Ну и, конечно, я скоро выяснила, что чтение молитвы и преподнесение золотой туфельки, с чего начинался коронационный бал, было великой честью, настолько великой, что изначально она принадлежала Софии как старшей дочери ждущего коронации кронпринца.

А также это означало, что в центре всеобщего внимания я окажусь не один раз, а дважды, и что я должна выполнить оба задания, не поскользнувшись и не оговорившись, но я не позволяла себе думать об этом.

Я обрадовалась – и немного удивилась – тому, что записка от Софии, доставленная с курьером, оказалась самой дружелюбной. София была очень занята, занималась вопросами земельных границ какого-то крупного имения в Женеве, сообщала записка, прикрепленная к пергаментному конверту с инструкциями, и она более чем рада передать мне эти обязанности. Что до церемонии с туфелькой, выводил твердый уверенный почерк, она всегда считала эти патриархальные отсылки к сказке о Золушке унизительными для женщин, и у многих женщин стран третьего мира обуви нет вообще, поэтому неприлично владеть туфлей, сделанной из золота с кристаллами Сваровски.

Рольф, однако, радостно предвкушал кошачью драку между мной и Софией. Он потер руки, когда я рассказала им с Лео о комментарии насчет Сваровски.

– Я бы на твоем месте опасался пить кофе, – сказал он. – София поднаторела в саботаже.

– Как и ты, – указала ему Джо.

Его густые брови взлетели вверх.

– Я понятия не имею, о чем ты.

– Имеешь, – сказал Лео. – Поэтому давай оставим.

– Вот так мне все девушки говорят, – самодовольно улыбнулся Рольф и тут же ойкнул, потому что Джо пнула его под столом.

Мы сидели в «Уолсли» на Пикадилли после очередного урока танцев. Ресторан был компромиссом: достаточно роскошный, чтобы Рольф в нем появился, но слишком шумный, чтобы наш разговор могли подслушать. Наш столик стоял на балконе, с него открывался отличный вид на других обедающих, и еда выглядела аппетитной, но есть мне не хотелось.

Кроме стресса, овладевшего мной при мысли о том, что придется танцевать на настоящем балу, хотя я еще не умела поворачиваться, не наступив при этом Лео на ногу, я еще и испытывала тревогу из-за своего фото, сегодня утром появившегося в интернете. На нем я толкала тачку под заголовком «Ее королевское ведрочество». И хотя меня называли «цветущей», все знали, что это лишь кодовое слово, под которым скрывается вопрос: «Она толстая или беременная?» Я не была даже толстой. Я потеряла еще два килограмма, но большего мои бедра не позволяли. Остальное – мышцы.

Джо заметила, как я хмурюсь, и на всякий случай пнула меня тоже.

– Право прочесть молитву – звучит почетно, – радостно сказала она. – Лео, это традиция?

Он кивнул.

– Отображающая семейный обед после первой коронации. Вот почему ее обычно читает младший член семьи.

– Хотя это и чушь, потому что первая коронация была важным делом и в собор набилась половина коронованных особ Европы. – Рольф наклонился вперед и заговорщически сморщил нос. – Нам просто нравится притворяться, что монархия родом из времен типа «О, давайте преломим фокаччу у костра». А это не так. Вольфсбурги – средней давности монархия, с которой другие королевские семьи любят венчать запасных детей. И мы немцы, а не итальянцы.

Лео прожег его взглядом, а Рольф улыбнулся.

– Это правда. А теперь еще и наполовину американцы.

– А туфелька? – продолжила Джо, словно Рольф ничего и не говорил.

– Традиция с туфелькой появилась на коронационном балу в 1790 году, накануне которого принцесса потеряла туфельку, – сказал Лео, прежде чем Рольф успел выпалить что-то язвительное. Лео явно проводил школьные каникулы, гуляя за экскурсоводом по дворцу. – Вечер был почти испорчен, это показалось ужасным знамением, и принцесса собиралась уезжать, но паж отыскал туфельку под столом.

– По легенде, ее стащила чья-то собачка, – вмешался Рольф. – Какой породы, не уточняется. Так что можешь взять с собой Бэджера и возродить семейную…

– Нет! – хором сказали мы с Джо.

