Джо восприняла мои новости об обеде/деловой встрече /поцелуе с принцем лучше, чем я ожидала, учитывая, что мы обе все еще отходили от последней попытки Рольфа завоевать ее внимание: он прислал усыпанный стразами айпод, который, как выяснилось при включении, был забит лучшими хитами Бара Уайта, собранными в плейлист с жутким названием «Одна ночь с Рольфом».

– Я так рада, что в твоей жизни появилась романтика! – воскликнула она, заставив нас обеих вздрогнуть и отогнать образ «романтичного» Рольфа, возлежащего на атласных простынях и напевающего «Я буду любить тебя, крошка». – Что ты скажешь маме и папе? – Она притворилась, будто говорит по телефону и очень плохо сымитировала йоркширский акцент: – При-вет, мам. Я поцеловала принца, и мне понравилось!

– Нет, – тут же выпалила я. – Я ничего им не скажу. Они становятся очень…

Я попыталась подобрать нужное слово. Мама и папа вовсе не были пуританами, которым сложно поверить, что дочери уже не шесть лет, но все же, что вполне естественно с их стороны, опекали меня. К тому же я теперь жила в Лондоне, городе серийных убийц и джентльменов в котелках со странными усами и недобрыми намерениями. В те первые несколько раз, когда я ходила на свидание с приятелями Джо, мама заставляла меня звонить и заверять ее (то есть папу), что я благополучно добралась домой, что меня не привязали к железнодорожным рельсам, что я не лишилась своей сумочки и так далее.

Джо выгнула бровь.

– Очень что? Очень нервные? Очень заботливые?

– Слишком заботливые, – закончила я.

– А, но тебе придется поставить их в известность, раз уж ты собралась завести себе личную жизнь с личным принцем. – Джо похрустела пальцами. – Им понадобится немало времени, чтобы организовать многомиллионный бизнес в интернете, это для начала! А еще тебе нужно заставить маму снова влезть в ее школьные джинсы, раз уж ей придется соперничать с Кэрол Миддлтон!

Я напряглась. Страсть к чрезмерной защите родных в моей семье была взаимной. Если бы Джо действительно видела мою маму, а не просто долго болтала с ней по телефону, она бы знала, что маме до размера джинсов Кэрол Миддлтон так же далеко, как мне до ускоренного курса в семинарии Ватикана. Это была еще одна тема, которую мы не поднимали, и еще одна причина, по которой мои родители превратились из столпов общества Хэдли Грин в почти отшельников Ротери.

Джо почувствовала внезапную смену моего настроения и уладила дело игривым шлепком.

– Да ладно, я просто дразнюсь. Я рада, что ты нашла в Лондоне единственного джентльмена, который не будет творить непристойности за закрытыми воротами сада. Он ведь не пытался забраться в твою беседку? Ого!

– Давай не отклоняться от темы, – сказала я больше себе, чем ей. – Это всего лишь обед. А сад, возможно, откроет новые возможности для пчеловодства Теда.

– Романтика. Божественно! – Она на миг мечтательно зажмурилась, но тут же превратилась в прежнюю, знакомую Джо. – Только сделай для меня одну вещь, милая.

– Какую?

Искрящийся айпод она приподняла двумя наманикюренными пальчиками, словно один из пакетиков с какашками Бэджера.

– Попроси прекрасного принца передать принцу Роджерсу Нельсону, чтобы он выбросил эти глупости из головы, пока я не послала своих братьев отстирать ему мозги с мылом.

Обычно я не посвящала Теда во взлеты и падения моей личной жизни, но нужно же было объяснить, откуда у нас внезапно взялась работа. Новый контракт с Ассоциацией жильцов Тринити-сквер – несколько часов в неделю плюс планирование – стал отличным началом для наших планов по развитию бизнеса. Я могла расширить свое рабочее портфолио, а Тед был очень рад узнать, что Лео позволил нам поставить ульи и устроить клумбы на крыше своего четырехэтажного городского дома.

