Мы с Джо клялись, что не будем смотреть в интернете трансляцию коронации Бориса, но, ясное дело, смотрели.

– Лучше знать, – сказала она, когда мы устроились за ноутбуком с последней огромной бутылкой шампанского из тех, что прислал тогда Рольф, и рыбным пирогом, который любезно приготовила для нас миссис Мейнверинг.

Миссис Мейнверинг была в долгу перед нами, если можно так выразиться.

Она прогнала особо настойчивого папарацци своей сумочкой, а у конкурирующего с ним издания не хватало новости дня, так что ей заплатили две тысячи фунтов за рассказ об «ужасе папарацци». Дикон на заднем плане казался подозрительно похожим на молодого любовника.

В день коронации фотографы даже не пытались прятаться в кустах, потому что, конечно же, я должна была до сих пор поддерживать неизвестного больного члена семьи, а они отчаянно хотели застать меня без болезней и не в Йоркшире. Но хотя бы мама с папой были в безопасности. Они находились в Шотландии, в глуши, в охотничьем домике-отеле, принадлежащем подруге матери Джо. Келли должна была присоединиться к ним вместе со Сьюки, писательницей, как только закончит вводить полисмена Гарри в курс дела.

– Правило такое: мы смотрим коронацию, но без звука. – Джо передала мне бокал и отпила из своего. – Не хочу знать, о чем они говорят.

– И не будешь, это же итальянский, – сказала я, когда трансляция новостей из Нироны ожила на экране.

Остров был довольно маленьким, но, похоже, все его обитатели явились взглянуть на пышное зрелище. Ликующие толпы выстроились вдоль узких мощеных улочек вокруг собора, а камеры переключались с одного знаменитого лица на другое, пока они поочередно прибывали к готическому собору. Я узнала нескольких моделей, подруг Лизы, и двух принцев, и некоторых премьер-министров, и… Черт, это же первая леди Америки, верно? А еще Элтон Джон. Элтон Джон никогда не пропускал королевских праздников.

– Там полно знаменитостей, – удивилась я.

– Ага. – Джо подняла взгляд от телефона. – Ты, похоже, последняя поняла, что Вольфсбурги – знатное семейство.

– Возможно.

Я искала глазами Лео, но его нигде не было видно. Зато я заметила Жизель, Нину, помощницу Лизы, в безумной зеленой шляпе, похожей на инопланетную сковородку. Странно было видеть знакомые лица вот так, по телевидению. В параллельной вселенной я была бы там, рядом с ними. Интересно, что бы я надела.

Что-нибудь мерзкое, если бы это зависело от Софии.

– О, посмотри на шляпку Софии, – сказала Джо. – Выглядит так, словно она застряла головой в потолочной панели и оторвалась вместе с ней.

– Не читай твиттер! – Я попыталась выхватить у нее телефон. – Я не хочу знать, что они говорят о…

Я замерла, поскольку на экране появились субтитры. Я не говорила по-итальянски, но слова «fuggitiva» и «principessa» опознавались слишком просто.

– По крайней мере, им не наплевать, – сказала Джо с притворно грустным видом.

Камера развернулась к параду запряженных лошадьми карет и машин, внезапно выхватив выходящего из «даймлера» Лео.

Мое сердце при виде него вдруг расширилось в груди. Он был таким красивым. В нем явственно сказывалась сумма генов супермодели и принца: широкие плечи, обаятельная улыбка, величественный жест в сторону толпы. За ним вышел Рольф, чуть более расхлябанный, но даже он вел себя прилично. Волосы у него стали короче, костюм был не таким кричащим.

– Лео выглядит хорошо, – мягко сказала Джо. – Но устало.

– И, по всей видимости, affranto, – сказала я, читая субтитры. – Что это значит?

Последовала пауза, во время которой Джо искала перевод онлайн.

– Разбитое сердце. А мне казалось, ты начала учить итальянский.

– Мне хватило времени только на пару уроков.

Я не могла оторвать взгляд от экрана, на котором Лео шагал с Рольфом в собор, останавливаясь, чтобы поговорить с официальными лицами, которые встречали его сияющими взглядами.

«Мне тоже пришлось бы это делать», – сказал голосок в голове, и я внутренне сжалась. Какие строки бежали бы сейчас внизу экрана, будь я там? Какие гадости они говорили бы о моей шляпе?

