«Вы всю жизнь только и делали, что слушали других. В этом причина ваших несчастий».

После нескольких недель таких путешествий мы с Йогиней полетели вместе с Юджи назад в Нью-Йорк. Сопровождая его в аэропорту, мы наблюдали, как он очаровывает таможенника.

— Какова цель вашего визита, сэр? — спросил офицер из-за пластика.

Юджи решил сыграть роль гордого отца и деда.

— Мой сын — вице-президент компьютерного отдела в такой-то компании!

Офицер, молодой испанец, чей отец, по всей видимости, эмигрировал в США, оживился:

— Ух ты! Фантастика!

Разглядывая паспорт с огромным количеством штампов, он спросил:

— Почему вы не живёте здесь, сэр?

— О, я не хочу быть обузой своим детям.

С доброй улыбкой молодой человек поставил ему штамп на въезд в Америку, пока мы с ней ждали.

— Кто они? — спросил он.

— О, они мои добрые друзья.

— Они — члены семьи?

— Нет.

— Пожалуйста, ожидайте за жёлтой линией.

*

Нью-йоркерша приехала на огромном внедорожнике, чтобы отвезти нас в отель в Нью-Джерси. Юджи любезно согласился провести одну ночь неподалёку от аэропорта, так как привычный ему номер в South Gate был занят. Мы с Йогиней поселились в квартире его знакомой Эллен Кристал на 34-й Авеню, достигнув очередного временного мирного соглашения. Поскольку Йогиня боялась, что за этим последует и очередная близость, она уехала под предлогом посещения отца.

— Где она? — спрашивал он снова и снова. Когда мы сказали ему, что она уехала, он ответил: «А на самом ли деле она поехала проведать своего отца?» Похоже, он скучал по ней, хотя и игнорировал постоянно. Я тоже взял передышку. Солгав, что мне нужно было навестить мать, я завис в квартире Эллен и наслаждался уединением в течение нескольких драгоценных дней, хоть жильё и не было моим. Наконец мне это тоже наскучило. Впервые в жизни у меня в Нью-Йорке не было собственного жилья. Юджи из отеля заметил на улице магазин «99 центов», и мы в жуткий холод пошли взглянуть на него. Шляпу Юджи не носил никогда, независимо от погоды. В магазине на 34-й Авеню он, как ребёнок, радовался, читая названия на футболках — чем непристойней, тем лучше. «Это город Нью-Йорк, твою мать! Привыкай!» Он читал громко, выразительно и смешно, чётко артикулируя оскорбления всякого вкуса и приличий. Заказав билеты из номера отеля, мы с Йогиней снова полетели с ним в Лос-Анджелес. По прибытии нас встречало всё калифорнийское сообщество. Как только Юджи сел в лимузин Рэя, все остальные тоже распределились по машинам. Моему водителю было поручено следовать за Преподобным в её новом авто.

«Держись меня, дитя! Мы не ждём!» — как всегда вежливо сказал он и умчался прочь со своей драгоценной «поклажей». С нервной улыбкой на лице она старалась как могла, непривычная к высокой скорости на шоссе под проливным дождём. Это была её первая поездка по автостраде Лос-Анджелеса, но Рэй пленных не брал.

*

Обычно коричнево-зелёный Палм-Спрингс взорвался цветом после выпадения рекордного количества осадков в пустыне. Горы вместо коричневых стали зелёными. Над пустырями, всегда покрытыми низкими кустарниками и песком, сейчас колыхались, словно лёгкие разноцветные облачка, цветы нежных пастельных оттенков.

И снова утром, глядя на него, можно было подумать, что он всю ночь питался светом и космической праной. Кремового цвета одежда и копна седых волос оттеняли смуглую кожу, выглядевшую на тон или два темнее. Его черты несли на себе отпечаток всех благородных энергий пустыни. Пустота и древние вибрации окружающих гор, казалось, протекали через него, когда он занимался своим любимым утренним видом спорта — третировал Немца-астролога.

— Ючи, почему ты не мочешь отнозиться легче? Ты зэ только что приехал! — смеялся тот, когда Юджи набрасывался на него. На этот раз Рэй щеголял новеньким «Линкольн Тауном», припарковав его рядом со входной дверью в коттедж. Сидд и Кара приехали на пару недель. Кара постоянно моталась в Сан-Диего, расположенный в трёх часах езды, пока Чучи Баба присматривал за её матерью. Каждое утро до семи часов (времени, когда Юджи ел иддли) появлялась Лиза со свежими ссылками для Юджи. Гари приходил и находил место на полу в крошечном коттедже, чтобы посидеть там несколько минут перед работой.

