«Можешь ли ты переживать такую простую вещь, как эта скамейка напротив тебя? Нет, ты переживаешь только знание, которое есть у тебя о ней».

Рэй арендовал многоместную легковушку, и мне было велено занять место сзади как верному сторожевому псу. В таком положении я путешествовал неделями, и это было гораздо лучше, чем сидеть зажатым с двух сторон. К счастью, меня не укачивало, как многих других. В машине с Юджи, слово под воздействием нервного газа, народ начинал засыпать сном без сновидений. Мы могли часами ехать в полной тишине.

Девочки были привычны к длительным поездкам. Когда они были ещё совсем маленькими, их укачивало, но он неделями не обращал внимания на их состояние. День за днём их тошнило, пока не перестало — раз и навсегда. Теперь они пели все песни подряд, от «Битлз» до «Ред Хот Чили Пепперз», глупые песни типа «Май притти фройляйн» и, конечно же, какие-то мотивы из «Звуков музыки» — они знали их все и пели втроём — Шилпа, Сумедха и Синди, раскладывая партии на три голоса. Юджи поддерживал их, и чем больше они дурачились, тем больше ему нравилось. В один год как-то приезжал Калифорниец, и Юджи заставил его катать горланивших песни девчонок, пока тот не сбежал из страны.

Юджи сидел рядом с водителем, Рэй был за рулём, Шарон сидела за ним, подкармливая его конфетами, кофе и шоколадом, чтобы тот не заснул. Рядом с Шарон сидела Синди, за ней Шилпа, а Сумедха иногда перебиралась ко мне на заднее сиденье. Рэй откидывал спинку сиденья под максимальным углом, как в раскладывающемся кресле «Лейзи-бой», и ноги Шарон были зажаты под ним. Когда он шевелил длинными конусообразными пальцами в воздухе и, бормоча, просил дать ему что-нибудь перекусить, она всовывала ему в руку батончик «Сникерс», кофе или конфету. На крайний случай на приборной доске у него стоял «Ред булл». Один глоток этой смеси, скорее всего, доконал бы его. Шарон также в любой момент была готова подкормить Юджи, и через неделю салон машины напоминал свинарник. Юджи это нисколько не беспокоило. Когда кто-нибудь хотел навести порядок в машине, он говорил ему: «Пойди и наведи порядок в своей голове! Это будет более полезно!»

*

По мере приближения дня рождения он бурчал всё больше. «Я не хочу никого видеть. Я не хочу ни с кем говорить. Я не шучу. Я просто хочу убратьсяотсюдаподальше!» — ворчливо произносил он в одно слово.

— Я не такой, как вы, люди, со всеми вашими сюсюканьями! — произносил он нараспев. — Ну что такого счастливого в этих ваших счастливых днях рождения, хотел бы я знать? Мне восемьдесят девять лет по индийскому календарю! Вы постоянно навязываете этот ваш грязный календарь всему миру, грязные ублюдки! Вы хотите быть мо-о-о-оло-о-о-ды-ы-ы-ыми! В конце концов, есть такая вещь, как процесс старения. Кроме того, как вы чувствуете ваш возраст, хотел бы я знать?! — Он всегда обращался к кому-нибудь с подобным вызовом, желая, чтобы тот объяснил ему эти понятия и попробовал доказать!

— Вы просто забываете это!

Седьмое июля приближалось. Он не уставал напоминать нам, что совсем скоро он начнёт получать «огромные кучи денег» со всех концов земного шара по почте. «Они присылают их со всего мира! Так много стран: Польша, Америка, Турция, Россия, страны Южной Америки! Я даже не знаю, кто их присылает!»

Отчасти это было правдой.

Наступил день рождения. Мы завтракали в номере 609, когда Юджи снова начал настаивать на поездке. Он пришёл в дурное расположение духа.

— Послушайте, я серьёзно: я не хочу никого видеть и ни с кем разговаривать.

Поскольку завтрак у нас состоялся в десять утра, мы были готовы ехать, и ехать далеко.

— Куда мы едем?

— Лондон, — предложил Рэй.

— Не смеши меня! — ответил Юджи, хотя знал, что Рэй поехал бы с удовольствием.

Раздался нервный смешок.

— Слишком далеко!

— Как насчёт Санкт-Морица?

Дорога туда занимала девять часов в один конец, но Рэй всегда был рад максимально длинным поездкам, поскольку тогда он мог эксклюзивно наслаждаться компанией учителя.

