Сесили попросила Розамунду поехать вместе с ней в имение к Ашборну, но та отказалась, поскольку ждала в гости Жаклин Мадокс, родную сестру Гриффина.

– Досадно, право! – вздохнула Розамунда. Они с Сесили в этот момент прогуливались по Гайд-парку. – Мне бы так хотелось посмотреть, как посыпятся во все стороны искры.

– С чего это ты взяла? Ты ведь знаешь, что я умею владеть собой.

– Ха-ха-ха, кто бы говорил, – звонко рассмеялась Розамунда. – Видела бы ты себя со стороны, когда танцевала с Ашборном на прошедшем балу. Ты смотрела на него, словно готова была растерзать на месте. Интересно, о чем ты с ним беседовала?

– Что за чепуха! Светская беседа, ничего особенного. – Сесили не хотела вдаваться в подробности, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего, тем более если Розамунда уже заметила некую близость между ней и Ашборном. Кроме того, Розамунда была романтичной особой и запросто могла опять начать разговор о разрыве помолвки, а он уже навяз у Сесили в зубах.

– Любопытно, что скрывается за приглашением? – вдруг спросила Розамунда.

– А за ним что-то скрывается? – Сесили попыталась разыграть невинное недоумение.

– Брось, – снова рассмеялась Розамунда. – Разве не видно, Ашборн совершенно поражен тобой. Сражен наповал.

– Сражен мной, – задумчиво проговорила Сесили. Ей очень хотелось, чтобы так оно и было на самом деле, но… – Он видит во мне лишь игрушку, которую ему очень хочется заполучить. Тут нет никакого настоящего чувства. Хотя не мне судить, я плохо знаю мужчин.

Розамунда нахмурилась.

– Но для чего он ждал помолвки и только после того, как она была официально объявлена, начал преследовать тебя, причем весьма энергично и слишком открыто? – Розамунда задумчиво повертела в руках зонтик от солнца. – Честно говоря, его поведение меня удивляет, неприятно удивляет. Никогда не думала, что он способен вести себя так предосудительно – бросать тень на юную девушку.

Розамунда явно подозревала Ашборна в желании завязать интимные отношения с ее совсем молоденькой кузиной. В искреннем порыве Сесили схватила ее за руку:

– Нет, нет, ты заблуждаешься!

Не зная почему, но ей хотелось встать на защиту чести Ашборна. Хотя, по совести, защищать его честь было довольно сложно, раз он преследовал невесту другого мужчины, но тем не менее…

– Он намерен жениться на мне, – потупившись, прошептала Сесили.

– Что? – Розамунда остановилась, пораженная ее признанием.

Сесили торопливо оглянулась по сторонам – нет ли кого-нибудь рядом, кто мог бы ненароком подслушать их разговор, – но вокруг было пустынно.

– Вчера на балу, там, в беседке, Ашборн сделал мне предложение. – Вспомнив обстоятельства той беседы, Сесили язвительно усмехнулась. – Это было не столько предложение руки и сердца, сколько повеление выйти за него замуж.

– И что ты ему ответила? – с живостью спросила Розамунда.

– Конечно, отказала. А что я еще могла ему ответить? Ведь я помолвлена с Норландом.

– Все верно, но… – Розамунда тактично не стала высказывать свою мысль вслух, хотя та и так была ясна. Сравнив двух мужчин, она, безусловно, ставила Норланда на второе место. Поняв ее, Сесили нахмурилась – ее буквально распирало от возмущения.

– Конечно, ты знаешь, что я нисколько не возражала против того, чтобы выйти замуж за человека, которого выбрали мне в мужья родители. Все шло гладко, никто из родственников тоже не был против, пока не объявился Ашборн. И тут все накинулись на меня, намекая, что хорошо было бы оставить Норланда ради этого… – она запнулась, – …самодовольного хлыща с титулом герцога.

Глаза Розамунды выражали уже не удивление, а напряженную ищущую мысль.