Юджи нравился неповоротливый Калифорниец, он никогда не забывал спросить его:

— Как она с тобой обращается?

Гари вздыхал с тщательно скрываемой улыбкой:

— Ну-у-у-у-у-у, Юджи, я не знаю. Не сказать отлично, но и не плохо…

Юджи смеялся:

— Видишь! Послушай, что он сказал…

— Да, да, я знаю. Я — настоящая сука.

Она была из тех редких людей, которых невозможно было вывести из себя. Он мог говорить о ней что угодно, даже гадости — она никогда не обижалась. Это невероятно бодрило.

Юджи был в превосходной форме и поддразнивал местных друзей. Он полностью восстановился после Индии. Наша хозяйка, Мэгги, на середине утренней «проповеди» потихоньку исчезала и ровно в семь часов (немецкая точность) звала есть иддли. После этого мы садились планировать поездки: торговый центр был одним из обязательных пунктов в повестке дня. Юджи использовал утренние часы, чтобы помучить Мэгги разговорами о тонкостях приготовления иддли. Иногда в разговор пытался встрять Дэн — хозяин коттеджа и шурин Нарена, о чём любил напоминать Юджи, но с ним разговор был совсем другой…

— В конце концов, они не так уж и плохи, — он поворачивался к её мужу, — что скажешь, босс?

Тот всегда соглашался:

— Да, Юджи, они не так уж и плохи, но и не хороши. Я не знаю…

— Эй, что это значит? — Она всё слышала из кухни, поэтому он быстро исправлялся:

— Я думаю, они более чем неплохи, Юджи!

*

Мы снова сидели с ним в комнатах и машинах, ездили в торговые центры и кафе, рестораны. Его присутствие проникало в любое рядовое событие тонким туманом абсолюта, заставляя его светиться и быть значимым самим по себе. Доктор Линн однажды метко назвал его порталом в бесконечность.

Мы с Йогиней ездили в одной машине и жили в одной квартире. Вот уже двадцать минут мы кружили по городу без остановок, и я варился в своём адском котле, не в силах отвести от неё глаз или перестать о ней думать. Я говорил себе, что мы живём в одной комнате, потому что так удобно, но это была не вся правда. Я явно ещё надеялся, что наши отношения как-то наладятся. Мы действовали друг другу на нервы по мелочам. Она всегда вставала в пять часов утра. Я был не в состоянии жить по такому графику, и своим напоминанием об этом она сводила меня с ума. Мои рисовальные принадлежности, книги и фотоаппараты были разбросаны по комнате, от чего страдала её любовь к порядку.

Каждый день мы понемногу сжигали мосты взаимопонимания.

— Я сказал своей жене, что у неё есть 99,9 процентов полной свободы делать то, что хочется, — любил повторять Юджи.

Этот крошечный процент мог сделать жизнь невыносимой. Он говорил: «Мне не важно, кто меня окружает или с кем я живу. Но для того, кто рядом со мной, это может быть ужасно».

Он подтверждал эти слова ежедневно и часто рассказывал историю про Валентину: когда у неё стала ухудшаться память, он ей однажды сказал: «Скоро ты меня не будешь узнавать». «Ты это заслужил», — ответила она. А ещё она говорила: «Из всех встреченных мной в жизни людей он был самым добрым…» И, как обычно, в историях, связанных с Юджи, вторая часть уравновешивала первую: «…остальное можете себе представить».

