Они еще лежали в постели, когда Розамунда решилась заговорить о том, что очень волновало ее.

Розамунда хотела обсудить все это еще вечером, после возвращения Гриффина из клуба, но он застал ее врасплох, именно в тот момент, когда она примеряла один из шокирующих нарядов, сшитых портнихой Джейн, которую ей порекомендовала Сесили.

А потом все покатилось, и уже никак нельзя было остановиться. Нет, она ничего не имела против занятий любовью, но во время их страстных слияний говорить о Мэддоксе было невозможно, да и сейчас неудобно. Гриффин счел бы это попыткой манипулировать им и встал бы на дыбы.

Но разве рано или поздно об этом не пришлось бы начать беседу? Скрепя сердце Розамунда решила приступить, пусть издалека, к интересующему ее предмету, тем более что она видела, в каком прекрасном благодушном настроении пребывает Гриффин.

— Наверное, я всю следующую неделю просижу дома, — сказала она, сладко потягиваясь.

— Какое несчастье. Тогда мне придется быть все время рядом с тобой.

— Бедненький! Как ты сможешь пережить это?

Он поцеловал ее. Глядя ему в глаза, Розамунда решилась.

— Гриффин, мне надо поговорить с тобой.

— Я так и знал, что хорошее рано или поздно заканчивается. Говори, я внимательно тебя слушаю.

— Я хочу поговорить о Жаклин и мистере Мэддоксе.

Гриффин чертыхнулся. Розамунда взяла его за руку.

— Я не собираюсь снова докучать тебе, но не могу взять в толк, Гриффин, почему тебе не нравится, что Мэддокс ухаживает за Жаклин. Вчера она была вся в слезах. Я хотела бы знать почему.

— Откуда мне знать? — Гриффин обхватил голову руками. — Женщины плачут из-за разных пустяков. По поводу и без повода.

— Но только не Жаклин, — возразила Розамунда. — До этого я видела ее плачущей всего один раз, когда ты...

Она запнулась, поняв, что дальнейшие ее слова обидят его.

— Когда я... Что еще я сделал, дорогая? Смелей, я привык к тому, что меня считают чудовищем. Ну давай. Нечего щадить мои чувства.

— Хорошо. Слушай. Она думала, что ты послал ее в Бат только потому, что она причиняла тебе слишком много хлопот и тебе это надоело.

Хриплое дыхание со свистом вырвалось из груди Гриффина, словно он получил тяжелый удар.

— Она не могла так думать. Она так не думала.

— Возможно, это звучит не очень приятно, но боюсь, что она думала именно так. Я попыталась успокоить ее, но тогда мы были мало знакомы и, полагаю, мне не удалось этого сделать.

— Да, ну и дела, — тяжело вздохнул Гриффин.

— Но мне хочется поговорить не только об этом, — вдруг вырвалось у Розамунды. — Жаклин призналась мне, что согласна с тобой: ей не стоит выходить замуж за мистера Мэддокса.

Гриффин почувствовал облегчение.

— Хорошо, что у нее есть хоть крупица благоразумия.

— Но почему? — вскипела Розамунда. — Мэддокс подходит во всех отношениях. Он даже живет рядом с Пендон-Плейс. Жаклин не придется расставаться с нами.

— Тебе будет не хватать ее, если она уедет? — удивился Гриффин.

— Конечно! Я полюбила ее. И если она окажется несчастной... Думаю, Жаклин не будет счастлива без Мэддокса. Почему им нельзя быть вместе?

— Девер не позволит.

— Дорогой, ты только скажи, и я попытаюсь уговорить Девера. Герцог Монфор имеет на него очень большое влияние. Уверена, он сможет убедить Девера, причем за такое короткое время, которое требуется для того, чтобы сложить вместе два и три. Я уверена, что это не может быть единственной причиной против. Если бы все было так, Жаклин не согласилась бы.

— Хватит об этом, — резко произнес Гриффин. Он сел, спустив ноги с кровати. — Поверь мне, так будет лучше.

