перемену в его настроении. Блеск в глазах меркнет.

– Ты спросила, приду ли я снова навестить тебя, и я ответил: конечно.

Дзен отводит взгляд и снова берет кубик с жестким диском, лелея его между ладонями.

– А затем я ушел, и ты напрочь обо мне забыла.

Я вздрагиваю от неожиданности.

– Но это невозможно. Я бы никогда…

Однако я еще не успеваю закончить фразу, как перед глазами возникают многочисленные образы. Тысячи картин моментально и хаотично сменяют друг друга, перемежаясь вспышками яркого молочно-белого света.

Я понимаю, что это могут быть только фрагменты какого-то другого воспоминания.

Закрыв глаза, я наблюдаю развивающееся передо мной действие. Так, как все происходило изначально.

Тук, тук, тук.

От страха я чувствую резь в груди. У меня холодеют ладони.

В мою дверь никогда никто не стучит. Отец всегда пользуется отпечатком пальца, чтобы открыть замок и войти.

Снова стук. А потом…

Голос.

– Сейра?

Я не узнаю голос этого человека.

Но ему известно мое имя.

Откуда он может знать, как меня зовут?

Затаив дыхание, я дрожащей рукой нажимаю пальцем на кнопку считывающего устройства. Оно издает короткий писк, и я чуть приоткрываю дверь, выглядывая в щелку. На пороге стоит какой-то парень.

Прежде я никогда его не видела.

Я овладеваю собой, важно надуваю щеки и спрашиваю:

– Кто вы такой?

– Сейрафина? – Он произносит мое полное имя с такой нежностью, что я начинаю ощущать чуть заметный трепет. – Это же я, Лидзендер. Я был здесь вчера.

Открыв дверь чуть шире, я оглядываю его с ног до головы и напрягаю память. Но ничего не вспоминается. Я не узнаю его.

– Нет, вас здесь не было. – Я делаю шаг назад и захлопываю дверь. Мое дыхание еще не пришло в норму.

«Уходи! – отдаю я мысленный приказ. – Прошу, оставь меня».

Но он не уходит.

Он снова стучит в дверь.

– Сейра, открой мне, пожалуйста.

Его мольба немедленно возвращает меня назад. В настоящее.

Я узнаю эти слова. Мне знакома эта интонация отчаяния. Я слышала это на автостоянке перед супермаркетом.

Пожалуйста, Сейра! Постарайся вспомнить.

Сколько же раз я совершенно забывала этого юношу?

Сколько раз он умолял меня попытаться вспомнить его?

– Не понимаю, – говорю я медленно, из последних сил сохраняя спокойствие. – Почему я не узнавала тебя? Почему вела себя так, словно мы никогда прежде не встречались?

– Потому, – отвечает Дзен с грустью, – что они стирали меня из твоей памяти.

 

Глава 28

Иллюзорный мир

Его ответ подобен удару в грудь. И внезапно ко мне возвращаются ощущения, пережитые посреди океана. Холодные безжалостные волны хлещут меня по лицу.

– Ч-ч-что? – с трудом выдавливаю я.

– Вообще говоря, «стирали» в данном контексте не совсем точное слово, – признает Дзен. – Лучше будет сказать «изымали». Потому что воспоминание продолжало существовать после того, как его у тебя отнимали.

Он похлопывает пальцем по серебристому кубику на столе перед собой.

– Его просто не оставалось больше в твоей памяти.

– Но зачем? – восклицаю я, почти теряя контроль над своими эмоциями. – С какой целью они это делали?

– Контроль, Сейра. Им необходим был полный контроль над тобой, – говорит Дзен так мрачно, что я не выдерживаю его взгляда и отвожу глаза. – Они старались полностью подчинить тебя. Манипулировали тем, что ты помнила и чего не помнила. Сами выбирали то, что тебе следовало знать. Какой опыт приобрести. Но в целом это была огромная ложь. Твое детство, твои подруги…

– Мои подруги? – удивленно перебиваю я. – Я меня были друзья?

