Мою мать вряд ли можно считать ярым приверженцем оздоровительных процедур. Однако она, похоже, сделала исключение по отношению к минеральным водам Харрогейта. Пробило семь часов утра. Я была хоть и в приподнятом настроении, но физически измотанная, а вдобавок ко всему еще и отягощенная сомнительной честью распоряжаться капитанским «Крестом Виктории».
Каждое действие казалось неуклюжим. Я никак не могла найти пятку своего чулка. Куда-то пропала одна подвязка. Пока я одевалась в своей спальне или, по крайней мере, пыталась это проделать, мама сидела в нашей общей гостиной и зачитывала отдельные отрывки из путеводителя по Харрогейту.
– Все горячие сернистые воды следует пить быстро, поскольку в противном случае насыщенный серой водород бла-бла-бла улетучивается. Что такое «насыщенный серой водород», Кейт?
– Понятия не имею.
– О, погоди минуту, послушай вот это. «Рекомендуется принимать все железистые минеральные воды из стеклянной кружки». Мы будем пить железистые – черт, как же это произносится – воды?
– Не знаю.
– Давай-ка посмотрим. Ох, до чего же все это трудно понять. Ты знаешь, что эти воды малоприятны на вкус?
В этот момент я зашнуровывала свои новые, купленные специально для хождения по Харрогейту туфли.
– Я предполагала, что таковыми они и должны быть.
Когда я вошла в гостиную, мама уставилась на мои ноги.
– Что это такое?
– Мне нужно было обзавестись удобной обувью.
– Почему?
– Попозже я сменю их.
Мама увидела в буфете два каплееобразных бокала для бренди и вопросительно подняла бровь.
– Ты мне еще не рассказала, как вы провели вчерашний вечер с этим симпатичным инспектором.
– Его зовут Маркус Чарльз…
– Какое чудесное имя! Звучит, как у римского сенатора.
– Мы прекрасно с ним поладили.
– Великолепно! – Мама открутила пробку на бутылке бренди. – Ты знаешь, я думаю, если уж мы собираемся пить то, что представляется довольно отвратительной водой, на благо нашего здоровья, нам следует предварительно по крайней мере подкрепить себя. Я хочу сказать – у нас есть ведь только заверения этих медиков, что воды для нас полезны, а они скажут что угодно, лишь бы набить карманы. А уж про бренди мы знаем наверняка, что это штука эффективна. – С этими словами она наполнила два бокала. – Что ж, за Маркуса Чарльза.
Мы дружно чокнулись.
– Я весьма рада, что вы поладили между собой. И как, у него все в порядке? Я хочу сказать, что если мужчина находится в таком возрасте… Кстати, сколько ему, сорок?
– Да.
– Если он в сорок лет все еще свободен, это может указывать на какую-то странность в нем, а то и не одну.
– Да, он свободен, и никаких странностей в нем я не заметила.
Ничуть не выглядевший странным, инспектор Маркус Чарльз воспринимался мной как олицетворение почти всего идеального в мужчине.
Чтобы избежать дальнейших расспросов, я допила бренди, встала и предложила маме опереться на мою руку.
Пребывая в хорошем настроении, мама набросила себе на плечи меховой палантин от утренней прохлады, и мы направились к зданию водолечебницы.
Лишь позднее, выпив порцию воды и погрузившись в насыщенную минералами ванну, я буквально очистила свой мозг от всех мыслей, отдавшись колдовскому сочетанию дискомфорта и благополучия. Возможно, это было в чем-то сродни появлению второй кожи: долгие минуты меня совершенно ничего не тревожило, кроме собственной физической сущности. Но, когда я вышла из ванны и начала одеваться, мысли снова хлынули волной в мой мозг. Как и полицейские, я больше всего хотела бы сказать, что дело закрыто и расследование закончено. Мысли, которые, как я надеялась, мне удастся удержать на дне сознания, стали подниматься на поверхность, требуя ответа. Что Лэмптон, или, как я его привыкла называть, капитан, пытался сообщить мне? Возможно, он намекал на некие отношения или связи, которые я должна была расследовать, после чего отдать награду тому человеку, который ее заслужил.
Я отмела эту идею как невероятную. Все его действия были направлены на сохранение тишины, сохранение тайны. Его признание оказалось убедительно для полиции. Возможно, они хотели, чтобы их убедили, включая и моего достойного Маркуса Чарльза.
Когда я зашнуровывала свои удобные для хождения по улицам туфли, что-то в моей голове щелкнуло. Лэмптон, денщик, первый достойным образом заслужил «Крест Виктории». Медаль попала в его руки, когда он убил своего капитана, обрел его личность и получил его наследство. Другими словами, он получил медаль за то, что совершил убийство.
Я завязала шнурки своих туфель двойными узлами.
