Папин день рождения значился первым в списке обязательных ежегодных визитов домой, наряду с маминым днем рождения, моим днем рождения, Сельскохозяйственной выставкой Хэдли Грин и Рождеством.

В этом году я купила билеты на поезд до Йоркшира за несколько недель, с огромной скидкой за предзаказ. Мама с папой жили в затерянной в глуши маленькой деревушке, и добраться туда на поездах и автобусах было лишь чуть легче, чем пешком. Но не поехать было невозможно, как я пыталась объяснить Джо, когда она обнаружила меня за ноутбуком в половине шестого утра, охотящейся на билеты со скидкой.

Прежде всего, дни рождения позволяли моей маме заниматься выпечкой не только для того, чтобы успокоить истощенную нервную систему. Мои родители по-разному справлялись со стрессом: папа часами копался на участке, мама превращалась в бессонного кондитера. Она всегда отлично готовила, тестировала на нас рецепты для школьной столовой, только в уменьшенном объеме, но с тех пор, как ей пришлось уйти с работы в школе, пекла она только дома, и столько, что дом буквально пропитался запахами чудесных тортов.

Разумеется, это было мило – и куда лучше запаха кошек, которым пропитался дом Ди Оверенд, – но все эти торты нужно было куда-то девать, и в основном их поглощали мои родители. Мама сейчас была в два или три раза больше, чем когда я жила дома, и мне пришлось уговорить ее открыть лавку в больнице, чтобы спасти папину печень.

Но главная причина, которая требовала моего визита, причина, которую все мы знали, но никто не озвучивал, заключалась в том, что папин день рождения отмечался на два дня раньше дня рождения Келли, и мое присутствие на вечеринке означало, что родители отметят и ее праздник, при этом никак о нем не упоминая.

Умение моей семьи завязывать на шее сложнейшие эмоциональные узлы, ни слова при этом не говоря, просто поражало воображение. Мы словно прошли эмоциональный вариант курса пантомимы, который посещала Джо.

Папин праздник традиционно выпадал на выходные, заполненные разнообразными лондонскими увеселениями. Джо попала в ВИП-листы трех разных клубов, миссис Мейнверинг впервые в жизни пригласила нас на вечеринку с шерри в ее квартиру, у Дикона была выставка (хотя мы тайком и сомневались насчет нее), а Лео достал билеты на рок-концерт в Королевском Альберт-холле, настолько популярный, что остатки билетов разыгрывались в лотерею.

Этот сюрприз он преподнес мне за горячим супом, доставленным из кафе в его сад, где я провела все утро, высаживая розовые кусты Souvenir du President Lincoln, которые привез прямо из Франции специалист по розам, найденный мной в интернете.

– У меня для тебя сюрприз, – сказал он, когда мы устроились на скамейке с куриным супом. – Считай это запоздалым подарком на День святого Валентина.

– Но ты уже сделал мне подарок на День святого Валентина, – возразила я. – А я не из тех девушек, которых нужно постоянно осыпать подарками. Хотя я, конечно, и благодарна за внимание.

После ночи, проведенной с Лео в его антикварной кровати в форме саней, – с ней не могла сравниться ни одна ночь моей жизни, – я вернулась на Леоминстер-плейс к утру и обнаружила, что квартира завалена цветами, и не тепличными заморышами без запаха, а настоящими садовыми розами с потрясающим, почти съедобным ароматом: сиреневые «Блю Мун» и румяные «Уайт Мисчиф» перемежались голубыми гиацинтами, желтыми ирисами и декоративной зеленью.

– Это были всего лишь цветы. Сапоги для сапожницы, знаю. Вот. И не говори мне, что не любишь эти группы, я проверял твой айпод. – Он вынул из кармана билеты в первые ряды партера.

Я вытаращилась на него.

– Серьезно? Лео, я точно знаю, что все билеты давно проданы, потому что Джо не смогла их достать еще в прошлом году, когда они только поступили в продажу. Как тебе удалось?

Он улыбнулся и что-то вытащил из своего бутерброда.

– Магия. Не спрашивай.

– Не буду, – улыбнулась я в ответ.

