До конца прогулки Рэнд как ни в чем не бывало шутил, смеялся, хотя внутри него все кипело от злости.

Итак, завтра Сесили намеревается оставить его дом. Она должна во что бы то ни стало найти то самое письмо. Если оно не найдется на чердаке его дома, ей придется продолжить поиски в другом месте, в особняке леди Давенпорт.

В таком случае ему тоже необходимо вернуться в Лондон. У него там важная встреча. Кстати, если то, о чем ему написал герцог Монфор, правда, то ему надо как можно быстрее избавиться от гостей. Пусть это выглядело скверно и очень дурно, но, как ни горько было признаваться в этом, его это нисколько не волновало. Родственники должны его понять, в том, что Гарвей и его жена, смекнув в чем дело, не обидятся, он не сомневался.

Между его мыслями вклинился на миг Норланд, целиком погруженный в условия договора, уже заключенного между ним и Гримшоу. После встречи с Гримшоу Норланд пропустил мимо ушей намек и даже угрозы Ашборна быть на обеде вместе с Сесили.

Впрочем, какое теперь ему дело до Норланда?

Его мир сузился до страшно маленьких размеров и заключался целиком и полностью в одном человеке. Все остальное могло идти к черту.

Сегодня Рэнд сделал крайне важное для себя открытие: леди Сесили имеет над ним непонятную власть, может пробуждать в нем сокровенные, легко ранимые чувства. Это было смешно: прежде толстокожий к чужим переживаниям, он вдруг стал таким чутким, таким восприимчивым к боли и обидам Сесили Уэструдер. Что бы она ему ни говорила, как бы ни сопротивлялась, ничто не могло остановить, удержать от дальнейшего преследования ее. В чем бы Сесили его ни уверяла, он знал, что она неравнодушна к нему.

Пришла пора недвусмысленно дать понять ей: он готов на все, чтобы завоевать ее сердце. Рэнд был готов пойти на чрезвычайные меры, в чем она убедится, как только они окажутся в Лондоне.

Но когда Сесили обвинила его в сокрытии письма с целью шантажа, почему вдруг ни с того ни с сего он так обиделся, даже оскорбился? Почему ее столь невысокое мнение о нем жгло его как огнем?

Он восхищался ею и одновременно возмущался той властью, которую она имела над ним. Если бы поделиться с Гарви этими нелегкими, тяготившими его мыслями и чувствами, то он, вволю посмеявшись над ним, посоветовал бы ему отказаться от нее.

Но Рэнд был не в силах бросить Сесили. В этом он был не властен над собой. Помимо своей воли, сама не желая того, Сесили пленила его. Он не позволит, чтобы другой мужчина обладал ею. Нельзя, чтобы дальше все так продолжалось! Неужели она не видит, какие чувства они испытывают друг к другу?

Сегодня Рэнд сделает последнюю попытку здесь, в своем загородном поместье, убедить ее в своей правоте. Последний шанс все уладить по-хорошему, а если не удастся решить дело мирным путем, тогда придется объявить войну.

Незадолго до окончания обеда Сесили заявила, что ей необходим отдых, сославшись на головную боль и усталость. Но вместо того чтобы уйти к себе в спальную, она тихо-тихо поднялась на чердак. Как обычно, она была полна решимости отыскать проклятое письмо, однако прежней уверенности, что его можно найти здесь, уже не ощущала. Сегодня ночью станет известен, каким бы он ни был, удачным или неудачным, окончательный результат ее поисков.

Не обращая внимания на новое платье, Сесили опустилась на колени перед одним из последних сундуков и бросилась в атаку на его содержимое. При свете одной-единственной свечи, отчего ее глаза вскоре устали, она быстро пролистывала каждую пачку бумаг, каждый перевязанный сверток писем – увы, все безрезультатно. После полуночи было покончено с последним сундуком, письма нигде не нашлось.

Пошатываясь от усталости, Сесили начала медленно спускаться вниз, размышляя о том, куда могло запропаститься письмо. Она нашла сундук, в котором лежали кое-какие ее письма и другая частная корреспонденция. Если здесь письма не оказалось, то вряд ли оно могло быть в каком-нибудь другом сундуке или саквояже тут, на чердаке.

Увидев свет свечи и услышав стук шагов – кто-то шел ей навстречу, – она замерла на лестничной клетке.

Хотя чего она так испугалась. Этим кем-то мог быть только Рэнд. Из-за лестничного поворота сперва показалась его голова, а затем и весь он.

– А-а, вы уже закончили. А я думал найти вас там, наверху. – Он сделал два-три быстрых шагах ей навстречу и остановился напротив нее возле оконной ниши.

