Джо вернулась от Кэлли Гамильтон меньше чем через два часа, и, учитывая дорогу до Кенсингтона и обратно, это стало самой короткой из встреч с данной клиенткой.

Мы с Бэджером свернулись клубком на диване, как женщина с собачкой в Помпеях, вот только я непроизвольно всхлипывала, а Бэджер храпел. Хотя и проснулся, когда Джо вошла в квартиру.

– Так, – сказала она, бросая сумочку на кофейный столик. – Кэлли улетела в Париж на три ночи. Теперь ты можешь мне все рассказать. И лучше уж рассказу быть хорошим, потому что у меня девять – я считала – девять пропущенных звонков от Рольфа на телефоне. Это на девять больше, чем я от него ожидала.

Это еще ничего. У меня было куда больше пропущенных от Лео – я выключала телефон на несколько часов.

Я подняла взгляд.

– Очевидно же, разве нет? Я отменяю свадьбу.

Джо вскинула руки в театральном изумлении.

– Почему? Из-за того, что одна газетенка напечатала пару мерзких фото твоей бедной мамы?

– Нет, дело серьезнее.

Она потерла глаза.

– Ты уже пила чай?

– Еще нет.

– Тогда я завариваю целый чайник, потому что тебе придется рассказывать все с самого начала, и мы должны будем хорошенько все обдумать.

Пока Джо говорила, зазвенел ее телефон, и у меня сжался желудок. Ни слова не говоря, она отключила его, затем подошла к огромному черному старомодному телефону у двери и сняла трубку с рычага. Та с голливудским стуком повисла на проводе.

Затем Джо промаршировала к окну, задернула занавески и заперла дверь.

– Еще что-нибудь? Бэджер, иди сюда. – Он послушно протрусил к ней, Джо подхватила его на руки и притворилась, что обращается к его пушистому белому животу. – Привет, журналисты. Вы поставили жучки на эту собаку? Если да, то, надеюсь, вам приятно слушать бурчание в его животе.

Я выдавила жалкую улыбку и опять свернулась клубком на диване, подтянув колени к груди. Бэджер запрыгнул ко мне, и от знакомого бисквитного запаха его меха мне снова захотелось расплакаться.

– Ты должна рассказать мне все! – сказала Джо, перекрикивая звук кипящего чайника. – Я знаю, что ты, как белка, запасаешь секретики, но если мы хотим с этим разобраться, мне нужно узнать все мрачные подробности.

Я вздрогнула. Почему я так боялась рассказать Джо правду? Дело было не в том, что никто на свете не должен об этом узнать. А в том, что у Келли был талант портить все мои отношения, и даже сейчас, с бог знает какого расстояния, она портила мне жизнь.

– Так что давай, выкладывай. – Джо поставила рядом со мной чайный поднос и стянула атласный бант с очередной огромной коробки шоколадных конфет, которыми нас засыпал Рольф. Чай и шоколад: рецепт Джо от всех проблем.

– Разве что, – добавила она, – у Лео проявилась какая-то странная сексуальная девиация?.. Тогда можешь не рассказывать, а показать жестами, если захочешь.

Я глубоко вздохнула.

– София намекнула, что некоторые крупные газеты наняли журналистов для поисков моей сестры Келли.

– Я не знала, что у тебя есть сестра. – Джо выпучила глаза.

– Но она есть. Я не видела ее восемь лет. Она ушла из дома в тяжелые времена, и с тех пор мы ее не видели.

– Почему ты о ней не рассказала?

Я наблюдала, как Джо сдерживает свой врожденный скандальный инстинкт, видя, насколько это меня расстраивает.

– Потому что я не хотела, чтобы ты знала! Из-за Келли наша семья прошла через ад. Она заставила маму и папу продать дом, в котором мы росли, из-за ее позора папа был вынужден рано уйти на пенсию. А потом она исчезла и оставила нас разбираться со всем, что наворотила, и мы никогда о ней не говорим, но когда я приезжаю домой, ее призрак все еще там, и… – Я понимала, что с каждым словом мой голос становится все громче, а северный акцент все сильнее.