– Сесили?

– Да?

– А когда ты познакомилась с герцогом Ашборном? Я что-то не припоминаю, чтобы он бывал у нас в гостях.

– Мы… не знакомы, – Сесили замялась. – То есть знакомы, но лишь едва.

– Странно, ты говоришь «едва», а герцог делает тебе предложение? – Розамунда задумалась. – Он, должно быть, влюбился в тебя или по крайней мере так считает.

Влюбился? От одного этого слова мурашки побежали по спине Сесили.

– Боже мой, Розамунда, конечно, нет. Ему нужна жена, не знаю, что за блажь пришла ему в голову, но он, видимо, решил, что я почему-то подхожу ему. Ты же знаешь, таково большинство мужчин, уж если что-то западет джентльмену в голову, то он не успокоится до тех пор, пока не получит желаемого. Полагаю, у него не было и мысли о браке, но после объявления о помолвке в нем, видимо, заговорило тщеславие.

От пристального взгляда Розамунды Сесили стало немного не по себе.

– Странно, нарисованный тобой Ашборн выглядит упрямым глупцом, тогда как я наслышана о его остром и тонком уме.

– Да при чем тут его ум? – вздохнула Сесили. – Бог знает, куда он девается у мужчин, как только дело касается женщины. Даже самые умные из них начинают чудить и выкидывать разные глупости. Ничего не могу сказать о его уме. Из моего опыта общения с ним что-то не заметила в нем особого ума.

– Разумеется, ты права, – лукаво улыбнулась Розамунда. – Но если у тебя сложилось о нем столь нелестное мнение, то зачем тогда ты едешь к нему в имение на званый вечер? Тебе что, нечем заняться в городе?

– Герцог Монфор решил, что у меня несколько утомленный вид и что мне будет полезно немного проветриться за городом.

В голове Сесили вдруг промелькнула одна мысль.

– Розамунда, я давно хотела тебя спросить. Когда скончался Джонатан, кто принес известие о его смерти Монфору?

Ее вопрос озадачил Розамунду, и та призадумалась.

– Не могу вспомнить, – наконец промолвила она. – Нет, боюсь соврать. Кажется, герцог узнал, как и все мы, из слухов. А почему тебя вдруг это так заинтересовало?

Сесили покачала головой:

– Да так, ничего особенного.

Розамунда дружески похлопала ее по руке. У Сесили перехватило дыхание, к горлу подступили слезы. Боль утраты с годами не прошла – она лишь пряталась, порой прорываясь наружу.

В ответ Сесили улыбнулась с благодарностью и после небольшой паузы переменила тему беседы:

– Скажи, дорогая, что ты намерена надеть на пикник, который устраивает леди Бэмфри?

* * *

Вернувшись с бала, Рэнд немедленно написал письмо дворецкому в свое загородное имение, в котором велел сделать все необходимые приготовления к приезду небольшого количества гостей.

Хотя времени оставалось немного, у него не было сомнений в том, что все будет сделано в срок и как следует. Прислуга была вышколена, более того, ей выплачивалось щедрое жалованье, гасившее все возможное недовольство, которое могли вызывать подчас неумеренно высокие требования герцога.

Прислуга призвана была избавлять его от будничных, приземленных забот, – проще говоря, от жизненной рутины, – позволяя ему предаваться размышлениям о более высоких материях и более важным занятиям.

Например, имением в целом. Благосостоянием своих арендаторов. Помимо загородного имения, Ашборн владел еще пятью поместьями и различной частной собственностью в Лондоне. Он увлекался научными изысканиями, поддерживал деньгами те исследования, которые казались ему наиболее интересными и перспективными. Кроме того, нельзя было забывать и о многочисленной родне, донимавшей его вечными просьбами, главным образом о деньгах.

Для того чтобы его ничто не отвлекало от ухаживаний за леди Сесили, надо было переделать кучу дел, как мелких, так и важных. Ничто не должно было омрачить визит его гостей и предстоящий званый вечер.