С одной стороны, я желала оказаться там рядом с Лео, ощутить нежное давление его руки, защитным жестом обнимающей меня за талию, как не раз бывало во время раутов, которые мы посещали. Но с другой, я искренне радовалась, что сижу дома.

Церемония продолжалась, и я увидела в соборе камеры и море лиц, а затем появились Борис и Лиза – с апломбом величайших звезд Голливуда, одетые в бархатные мантии и с настоящими коронами на головах. Мое желание оказаться там уменьшилось вполовину, а когда Джо сказала, что шляпа Софии стала вирусным мемом в интернете и люди уже обмениваются ссылками на развлекательные ресурсы, посвященные тому, как эта шляпа крепится к голове магнитами, я вынуждена была признать, что правильно поступила.

Окажись я там, я поскользнулась бы на конском навозе или от волнения проигнорировала бы священника. В отличие от Лизы, которая справлялась со всем с текучей грацией, словно была рождена для этого, не забывая бросать выверенные, рассчитанные на камеры, влюбленные взгляды в сторону Бориса. Идеальная жена принца. Не нормальная. Ни капельки не нормальная.

Я печально завидовала той, кого Лео найдет себе для такой роли. Избранница станет самой удачливой и в то же время самой нервной женщиной в мире.

Я договорилась встретиться с Лео в понедельник, за ланчем, в ответ на его письмо, но не спала ни в субботу, ни в воскресенье.

Я задолжала ему хорошее объяснение, но у меня его не было. Точнее, не было такого, которое могло бы полностью оправдать все эти душевные метания, не дававшие мне ни сна, ни покоя.

Вместо этого я волновалась о том, как бы встретиться без посторонних взглядов, но у Лео, как всегда, все было под контролем. Рано утром в понедельник он написал мне сообщение о том, что будет ждать меня в летнем домике, в частном саду Тринити-сквер, в 13: 00. Лео держался в Лондоне так тихо, что пресса могла и не знать, где его дом.

Когда я приехала, у ворот обнаружился огромный охранник, одетый, как обычный прохожий, вот только обычные прохожие на Тринити-сквер не выглядели как морские пехотинцы.

Кивнув, он пропустил меня внутрь, и я зашагала по гравиевым тропинкам к летнему домику. Даже в поздний осенний день вроде этого газоны выглядели безупречно, ни один опавший лист не портил бархатной зелени, а ухоженные коробки зеленой изгороди были темными и ароматными. Ностальгия накрыла меня одновременно со знакомыми запахами, и я вспомнила наши пикники, напитки, все чудесные моменты откровенности, которые у нас здесь случались, когда мои босые ноги отдыхали на коленях сидящего на скамейке Лео, когда его голова лежала у меня на плече, когда мы валялись под розовыми кустами, дыша ароматом цветов и греясь под летним солнцем.

Это был последний раз. Самый последний раз, когда я могла ходить по этому таинственному саду, где влюблялось не одно поколение Вольфсбургов. И это разбивало мне сердце, почти так же сильно, как то, что я должна была сделать.

Лео ждал меня в летнем домике. Стол был накрыт белой скатертью, на которой виднелись три серебряные крышки, совсем как в наше первое свидание. Я слабо улыбнулась.

– Ланч? – спросил он.

Он похудел, и, несмотря на его улыбку, я не могла не заметить глубокие тени под его глазами. Я никогда еще не видела Лео небритым, но сейчас его подбородок покрывала щетина, которая, честно говоря, очень ему шла.

Я села, и он поднял серебряные крышки, открывая два клубных сэндвича и два пакета с картошкой.

– Отличного качества, – добавил он, и трещина в моем сердце стала еще шире.

Я спросила его о коронации, о том, как все прошло, и Лео рассказал мне с обычной непринужденностью, которая теперь напоминала мне о том, как он однажды признался, что его специально учили вот так располагать к себе людей. Мне с самого начала было трудно, но его талант расслабил меня настолько, что я могла вести почти нормальный разговор. Я призналась, что мы с Джо смотрели трансляцию, делая ставки на то, кем из гостей заинтересуется «Модный приговор», и Лео, похоже, развеселился.

– Значит, ты видела шляпу Софии? – добавил он, приподнимая бровь.

– Да. Она ее надела на спор?