Тучи рассеялись, и из-за них выглянула луна. Свет брызнул в окно, отчего свечи стали уже не нужны.

– Каков итог? Удачный? – Рэнд поставил свечу на подоконник.

– Итог удручающий. Кроме испачканного платья и порезанного пальца об острый край бумаги, больше похвастаться нечем. – Для наглядности Сесили подняла вверх порезанный указательный палец.

Рэнд мягко взял ее руку и поднес к свету, чтобы проверить, сильно ли она порезалась.

Он не делал ничего особенного, просто держал ее руку, а у нее от его прикосновения зазвенело в ушах, сердце забилось гулко и быстро, все внутри всколыхнулось, приподнялось, чувства обострились, и от прежней усталости не осталось ни следа. Что с ней происходит? Как назвать это: чудом или безумием?

– Ничего страшного. – Он нежно улыбнулся. – Может, вам станет лучше, если я поцелую его?

Не успела Сесили возразить или отдернуть руку, как он наклонился и поцеловал узкий порез на ее пальце. Ей сразу стало жарко. Она вздохнула, слегка дернулась назад, как вдруг он, удерживая ее за руку, обхватил губами кончик ее пальца и принялся ласкать его. Его горячее дыхание, теплые и влажные губы пробудили внутри ее, как это ни странно, очень похожие ощущения чего-то горячего и влажного.

Сесили закрыла глаза и слегка покачнулась, но теперь не от него, а к нему. Он быстро вынул из ее ослабевших пальцев свечу и поставил ее на подоконник рядом со своей.

– Вы все еще сердитесь на меня? За сегодняшнее? – Его голос звучал тепло и сердечно, брал за душу.

– Нет, – прошептала она. – Хотя, как мне кажется, это вы на меня рассердились, а не я на вас.

– В самом деле? – в притворном ужасе воскликнул он. – Какая жалость?! Когда вы сердитесь, вы становитесь на удивление очаровательной. Ваши глаза, леди Сесили, красноречивее любых слов. Они рассказывают мне много такого, о чем вы предпочитаете умалчивать.

– Как им не стыдно. Постараюсь, чтобы они вели себя благоразумнее, – шутливо отвечала Сесили. Она шутила, пытаясь спрятать свое удивление, вызванное столь точным и верным проникновением в глубь ее души.

– Не хотите ли узнать, что в данный миг они мне говорят?

«Да».

– Нет.

– Они настойчиво нашептывают мне «возьми меня».

Сесили хотела было пренебрежительно рассмеяться, но ее голос предательски дрогнул.

– Какая нелепость!

– О, да вы отрицаете очевидное?

– Да, отрицаю.

А что ей еще оставалось делать? Безрассудно признать его правоту?

Сегодня ночью Ашборн находился в необычно приподнятом расположении духа. Он сделал шаг к ней. Она отступила. Он – другой, она опять отступила и уперлась спиной о стену. Их разделяло одно лишь дыхание.

Свет свечей плясал в зрачках его глаз, придавая им золотистый горячий блеск. В них, как и во всем его поведении, чувствовалась некая твердость, решимость, подталкивающая его, а также и ее к чему-то важному, сокровенному, что было сильнее их обоих. Ее женское начало послушно отозвалось на его властный призыв, возбужденное этим первобытным зовом, оно стремилось завладеть всем ее естеством, мыслями, желаниями.

Казалось, что его низкий густой голос звучит внутри ее самой.

– Мне подчиниться приказу твоих глаз, Сесили? Я это сделаю с удовольствием. Я могу заставить тебя забыть обо всем. Я могу показать тебе такое, от чего ты сгоришь от смущения. Дать тебе почувствовать то, что так прекрасно, но так трудно выразить словами?

У Сесили пересохло во рту. Сердце замирало от предвкушения чего-то необычного, а голова сладко кружилась. Она поднесла руки к груди, чтобы унять сердцебиение, но в тот же миг он схватил обе ее руки и прижал их к стене примерно на уровне ее головы.

Она почувствовала себя беспомощной и бессильной, было страшно, но не в привычном понимании, а как-то по-особенному, пожалуй, ей даже нравился такой страх. Может быть, это все были ее фантазии, но фантазии очень приятные. К тому же в глубине души она понимала, что бояться особенно нечего, в любой момент она могла позвать на помощь, и тогда ему пришлось бы отпустить ее. Однако кричать Сесили не собиралась, она тянула время, желая насладиться своими фантазиями.

– Ты молчишь? В таком случае не начать ли мне?

Несмотря на угрозу, она продолжала молчать, но Рэнд увидел по ее глазам, что она согласна.

– Ладно, раз ты хочешь, чтобы все произошло именно так, а не иначе, будь по-твоему. Я уже устал ждать, когда ты откровенно признаешься в своих чувствах.