Похоже, у свиданий с принцем возникло неожиданное приятное дополнение. Но потом я снова взглянула на билеты, и сердце у меня упало.

– О… это в четверг…

– У тебя встреча с кем-то другим?

– Нет. То есть да. С папой. У него день рождения. – Я чувствовала себя просто ужасно. – И на все выходные я уезжаю в Йоркшир. У меня не получится вовремя вернуться.

Лицо Лео помрачнело.

– А ты не сможешь выехать чуть раньше?

– Это не так уж просто – туда нужно добираться двумя поездами и автобусом. И я не смогу уйти, пока гости не съедят все сэндвичи и не убедятся, что я не начала говорить, как южанка, и есть крем-фреш. Ты же знаешь эти семейный встречи. Ну, – добавила я, – такие, может, и не знаешь.

– А что, если я поеду с тобой? – Лео просиял, словно это действительно была хорошая идея. – Эй, давай так и сделаем! Я отвезу тебя туда и обратно, это можно устроить в любой день. И я никогда не бывал в Йоркшире. Было бы неплохо развеяться.

Я подавилась супом.

– Что? – Лео нахмурился. – Ты не хочешь, чтобы я приезжал?

– Нет, просто… – Я собиралась сказать: «Я не могу представить тебя в доме моих родителей», но вместо этого произнесла: – Суп очень горячий. И ехать туда долго.

Я знаю, не лучший аргумент. Но это было первое, что пришло мне в голову. Мысль о том, что Лео с его потрясающим королевским лоском окажется в нашей захламленной гостиной, вызвала панику. Семью пришлось бы предупреждать за полгода, чтобы а) папа успел перестроить весь дом, б) мама получила достаточное количество сеансов психотерапии и смогла справиться со стрессом, связанным с приездом гостя, который не являлся нашим близким родственником.

Я сразу пожалела о сказанном, потому что Лео тут же помрачнел.

К слову, сидя на садовой скамейке, с серой кашемировой лыжной шапочкой на художественно встрепанных волосах – ладно, и с покрасневшим от холода носом, – он выглядел куда нормальнее, чем в смокинге, но все равно: мой предыдущий парень работал помощником на стройке.

– Не понимаю, в чем проблема. – Его это явно задело. – Ты не хочешь меня им показывать? Или… ты не сказала им, что у тебя появился парень? В этом дело?

Как ни забавно, он угадал.

– Не так подробно.

У Лео отвисла челюсть.

– Что? Ты не сказала…

Я поторопилась объяснить:

– Дело в том, что мои родители устраивают ад любому, кого я привожу в дом. Особенно папа. Они стремятся меня защитить. И волнуются. – Да, я о многом при этом умалчивала. – Дело не в тебе, просто они немного сумасшедшие. Иногда нужно бывает… ну, понимаешь, просто пойти им навстречу.

– Слушай, они не могут оказаться безумнее моей родни. – Лео вытянул свои длинные ноги и скрестил лодыжки, открывая взгляду простой черный носок. – Ты же знаешь, мама недавно взялась за эту кампанию, – он пальцами нарисовал в воздухе кавычки, – «за то, чтобы каждая американская девочка каждый день чувствовала себя принцессой». Ну так вот, мама заставила нас с Софией слетать обратно в Нирону, на весь понедельник, чтобы поучаствовать в фотосессии для «Вэнити фэйр», во время которой она рассуждала о том, как важно быть естественными, какие мы на самом деле простые, как мы всегда с удовольствием ели овощи и так далее, и так далее. София была не рада. Она все ходила за журналистами и повторяла, что она вовсе не «нормальная» и что с двенадцати лет состояла в «Менса».

– Без Рольфа?

– Уж точно без Рольфа. – Он сухо улыбнулся. – И мама, конечно же, не могла устроить Софии взбучку на глазах у прессы, зато отыгралась за все, когда журналисты ушли. Я думал, что-то определенно разобьется. Скорее всего, окна. Этого, уж поверь, не было в «Плане американской принцессы».

Я улыбнулась и подула на суп. Потом замерла. По этикету ведь дуть на суп не полагается? Или можно? Надо было проверить.

Лео вздохнул и обмакнул в свой суп кусочек хлеба.