Поэтому я остановилась и прикрыла рот ладонью. Что это, прорывающаяся злость? Я никогда еще так не злилась на Келли.

– Так что она сделала?

Я прижала язык к обратной стороне передних зубов.

– Отвратительную вещь.

– Более отвратительную, чем брак родителей с теми, кто младше тебя? – серьезно спросила Джо. – Это хуже того, что один твой дядюшка отправился в тюрьму за то, что ради получения страховки поджег коллекцию бесценных римских секс-игрушек второго дядюшки? Не думаю.

– Да, но это для тебя не страшно, – возразила я. – Тебе не важно, что думают другие люди! Тебе не нужно ходить в магазины на углу и замечать, как прекращаются все разговоры, как только ты появляешься, и слышать, как соседи шутят, что нужно все вещи прибивать гвоздями, если увидишь Уайлдов поблизости!

Выражение ее лица смягчилось, и Джо сунула чашку сладкого чая в мои ладони.

– Что бы ни сделала твоя сестра, тебя это не касается. В каждой семье есть паршивая овца.

В моей сумке зазвонил телефон, и я сжалась. Я знала, что это Лео. Мы смотрели друг на друга, а он звонил и звонил, пока не затих.

– Начни с самого начала, – сказала Джо. – И дай я прихвачу карандаш и бумагу – семейные дела всегда запутаны. Я знаю.

И я ей рассказала. Начав, я не могла остановиться, слова лились из моего рта, а въедливый голос на краю сознания отметил, что я впервые говорю об этом с кем-то еще. Я порой выдавала историю частями – редактируя то одно, то другое, – но у меня никогда еще не было подруги, которой я хотела бы доверить всю неприкрытую правду.

– Келли была очень популярна в школе, – сказала я своей чашке с чаем. – И всегда встречалась с парнями старше ее. Ровесники ее боялись. В ней была та притягательная сила, которая есть у всех крутых девчонок, – ну, знаешь, всегда хотеть нового и получать это. Она не поступила в университет, как надеялись мама и папа, потому что завалила экзамены, но папа устроил ее продавщицей у друга, который занимался машинами, и там она познакомилась с Крисом. Он покупал люксовый БМВ за наличные.

Я помнила эту подробность. Келли столько раз повторяла: «Вишнево-красный M6! Я сразу поняла, что в нем есть шик, Эми. Машина пахла деньгами…»

– И они начали встречаться, хотя Крису тогда было почти тридцать. Он занимался недвижимостью, покупал дешевые стандартные застройки в Лидсе и Йорке и сдавал их студентам. Даже папа был впечатлен – Крис не казался пройдохой, был вежлив и закончил университет. И у него были деньги, – ну, по нашим меркам. Были. Келли осуществила все свои мечты: получила дизайнерские сумочки, шикарные туфли, ее угощали выпивкой, куда бы она ни пошла. Крис даже купил ей собственную спортивную машину, с именными номерами и всем прочим.

– О боже, – пробормотала Джо.

– В общем… – Мое лицо покраснело при одной мысли об этом. – Однажды Келли пришла домой и сказала: мол, Крису намекнули, что скоро рядом с университетом Лидса на продажу выставят целую улицу стандартных домов. И он придумал бизнес-план, в соответствии с которым инвесторы могли вкладывать средства в каждый отдельный дом и получать процент от его сдачи… Я не знаю, как это работало, но Келли хотела подключить к проекту маму и папу. На бумаге все выглядело отлично, как долговременная инвестиция.

Лицо Джо отражало все мои чувства.

– Да, знаю. Но оно так выглядело. И это было десять лет назад, помнишь? Так или иначе, Келли отлично умела продавать, и она убедила папу вложить кругленькую сумму, убедила бабушку и многих наших соседей, и того, на кого работала… как позже выяснилось, очень многих. Получила сотни тысяч фунтов.

– И что случилось? Рынок обвалился? – спросила Джо, явно пытаясь избавить меня от необходимости произносить это вслух.