Дзен закрывает глаза и нервно трет ладонями щеки. Когда его глаза снова открываются, я вижу, что они покраснели и в них читается душевная мука.

– Ты только воображала, что у тебя есть друзья, – объясняет он потом. – Ты считала, что живешь полноценной жизнью за пределами своей ограды. Что у тебя есть семья, которая празднует твои дни рождения и ходит за покупками в торговый центр вместе с тобой. Но ничто не было реальным. Все это они сфабриковали.

– Сфабриковали? – с сомнением повторяю за ним я. – Разве можно сфабриковать друзей? Каким образом?

– Внедряя в твой мозг ложные, искусственно созданные воспоминания.

Я мотаю головой, отказываясь в это поверить.

– Нет. Это невозможно. Я бы сумела почувствовать разницу.

– В том-то и дело, – говорит Дзен, – что ты ее не чувствовала. И никто бы не почувствовал. Они разработали компьютерную программу, которая генерирует настолько безупречные образы из прошлого, что человеческий мозг не способен отличить их от реальных. Они наполняют твою голову радостными и успокаивающими событиями, которые никогда не происходили, и те занимают в твоих воспоминаниях свою нишу совершенно естественным образом. Тебе не понять разницы. А потому, как только воспоминание внедрено в память, уже совершенно безразлично, реально оно или нет. Главное, что твой мозг воспринимает его как реальность.

Я чувствую, как горячие слезы наворачиваются мне на глаза.

– Никак не возьму в толк, зачем это кому-то могло понадобиться, – задыхаясь, говорю я. – Для чего им было внедрять радостные воспоминания в мой мозг?

– Чтобы заменить ими неприятные, – хмуро отвечает Дзен. – Это была часть одной огромной иллюзии. А цель состояла в том, чтобы ты даже не догадывалась, что на самом деле живешь у них в плену. Твою тюремную камеру они отделали так, что она выглядела как настоящий дом, а голову тебе забили фальшивыми воспоминаниями. И все для того, чтобы продолжать творить с тобой те ужасные вещи, о которых ты даже не догадывалась, потому что ничего о них не помнила.

У меня начинает пульсировать в висках. Я встаю и принимаюсь мерить комнату шагами, считая плитки в полу. Столы. Стулья. Но это бессмысленно. Ничто не может избавить меня от тошнотворного ощущения.

– Какого рода ужасные вещи они творили? – спрашиваю я, когда ко мне возвращается способность нормально говорить.

– Этого я в точности не знаю, – признает Дзен. – Но могу догадаться, что с тобой делали нечто плохое, иначе «Диотех» не приложила бы столько усилий, чтобы все скрыть. Мы с тобой пытались это выяснить, но напрасно, потому что каждый раз, когда они забирали тебя из дома, ты возвращалась, полная самых радужных и веселых воспоминаний. О поездке на пляж. О ночевке в гостях у подруги. О каких-то увлекательных поездках на экскурсии.

Мои ноги внезапно застывают на месте. Его слова, вероятно, вызвали во мне какую-то ответную реакцию, потому что я чувствую, как начинает формироваться еще одно воспоминание.

Я с тревогой смотрю на кубик в ожидании, какие еще страшные для меня вещи таятся внутри его. И смогу ли я справиться с тем, что сейчас увижу, если мне так трудно свыкнуться с той правдой, которую я уже узнала с его помощью?

Я поднимаю руки, готовая сорвать с головы резиновые диски, но слишком поздно. Образы уже заполняют мой мозг. Они начали свой первоначально хаотичный повторяющийся танец.

Мои руки бессильно опускаются вдоль тела, и я сдаюсь.

Закрываю глаза и позволяю видению продолжаться. Потому что выбора у меня не остается.

– Ты действительно должен уйти так скоро?

Это мой собственный голос. Я разговариваю с кем-то.

Поднимаю взгляд, чтобы увидеть, с кем именно. Это Рио. Он стоит у входной двери.

У моей входной двери.