— Эй… Закрой рот!

Остальные были более чем согласны с Юджи.

— А что скажешь по поводу Парижа? Города огней? — Он снова испытывал наше терпение. По комнате пронёсся стон и, к счастью, он сам сказал: — Слишком далеко.

Возникла пауза.

— Ведь так?

— Даааа! — ответила ему комната хором. Видимо, в ответе прозвучало слишком много энтузиазма. Семя было посеяно.

— Неееет! — парировал Преподобный, яростно вцепившись в ручки кресла.

Наконец Юджи остановил свой выбор на кофе у своего друга во Фрайбурге в Германии. Уже легче, всего четыре часа езды. Летом он иногда «заглядывал на чашечку кофе» к своим друзьям, когда они были слишком заняты, чтобы навестить его. Если гора не шла к Магомету, Магомет шёл к горе.

Мы отправились в путь в то же утро. Юджи сидел на переднем сиденье, я — рядом с Шилпой, Клэр и Сумедха — в задней части автомобиля. В машине Сарито ехала Йогиня, Нандини, Тэа и Уеша. Рядом с Нью-йоркершей на переднем сиденье расположилась Лакшми, а Майк и Кати из Венгрии сидели сзади. Мы приехали во Фрайбург, попили кофе, поели сладостей, поболтали немного, а затем Юджи решил, что стоит поехать в Кёльн. Это пять часов езды на север, и Рэй был вне себя от счастья. Настроение остальных, мягко говоря, вовсе не было радужным, поскольку для них это означало либо четырнадцать часов в машине за сутки, либо ночь в Кёльне.

В итоге на ночь глядя мы отправились в Кёльн.

Счастливые путешественники добрались до дома его друзей к восьми часам утра без еды, без вещей, даже без зубных щёток. Кого-то разместили у них в доме, кого-то определили в гостиницу, и кому-то хватило здравого смысла принести несколько зубных щёток. Потом мы долго обсуждали планы на следующий день. Юджи настаивал на поездке в Амстердам, чтобы Преподобный мог увидеть «дам в окнах» в знаменитом районе красных фонарей. Возможно, он как-то связывал это с тем, что подругой Иисуса была известная проститутка Мария Магдалина.

Мы прибыли в Амстердам ярким солнечным утром следующего дня — не самое удачное время для поисков «дам в окнах». Он велел нам искать их до тех пор, пока они не будут найдены, и, естественно, мы заблудились. Высовываясь из окна машины, я просил прохожих показать дорогу. В этом городе и пешком-то заблудиться пара пустяков, а уж на машине это гарантировано. Странно, но ни один из жителей не захотел признаться, что он знает, где находится улица красных фонарей. Мы, конечно, представляли собой то ещё зрелище: какой-то лысый мужик, рядом с которым сидят женщина и девочка-подросток, ещё двое девочек-подростков на заднем сиденье, фактурная фигура Преподобного за рулём и то ли женщина, то ли мужчина на переднем сиденье рядом с ним. Наконец одна радостная молодая пара из Австралии подсказала нам дорогу.

К тому времени, когда «дама в окне» была найдена, её с равным успехом можно было принять за уборщицу. Рэй что-то пошутил насчёт проституток, но Юджи взялся яростно их защищать: «Проститутки — единственные, кто поставляет реальный товар! Вы все смотрите на них сверху вниз. А сами? Единственный способ существования в вашем грязном сообществе — это воровство! Деньги должны кочевать из одного кармана в другой. Разве вы лучше хоть чем-то?» Он не забывал упомянуть, что, по крайней мере, их товар доставляет реальное удовольствие. «Художники — проститутки, — говорил он, имея в виду и меня тоже. — Конечно, чтобы что-то получить, ты должен убедить людей в ценности твоих грязных картин! Меня они не впечатляют». Рэю тоже досталось по ходу: «А ты бы лучше благодарил этого грязного Иисуса за то, что он даёт тебе средства к существованию!»

Так как большую часть времени в городе мы не очень понимали, где находимся, а законы парковки были очень строгими, есть нам приходилось очень быстро, практически на ходу. «Ноги моей не будет в ресторане! У меня есть своя еда! Мне не нужно есть ту гадость, которую вы, люди, едите». (Конечно, у него была своя еда, поскольку мы наперебой старались сделать ему приятное. Обычно кто-нибудь из женщин с ревностью тигрицы следил за тем, чтобы в наличии был запас рисовых палочек.) Несколько порций рисовых палочек с крекерами или крендельками плюс горячая и холодная вода имелись в машине всегда. Иногда он ел что-нибудь помимо этого, но самим предлагать ему еду было рискованно: он мог отказаться есть вообще, и тогда мы начинали волноваться, что он может снова ослабеть и упасть.