– По правде говоря, нет причин для волнения. – Лео подлил мне вина. – Это займет всего пару минут. Паж вынесет тебе подушку с золотой туфелькой, ты передашь ее маме, она поблагодарит, ты сделаешь реверанс, она ее наденет, и затем они с папой станцуют вальс, а мы будем хлопать.

– А потом напьемся. Ура! – Рольф замахал официанту, требуя еще вина.

Джо его проигнорировала. Она использовала тот же метод дрессировки «игнорируем плохое, награждаем за хорошее», что и я с Бэджером, и примерно с тем же успехом.

– А затем, когда появятся милые фото улыбающихся Эми и вашей матери, газеты перестанут печатать этот бред о «войне принцесс»? – спросила она.

– О, так ты видела газеты? – Лео нахмурился.

– К сожалению, – сказала Джо. – Жизель сегодня утром прислала к нам в квартиру еще один выпуск.

Я была «на ножах с иконой стиля Лизой Бахманн из-за двойной церемонии». И нам не разрешили вмешиваться – иными словами, я не могла поехать в Ротери и поколотить Дженнифер Уэйнрайт, которая наверняка наслаждалась тем, что стала звездой в редакции и получила больше колонок.

– Наши юристы взялись за дело, – сказал Лео. – Одна газета получит эксклюзивный доступ на бал и место на коронации в обмен на гарантию, что оставит Эми в покое, а остальные издания мы предупредили.

– Это сработает? – спросила я.

– У нас очень хорошие юристы, – сказал Лео.

Рольф рядом с ним закивал, зная об этом по личному опыту.

– Серж и Гильермо периодически сбегают в город, чтобы в немодных джинсах тереться там обо все, что шевелится, – сказал он. – И никто ни слова об этом не написал.

– Именно, – сказала Джо. – Декаданс устарел. Сейчас в моде все оттенки благотворительности и садоводства.

На лице Рольфа отразился искренний ужас, но он ничего не сказал. Возможно, потому, что Джо слишком сильно его пинала.

Мои родители, конечно же, были в шоке из-за газетных историй, они сразу позвонили мне, заверяя, что никак с ними не связаны.

Я знала, что не связаны, и сказала об этом, но никакие мои слова не могли избавить их от вины. Я предложила им уехать на каникулы на недельку, чтобы избежать пересудов на главной улице, но папа отказался, аргументируя это тем, что отъезд лишь подтвердит сплетни.

Он был прав, и я гордилась его полным достоинства лицом на том фото с подвязанными бечевкой штанами, и все же над планами йоркширской свадьбы нависла темная туча. Даже привезя маме прекрасное платье от Зои Вайс в выходные, я не смогла избавиться от странного ощущения дежавю.

– Это мой наряд из магазина? – спросила мама, когда я вытащила из машины коробку. Все ее тело напряглось от разочарования, и дверь она закрывала поспешно, чтобы никто не видел.

– Ага.

Несмотря на угнетенное состояние, я все равно радовалась сюрпризу, который собиралась устроить. Я знала, что Зои меня не подведет. Я отправила ей фотографии мамы и мерки, снятые для другого платья, и Зои презентовала мне перевязанную лентами коробку, обещая, что, если платье не понравится маме, она сама наденет его на мою свадьбу.

Я пыталась расплатиться с ней кредиткой, но Зои с ужасом отмахнулась.

– Потом заплатишь, – сказала она. – Дюймами колонок в прессе, когда окажешься в списке самых стильных. А твоя мама станет моей новой визиткой для платьев матерей невест.

Я ободряюще улыбнулась маме.

– Хочешь примерить? Показать папе?

Она стиснула зубы.

– Давай, Пэм, – сказал папа. – Я жажду увидеть красотку, с которой пойду на прием.

Папа никогда ни словом не упоминал о растущем мамином весе, несмотря на его откровенное отношение ко многим вещам. Это была единственная сфера его жизни, в которой он из любви научился хоть доле тактичности.

Мама взглянула на нас и вздохнула, а затем повернулась к лестнице.

Самое большое зеркало стояло в моей старой спальне, туда мы и направились.

Мама сняла блузу и широкие штаны, которые всегда носила дома, и я завязала ей шарфом глаза, чтобы устроить тот же «вау-фактор», что в магазине.

– Наверное, лучше то же сделать и со всей конгрегацией, – неловко пошутила она.

