«Такое, должно быть, произошло с очень многими людьми. Я хочу сказать, это происходит с одним из миллиарда, и ты этот один из миллиарда».

В течение двадцати лет он следовал за Джидду Кришнамурти. Он оставил семью, его жена умерла, дети после смерти матери остались на попечении родственников. Он разорился, был арестован за бродяжничество, возможно, также за кражи в магазинах, оказался на улице после экспериментов с самыми различными формами духовных практик. Он явно потерял всё, кроме ума, да и с тем почти расстался. Поэтому, когда он говорил: «Не верьте мне на слово! Вы сами, на собственном опыте выясните, что в этом ничего нет!», в его словах чувствовалась такая правда, что всё остальное просто превращалось в пыль. Если вы принимали его слова на веру — что ж, это были ваши проблемы. Я бы не стал мириться со всем происходящим, если бы дело было только в словах. Но я-то знал другое. И я сам выбирал сидеть там, оставаться там, проходить через страдания, потому что, несмотря на всю боль, я был уверен — это шоу было единственным достойным внимания.

Я отправился наверх и слушал кассету, датированную 1970 годом. Плёнка № 7, дорожка 1, часть 1. Женщина сравнивала его слова со словами «того другого парня».

«Вы должны дать своей личности рациональное объяснение, почему вы слушаете какого-то парня. Благодаря этой рационализации эта структура продолжается… Вы должны плюнуть на них обоих и уйти. Но у вас кишка тонка сделать это, понимаете?.. У вас кишка тонка плюнуть на то, за что вы держитесь.

— Вы говорите то же самое, что говорится повсюду!

— И так происходит из века в век. И приходит какой-нибудь дурак и говорит: «Вы должны сохранить учение в его первозданной чистоте…» Какого чёрта, разве кто-нибудь хоть что-нибудь новое открыл? Я не открыл ничего нового! Это всё, о чём я говорю!»

На следующий день мы поехали в Кёльн.

Ещё через день вернулись в Швейцарию.

Спустя ещё два дня мы поехали в Италию. Встретив Йогиню в том же аэропорту, где посадили её на самолёт две недели назад, на пару дней вернулись в Валлекрозию. Затем мы на неделю с лишним укатили в Гштаад.

Дважды за эту неделю он частично терял сознание, направляясь на кухню своей крошечной квартирки, чтобы отрыгнуть пищу. Оба раза он едва не упал. Однажды его подхватила Йогиня — он этого даже не заметил. Мы жили с ней вместе этажом выше. Тот факт, что он оставил нам ключи от своей квартиры на случай, если вдруг он не откроет дверь, говорил о многом. Теперь он ел вместе с нами наверху, в узкой комнате с наклонными потолками, где было не слишком много людей. Он всё время беспокоился о том, чтобы мы не стукнулись головой о потолок. А у меня было чувство, что мы стучим по его голове. Когда народу стало прибывать, Йогиня запаниковала, но всё шло хорошо. Хотя мы крутились рядом с Юджи вот уже почти пять лет, всё равно было удивительно видеть его в соседней комнате и осознавать, с кем мы делили кров и проводили время. Пару раз он просил готовить меня. Казалось, я научился какому-то фокусу, который делал его рисовые палочки съедобными. Когда я сильно волновался, они ему очень нравились, а когда я был в себе уверен, палочки не удавались. К счастью, Йогиня и Дешёвка взяли надо мной шефство. По счастливому стечению обстоятельств от моей еды никто не умер.

Мы с Йогиней довольно долго жили мирно. Это радовало.

Всё больше людей навещало его в Кёльне, и поэтому мы оставались в городе на более долгий срок. Мы ездили попить кофе или по магазинам в Эвиан, Монтре, Аври, Невшатель. На каждой остановке он совал мне за шиворот лёд, плескал в меня водой и заталкивал в руки пакетики с сахаром.