На эту крышу мы взобрались утром в начале следующей недели – Лео был на работе, но оставил ключ своему управдому (Эгги, очень суровый шотландец, «наверное, бывший шпион», по словам Теда, который внезапно обнаружил немалые познания в сфере охраны королевских семей). Пока Тед возился с новой лазерной линейкой, бормоча что-то о доступе к ульям, я улучила минутку, чтобы насладиться видом. Плоская крыша с дымоходами из красного кирпича была идеальной площадкой не только для ульев, но и для наблюдения за городом. Я могла бы часами стоять там, прислонившись к одной из пожарных лестниц и любуясь изгибами террас, вкраплениями парков и церковными шпилями, которые возвышались над облетевшими верхушками деревьев. Но Тед проявлял к делу больше живого интереса, чем я когда-либо видела. И явно радовался перспективе использовать в работе больше оборудования.

– Пять ульев сюда… и, наверное, пару клумб вокруг дымоходов…

Он поднял глаза и заметил, как я мечтательно таращусь на бочку для дождевой воды. Я замечталась о том, как можно танцевать с Лео на этой крыше, встречая рассвет над его личным садом, но Тед, понятное дело, об этом не знал. Его голос был лишь расслабляющим саундтреком «бу-бу-бу» в моей воображаемой хореографии.

– Эй, ты слышала хоть что-то из моих слов? – саркастически спросил он.

– А, да? – виновато откликнулась я.

Тед защелкал своей новейшей цифровой рулеткой.

– Знаешь, что нам действительно не помешало бы? Чтобы твой папа приехал и помог нам все это устроить. Я примерно представляю, что мы делаем, но он-то эксперт по пчелам.

Я пожевала губу.

– Нет, это едва ли получится.

– Почему нет? Он может выставить нам счет за дорогу, если в этом проблема.

– Не в этом, – быстро сказала я. – Мои родители не… любят Лондон. К тому же через пару недель я еду домой на папин день рождения. Я поговорю с ним. И привезу список всего, что нам понадобится.

Тед просиял от упоминания «всего». Иногда мне казалось, что садоводство привлекло его только тем, что требовало больше оборудования, чем преподавание.

– И еще, – сказала я. – Разве тебе не интересен розовый сад? Он потрясающий, там столько старых сортов со всего мира! Я составляю список оригинальных разновидностей, и некоторые из них будет действительно сложно достать.

Тед направил свою лазерную рулетку на дымоход и начал рисовать ею узоры.

– А ты меня слушаешь?

– Ага. Розы. Много роз.

– Он был так замечательно устроен, и цветы, и ароматы располагались слоями, – продолжала я, поскольку тщательно продуманные и чудесно нарисованные планы заворожили меня не меньше самого Лео. Мысль о том, чтобы возродить это чудо, с некоторыми новшествами, заставляла меня летать от восторга. – Сорта были высажены так, чтобы облако потрясающего аромата окутывало сад с апреля до… Что ты делаешь?

– Вычисляю, сколько тут места в квадратных футах. Ты хоть представляешь, сколько стоит этот дом на рынке недвижимости?

Тед впервые обратил внимание на стоимость рабочего пространства, и мне стало неловко. Сама я никогда не задумывалась о стоимости домов, в которых мы работали. Я знала, что они стоят миллионы, и комнаты, которые я мельком видела за створчатыми окнами, были изумительно обставлены, но я замечала еще и то, что обслуживающий персонал, мелькающий на этом фоне, выглядит скучающим, а жильцы и владельцы редко находят время насладиться тенистым зеленым оазисом, который я создавала для них в драгоценных кармашках внешнего пространства.

Белые кенсингтонские особняки вроде этого, где жил Лео, для меня были местами из другого мира, и я даже не завидовала их обладателям, поскольку сама хотела жить совершенно иначе. И не хотела иметь с ними ничего общего, до нынешнего момента.