Как же мне доказать, что временами он был очень милым? Эта его лёгкость… Он мог буйствовать в течение долгого времени, а потом остановиться буквально на середине предложения и попросить воды самым скромным дружелюбным тоном. О чёрт, на этом месте я таял…

Неделями он сидел, бушевал, таскал нас по торговым центрам. Я отложил возвращение в Штаты, чтобы иметь возможность вернуться в Лас-Вегас вместе со всеми. Он имел привычку совершать ежегодное паломничество в построенный бандитами город. Почему-то ему очень нравилось это место. Он говорил, что если бы ему захотелось повесить чью-нибудь фотографию в доме, то это был бы Аль Капоне, а не какой-нибудь бог или богиня. Помня об этом, Нью-йоркерша распечатала большое изображение знаменитого чикагского гангстера и положила ему под дверь. Он тут же выбросил его в мусорку. Сборщики мусора подумали, что люди ошиблись, выкинув нужную вещь, и вернули её назад под дверь. На этот раз Юджи разорвал плакат на кусочки. Понимая, чьих рук это дело, он потребовал «компенсацию за моральный ущерб». Нью-йоркерша тут же округлила сумму в большую сторону и с радостью вручила ему.

По пустыне Мохаве мы ехали двумя автомобилями. До этого я никогда не был в настоящей пустыне. Земля благоухала цветами, не виданными до этого в течение предшествующих пятидесяти лет. Зелень разнообразных мягких оттенков покрывала резные горы, прежде имевшие коричневый цвет. Временно образовавшиеся озёра дождевой воды, как зеркала на огромном полу, отражали окружённое горами необъятное небо.

Лас-Вегас был похож на мираж. По прибытии нас встретили расположенные в виде листа клевера высотные здания. Пригород с его местами для гольфа расползался во все стороны. Город представлял собой улыбающееся лицо безумной Америки. Если бы не Юджи, рядом с которым это виделось совершенно ясно, город произвёл бы гнетущее впечатление. «Не любовь, но ужас соединят людей».

Куда бы мы с ним ни ездили, снова и снова меня поражало наше отношение к застройкам. Почему, чёрт возьми, люди не видят, как это отразится в будущем на окружающей среде?

— У меня нет проблем ни с чем в том виде, в котором оно существует, — говорил он. — Мы с тобой хотим жить такой жизнью. Америка потребляет 25 процентов мировых ресурсов. И не надо мне гнать этот вздор об экологии, сэр!

Он замечал, что точка невозврата уже пройдена. Попробуй-ка прожить несколько дней, не пользуясь автомобилем. Если ты живёшь в городе, это невозможно.

Казино были накачаны стероидами кредитной экономики. Повсюду продавались футболки и плакаты с Капоне, кружки, игрушки и носовые платки с кланом Сопрано и Крысиной Стаей. Продавался набор для детей с пластиковым ручным пулемётом, ножом и поддельным мешочком с кокаином, чтобы можно было представить себя Человеком со шрамом в роли Аль Пачино. Повсюду были фальшивые груди, глаза, подбородки, источавшие зловонный запах пластика.

Дешёвая еда для азартных игроков, поразившая меня в первый приезд десять лет назад, исчезла. Теперь в казино можно было найти галереи картин Ренуара, Моне и Пикассо стоимостью в миллионы. В одном казино входной билет в галерею стоил двадцать долларов на человека. А один из владельцев казино случайно проткнул картину Пикассо локтем, когда хвастался своим друзьям, что только что продал её за сорок миллионов долларов.

— Смотри! Смотри! Для тебя! — сказал Юджи, передавая мне пакетик сахара, который ему подали вместе с кофе. Он принимал всё, что видел, с беззубой улыбкой и безразличием, призывая всех играть в азартные игры, чтобы воспользоваться всеми нашими выигрышами и проигрышами. Он говорил, что сам не играл никогда в жизни, но, по его мнению, фондовый рынок можно было смело приравнять к азартным играм.

«Когда вы выигрываете, они тоже выигрывают, когда вы проигрываете, они всё равно выигрывают».

Всё человечество играет в азартные игры. Желание что-то получить на халяву — это точно такое же желание, как и желание просветления, призванное сделать тебя навсегда счастливым. Шансов выиграть в лотерею, вероятно, больше, чем стать просветлённым — если относить Юджи к таковым. Притягательность этих целей обусловлена одним и тем же — избеганием проблем, а наши проблемы практически всегда сосредоточены на деньгах, бабках, бабосах, баксах и так далее — на главном герое его Максим денег. Я находился в постоянном беспокойстве по поводу моего банковского счёта, в то время как держал на мушке мой приз — Юджи. Ну… и ещё один приз.

«Если тебе нужна всего лишь одна вещь, только одна, ты непременно её получишь».

Когда у Юджи спрашивали про его финансы, он приводил людей в полное замешательство. Есть видео с ним, где он разговаривает с друзьями прямо посреди одного из казино в Лас-Вегасе.

