«Что человеку необходимо, так это освободиться не только от своего личного прошлого, но и от прошлого всего человечества».

Он дал сигнал Махешу вернуться. В тот вечер он сказал, что ждёт Махеша утром послезавтра, и когда Махеш приедет, я уйду.

— У тебя осталось всего два дня, парень! — сказал он мне. — А затем я скажу «гуд-бай».

Почти ровно пять лет я провёл рядом с ним, а теперь мне были готовы подписать увольнительную. Я не знал, что сказать. Последние несколько недель почти лишили меня чувствительности. Он не шутил. Предшествовавшие этому окончательному заявлению дни я старался избегать его комнаты и работал на новом компьютере. Я уже больше не мог сидеть неподвижно.

Что, чёрт возьми, мне теперь делать?

Я думал только о том, что мне нужно вылечить зуб. По крайней мере, я мог заняться этим в Гштааде. Было ощущение, что Юджи полностью стёр мой жёсткий диск, отвечающий за мышление. Я был совершенно растерян. Йогиня позвонила своему отцу, и тот пообещал помочь ей найти работу в правительстве. Она плакала.

Со всех концов земли звонили друзья. Когда позвонил учитель йоги Дешикачар, у Юджи не было сил, чтобы поднять трубку. Я передал Юджи его благодарность за отменные обеды, которыми тот раньше кормил его в Гштааде.

Он тихо лежал на диване и почти всё время молчал. Если он и говорил, то речь его была короткой и отрывистой: он описывал, как дыхание перекрывается «механизмом блокировки», когда он пытается что-либо сказать. Посидев и поговорив около пяти минут, он снова заваливался на диван.

Гуха заметил, что со времени его приезда угол подушки, поддерживающей голову, становился всё меньше и меньше.

Утром он поел немного рисовых хлопьев и выпил воды, сказав, что этого достаточно, чтобы продержаться до того момента, пока приедет Махеш. День был спокойным. Я подумал о том, что в ветреный день держаться за тело ему было трудно. Он был барометром, реагирующим на погоду и людей. В тихий день он был тихим. Все молчали, ждали и пристально наблюдали за ним. Это было наблюдение за умирающим. Больше никто не говорил о выздоровлении. Поскольку Мурти был всё ещё там, я помог ему встать и сделать несколько шагов по комнате. В течение минуты он пытался изобразить что-то вроде небольшого танца, а затем сделал мне знак отпустить его и снова завалился на диван. Народ зааплодировал, но обмануть кого-либо было невозможно. Конец явно маячил на горизонте. Я больше не мог выносить скорбный вид и печальные взгляды присутствующих. У меня было ощущение, что мы дышим ему в затылок. Казалось, его это не волновало, но я хорошо помнил его желание умереть в пещере в одиночестве, а не в комнате, полной людей, неотрывно глядящих на него грустными глазами. Было тяжело и не хотелось думать, что всё может закончиться вот так.

В какой-то момент он уставился на потолок, показал на него и засмеялся. Гуха, сидя в кресле у подножия дивана, спросил его, что там было смешного. Юджи показал на линию света, просвечивающую через изоляцию в потолке. «Это линия», — сказал он и засмеялся как младенец, открывающий для себя объекты при помощи органов чувств. Его это радовало. Никаких признаков боли не было заметно. Он снова и снова подчёркивал, что тело было всего лишь транспортным средством дыхания.

— Это тело лёгкое. Я не имею в виду «лёгкое» в том смысле, я имею в виду, что оно весит очень мало.

Когда я пришёл после утреннего отдыха, он сказал мне: «Это последний день, парень! Ты стал веб-маньяком». Смысл его слов был очевиден: он хотел, чтобы я оставался с ним весь день. Передать не могу, насколько сложно мне это было сделать. Я чувствовал себя ведром, доверху наполненным этой комнатой. Ещё одна капля, и оно лопнет.

Я дрейфовал туда-сюда.

Внезапно, как прорвавший плотину поток воды, сопровождаемый мощным порывом свежего ветра, в комнату ворвался Махеш. Он упал на пол перед Юджи и долго целовал его ноги, а затем хлопал его по коленям с интенсивностью, необычной даже для него. Так же, как и тогда, во время первой встречи с Махешем, он взорвал комнату жизнью и смехом, вытряхнув из пространства пыль сентиментальности. Я до сих пор помню, как он схватился тогда за ножку стула Юджи в квартире Парика в Бомбее и тряс её, рыча на Юджи как игривый тигр и одновременно стреляя глазами по комнате, оценивая производимый на аудиторию эффект. Именно за отсутствие благопристойности и несоблюдение внешних правил приличий любил его Юджи. Он был полон жизненной силы — того, что сейчас медленно покидало тело Юджи. Тогда, как и сейчас, большое, наполненное энергией, физически крепкое тело Махеша казалось даже опасным рядом с хрупким и невесомым Юджи.

Усевшись на полу перед Юджи, лежавшим теперь на диване почти без движения, он передал ему все послания от друзей, которые не смогли приехать. Затем он предоставил себя в его распоряжение. Юджи еле слышно объяснил, что у него проблемы с дыханием.

— Ещё бы! — заорал Махеш. — В этой комнате до хрена народу!

Все засмеялись. Юджи начал давать ему указания. Его нужно было перевезти в место, где люди не смогли бы его найти, и дать ему умереть. Слова звучали прерывисто, и мы все наклонились вперёд, чтобы расслышать их. «Даже чтобы этот святой Луис не знал, где я. Или не разрешай ему приближаться ко мне». Махеш должен был взять все деньги, оставленные на его счёту. Затем он назвал цифру в четыре тысячи долларов и небольшим жестом словно бросил их в него рукой.

Махеш засмеялся:

— Какое преуменьшение это было, мои соотечественники! Добавь несколько нулей, Юджи!

Снова все засмеялись, заставив на мгновение исчезнуть окутавший комнату туман горя. Затем всё стихло. Наклонившись вперёд или откинувшись назад, люди сидели со слезами на глазах. Я сел за кухонный стол, стоящий за ним, в ожидании какой-нибудь реплики. Он ничего не сказал. У меня было чувство, что он пытался обдумать, как ему поступить, если он не умрёт вот так сразу. Может быть, он хотел избавиться от всех нас, чтобы умереть в покое. Но, похоже, для этого было уже слишком поздно. В тишине в комнату из спальни мягко вплыли мелодии индийских песнопений. Эти звуки и исходившие от преданных флюиды начинали придавать всей обстановке религиозный оттенок. Ситуация становилась неловкой и предсказуемой.

Затем он, задыхаясь, начал говорить Махешу о том, что хочет убраться из этой комнаты и остаться один. Снова возникла неловкая пауза. Я подумал: «Это уже слишком, он хочет, чтобы мы ушли». Я чувствовал, что мы начинаем его душить. Схватив компьютер под мышку, я встал и вышел. Остальные почти сразу последовали за мной. Возможно, пришло время, чтобы Махеш и Рэй посадили его в машину и отвезли обратно в Швейцарию.

Как только мы оказались снаружи, я предложил всем разъехаться, чтобы он мог спокойно умереть. Похоже, у всех были такие же мысли. В тот момент, когда мы это обсуждали, вышел Махеш и сделал последнее объявление. Юджи велел передать нам, чтобы мы все возвращались туда, откуда приехали, чтобы он мог умереть.