– Нет. – Я оттолкнулась от перил. – И не хочу знать. Давай измерим клумбы.

Сады в центре принадлежавшей Лео площади стоили, как целый Кью, и я втайне гордилась тем, что он позволил мне создать тайный уголок природы на крыше дома, где никто не увидит маргариток, лютиков и длинной травы.

Несколько дней спустя, когда я встретилась с Лео за обедом, он, что меня поразило, заинтересовался моими заметками о редких сортах роз, которые я уже определила, – по крайней мере, если он имитировал интерес, мне он показался настоящим.

– Тебе не обязательно задавать вопросы, – сказала я и покраснела, когда поняла, что вещаю о разнообразии тонких ароматов английских чайных роз так долго, что официанта пришлось отсылать уже дважды.

– Но мне интересно, – с честной улыбкой ответил он. – Из всех садов у нас дома я больше всего люблю именно розовые.

– Дома… это во дворце? – Мне еще придется тренироваться произносить это слово, потому что звучало оно до сих пор неестественно.

Лео спокойно кивнул и налил мне еще вина.

– Вокруг дворца разбиты классические сады, разделенные по тематике. Тебе они понравятся. Моя прапрапрабабушка очень любила ими заниматься – она была из тех женщин, которые первыми решили по-настоящему работать. Для английской ветви нашей семьи она обустроила английский сад, для австралийской – австралийский, в память о доме, а для немецкой – альпийскую горку. – Он улыбнулся. – Хорошо, что у нас родословная с миру по нитке, бабушка не сидела без дела.

– То есть это настоящие сады, в которых можно гулять? Они не только для видимости? – спросила я, пытаясь представить, каково расти в таком роскошном месте.

– О, конечно. В детстве мы часами там развлекались, потому что в доме бегать не разрешалось. Главный садовник обычно организовывал для нас поиски клада – и я до сих пор немного разочарован тем, что шоколадные яйца не растут на розовых кустах.

– Это можно устроить, – сказала я, притворяясь, что делаю пометку.

– Правда? – Его глаза заискрились. – Тогда я, наверное, тоже подключусь к работе над садом.

– Все это звучит, как сказка. В смысле, такой-то замок.

Я видела в интернете фото ниронского замка Вольфсбургов и не позволила бы ему выдать это за обычную летнюю резиденцию.

Лео пожал плечами.

– Мы не думали о нем как о замке, это был просто дом, в котором живут бабушка и дедушка. У нас были вполне современные комнаты, совершенно не похожие на те, что демонстрируют туристам. Но больше всего мне нравился именно сад. Лучшие воспоминания о детстве связаны с тем, как мы с кузенами валяемся на траве, смотрим на облака и пьем мятный чай, который нам приготовил дедушка. Запах мяты до сих пор возвращает меня туда. Бывает неудобно, когда глаза мечтательно туманятся в турецких ресторанах.

Я не могла не улыбнуться романтичности всего этого. От того, что Лео любил сады больше дворца, он еще больше мне нравился. Общими интересами мы начали очаровываться еще тогда, когда оба признались в редкой ненависти к желейным конфетам со вкусом черной смородины, так что детство, проведенное в садах, было потрясающим совпадением номер восемьдесят один, после настоящих хлопчатобумажных носовых платков (которые мы любим), флейты (в качестве первого инструмента) и так далее.

– У меня то же самое с лавандой! Папа раньше выращивал ее для пчел, и всякий раз, когда собаки пробегали через заросли, воздух наполнялся сильнейшим ароматом лаванды. Я сажаю ее везде, где живу, в горшках, чтобы почувствовать себя дома. – Мне очень нравилось делиться таким с Лео. И я не могла представить, как делюсь этим с кем-нибудь другим. – Вот почему я люблю высаживать растения в балконных ящиках для клиентов – я считаю, что запахи очень связаны с воспоминаниями, даже в Лондоне. Свежескошенная трава, розмарин, душистый горошек. Я люблю вносить их в чью-то жизнь, чтобы всякий раз, когда клиент почувствует запах, например гиацинта, у него возникало милое воспоминание.