И вот, кажется, все было готово… Ашборн мысленным взором окинул свое имение.

Цветы, расставленные в вестибюле и в главном зале. Достаточно ли их? Наверное, да. Ему казалось, что их красота и гармония сумеют создать у его гостей праздничное настроение.

Дамы оценят его внимание. Беспокоило лишь одно: хорошо ли справилась со своей задачей миссис Джастин? Убранство внутренних помещений должно было поражать изяществом и вкусом. Он помнил, как тонко и глубоко Сесили чувствует художественную соразмерность и красоту.

Обходя в который раз залы и комнаты своего имения, Рэнд старался смотреть на них не столько своими глазами, сколько глазами своей возлюбленной. Глядя на сам дом, на окружавший его парк, он явственно ощущал лишь один недостаток, бьющий в глаза, – отсутствие женской руки, способной придать его жилищу еще большее изящество и комфорт.

Ашборн застыл на месте, пораженный одной мыслью, от которой едва не рассмеялся над самим собой. Он пригласил Сесили ради того, чтобы произвести на нее впечатление. А что, если она будет шокирована увиденным?

Впрочем, он не собирался, образно говоря, ломать руки в отчаянии – не таков был его характер. Как только она выйдет за него замуж, он сразу предоставит ей полную свободу действий по благоустройству всего поместья, и в первую очередь дома.

Поручив прислуге завершить оставшиеся приготовления, Рэнд прошел в библиотеку и сел за работу. Надо было привести все свои дела в порядок, чтобы в ближайшую неделю ничто, никакая мелочь, не отвлекало его от главной цели, ради которой он пригласил Сесили к себе в имение, – добиться во что бы то ни стало ее благорасположения.

* * *

Несмотря на все старания и приготовления, приезд леди Сесили застал Рэнда врасплох. Он действовал, как обычно действуют в таких случаях: рассылаются приглашения, назначается дата празднества, причем гостям предоставляется некоторая свобода во времени приезда.

Почему-то Рэнду казалось, что никто не приедет раньше понедельника. Но он недооценил энтузиазма Сесили. О, как ему хотелось, чтобы ее горячее стремление было вызвано не содержанием его чердака, а интересом к нему самому!

Поразил не только ранний приезд Сесили, но и выбор спутницы. Девушку сопровождала леди, не старая и не молодая, довольно красивая и одетая чрезвычайно элегантно и к тому же давняя знакомая Ашборна.

– Леди Арден. – Рэнд склонился в почтительном поклоне. – Какой неожиданный, но приятный сюрприз.

Она недоуменно вскинула брови. Последняя их встреча не отличалась, мягко говоря, особой теплотой: Ашборн вежливо, но твердо отмел все попытки леди Арден навязать ему ту или иную леди в качестве невесты. Зато теперь отношение Ашборна к браку изменилось на прямо противоположное, и он с радостью готов был принять помощь леди Арден, разумеется, если ее выбор будет совпадать с его выбором. «Об этом следует поговорить с ней с глазу на глаз», – мгновенно промелькнуло в голове у Рэнда.

Леди Сесили присела в реверансе, а затем с каким-то мрачным недоумением перевела глаза с лица Ашборна на лицо леди Арден.

– Вы, кажется, знакомы?

– Мое дорогое дитя, – добродушно улыбаясь, обратилась к ней леди Арден. – Я прихожусь этому юноше теткой.

– Двоюродной сестрой, если быть точным, – уточнил Рэнд, стараясь не замечать осуждающего взгляда Сесили. – С материнской стороны.

Лицо Сесили выразило такое возмущение, что у него не осталось сомнений: она винит во всем лишь его одного.

Ее реакция удивила Рэнда. Разве он был виноват, что она приехала к нему в гости вместе с его кузиной? Если она не знала, если ее ввели в заблуждение, так это скорее сделала сама леди Арден. А может, и герцог Монфор.

