Случившийся у Рейнарда грипп (а это оказался он) продержал его дома следующие десять дней. Двое суток болезнь протекала в острой форме, и, казалось, могут начаться серьезные осложнения; однако мало-помалу, на пятый день, температура спала, и Рейнард стал медленно поправляться.

Болезнь странно затуманила в его сознании недавние события, и в течение нескольких дней воспоминания о Рое, да и обо всем времени их знакомства, оставались подспудными и неясными, словно это был сон. Вышло так, что вспомнить обо всем его невольно побудила мать. В начале болезни он слегка бредил и, по словам миссис Лэнгриш, беспрестанно повторял имя Роя Арчера; она сказала, что Рейнард будто бы вел какой-то нескончаемый телефонный разговор, в котором пытался доказать капитану (или порой майору) Арчеру, кто он такой. Она говорит ему об этом, добавила миссис Лэнгриш, лишь потому, что не уверена: вдруг это было что-то важное, по работе, о чем ему, возможно, следует напомнить.

Ему разом пришли на память все непостижимые происшествия того последнего дня в Глэмбере; однако сейчас, с этого расстояния, реальные события казались странно несущественными. Пронизавшее их, как ему тогда казалось, ощущение кошмарного сна можно было списать на то, что его уже одолевала серьезная болезнь. Даже странный телефонный разговор имел, вероятно, какое-нибудь довольно простое объяснение; а то, что Рой якобы проигнорировал его на автобусной остановке, запросто могло быть вызвано легкой близорукостью, которой, как было известно Рейнарду, страдал его друг.

— Это было совершенно не важно, — заверил он мать. — Я в тот день — когда я заболел, — пытался поговорить с Роем Арчером по телефону, но не смог дозвониться. Помнишь Роя — капитана Арчера — он зашел к нам как-то, вечером, спросить дорогу, а потом отвез меня в Ларчестер, на бокс.

— На бокс? — переспросила миссис Лэнгриш. — Про бокс я не помню.

— Ну ты ведь помнишь Роя — ну, Роя Арчера, — настаивал Рейнард. Ему вдруг показалось важным, чтобы мать вспомнила тот случай.

— Картер, ты сказал? — с сомнением уточнила она.

— Да нет, не Картер — Арчер, — нетерпеливо повторил Рейнард. — Рой Арчер.

Мать покачала головой.

— С таким именем я что-то никого не припоминаю, — пробормотала она.

— Но ты не можешь не помнить, — настаивал Рейнард. — Это было-то всего месяца полтора назад — он зашел в тот вечер, когда еще поднялся ураган и черепицу сорвало, помнишь? И он узнал отца на фото.

На лице миссис Лэнгриш все еще читалось сомнение; и чем больше настаивал Рейнард, тем труднее было ей, похоже, восстановить в памяти события той ураганной ночи.

— Но ты его точно должна помнить, — раздраженно воскликнул Рейнард. — Не так уж много народа у нас бывает.

— Я помню кого-то — но это было давно — из банка?..

— Ну да — он один из наших клиентов.

— Я помню, он мне показался странным, — задумчиво произнесла миссис Лэнгриш.

— Не сказал бы, что он такой уж странный. Вполне обычный парень — скорее офицерского типа. Со светлыми волосами, довольно высокого роста — с прямым пробором. Ну теперь-то вспомнила?

Миссис Лэнгриш покачала головой.

— Высокий, ты говоришь? — переспросила она.

— Да, довольно высокий. — Рейнард повторил описание еще раз, так как мать, словно бы из упрямства, казалась более непроницаемо глухой, чем обычно. В итоге, после того как он описал наружность Роя во второй и даже в третий раз, по-прежнему казалось сомнительным, что она все поняла; ему также не удалось добиться, чтобы она признала, что помнит человека, в точности отвечающего этому описанию.

Рейнард повторил атаку несколько раз: провал в памяти матери не давал ему покоя все время его выздоровления. Наконец он оставил свои попытки: подобные провалы были, насколько он знал, не столь уж редки: миссис Лэнгриш, в конце концов, было за семьдесят — и ему не хотелось незаслуженно донимать ее из-за такого пустяка. И все же полная ее неспособность припомнить его друга поселила в Рейнарде томительное беспокойство, связавшись в его сознании с неудачным телефонным звонком и безучастным неузнающим взглядом Роя на автобусной остановке.