– То есть ты хочешь сказать, что мне придется пойти на концерт с Рольфом?

– Но он идеально подошел бы для большой кампании твоей матери! Что лучше подчеркнет «нормальность» семейства, чем поход с братом на рок-концерт? Там ведь будут фотографы, – добавила я.

– Туда, где есть доступ за кулисы, я с Рольфом не пойду, – ответил Лео. – Ни за что.

– Тогда возьми Джо. Или Джо и Рольфа, чтобы он научился как следует развлекать леди. – Прозвучало так двусмысленно, что я поперхнулась супом. – Я не это имела в виду! Я хотела сказать…

– Я знаю, что ты хотела сказать. – Лео покачал головой. – Но без тебя я туда идти не хочу.

На миг мне показалось, что он намерен заставить меня отказаться от поездки к родителям, но я покачала головой. Я не собиралась этого делать. И не могла изменить законы пространства и времени, чтобы появиться в двух местах одновременно.

– В другой раз, – сказала я. – Обещаю.

Прошло всего несколько недель с тех пор, как я возвращалась в Йоркшир для ежегодной неофициальной попытки побить рекорд по поеданию домашних пирогов, но мои родители, как обычно, встретили меня так, словно я вернулась из кругосветного путешествия, а не копалась в садах на другом конце железнодорожной линии Ист-коаст.

– Кожа да кости! – воскликнула мама, прежде чем я успела перевалить рюкзак через порог. Бэджер пробрался вслед за мной, дав маме еще один повод обсудить «проблемы гигиены» после переживаний о моем здоровье. – Ты хоть ешь? Или у тебя нет времени поесть?

– Эми, ты выглядишь усталой, – добавил папа. – Подхватила одну из этих простуд, которые ходят в последнее время? Говорят, что в метро вирус передается со скоростью лесного пожара. Коктейли инфекций, которые постоянно мутируют.

– Ох, Стен, замолчи! Эми не больна, – возразила мама, гладя меня по руке. – Когда она болеет, она кажется серой. А сейчас она выглядит изможденной, а не больной. Недокормленной.

Папа сдавленно фыркнул, потому что считать меня недокормленной могли разве что в отдаленных племенах Тонга, в которых женщины весили больше, чем лошади.

– С днем рождения, папа, – сказала я, прежде чем он снова начал спорить с мамой о том, жирная я или нет. – Я привезла тебе подарок.

– О, не стоило, – машинально ответил он, но я видела, что ему приятно. – Семена? Или луковицы?

Папа с надеждой взглянул на мой рюкзак, но затем увидел Бэджера.

– О! Вижу, ты снова притащила с собой эту чертову собаку.

– Да, – ответила я. – И благодаря ему сиденье со столиком в поезде было целиком и полностью в моем распоряжении. Без него я путешествовать не хочу.

– Я только что пропылесосила, – сказала мама. – Надеюсь, прошлогодняя история не повторится.

– Мам, ну перестань, здесь ведь не Букингемский дворец! – сказала я и тут же пожалела о сказанном.

Дом мамы и папы, последний по улице, был довольно неплох по стандартам Ротери – викторианский, с эркерами, узкой кухней и немного мрачной атмосферой, которую слегка развеивал шум железнодорожной линии, проходящей сразу за улицей. Но стоило пройти сквозь дом и шагнуть в расположенный за ним сад, как вы попадали в совершенно другой мир. Папа заполнил каждый доступный дюйм земли постоянно меняющейся мозаикой растений и кустарников, а гордостью его была виноградная лоза, с которой папа умудрился получить урожай в жаркое лето 2010 года. К счастью, не такой большой, чтобы делать вино.

Мы переехали в Ротери восемь лет назад, после того как Позор Келли вынудил моих родителей расстаться с нашим чудесным коттеджем с соломенной крышей в куда более жизнерадостном Хэдли Грин, где был огромный сад, цветущий центр района, вокруг которого все замирали, чтобы показать на него пальцем и поглазеть.

У нас с Келли были качели на яблоне и кролики в саду, а папа колдовал над огромным огородом и добивался настолько впечатляющих результатов, что ему запретили участвовать в местных выставках, поскольку не осталось категорий, в которых он не получил бы все призы.