Я чуть не рассмеялась.

– Нет. Если бы! Не было никаких домов. Как выяснилось, Крис использовал все вложенные людьми инвестиции для того, чтобы расплатиться за другие вложения, на которых он потерял деньги. Вначале все было хорошо, но он обнаглел и решил, что может отыграться на бирже, однако стал терять все больше и больше, а остановиться уже не мог. Один из наших соседей, Рой, начал задавать вопросы и обратился в полицию. Выяснилось, что налоговая служба давно уже следит за Крисом, как за звеном огромной цепи махинаций, и, естественно, одно зацепилось за другое и стало еще хуже. Думаю, это и заставило папу уйти.

Я замолчала. Были вещи, о которых я не могла сказать вслух. Меня годами мучили кошмары о том, как полицейские со служебными собаками приезжают в наш коттедж в шесть утра в поисках доказательств уклонения от налогов. Келли прятала дома фальшивые договоры Криса, ничего не говоря папе. Я никогда не забуду истерику мамы, стоящей в одной ночной рубашке, и папину беспомощную ярость – они всю жизнь были почетными горожанами и помогали полиции, а с ними обращались, как с преступниками.

– Хуже всего было… – Я не хотела этого говорить, но не смогла сдержаться. – Что полиция или журналисты нашли грязные фото Келли, которые сделал Крис. На одной из фотографий она лежала голая на засыпанной пятидесятифунтовыми купюрами кровати. И улыбалась во весь рот, прикрытая деньгами, которые тяжело зарабатывали другие люди. Естественно, фото оказалось во всех газетах. Очень типично для Келли. Она никогда не думала. Она ни о чем не думала.

Джо прикрыла ладонями рот.

– Господи! А она была соучастницей? Она вообще знала, что происходит?

Я покачала головой.

– Келли не из тех, кто задает вопросы. Пока шампанское лилось рекой, а все друзья завидовали ее шикарной машине, ей было на все наплевать. – Я знала, что это звучит горько, но так оно и было. – Дело дошло до суда, она написала чистосердечное признание во всяких мелочах и отделалась условным сроком с общественными работами.

– А Крис?

– Он получил семь лет за разное мошенничество, но он был банкротом – никто не мог получить назад свои деньги. Помнишь наш старый дом, который ты видела, когда мы покупали свадебные платья?

Джо кивнула.

– Мама и папа продали его, чтобы попытаться вернуть долг тем, кого Келли убедила вложить средства. Папа сказал, что не может смотреть в глаза людям, которых он знал всю жизнь и которые теперь переживали из-за нас тяжелые времена. Он рано вышел на пенсию… Ему пришлось, он же работал в банке… А у мамы развились тревожные расстройства, тогда она и набрала вес.

Меня саму поразила живость моих воспоминаний. Все возвращалось, но не в виде образов, а давлением в груди, кислотным вкусом стыда в горле.

– Местные газеты неделями освещали суд. Я не могла сменить школу, потому что свободных мест нигде не было. Мы с папой в то лето перекопали весь участок, просто чтобы отвлечься от общих пересудов. И почти не говорили, но мозоли на руках были жуткие.

– О, Эми! – Глаза Джо увлажнились. – Бедные вы, бедные…

– Мы справились. Мама и папа винили себя за то, что не заметили знаков, что не защитили Келли… Ну, ты знаешь родителей. Мне запрещено было с кем-то встречаться, даже если я захочу, но я не хотела. Мне стало очень сложно доверять людям. И сложно до сих пор. – Я сглотнула. – Не считая тебя.

Джо молча наклонилась ко мне и взяла меня за руку.

Другой рукой я со злостью вытерла глаза.

– Но хуже всего то, что Келли не хватило смелости остаться. Однажды ночью она просто исчезла, оставив полную жалости к себе записку о том, как всем без нее будет лучше. А нам пришлось выслушивать шепотки за спиной, ютиться в тесном новом доме. Ей сейчас двадцать восемь, а она до сих пор не повзрослела настолько, чтобы вернуться и помочь маме и папе.