— Поверить тебе? — возмутилась Розамунда и тоже села в постели, прижав к груди одеяло. — Почему я должна верить тебе, когда ты мне совершенно не доверяешь?

— Я не могу все открыть тебе, потому что это не моя тайна. Все держится в секрете по очень серьезной причине. Даже Джекс так считает. Если не веришь мне, тогда прислушайся к мнению той же Джекс. Все хорошо.

— Ты считаешь, похоронить любовь — хорошо? Как же так можно? Что может быть важнее и сильнее любви?

— Ты так полагаешь? В таком случае скажи: ты ставила любовь превыше долга, когда выходила за меня замуж?

— Нет, — тихо ответила она. — Не ставила.

Он взглянул на нее, и по выражению его лица было видно, как больно ему было слышать такой ответ.

В голове Розамунды вихрем взметнулись мысли — безрассудные и вызывающие. Она выскажет ему все начистоту, чего бы это ей ни стоило. Может, это что-то изменит в их отношениях — все равно у нее не было больше сил сдерживаться. Она решила быть с ним честной до конца.

Твердо и решительно она сказала:

— Я не ставила долг выше любви, потому что в данном случае это было одно и то же. Я люблю тебя, Гриффин, и всегда любила.

Их взгляды встретились, и в тот же миг в его глазах вспыхнула и радость и надежда.

Признание Розамунды так сильно подействовало на Гриффина, что у него перехватило дыхание и радужные кольца поплыли перед глазами. Всю глубину и важность ее слов он понял скорее не умом, а сердцем. Однако это было не только приятно, но и мучительно больно.

В таких случаях говорят, что стрела Амура попала в сердце, но ему казалось, что его как будто ударили ножом.

Раньше никто не говорил ему таких слов. Его любят — это прозвучало как удар грома. Он не верил собственным ушам. Конечно, мать любила его, но он не помнил, чтобы она говорила ему о своей любви. Его душа буквально изголодалась по любви.

Было горько, даже жестоко сознавать, что она, возможно, ошибается. Если Розамунда заблуждается — это было мучительнее всего, от одной этой мысли ему хотелось выть волком.

Он смотрел на нее, а она — на него. И в его, и в ее глазах застыли вопрос, надежда и... желание любви.

— Я не знаю, что сказать, — промолвил Гриффин.

Он действительно не знал. Он видел ее искренность, и в то же время ему чудилась некая надуманность в ее словах. Ничего не было удивительного в том, что она пыталась любить своего мужа или делала вид, что любит.

Однако вид у Розамунды был грустный, и он догадывался почему. Какая женщина не опечалилась бы в подобной ситуации? А мужчина? У мужчины тоже было достаточно оснований для грусти. Что, если он совершил глупость, так опрометчиво и доверчиво выказав ей свою любовь...

— Ничего не надо говорить, Гриффин. Ты просто должен мне поверить.

Слезы навернулись ей на глаза и медленно потекли по щекам. Ему хотелось прижать ее к своей груди, утешить, приласкать, но на сердце у него было так тяжело, что Гриффин, напротив, даже боялся, что вместо ласковых и добрых слов у него могут соскочить с языка обидные и жестокие упреки.

Он ничего не мог сделать. На ум не приходило ничего такого, что могло бы ее утешить; он даже не мог сказать, что верит в ее любовь, не говоря уже о том, что любит.

Он мог солгать. Да, он солгал бы, если бы язык повиновался ему. Он мог бы ей солгать, что любит ее, желая остановить ее слезы.

Но он не мог солгать, потому что это было правдой.

Вечером они обедали в доме Монфоров. Розамунда изо всех сил старалась выглядеть довольной. Несмотря на все ее усилия, к концу вечера настроение у нее испортилось.