Я не ответила, вытаскивая из коробки зеленое, как падуб, струящееся шелковое платье, которое и надела маме через голову, расправляя и укладывая все складки и оборки так, как подразумевала Зои.

А потом я отступила на шаг, и от эмоций мне перехватило горло.

Зои была не просто дизайнером одежды, она была художницей. Скульптором. Роскошная ткань охватывала и драпировала все так, словно была сшита прямо на маминых мраморных округлостях, цвет же, насыщенный рождественский зеленый, заставлял ее кожу светиться изнутри, а светлые волосы – сиять. Мамины лучшие черты – нетронутая морщинами шея и сильные плечи – платье подчеркивало, а все лишнее исчезло за драпировкой.

– Это не похоже на платье, которое я примеряла, – с тревогой сказала мама. – Они не ошиблись с заказом?

Я ничего не ответила – не могла, чтобы не выдать себя всхлипом, – и просто стянула шарф с ее глаз.

Стоило маме увидеть себя в зеркале, как ее руки взлетели ко рту, а глаза заполнились слезами. Мы обе молчали.

Медленно, словно не в силах поверить собственным глазам, она повернула голову вправо, влево. Слегка пошевелила бедрами, поражаясь тому, что каждое движение еще больше льстит ее фигуре.

Зои не пыталась скрыть ее размер, но она сделала маму скульптурной, в прямом смысле этого слова. Мама выглядела греческой богиней изобилия, пышной и потрясающей, и, пока я смотрела на нее, ее спина непроизвольно распрямилась, а подбородок приподнялся. Мама встретилась со мной взглядом в зеркале и попыталась что-то сказать, но слова просто не звучали.

– Что там у вас происходит? – Папа ждал нас под лестницей. – Я могу посмотреть? Все одеты?

Мама развернулась ко мне и схватила меня за руки. Она не могла говорить. Я не могла говорить. Но ее лицо выражало все, чего не могли выразить слова: благодарность, радость, изумление и даже гордость. Вот на гордости я и сломалась.

– Тебе нравится? – хрипло выдавила я.

Мама кивнула и рассмеялась над своей немотой.

– Это мой тебе свадебный подарок, – выпалила я. – За то, что ты была такой чудесной мамой. Я хотела, чтобы снаружи ты выглядела такой же красавицей, как в душе.

– Ох, Эми! – Мама плакала. – Ты не должна была. Не стоило.

– Я поднимаюсь, – сообщил папа, готовый, как всегда, ее утешить; но, поднявшись до верха лестницы, он застыл, потрясенный увиденным.

– Памела, – только и мог сказать он. Его лицо засияло чистым обожанием. Других слов папа не нашел.

Я смотрела, как они молча общаются в эту минуту и как все счастье и печаль их долгого брака взметнулись между ними целым цунами любви. Я от всего сердца пожелала, чтобы у нас с Лео была такая же долгая связь. Волшебная и реальная одновременно.

Я тихонько ускользнула вниз, оставив их наедине.

Через три недели, которые ощущались как одна, Лео, Рольф, Джо и я оказались в аэропорту Хитроу в ожидании нашего рейса в Неаполь на бал кронпринцессы.

Мы летели бизнес-классом, в основном для того, чтобы спрятаться в ВИП-зале от фотографов, которые преследовали нас до аэропорта. В преддверии коронации Лиза усилила контакты с прессой, и последней остановкой ее кампании «Повседневная принцесса» стал пока что Белый дом, где принцесса Элиза Ниронская совместно с первой леди дала «Тайм» эксклюзивное интервью о том, как правильно подобранное нижнее белье и широкий набор интеллигентных фраз для начала разговора могут улучшить качество жизни для вас и людей вокруг.

Лео как раз читал его, пока мы ждали отлета. Рольф просматривал почту на телефоне. Джо сбежала к кофейной стойке, где пыталась отговорить Кэлли Гамильтон от ее новой задумки. Я в основном старалась не глазеть на путешествующих бизнес-классом пассажиров и при этом понять, знакомы они мне или нет.

Лео поднял взгляд от журнального разворота, на котором Лиза с величественным видом стояла у камина.

– Все нормально? – беззвучно спросил он.