А я нахожусь в той же комнате.

В том же доме.

Он кивает с важным видом.

– Да. Мне очень жаль, Сейра, но пора отправляться на работу.

Он поднимает палец к белой панели на стене. Электронный замок издает короткий сигнал.

– Когда ты вернешься домой? – спрашиваю я.

Домой…

Это слово выводит меня из транса.

Неужели он жил вместе со мной?

В том амбаре он назвал меня величайшим творением всей своей жизни. Означает ли это, что он мой…

Я не в силах больше даже думать об этом.

Мне вовремя вспоминается все, что рассказал Дзен. Это всего лишь манипуляции с моим сознанием. Ложь. Ничего подобного не происходило в реальности.

– Я вернусь через несколько часов, – отвечает Рио.

Но уходит не сразу. Он задерживается у дверей, что-то обдумывая в нерешительности, а потом медленно поворачивается и спрашивает:

– Как у тебя прошел день? Надеюсь, весело?

У него спокойный и бодрый тон, но в глазах застыло нечто выдающее совершенно другое чувство.

Сожаление?

Печаль?

Угрызения совести?

Вину.

Это чувство вины.

Вопрос задала девушка из воспоминания, а ответ на него теперь даю я нынешняя. Тогда, стоя в комнате, я не разглядела выражения его глаз. Потому что даже не представляла, что оно может означать. Но сейчас я знаю, так как сама познала это эмоциональное состояние. А это не проходит бесследно.

Оно запечатлевается в памяти.

– Да! – отвечаю я не задумываясь. – День прошел превосходно.

Он улыбается. Грустно и устало, что кажется странным.

– Отлично! Я очень рад за тебя.

И комната растворяется в белом сиянии.

Я не открываю глаз, хотя знаю, что на этом все обрывается. Мне трудно сразу посмотреть в лицо реальности. Я даже не уверена сейчас, что знаю, что такое реальность.

День прошел превосходно.

Мои собственные слова.

Они в точности подходят под описание, которое дал Дзен.

Ведь на самом деле Рио интересовался не тем, как я провела время. Своим вопросом он проверял, поверила ли я в ложь. Ему хотелось убедиться, что имплантация воспоминаний прошла успешно.

Я открываю глаза, и мой взгляд упирается прямо в дверь. В мышцах моих ног вспыхивает огонь. Я отзываюсь на их призыв и бросаюсь к выходу, пересекая комнату в одно мгновение.

Мне нельзя ни минуты больше оставаться здесь.

Дзен вскакивает со стула, но не пытается броситься вслед. Думаю, он знает, что ни за что меня не догонит, а потому приводит меня в чувство словесно:

– Сейра, пожалуйста! Не делай этого!

И достигает желаемого эффекта. Его умоляющая интонация заставляет меня остановиться у самого порога.

– Ты не можешь обращаться в бегство каждый раз, когда тебя что-то пугает, – втолковывает он. – В какой-то момент тебе придется остаться на месте и вступить в схватку за то, что ты считаешь справедливым.

Я все еще с вожделением смотрю на дверную ручку, мои пальцы машинально тянутся к ней, все тело словно издает протяжный крик.

– Я похитил диск с твоими воспоминаниями у «Диотеха», чтобы иметь возможность показать их тебе. Чтобы ты все увидела своими глазами. Потому что мне необходимо твое полное доверие, а я знал, что мне никаким другим способом убедить тебя не удастся.

У Дзена срывается голос, но настойчивость в нем не ослабевает.

– Сейра, прошу тебя. Тебе нужно остаться со мной, быть на моей стороне.

И несмотря на мощные физические импульсы, которые манят меня прочь из этой комнаты, я поворачиваюсь и смотрю на него. Хотя взгляд тут же застилает навернувшиеся на глаза слезы.