Особого выбора, где поесть, у нас не было. Мы отправились пешком по улицам, пока наши водители сидели в машинах, готовые тут же тронуться с места по нашему сигналу. Рэй побежал в кофе-шоп, где можно было взять кофе навынос. «Извините, кофе нет!» Грибы или героин — пожалуйста. Лучше бы мы выбрали наркотики. Большая часть сально-жирной смеси с картонным вкусом под названием «Турецкая пицца» пошла в мусорную корзину.

Было ещё довольно рано, но Юджи не хотел терять время, так как цель поездки — «дамы в окнах» — была достигнута. Итак, мы снова пустились в путь.

Вопрос «куда ехать» угрожающе завис в воздухе. Сделав несколько неверных поворотов, мы наконец выехали на шоссе, так и не придя ни к какому решению.

— Куда, сэр? — спросил Преподобный, всегда жаждущий доставить удовольствие человеку, для которого удовольствия не существовало.

— Мне без разницы. Ты — босс, — пассивно и невнятно ответил Юджи, сидя на переднем сиденье авто и зажёвывая кренделёк в ожидании начала битвы. Были предложены французский Страссбур, Лондон и, конечно же, Париж. Опять этот Париж! Это был уже перебор! Что нужно было этому Рэю? Несомненно, он рассматривал всё это предприятие как коан дзэн, от которого все остальные вынуждены были страдать.

В итоге Юджи остановился на Брюсселе, где мы могли полакомиться его любимыми шоколадными конфетами из «Леонидаса». И купить их там можно было дешевле. Поскольку водитель был «как-никак евреем», он не мог упустить возможность сэкономить хотя бы бакс, несмотря на то что принадлежал католической церкви и тратил деньги, как пьяный матрос.

— Отлично, если вы настаиваете.

Пока мы пересекали сельскую местность Северной Европы, Шилпа научила меня языку жестов в игре «Виселица».

Мы добрались до Брюсселя в час пик, под проливным дождём, не имея ни малейшего понятия о том, где может находиться магазин. Люди постоянно направляли нас то в одну, то в другую сторону, но поскольку Рэй удачно игнорировал все подсказки, мы, уставшие донельзя, продолжали кружить по городу. После целого дня в пути наше состояние быстро ухудшалось. Моя пятая точка уже просто болела, когда мы наматывали пятый круг по городу. Юджи продолжал действовать Рэю на нервы каждый раз, когда тот приближался к повороту или самостоятельно выбирал направление движения. Он произносил: «Религиозные люди всегда поворачивают туда, куда надо». В один подземный переезд мы въезжали минимум три раза — я его помнил. На третий раз, когда мы застряли в пробке и мне надоело обозревать расположенное передо мной кресло, я увидел в окно водосточную трубу, из которой хлестала дождевая вода, — я её точно уже видел дважды.

Каждый раз, когда мы снова упирались в тупик, Юджи ворчал негромко, но довольно отчётливо, чтобы все слышали: «Ну конечно». Хотя он находился в самом центре этой бесконечной карусели, ситуация его нисколько не волновала. Более того, он умышленно подзуживал Рэя, пока тот не потерял способность соображать вообще что-либо. Я видел это по его лицу, отражавшемуся в зеркале заднего вида. Он был измучен. «Давайте-ка, вы все, разбирайтесь», — произносил Юджи и снова отправлял нас в бесконечную петлю поисков. Когда Рэй спрашивал его, туда ли он поворачивает, Юджи отвечал: «Конечно, мне без разницы». Как только поворот был сделан, слышалось его ворчание: «Не туда». Если бедолага Рэй пытался сказать, что он только следовал указаниям, он тут же получал:

«Вам, людям, всегда нужно найти виноватого!»

Он просто был хорошим учителем, блокирующим все выходы.