Я кивнула и подавила зевок. Было очень рано, я еще не проснулась. К тому же всю неделю без перерыва я занималась садами и заканчивала редизайн сада в Пимлико, который даже Тед назвал лучшим из всего, что я сделала. После журнальной статьи со мной связались представители комиссии «Английское наследие», желавшие поговорить о лужайках с дикими цветами и спросить, не хочу ли я включиться в их проект по превращению разнообразных непопулярных местечек лондонских парков в лужайки для бабочек и пчел.

Я согласилась, конечно же: составление цветочных смесей в качестве садового мастера коктейлей казалось мне наслаждением, а не оплачиваемой работой консультанта.

– Все взяла? – так же беззвучно спросил Лео, и я снова кивнула.

В чемодане лежало мое бальное платье – от кутюр от «Вивьен Вествуд», посаженное по фигуре в ее ателье на Мейфэйр под комментарии Лизы по скайпу, – и папка с официальной информацией о молитве и церемонии с туфелькой, которую прислала София: где я должна стоять, что должна делать и так далее. В молитве было всего несколько строчек, но на немецком, которого я не знала. Лео, разумеется, предложил нанять мне тренера по ораторскому/актерскому мастерству, но я напомнила, что живу с профессиональной актрисой. Джо представила меня одному из своих клиентов-немцев, и я практиковалась с ней до тех пор, пока не убедилась, что акцент не превращает молитву в неразборчивые ругательства.

Лео подмигнул, и я сумела улыбнуться. Похоже, он считал чтение молитвы и презентацию туфельки делом, с которым я блестяще справлюсь, но в глубине души я хотя и знала, что сумею, однако все так же волновалась: идеально отрепетированное в тишине квартиры выступление может выглядеть совершенно иначе на глазах у тысяч зрителей.

Но я была полна решимости справиться со своей нервозностью, потому что хотела показать, как стараюсь идти ему навстречу в этой безумной затее. Он больше ничего не говорил о том, чтобы нанять мне помощника или вложить деньги в мой бизнес, но я знала, что его тревожит то количество времени, которое я провожу на работе, а не в Нироне и с ним. Мы не спорили – мы просто об этом не говорили. Мне не нравилось то, что у нас появились «мертвые» темы, ведь во всем остальном мы были такими открытыми! И все же ссоры я ненавидела еще больше.

Лео снова подмигнул, уже игриво, и я напомнила себе, что как только это мучение закончится, я буду танцевать во дворце с мужчиной, который взлетел на второе место в списках самых шикарных принцев Европы благодаря пляжным фото, которые кто-то сделал во время нашего двухдневного отдыха в Сен-Тропе. Никто не мог сравниться с Лео в плавках. Абсолютно никто.

А через несколько недель после этого? Я выйду за него замуж.

Я утонула в своем кожаном кресле и подмигнула Лео в ответ.

Дворец буквально гудел, заполненный организаторами празднества, когда мы выбрались из королевского вертолета, доставившего нас с материка. Рольф и Лео отправились общаться с дворцовыми служащими, а мы с Джо сбежали в свои комнаты в главной части дома, где теперь поселились Лиза и Борис.

Во дворце не осталось признаков Павлоса, и, когда мы следовали за горничными по главному залу, я заметила, что мрачный портрет с шахматной доской переместили в другой конец портретной галереи, а на его месте воцарилась ростовая фотография, сделанная Марио Тестино: Лиза в тиаре и меховом палантине.

Джо проводили в гостевое крыло, а меня – в новые покои Лео, окна которых выходили на средиземноморские сады. Это была огромная комната с высокими окнами, обставленная в изысканных тонах от кремового и золотого до ярких цветовых вспышек современного искусства на стенах. (Я должна была бы знать, что это за стиль, но не знала.)

Когда горничная ушла, я заметила на столе две кожаные папки, в каждой из которых оказалось расписание событий для меня и Лео. Свою я открыла с облегчением: мне нравилось точно знать, что происходит.

Было почти одиннадцать часов утра. Я отметила, что парикмахер и визажист явятся, чтобы сделать из меня красавицу, в четыре часа дня. Затем в шесть мы выпьем шампанского с Борисом и Лизой, официально напитки для гостей подадут в 18: 30, обед с предваряющей его молитвой начнется в 20: 00, а первый танец бала кронпринцессы состоится в 22: 30.