Тот же самый человек, Лэмптон, продолжая выдавать себя за капитана, сделал ложное признание в убийстве и подтвердил его своей жизнью. Он не верил в то, что убийцей была Люси, иначе медаль вместе со всем его имуществом перешла бы к ней. Он думал о том, что только я одна способна разобраться в хитросплетениях этой истории и вручить медаль тому, кто на самом деле ее заслужил. Тому, кто действительно убил Милнера.
Но почему? Я не могла понять ход его мыслей. Возможно, потому, что я в свое время перехитрила его, а теперь он бросил мне вызов.
Когда мы вернулись в наш люкс, нас приветственно встретил насыщенный аромат роз. Громадная ваза с цветами стояла на журнальном столике рядом с диваном. На небольшой картонной карточке было всего несколько букв: «К. от М.».
– Превосходно, – сказала моя мама, глубоко вдыхая розовый аромат. – Похоже, ты произвела впечатление на мистера Маркуса Чарльза. Когда ты с ним снова встречаешься?
– Он приглашал меня в Лондон, обещал показать Скотленд-Ярд.
– Надеюсь, его привлекаешь ты сама по себе, а не… ну, не знаю, своей техникой дактилоскопии.
– Я не владею техникой дактилоскопии.
Я вскрыла конверт, который мне вручили на стойке регистрации.
Мама спросила:
– Это тоже от него?
– Нет. Это от Элисон, одной из актрис в «Анне из “Пяти городов”».
«Уважаемая миссис Шеклтон,Элисон Харт».
Полагаю, вы захотите узнать, что погребение мистера Милнера состоится в пятницу, в 9.30 часов утра, на кладбище Церкви Христа, Хай-Харрогейт, а поминки по нему будут организованы в отеле “Квинз”. Родни почтительно надеется, что мы можем рассчитывать на ваше присутствие.
Искренне ваша,
Молодец Элисон. Она явно не теряла времени на прикосновение к его ноге под столом. После похорон следующим шагом станет получение особой лицензии и венчание.
Я решила присутствовать на погребении, выразив таким образом уважение семье. При этом, сказала я себе, я не буду проводить никакого расследования.
Но, если мои рассуждения верны, убийца Лоуренса Милнера может по-прежнему быть на свободе, заниматься своими делами и даже, возможно, присутствовать на похоронах Милнера.
Я передала маме полученное от Элисон письмо:
– Я остаюсь в Харрогейте до конца недели.
Она просияла:
– Это просто замечательно. Случилось так, что я предусмотрительно попросила фирму «Эмматс» принести нам несколько подходящих одеяний для скромных похорон.
В половине двенадцатого мы заняли места, чтобы просмотреть несколько изделий фирмы «Эмматс и сын», которые продемонстрировали нам два молодых продавца этой фирмы. Вряд ли когда-нибудь я сама стала организовывать бы нечто подобное, и я чувствовала: мама искренне надеется, что кто-то из ее старинных подруг уже завидел продавцов, пробирающихся в наш номер. Все это мероприятие закончилось тем, что я приобрела платье с заниженной талией, широкими рукавами и длинным шалевым воротником, а также скромную шляпку, вполне подходящую для похорон мистера Милнера. Это было далеко не все, что я купила, так что когда продавцы ушли, моя мама в восторге произнесла:
– У тебя теперь будет несколько достойных вещей для визита в Лондон. Но только не ходи в Скотленд-Ярд, дорогая. Я там была. Очень пыльное место. Если бы я там распоряжалась – уборщицы были бы уволены уже через пару минут. А теперь – насчет обуви…
По взаимному согласию, мы решили ограничить наши водные процедуры одним днем. Душевное расслабление, которое они нам дали, действовало по меньшей мере еще пару часов. Лишь в обувном магазине «Эпплбис», когда я начала примерять туфли, мои мысли снова вернулись к вопросу о том, кто же на самом деле убил Лоуренса Милнера. Когда я прохаживалась по магазину в одной из предложенных мне пар, проверяя, как они сидят, я испытала непостижимое чувство, что в сценическом действе «Анны из “Пяти городов”» и заложен ключ к убийству мистера Милнера. Но что же было этим ключом?
Часть меня просто не хотела ничего знать. А поскольку имелась определенная связь между примеркой обуви и моими раздумьями о ключах и возможностях, я всерьез стала подумывать о хождении босиком.
Я проиграла драму «Анна из “Пяти городов”» в своей памяти. Я думала о каждом ее персонаже, каждом актере и сцене. И тогда я вспомнила, что отдельные сцены были вырезаны из текста пьесы. Мадам Гиртс сказала это, когда мы ехали вместе с ней в поезде. Мистер Уитли восхищался искусством Мэриэл что-то убрать, а что-то оставить в тексте пьесы. А кто-то – я ломала голову, вспоминая, кто и когда – сообщил: сцена, в которой мистер Прайс, отчаявшийся отец Вилли, покончил с собой, повесившись, была вырезана из пьесы, чтобы не представлять на сцене, как срезают веревку с петлей, но об этом событии говорили персонажи. Если первоначально, во время репетиций, его все-таки срезали с удавкой, то кто-то должен был иметь среди реквизита нож.