Над этим стоило призадуматься.

– Не знаю, чему вы так удивлены, Сесили, – сказала леди Арден. – Как-никак я в родстве с половиной пэров Англии.

– Да, совершенно верно, – любезно поддакнул Рэнд. Он намеревался извлечь максимальную выгоду из своего родства со спутницей Сесили, надеясь обрести в ней союзника.

Впрочем, все могло выйти и так и эдак. Леди Арден, как известно, была готова на все ради того, чтобы соблюсти семейные интересы, особенно если это касалось женитьбы. Под ее очаровательной внешностью скрывалась беспощадная твердость, о чем многие мужчины, во вред самим себе, даже не подозревали. Вместе с тем для леди Арден такие понятия, как честь и долг, были незыблемыми. Она могла расстроить помолвку, даже если та была заключена.

Ну что ж, со временем будет ясно, чью сторону леди Арден собиралась держать. Если она выступит против него, то какой бы хитрой ни была, Рэнд надеялся перехитрить ее и взять над ней верх.

С некоторым запозданием он вспомнил о Норланде, которого также пригласил.

– А где, леди Сесили, ваш жених? Присматривает за лошадьми? Тогда он зря утруждает себя, мои конюхи прекрасно выполняют свою работу.

Ашборн взглянул за спину Сесили на двери, в которых, по его расчетам, должен был появиться Норланд.

– О, его светлость задерживается. На день или на два. Какие-то дела в Кембридже, – сухо заметила Сесили.

– Неужели он ради скучной науки пренебрегает столь очаровательной невестой? – съязвил Рэнд.

– Ничего подобного, – равнодушно обронила Сесили. – Он выполняет одну мою просьбу. Вот и все.

В ее голосе не было ни тени обиды на его выпад, и Рэнд понял, что допустил досадный промах. Почти ни для кого не было тайной, что брак Сесили и Норланда не был заключен на небесах. У нее нет никаких оснований ожидать от Норланда каких-то особенных чувств и знаков внимания к себе. Исходя из этого, Сесили вряд ли могли так уж сильно раздражать намеки на отсутствие нежности или любви со стороны жениха.

И тут впервые Рэнд подумал о том, что Сесили почему-то не только не противится этому браку, но упорно настаивает на нем, причем вопреки несомненной страсти, которую испытывает к Ашборну. Погрузившись в сладостные воспоминания, он не сразу заметил подошедшую миссис Джастин, экономку, и лишь ее деликатное покашливание вернуло его с небес на землю.

– Ах да! Познакомьтесь – миссис Джастин. Она покажет вам ваши апартаменты.

– Благодарю вас. – Леди Арден вежливо улыбнулась экономке и принялась снимать перчатки. – А потом чай, я надеюсь?

Рэнд поклонился:

– Разумеется. Миссис Джастин, будьте добры принести чай на террасу. Положим, через полчаса. Вас это устраивает?

Сесили не терпелось попасть на чердак, чтобы немедленно приняться за поиски бумаг Джонатана. Но это было бы невежливо и не очень умно. Как заметил Ашборн, чердак занимал многие акры.

Больше ничего не оставалось, как умыться после дороги и переодеться к чаю. Веселое платье вишневого цвета и изящная соломенная шляпка очень шли к лукавому и симпатичному личику Сесили. Взглянув на себя в зеркало, она пошла вниз, где на террасе, должно быть, уже поджидал ее и леди Арден гостеприимный хозяин.

Однако пить чай под пристальным и несколько удивленным взглядом Ашборна было не очень удобно. Сесили все время хотелось отвести глаза, что одновременно и смущало, и раздражало ее. Сесили не терпелось приступить к поискам письма, а вместо этого приходилось сидеть и вести светскую беседу, занятие, ради которого вовсе не стоило уезжать из Лондона.

