«Непрерывность жизни и непрерывность мысли это две разные вещи».

30 марта 2006 года, Бангалор. В этот день Юджи улетал. Снаружи было прохладно, внутри с каждой минутой становилось всё жарче. На улице громко пищали бурундуки. Какой-то новый парень хотел поговорить про свой опыт переживания смерти. Юджи коротко заметил, что если бы таковой был на самом деле, он бы здесь не сидел. Как обычно, получив с утра три хорошие затрещины, я ушёл, а когда вернулся, он тут же попросил меня снова сесть рядом с ним на диван. Я удалился в другую комнату, подальше с его глаз.

В этот день в Индии отмечают Новый год, и пятилетняя племянница его друга пришла к Юджи и уговорила его пойти к ним в дом на ужин. Её дядя позже рассказал мне, что друг, который жил в этом доме, ожидал её в панике, потому что если бы Юджи не принял приглашение, это означало бы, что их преданность была недостаточной. Юджи приехал с целым кортежем машин, был устроен грандиозный праздник, и отец публично передал ему 1500 рупий. Это было верхом лицемерия. Тот же человек делал всё возможное, чтобы финансово разорить своего сына, посмевшего выйти из религиозного ордена. Выходя за дверь и прокручивая в голове эти мысли, я почувствовал, как Юджи взял меня за руку и сказал:

— Зачем они дают это мне? Я же отдам их ему (сыну).

Как только мы вернулись в дом Чандрасекара, он вышел отдать деньги мальчику. Ему пришлось догонять его на улице, хотя парень и остро нуждался в деньгах. Мальчик боялся, что он будет обвинён в особенном отношении.

Ближе к полудню люди, которые не помещались в комнате, стали смотреть в окна. Это было похоже на вывернутый наизнанку зоопарк. И конечно, в последнюю минуту по приказу Юджи пришёл Махеш.

Юджи позвал меня на диван, где они оба сидели, и с энтузиазмом школьника начал сталкивать нас головами. Вскоре они перебрались в переднюю часть дома на кушетку. Неподалёку стояла толпа одетых в свои лучшие наряды маленьких детей, которые, выпучив глаза и хихикая, глазели на известного режиссёра Махеша Бхатта. Я уверен, что они понятия не имели, кто такой Юджи. Да их это в общем-то и не интересовало. Они попросили сфотографироваться с Махешем, на что тот с радостью согласился.

Позже мы с Махешем болтали в спальне. «Юджи сказал мне в тот раз, когда звонил: „Приезжай сюда, получи тумаков и уезжай!“ — „Слушаю и повинуюсь!“» Он выталкивал Махеша на свою собственную дорогу. Я спросил, в чём он видел отличие используемых методов Юджи раньше и сейчас.

— Добавилось балаганное измерение, — как всегда, своеобразно выразился он. — Вокруг Юджи теперь всегда сумасшедший дом. Жаргон поменялся, новый лексикон появился из какого-то тайного места, нечто непостижимое.

— А как насчёт его шуток?

— Не на публике Юджи всегда был весёлым, но в последнее время его юмор проявляется более открыто. Только ты успел махнуть одним прыжком в цифровую эпоху MTV, а Юджи уже тут как тут — использует его как средство для уничтожения духовных основ.

По пути в аэропорт в Мумбае я заметил изображение Вивекананды на задней части автобуса с цитатой «Только те, кто живёт в служении, истинно живы. Остальные более чем наполовину мертвы». Конечно, я подумал о Юджи. Как только я приехал, Юджи начал говорить о Вивекананде — о том, что он посещал бордели в Индии, а также о Рамакришне, который игрался со своим пенисом и имел Вивекананду сзади! Любые авторитеты и идеалы разрушались на корню. Он мог использовать для этого разные способы, но с самого начала действовал в одном направлении. Огонь сжигает всё своим пламенем.

Юджи начал громко звать Махеша:

— Где этот ублюдок? — Он был как ребёнок, которому нужна была его любимая игрушка.

— Он там, разговаривает с ещё одним ублюдком, Юджи! — подсказал кто-то.

В комнате яблоку негде было упасть.

Юджи подозвал меня, чтобы отдать остатки своего кофе.

— Твоя очередь или её?

— Её, Юджи.

— Что ты делаешь?

— Мы разговариваем.

— О чём?

— О чём ещё здесь можно разговаривать? О тебе!

Махеш пробрался через толпу к кушетке и плюхнулся рядом с Юджи. Схватив подушку, расслабившись рядом со своим старым другом, громыхая акцентом, он снова втянул Юджи в политическую дискуссию. Он продолжал думать о Китае.

— Юджи, что нам нужно сделать, чтобы достичь того, чего достиг Китай?

Юджи выпалил ответ незамедлительно:

— У вас нет ни малейшего шанса!

— Но почему? Почему нет?

И я почти слышал ответ до того, как он слетел с его губ:

— Вы все рабы! Индия должна быть стёрта с лица земли за то, что она сделала с человечеством!