Торжественное прибытие – в нашем случае спуск рысью по лестнице – предполагалось в два часа дня.

Я вытащила телефон и сфотографировала расписание, чтобы послать его маме. Все казалось невероятным. И неуютное чувство, словно я плыву во сне, с каждым моментом становилось все сильнее, и сильнее порхали бабочки в животе.

Лучше всего в таких случаях помогала Джо, но когда я вышла из комнаты, чтобы ее отыскать, я сразу наткнулась на Софию.

Волосы у нее были мокрые, серый спортивный костюм казался вполне дизайнерским, но выглядела она так, словно не рада была меня видеть. Возможно, потому, что без макияжа ее глаза становились куда меньше.

– Привет! – сказала я. – Ты плавала?

София уставилась на меня – так, словно я спросила о чем-то неприличном, – затем кивнула.

– Да, бассейн находится у тебя под окном. Ты не заметила?

– Нет. Нет, не заметила.

София напряженно улыбнулась.

– Лео достались лучшие комнаты после королевских. Везунчик.

Я не хотела снова начинать беседу об удаче-и-пенисах, с меня хватило и прошлого раза.

– Ты как, ждешь сегодняшнего вечера? По крайней мере, ты сможешь расслабиться!

Хмм. А вот это было не слишком тактично, Эми.

София провела ладонью по влажным волосам, словно я не давала ей их просушить.

– Приятно было бы расслабиться после такой недели. Земельные споры выматывают. Особенно когда имеешь дело с самыми богатыми семьями Швейцарии.

– Должно быть. Вау… Гм… Мне выдали расписание вечера…

Я не знала, как это сформулировать, но не хотела надоедать Лизе.

– И тут не указано время для репетиции чтения молитвы. И нет церемонии с туфелькой. У меня неполный вариант?

София покачала головой.

– Нет, этого не будет в расписании, поскольку все зависит от загруженности мамы и папы. Тебя найдет и позовет кто-то из камергеров, не беспокойся.

– О, хорошо, – ответила я. Но легче мне не стало. Количество бабочек в животе только удвоилось. – А до того мне придется носить пейджер, как в службе предупреждения о цунами, чтобы узнать, когда все будет готово?

Она так уставилась на меня, что я сжалась. Дело не дошло даже до обеда, а мне уже хотелось откупорить ближайшую бутылку вина.

– Нет, – сказала София. – Не придется.

Джо я нашла в ее комнате, и мы отправились на прогулку по саду. Я показала ей розы и некоторые менее обычные растения; а потом, поскольку Рольф и Лео так и не появились, а ботанический интерес Джо поутих, мы вернулись в наши комнаты, чтобы подремать и освежиться до начала подготовки.

Одного только взгляда на огромную, императорского размера кровать с антикварным резным изголовьем хватило, чтобы глаза мои начинали слипаться. Шесть мягких подушек так и манили к себе, атласное покрывало было уложено в ногах на случай, если ночью подкрадется осенняя прохлада. (Что вряд ли случится, учитывая, что система отопления здесь была настоящим произведением искусства и словно считывала температуру тела, чтобы подстроиться под нее.)

Я взглянула на часы. Пять минут четвертого. Никто пока не пришел за мной, чтобы позвать на репетицию обеда, но все ведь знали, где находится комната Лео. Если мне удастся поспать полчаса перед приходом парикмахера, я буду более собранной…

Я уснула раньше, чем пух в перине улегся после моего падения.

Некоторое время спустя меня разбудил голос Лео, входящего в комнату.

– Эми? Ты здесь?

Я открыла сонные глаза. Который час? Я схватила телефон с прикроватного столика. Господи, без пятнадцати пять.

– Эми? – Лео вошел в спальню и, похоже, удивился, обнаружив меня под одеялом. – Ты здесь!

– Да, я задремала. И потеряла счет времени. – Я села, но мозг все пытался отложить момент пробуждения.

Лео старался скрыть напряжение, но не смог.

– Стилист больше часа ждет тебя снаружи. Мы повсюду тебя искали – репетиция почти закончена. Вставай! Если мы поторопимся, можем успеть поймать всех в зале.

Во рту появился металлический привкус – привкус чистой паники. Я выловила туфли из-под кровати и попыталась разгладить на себе одежду.