А теперь у папы был маленький участок и семена, которые он выпрашивал у меня, а я доставала у знакомых по сельскохозяйственному колледжу. Бэджер во время прошлого приезда не заслужил медали, зато заслужил трепку за то, что вывалялся в голубином помете под соседской голубятней.

– Не обижай Бэджера, – сказала я. – Он тоже по вам соскучился.

– Я упомянула только прошлый раз, – мрачно ответила мама.

– А у тебя все хорошо, да, парень? – Папа привычно погладил Бэджера, тот гавкнул, перекатился на спину и, как мне показалось, испортил воздух.

– Проходите, – сказала мама, взмахом руки приглашая пройти дальше по коридору, в сторону гостиной. Я тоже помахала, рассеивая конфуз Бэджера. – Я приготовила немного закусок на случай, если ты проголодалась в поезде, чтобы мы могли дожить до чая…

Я протиснулась мимо нее – непростая задача, учитывая узость коридора и ширину моей мамы, – и отправилась в обеденный зал с оранжереей. Тусклое йоркширское солнце едва проникало сквозь тюлевые занавески и падало на стонущий под обилием тарелок и менажниц стол, ожидающий меня.

Праздничный шоколадный торт. Толстые куски фруктового пирога. Печенье, в ассортименте. Огромная гора брауни. Пять видов сэндвичей, разрезанных на четыре части, со снятой корочкой. Я моргнула. Я что, ошиблась? Это вечеринка-сюрприз для всей семьи?

Я взглянула на папу.

– Вчера пришла открытка от твоей сестры, – прошептал он. – Это и стало причиной. Она решила, что та может приехать.

Знакомая тяжесть рухнула мне на плечи, как невоспитанный кот. Келли посылала открытки на каждое Рождество и день рождения, но никогда не писала, где она находится и когда может вернуться. Маму, впрочем, это не останавливало, она предпочитала готовиться каждый раз, на всякий случай.

– А она вернется? В этот раз было письмо? А марка?

Папа печально покачал головой.

– Нет. Ничего, что могло бы дать подсказку. Всего лишь «С днем рождения, люблю, Келли. Чмок-чмок». На один «чмок» больше, чем в прошлом году.

На столе между тортами стояло пять открыток – от меня, из коллекции Кью-Гарденс, от мамы «любимому мужу», одна «дорогому брату» и одна «уважаемому соседу» (молодец, Ди Оверенд), но огромная открытка в блестках затмевала их все.

Меня прошило раскаленной злостью. Если бы Келли уделила десять минут на то, чтобы добавить к своей открытке простую записку, а не на то, чтобы выбрать самую дорогую в ближайшей лавке, мама не была бы в таком состоянии. Пожалуй, лучше бы Келли вообще ничего не присылала. Потому что вот так, три раза в год давая им надежду, Келли успокаивала свою совесть, а не пыталась помочь им справиться с хаосом, который после себя оставила.

За последние несколько лет я не раз пробовала выследить ее сама, через друзей и «Фейсбук», но Келли, при всей своей болтливости, отлично заметала следы. Она определенно не хотела, чтобы ее нашли. Мне было всего шестнадцать, когда все это случилось, и я тогда не понимала всего размаха ее глупости, но теперь, глядя на то, как мама заедает стресс, приближаясь к размеру XXXXL, а папа, вынужденный отказаться от любимой работы, прозябает на пенсии, я поняла: за то, что натворила Келли, наказывают не ее – наказывают нас.

Она же, наоборот, получила роскошную возможность начать все с чистого листа.

– Неужели так сложно позвонить? – прошипела я. – В смысле, сколько уже прошло? Почти девять лет? И она не может заставить себя снять телефонную трубку?

Папа внезапно стал выглядеть куда старше своих шестидесяти пяти. Его усы – когда-то визитная карточка респектабельного банковского управляющего – поникли.

– Это сложно, милая. Полагаю, она вернется к нам в свое время. Все мы наговорили такого, о чем сожалеем…

– И причины для этого были! – огрызнулась я. – И я не успела высказать всего!

– Эми! Такая резкость не в твоем стиле. – Папу, казалось, это искренне шокировало.