Все ее утренние опасения оправдались. Гриффин не выказывал ни теплоты, ни нежности. Она боялась признаться себе — а что, если он ее разлюбил. Теперь она точно знала его умонастроение, а ведь раньше он так мечтал о счастливой семейной жизни. И вот все ее мечты рассыпались прахом. И все же она верила в глубину его чувств к ней, только пылкий и нежный Гриффин был способен на такую любовь, которую он подарил ей. Можно ли быть таким внимательным, заботливым и страстным к нелюбимой женщине? Она отказывалась э тому верить. Вот поэтому она не теряла ни веры, ни надежды: он ее любит — это несомненно.

Сегодня вечером, как никогда раньше, ей не хотелось ни общаться, ни ужинать с членами ее семьи, которые проявляли к ней излишнюю внимательность и чуткость. Когда ей удалось укрыться в небольшой гостиной, где никого не было, Розамунда с облегчением вздохнула.

Но не успела она привести свои нервы в порядок, как перед ней словно из-под земли возник Ксавье и спросил, нельзя ли им поговорить с глазу на глаз.

— Что-то случилось?

Розамунда разволновалась, следуя за ним в библиотеку.

Ничего не ответив, Ксавье провел ее к креслам возле камина и знаком предложил сесть.

О Боже, неужели он задумал разговор по душам?! Только этого не хватало. У Розамунды сразу застучала кровь в висках.

Ксавье подошел к бару, взял два бокала и плеснул на дно виски.

— У тебя такой вид, что глоток виски явно не помешает, — заметил он, протягивая ей бокал.

Розамунда пригубила напиток и с непривычки закашлялась.

— Боже, как можно пить такую гадость?

Но тут теплая волна прокатилась по ее телу, ей стало приятно.

Заметив, как улучшилось у нее настроение, Ксавье улыбнулся. Он начал ее расспрашивать о Пендон-Плейс и Корнуолле, об их приезде и жизни в Лондоне. На все вопросы Розамунда отвечала, не забывая об осторожности. Ксавье явно пытался усыпить ее бдительность: она чувствовала, что в любой момент он может задать ей какой-нибудь странный вопрос.

Наконец этот вопрос прозвучал.

— Ты как-то очень неожиданно вышла замуж. Разумеется, я приехал бы в Корнуолл на бракосочетание. Странно, почему ты не согласилась немного подождать. Наверное, всему виной нетерпение, вызванное любовной страстью.

— Не стоит острить — у тебя не очень хорошо получается, — как можно веселее проговорила Розамунда.

— Зато, когда я шучу, у меня поднимается настроение. Впрочем, мне не до шуток. Розамунда, сегодня я наблюдал за вами обоими, и мне не понравилось, как вы выглядите, как будто между вами черная кошка пробежала. Что же нарушило любовную идиллию?

Розамунда заставила себя рассмеяться.

— Братец, я не успеваю следить за твоей мыслью. Помню, ты упрекал меня в том, что я якобы вожу за нос моего будущего мужа; теперь ты думаешь, что мы, как влюбленные голубки, поссорились.

Но она не выдержала напряжения, и в конце фразы ее голос предательски зазвенел.

Ксавье встал, подошел к ней и обнял за плечи.

— Ну-ну, лучше расскажи своему брату, что у вас случилось.

Неожиданная чуткость и теплота со стороны ее всегда сдержанного брата тронула Розамунду, и она расплакалась.

— О, Ксавье, я не знаю, как быть! Ну зачем мне повстречался этот Лодердейл... Как все плохо.

— Не волнуйся. — Ксавье сразу стал мрачным. — Неужели Лодердейл чем-то обидел тебя?

— Нет, что ты! — вскричала Розамунда.

Если бы подозрения Ксавье превратились в уверенность, то капитан вскоре был бы мертв.

Ксавье недоверчиво хмыкнул, переплетая пальцы точно так же, как это делал старый герцог.

Слишком поздно Розамунда поняла, насколько опасно доверять подобные вещи брату. Ради нее он готов на все, но эту проблему она должна решить сама.

— Прошу меня извинить, но думаю, что не стоит взваливать на тебя мои мелочные заботы и тревоги. Ради Бога, Ксавье, не вмешивайся. Я уверена, что твое вмешательство все испортит. Сам понимаешь, в семейных делах третий лишний. Ах зачем только я впутала тебя!