— В чём секрет? — кто-то спрашивает его.

— У вас вообще нет денег, нет ресурсов, нет инструментов для зарабатывания денег, у вас нет инструментов для выживания! Нет денег! Но мысли о том, «как бы я хотел, чтобы у меня были деньги. Как я смогу выжить без денег?», у вас тоже не должно быть. В этом случае у вас никогда не будет проблем. Но такой человек не придёт сюда и не будет играть в азартные игры.

И действительно, Юджи ходил и смотрел, как крутятся деньги в Лас-Вегасе, но никогда ни в чём не принимал участия сам. Как и в духовном бизнесе, где обещания никогда не исполнялись, в Лас-Вегасе опорой индустрии была «наивность и доверчивость людей». Но как вступить в ту область, о которой говорил Юджи? «Само слово „как“ должно исчезнуть из вашего языка», — говорил он.

Все волнуются о деньгах — не важно, десять долларов у них или десять миллиардов. А Юджи, судя по моим многолетним наблюдениям за ним, несмотря на постоянные разговоры о деньгах, не волновался о них нисколько. Его разговоры имели отношение к постоянным тревогам, испытываемым другими люди: он высвечивал и делал явным их последний барьер. У духовных людей постоянные разговоры подобного толка, естественно, вызывали отвращение и беспокойство, поскольку они были пойманы в сети религиозной коммерции и не хотели это признавать. Эта проверка была очень крутой, даже ещё более крутой, чем проверка сексом. Притворная неозабоченность деньгами ни на секунду не могла его одурачить. Он всегда показывал, что большинство ищущих в Индии были «неудачниками в обществе, ищущими лёгкий путь жизни».

Юджи был несколько удивлён, когда я проиграл десять баксов в автомате, потому что не знал, как он работает. Он подошёл ко мне и тихо сказал, чтобы я не беспокоился. Он насквозь видел тонкий кошелёк моего сердца, но мне стало тепло от его слов, я чувствовал его заботу, понимал, что я не на крючке и мне не нужно что-либо доказывать, даже если он подзуживал остальных.

Вся наша компания пошла в парижский отель, чтобы ещё спустить немного денег. Удалившись в кафе в стиле Монмартра, я пил кофе и пытался вычислить, были ли булыжники мостовой фальшивыми. Они выглядели настолько убедительно, что сбивали меня с толку. У меня возникло полное ощущение, что я сижу в декорациях мюзикла 1950-х годов. Один нереальный мир существовал внутри другого нереального мира — от этого кружилась голова. Я побывал с Юджи в самых разных городах: от элитных в Европе до фальшивых в Неваде; от придорожных кафе до взрослых игровых площадок, реализующих американскую мечту, европейскую мечту, индийскую мечту, мечту человека любой национальности. И я никак не мог проснуться. Иногда меня даже тошнило. Юджи был неподвижной точкой в центре колеса рулетки. Всё кружилось вокруг него, и невозможно было не видеть безнадёжность и одновременно красоту нашей ситуации.

Неудивительно, что меня постоянно лихорадило рядом с ним. Я часто чувствовал себя дезориентированным, и порой мне было физически плохо от этой смеси кристальной ясности и пространственного сдвига.

Однажды, когда он выходил из дома, я спросил его, куда он идёт.

— Хочу пойти и понаблюдать, как они реагируют.

Кажется, в своей жизни я только и умел, что реагировать.

Он жил в области, свободной от всякой обусловленности. Он проходил её, как призрак, ничто к нему не липло. Сейчас мне кажется, что он проникал собой во всё — прозрачная фигура, движущаяся сквозь пространство, являющаяся им и не задевающая его. Звучит безумно, я понимаю. Он был вершиной равнодушия природы, смотрящей на себя посредством человеческой формы взглядом бесконечности. Это чувствовалось в его спокойствии и постоянном балансе, что для бешеного ума было просто целебным бальзамом. И что же? Я постоянно находился рядом с ним, меня трясло от жара дезориентации, а затем приходил он и снижал температуру одним своим прикосновением. Этого я тоже никак не могу осознать.

— Полегче, болван!

