«Это сознание, функционирующее во мне, в тебе, в садовой улитке и дождевом червяке, — одно и то же».
Каждый год друг Юджи из Рима, архитектор, приезжал к нему в гости. По его поводу шутили, что он всегда обещал заехать на днях, а сам появлялся бог знает когда — чисто в «итальянском стиле». После тридцати с лишним лет общения с Юджи он по-прежнему являлся к нему с вопросами. Ему нравилось таким образом взаимодействовать с Юджи, а поскольку делал он это с исключительной грацией и юмором, было очевидно, что и Юджи это приходится по душе. В этот раз он спрашивал о культуре, и, естественно, Юджи не преминул вспомнить об их общем друге Джидду Кришнамурти.
Юджи объяснял:
— Музыкой управляет дыхание. Где тут музыка? Вы развили вкус или пристрастие к этому, поэтому вам и нравится.
Во время разговора с Сальваторе, рядом с Юджи сидел Рэй. Кто-нибудь всегда должен был занимать это место, если Юджи общался. Казалось, ему нужен был человек, который бы строил мост или основание для разговора, не имеющего ни начала ни конца. На Рэя можно было положиться: как только возникала пауза, он всегда был готов вставить «Ммм… ага!», «Да!» или «Точно!», и разговор продолжался снова или начинался с начала. — Как получится. Работка та ещё…
— Когда я впервые приехал в Лондон, кто-то потащил меня слушать одного из тех известных парней, что выступали в Альберт-Холле.
Затем, указав на Нарена (немца, который очень любил музыку) лёгким взмахом салфетки, продолжил:
— Его любимая Девятая симфония Бетховена… он начал… я встал и вышел. А потом я ещё был в Москве.
— Ага…
— Мой гид, сука, настаивал на том, что я должен пойти и послушать концерт, очень знаменитый концерт в Большом театре…
— Ааа…
— Он называется Большой театр… «Мадам, ноги моей не будет в вашем грёбаном театре!», — поглаживая рукой воздух перед собой, сказал он и продолжил:
— Вы до сих пор не создали ничего более интересного, вы по-прежнему играете Моцарта! — Он разминался перед тем, как напасть на проявления творчества, имея в виду Нарена.
— Ага…
Затем взорвался ворчливым немецким: «Баааах!» и состроил насмешливую рожицу.
Нарен в ответ на это пролаял: «Бах! Бах!»
— Что, Нарен? Баааах! — Юджи шлёпнул его и широко улыбнулся оттого, что все смеялись над его произношением.
Преподобный добавил:
— Его Бах хуже, чем его укус!
Когда он это сказал, Нарен побежал к столу и стал колотить по нему, как не в себе:
— Бах! Бах! Бах!
— Бах! Бах! — Юджи не собирался сдаваться. — А Вагнер хуже всех!
И окончательно уничтожил пантеон немецких культурных драгоценностей его последний выстрел:
— Я знаю о музыке больше, чем…
— Мммм…
— Даже лучшие музыканты!
— Мммм!
— Они не в силах этого вытерпеть!
— Не в силах!
— А? Что? — Он хотел, чтобы Преподобный снова повторил ему то, что он уже знал.
— Ты знаешь гораздо больше о музыке!
— Чем лучшие музыканты! — напомнил Юджи, смеясь и указывая вверх, критикуя с радостью пятилетнего ребёнка.
Сальваторе снова встрял:
— Юджи, ты очень-очень прррав, потому что…
Комната разразилась смехом. Мы смеялись над самим фактом его согласия с этим нелепым бредовым разговором. Желая обнаружить причину смеха, он обернулся и рассмеялся сам. Но перед этим Юджи успел вставить:
— Не говори, что я прав!
— Но… э… послушай, потому что я могу… э… с тобой…
— А?
— Потому что… э… это тоже музыка, — сказал он, отстукивая карандашом ритм по столу.
— А ещё лифт… э… который тебе нравится… э… в моём доме… — вспомнил он. — Бррр, тебе нравится, ты помнишь?
— Я знаю.
— Мууурти сказал… э… мне: «Это музыка!» Ла-ла-ла! — ответил он, размахивая карандашом как дирижёрской палочкой. — Ты помнишь? Так же и звук, музыка — это звук…
Он продолжил постукивать по столу, затем добавил бит другой рукой. Начала вырисовываться приятная мелодия.