Затем последовало предложение уничтожить весь средний класс индийцев.

— Почему же именно средний класс нужно уничтожить? — с сарказмом спросила какая-то нахальная барышня.

Он взорвался:

— Ты безумная! Просто заткнись и выйди вон отсюда!

Она была из тех, кто воспринимал его угрозы как жаркий вызов. Каша заварилась, и её смелость зацепила его внимание. Из того места, где я стоял снаружи, было слышно, как волной прокатился смех.

— Как насчёт богатых? — парировала она.

— Уничтожить и тех и других!

Всё в топку и посмотреть, как это будет гореть… Снова послышались взрывы смеха. Последние часы в Индии до самой последней минуты он был в прекрасной форме.

За обедом он быстро поел и проскользнул в кухню, чтобы избавиться от пищи. Проходя через дверной проём по пути к своей кушетке, он был похож на льва, входящего в клетку. Я услышал, как он произнёс себе под нос: «Что происходит?» Влившись в хаотическую массу людей, набившихся в комнату и желающих в последний раз повидаться с ним в Индии, он снова забурлил, как проснувшийся вулкан. Подобно листьям, поднимаемым сильным ветром, люди сновали по комнате туда-сюда.

Ума безутешно плакала. Она была уверена, что никогда больше не увидит Юджи. Как оказалось, она была права. Он постоянно угрожал, что больше не приедет в Индию. Пока она в слезах сидела рядом с ним за обеденным столом, он продолжал есть. Когда она покинула комнату, он повернулся к нам:

«Почему она плачет? Я даже не представлял, что она такая сентиментальная».

Я не поверил своим глазам, когда в восемь часов он начал давать интервью. Я хотел быть уверенным, что всё-таки уберусь из города. Я уже представлял, как опаздываю на рейс, самолёт улетает без меня, а я остаюсь стоять в своей замызганной одежде. Прошмыгнув мимо меня внизу лестницы, он велел мне подождать пять минут и затем зайти за сумкой. В этот самый момент появилась женщина с мужем и недоношенным ребёнком. Они получили разрешение зайти попрощаться к нему в самую последнюю минуту. Им хотелось подняться наверх и увидеться с ним. Я переживал, что они застанут его полуголого. Они также прошмыгнули мимо меня, я пошёл за ними и увидел, что Юджи уже вышел из комнаты. На нём была одежда западного образца. Женщина упала на пол, делая простирание, касаясь своими руками его ног. Она плакала.

— О Юджи гару! Мы очень сильно благодарим тебя за всё!

— За что? — спросил он, как будто смущаясь, когда мужчина тоже упал на пол. — Эй! Зачем ты это делаешь?

Невозможно было не растрогаться при виде такой преданности. Имея разные с ними религиозные взгляды, я знал, как они чувствовали себя, но я никогда не мог так выражать свои чувства. Он каждый раз спрашивал людей, зачем они проявляют свою преданность подобным образом, просил их не делать так, но они тоже не могли ничего с собой поделать.

В западной одежде он выглядел совсем по-другому. Я мало видел его утром. Меня одолевало беспокойство о его физическом теле — моя вечная забота. Он же справлялся с ним мастерски и выглядел как огурчик. Спустившись вниз в хаотичное море лиц, рукопожатий, пранамов, он изящно проложил себе дорогу сквозь толпу. Последний взмах руки и он уже сидит в машине, покидая дом Сугуны и Чандрасекара навсегда.

В аэропорту начался полный хаос. Едва мы остановились на обочине, я схватил свои сумки и побежал. Очередь на регистрацию практически не двигалась, у индийских пассажиров, направлявшихся в США, чего только не было в багаже — ну, может, только кухонная раковина отсутствовала. Рейс задерживался. По залу пронеслась человеческая масса, в конце которой был Юджи, а за ним, неся его крошечный чемодан, следовал гигант. Возникло небольшое замешательство, когда выяснилось, что Юджи оставил свою куртку в зоне досмотра. Кто-то побежал за ней. Юджи выглядел ужасно хрупким, его лопатки просматривались через шёлковый свитер. Занятый возвратом куртки, он меня не видел, и я встал у него за спиной, чтобы не дай бог кто-нибудь случайно в него не врезался. Через несколько секунд он обернулся и увидел меня.

— Что ты здесь делаешь? Ты опоздал на самолёт? — спросил он безучастно.

— Нет, сэр. Рейс задерживается.

— Рейс отменён, — сказал он холодно и пошёл прочь.

После всех этих недель, проведённых на диване в беседах, после пощёчин и шуток, всё было кончено — моя отставка не заняла и секунды. Я пошёл за крошечной фигурой, спокойно пробиравшейся через напирающую толпу, за которой следовал огромный человек с его сумкой. Затем он завернул за угол и растворился в воздухе, как он всегда и грозился сделать.

Через несколько секунд Нью-йоркерша прошла мимо меня в людской толчее. Я помахал ей и показал жестом, куда он исчез. Она также жестом показала мне, чтобы я позвонил, когда доберусь, после чего её унесло толпой.