– Прости, пап, я просто…

– Итак, чем мне вас угостить? – Мама ворвалась в комнату, чтобы поставить на стол еще одну горку песочного печенья, и мы с папой выпрямились, как провинившиеся школьники.

– Вот этот торт потрясающий, мам, – сказала я, протягивая руку к ближайшей тарелке. – Такой воздушный!

На круглом мамином лице появилась смущенная улыбка, голубые глаза засияли. Мама все еще была красива, несмотря на лишний вес, отчего еще сильнее переживала из-за него. Она много лет оставалась признанной красавицей и теперь особенно остро чувствовала всеобщее отвращение, когда выходила из дома. Косые взгляды и шепотки. Из-за паранойи мама редко появлялась на людях; дама, заведовавшая стендом ее выпечки в больнице, вынуждена была лично забирать из нашего дома гигантские партии легких, как перышко, бисквитов.

– Тебе придется прихватить кое-что из этого для Теда, – ответила она. – И для Джо.

– И для этого твоего нового парня, – добавил папа, жуя имбирный пряник.

– Что?

Я была очень рада, что Лео не увидел ни посыпавшихся из моего рта крошек, ни убийственного выражения лица моей мамы, рявкнувшей:

– Стен!

Я перевела взгляд с довольного и ехидного папы на ошеломленную, но тоже сгорающую от любопытства маму, и поняла, что даже ведущие британские таблоиды не сравнятся с Ротери в скорости распространения свежих и потенциально скандальных новостей.

Мой план, заключавшийся в том, чтобы спокойно, прочувствованно сообщить родителям новости о моем новом парне и потом еще долго с приятным ощущением вспоминать о признании, был полностью испорчен, как оказалось, дружеским вмешательством соседского сплетнегенератора Ди Оверенд (а кого же еще?) – в данном случае, благодаря ее подкаблучнику-мужу Барри.

В это самое утро папа против обыкновения стал поставщиком новостей для мамы.

– Сегодня на участке меня застал Барри, муж Ди Оверенд, – объяснил он, пока я пыталась перестроить заготовленную речь так, чтобы она совпала с тем, что они услышали. – Спрашивал, зачем платить за просмотр боксерского матча, если местные ребята на выходных устраивают такое же представление бесплатно.

– Ди видела тебя у парикмахера, – объяснила мама. – В журнале «Хелло!».

– С парнем, который называет себя принцем.

– На боксерском матче! – добавила мама. – Ты же не любишь бокс. Я даже не подумала, что это ты, пока Ди не сказала, что узнала твою подругу Джо из рекламы моющего средства.

Моя голова все поворачивалась от одного родителя к другому. Я совершенно не так хотела все объяснить. А теперь мне для начала придется рассказать, как я очутилась на благотворительном боксерском матче.

Папа пристально посмотрел на меня.

– Ладно, выкладывай. Что это за ерунда?

Ладно. Краткая версия была такова: не знаю, что Рольф сказал или сделал Джо, когда они в компании Трех Блондинок попивали в «Трампе» коктейли после «Чикаго-ого-го», но это сработало так, как не снилось модельным трусикам и огромным бутылкам шампанского, потому что она согласилась отправиться со мной и Лео на благотворительный боксерский матч, где Рольф выступал против красавчика, ранее певшего в молодежной поп-группе, чтобы собрать средства для брошенных вьетнамских поросят.

Враждебность не исчезла бесследно. Джо до сих пор называла Рольфа принцем Жабом и заявляла, что согласилась присутствовать только ради того, чтобы пресса напечатала хорошие фото от папарацци вместо тех смазанных, что получились на выходе из паба, но по некоторым ее оговоркам я поняла, что Рольф сумел продемонстрировать ей несколько более вменяемые черты своего характера. По крайней мере, я на это надеялась. Потому что в способности к гипнозу он пока не был замечен.

Так или иначе, Джо сообщила мне, что множество владельцев разнообразных салонов красоты давно уже задолжали ей уйму услуг, и весь день мы провели именно там. Нас обработали воском, солярием, феном, расческами, косметикой и прочим, буквально на нас зашили облегающие платья и высадили потом у лондонского отеля, перед которым три тысячи папарацци сошли с ума, приняв нас за знаменитостей.