Впрочем, чай в чашках из тончайшего прозрачного китайского фарфора был просто восхитительным. Пить его было бы одно удовольствие, если бы не необходимость отвечать на расспросы Ашборна, которые, как всегда, казались ей полными скрытого сарказма и намеков.

Леди Арден по обыкновению болтала о разных пустяках, городских сплетнях, но Сесили было не так-то легко провести. Несмотря на безразличный вид, леди Арден наблюдала за ней и за Ашборном, словно пытаясь найти подтверждение какому-то своему предположению. Неужели Ашборн сообщил ей о своих намерениях? Может быть, Монфор послал ее с целью понаблюдать за ними обоими, для того чтобы выяснить серьезность намерений Ашборна? Этого вполне можно было ожидать от хитрого и умного старого герцога.

Но как бы там ни было, Сесили чувствовала себя скованно, неловко. Ее как будто осматривали, изучали, что-то прикидывая и оценивая, и это никак не могло принести покой ее взвинченным нервам.

Ашборн же вел себя как ни в чем не бывало. Он шутил, смеялся, что еще сильнее выводило Сесили из себя. К своему удивлению, она только сейчас заметила, что впервые видит его при дневном свете.

Он, как настоящий джентльмен, выбрал место напротив солнца, поэтому всякий раз, когда он смотрел на нее, в его глазах, освещаемых солнечным светом, вспыхивали золотистые искорки.

Ох, уж эти глаза! От них сладкие мурашки побежали по спине Сесили. В их прозрачной глубине светилось что-то дикое, необузданное. Они походили на глаза большой кошки, вроде льва, который, лениво лежа на солнышке, поглядывал вдаль на свою жертву.

Ашборн в роли хозяина представлял собой воплощение радушия. Он настолько весело и искренне рассмеялся в ответ на какую-то шутку леди Арден, что Сесили стало завидно. Ей вдруг захотелось, чтобы его смех был вызван ею, а не кем-нибудь другим.

Какая ерунда! О чем только она думает?! Неужели она все-таки влюбилась в него? Одно дело внешняя привлекательность, и совсем другое – любовь: Сесили неминуемо погибнет, если позволит себе влюбиться в герцога Ашборна.

Мысленно одернув себя, Сесили заставила себя вспомнить подлинную причину, побудившую ее приехать сюда. Но когда она останется наедине с герцогом, чтобы напомнить ему об этом? Когда сможет приступить к поискам?

Сколько же могут они, он и леди Арден, болтать о пустяках? Это становилось невыносимым. Напряжение Сесили все росло и росло, пока она не начала чувствовать себя вулканом, готовым выплеснуть наружу лаву раздражения и пепел сердитой угрюмости.

Иногда в глазах Ашборна загоралось насмешливое понимание желания, которое изводило ее. В такие моменты ей хотелось его стукнуть.

– Мои дорогие гостьи, если вы не очень устали, я могу показать вам дом и то интересное, что есть в нем.

Леди Арден улыбнулась:

– Мой милый мальчик, мне надо написать несколько писем. А вам – молодость такая чудесная пора – следует воспользоваться прекрасной погодой и совершить продолжительную прогулку. Только не забудьте вернуться засветло.

От радости Сесили вскочила, даже не дождавшись окончания фразы наставницы.

– Меня, ваша светлость, больше привлекает предложение пройтись по дому. Мне не терпится взглянуть на коллекцию фарфора, о которой я слышала столько восторженных откликов.

– Я польщен. – Ашборн улыбнулся, хотя в уголках его губ затаился сарказм. У него, как и у большинства знатных и богатых людей, действительно была восхитительная коллекция. Но это была не дань моде, а подлинное увлечение, о котором мало кому было известно. Смелое предположение Сесили, говорившее об остроте ее ума, понравилось Ашборну.

– У меня в самом деле имеется несколько забавных безделушек, достойных внимания.

Он тоже встал и жестом показал ей идти впереди него.