– Я понимаю, как тяжело для тебя все это, – продолжает Дзен, – потому что мне уже доводилось видеть, какой ценой дается тебе осознание правды. Мы ведь открыли ее вместе. Только тогда у нас было больше времени, чтобы привыкнуть к ней. Но сейчас мы не можем позволить себе такую роскошь. Они преследуют тебя по пятам. И не остановятся, пока не найдут. А тогда ты снова окажешься в том плену, откуда совсем недавно вырвалась.

Первая слеза срывается по моей щеке, оставляя на ней чуть искривленный след.

– Так что же, в моей жизни вообще ничего не было реальным? – шепотом спрашиваю я.

– Реальным был я, – отвечает Дзен, понурившись, с глубоким вздохом.

Он делает шаг в мою сторону, потом другой. Двигается медленно, словно приближается в лесу к напуганному и подраненному зверьку. И, как нетрудно догадаться, именно так я сейчас и выгляжу. По крайней мере, так я себя чувствую.

Дзен останавливается всего в нескольких дюймах от меня. Потом протягивает руку и опускает в мою ладонь медальон.

– Именно поэтому я положил внутрь тот камушек, – говорит он. – Чтобы, как только тобой овладеют сомнения, ты могла прикоснуться к нему, ощутить его и убедиться, что все связывающее нас с тобой никогда не было фальшиво. Что это не продукт компьютерной программы, искусственно внедренный в твой мозг. Что это всегда было реальностью.

Я начинаю дрожать. Сначала мелко и едва заметно. Но потом дрожь нарастает, становится сильнее, пока окончательно не выходит из-под контроля. И вот я уже содрогаюсь всем телом. У меня клацают зубы. А дрожь переходит почти в конвульсии.

Дзен бросается к стенному шкафу в классе и возвращается с одеялом. И как только он меня укутывает, я начинаю валиться на пол. В организме происходит нечто подобное цепной реакции, и у меня отказывает одна мышца за другой.

Дзен вовремя подхватывает меня, не давая упасть. Потом одним плавным движением кладет мою руку себе на шею, наклоняется и, подхватив меня под коленки, легко поднимает.

Я роняю голову ему на грудь, пока он несет меня к расстеленному в углу матрасу и укладывает на него. Мое тело охватывает облегчение, когда голова касается подушки, и я могу свободно вытянуть ноги. Только сейчас становится понятно, как сильно я устала.

На стене висят часы. Почти четыре утра.

У меня голова идет кругом, но я упрямо продолжаю задавать вопросы сдавленным голосом:

– Что ты знаешь о моей матери? Я когда-нибудь встречалась с ней?

Дзен прежде всего идет к столу и отключает жесткий диск. Даже из моей импровизированной постели на полу я вижу, как зеленое свечение тускнеет и гаснет.

– Ты только думала, что встречалась с ней.

– А у меня вообще была мама?

– Только не та, которую ты, возможно, помнишь. Она была созданием компьютера, как и многое другое. Что же касается твоей настоящей матери… – Он горестно качает головой. – Прости, но я о ней ничего не знаю.

– А Рио? Он мой… он был моим отцом?

Не сразу, но я выговариваю это слово, чем привожу Дзена в неподдельную ярость. У него сжимаются кулаки, и я замечаю, как он исподволь бросает взгляд на пистолет.

– Этот человек вовсе тебе не отец, – почти рычит он в ответ.

– Но ведь он жил вместе со мной?

– Да, жил, – вынужден признать Дзен. – Но именно он держал твой мозг под постоянным контролем. Ему нельзя доверять ни в чем и ни при каких обстоятельствах.

Я вспоминаю мужчину, которого видела в последний раз в заброшенном амбаре. Когда я заглянула в его ясные серо-зеленые глаза, я что-то в них успела разглядеть. Нечто такое, чему не могу подобрать определения. Но у меня сразу возникло желание защитить его, не допустить, чтобы ему причинили боль.

Неужели это было всего лишь отголоском серии сфабрикованных воспоминаний?

Или же чувство имело под собой реальные основания?

Удастся ли мне когда-нибудь в этом разобраться?

Несмотря на то что я вся укутана в теплое одеяло, мое тело немеет. Но по крайней мере меня перестало трясти.