Смотреть на всё это с заднего сиденья было невыносимо. Мне не нравится, когда мне указывают, что мне делать (а кому нравится?), поэтому я выходил из себя. Неспособность Рэя действовать самостоятельно означала для нас бесконечное движение по Дантовым кругам ада. Мысль о том, что будь я на его месте, я бы справился с задачей лучше, делала меня ещё более несчастным. Разве не довольно с него было того, что ему позволили всю дорогу быть за рулём рядом с ним? Неужели для понимания этого нужно пройти через всю эту чёртову драму? Юджи продолжал всё в том же ключе. Согласное бормотание Преподобного слышалось через равные промежутки времени: «Угу», «Да, сэр», «Да, сэр». Он полагался на Юджи, глядя на него своими выпученными глазами, вместо того чтобы просто спросить дорогу у прохожих. Его здравый смысл куда-то испарился. Меня поражало спокойствие девочек. Шилпа сидела рядом со мной и читала книгу или играла в игру, как будто находилась где-нибудь в гостиной. Синди и Сумедха второй день кряду сидели в тесноте заднего сиденья автомобиля, пока Шилпа учила меня алфавиту жестов, чтобы иметь возможность час за часом играть в «Виселицу». Она отказывалась разговаривать, поэтому я распознавал буквы по её кивкам или мотаниям головы, указывающим, угадал я или нет. Белая кофта между нами, которую мы назвали «стеной», давала ощущение личного пространства. На лице Шарон не отражалось ничего, кроме добродушия, даже если обстановка накалялась. Однако в зеркале заднего вида я начал улавливать обеспокоенный взгляд Преподобного, словно он с переднего сиденья чувствовал закипавший во мне гнев.

Когда мы снова вырулили на главную дорогу, машины практически не двигались. Я выпалил: «Я думаю, это там, наверху. Пойду посмотрю», — и, не дожидаясь ответа, не спрашивая разрешения, выскочил из машины. Как приятно было ощутить свежий ветер и дождь. Я нёсся сломя голову, пока не запыхался. Мне было всё равно куда бежать. Бежать — это так прекрасно. Пробираясь сквозь толпу возвращавшихся с работы людей, я стал просчитывать имевшиеся у меня варианты и проверил карманы. Кошелёк и паспорт были при мне, я мог сесть на поезд до Гштаада и покончить с этим бредом. Я продолжал бежать дальше, обдумывая эту возможность, когда неожиданно обратил внимание на вывеску «Макдоналдса». Люди шли домой после долгого рабочего дня, и именно это ожидало меня, если бы я решил отправиться назад и «взять свою жизнь под контроль». Нет уж, спасибо! Кто, в конце концов, контролирует? Они? Не похоже. Вне всякого сомнения, мне с моей пыткой повезло. Я снова вернусь в машину и останусь там, но теперь уже по другой причине. Свобода означает, что тебе нечего терять. Я видел её в маленьком человеке, сидевшем на переднем кресле рядом с водителем, поэтому я знал, как выглядит свобода. У меня же по-прежнему было «полно всего», что я не хотел терять. И это «полно всего» указывало на то, что я ещё не готов.

Сканируя взглядом поток машин в поисках знакомого авто, я увидел козырёк магазина «Леонидас». Нью-йоркерша стояла впереди толпы, в которой стали угадываться знакомые лица. Я подбежал к ним, и вопросы посыпались градом: «Как мы здесь оказались?», «Где машина Шорти?», «Кто-нибудь знает, куда мы едем дальше?» Я обернулся и неожиданно увидел у обочины машину Юджи. Затем появился Сарито. Остальные машины волшебным образом также выскочили из дорожного потока и выстроились вдоль обочины. Мы ели шоколадные конфеты, обменивались впечатлениями и шутили. Нью-йоркерша подала Юджи через окно его любимое лакомство, затем коробку пустили по кругу, и вскоре Юджи подал знак о том, что пора ехать. Мы отправились назад в Кёльн без каких-либо лишних объяснений, снова приехали туда в восемь часов, и вся канитель повторилась по новой: «Куда поедем завтра?»

Утром третьего дня Юджи развлекался тем, что дразнил Эрика, нашего хозяина, оплачивавшего кормёжку всей нашей оравы и номер Юджи в «Ренессансе» — самом дорогом отеле города. В оплату номера входил завтрак на двоих, но шутка была в том, что никто там никогда не ел. Зато в обмен на его гостеприимство Юджи не забывал привозить ему из всех отелей бесплатное мыло и шампуни. Полочка в ванной комнате Эрика ломилась от пузырьков с шампунем, кусочков мыла, зубных щёток и прочих умывальных принадлежностей, привезённых из многих отелей, где останавливался Юджи. «В конце концов, ты заплатил за них много денег!» — напоминал он ему, и Эрик театрально стонал и исчезал в своём офисе, чтобы «извлечь немного денег, которые он там прятал».