– Как вам удается все время удивлять меня? – прошептал Рэнд, идя следом за ней. – Вот сюда. Через библиотеку. Ничего не зная о моей коллекции, так ловко найти повод для осуществления своего намерения.

Через минуту они оказались в отдельной комнате, заставленной шкафами с зелеными полками, на которых белели и сверкали изделия из фарфора.

Восхищенная Сесили с искренним интересом рассматривала фарфоровые вещички. Здесь, как ей казалось, можно было провести не один час, любуясь волшебными творениями.

– Несколько забавных безделушек – так вы изволили сказать, – иронично усмехнулась она. – Но ведь вы сами признались, что это было для меня всего лишь поводом. Меня, как вы знаете, интересует в вашем доме нечто совсем иное.

Однако Ашборн, заметивший вспыхнувший в ее глазах интерес, решил не торопиться.

– Тем не менее я полагаю, вам следует тут немного задержаться. На всякий случай, чтобы вы могли что-нибудь сказать в свое оправдание, когда леди Арден начнет расспрашивать нас о том, что мы с вами делали в доме.

Не обращая внимания на ее протест, Ашборн взял ее под руку и повел вдоль шкафов.

Прикосновение его руки, его близость взволновали Сесили. Сердце забилось быстро и гулко, словно собираясь выпрыгнуть наружу.

Что же такое происходит? Надо положить этому конец! Ее тело, неожиданно ставшее столь своенравным и непослушным, надо было как можно скорее подчинить доводам разума. Как говорил Ксавье, сознание управляет телом, а не наоборот. Так почему же ее сознание предает ее? Почему Сесили не в силах контролировать свои поступки?

Они проходили мимо одного из больших шкафов, и Сесили нарочно остановилась, проверяя на опыте, не разучилось ли ее тело слушаться велений сознания.

– Не расскажете ли вы чуть подробнее о том, что находится там? – взмахнула она рукой. Рука ее слушалась.

– Ах там, – Ашборн запнулся, видимо, собираясь с мыслями, пока Сесили внимательно разглядывала содержимое шкафа.

Она сразу узнала севрский фарфор, который невозможно было не узнать благодаря изяществу и тонкости его отделки. На видном месте стоял сервиз бирюзового оттенка с красивым орнаментом.

Однако излишняя вычурность позолоты не очень понравилась Сесили. Все-таки простота и белизна китайского фарфора, почти полное отсутствие росписей, гармоничность и сдержанность стиля китайских мастеров были ей больше по душе.

– Этот сервиз – моя самая любимая часть коллекции, – обронил Ашборн.

В этом было что-то удивительное, невероятное. Человек с таким тонким вкусом и чувством прекрасного, способный ценить красоту во всех ее проявлениях, о чем свидетельствовала вся эта огромная коллекция фарфора, вдруг, по непонятной для Сесили причине, склонялся с почтением перед чересчур разукрашенным сервизом. Этого Сесили была не в силах ни понять, ни объяснить.

Даже если бы она была страстной любительницей севрского фарфора, она никогда не сочла бы этот сервиз прекрасным произведением этой школы. Рисунки, изображавшие двух влюбленных, напудренных, завитых, одетых в костюмы прошлого века, были излишне жеманны и банальны. Поражало обилие цветов в одежде – серый, розовый, голубой, – по мнению Сесили, сплошная безвкусица.

Ашборн обернулся. Его удивительно мягкая улыбка обезоруживала Сесили, гасила внутреннее недовольство.

– В вашем лице, словно в зеркале, отражаются ваши внутренние переживания. В таком случае мне следует встать на защиту этого сервиза.

– В этом нет никакой необходимости, – вежливо отозвалась Сесили. – Я ведь вижу, какой это красивый сервиз.

– Гм-гм, как вы любезны, но его главное достоинство вовсе не в красоте, а в другом.

Рэнд выудил из кармана жилетки маленький ключик, чем еще больше удивил Сесили, и открыл им дверцу шкафа.