— Но затем человек начал что-то делать с этим звуком.
Юджи это не поколебало.
— Ничего.
— Ах, но… э… Юджи, звук он сначала, а потом… творчество…
Затем Сальваторе начал напевать, подражая звукам скрипки:
— Хммммм, эмммммммм, аммммммм…
Юджи легко рассмеялся.
Сальваторе снова улыбнулся:
— Ах, Юджи, ты не понимаешь.
— Согласен, не понимаю.
— А, ну ты… э… шутишь, понятно…
— Нисколечко. — Улыбнувшись, он воспользовался возможностью снова свернуть на свою колею и повернулся к Рэю: — Понимаешь, когда я разговариваю с музыкантами, я обычно говорю: «Видите ли, гармония в западной музыке, а мелодия — в восточной». Раньше в Индии никогда не использовались музыкальные инструменты.
— Хммм!
— Раньше, в Адьяре, в Теософском обществе, я был окружён лучшими музыкантами. Сколько лет я там провёл? С 1932 по 1951-й?
Пока он так разговаривал с Сальваторе, Мэгги, наша хозяйка в Палм-Спрингс, истерически хохотала вместе со своим братом Нареном, по прозвищу «Святой». Это было очень весёлое зрелище. Один вид этой парочки вызывал смех.
Я находился в дальней части комнаты на диване вместе с Майком и Уешей, отпуская комментарии по поводу происходящего, играя в этой компьютерной игре роль тупого боевого оружия. Остальные сидели кто где в разной степени расщепления сознания и, слушая Юджи, покатывались со смеху. Периодически влезая в разговор со своими глупостями, я заставлял половину комнаты взрываться смехом, пока Юджи объяснял вещи, которые мы все уже тысячу раз слышали, и мы словно заново смотрели знакомое кино. Во время разговора он был похож на ребёнка: его руки и ноги постоянно двигались, он смеялся, улыбался, откидывался в кресле.
Его несло, и ничто не могло его остановить.
— Они не в курсе, я очень хорошо знал Кришнамурти, мы были очень хорошими друзьями, он меня очень любил.
Преподобный подыгрывал:
— Он очень тебя любил!
— Каждый день мы ходили с ним на прогулки в Ченнаи, Адьяре. Мои дочери играли с ним. И он не знал, как нужно пить апельсиновый сок. — С этими словами он погладил Преподобного по руке.
— Однажды моя жена пригласила его: «Пожалуйста, покушайте с нами». — «Нет, если я приму ваше предложение, я должен буду принимать предложения всех людей». И он пригласил меня пообедать с ним… «Никогда!»
Юджи рубанул воздух рукой и, перепрыгнув на несколько десятилетий вперёд, начал рассказывать до боли знакомую историю о том, как Джидду Кришнамурти пригласил его прокатиться по дороге в Гштаад. Углубляться в детали не было необходимости: если Юджи что-то упускал, ему помогала вся комната. По сюжету тогда шёл дождь, и машина Джидду Кришнамурти остановилась рядом с шагавшим под дождём Юджи. Словно подтверждая правдивость своих слов, он добавил: «Там был Боб. Я не выдумал это», — как будто мы ему не верили. Но на всякий случай Преподобный подтвердил: «Точно».
— Я спросил его: «Есть ли у вас страхование ответственности перед третьими лицами, Кришнаджи?»
Ещё один взмах руки, означавший, что у Кришнаджи ничего подобного не было, и мы все знали, что после этого Юджи сказал старику: «Я предпочту быть идущим под дождём и поющим под дождём!» На что тот ответил: «Ну как знаешь, старина!» «Он всегда называл меня «старина» на английский манер. Это был первый раз, когда я встретился с ним, и последний».
Несмотря на неточность, а возможно, именно из-за неё, Рэй подтвердил:
— Первый и последний!
— …после 1961 года никогда больше его не видел! Сальваторе пытался вклиниться снова:
— Юджи… э… скажи мне «да» или «нет»…
Раньше, чем он успел задать вопрос, Юджи громко ответил:
— Нет!
— Но… э… как ты… э… думаешь…
— Нет! Нет, нет, нет!
