«Когда я говорю, что не могу никому помочь, какого чёрта вы здесь делаете? (я не имею в виду вас)».

Боб Карр спрашивал мнение людей о Юджи. Юджи тоже включился, поинтересовавшись причиной данного опроса у Боба. Боб знал его почти сорок лет, но у него до сих пор не было ответа на вопрос, кто же такой Юджи…

— Ну, Юджи, кто ты? Если ты не относишь себя к духовным людям…

— Совершенно не отношу. Обычный человек. Животное. Все очеловеченные животные, человеческие особи очень умны. Очеловеченные животные. Им не нужно учиться чему-либо у кого-либо ни в какой области. — Он легко покачал головой и на несколько минут закрыл глаза. Искал ли он ответ? В комнате возник разговор по поводу приезда его дочерей. Обстановка была очень спокойной.

— Если коротко, что ты думаешь о нём? — спросил Боб Синди, сидевшую у ног Юджи. Она познакомилась с Юджи, когда ей было тринадцать. Десять лет спустя она по-прежнему была им очарована.

— Я не знаю, что он такое. Я просто доверяю всему, чем он является, что он собой представляет, — просто и без пафоса сказала она. Юджи считал её очень умной девушкой, и её ответ был прямым и практичным.

— Я только знаю, что это добрая сила, которая как-то меня направляет по жизни, хотя я её совсем не понимаю, — широко улыбнувшись и засмеявшись, добавила она. — И это всё.

Юджи понравился её ответ. Он продолжил критиковать духовность, размышляя о словах Джидду Кришнамурти: «Если Матери Индии не станет, что случится с миром?»

— Он так сказал? Он действительно верил в это? — отозвался Преподобный.

— Он реально в это верил.

Затем, наклонившись вперёд, он рассеянно повторил его имя. Мягко постукивая пальцами по столу, он продолжил небрежно:

— Я спросил его: «Как вы можете говорить об искусстве видения, искусстве слушания?» Бред. Вы вообще ничего не можете видеть. Вы никогда в своей жизни ничего не слышали. Слушает слушатель. Слушатель встроен туда культурой, образом вашей жизни, вашими привычками. Мне очень жаль. Я никогда ничего не принимаю. Не только весь этот духовный вздор, но и всё, что относится к так называемому человеческому мышлению — во всех его возможных ипостасях. Никто не может на меня повлиять, и я не думаю, что научился чему-нибудь у духовных или светских учителей. Только тому, как учить всему этому дерьму снова и делать на этом деньги. Деньги нужно делать каким-то другим способом.

Снова обращаясь к Бобу, он сказал:

— Единственная свобода, которая в этом мире даёт свободу делать всё, что ты хочешь, и получать всё, что ты хочешь, — это деньги.

Он хлопнул рукой по бедру, подчёркивая свою мысль.

— Знаешь, когда я это сказал, та сучка в одном из телевизионных интервью спросила: «Можете ли вы купить любовь?» — «О, это купить легче всего». Ну, если тебе нужна какая-то определённая дырка, то придётся заплатить побольше. Понятно?

Преподобный засмеялся при этих словах, остальные усмехнулись в предвкушении. Мы все знали, что будет дальше. Это была одна из самых неромантичных его тем:

— Все дырки одинаковы.

Хитро показав на сидящую в ожидании грубого примера женщину на диване, заметил:

— Вы знаете, что я об этом думаю. Они могут быть тугими вначале, но в должное время они все расслабляются.

Кристал, сидевшая перед ним, засмеялась, остальные похихикали, и он сказал на камеру:

— Эй, ты это не записываешь?

Затем отклонился назад на диван и добавил:

— Мне всё равно. Я это уже много раз говорил раньше.

— Для потомков в его первозданной чистоте, — процитировал Преподобный Джидду Кришнамурти.

Юджи напомнил нам, на случай, если мы забыли:

— Нет потомков, а тем более нет первозданной чистоты. Он удовлетворённо постукивал рукой по ручке кресла:

— Всё это полное дерьмо собачье! Собачье, коровье, лошадиное и… цыплячье!