– Посмотрите на этих двух влюбленных, – сказал он, доставая одну тарелку.

Упоминание о двух влюбленных несло в себе скрытый намек и звучало несколько нелепо, но от этих слов Сесили стало жарко, а сердце забилось сильно и быстро. Приняв как можно более равнодушно-безразличный вид, она кивнула.

Нехотя взглянув на рисунок, Сесили с трудом выдавила из себя:

– Прекрасная работа.

Рэнд немного сконфузился и, рассмеявшись, чтобы скрыть смущение, произнес:

– Это мои родители.

Растерянный вид, затаенная искренность и теплота его слов поразили Сесили. Она удивилась, смутилась, покраснела. Взглянув на тарелку, она перевела глаза на другие, выставленные в ряд. Затем обратно на тарелку в ее руках и опять на сервиз в шкафу.

Наступил тот редкий момент, когда человек испытывает какое-то странное чувство – искреннее, подлинное, но трудно определимое. Сесили не знала, что говорить. Ашборн стоял рядом, совсем близко, от него пахло конской упряжью, мылом для бритья, кожей сапог, и она почувствовала в эту минуту, что он вдруг стал ей ближе и дороже. И тут она испугалась.

Стараясь взять себя в руки, Сесили уставилась – нет, скорее вцепилась глазами в рисунки на тарелках, словно пытаясь найти в этом защиту.

– Сервиз – история их любви, – тихо произнес Рэнд. Все так и было, рисунки лучше всяких слов передавали эту любовную сагу. У Сесили перехватило дыхание. Все было действительно очень трогательно.

– Должно быть, они очень любили друг друга, – при последних словах у нее задрожал голос. Она сама поразилась, насколько фарфоровая история любви растрогала ее. Любовь сама по себе очень хрупка, как и фарфор. Видимо, это скрытое, не бросающееся в глаза общее свойство невольно взволновало Сесили до глубины души.

Ашборн промолвил:

– Одни мужчины запечатлевают на фарфоре битвы и военные победы, почести и награды. А мой отец решил запечатлеть свою историю любви. Видимо, для него самой главной битвой в его жизни было завоевание руки и сердца моей матери.

Такой взгляд на любовь не мог не воодушевлять. Поражала глубина и искренность чувств. Это была в самом деле большая, пожалуй, даже великая любовь. В том или ином рисунке выражалась надежда, целеустремленность, игра чувств, разлука.

– А вот тут? – Сесили указала на рисунок, на котором корабль уплывал в море, на его палубе виднелась мужская фигура, протягивающая руки к берегу. – Куда он держит путь?

– Мой дед отослал отца во Францию, видимо, в надежде, что отец забудет о своей страсти среди парижских увеселений и развлечений.

– А на следующей?

Рэнд усмехнулся:

– А на следующей изображается, как моя мать садится на пакетбот, чтобы последовать за ним в Париж.

– Ого, – улыбнулась Сесили. – Думаю, было бы приятно познакомиться с вашей матушкой.

– Я тоже так полагаю. Во всяком случае в решительности ей нельзя было отказать.

Сесили удивленно подняла на него взгляд.

Рэнд смотрел мимо нее, куда-то вдаль.

– Моя мать умерла при родах, когда я появился на свет. Вскоре следом за ней ушел и отец. Говорили, что он умер от горя. Но на самом деле, сильно простудившись, он скончался от воспаления легких. Как мне рассказывали, последние месяцы жизни он провел здесь вместе со мной.

– Ох, – еле слышно вздохнула Сесили.

Губы Ашборна чуть-чуть искривились – то ли от грустных воспоминаний, то ли в знак признательности ее сочувствию. Узнав Ашборна поближе, Сесили поняла, что по натуре он очень скрытен, но, видимо, тяжесть от неизбывной печали по родителям вырвалась наружу, и он был не в силах ее утаить.