Лео так проникновенно улыбнулся, словно я сказала что-то особенное, и это заставило меня тут же вскинуться:

– Что?

– Мне нравится, как ты рассказываешь о своей работе, – сказал он. – Для тебя это не просто идеальные лужайки, верно?

– Лужайками занимается Тед. А я хочу создавать для клиентов уголки мира и покоя. В которых они могут прятаться от всего. В котором могут видеть, что какая бы дрянь ни случалась на работе, маленькие растения продолжают расти, а это дерево, хотя и кажется сейчас мертвым, через три месяца снова зазеленеет, а через пять на нем появятся яблоки. В Лондоне часто забывают о смене времен года, а мне приятно о ней напомнить. И приятно время от времени нюхать розы. Вот только никто не почувствует их аромата, если никто не посадит роз.

Это явно передавалось в нашей семье по наследству. Папа часто говорил в смутные времена после переезда, когда его лицо окаменело в непокорной гордости: «Эми, это дерево только выглядит мертвым, но корни еще на месте. Оглянуться не успеешь, как оно опять зацветет, дорогая моя». И ему не нужно было добавлять «как и мы». Я все равно это слышала.

Я ощутила острый укол тоски по дому, по папе, по нашему старому саду и знакомым вещам. Лео говорил, оживленно жестикулируя, и его длинные пальцы играли с серебряной солонкой.

– У нас есть несколько потрясающих фотоальбомов, посвященных тому, как прапрапрабабушка работала со своими садами, – рассказывал он. – Кто-то приписал «закатав королевские рукава» под одним из фото, но на самом деле там она в кринолине и огромной шляпке с вуалью командует четырьмя десятками потных рабочих, пытающихся не споткнуться об одного из ее пекинесов.

Я покраснела.

– Мне бы очень хотелось это увидеть.

– А я с удовольствием показал бы тебе сады – ты единственная из всех, кого я знаю, кто сможет по достоинству оценить оставшиеся там редкие виды. В смысле, я с удовольствием показал бы тебе весь остров.

При этом Лео так мило на меня покосился, что кровь в моих венах ускорила бег. Все остальное он делал с непринужденностью, которой я ни у кого еще не видела, – непринужденно заказывал еду, командовал Билли, оставлял чаевые, – но порой, как сейчас, в нем проглядывала неуверенность, словно он не знал, как именно я отреагирую.

– Ты приглашаешь меня к себе домой? – радостно спросила я, не успев подумать.

– По всей видимости. Нет, я приглашаю тебя к себе во дворец.

Мы улыбнулись, и эта улыбка застыла в воздухе между нами. Я вздрогнула: мне раньше доводилось общаться, но никогда настолько эффективно. Я пожелала себе чего-то нового, но это было более чем новым.

– Но только в сады, – серьезно добавил он. – Экскурсия по дворцу не входит в стоимость поездки.

На короткую, но жуткую и унизительную секунду я подумала, что он говорит всерьез, но в его голубых глазах заплясали чертики, и я шлепнула его точно так же, как Джо любила шлепать меня.

Лео находил все новые и новые поводы мне позвонить, а я находила поводы обсудить план его сада, так что вскоре мы начали видеться почти каждый день, пусть даже всего лишь за обеденным кофе на промозглой площади, пока Билли читал «Рейсинг пост» в своем теплом «рендж ровере».