Синди отметила, что он уже может сам подтягиваться в кресле. Он ответил:

— Я достаточно силён, чтобы пнуть его сейчас.

Пока продолжались все эти вопросы-ответы, я сидел в другой части комнаты.

— Поди-ка сюда, болван, надо поговорить!

Он хотел добавить немного перца в интервью Боба. Он снова на минуту закрыл глаза, лицо его стало бесстрастным. Затем он опять поинтересовался приездом своих дочерей и спросил свою правнучку, не надоело ли ей ещё «болтаться здесь». Послышался смех…

— Не смущайся… можешь говорить всё что вздумается.

Затем он показал на Боба:

— Эй, ну давай же, он хочет задать тебе вопросы о твоём прадеде…

Закатывая глаза и улыбаясь, она сказала что-то вроде:

— Очень редко можно встретить такого человека, как он.

— Что? — Юджи притворился, что не расслышал. — Безумного?

— Редкого! — чётко проговорила она.

— Нет, она имела в виду безумного! — поправил он.

Преподобный передал по кругу пакет шоколадных конфет из «Леонидаса». К тому времени нам уже надоел белый шоколад. Юджи предупредил меня:

— Эй, веди себя хорошо! Что мы собираемся делать?

— Мы собираемся сидеть здесь, — прошептал я.

— Срать здесь?

— Мы питаем сраную надежду, что ты посрёшь.

Я решил влезть в разговор с Бобом:

— Боб, как ты считаешь, почему он так параноидально боится, что его причислят к религиозным людям?

— Я думал об этом… и интересно, почему ему так нравится убеждать нас, что, мол, он не из тех парней. Полагаю, у него до сих пор есть какой-то образ себя.

— Это вы создаёте образ, а не я, — тихо ответил Юджи.

— Вас беспокоит… что…

— Меня не беспокоит. — Он махнул рукой. — Вы хотите представить меня в странном свете…

Затем он переключился на Преподобного, но Боб снова взялся за своё:

— Это начнётся в Бангалоре…

— Что?

— Обожествление, — сказал Боб.

Я вставил свои пять копеек:

— Обожествление Юджи в Бангалоре уже не начнётся. Так же?

Он покачал головой, а затем пробурчал себе под нос:

— Его и раньше не было. Он повернулся ко мне:

— Видите, вам очень нравится проводить черту и говорить о том, что было до и что будет после. А я всегда был таким.

— А каким ты всегда был?

— Отвергающим всё, что поколение за поколением пытались навешать на меня.

Затем он снова говорил о том, что религиозная жизнь не имеет к нему никакого отношения… Говорил о Теософском обществе и своей жене.

— Если уж с этим покончено, то навсегда. Меня спрашивали, зачем я тогда поехал к Рамане Махарши. Я не хотел его видеть, поэтому через десять минут ушёл от него. Всё, что они говорят об этом, неправильно.

Он начал перебирать в памяти людей, с которыми тогда встречался, а когда Боб напомнил ему о его присутствии под навесом у Джидду Кришнамурти, объяснил, что находился там, поскольку писал его биографию. Он сказал, что Валентина вдохновила его на проведение чего-то типа исследования. Боб спросил, зачем же он тогда посылал его (Боба), Терри и Дугласа к Джидду Кришнамурти. На что Юджи ответил: «Чтобы вышвырнуть его вон!» Боб поинтересовался, не было ли создание школ Джидду Кришнамурти даже хуже, чем его сексуальный опыт. Юджи согласился: «По крайней мере, в сексе есть хоть какая-то цель».

Я напомнил ему, что когда-то он был очень увлечён Джидду Кришнамурти.

Он сопротивлялся, но в качестве подобного примера привёл своих родителей, занимающихся сексом. Почему он называет Индию грязной страной?