— Скажи мне, где он их прячет? — нарочито громким шёпотом спрашивал он Фиону. — Ты сотворила чудо!

— Нет, Ючи! Это ты сотворил чудо! — отвечала она.

— Неееет! — Пауза.

— Или правда я?

Затем снова:

— Ну скажи мне, где он прячет все эти деньги? Она смеялась в ответ.

— Я не знаю, Ючи. — Она произносила его имя совершенно очаровательным образом.

Эрику нужно было проводить семинары или тренинги сразу после нашего отъезда, а уезжали мы всегда примерно минут за двадцать до их начала — с тем прицелом, чтобы у него не было времени на подготовку. Юджи не давал ему возможности подготовиться и напоминал: «Если ты до сих пор не знаешь, что делаешь, то ты никогда не узнаешь!»

Эрик говорил, что после таких визитов Юджи день всегда проходил интересно: работа шла гладко, почти без мыслей. Успешность была побочным эффектом общества Юджи. Он подталкивал людей к их пределу и помогал им стать профессионально более эффективными — если требовалось именно это. Раньше Эрик общался с другим гуру. Он сказал мне, что, встретив Юджи, волновался, что опять забросит работу. Однако Юджи, напротив, контролировал, чтобы тот работал ещё усерднее, и забирал у него всё больше денег по мере того, как росли доходы. Юджи непосредственно участвовал в его бизнесе. Он должен был оплачивать счета в отеле и «пожертвования», как бы драматично это ни звучало. Эрик рассказывал мне, что перед приездом Юджи он всегда определял сумму, которую собирался отдать ему. Вокруг этого постоянно возникали какие-то ситуации, Юджи требовал больше денег, но в итоге, не сказав ни слова, всегда уезжал с той суммой, которую Эрик запланировал заранее. Впечатляющая ловкость рук.

К третьему дню девочки начали меняться одеждой, чтобы как-то разнообразить свой гардероб. Шарон не выказывала никаких признаков усталости, хотя, конечно, не могла её не чувствовать. Местные друзья прикладывали невероятные усилия, чтобы вырваться с работы и присоединиться к нашему безумному каравану. Юджи пригрозил одному из них, главе местной духовной организации Раме Тиртхе, устроить вынужденный перерыв по причине «отравления рыбой», которая закроет офис на весь день. В конце концов, большая часть руководителей этой организации крутилась возле Юджи. Рама стонал и нервно посмеивался: «Юджи — ты настоящий смутьян!»

За день до дня своего рождения Юджи утром устроил приём при дворе, собирая «деньрожденьевские деньги» и рассматривая планы на день. Сумма была внушительная. Работавшие в духовной организации люди никогда не стеснялись выразить свою преданность деньгами. Подтрунивая над Рамой, Юджи спросил его, как дела у «босса». Рама глубоко вздохнул, гортанно засмеялся и, передавая тонкий конверт с несколькими крупными банкнотами евро, исчезнувшими с быстротой молнии, признался: «Юджи, я не знаю!»

— Ух ты! Глянь-ка, глянь! — Юджи закрыл глаза рукой и сквозь растопыренные пальцы, словно ребёнок на Рождество, изучал содержимое конверта. Иногда он вытаскивал деньги, а открытку или конверт с поздравлением вертел в руках, читал её и делал вид, что не понимает язык, на котором оно написано.

— «Я люблю тебя, Юджи». Что это значит?

Как приятно было сидеть в комфортных креслах и принимать пищу в доме, а не в придорожном кафе! Стараясь скрыться подальше от его глаз, я лежал на подушке за софой в ожидании вопроса: «Где этот ублюдок?» В любую минуту он мог выдернуть меня из толпы, а настроения развлекать у меня сейчас не было.

— Куда едем?

Этот вопрос разрезал воздух, словно нож.

— Гштаад!

— Не то!

— Париж! — гнул своё Рэй.

— Нет, слишком далеко.

Пауза…

— Или поехать?

Мы были обречены.