– Это был ее способ убедиться, что никто не смотрит на меня и Рольфа. – Он бросил в рот кусочек картошки. – За который лично я ей благодарен. С меня было достаточно чужих взглядов.

Я опустила взгляд в тарелку. На ней был герб Вольфсбургов: два льва, золотые ленты, белые розы. Белые розы, розы Йоркшира.

– Прости.

– Официально ты все еще со своим заболевшим родственником, – сказал он обманчиво легким тоном. – Вот почему дворец пока не рассылал приглашений на нашу свадьбу. Ты…? – Пауза, казалось, тянулась целую вечность.

Я не могла ничего сказать. Я не знала, что сказать.

И когда Лео заговорил, его голос казался надтреснутым:

– Ты ведь вернешься ко мне?

Я покачала головой, уронив слезу на тарелку.

Лео ничего не ответил. А затем напряженно спросил:

– Я могу узнать почему?

Я, запинаясь, начала рассказывать ему всю историю Келли и моей семьи. О моем детстве, о том, почему я ненавидела внимание и почему никогда не смогу измениться. О том, что мои родители тоже заслужили право на спокойствие, после того, как стольким пожертвовали, исправляя ошибку Келли. Кроме того, он сам заслуживал кого-то, более подходящего той роли, которую он рожден был играть, за кого ему не придется беспрестанно извиняться до конца своей жизни.

Я продолжала и продолжала. Я не хотела ничего упустить. Лео не перебивал меня, и я пыталась найти способ объяснить, что творится в моем сердце, и, конечно, в итоге нашла лишь один подходящий путь.

– Лео, дело в том, – сказала я, указывая на сад снаружи, – что ты как этот сад. Элегантный, выверенный, и каждая клумба цветет в нужное время, поскольку кто-то распланировал сезоны цветения. Сад чудесен, но жить я в нем не смогу. Я люблю лужайки с дикими цветами, потому что именно так я чувствую себя… Я смотрю на лужайки и вижу бабочек и пчел, которые отмеряют ритм времени, но со свободой, которой здесь нет. И соединить это не получится. Только испортить то, что другие создавали годами.

Лео поднял глаза, неторопливо вглядываясь в мое лицо, словно пытался запомнить мои глаза, мои губы, мои скулы. Мы оба едва не плакали. Он опустил руку в карман и вынул оттуда вещь, которую отправил ко мне по столу.

Я думала, что это мой бриллиантовый браслет или кольцо, и собиралась отказаться, но я ошиблась. Это был ключ.

– Кажется, сейчас неподходящее время для подарков, – сказал он.

– Что это?

– Я купил нам дом.

– Дом?

Он неловко кивнул.

– Дом в Йоркшире. Со старым загородным садом и качелями на яблоне. Чудесное место, куда можно привозить детей к бабушке с дедушкой. – Ему не нужно было этого добавлять, но он добавил: – В Хэдли Грин.

Воздух застрял у меня в горле. Он купил наш старый дом, чтобы сделать мне сюрприз. Это был чудесный поступок, но в тот же миг я осознала, как мало Лео понимал меня и мою семью. Я не могла вернуться. Мама и папа… Они никогда не смогли бы вернуться.

Папа был прав: такие люди, как Лео, уверены, что деньги решают все проблемы. Для него это было лишь вложение не таких уж больших средств, но для моей семьи все обстояло совсем иначе.

– Но Лео… – осторожно сказала я. – Ты же знаешь, что мои родители не смогут туда вернуться. Там осталось слишком много воспоминаний. Хороших и плохих. Продав его… – я сглотнула. – Только благодаря продаже дома они смогли сохранить достоинство после суда.

– Теперь я это понимаю.

Я улыбнулась сквозь слезы.

– И как часто мы могли бы туда ездить? Такому саду нужно постоянное внимание. Мама всегда говорила, что сад сам по себе – работа в полную смену. Это слишком хороший дом, чтобы посещать его пару раз в год. И я не хочу возвращаться. Теперь я живу в Лондоне.

Я толкнула ключ обратно по скатерти. Кончики наших пальцев встретились, и мою руку прошил электрический разряд. Я наклонялась вперед, пока наши лбы не соприкоснулись, и мы сидели так долго, а слезы капали на скатерть, пока в сознании мелькали все упущенные возможности будущего: наши внуки, сады, счастье, которое могло быть реальным.