Гуха вернулся на две недели как раз за день до приезда Рэя и Шарон, которые собирались провести с Юджи весь ноябрь. Гуха постоянно рисковал работой, стараясь провести как можно больше времени с Юджи. Тот всё больше благоволил этому. Гуха был похож на лошадь, закусившую удила, готовую на любом повороте унестись с ипподрома прочь.

Дорога в Легль светилась осенними красками, становившимися всё более яркими по мере спуска в долину. Сквозь окно маленькой квартирки на чердаке было видно, как колышется на ветру берёза. Её тёмно-зелёные листочки мерцали, словно маленькие огоньки. Облака листвы над крышами шале простирались разноцветными слоями насколько хватало глаз — до самого горизонта, до гор, постоянно меняющих свой цвет в зависимости от времени суток. Каким бы ни было время года, вид на долину всегда был потрясающим.

Снова начали проходить встречи в «Кабане». Снова в комнате 609. Это позволяло мне хоть как-то поддерживать физическую форму: утром и вечером я ходил пешком по полям и просёлочным дорогам.

Растущая молодая луна светила в вечернем небе над Сааненом и Гштаадом. Из окон я любовался деревьями, постепенно теряющими свой красочный наряд. Ясное вечернее небо было усыпано звёздами.

— Физические упражнения вредны для организма!

Он болтал все дни напролёт. Преподобный всё время что-то поддакивал, а я боролся с неизменным желанием оставить всё и уехать домой. К тому же там совершенно нечем было заняться. Я не успевал проголодаться, как уже несли обед, или ужин, или завтрак.

Он занимался тем, что бесконечно рифмовал слово «дерьмовочка», обзывая женщину из Венгрии. Она не реагировала.

Снова и снова он повторял, что мои картины были из рук вон плохи и что никто никогда их ни за что не купит. Однако, по его словам, я был очень хорошим писателем, хотя и выбравшим неправильную тему для своей книги. Слова здорово цепляли за живое, но в то же время сияли как солнце.

Все уехали, и я провёл целый день, слоняясь по дому и смотря фильмы на DVD-плеере, который он мне оставил. Вечером прошёл дождь. Пресытившись часами одиночества, проведёнными в помещении, я решил пойти на прогулку. В горах у реки лежали сотни поваленных деревьев, покрытых зелёным грибком. Картина была мрачной. Вид свалки деревьев вдоль серой грязной дорожки действовал угнетающе. Тяжёлая техника работала вовсю, растаскивая больные деревья. Планета гнила у нас под ногами. Природа прекрасно обойдётся без людей. Юджи говорил, что умней всех на свете тараканы. Всё, что человек разрушает себе в угоду, всё, до чего могут дотянуться его руки, достанется в итоге тараканам.

После нескольких часов прогулки я зашёл поесть в ресторан «Саанерхоф». Я чувствовал себя бесплотным духом среди отражённых голосов в пустом зале. В камине горел огонь. В баре напротив было полно местных. Обед в одиночку — пустой перевод денег и еды. Находясь рядом с Юджи, я никогда не волновался о деньгах. Его лёгкое отношение к финансам было заразительным. Пока он сидел перед тобой с карманами, набитыми деньгами, можно было чувствовать себя спокойно. Но когда ты оставался один на один со швейцарскими ценами, темнота шла войной на твой кошелёк.

Неожиданно мы задержались в Гштааде на более долгий срок, чем ожидали. Постоянно обсуждались планы его дальнейших путешествий. За последние годы график его визитов в Индию изменился. Как-то он высказал удивление по поводу того, что тело продолжает жить дольше, чем он рассчитывал.

— Похоже, я даже смогу ещё раз в Америку съездить.

Он словно говорил о бензобаке, в котором горючего оказалось больше, чем показывал датчик. В слабость тела Юджи было сложно поверить: несмотря на кажущуюся внешнюю хрупкость, он был невероятно живым и подвижным, с вечно припрятанным джокером в рукаве.