Девочки прыгали от радости: подобного приключения у них ещё не было. Остальные стонали. День был чудесным. Мы поехали в направлении Парижа. Дорога была замечательной: уже через несколько часов мы колесили по окрестностям Франции. Фермерские хозяйства по обеим сторонам дороги тянулись милями, людей видно не было. Лучи солнца, как прожектора, пробивались сквозь тучи, нависшие над огромной пустой зелёной сценой, выхватывая яркие пятна зелени. Промышленное хозяйство отмело всё лишнее, заставив уйти мешающие ему маленькие фермы и очаровательные маленькие города на периферию. Лавина прогресса смела с поверхности пейзажа неэффективных представителей человеческой расы, оставив только невероятно роскошную красоту, которую несколько счастливых богатеньких ублюдков отвоевали разбоем, грабежами и убийствами. Они заполучили не только нереальные красоты, но и богатейший источник пищи — главное оружие всех времён и народов. Неширокая двухполосная дорога прорезала зелёные поля одной непрерывной линией. Порывы ветра от проносящихся мимо грузовиков так и норовили выбросить нашу машину на обочину, заставляя меня то и дело замирать от ужаса. Мы остановились на АЗС заправиться и купить что-нибудь поесть. Автозаправки были новыми форпостами человечества. То, что мы видели вокруг, могло легко находиться где-нибудь на Среднем Западе Америки: те же сетевые магазины, те же известные бренды: «Принглз», «Кока-Кола», «Сникерс», кофе. Пересекая сельскую местность, мы продолжили двигаться в направлении Парижа, повсюду наблюдая огромные комбайны, гигантские амбары, элеваторы и неповоротливые машины.

Постепенно города, как кустарник, начали вырастать вдоль дороги: тонкие щупальца окраин появлялись то тут, то там, наполняя воздух промышленным запахом — таким же устойчивым, как въевшееся в старую ванну пятно жира, — явный признак густонаселённой местности. Серое небо расплакалось дождём, и наше настроение вовсе соскользнуло в минор.

К моменту, когда мы добрались до центра Парижа, дождь уже хлестал как из ведра — так же, как днём раньше в Брюсселе. Мы влились в поток движения в час пик и были настолько усталыми, что звук шин по мокрому асфальту просто гипнотизировал нас. Юджи пребывал в дурном настроении. Казалось, он был сыт по горло путешествием, а может быть, нами — трудно сказать. Наш водитель склонился над рулём под грузом сыпавшихся на него словесных ударов. За неимением карты он был вынужден доверять своему дьявольскому навигатору, издевавшемуся над ним как никогда и дававшему ему указания одно нелепее другого своим ехидным насмешливым голосом с множеством искусственных модуляций. И несмотря на это, маленький седовласый гном на переднем сиденье, стреляющий словами, как из дробовика, выглядел невероятно забавным:

— Смотри глазами! А не своей отсутствующей головой!

На улицах Парижа игра началась снова: чем ближе мы подъезжали к месту назначения, тем более невыносимыми становились указания, оскорбления и проклятия. Юджи велел Рэю ехать по улицам, которые помнил по своей поездке тридцатилетней давности.

Он командовал: «Поезжай вперёд!», несмотря на наличие запрещающего знака и стоящего на дороге жандарма с угрожающим видом.

— Юджи, я не могу повернуть здесь. Он не разрешает!

— Плевать! Какое они имеют право?

Потея и сжимаясь, Рэй делал очередной неверный поворот, и мы снова удалялись от нужного нам места. Это было похоже на ночной кошмар, в котором ты пытаешься подняться по лестнице, а следующая ступенька исчезает из вида и растворяется. Вскоре наступила темнота и надежда на облегчение, которое, казалось, должно было вот-вот наступить, снова исчезала в бесконечной путанице. Мы кружили и кружили до тех пор, пока снова не оказались на противоположной стороне города, потеряв машину Сарито с её уставшими пассажирами — второй день кряду — в этом прекрасном «городе огней». Вскоре мы обнаружили себя в точке, где запрещены были все повороты. В момент, когда вся компания пребывала в состоянии предельной усталости, Юджи ещё подбавил огоньку. Я ёрзал на своём кресле, борясь с желанием выхватить руль у Рэя. Юджи явно хотел, чтобы мы проехали по самому центру Парижа, не обращая внимания ни на правила дорожного движения, ни на законы физики. Его поведение подразумевало, что у нас бы всё получилось, если бы мы имели достаточно веры. Пока он благополучно заставлял нас забыть о Париже, мы с девочками сочинили песню:

Смех Юджи, раздавшийся с переднего сиденья, означал, что висевшее в воздухе напряжение спало. Обстановка разрядилась и вскоре мы были уже рядом с отелем «Руэ дэ Амстердам». Отель нашёлся, и каким-то чудесным образом вскоре к нему подтянулись все остальные. Уставшие, в темноте мокнущие под дождём, мы оказались у отеля, где номер полагался только ему. Наконец в холл гостиницы ввалились все наши, в глазах их была пустота. Юджи в гнусном настроении сидел в кресле вестибюля, пока все остальные в страхе топтались вокруг него. Идея пообедать в местном индийском ресторане была отвергнута со словами:

— Я даже смотреть на вас не хочу, люди. Вы сами по себе. Я не хочу здесь никого из вас видеть.

Ответственные за пропитание Юджи рылись в многочисленных сумках, выискивая для него хлеб, сыр и воду. Остальные стояли или сидели, как дураки, в нервном ожидании. Нью-йоркерше, когда-то жившей в Париже, было велено отвести девочек на экскурсию по городу. Стоит ли говорить о том, что это указание было аккуратно проигнорировано. Консьерж с истинно французским презрением взирал из-за стойки на кучку потрёпанных чудаков во главе со странным маленьким человечком. Позже я видел, как девочки своими силами втаскивали дополнительные кровати в лифт, никто из персонала им не помогал, но, кажется, их это мало волновало. Ведь они были в Париже! На их стороне был весь энтузиазм молодости. Преподобный предложил сердитому Юджи немного сыра — этот номер был пострашнее, чем кормить льва в клетке. Ни слова не говоря, Юджи удалился в свой номер. Вскоре после этого кто-то вошёл в холл и спросил о Юджи, на что консьерж ответил: «Ваш диктатор в своём номере».

Мы разделились и ушли в парижскую непогоду в поисках еды и жилья. Несколько минут спустя все снова встретились в местном ресторанчике здорового питания. Перекусив, мы с Майком решили всё-таки пройтись посмотреть Париж, однако одного квартала, пройденного под дождём, оказалось достаточно, чтобы задаться вопросом: «А зачем?» и вернуться в наши дешёвые страшные номера неподалёку.

После душа я развесил одежду, три дня служившую мне верой и правдой, на просушку и включил прикрученный к стене над кроватью телевизор. Смотреть было нечего. Я стал смотреть на улицу на освещённые окна дома напротив и представлять, как там живут люди. Несомненно, его обитатели были богатыми, несчастными, сопливыми и самоуверенными парижанами, жующими фуа гра. В какой-то момент мне стало завидно. Выключив телевизор, я лёг на кровать и стал слушать звуки, доносящиеся из коридора. Старый линолеум и прогнивший под ним пол крякал, скрипел и делал слышимым малейший шорох. Французская речь и смех отскакивали от гулких стен и, проникая в ночь, порождали беспокойные сны.

Утром мы освободили свои номера и встретились в отеле. Слава богу, нам хотя бы не приходилось таскать с собой багаж — может, хоть в этом был какой-то смысл. Юджи как-то рассказывал нам, что в своё время жил у вокзала Лазар в Париже в течение девяноста дней, каждый день пробуя новый вид сыра. Вдохновила его на этот поступок фраза французского президента Шарля де Голля: «Невозможно управлять страной, в которой существует 365 видов сыра!»

Ну что ж, настал его день рождения — день, от которого мы все убегали. Настроение его нисколько не улучшилось, несмотря на чудесное яркое солнце, светившее в небе. Он жаждал снова отправиться в путь, но прежде решил показать девочкам город.

— Пойдёмте! Убираемся отсюда! — раздражённо ворчал он. — Поедемте на экскурсию. Они должны увидеть Париж!

Это была классическая экскурсия Юджи: три машины в ряд, пролетающие мимо Лувра, Елисейских Полей к Эйфелевой башне, затем вдоль Сены до Нотр-Дама, обратно через реку с другой стороны к Елисейским Полям. «Смотрите! Смотрите! Смотрите!»

Когда мы объезжали Триумфальную арку, Нью-йоркерша приблизилась на опасное расстояние к нашей машине, в руке её был мобильный телефон.

— Скажите Юджи, что звонит Махеш!

— Юджи, Махеш звонит, — передал я сообщение.