– Но я здесь с трех часов. Почему никто не постучал?

Лео нахмурился.

– Не знаю. Слушай, это не важно. Вот твоя папка, пойдем.

Я трусцой последовала за ним в коридор, и по лестнице главного зала мы почти уже бежали. Дворец был весь день закрыт для посетителей, к вечернему событию подготовили огромные охапки белых цветов и длинные красные ковровые дорожки. Мне пришлось лавировать среди осветительных приборов и персонала, среди горничных, которые несли подносы с бокалами: координация движений у меня хромала и в лучшие времена; не проснувшись как следует, я была просто опасна.

– Все в порядке, я нашел ее! – заявил Лео, когда мы ворвались в дверь банкетного зала, заставив толпу людей во главе стола прервать свои занятия.

Я, забуксовав на лету, остановилась за ним. Зал был похож на декорации к фильму. На золоченых стенах развесили флаги между картинами с яркими ангелами, солдатами и танцующими девушками, тянувшимися до самого арочного потолка. Длинные столы под белыми скатертями, уставленные бокалами, заняли весь периметр. В одном конце зала расположилась приподнятая платформа, на которой стоял главный стол под замысловатым средневековым гобеленом.

Я мельком видела этот зал во время предыдущих визитов, но никогда еще он не был так роскошно украшен. Золоченое величие архитектуры и декораций заставило меня затаить дыхание – для этого эффекта, скорее всего, все и затевалось. Я онемела от восхищения. Я ощущала себя туристкой в Букингемском дворце, вот только у меня был доступ за бархатные шнуры. Более того, меня пригласили сидеть за главным столом.

У меня закружилась голова.

– А, Эми, мы подумали, что ты снова сбежала! – Борис поднялся со своего места во главе стола. На нем была – я не шучу – пластиковая копия короны.

– Мы везде тебя искали, – выразительно произнесла Лиза. Ее волосы были накручены на бигуди, но скрыты под блестящим шелковым шарфом. – Мы очень опаздываем.

Я начала объяснять и извиняться, но она хлопнула в ладоши, привлекая внимание всех присутствующих в зале. Теперь, как следует оглядевшись, я заметила, как их много. Нервы зазвенели, я попыталась успокоиться, глубоко дыша, как учила меня Джо.

Не помогло.

– Эми, нам нужно проверить твою готовность к речи. – Она указала на микрофон, установленный на главном столе. – Вот что будет.

Она кивнула Нине, вооруженной папкой и наушниками, и та послушно зачитала:

– Фанфары королевских герольдов. Их высочества принц Борис и принцесса Элиза входят в зал через восточную дверь. – Тренированным жестом стюардессы она указала на тайный проход. – Остальная семья, смотрите примечания, входит через западную дверь. – Еще один жест. – Фанфары замолкают. Мисс Амелия Уайлд встает и произносит молитву со своего места под номером десять за главным столом.

Она указала на мое пустое место.

– Что? Вы хотите, чтобы я сейчас это сделала? – глупо спросила я.

– Да, пожалуйста, – сказала Лиза.

Лео стиснул мою руку, и я бездумно двинулась к платформе, сжимая папку в руках. Я поднялась по ступенькам, пытаясь высоко держать голову, села на указанное место, затем снова встала. Микрофон издал громкий скрипящий звук, и кто-то метнулся вперед, чтобы поправить его.

Отсюда столы казались особенно длинными. Сколько тут мест? Двести? Триста?

У меня задрожали колени, я отчаянно заморгала и сказала себе, что я справлюсь. Я тренировалась. Это всего лишь четыре предложения, и я знала их назубок.

Кто-то нетерпеливо кашлянул.

– Wirdanken Dir, – начала я, – O Christus, unser Gott, das Du…

Резкий громкий вздох пролетел по залу, целое море лиц в ужасе повернулось ко мне.

Слова застыли у меня во рту. Я что, неправильно их произнесла?

Или сказала, что у них толстая тетушка, или что-то еще хуже? Я взглянула на Лео, но у него на лице были написаны лишь изумление и тревога.

– Что? – пискнула я. – Что я сделала?

Борис со вздохом снял с головы пластиковую корону и посмотрел на меня.

– О, дорогая, – сказал он. – Ты только что навлекла на эту семью два века несчастий.