– Дзен? – окликаю я негромко.

– Что такое?

Он сидит на полу рядом с моей головой.

– Если столь многие из моих воспоминаний не были настоящими, откуда мне знать, что я могу доверять тем, что ты показал мне?

Дзен подтягивает колени к груди и сцепляет руки вокруг лодыжек.

– Ты и не можешь, – честно отвечает он. – Ты не должна полностью доверять ни одному из своих воспоминаний. Ими так легко было жонглировать. Тебе нужно довериться только тому, что ты чувствуешь. Тому, что, как ты видишь, действительно реально.

– Но что, если… – Я борюсь с приступом отчаяния. – Что, если я не смогу…

– Тсс, – пытается успокоить меня он. – Какая-то часть твоего существа всегда будет чувствовать правду. Тебе останется только определить, какой из них довериться, к какой прислушаться.

Дзен склоняется ближе и начинает перебирать пальцами мои волосы.

Само его присутствие действует на меня успокаивающе. И я благодарна, что он здесь, со мной. Что именно он рассказал мне все. Хотя, как я догадываюсь, он тоже делал это, превозмогая душевную боль. Дзен подобен щиту, который я могу использовать, чтобы заслониться от злой реальности и до известной степени смягчить удар. Он поглощает часть его сокрушительной силы, делает его чуть менее ужасным.

Теперь мне понятно, почему я стала звать его Дзеном.

У меня тяжелеют веки. Все труднее и труднее держать глаза открытыми.

– Не пересиливай себя, Сейра, – говорит он. – Поспи. Я присмотрю за тобой.

Но я боюсь тишины. Страшусь мыслей, которые она принесет. И воспоминаний. По иронии судьбы, тех самых воспоминаний, что я так страстно желала обрести еще совсем недавно.

– Продолжай говорить, – прошу я едва шевелящимися губами.

Дзен улыбается.

– О чем еще мне тебе рассказать?

– Расскажи подробнее о медальоне.

– Я заказал его специально для тебя. – В его голосе отчетливо слышится ностальгия. – Тебе всегда нравился этот символ. Бесконечный узел. Он напоминал тебе два переплетенных сердца, связанных между собой навсегда, неразлучных друг с другом.

– Сколько же раз я тебя забывала? – Мой голос едва слышен.

– Так много, что теперь и не сосчитать, – отвечает он со вздохом.

– Прости меня, – шепчу я.

Но Дзен только снова смеется.

– В этом не было твоей вины. – Я чувствую шорох, когда его пальцы пробегают по моим волосам. – Кроме того, у них все равно ничего не получилось. Потому что им так и не удалось избавиться от меня окончательно.

Я чуть заметно киваю.

Мне хочется сказать ему, что я поняла. Или, по крайней мере, начала понимать. Что, как мне кажется, он всегда был со мной, притаившись где-то внутри моей памяти, которая вопреки всему продолжала отчаянно цепляться за его образ.

Дзен обнаруживал свое присутствие так незаметно, что я даже не понимала этого.

И хотя я все еще не помню тех деталей, о которых он рассказывает, меня уже осеняют приметы нашего с ним совместного прошлого. Оно в крови. Оно эхом отдается в его смехе. Оно отражается в его глазах, напоминая мне, что с ним я в полной безопасности.

Его образ стал для меня путеводной нитью. Чертой, проведенной вечными чернилами.

Вероятно, есть в мире вещи, которые невозможно полностью стереть из памяти.

Дзен снова склоняется ко мне и шепотом спрашивает:

– Ты спишь?

– Нет еще, – бормочу я.

– Тогда мне хотелось бы кое-что попробовать.

Он осторожно прикладывает кончики двух пальцев к моему лбу прямо над переносицей.

Тут же кожа между глазами начинает пылать умиротворяющим белым огнем. Как тогда, когда Дзен навестил меня в больнице. А потом на стоянке перед супермаркетом. Только сейчас мне делается еще жарче. И ощущение проникает глубже. Оно сильнее, чем когда-либо прежде.