Но ведь именно так я только что поступила с Лео. Оставила записку. Исчезла. Вынудила его подбирать осколки. Я отогнала эти мысли.

– И ты не знаешь, где она?

– Понятия не имею. Она шлет открытки на Рождество и дни рождения, текст и почерк ее, но отправляет она их из таких странных мест, что марки и штампы не помогают. Некоторые приходят из Лондона. Это меня и пугает – возможно, София не соврала и репортеры действительно ее нашли. Они-то знают, как искать пропавших без вести.

– Ну, если она продолжила идти по скользкой дорожке, ее несложно будет найти. – Джо хлопнула себя по бедрам и потянулась за своим верным ноутбуком. – Мой друг Дэннис работает в столичной полиции, он наверняка сможет быстро прогнать ее через все их системы. Ну и всегда остается тюрьма.

Я подняла на нее мокрые глаза.

– Не надо.

Джо сморщила нос, словно извиняясь, а затем взглянула на меня с искренним сожалением.

– Эми, мне так жаль, что я тогда указала на твой дом. Я рассказала Рольфу о том, в каком чудесном месте ты росла и как Лео повезло с настоящей английской розой из настоящего английского сада. Жаль, что ты мне раньше все не рассказала. Для меня это ничего не меняет.

Я поежилась.

– Я даже думать не хочу, что Лео выяснит… И не спрашивай, почему я ему не открылась. Не было подходящего времени. А теперь я меж двух огней – дело не только в Келли, но и в том, что я не была с ним откровенна.

– А ты поверишь, если я скажу, что, по правде говоря, всем наплевать? Вокруг постоянно творятся дела и похуже.

Я взглянула ей в глаза и пожалела, что не могу объяснить, какова жизнь в маленькой деревне. Застывшая, осуждающая, удушающая.

– Я знаю. Но маме и папе не наплевать. Им очень не наплевать на то, что все это вот-вот снова обрушится на наш дом.

Она очень печально на меня посмотрела, а потом потерла ладони.

– Значит, мы должны сами найти твою Келли. Мне нужны подробности: дата рождения, описание, все, что ты можешь вспомнить. У тебя есть ее фото? Она на тебя похожа?

Я покачала головой.

– Нет. Ты и не догадалась бы, что мы сестры, она больше похожа на мою бабушку. Подожди. У меня есть альбом.

Я отправилась в свою комнату, вытащила встроенный под кроватью ящик. В самом дальнем углу лежала моя шкатулка с драгоценностями, в том числе и с коллекцией фотографий, которую мама не успела проредить. Я вытащила тоненький альбом и вернулась в гостиную, чтобы отдать его Джо.

– Вот, – сказала я. – Она не преступница. Она просто дура. И по ней это видно.

Я открыла альбом на снимке, где были запечатлены мы с Келли на выпускном старшей школы. Мама тогда заплела мои волосы в косы, а Келли щеголяла не идущей ей химической завивкой: на ее голове красовалась копна, до смешного похожая на мою. А еще у нее был красный распухший лоб и нарисованные карандашом брови: последствия того, что ей стало «интересно», подходит ли воск для ног и для бровей: она решила это проверить в ночь перед выпускным. В итоге она напоминала нечто среднее между чудовищем Франкенштейна и Бетт Дейвис и все равно выглядела как девушка, способная зажечь вечеринку в промокшей палатке. Она позировала на камеру, словно выступала на кастинге реалити-шоу, а мне было стыдно. И мне было четырнадцать.

Злость, печаль и что-то еще, гораздо более болезненное, кипели во мне, когда Джо перевернула страницу и открыла фотографии, где мы, все четверо, стояли на пляже с нашим старым псом Веселым Роджером. Были ведь времена, когда наша семья была действительно счастливой и цельной. В глубине души (на данный момент очень глубоко) я скучала по эгоистичной и глупой Келли не меньше, чем радовалась ее исчезновению из нашей жизни.

– Господи… – сказала Джо, и я поняла, что она готова выдать одну из своих убийственных характеристик.