Он начал поговаривать о том, чтобы к нему в Швейцарию приехала его семья. Ему звонила жена его внука, только что родившая дочек-двойняшек. Звонила также правнучка и «грозила появиться», как он сказал. Он оформил необходимые документы для передачи двойняшкам денег в дар на обучение, «чтобы они смогли стать очень богатыми и вышвырнули своих родителей вон!».

Они приехали во время празднования Дня благодарения.

Не успели они переступить порог дома, как он тут же «натравил» на меня малышей и правнучку. Не обращая внимания на их слёзы и вой, он заставлял их буквально силой. Родители полностью доверяли ему. Мы знали, что он не сделает им ничего дурного, но его безразличие к детским слезам действовало на нервы. В этом действительно было что-то дьявольское. Однажды он шлёпнул одну из малышек, когда та «танцевала», как он это называл, размахивая ручками, — не сильно, но достаточно для того, чтобы она заплакала. Никто ничего не сказал, но даже я был в шоке. Позже, когда его друг-терапевт спросил его, зачем он это сделал, он ответил: «Посмотреть, что будет». В другой раз он потребовал от него же банкноту в пятьдесят евро и отдал её одному из малышей. Пожав плечами, произнёс:

— Видишь, всё ушло.

Терапевт говорил, что если доверять Юджи, у него можно многому научиться благодаря этим играм. С теми, кто ему не доверяет, он не играл. Он рассказал, как вёз его однажды вдоль Женевского озера и по дороге вслух заметил, что Монтре находится по другую сторону озера. Юджи повернулся к нему и начал кричать, что там был вовсе не Монтре, а Монблан или ещё какое-то место, которого там явно не было и об этом знали все, включая Юджи. Никто не посмел спорить с ним. А Юджи продолжал орать:

— Глазами смотри! А не своей несуществующей головой!

Это продолжалось так долго и громко, что он уже готов был выкинуть его из машины. В тот же момент, как его посетила эта мысль, Юджи повернулся к нему с широкой улыбкой и всё закончилось.

Толпа из Калифорнии приехала в то же время, когда объявились друзья-итальянцы. Юджи начал говорить о том, чтобы остаться в Швейцарии на Рождество. Это был самый пик самого дорогого времени года в самом дорогом месте мира. Типично абсурдная экономика пришла в движение.

Он отправился с нами в город, чтобы по пути в банк и на почту, куда он ходил с Йогиней, посмотреть только что отремонтированное здание СOOP. Было очень холодно. Пальто он надеть отказался, поэтому на нём был только свитер. Время от времени то один, то другой спрашивал его, не хочет ли он надеть куртку, но он всем отвечал одно и то же:

— Вы все испуганные куры! Для тела не существует такой вещи, как холод или жара. Посмотрите на зверей в полях!

Он вышагивал в летних лёгких туфлях по припорошённой снегом улице, его седые спутанные волосы, которые мы называли «небесным крюком», торчали на затылке вверх. Он выглядел довольно странно среди консервативно одетых туристов и кутавшихся от холода местных жителей. Люди глазели на него. К тому моменту как они с Йогиней проверили свои почтовые ящики, тело его начало дрожать. По дороге он постоянно болтал, читая письмо от какой-то женщины, и то и дело останавливался, чтобы акцентировать внимание на каком-нибудь отдельном моменте:

— «Юджи, ты самое поразительное открытие моей жизни!» Что? О чём она говорит?

Мы медленно двигались к банку. Я не преминул заметить, что коров зимой держат в тёплом помещении, да и мех у них есть. Я пытался подталкивать его вперёд, играя роль глупой пастушьей собаки, дурачился, пытаясь отвлечь его, падал в снег и ходил как умственно отсталый.

Смеясь, он спросил у Йогини:

— Что это с парнем?

— Я не знаю, Юджи.

Мы поехали в торговый центр в Аври, расположенный на французской территории. К нам присоединились Сидд и Кара из Калифорнии, поэтому Юджи сел рядом со мной в машине и как «бегущая строка» комментировал всё подряд: Юджи, войну в Ираке, ужасное состояние экономики дома. Он импровизировал так смешно, что я смеялся всю дорогу до магазина.

