Хорошо выспавшись, я почувствовала себя отдохнувшей, проголодавшейся и готовой общаться в хорошей компании. Облачившись в свой проверенный «дельфос», я с удивлением обнаружила, что мама даже не думает одеваться к предстоящему ужину.
– Извинись за меня перед мистером Чарльзом. У меня был длинный и трудный день, а завтра нам предстоит подняться еще до семи часов, чтобы принять предписанные нам ванны. Так что я должна как следует отдохнуть.
Поскольку она уже была в своей атласной ночной рубашке и халате, не имело смысла с ней спорить.
– Приятного тебе вечера, дорогая. Я не буду ждать твоего возвращения.
Без пяти минут девять в дверь нашего «люкса» постучался служитель отеля и сообщил мне, что мистер Чарльз ожидает миссис Худ и миссис Шеклтон в салоне отеля.
За что я так люблю свой «дельфос», так это за то, что он придает ощущение легкости и загадочности, обнимая и лаская меня, когда я спускалась вниз по лестнице на первый этаж.
Инспектор встал, когда я вошла в салон, и несколько мгновений смотрел на меня широко открытыми глазами.
– Миссис Шеклтон, вы чудесно выглядите.
– Благодарю вас, мистер Чарльз. Моя мама приносит вам свои извинения. У нее разболелась голова, так что она хочет сегодня лечь пораньше спать.
Если он и догадался, что это была дипломатическая головная боль, то ничем не выдал этого.
– Возможно, она составит нам компанию в другой раз?
Взгляд его был полон приличествующего случаю сожаления, но не слишком искреннего.
– Приступим к ужину, или вы хотите начать с аперитива?
– Давайте лучше присядем за столик.
Наш столик оказался у окна, на достаточном удалении от струнного квартета и прикрыт с одной стороны пальмой в керамическом бочонке. Официант принес нам два меню. Я исподтишка рассматривала мистера Чарльза, пока он заказывал вино. Его вечерний костюм подчеркивал в нем те качества, которые я лишь слегка заметила, когда мы впервые с ним встретились. Что-то в нем вызывало во мне чувство, будто я давно и хорошо его знаю, знаю все движения его тела под одеждой, присущую ему сдержанную мощь, силу не только физическую, но и духовную, эмоциональную. Это было редкое качество.
И он, и я в качестве первого блюда выбрали бульон из лобстера. Потом я остановилась на оленине, он же выбрал тушеную зайчатину. Официант, налив пробный глоток, навис над нами, ожидая подтверждения. Когда он ушел, получив его, инспектор спросил заботливым, но все же профессиональным тоном:
– Как вы себя чувствуете, после всего случившегося? Это было для вас нелегкое испытание.
Он посмотрел на меня с глубокой озабоченностью и искренним вниманием, которые могли бы привести человека в замешательство, если бы не были столь широко окаймлены добротой. Вряд ли бы мне понравилось сидеть в его кабинете в качестве допрашиваемого лица.
– Для меня стало шоком услышать о признании капитана и о том, что он покончил самоубийством. Это меня просто потрясло.
Я уж не стала сознаваться ему в том, что тоже приняла меры, чтобы и Люси Уолфендейл была потрясена, в частности, мной.
– Вы уж извините, что я так огорошил вас. Вы долго оставались с мисс Уолфендейл и пожилой леди?
– Нет. Им хватило друг друга. К тому же мистер Рут галантно пришел мне на помощь.
Мистер Чарльз внезапно рассмеялся.
– Ему повезло, – с сожалением произнес он. – Только это и удерживает меня от того, чтобы не обвинить его в попытке увести следствие в сторону своим ложным признанием.
– Вы будете преследовать его за это?
Он покачал головой:
– Я обошелся домашними средствами: зашел к нему и устроил нагоняй. Ему вполне этого хватило.
– Я так и думала, что вы быстро раскусите, что его признание – ложное.
– Известно, что убийцы порой делают ложные признания – с нестыковками и так далее – но в основном для того, чтобы сбить гончих со следа. Однако в основном это случается в детективных историях, а не в жизни.
– Он прикрывал Люси Уолфендейл, поскольку думал, что именно она и была убийцей.
– Эта девица и в самом деле вызывает сильные чувства, – заметил инспектор с озадаченным видом.
– Вы видели ее только в растрепанных чувствах и с растрепанной головой, с распухшей ногой и перемазанным лицом. Она отполирует свою внешность и предстанет в лучшем виде. Скотленд-Ярду лучше бы поостеречься. Осенью она приедет в Лондон заниматься в театральной школе.
Инспектор насмешливо обхватил голову руками.
– Ну, мои ребята будут только мечтать ею заняться.
Внезапно он посмотрел на меня таким строгим взглядом, что мое сердце пропустило один удар. Неужели мне грядет взбучка за то, что я не говорю, для чего Люси все это затеяла?