– Я знаю. Но она все равно моя сестра, – сказала я. – Так что не надо про брови. Гены у нас одни.

Джо долго рассматривала фотографии, а затем взглянула на меня.

– Так, давай проясним. Ты хочешь сказать, что отказалась от любимого мужчины и жизни, полной роскошных балов, всего лишь для того, чтобы помешать «Национальному дознавателю» найти твою сестру и опозорить твою маму?

– Да. – Я помолчала. – Ну и еще чтобы избавиться от постоянного зуда в ушах, причиняемого Софией, которая все сокрушается, что трон унаследует Лео, а не она. И чтобы не пришлось оставлять бизнес, который я здесь построила. И до конца своих дней придерживаться той проклятой диеты.

Джо снова подтолкнула ко мне конфеты, и я взяла три, потому что впервые за долгие месяцы у меня не было причины отказываться.

– А если мы сможем первыми найти Келли? – спросила она. – Что ты тогда будешь делать?

Я задумалась, сидя с полным ртом розового крема.

– Наверное, – медленно сказала я, – я заставлю ее поехать домой и попросить прощения у родителей. Тогда, возможно, и случится что-то хорошее.

– А потом, после этого? Ты решишься снова сойтись с Лео?

Джо была полна надежд, но я нет.

Я не хотела ей отвечать.

Она долго ждала, но потом серьезно сказала:

– Моя жуткая семейка научила меня одному: никогда не игнорировать свое сердце. В долгосрочной перспективе оно оказывается умнее головы.

Иногда я думала, что семье Джо стоит открыть свой собственный бутик и продавать подушки с вышитыми на них цитатами.

Джо сделала мне еще чаю и прослушала лихорадочные сообщения от Лео – я не могла заставить себя это сделать, – а затем обобщила их так, чтобы я это выдержала.

Он был совершенно сбит с толку. Все задают вопросы. Что он сделал не так? Он любит меня. Что бы ни случилось, мы сможем это исправить.

Джо стояла надо мной, пока я набирала сообщение о том, что мне нужно время подумать, ведь до бала я не осознавала, как велики будут перемены, и не понимала реального объема работы, которая так много для него значит. И я также не учла влияние этого на мою семью, а мои родители сейчас находятся в состоянии шока.

Через час я получила письмо с рабочего адреса Лео, копия которого была адресована пресс-центру Жизель. К письму крепился пресс-релиз принца Леопольда, где сообщалось, что мисс Эми Уайлд с величайшим сожалением вынуждена отказаться – из-за болезни близких – от присутствия на коронации кронпринца Бориса Ниронского и Светландского, назначенной на субботу. Дальнейшие детали не разглашаются, поскольку они очень личные.

А затем он прислал сообщение: он вернется через неделю и очень надеется на возможность вернуть подарки, которые я оставила.

Мое сердце разбилось, я сдалась и весь остаток дня проплакала, прерываясь только на то, чтобы затолкать в рот очередную шоколадку «Шарбоннель энд Уолкер».

Следующие несколько дней я почти не запомнила, потому что они слились в один сырой комок боли и сожалений. Ощущалось это, как грипп, а не как разбитое сердце.

Я много часов беседовала с родителями по телефону, но не могла выходить из дома, поскольку теперь история о таинственном исчезновении принцессы-садовницы, сбежавшей с коронации, достигла фабрики слухов, и под домом расположилась банда фотографов, повсюду оставляющих стаканчики из «Старбакса». Миссис Мейнверинг завела привычку надевать свои лучшие наряды всякий раз, когда собиралась прогуляться: будучи не в состоянии сделать мое фото, стая акул развлекалась, фотографируя эту даму. Ее бридж-клуб никогда еще не привлекал такого внимания. Создавалось впечатление, что по улицам ходит престарелая версия новой британской топ-модели.

Некоторое время фотографы преследовали и Теда, пока он не пригрозил позвать своих приятелей из регби-клуба и прогнать их из-под нашего дома. Балкон Грейс тоже стал приманкой для прессы, вот только в статье неправильно написали ее имя. К моему ужасу, репортеры поселились и на пороге дома моих родителей, но Джо организовала переезд мамы и папы в отель на Лейк-Дистрикт, пока весь шум не уляжется.