А потом я поняла, что пора уходить, прежде чем сердце меня предаст. Я оттолкнула стул от стола и коснулась его плеча.

– Никто не виноват, Лео. Просто мы с тобой – как правильные растения в неправильном месте. Я никогда не забуду того, что у нас было.

Он поднялся, привлек меня к себе и поцеловал с ужасной печальной жадностью, а я ответила, пытаясь запомнить его вкус, ощущение его кожи, запечатлеть их в памяти навсегда.

А затем, не позволяя себе осознать, что все было в последний раз, я схватила сумочку и сбежала через сад.

Октябрь перетекал в ноябрь, а я пыталась загрузить себя работой. К счастью, дел у нас с Тедом было больше, чем мы могли уложить в рабочую неделю, настолько, что мы даже начали поговаривать о найме третьего садовника, которому могли платить из собственной прибыли.

Но только на словах. Пока что требования к кандидату в эксперты сводились к умению выращивать растения в контейнерах, подстригать газоны и быстро бегать (или любить маленьких собак), но не более. Однако мы постоянно об этом говорили, поскольку Тед стал частым гостем за нашим обеденным столом. Настолько частым, что Дикон сделал несколько набросков его портрета, а Джо становилось все труднее убеждать меня в том, что в их перепалках не появились подозрительно теплые ноты.

Я высаживала на кухне рождественские луковицы и смотрела, как японские клены у Леоминстер-плейс меняют цвет с зеленого на огненно-оранжевый, а платаны и дубы в парке сбрасывают листья, оставляя лишь мрачные голые ветви. Именно так я себя и чувствовала. Словно моя жизнь расцвела буйными цветом, а затем осыпалась, оставив голые ветви изнурительной работы, сна и зумбы раз в неделю, до тех пор, пока весна не принесет надежды на новые почки.

Но, честно говоря, хотя я и пыталась ради Джо имитировать позитив, я не всегда верила в эти будущие ростки. Иногда растения переживают один пышный год и после него уже никогда не бывают прежними. Как могли посетители бара «Лис и Якорь» сравниться с Лео? Я однажды попыталась озвучить Джо эту мрачную метафору, но она ответила, что все зависит от правильно подобранных удобрений.

Джо изо всех сил старалась меня подбодрить. И Тед тоже. С тех пор как их с Рольфом пути разошлись – и, главное, именно по ее инициативе, – Джо начала чаще бывать дома, а вечеринки на время ушли из ее планов. Она пыталась заставить меня работать над новой версией «Чикаго-ого-го», выделив роль Рокси Харт, и мы неплохо развлекались вечерами, скача по квартире и репетируя с громкими воплями, пока миссис Мейнверинг не начинала стучать в потолок. Только Джо могла убедить ее попытаться исполнить песню Мамы Мортон, и нам осталось разве что уговорить Дикона надеть туфли для чечетки, чтобы собрать всю компанию на сцене.

А дата моей отмененной свадьбы все приближалась.

Мама и папа успели сообщить о свадьбе весьма ограниченному кругу родственников, и, узнав об ее отмене, те заключили, что это лишь еще один странный пример нестабильности нашего рода. А второе пришествие Келли – в «Сан» и некоторых других газетах – просто выдуло мою свадьбу из голов всех знакомых, особенно учитывая те истории, которые она не рассказала нам о Греге, своем бывшем муже.

Извинялась Келли отлично, не могу не признать, а еще, похоже, она говорила правду о том, что собиралась вернуться в колледж для изучения моды. Я просмотрела интервью по диагонали, не хотела вчитываться, но маме, похоже, оно понравилось. Похоже. После него она не сорвалась в компульсивную выпечку, скажем так, и папа сказал, что некоторые знакомые из прошлых лет заговорили с ним на улице и пожали ему руку в грубовато-сочувственной манере.

И, будучи настоящими йоркширцами, они также выразили сочувствие по поводу тяжкого бремени заботы о женщинах в семье, а потом спросили его о тыквах.

Мы все потихоньку возвращались в норму впервые за долгие годы, и за это я была благодарна Келли.

Однажды утром в конце ноября я сушила волосы, когда раздался звонок интеркома. Я крикнула Джо, чтобы она открыла дверь.

Она прервала свою тираду по телефону и крикнула в ответ:

– Я в ванной! Ты иди!