Словно озаренная вспышкой, я знаю, почему так происходит.

Воспоминание захлестывает мою память.

Я на секунду открываю глаза и вижу серебристый кубик на столе. Он больше не светится. Не передает сигналов. Он отключен.

А это означает, что воспоминание пришло не с похищенного жесткого диска. Оно родилось во мне и жило в моей душе, но притаилось на время, дожидаясь своего часа.

Полуденное солнце стоит высоко в ясном небе. Оно жарко сияет, освещая мой маленький мирок.

Но его границы раздвинулись до бесконечности с тех пор, как в мою жизнь вошел Дзен.

Мы с ним лежим рядом на траве лужайки перед моим домом. Я опрокинулась на спину, а он прижался ко мне, перебросив руку через мой живот. Солнечный свет ласкает наши лица.

Воздух неподвижен. Мы совершенно одни.

Здесь теперь мое излюбленное место.

В одиночестве. Но с ним вместе.

Хотя я знаю, что времени у нас не много. Это никогда не длится долго.

– Что, если они снова сотрут тебя? – спрашиваю я, и мой голос выдает страх.

Мне теперь известна правда. Как те люди способны решать, что мне помнить, а что забыть.

Это приводит меня в ужас.

И я не знаю, как жить дальше.

Дзен меняет позу, приподнимаясь на локте. В его глазах я вижу отражение своих. Мы как два зеркала, всегда отражающие свет друг друга.

– Им ведь так и не удалось стереть меня полностью.

– Но они пытались, – напоминаю я. – И сделают это снова. А если их новая попытка окажется успешной?

– Просто нужно придумать наш условный сигнал, – предлагает он, улыбаясь той лукавой, чуть кривоватой улыбкой, которую я успела так полюбить.

– Какой сигнал?

– Такой, чтобы они не смогли его у нас отнять.

Я чувствую, как слезы наворачиваются на глаза. Знать правду необходимо, но если честно, она доставляет мне все больше страданий.

– Но они способны отнять у нас все, – говорю я сквозь слезы. – Все, что им будет угодно. И в любое время.

Дзен в ответ лишь снова улыбается, качает головой и нежно проводит ладонью по моей щеке.

– Всего даже они отнять не могут. – Одна из моих слезинок срывается из уголка глаза и падает на кончик его пальца. – Они не в состоянии уничтожить наши чувства. Этого им не добиться никогда.

Потом он прижимает два пальца к моему лбу. Я закрываю глаза и впитываю жар его кожи, давая ему укорениться в глубинах моего существа. Куда нет доступа даже моему сверхактивному, все подсчитывающему мозгу. Глубже подсознания. В то место, где живут подобные моменты.

И живут вечно.

Дзен склоняется надо мной совсем низко и заменяет пальцы губами. Причем делает это так аккуратно, что я не замечаю подмены. Жар ничуть не ослабевает.

А потом его губы встречаются с моими. Я жду этого. Предвкушаю. Наши губы сливаются в одно целое. Наше дыхание превращается в один общий вдох и выдох.

Я теряю голову. Утрачиваю счет времени.

Отстранившись, Дзен снова смотрит мне в глаза.

– Вот теперь, – говорит он, легкими движениями поглаживая мои волосы, – когда бы я ни прикоснулся к твоему лбу, ты вспомнишь этот момент. Или, по крайней мере, тебе припомнится, что в твоей жизни было подобное мгновение. Прекрасное мгновение.

Меня охватывает умиротворение. Оно отсекает все звуки, блокирует все чувства, кроме ощущения от прикосновения ко мне Дзена. Я еще плотнее укутываюсь одеялом, высовывая из-под него лишь руку, чтобы ухватиться за его ладонь. Потом притягиваю ее и зажимаю обеими руками у себя на сердце, чуть прижимая к груди.

– Так ты вспомнила? – спрашивает он, целуя меня в щеку.

– Конечно, – шепчу я. – И помнила всегда.