К нашему удивлению, Рольф победил в своем бою (возможно, потому, что его депилированное воском тело отвлекло внимание оппонента), а затем передал свою медаль на благотворительные торги. Джо поцеловала его (тут я немного утрирую), а в машине на обратном пути Лео подарил мне браслет, усыпанный маленькими желтыми и белыми бриллиантами, изготовленный в виде цепочки маргариток: «Чтобы в следующий раз, когда я поведу тебя на концерт, у тебя были личные драгоценности для дресс-кода».

Если у вас создалось впечатление, что это была совершенно обычная ночь, то напрасно. Нормальной и обычной она не была. Она скорее казалась кошмарным сном, но на следующее утро я проснулась с жуткой головной болью, бриллиантовым браслетом на запястье и храпящим принцем под боком, что доказало реальность случившегося.

– Ну так? – повторил папа. – Появился у тебя парень, который называет себя принцем, или нет?

Они оба внимательно на меня смотрели. Мама держала чайничек так, словно от моего ответа зависело, польется ли из него чай. Вместо волнения и интереса на лицах обоих была написана тревога.

– Ага, – сказала я. – Появился. Его зовут Лео. И я как раз сегодня собиралась вам о нем рассказать.

– И он принц?

Ну… Это хотя бы отвлечет их внимание от Келли.

– Да, – сказала я. – Он принц.

Мама испустила тревожный вздох.

– Ты уверена, дорогая?

– Что значит «уверена ли я»?

– Мы видели такое по телевизору, – сообщил папа. – Мошенников, которые заявляют, будто они арабские принцы, и охмуряют людей поопытнее тебя. Здесь нечего стыдиться, Эми. Он сказал, в какой стране он принц? Ди Оверенд не запомнила.

У меня вспыхнули щеки.

– Это княжество под названием Нирона. Остров рядом с Италией. Знаменитый своими лимонами и тем, что звезды проводят там медовые месяцы.

Последнее, похоже, впечатлило маму.

– О, это ведь там останавливались Бетти и Айк Тувейты во время круиза в честь годовщины свадьбы?

– Наверное, – сказала я. – Там есть гавань. Со строгими требованиями. Те, кто не может позволить себе Нирону, отправляются вместо нее в Монако.

Папа отставил торт и озвучил свою главную тревогу:

– Но он же не просил у тебя денег взаймы?

– Папа!

– Стен!

– Ну, все мы знаем, как легко растеряться под напором человека, у которого якобы много денег.

Мы, все втроем, одновременно вздрогнули.

Я хотела показать им свой бриллиантовый браслет с маргаритками, но решила, что папа отнимет его и помчится к местному ювелиру проверять на подлинность, и я даже не успею произнести слово «Картье». И я не была обязана защищать перед ними Лео.

– Он не такой, – запальчиво ответила я. – У него должность в Сити, и он зарабатывает себе на жизнь, хотя ему это и не нужно. Он даже не сразу сказал, что он принц, поскольку не хотел, чтобы я предвзято к нему относилась!

– Не сразу сказал, – произнес папа, едва ли не постукивая себя пальцем по подбородку. – Хмм.

– Я уверена, что Эми не ошиблась бы, – сказала мама и положила себе очередной кекс, с которого теперь снимала бумажную чашечку. – Ведь не ошиблась бы?

Кекс бесследно исчез в ее розовом рту.

– Конечно же нет.

– И сколько вы с ним уже встречаетесь?

– Почти с Нового года.

– Но сейчас же только конец февраля! – поразилась мама. – Это же не срок!

– Достаточно долго, чтобы я поняла…

Мне пришлось повысить голос, потому что за нашим домом загрохотал полуденный поезд. А затем нам пришлось ждать, пока шум не прекратится. Я не знала, как они с этим мирятся: в нашем старом коттедже было так тихо, что днем можно было услышать пение птиц, если только Келли не пела или не ругалась с кем-то по телефону.

– Достаточно долго, чтобы я поняла: он хороший парень, – закончила я и взяла себе еще кусок торта, который целиком отправила в рот, чтобы хоть пару секунд не отвечать на вопросы.