Я тихо заворчала – я не слышала, чтобы гудели трубы, значит, она еще не в ванне, – и отправилась отвечать.

– Чем раньше мы научим тебя это делать, тем лучше, – сообщила я Бэджеру, который ждал утренней прогулки вокруг квартала.

– Да?

– Здравствуйте, мисс, это Билли.

Я нахмурилась.

– Билли с вистерией?

– Да, мисс. У меня для вас посылка.

Все мои вещи еще несколько недель назад вернулись из Нироны в чемоданах – то есть это точно не они. (Лео настоял, чтобы я оставила браслет, но кольцо я отправила обратно с курьером, оно было слишком ценной частью семейной истории.) Что тогда, какое-то растение? Черенок вистерии Билли?

Скручивая влажные волосы в пучок, я натянула длинный свитер и побежала вниз открывать дверь.

Билли стоял на пороге с маленькой посылкой в коричневой оберточной бумаге. При виде меня он широко улыбнулся, но сверток не отдал.

– Мне сказано, чтобы вы открыли ее в машине. – Он жестом указал на «рендж ровер», припаркованный у нашего дома.

– Что? В этой машине?

– И вам может понадобиться пальто, – добавил он с неохотой, словно не желая портить сюрприз.

Я смотрела на него, пытаясь еще что-то прочесть по его лицу, но Билли больше ничем себя не выдал. Я сузила глаза в притворном раздражении.

– Подожди, – сказала я и завопила наверх, обращаясь к Джо: – Я выхожу! Не забудь вывести Бэджера пописать!

Ответа я не расслышала, потому что миссис Мейнверинг начала стучать в потолок.

Я почти ожидала увидеть Лео на заднем сиденье «рендж ровера», но оно оказалось пустым, не считая жакета и серого джемпера. Это для меня? Или… сердце вдруг защемило… или они принадлежат новой девушке Лео?

Билли закрыл за мной дверь и тронул машину с места, пока я бездумно смотрела на пакетик, лежащий на коленях. Обернут он был красиво, бумага сложена тончайшими ровными складками, а белая лента завязана в бантик под идеальным углом.

– Откройте, мисс, – бросил Билли через плечо. – Иначе тайминг собьется.

Я не хотела, чтобы внутри оказалось то, что придется ему отдавать. И я не хотела, чтобы там лежало что-то, способное пошатнуть мою слабую решимость. Но я собрала волю в кулак и потянула за ленты, развернула бумагу и обнаружила простую ореховую шкатулку.

Простую, но идеальную, с петлями и уголками, с замочками, по которым можно было провести пальцем, и отполированную до блеска. Я глубоко вздохнула и открыла крышку.

Внутри оказался красный бархат и такой же бархатный мешочек. Я подняла его – он был очень легким – и перевернула над ладонью.

Выпал маленький ключик на тонкой золотой цепочке.

Мне хотелось спросить у Билли, знает ли он, от чего этот ключ, но я внезапно поняла, где мы, и поняла – от чего.

Он припарковался у ворот в личный сад на Тринити-сквер и выпрыгнул, чтобы открыть для меня дверцу.

Я взвесила ключ на ладони. Это был милый жест, но разве я хотела бы оказаться здесь одна, без Лео? Мне словно дали ключ от города, но я не знала местного языка.

Билли ободряюще улыбнулся, и я не стала его расстраивать, раз уж он точно знал, что здесь происходит. Поэтому я вышла и вставила ключ в старый эдвардианский замок.

Ворота распахнулись, но за ними меня ждал вид, которого я никак не ожидала.

Розовый сад в центре и фонтан из Нироны остались на месте. Но исчезли все идеальные газоны. Клумбы с тщательно подобранными цветами тоже исчезли. На их месте были свежевскопанные полосы земли, и торчащие из нее, словно странные инопланетные растения, прутья витой проволоки с прикрепленными к ним фотографиями, высотой примерно мне до талии.

Дикие маки, васильки, горошек, смолка, лютики, кислица, поповник покачивались на ветру.

Я медленно обернулась, оглядывая сад. Под большими деревьями дрожали фото крокусов и диких нарциссов, и длинная трава колыхалась там, где когда-то была крикетная площадка. Кто-то переделал весь сад, превратив его в дикую луговину.

