«Для меня вопрос сомнения в моих действиях до и после их совершения закрыт».

К пяти часам утра он одевался, съедал свой завтрак и просил меня открыть дверь и раздвинуть шторы, чтобы люди знали, что можно приходить. Его магазин открывался примерно за час до того, как появлялся кто-нибудь из посетителей. Пока никого не было, мы обычно сидели молча. Я делал записи или дремал на диване. И хотя иногда я слышал, как мечется мой ум, я напоминал себе, что безумная суматоха мыслей ничто по сравнению с интенсивностью, в которой жил он. Я никогда не чувствовал, чтобы он меня как-то оценивал. Сидеть с ним рядом было всё равно что находиться в Гранд-Каньоне и слушать шум ветра, но даже в таком месте мысли не прекращались. У меня возникало ощущение, что он убеждает меня в том, что быть обременённым мыслями, над которыми у тебя нет никакого контроля, это совершенно нормально. Для таких людей не существует положительных или отрицательных мыслей — для них это всё тот же шум.

По мере улучшения состояния Юджи начал устраивать шоу, вставая самостоятельно и заставляя людей, переживавших, что он может снова упасть, нервничать. Однажды, когда меня в комнате не было, он изобразил небольшой «танец», стоя и шаркая ногами. В конце концов он начал ходить в ванную комнату самостоятельно — опять же, когда меня не было рядом. Вскоре он уже с нетерпением ждал новых встреч в «Кабане». Когда он смог нормально передвигаться по дому сам, его ежедневный распорядок вернулся в своё русло без моей помощи. Через некоторое время у меня, естественно, возник вопрос, как долго мне нужно было ещё оставаться. Я ждал, что он что-нибудь скажет по этому поводу, но он молчал. Как-то утром, когда в комнате было всего пара человек, он сказал: «Я хочу посмотреть на лестницу». Мы наблюдали за тем, как он пошёл к двери, вышел и с минуту смотрел на ступеньки.

— Нет. Ещё нет. — Он вернулся назад в кресло.

Семнадцатого июля он проснулся, принял душ, оделся и позавтракал без моей помощи. Пришли люди, всё шло, как обычно, и неожиданно он произнёс:

— Я хочу убраться отсюда прямо сейчас!

Он пошёл к двери, вышел и снова посмотрел на лестницу. Когда я сделал движение по направлению к нему, чтобы помочь, он прорычал на меня:

— Нет, сэр. Мне не нужна ваша помощь! Вы думаете, мне нужна ваша помощь?

После небольшой паузы он схватился за перила и потихоньку пошёл вверх шаг за шагом. Добравшись до верха лестницы, он сделал небольшой притоп ногами и торжествующе улыбнулся. Народ радовался за него и подбадривал.

Затем он забрался в роскошный «Пежо 607», неделями простаивавший без дела. Рэй, стараясь быть максимально осторожным, мягко закрыл дверцу автомобиля, и… стекло бокового окна автоматически поднялось вверх, прищемив пальцы Юджи.

— Ой, пальцы! — сказал он странным безучастным голосом, пока мы с ужасом наблюдали за этой сценой. Бедный Рэй судорожно начал шарить по салону машины в поисках чёртова пульта дистанционного управления, чтобы освободить пальцы Юджи от тисков механического стеклоподъёмника. К тому времени, когда стекло опустилось, пальцы его стали чёрно-синими. Конечно, он не волновался о них: он тут же растворил всякое чувство вины, потребовав по тысяче швейцарских франков за каждый пострадавший палец. Рэй никак не мог прийти в себя, но всю оставшуюся часть лета Юджи гордо держал руку пальцами вверх, как напоминание и пример того, что они заживали гораздо быстрее, чем предсказывали эти «идиоты доктора». Он любил настаивать на том, чего нет, до тех пор, пока все с ним не соглашались.

Позже кто-то рассказал мне историю, случившуюся с Анандамайи Ма. Один из её учеников спросил, что будет, если она вдруг уронит уголёк на ногу, — такой нечувствительной к собственному телу она казалась. Когда он отвернулся, она бросила уголёк себе на ногу и просто стояла и смотрела на него, словно удивляясь сама себе. Только когда ученик снова повернулся к ней и увидел, что нога дымится, она сбросила уголёк и засмеялась. Им потом пришлось перевязывать её рану.