Но он не слушал ее.

— Я что-нибудь придумаю. Черт, мне надо отъехать из города на неделю. Неотложные дела.

— Зато в этом есть и свои выгоды. Тебе не придется присутствовать на следующей неделе на вечере, который устраивает мама.

— Да, меня не будет. — Ксавье еще сильнее нахмурился. — Мне не хочется говорить об этом, но дело в том, что мать пригласила к себе на вечер Лодердейла.

— Разве он не в армии на континенте? — удивилась Розамунда.

— Уже нет. Я слышал, он продал свой патент и вернулся домой. Но с какой целью, мне неизвестно.

Ксавье отпил глоток, пристально глядя на сестру. Неужели он подозревал ее в нежных чувствах к капитану? Только этого не хватало в довершении всех неприятностей с Гриффином.

— Боже, что же мне делать? Идти или не идти?

— Конечно, идти. Если ты останешься дома, то поползут неприятные слухи, причем мать первая начнет говорить об этом. Тебе ничего не остается, как взять с собой Гриффина, чтобы показать всем, какая вы счастливая семейная пара.

— Непонятно, зачем вернулся Лодердейл...

Не будучи тщеславной, Розамунда тем не менее почти не сомневалась, что Лодердейл вернулся из-за нее. Придется расстроить коварные замыслы, которые явно лелеяла ее мать. Розамунда не сомневалась, что Нерисса опять взялась за старое. Скорее всего мать задумала свести ее с Лодердейлом, предполагая, что дочь только и мечтает упасть в его объятия.

— Маме, по-видимому, очень нравится ставить меня в неловкое положение, — поморщилась Розамунда. — Боже, как не хочется идти туда. Но ты прав, придется. Хотя бы ради того, чтобы не позволить нашей матушке распускать сплетни о мнимой причине моего отсутствия.

— Наша мать та еще штучка, — мрачно согласился Ксавье. — Она завидует тебе; более того — ревнует.

Розамунда от удивления раскрыла рот.

— Нечему здесь удивляться, — усмехнулся Ксавье. — Ну-ка призови на помощь свой ум и смекалку. Наша мать ревновала тебя, можно сказать, с момента твоего появления на свет. Если бы она имела хотя бы одну десятую долю твоего обаяния, то легко удерживала бы подле себя всех тех мужчин, которых соблазняет ее тело. Они спят с ней, не испытывая особо теплых чувств. Как только их желание удовлетворено, они без всякого сожаления бросают Нериссу.

— Верно. А еще она отталкивает их своими гневными вспышками. Все это довольно грустно, — сказала Розамунда. — Не так ли было с нашим отцом?

— Как это ни странно, — вздохнул Ксавье, — но, похоже, он действительно любил ее, иначе не прожил бы с ней так долго.

Ксавье замолк, а потом вдруг заметил:

— Наш отец души не чаял в тебе.

Розамунда положила голову брату на плечо.

— Да, отец... я его почти не помню. Единственное, что сохранилось в моей памяти, так это его ссоры с матерью.

— Он скрывал свои чувства. Ты была совсем маленькой и не понимала этого. Я был старше и понимал отца, пожалуй, даже лучше, чем его понимала мать. Он обожал тебя. — Ксавье поцеловал сестру в макушку. — И я тоже тебя обожал.

От его признания у Розамунды сразу стало легче на душе. Она не сомневалась в искренности Ксавье, который своей скрытностью и сдержанностью во многом походил на отца. Да, Ксавье любил ее. Но тут Розамунде пришла в голову невеселая мысль: кажется, брат, кроме нее, не любил никого. Он был очень одинок.

— Только обещай мне, — вдруг сказал Ксавье, поглаживая ее руку.

— Да? Что именно?

— Обещай мне вести себя очень осторожно на этом вечере. У меня дурное предчувствие.

Розамунда вздрогнула, у нее тоже было нехорошее предчувствие.