Мама и папа обменялись взглядами.

– Ди сказала, что с трудом узнала тебя на фото, – заметила мама. – Сказала, что ты выглядишь, как гламурная киса.

Это меня немного приободрило.

– Отлично. Я несколько дней снимала с себя искусственные ресницы, – пробормотала я с полным ртом.

Бэджер насторожил уши и бросился к входной двери. Десять секунд спустя раздался стук. Три громких удара.

Мое сердце разбилось при виде отчаянной надежды, преобразившей мамино лицо. Она решила, что это Келли. Пояснять не требовалось. «И это было бы вполне в стиле Келли: явиться в важный для меня момент и все испортить», – ядовито подумала я.

Папа вскочил.

– Я открою.

– Это, наверное, Ди Оверенд, – сказала я маме, которая провожала его взглядом по коридору. – Явилась показать нам тот выпуск «Хелло!». Я действительно хорошо вышла на той фотографии?

– По всей видимости, да. Но ты всегда хорошо получаешься, Эми. И всегда получалась. – Мама улыбнулась и предложила мне печенье. – Возьми еще. Папа сам делал джем!

Мы обе отчаянно напрягали слух, пытаясь расслышать беседу в коридоре, но на Ди это было совсем не похоже. Я услышала, как папа сказал: «Проходите» – невероятно вежливым тоном, от которого меня передернуло, поскольку сразу ожили воспоминания о том, как полиция впервые пришла к нам искать Келли, а затем воплотился мой худший ночной кошмар.

Не знаю, кто из нас выглядел более шокированным, мама, папа или я. Я видела наши отражения в зеркале над камином: у нас синхронно отвисли челюсти. Зрелище было не очень приятное.

А вот Лео казался абсолютно спокойным в своих джинсах, кашемировой толстовке и полупальто. Он был больше похож на голливудского актера, чем на принца. Но все равно совершенно не вписывался в крошечную гостиную моих родителей.

– Надеюсь, я вам не помешал, – сказал он с самой очаровательной из своих улыбок. – Я пытался дозвониться Эми, но у нее выключен телефон. О, это торт «Баттенберг»? Я его просто обожаю.

После чего мама, естественно, тут же в него влюбилась.

Как только я справилась с первоначальным шоком из-за неожиданного визита Лео (выпив пару чашек чая), у меня появилось время оценить, как умело он расположил к себе обоих моих родителей.

Он говорил с папой о розовом саде, он смеялся над папиными шутками, большей частью касавшимися меня (спасибо, пап). Он ел мамин торт. Не только «Баттенберг»: он перепробовал все. И попросил пару кусочков с собой. После чего мамина влюбленность превратилась в откровенное обожание.

Конец веселью едва не положила Ди Оверенд, действительно постучавшая в нашу дверь, чтобы спросить, не знаем ли мы, чей вертолет стоит на крикетной площадке в конце улицы.

– Я думала, у Пэм случится удар. – Она вытягивала шею, пытаясь понять, есть ли в доме гости. – Или вы попали в одно из тех реалити-шоу, где воссоединяют давно пропавших родственников? – мрачно поинтересовалась она.

– Ни то ни другое, миссис Оверенд, – сказала я, закрывая дверь. – И мы ничего не знаем о вертолете.

– Я видела тебя в «Хелло!»! – крикнула она в щель для писем. – Просто поразительно, что в наши дни умеют графические редакторы, а?

Я искренне радовалась тому, что Лео с моими родителями основали в гостиной Общество Любезностей, но все же, должна признаться, боролась с довольно неприятными чувствами.

Я вдруг очень остро осознала, какой маленький у нас дом и как его переполняют вещи, перевезенные из нашего старого коттеджа. Медные бляшки, так органично смотревшиеся на бревенчатых стенах коттеджа, здесь казались аляповатыми и дешевыми, а по коридору приходилось протискиваться, чтобы не сбить с полок мамин расписной фарфор.

Лео расслабился в скрипучем плетеном кресле, раньше стоявшем в комнате с нашим пианино, а мне хотелось объяснить ему, почему мои чудесные папа и мама живут в этих жутких захламленных комнатах, почему они молча пожертвовали тем, что любили, и переехали сюда, где их никто не знал.