И всякий раз Лео открывал мне нечто новое о своей семье. Вскоре я узнала, что его мать, Лиза Бахманн, половину своего времени проводит в Нью-Йорке, режиссируя фитнес-ДВД и управляя империей нижнего белья, которая вводила ее в семерку самых богатых моделей мира; что его отец, принц Борис, четвертый в очереди наследования трона Нироны, в данный момент находится в Лондоне, собирает средства для благотворительного проекта по спасению диких кошек; что Лео недавно летал домой на ночь отпраздновать двадцать девятый день рождения своей сестры Софии, которая работала в большой международной юридической компании и специализировалась на спорных случаях наследства.

– София тоже не хочет, чтобы ее принимали за высокородную бездельницу вроде Рольфа, – объяснил он. – Но она еще и любит хорошие законные стычки.

Я же делилась тщательно отобранными подробностями о моей семье: о том, что мой папа – банковский менеджер на пенсии, что он каждый год получает все призы на местных овощных выставках (его не зря называли тыквенным королем Хэдли Грин, за что Лео тут же окрестил меня тыквенной принцессой); о том, что мама заведовала кухней местной школы и изобрела несколько новых рецептов пудинга, которые теперь вошли в национальное меню. Я рассказала о бабушке, входившей в городской совет, и о том, что она завещала мне Бэджера, и снова упомянула старшую сестру Келли, покинувшую дом, когда я еще ходила в школу.

И, конечно же, разговоры не обходились без упоминания о Рольфе. Рольфе и/или Джо. Я попыталась как можно тактичнее передать слова Джо об айподе, но Лео все равно задумчиво потер подбородок.

– Дело в том, что Рольф еще никогда не прикладывал столько усилий, чтобы завоевать девушку. Обычно к этому времени ему становилось скучно. Так, говоришь, он послал ей айпод? С песнями? Он даже со своим разобраться не может. А она действительно не заинтересована?

– Мне так не кажется.

Я не знала, как тактично описать реакции Джо. С одной стороны, она, похоже, наслаждалась происходящим, поскольку остановить это было очень просто: добыв судебный запрет. Возможно, она видела в Рольфе что-то, чего не видела я.

Возможно, ее ярость была лишь улучшенной версией тех споров с подколками, которые ей так нравилось вести с Тедом. И, раз уж речь шла о брате Лео, я была не против искать оправдания ее двойным стандартам.

– Если Рольфу нужны сложности, почему бы ему не заняться изучением нового языка? Или не научиться вязать?

– Или же дело в том, что она действительно ему нравится.

Мы в изумлении уставились друг на друга.

– Она могла бы с ним справиться. Ему не помешает немного здравого смысла, – добавил Лео. – А Джо не воспринимает его глупости всерьез.

– Ну, в таком случае, я думаю, что он больше впечатлит Джо, перестав пытаться ее впечатлить, – очень осторожно предложила я. – Сделав акцент не на себе, а на ней. И поменьше вкладывая именно себя.

Лео задумчиво кивнул.

– Я ему передам.

На самом деле я хотела сказать, что Рольфу не помешало бы стать больше похожим на Лео. Лео, хотя и отвечал на мои предсказуемые вопросы по поводу отопления в замке и того, не странно ли видеть фото своих родственников на юмористических открытках, старался сделать наши свидания как можно более обычными. Мы ели в простых французских ресторанчиках неподалеку от его дома, и он не позволял мне платить за себя, хотя я и пыталась. И в конце вечера, когда я буквально дрожала от желания, о котором раньше только читала в похищенных у Келли романах Джудит Крантц, он не волок меня в свою роскошную спальню, чтобы по-королевски развратить, он целовал меня – медленно, пока у меня не слабели колени и не закипала кровь, – а потом отправлял домой с Билли.

– Я не хочу торопить события, – признавался он во время долгих разговоров по телефону в темноте, которые мы обычно вели. – Это что-то особенное.

Я согласилась. Время, которое мы с Лео проводили вместе, казалось особенным, но это не имело ни малейшего отношения к тому, что он был пятым в очереди наследования трона одного из европейских островов с налоговым раем, пятым после Павлоса, сыновей Павлоса – Сержа и Гильермо, а затем Бориса.