После кофе в ресторане Migros Юджи вместе со всеми пошёл в торговый центр. Он направился к отделу с электроникой в дальней части магазина посмотреть часы. Он слегка прихрамывал.

— С возрастом вы уменьшаетесь и идти становится легче. Он ничего не купил.

Оказавшись снова в 609-м номере, Рэй начал пичкать его конфетами из «Леонидаса», пытаясь нарастить хоть немного жира на его кости. Периодически он вскакивал из кресла, где сидел в скрюченном положении, подтягивал брюки, перестёгивал ремень, бросался на кухню и возвращался с небольшой тарелкой, на которой лежали угощения для Юджи.

— Снова?

Юджи начинал ругать его:

— А как же остальные?

Рэй шлёпал себя по лбу:

— Ах да, я забыл!

Юджи отсылал его назад, зная, что Рэй хотел все конфеты сберечь для него. Затем он внимательно следил за тем, чтобы каждый получил свою порцию белого шоколада — иногда до полного опустошения коробки.

— Надо ему дать одну!

— Она голодна!

В комнате раздавались стоны:

— Нет, спасибо! Мне уже хватит.

Если он слышал подобное, тут же выдавал добавку:

— Вы должны взять ещё одну! Ну давайте же! Дайте это ей! Я делал вид, что съедаю шоколад, а сам незаметно отдавал его Йогине: обычно она ела мало, как мышка, но только не тогда, когда дело касалось шоколада.

В тот год лыжникам не слишком повезло. Мокрый снег выпал поздно, и его было слишком мало, чтобы лечь плотным слоем. Чахлые облака чуть припорошили белой сахарной пудрой верхушки деревьев. Зато когда на закате шёл снег, белые плиссированные складочки долины блестели и переливались над тенями цвета индиго. Сверкающие рождественские огоньки превращали похожие на перевёрнутую букву V горные массивы в гирлянду по краю долины. Последние отблески солнца золотили пики гор и являли миру жёлтые бриллианты в оправе из вечернего синего неба.

*

Из её квартиры я снова позвонил Дугласу.

— Он когда-нибудь говорил нормально?

— До «катастрофы» он был таким же, как и все в этом смысле. Но потом в нём было выжжено всё.

Когда Дуглас с Юджи встретились впервые, последний отправил его к Джидду Кришнамурти. Дуглас сказал, что они подъехали к шале, где жил Джидду Кришнамурти, и Юджи заставил нервничающего девятнадцатилетнего парня постучать в дверь. Естественно, Джидду Кришнамурти открыл ему.

— Он говорил что-нибудь о Юджи?

— Нет! На самом деле Юджи велел мне не упоминать его имени.

— И как прошла встреча?

— Ну, это было забавно, потому что он открыл дверь и спросил:

— Послушайте, сэр, вы видите облака на небе? Посмотрите. День был ясным и солнечным.

— Нет, вы шутите?

Мы рассмеялись. Это было типичное для Джидду Кришнамурти начало разговора.

— Я серьёзно.

Он действительно так сказал. Он действительно таким был! Но он был невероятно обаятельным. Потрясающий человек на самом деле, хотя Юджи пошёл намного дальше него. Юджи стал мудрецом — чем-то, чем Кришнаджи не был.

Дуглас спросил меня о здоровье Юджи и его планах относительно путешествий. Я мог ответить только то, что отвечал в последнее время всем и всегда, — что понятия не имею.

— Думаю, на самом деле он этого тоже не знает. Мне кажется, он просто дожидается импульса изнутри и тогда просто едет.

Кто-то показывал Юджи видео последней поездки в Индию. Чандрасекар пел посвящённые ему песни. В его песнях чувствовалась глубокая печаль и тоска по ясности. Юджи перевёл песню: «Ты говоришь, что ума нет, религии нет. Ты говоришь, что ты сам — Шива. Ты постоянно повторяешь, что мокша и просветление — чушь. „Как мне достичь этого состояния?“ — спрашиваю я тебя. Ты только смотришь на меня и улыбаешься с жалостью. Я посвящаю себя тебе. Пожалуйста, прими».