— Но… э… вопрос…
— Нет, послушай меня! (Как будто у Сальваторе был выбор!) Во всём моём словаре есть только два слова: «нет» — для всего, «да» — для денег!
Несмотря на отсутствие логики в этом объяснении, что касалось Юджи, он считал вопрос закрытым, и всё же… и всё же…
— Да… э… — незамедлительно согласился Сальваторе, а Юджи тут же удостоверился:
— Понял? — и улыбнулся.
Сальваторе не собирался сдаваться так быстро и продолжал продираться сквозь джунгли:
— Как ты думаешь, он был в особенном состоянии или нет?
— Что?
— Кришнаджи. Он был в особом состоянии или нет?
Юджи ловко увильнул от вопроса, задав собственный:
— Хочешь послушать, что я говорил о нём?
Комната снова содрогнулась от смеха, мы все знали, чем грозит этот вопрос.
— Нет, Юджи, только «да» или «нет»!
— Ни да, ни нет, но он был величайшим обманщиком двадцатого века!
— Обман, обман, о`кей, — вторил ему Сальваторе. — Значит, он не был в том состоянии?
— Нет, нет, нет!
Затем неубедительный вывод рухнул при следующем вопросе Юджи:
— В каком состоянии?
— Иногда да, иногда нет?
— Он был очень умным парнем.
Юджи продолжал уклоняться от ответов:
— Эй! Не забывай… мы жили в той же атмосфере, его учителя были моими учителями. А? Ты же это знаешь. — Он снова широко улыбнулся и под общий смех обвёл взглядом комнату — народ наслаждался рассыпавшимся на куски диалогом. — Но я выбрал другого учителя! Кутхуми был моим учителем. Мория был его учителем!
Ещё раз оглядев комнату, он взглядом обратился за поддержкой к Нарену:
— А Кутхуми был великим музыкантом, эй, каким был его…
Нарен был тут как тут со своим ответом:
— …орган, который было слызно во взэ-э-э-эй взэленной!
У него хорошо получилось сказать это. Юджи был доволен.
— Ты слышал? Было слышно во взэ-э-э-эй вселенной!
— И все зузчества, которые были зпозобны чуздтвовать, задрогались в экзтазе и блазэндзтве!
Это был перебор.
— Закрой рот, — сказал ему Юджи на телугу, не вынося грязного слова «блаженство».
— Мы не хотим говорить о нём… — Юджи сделал похлопывающее движение в воздухе в сторону Сальваторе.
— Но это… э… ты… э… говоришь о нём. Я ничего не говорю! — ответил он, пожимая плечами.
— Ты очень хорошо знал его! — напомнил ему Юджи.
— Я… опять же не буду спорить, но я его любил.
Сальваторе был итальянским романтиком до мозга костей.
— А?
Юджи определённо им не был.
— Я… э… люблю его… в определённом… э… смысле.
— Ты любил его? — словно не расслышав, переспросил Юджи.
— Да, я… э… благодарен ему за многое.
— За что? Назови хоть одно!
Смех в комнате снова усилился, когда Юджи театральным тоном продолжил своё объяснение и повёл разговор совсем в другую сторону:
— …потому что он был близким другом мадам Скаравелли. Смеясь, он показал на Сальваторе и, естественно, пошёл дальше:
— … потому что он подтолкнул её мужа к самоубийству.
— О, я не… э… знаю.
— Ты был там, когда она пригласила всех последователей Кришнамурти в Рим, и я должен был проводить беседу, — напомнил он Сальваторе, а затем снова ушёл в сторону:
— Эй, а её сын, он умер или всё ещё жив?
— О, он умер.
— Ты, должно быть, слышал, что он говорил о Кришнамурти. Что он говорил! Ему не нравилось, что мать тратит столько денег. В Риме! Она собрала там столько людей! Ну давай! — Он снова сделал приглашающий жест в сторону Сальваторе и продолжил:
— Нет, мы не говорим о том милом парне. Он был моим хорошим другом. Правда? Что?
И снова все смеялись, пока эта песня бесконечно продолжалась по кругу. Юджи тоже смеялся, то отклоняясь на спинку, то наклоняясь вперёд, улыбаясь своей беззубой улыбкой, дразня Сальваторе очевидностью своих ответов, отказываясь следовать его вопросам…
— Что?