— Я не хочу разговаривать с этим ублюдком! Мне плевать, кто звонит! Я не собираюсь ни с кем разговаривать!

Я жестом передал ей отказ и телефон исчез в машине, когда мы, прибавив скорость, понеслись в единственно знакомом Рэю направлении — к аэропорту. Наша катавасия продолжалась уже третий день, а Юджи был свеж как огурчик, и всё с тем же напором подстёгивал, покрикивал, попинывал Рэя. В то утро Рэй вовсе не был готов к войне. Он пробормотал что-то типа «тесны врата и узок путь», на что Юджи ответил: «…и посмотри, во что ты себя превратил!» Самообладание Преподобного дало трещину и рассыпалось. Услышав его тихую мольбу, я посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, что по его лицу катятся слёзы.

— Юджи, пожалуйста, перестань.

Последовала долгая пауза.

— Хорошо, — мягко сказал Юджи. Затем добавил: — Мне всё равно…

Позже Рэймонд прочитал мне всю цитату целиком: «Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» — цитата из Библии в Евангелии от Матфея 7:14.

Рядом с Юджи у нас всех было чувство, что мы так близко к воротам, но тропинка, по обеим сторонам которой зияла пропасть, оказывалась невероятно узкой. Думаю, присутствие некоторых из нас бросало ему вызов, чтобы дать нам «то, что есть у него», и он показывал нам степень, до которой мы не могли это принять. Рэй старался изо всех сил, и Юджи превратил его в месиво — так это выглядело для меня со стороны, однако никто никогда ни о чём впоследствии не жалел, я в этом уверен.

Некоторое время, пока Рэй пытался вернуть самообладание, мы ехали в тишине. Затем мы взяли направление на юг, в Дижон, и постепенно Юджи вернулся к обычной болтовне. Он шутил по поводу знаменитой французской горчицы. В полдень мы остановились заправиться и поесть, и к этому моменту всё вернулось на круги своя. Не могу сказать, что к тому моменту я устал от Юджи, но у меня было отчётливое чувство, что Рэй продолжал его провоцировать, резко останавливая машину, случайно заглушая мотор, ожидая ответа на вопрос, куда ехать дальше, или любым другим способом — как маленький ребёнок, изо всех сил колотящий игрушкой, чтобы испробовать её на прочность. Однажды после кофе-брейка, на выезде из парковки, Юджи начал громко ругать Рэя за его зависимость от него, а тот смотрел на него выпученными глазами со смешанным выражением отчаяния, непонимания, усталости и… желанием проглотить своего любимого гуру со скоростью лягушки, поедающей насекомое. Это был чудовищный образ уныния, печали, разочарования и неутолимой страсти. Между тем остальные, находящиеся в других машинах позади нас, скрежетали зубами, злясь на водителя, ворующего священное внимание в надежде на милость, которая должна была на него свалиться прямо с неба: казалось, внутри себя он даже высунул язык в ожидании повода лизнуть оголённый провод высоковольтной линии, чтобы покончить со своими мучениями раз и навсегда.

Наконец, чтобы разрушить чары, я сказал:

— За нами машины!

Юджи велел ему двигаться: «Чего ты ждёшь?» В тот момент я почувствовал, как это часто бывало, что Рэю было наплевать на мнение других, ничто не имело значения. Остальным пришлось бы ждать ровно столько, сколько нужно было ему, чтобы «получить это». Меня потрясла его духовная жажда и целеустремлённость.

Мы добрались почти до Аннеси, когда наконец прозвучала команда поворачивать в Гштаад. Выезжая из города, мы остановились на заправке. Похоже, остальные были уверены в том, что мы знаем дальнейший маршрут, поскольку наша машина ехала первой. На каждой остановке Сарито с едва скрываемым неудовольствием спрашивал меня: «Итак, Луиджи, куда мы направляемся?» Смешно, но я понятия об этом не имел, даром что постоянно находился в одной машине с «диктатором». Юджи мог знать, а мог и не знать направление движения до тех пор, пока не махнёт куда-нибудь рукой, и тогда мы поворачивали.

Мы с радостью отправились назад в Гштаад, предвкушая долгожданный сон в собственных кроватях и — о счастье! — свежее бельё и одежду. Когда мы наконец подъехали к его шале и он, шатаясь, вышел из машины, остальные поблагодарили его за путешествие. Глаза их были стеклянными. Группа растворилась в ночи, как мелкие рваные кусочки мокрых бумажных салфеток.