— Ни в коем случае! — пробормотал Юджи.

Затем мы смотрели несколько видео с Джидду Кришнамурти на ютьюбе, пока Юджи, улетев куда-то за тысячу вёрст, сидел напротив и рассеянно поглаживал свои ногти.

— Он такой умный, — сказала Эллен.

— Я не понимаю. Что он говорит? — вмешался кто-то.

Эта информация была новой для других, но меня этот голос возвращал в то время, когда каждое сказанное слово досконально изучалось. Сейчас все эти слова не имели никакого смысла, потому что напротив меня сидел человек, которому удалось расцепить железную хватку этого голоса и открыть пространство чудес и разочарований.

(Не смею здесь цитировать старика: не хочу, чтобы мне предъявили иск.)

Юджи сидел в своём кресле, безразличный к видео.

— Что это? — спросил он.

— Твой старинный друг, — ответил я.

— О, — пробормотал он. — Всё это вздор.

Было странно видеть одного Кришнамурти в комнате, а другого — в киберпространстве. Они были абсолютно разными. Юджи, как топором, рубил все инструменты, которыми Джидду Кришнамурти пользовался для общения. Юджи был уверенным, а Джидду Кришнамурти колеблющимся. Удивительно думать, что Юджи слушал его в течение многих лет и, тем не менее, смог не увязнуть в нём. Он всё порубил на куски и сжёг. Я пытался представить силу удара или взрыва, которая требовалась для того, чтобы выкинуть этого парня из системы. Снова и снова я вспоминал аналогии из священных текстов, где сказано, что для извлечения одного шипа нужен другой шип. Если затем не выбросить второй шип, то что изменится?

Юджи был тем самым вторым шипом. Мог ли я выбросить его? Пока что это было маловероятно.

Из-за всей этой новой информации, драматических поворотов, секс-скандалов и прочего, связанного с Джидду Кришнамурти, я начал на многие вещи смотреть иначе. И теперь я действительно не понимал, что мне думать о нём, о Юджи или отношениях между ними. Я знал только, что у меня с ним покончено, а насчёт всего остального… Что я должен был о нём думать?

Юджи существовал сам по себе — вольная птица, кристально чистая, разрушающая, харизматичная — иногда до непереносимости. В последнее время казалось, что Джидду Кришнамурти был не такой уж фальшивкой. По крайней мере, встреча с Джидду Кришнамурти подготовила меня к встрече с Юджи — это факт.

Однажды Юджи рассказал Махешу о своём разговоре с Джидду Кришнамурти:

— Я чувствую себя слепым человеком, ищущим в абсолютно тёмной комнате кошку, которой там нет.

— Кошка там, — последовал ответ Джидду Кришнамурти.

«Он лгал, — сказал Махеш. — Он кормил людей надеждой».

*

Боль в коренном зубе становилась всё сильней. Я хотел вылечить его в Индии, где цена на услуги была более приемлемой, но так и не собрался сходить к врачу. Нью-йоркерша предложила мне пойти вместо неё по записи к местному стоматологу. Я решился. Врач, молодой итальянец, оказался духовно ищущим. После разговора с Нью-йоркершей его стала интересовать тема Юджи. Вечером после приёма он пришёл познакомиться с ним и, естественно, выслушал все его теории относительно растущих зубов.

— Мои тридцать два зуба растут снова, сэр!

Юджи даже согласился сделать рентген. Рентген так никогда и не был сделан, но стоматологу Юджи пришёлся по душе. Когда Юджи сказал, что хочет вырастить заново все свои зубы, чтобы кусать ими людей, поскольку слова до них не доходят, стоматолог уверил его, что слова его были достаточно кусачими, особенно те, которые были направлены на Нью-йоркершу.