Я хотела повидать их, но не желала давать новых поводов для сплетен, отчего мне становилось еще хуже.

И оставался еще вопрос о пятидесяти тысячах фунтов, возникших на папином банковском счету. Судя по реакции папы, они лишь ухудшили ситуацию.

– Это от газеты, – сказал он. – Что это, взятка? Мы ничего им не продавали. Милая, это не то, что ты думаешь. Я не хотел тебя тревожить, тебе сейчас и так несладко, но я должен тебе об этом сказать. Мама волнуется до безумия.

– Папа, это компенсация, – объяснила я. – За то фото мамы у свадебного магазина. Адвокаты Лео припугнули газету тем, что подадут иск от твоего имени.

– Мне не нужны их деньги! – Искреннее отвращение папы не могло бы быть очевиднее, даже находись он со мной в одной комнате. – Как будто какая-то сумма сможет перечеркнуть то унижение, которое твоей маме пришлось пережить! Я предпочел бы услышать извинения за то, что они расстроили милую и достойную женщину без всякой на то причины, а это ничего не стоит!

Он был прав. Конечно, он был прав. Испытывая чувство вины, я подумала о дорогом платье мамы, о том, как я потратила деньги на билеты, чтобы сбежать из Нироны. И лучше мне от этого не стало.

Утром во вторник Джо ушла, как обычно, – «обычным» теперь стал путь по пожарной лестнице, затем через стену соседского сада и дальше по их переулку, – а я устроилась коротать очередной день с телевизором, тостами и без заходов на сайт «Молодые-Золотые-Холостые» для проверки текущего анализа «разворачивающейся любовной драмы в Нироне».

Наш телефон все еще включался только тогда, когда нам самим нужно было звонить, своему мобильному я дала разрядиться, поэтому от стука в дверь едва не выпрыгнула из собственной кожи.

И осторожно выглянула в дверной глазок. Это был Дикон. С такого ракурса его нос казался ужасно огромным.

– Я не в настроении, – сказала я. – И Бэджер тоже.

– Нет, у меня для тебя сообщение от Джо.

Я приоткрыла дверь. На мне все еще была усыпанная крошками пижама, и я не хотела подавать ему каких-либо идей.

– Она хочет, чтобы ты через час встретилась с Тедом на служебной парковке за «Питером Джонсом». – Дикон читал поспешно написанные на листочке пометки. – Тебе нужно выбраться через…

– Да, да, я знаю, пожарная лестница, соседский сад.

– И тебе нужно одеться. Не смотри на меня, это она так сказала. – Он сунул мне бумажку с пометками. – Любит она командовать, да?

– Это ее работа.

Я начала закрывать дверь, но Дикон просунул ногу между ней и косяком. Смело, учитывая, что на нем были мягкие бархатные тапки.

– Эми?

– Дикон? – Я приготовилась к допросу.

– Я просто хотел, чтобы ты знала… – Он взглянул на меня, и я впервые поняла, какие красивые у Дикона глаза. Добрые. Налитые кровью, но добрые. – Некоторые щелкунчики просили меня и мисс Мейнверинг поделиться инсайдерской информацией о тебе и Джо. Ну, знаешь, любые рассказы. Фото.

Сердце у меня сжалось.

– Ты же не дал им фото с вечеринки «Рай и Ад»?

Возможно, папа одолжит мне часть той суммы, чтобы выкупить их обратно.

Дикон уставился на меня с ужасом.

– Нет! Нет, мы ничего не дали. Мы их послали. – Он нахмурился. – Мне очень жаль, что с тобой все так вышло. Если с Бэджером нужно гулять, ты просто скажи, хорошо?

Мне неудержимо захотелось расплакаться. Даже Дикон меня жалел.

– Спасибо.

Он погрозил мне пальцем.

– Так, давай мне собаку, одевайся и выметайся. Я не переживу еще одного такого звонка.