Я не находил опоры под ногами, но рядом с ним образовывалось пространство, вмещающее в себя всё. Когда я проходил через неоновый кошмар человеческого желания, его присутствие омывало моё беспокойство молоком и медовым нектаром. Он сделал апокалипсис более очевидным и одновременно более переносимым. Как это, чёрт возьми? Он был цветущей веткой жизни, раскалённым угольком с копной седых волос. Жаркий и прохладный, проливающий свой свет повсюду, невидимый, непостижимый, невероятный.

— Мне нравится это место, — с энтузиазмом сказал он. — Ну давай же, болван, или мне называть тебя ублюдком? — подбодрил он меня, пока я тащился позади толпы.

— Как вам угодно, сэр.

В то утро Йогиня со мной не разговаривала. Накануне вечером мы с Гари и Лизой ходили в ресторан. Они стали встречаться после того, как Лиза рассталась с Марио — итальянцем из Германии. Когда она впервые привела Гари к Юджи, тот встретил мужчину более чем сомнительным комплиментом: «Я сказал тебе найти жирного кота, а не толстяка!» Каким-то образом он переварил оскорбление и очаровался Юджи. Лиза была миниатюрной блондинкой, он — внушительным блондином, страдающим любовью к высоким скоростям, точно как я. Конечно, поход с ними был моей небольшой местью Йогине. Но я подумал, что со своей привычкой к раннему подъёму она бы всё равно не пошла. Естественно, она обиделась.

Люстра в холле Bellagio представляла собой огромные разноцветные стеклянные цветы, похожие на «грибные» видения Хантера Томпсона. Брызги световых осколков отскакивали от разудалых ковбоев, шествовавших по холлу рука об руку с безупречными красотками. Я, как загипнотизированный, наблюдал за этим шоу, пока не вышли остальные и мы не отправились в итальянскую часть города. Бродить по улицам уменьшенной крытой Венеции после того, как несколькими месяцами раньше ходил по настоящему городу, было странно. Он остановился посмотреть на рабочих, реставрировавших раскрашенное небо позади фасадов старых зданий рядом с каналом. Высыпав содержимое пакетика с сахаром себе в рот, он сказал с довольной улыбкой:

— Ух! Ну и ну!

Похоже, ему нравилась созданная иллюзия.

— Это действительно нечто!

— Смотри! Смотри! Это тебе! — Вручив мне пакетик сахара, он ждал, пока я его опустошу. Он забросил жменьку в свой беззубый рот, чтобы ещё раз показать мне, как это делается.

— Теперь ты! Я и так уже сладкий, зачем мне это нужно?

По всей видимости, я всё ещё нуждался в подсластителях — мне всегда их не хватало.

На следующее утро мы завтракали у себя в комнатах, пока Юджи одновременно проводил брифинг, читал проповедь и делал комментарии, после чего объявил, что посещение Лас-Вегаса закончено.

В середине утра мы уже возвращались назад, пересекая пустыню под серым небом.

Остановившись отдохнуть в торговом центре на месте, где некогда был город, я попытался выяснить наше местоположение у маленькой старушки, стоявшей рядом с Denny’s. «Буллхед», — спокойно ответила мне она. Тёмное небо, подвывающий ветер — было в этом что-то мрачное и притягательное одновременно.

Курорт «Озеро Хавасу» был одним из любимых мест Юджи. Какой-то американский бизнесмен воспроизвёл Лондонский мост и установил его там, посредине пустыни. Одетые как порнозвёзды девушки порхали вокруг, преследуемые сексуально озабоченными парнями с пивом в руках. Сидя на переднем сиденье машины перед магазином с пончиками, Юджи, поставив ногу на приборную панель, расслабленно наблюдал за происходящим. Затем негромко произнёс: «Развлекайтесь, девочки. Ваши дни сочтены».

Взяв реванш за целый день приличного поведения, Гари рванул мимо первой машины на скорости около ста миль в час, подобно преодолевающей препятствия дикой лошади. На дороге то и дело попадались ямы, и нас подбрасывало к потолку как на американских горках. Небо над горами за окном отсвечивало пурпурным блеском. Если к этому добавить рвущиеся из радио громкие звуки классического рока, то не будет преувеличением сказать, что езда по этим дорогам сильно отличалась от наших спокойных путешествий по Европе. Я был на грани. Казалось, тёмный край смерти теперь постоянно выглядывал из-за горизонта, когда Юджи был рядом.