— Ну… ты… э… знаешь… э… Юджи, ты… э… знаешь, я ему… э… в некотором роде благодарен…
— Ему?
— Да.
Здесь Юджи напомнил ему о том, как Джидду Кришнамурти разрушил жизни его так называемых друзей, уведя их прочь от возможности сделать карьеру.
— Ты знаешь, что он не хотел, чтобы ты оканчивал свой архитектурный институт.
— Да.
Он обратился к остальным:
— Он не позволял ему окончить… а сейчас он очень знаменит. Я толкал его: «Не слушай Джидду Кришнамурти! Он жизни стольких людей загубил!»
— Да.
Юджи указал на него, словно говоря: «Видишь, что я имею в виду?»
— Да, я согласен с тобой…
— Он согласен со мной…
— …потому что он берёт тебя с собой в… э… прекрасное, прекрасное путешествие…
Преподобный старался оставаться бесстрастным.
— Правильно.
Юджи не собирался останавливаться…
— А когда они встретились со мной, я оттолкнул их (от него). Все они сейчас на вершине мира… И он тоже!
Указав на Сальваторе, Юджи был прав. Благодаря его вмешательству многие карьеры были спасены. Сальваторе знал это, но всегда смело вставал на защиту Кришнаджи.
— Но… э… путешествие… э… было таким прекрасным…
— А?
— Путешествие… э… было прекрасным…
— Какое путешествие?
— Мышленное, куда мы… э… идём, шах за шахом… — напомнил он Юджи о путешествии — фальшивой обманке.
— Я сказал ему: «Твой самолёт фальшивый!»
Сальваторе тоже рассмеялся.
— Юджи, я любил его.
— Я тоже его любил.
— J’des amore, — на романтичном французском выразил свою любовь Сальваторе.
— Почему мы о нём говорим? — улыбнулся Юджи.
— Да нет, я бы хотел говорить о многом другом…
— А?
— Я хочу говорить о многих других умных вопросах.
— А у тебя есть какие-то умные вопросы?
— Да… э… я составил список, три-пять страниц.
Казалось, Юджи это было не слишком интересно… все смеялись над этим знаменитым списком.
— Сколько мы с тобой знакомы? Тридцать пять лет?
— Да.
Сальваторе продолжал настаивать:
— А ещё я хочу… э… записать… э… кое-что из того, что… э… ты говоришь, чтобы я… э… мог изменить себя… э… за время… э… зимы.
Он сам смеялся, когда говорил это, и, естественно, мы поддержали его.
— Нарен, что?!
Юджи обратился к астрологу, душевно хохотавшему над его выходками вместе со своей сестрой в глубине комнаты. Сальваторе предупредил:
— Эй, там, сзади, не смейтесь!
— Что происходит, Нарен? Он — мой очень хороший друг! И он был лучшим другом Джидду Кришнамурти!
— Да!
Заметив, в какую сторону поворачивает разговор, Сальваторе встрял:
— Я хочу… э… задать Нарену вопрос… если я… э… изменюсь следующей зимой?
— Ха-ха-ха. Ты слышал это, Нарен?
Преподобный перефразировал вопрос для астролога:
— Он хочет знать, изменится ли он следующей зимой?
Немцу и минуты не понадобилось, чтобы выяснить ответ у звёзд. Реакция была моментальной:
— Ни малейжего чанза!
— Ты слышал это? Ни малейшего шанса! — в этот раз поддержал его Юджи. Затем добавил:
— Ты обречён!
— Ок, я знаю!
Последовала пауза, во время которой Юджи непроизвольно постукивал кулаком по ручке кресла, явно наслаждаясь происходящим.
— О, мама мия!
Сальваторе снова принялся за своё:
— Ок, простой вопрос, Юджи…
— А?
— Очень простой вопрос — умный, но простой!
— Да у тебя же ума-то нет, разве не так?
— Как ты думаешь, экологи могут изменить мир?
— Нет. Они его сделают хуже.
— Хуже.
Сальваторе поправил очки и улыбнулся в ответ, что дало Юджи возможность рассказать свою историю о девушке на ресепшене в Эн-би-си, которая совершила ошибку, спросив о его отношении к экологии, — он, естественно, напомнил ей, что попу она вытирает туалетной бумагой… но это совсем другая история!