— Все сидящие на ЛСД негодяи говорили о духовности. Никогда её не было в той стране, а уж сегодня тем более. Духовность была лишь товаром для тех проворных мерзавцев. Лучше содержать бордель, чем ашрам, потому что первый продаёт товар, а второй — нет! Ни один ашрам никогда не произвёл ни одного просветлённого ублюдка. Только кричат! Конечно! Иисус обеспечил вам безбедное существование. — Он повернулся к Преподобному. — Раньше совсем безбедное, но теперь стало посложнее. Конкуренция! Я говорю священникам, которые приходят ко мне: «Если парни типа меня или вас — это то, что производит эта страна, не стоит беспокоиться о великой духовной истории Индии. «Забудь о нас! В ней появился такой человек, как ты!» — говорят они мне. Несмотря ни на что, мне повезло наткнуться на что-то совершенно отличное от того, о чём говорили все эти люди. Я освободился от пут всего этого дерьма, которое вбили мне в голову. И я не собираюсь создавать ещё одну организацию, чтобы продавать сигареты под собственным брендом.

Он остановился, чтобы сплюнуть в чашку. Поставив её на стол и аккуратно сложив салфетку, продолжил:

— Слушающий — это худшее, что там есть. Смотрящий — худшее, что есть.

Я перевёл разговор на Анандамайи Ма, заметив, что он никогда не говорил о ней плохо.

— Я никогда не встречался с ней лично.

— Да, я знаю, но ты что-то такое о ней говорил, не помню точно что…

— Она оказалась настоящим товаром, в тех рамках.

— Каких рамках?

— В рамках религии.

— Она была поистине религиозным человеком?

— Да. Не такой, как другие.

Весь день он смешивал религию и духовность с грязью, а тут вдруг по-своему хвалил религиозного человека.

— И что же это значит?

— То и значит.

Он остановился и снова потянулся за чашкой, остальные молча ждали развития темы.

— Она даже где-то упоминала, что после случившегося у неё больше никогда не было секса. Причиной тому была не духовность или что-то в этом роде. Это стало невозможно.

Он говорил совершенно искренне. Было любопытно, насколько далеко он углубится в этот вопрос.

— Это просто невозможно.

— Значит, то, что с ней произошло, было на уровне физики, правильно?

— Но она должна была одеть это в религиозные одежды.

— Для того чтобы выжить в мире?

— О нет! Для того чтобы было на что жить.

— Ага.

— Мне не нужно зарабатывать на этом деньги. У меня для этого есть вы — мои друзья. Но что-то произошло с ней помимо её воли…

— Но почему людям понадобилось втискивать её пример в рамки религии? — спросил Боб.

— У них нет других рамок.

После ещё нескольких вопросов без ответов и намёков на коррупцию Джидду Кришнамурти он сказал Бобу:

— Ты и меня хочешь вписать в рамки, поскольку иначе твоя конструкция рухнет.

Помолчав, он откинулся на спинку дивана:

— Вы готовы? — Ещё одна пауза. — Что останется после — не ваша забота и вы никогда об этом не узнаете.

Он снова сплюнул в чашку и продолжил:

— Я говорю о том, что… это животное, в прямом и переносном смысле, будучи освобождённым от мёртвой хватки того дерьма, что было внедрено в нас посредством всевозможных человеческих мыслей, функционирует невероятно умным образом.

Он сел на своего конька.

— Когда подобное случается, оно не может воспроизвести даже обычное физическое тело, себе подобное, — продолжил он тему собственной бесполезности для природы и науки. — Этот пенис меньше, чем у ребёнка. Вы просто не можете больше иметь сексуальных отношений.

Боб продолжал давить:

— Есть ли какая-либо часть вас, которая хотела бы быть обнаруженной?

— Что? Ни одна… Тем более что вы не можете ничего обнаружить.

Снова возникла тема продажности религиозных идей. Религия не имела никакого отношения к тому, чем он являлся. Религия — это бизнес, продающий духовность за деньги.

— То самое грязное и вонючее дерьмо. А вот это дерьмо ценно, — сказал он, имея в виду настоящие экскременты. — Ты можешь прожить на нём.

Он рассказал о монахах-агхори в Гоа, употреблявших в пищу свои экскременты до тех пор, пока не появились португальцы и не перебили их всех.