– Я не виню вас за то, что вы ее покрываете, – любезно произнес он. – Она молода, амбициозна и глупа. Но ее все же малость выкурили из ее берлоги…
– Но?
– Вы должны рассказать мне, для чего она все это затеяла. Представляется так, что нет никакой связи между ее исчезновением и убийством, но эта связь все же может быть.
– Полагаю, вы правы. Но я точно уверена, что одно не имеет ничего общего с другим.
Мистер Чарльз протянул руку через стол и сжал мою кисть своими пальцами. События последних трех дней обострили и пришпорили все чувства. Это немного напомнило дни войны, когда мы все жили в состоянии повышенной напряженности.
– Если когда-нибудь нам снова придется работать вместе, обещайте ничего не скрывать от меня.
Я уклонилась от обещания чего-то подобного:
– Это звучит как предложение работы в Скотленд-Ярде. Не припомню, чтобы я подавала туда заявление.
Инсректор улыбнулся:
– Все правильно. Я сдаюсь. Но только пока.
Когда он отнял свою руку, я все еще продолжала чувствовать прикосновение его пальцев.
Когда официант принес нам первое, мы намеренно оставили все разговоры про убийство и перешли на «ты». Я узнала, что инспектору Маркусу Чарльзу сорок лет и он вдовец. Он пришел на работу в CID в возрасте двадцати двух лет, проработав до этого год патрульным полицейским.
Заданные мной вопросы удивили меня саму. Должно быть, они все это время скрывались где-то глубоко во мне. Я также задумалась о том, что отпустила Мэриэл после ограбления владельца ломбарда – действие, которое угрожало моим профессиональным отношениям со стойким приверженцем справедливости Джимом Сайксом.
– Приходилось ли тебе когда-нибудь, – спросила я, как надеялась, небрежным тоном, – закрывать глаза на совершенное правонарушение?
– Если это какое-то незначительное нарушение – это бывает возможно. В других случаях у нас нет выбора.
– Скажем, в случае ограбления или чего-то подобного, – сказала я и тут же пожалела о приведенном примере.
Меня не удивило бы, если бы он, по крайней мере, слышал, что я оказалась в Харрогейте в связи с расследованием ограбления ломбарда мистера Муни.
Мы помолчали, пока официант собирал наши опустевшие тарелки из-под супа.
– Моя работа – проводить в жизнь закон, и это именно то, что я и делаю, – наконец произнес Маркус.
Мне показалось, что он не намерен обсуждать вопрос, который я подняла. Официант принес и расставил перед нами тарелки с олениной и тушеной зайчатиной, которые затем обложил картофелем, морковью и капустой с другого блюда.
Я обильно сдобрила оленину соусом.
– Ты никогда не испытывал жалость к преступникам? Не пытался понять, как они пришли к тому, что сделали? – Я повернула соусник ручкой к моему спутнику.
– О да, разумеется. В таких случаях пробуждаются все чувства. Потрясение, как в случае этого преступления в Харрогейте, особенно в такой спокойной обстановке; гнев, да и жалость в том числе. Капитан ведь был тщедушным стариком.
Самым легкомысленным тоном, какой мне только удалось воспроизвести, я спросила:
– Стало быть, его признание убедило тебя?
Я посмотрела на руки Маркуса, на манжеты его сорочки, на его запонки, сделанные из золота, с крошечным тисненым узором в одном углу. Тут же мои мысли перенеслись к другой запонке, лежавшей в канаве. Неожиданно меня поразила мысль, что эту запонку едва ли мог бы носить на своей одежде старик. Если предположить, что ее потеряли во время драки, тогда не оставалось никаких сомнений в том, кто вышел из нее победителем. Милнер был значительно моложе, крупнее, да и просто сильнее.
– Без сомнения, я верю признаниям капитана, – ответил инспектор мягким убеждающим тоном. – Он просто не мог выдумать ничего подобного.
Я вспомнила, что именно Мэриэл и капитан посетили субботним утром Родни, чтобы выразить ему соболезнования, причем Мэриэл была первой.
– Мисс Джеймисон могла рассказать Родни некоторые обстоятельства об обнаружении тела и об автомобиле, когда она побывала у него утром в субботу с соболезнованиями. Я знаю, ей не следовало делать этого, но такое возможно, – осторожно проговорила я. – А затем у него побывал капитан. Насколько я могу судить, Родни вполне мог поделиться с ним этими деталями.
Чарльз снова взял меня за руку.
– Кейт, Кейт. Да не беспокойся ты. Ты была совершенно права, сказав, что я должен обратить внимание на капитана. Поверь, это его рук дело. Это был его кинжал. Он подробно описал его. А теперь, не пора ли нам изменить предмет разговора?
Это прозвучало так, словно он хотел сказать: «Не беспокойся. По улицам Харрогейта больше не бродят безумные убийцы».