Обернувшись по кругу, я вдруг увидела стоящего передо мной Лео. На нем были джинсы и полупальто, а на лице написано нетерпение. И еще я заметила нервозность в его поразительных голубых глазах.

Даже теперь я изо всех сил старалась к нему не прикоснуться. От одного его вида мир обретал резкость.

– Их недавно посеяли, – объяснил он. – Поэтому только фото. И ты сможешь изменять все, что захочешь. Ты же эксперт.

– Но твои чудесные газоны! – выдохнула я, шокированная его поступком. – Что бы подумал твой дедушка? И как же крокет?

– Уилли бы понравилась высокая трава, в которой можно поваляться в самом центре города. Ни одна женщина не могла бы чувствовать себя здесь в безопасности с ним. А крокет он ненавидел. Как и я.

Лео взял меня за руки и заглянул в глаза.

– Эми, ты всегда умела видеть то, что недоступно остальным. Ты была права – этот сад был похож на мою жизнь в Нироне. Спланированную другими людьми. Красивую, но ограниченную.

– Это была не критика, – начала я, но он шикнул на меня.

– Я много думал после нашей последней встречи. О том, что ты сказала мне о родителях… Это заставило меня взвесить то, что действительно для меня важно. И понять, без чего я жить не могу. Жить я не могу только без тебя. – Выражение его лица смягчилось. – Так что я поговорил с папой, с Софией и сказал им, что пришло время отменить смехотворные, устаревшие патриархальные установки.

У меня отвисла челюсть.

– Что?

Лео прочистил горло.

– София занимается документами… естественно… но указ будет ратифицирован на первом же заседании парламента при папином правлении. София получит то, чего всегда хотела, и отлично с этим справится.

– Но как же ты? Ты же не будешь кронпринцем!

Я знала, насколько это для него важно. Я знала, как ему нравилось быть частью цепочки, уходящей в глубины истории. И он от этого отказался. Ради меня. Чтобы моя жизнь могла быть нормальной.

– Я все равно останусь частью всего этого. Мне лишь не придется посвящать делу всю свою жизнь. И неужели ты думаешь, что я мог бы наслаждаться такой жизнью, зная, как ты ее ненавидишь? – Он переплел наши пальцы. – Я бы сам ненавидел каждую минуту правления. А так я оставлю себе работу в Лондоне, у меня будут обязанности и благотворительные проекты, но не в прежних огромных объемах. Я могу как следует заниматься каждым, например, твоим терапевтическим садом.

– Это… – Я не знала, что сказать. – Очень смелый шаг навстречу феминизму. Лиза, наверное, счастлива.

Лео осторожно кивнул.

– Так и есть.

На мгновение повисла пауза. Мы просто смущенно смотрели друг на друга, не желая портить чудесный момент, а потом Лео прихлопнул ладонью карман.

– Почти забыл, извини. Ита-а-ак, о чем же я собирался тебя попросить…

Он опустился на одно колено и взял мою левую руку, глядя на меня с самым умоляющим выражением из всех, которые я когда-либо видела. Белый шум гудел в моей голове миллионом шмелей, я готова была потерять сознание от волнения.

– Окажешь ли ты мне великую честь, – сказал Лео, – согласившись стать моей женой?

Я кивнула, а затем сказала:

– Да. Да, пожалуйста.

Я даже не взглянула на кольцо, которое Лео держал, но когда он начал надевать его мне на палец, я поняла, что это вовсе не то бесценное кольцо, которое дедушка отдал ему для меня. Это было гораздо меньше, с идеальными розовыми рубинами на золотом ободке. Меньше, но красивее. И более «мое».

– Мак, – просто сказал он. – Ценное своей обыкновенностью садовое растение.

Мне больше не нужны были слова. Я потянулась к нему, и когда руки Лео обхватили меня за талию, а мои обняли его шею, я почувствовала, как наши души соединяются вместе, как ключ и замок.

Мы стояли там, целуясь и целуясь, пока целые поля цветов на фотографиях дрожали на ветру, который проносился над клумбами, и мне стало интересно, не подхватит ли этот ветер наше счастье, как ароматы посеянных Лео растений, и не разнесет ли его потоком над Лондоном. Чтобы ростки любви и данных шепотом обещаний проклюнулись из трещин брусчатки, как живучие маргаритки и лютики.

Я на это надеялась.

Ветру было, что подхватить.