В целом, Рейнард не огорчился, когда доктор разрешил ему вернуться на работу: все было бы хорошо, но атмосфера дома, и прежде довольно тягостная, стала почти невыносимо гнетущей в последние дни его выздоровления. Провалы в памяти матери и ее усиливающаяся глухота начали раздражать его нестерпимо, и возвращение в банк вызвало у него чуть ли не отпускное возбуждение.

Стоял пасмурный зябкий день, когда в середине ноября он в первый раз отправился в Глэмбер. Последние листья опадали с почти голых деревьев, и сам городок, когда он туда приехал, выглядел на редкость безлюдным, словно население сбежало из него, спасаясь от мора или перед угрозой войны.

Дела в банке шли довольно вяло — к счастью для Рейнарда, которому не сразу удалось втянуться в утомительный рутинный труд. Весь этот первый день он был постоянно настороже, ожидая, что объявится Рой Арчер: посматривал на двустворчатые двери всякий раз, как они распахивались, надеясь и в то же время страшась увидеть, что к стойке широким шагом приближается высокая атлетичная фигура. По причинам, о которых ему не хотелось задумываться, мужества эта перспектива ему не прибавляла; и все же он ощущал, что один лишь вид друга хоть как-то бы его успокоил, подтвердив реальность отношений, обретших, со времени его болезни, некую странную иллюзорность и призрачность.

Рой, однако, в этот день не заглянул. Когда пришло время идти домой, Рейнард, как обычно, направился к автобусной остановке у мэрии, опасаясь и одновременно надеясь, что машина Роя будет стоять на привычном месте. Как и следовало ожидать, ни Роя, ни его машины он не увидел: было маловероятно, что Рой знал о его выздоровлении, поскольку изначально был не в курсе его болезни. Рейнард, питавший безрассудную надежду, испытал, не увидев друга, столь же безрассудное разочарование; однако к этому разочарованию примешивалось и некоторое облегчение. Если Рой решил больше не приезжать к остановке, Рейнард не в силах был что-либо изменить. Во время выздоровления ему пришло в голову, что он мог бы написать Рою, но болезнь сделала его апатичным, и, в любом случае, он по-прежнему не был уверен, каковы нынешнее звание друга и его батальон, не говоря уже о точном адресе.

И все же, по дороге домой в автобусе, Рейнард продолжал размышлять о возможных способах снова наладить отношения с другом. Ему не хотелось опять отваживаться на телефонный звонок; казалось также маловероятным, что Рой снова появится на обычном их месте встречи. Он, без сомнения, зайдет в банк, но нет никакой уверенности в том, что он посчитает болезнь Рейнарда достаточной причиной нарушать установленные правила их взаимоотношений. Тем не менее, это представлялось единственной надеждой, и Рейнард решил, что в следующее посещение Роя изыщет какой-нибудь тайный способ с ним пообщаться. Он, например, мог бы (особенно если другие служащие будут заняты с клиентами), ухитрившись, передать через стойку записку, или же, если это не удастся, под каким-нибудь предлогом выйти из банка вслед за Роем.

Между тем до даты, назначенной для записи на службу, — первого декабря — оставалось меньше двух недель. Дата Рейнарду запомнилась, четко отпечаталась в мозгу, однако остальные подробности объявления улетучились у него из памяти — в частности, время и место явки призывников. Насколько он знал, в Глэмбере призывного пункта не имелось — ближайший находился в столице графства, милях в тридцати отсюда. Конечно, не исключалась вероятность, что каким-то образом будет специально организована запись на месте, но, не связавшись с Роем или другими призывниками, Рейнарду, похоже, не удалось бы выяснить это наверняка.

Позже вечером, шагая по тропинке к деревне, он вдруг заметил, что вечер пронизан странным беспокойством: птицы без умолку щебетали и пронзительно кричали в кустах и деревьях, и где-то далеко на ферме, словно предчувствуя опасность, выла собака. Луна, поднимаясь над холмами, сверкала серным сиянием сквозь буроватую завесу облаков, и налетевший с юго-запада ветер, холодный и напитанный дождем, судорожно вздыхал в голых буковых ветвях, словно горемычный призрак.