Струнный квартет заиграл вальс. К тому времени, как наши тарелки были очищены и унесены, я заговорила о своей страсти к фотографии. Маркус признался, что увлекается зарисовками природы, когда находит время. Это хобби помогает ему, кстати, во время осмотра места происшествия, когда он делает быстрые наброски того, что можно зафиксировать взглядом. Запечатлевая это на бумаге, Маркус позже делает выводы из того, что ему удалось увидеть. Я также узнала, что он живет в Северном Лондоне, гуляет в Хампстед-Хите и рано по утрам плавает в маленьком озере, что помогает ему думать, когда приходится распутывать особенно сложные случаи.
После десерта, пребывая в романтическом настроении, мы договорились когда-нибудь вместе поплавать в этом самом озерце. Мы решили дождаться хорошего солнечного дня в сентябре или начале октября и организовать на берегу пикник, захватив с собой плед, подобно двум людям, которым нет никакого дела до целого мира.
– Не желаешь ли ты бренди? – спросил Маркус, когда мы выходили из ресторана.
– Отличная идея.
В салоне было многолюдно. Один или два человека бросили в нашу сторону взгляды, когда мы остановились на мгновение в дверном проеме, высматривая свободное пространство. Обратили ли мы на себе внимание потому, что были эффектной парой, или же потому, что кто-то из присутствующих узнал полицейского инспектора? Мы отвернулись.
– У меня есть идея получше, – пробормотала я. – Моя мать никогда не путешествует без бренди. Зайдем в наш люкс?
Это предложение я произнесла хладнокровно, не выдав, думаю, своей внутренней дрожи.
– Ничего лучше и придумать нельзя, – мягко согласился он.
Не говоря больше ни слова, мы поднялись по лестнице плечом к плечу. То, что я задумала, граничило с безумием, но я надеялась, что это все же случится и разрушит чары моего погибшего мужа, которые еще продолжали висеть надо мной. Маркус легко коснулся моей руки, когда мы вышли на лестничную площадку. Подойдя к двери нашего номера, я нащупала ключ.
У него был какой-то мальчишеский, почти неуверенный вид, когда мы вошли в наш номер.
– Мы не разбудим твою маму?
– Нет, если только ты не будешь распевать во все горло. Ее комната вон там.
Я указала на дверь, ведущую направо из гостиной.
– А твоя? – мягко спросил он.
Про бренди было сразу же забыто. Оно оставалось на своем прежнем месте вплоть до следующего утра, когда Маркус ушел, положив на прикроватный столик небольшой плотный конверт.
Краткое письмо, если его можно так назвать, было написано на листах бумаги с грифом отеля. В нем не было никаких нежностей, но он и так уж достаточно нашептал мне нежных слов за те недолгие часы, что были в нашем распоряжении, так что это не играло никакой роли. Затем мы крепко спали, по крайней мере я, свернувшись калачиком в его объятиях и чувствуя себя свободной от всех пережитых ужасов: взгляда остекленевших глаз Милнера и даже еще более страшной картины, которую в реальности я не видела: капитана, пускающего себе пулю в лоб.
Толщина же конверта объяснялась тем, что в нем находилась медаль – “Крест Виктории” капитана Уолфендейла (настоящего капитана Уолфендейла). Записка Маркуса была написана так, чтобы посторонний человек, увидевший ее, мало что понял. Она гласила:
«Уважаемая миссис Шеклтон,Маркус Чарльз».
Благодарю вас за помощь. Не знаю, правильно ли я поступаю, оставляя этот «Крест Виктории» вам. Согласно правилам, он должен быть передан ближайшему родственнику капитана Уолфендейла. Однако, подписав свое признание, капитан сказал сержанту Уолмсли, что эта медаль должна быть передана миссис Кейт Шеклтон, поскольку она одна будет знать, кому ее следует вручить.
Я не стал отдавать вам эту медаль вчера вечером. Тогда для подобного действа был неподходящий момент. Если вы считаете для себя невозможным принять бремя подобной ответственности, прошу вас вернуть приложенную к настоящему посланию медаль в полицию Харрогейта.
Если вы будете склонны принять мое предложение посетить Скотленд-Ярд, то я почту за честь познакомить вас с этим местом. Я также мог бы рекомендовать вам очень хорошее место для пребывания в Хэмпстеде.
Искренне ваш,
Прочитав это послание, я еще пару раз перечитала его и взвесила на ладони приложенную медаль.
Было слышно, как в соседней комнате ходит мама. Мы запланировали провести весь сегодняшний день вместе в свое удовольствие. Ничто не должно было этому помешать. Я положила письмо и медаль в ящик комода и захлопнула его.
Капитан Уолфендейл, сержант Лэмптон, кто бы вы ни были и в каком бы аду вы ни находились сейчас, я не хочу этого знать. Оставьте меня в покое.