Но я не хотела об этом думать и уж точно не хотела рассказывать ему о Келли, так что все превратилось в жгучее раздражение из-за того, что Лео заставил меня все это испытать: романтический жест миллионера вынудил меня защищаться, а не очаровал своей широтой.

Я мыла чашки чуть дольше, чем требовалось. Так долго, что Лео отправился меня искать, и я впала в панику при мысли, что он захочет воспользоваться нашим туалетом, где громоздились стопки старых номеров журнала «Частный сыщик». Я до переезда в Лондон не знала, что читать в туалете едва ли не хуже, чем держать свинью на заднем дворе.

– Вот ты где, – сказал он, обнимая меня за талию. – Пойдем к нам, твоя мама как раз рассказывает чудесную историю о том, как ты получила свою первую награду на овощной выставке, вырастив тыкву размером с себя.

– Только не тыквенную историю! – застонала я.

– И мне пообещали рассказ о тебе и качелях. – Лео поиграл бровями. – Но для него, как выяснилось, обязательно твое присутствие.

Я отодвинулась и схватила чайное полотенце.

– Что такое? Думаешь, я не готов к истории про качели?

Я развернулась и понизила голос так, чтобы меня не услышали родители.

– Как ты узнал мой адрес? – прошипела я.

– Спросил у Джо. – Лео, похоже, удивил мой дикий взгляд. – А что? Это государственная тайна? Ты под программой защиты свидетелей?

– Нет, просто я хотела дать родителям время, чтобы… подготовиться. – Я указала взглядом на груды ящиков из-под рассады и старых газет, готовых отправиться в компост.

– Зачем? Мне не нужна красная ковровая дорожка, – сказал Лео.

– Зато они могли захотеть ее постелить, – огрызнулась я. – В этих местах не полагается сваливаться на голову без письменного предупреждения.

Я тут же пожалела о сказанном. Прозвучало так, словно я жуткий сноб и ханжа. И вырвались эти слова лишь потому, что меня раздирали противоречия.

Лео взъерошил руками свои светлые волосы.

– Я думал, что выйдет неплохой сюрприз, к тому же я смог бы подбросить тебя на концерт. Я вовсе не подразумевал «важное знакомство с родителями», просто…

– Лео, для моих родителей это очень важно. – Я скрутила в пальцах полотенце. – И было бы важно, даже если бы они не знали, кто ты.

– Ты рассказала им о том, что я… принц и все такое?

Я уставилась на него.

– В Ротери обычно не прибывают на вертолетах.

– Ну, они, похоже, не против. – Лео одарил меня одним из своих особенно пронзительных взглядов. Иногда он позволял мне маленькие припадки самоуничижения, но сейчас явно был не такой случай. – В состоянии нервного напряжения здесь находишься только ты. Надеюсь, это не приступ странного снобизма по отношению к себе?

– Вовсе нет, – вскинулась я.

Кухня показалась мне ужасно маленькой, когда в ней очутились я и Лео. А еще на линолеуме отпечатались грязные лапы Бэджера. И у двери стояли папины резиновые сапоги.

– Слушай. – Лео привлек меня к себе так близко, что кончики наших носов соприкоснулись, и прошептал мне на ухо: – Я не люблю, когда люди судят меня по тому, где я живу, так что я не оцениваю других по виду их дома. И, раз уж ты явно этого не замечаешь, дом у вас просто потрясающий. Твой отец показал мне старые спортивные плакаты.

– Он намного хуже нашего старого дома, – начала я.

– Тогда старый был еще более потрясающим. Смотри: у нас еще три тарелки с тортами, которые нужно съесть, еще две постыдные истории, которые нужно услышать, а потом я увезу тебя обратно в Лондон на вертолете, ты не против? Или предпочитаешь поезд?

– О-о-о, я это слышала! – На пороге кухни возникла мама, и ее круглое лицо сияло так, словно у нас была лучшая вечеринка в мире. – Обсуждаете, где поставить кроватку для маленького?

Это была первая шутка, которую я услышала от нее за много месяцев, и за одно только это я была благодарна Лео больше, чем он мог представить.