А вдруг он винил себя в смерти своих родителей? Нет, такое не укладывалось в голове. Хотя что тут удивительного, если сердце и рассудок находятся в несогласии друг с другом.

Невольно Сесили положила свою руку поверх его руки и тихо сжала.

Его рука напряглась, челюсть дрогнула, а он весь внутренне сжался, оцепенел. Но через миг Ашборн молча положил другую руку поверх ее маленькой ладошки – знак признательности за ее утешение.

Странное чувство овладело Сесили в этой комнате: тихая радость завладела ее душой. Удивительное ощущение, которое Сесили никак не ожидала обрести подле него. Дело в том, что в присутствии герцога Ашборна ее постоянно изводило беспокойное напряжение. Впрочем, ощущение покоя было для нее не менее, если не более, опасным из двух переживаний.

Рэнд махнул рукой:

– Посмотрите вон на тот последний экспонат.

Он достал кувшин для вина и подал его Сесили. Глина была прохладной на ощупь. На кувшине виднелись не две, а уже три фигуры. Третьим был ребенок, круглощекий крепыш, которого мать держала на руках.

– Это вы, – тихо, но уверенно промолвила Сесили.

На побледневшем лице Ашборна горели, как уголья, глаза. Они не могли лгать. Грустные, печальные, они лучше всяких слов говорили о том, что происходило сейчас в его душе. Он горевал о рано ушедших отце и матери. Он любил их, а они его, но ни ему, ни его родителям не суждено было насладиться этой любовью.

Внимательнее приглядевшись, Сесили заметила, что рисунок был выполнен в несколько иной манере, чем остальные, как будто его рисовал другой художник.

Здесь и отец, и мать протягивали вперед одну руку, как бы приветствуя и благословляя маленькое существо, желая ему счастья в жизни, которую они подарили ему.

– Это отцовский подарок, – промолвил Ашборн. – Для меня это самое драгоценное из всего, что досталось мне по наследству.

Сесили повернула кувшин, чтобы посмотреть на картуш с обратной стороны. Там был нарисован пухлый ангелочек с арфой в одной руке и с фамильным гербом в другой. Этот рисунок стал предвидением той грустной участи, которая ожидала маленького Ашборна. Ангелочек, по сути, тот же маленький мальчик, а герб в его руке означал бремя ответственности, которое легло на него одного после смерти родителей. Маленький Ашборн рос без любящей матери и заботливого отца. Как должно быть ему было тяжело! Не имея ни родственников, ни одной родной души рядом с собой, как догадалась Сесили благодаря женской интуиции.

Она, по крайней мере до шести лет, чувствовала любовь своих родителей, а потом еще десять ее нежно опекал любимый брат Джонатан. Да и позже Уэструдеры, можно сказать, стали ей второй семьей, тогда как Ашборн – это хорошо чувствовалась – был очень одинок, по крайней мере рядом с ним не было заметно никого, кто был бы ему близок и дорог.

Сесили задумчиво повертела кувшин в руках, с минуту разглядывая рисунок с тремя фигурами, а затем поставила его обратно на место.

– Большое вам спасибо за то, что показали вашу коллекцию фарфора, – поблагодарила она Ашборна. Его рассказ тронул ее, он не оставил равнодушной к перенесенным им испытаниям.

Рэнд молча закрыл двери шкафа и спрятал ключ в кармашек жилетки. Шумно вздохнув, он хитро улыбнулся, потер руки и произнес:

– А теперь пора начать штурм чердака.

Как ни хотелось Сесили поскорее попасть на чердак, но в этот миг – после нескольких минут откровенности и открытости – ей показалось неприличным приступать к такому прозаичному и малоинтересному для него делу.

С присущей ей тактичностью она взяла Ашборна под руку, решительно мотнув головой:

– У нас слишком мало времени, ведь скоро обед. Раз мы здесь, почему бы вам не показать мне остальные ваши богатства?