По-прежнему удерживая ее руки, Рэнд принялся ее целовать – с такой силой, с такой прорвавшейся наружу страстью, что прижал ее плотно к стенке. Сесили, о ужас, удерживали силой, и вместе с тем ее переполняли самые разнообразные, самые глубокие и острые чувства. Никогда раньше жизнь не казалась ей такой яркой, радостной, полной чувственности, как сейчас.

Его губы были повсюду, они были вездесущи. Шок, потрясение от его поцелуев, от его напора ошеломил, потряс Сесили. Если прежде у нее и были какие-то мысли о сопротивлении, то сейчас они полностью исчезли. Она обмякла от его ласк, колени подогнулись, и если бы Рэнд не удерживал ее за руки, крепко прижатыми к стене, она, наверное, опустилась бы на пол.

Когда оба немного пришли в себя, Рэнд отпустил ее. Руки Сесили повисли бессильно, как плети. Оба прекрасно знали, что она никуда не побежит. Поздно и бессмысленно было убегать – ее мнимое, показное сопротивление кануло в прошлое, как сон.

Теперь все изменилось. Было важным только то, что происходило сейчас, в данный момент. Весь мир, вся жизнь сосредоточились в его любви, в его губах и руках, которые неустанно и искусно ласкали и гладили ее тело, под их воздействием испытываемое ею удовольствие увеличивалось вместе с потребностью и дальше испытывать это наслаждение.

Острота ощущений казалась невероятной, ничего подобного Сесили никогда раньше не испытывала. В сознании промелькнула тщеславная мысль – напоминание о том, кто именно ее соблазняет: герцог Ашборн, известный всему Лондону, – и сладостная дрожь пробежала по ее телу.

Она полузакрыла глаза, отдаваясь целиком и полностью новым ощущениям, казавшимся шокирующими и одновременно чудесными и восхитительными.

Рэнд приподнял край ее платья, и Сесили от испуга открыла глаза.

– Ш-ш, – успокоил он ее. Тем временем его рука продолжала подниматься все выше и выше, поверх чулка и подвязки, пока не остановилась на обнаженном бедре.

Рука находилась совсем рядом от того места, которое мучительно ныло и дрожало, желая чего-то большего. Дыхание Рэнда стало горячим и прерывистым.

– Только скажи, что ты этого хочешь, и твое желание будет немедленно исполнено, – прошептал он ей на ухо.

Сесили нахмурилась. Смысл его слов для нее был не совсем понятен. Она не знала, чего хочет; видимо, ему это было известно лучше, чем ей. Ей стало досадно за свое незнание, осторожность и гордость предупреждали об опасности, но пробудившееся желание и любопытство взяли верх.

– Хочу, – прошептала она, стискивая пальцы на его плечах. – Покажи мне.

В тот же миг его рука скользнула еще чуть выше, к ее сокровенному месту. Его хриплое дыхание стало еще более хриплым, и она поняла, что это только начало.

Но тут же наступило невыразимое, несказанное блаженство. Он касался ее – там! Касался удивительно нежно. Но от этих почти неосязаемых прикосновений ее била дрожь наслаждения. Вот она, интимная близость! Теперь ясно, что это такое!

Он наклонил голову вперед, и его лоб коснулся ее лба. Его горячее дыхание – от него приятно пахло вином – коснулось ее полуоткрытых губ.

Глаза у него были закрыты, а выражение лица сосредоточенное, напряженное, он как будто изучал, запоминал контуры ее сокровенного места. Вдруг он затронул нечто такое, отчего у Сесили перехватило дыхание. Его пальцы двигались по кругу, поглаживая и лаская что-то между ее ног. По телу Сесили начал волнами струиться странный, непонятный жар.

А затем жар сосредоточился в самом низу живота, там, где лежала его рука. Внутри нее все стянулось, напряглось, что-то пульсировало, билось, желая высвободиться, и оно освободилось в неудержимом сладострастном стоне. Тут же Рэнд впился в ее рот, заглушал и вместе с тем словно пил, как самый драгоценный напиток, ее сладострастные крики, которые нарастали, усиливаясь. Сесили вся трепетала и дрожала в его руках.

Он прижал ее к себе, ее тело сплелось с его телом, Сесили почувствовала, как его возбужденный жезл упирался в нее. Только теперь она поняла то, что, возможно, никогда бы не узнала, выйдя замуж за Норланда: сильную жгучую тягу к этой части его тела, страстное желание, чтобы она вошла в нее и заполнила ее.

Ей было приятно, очень приятно, но не настолько, насколько бы ей хотелось. К ее удивлению, внутренний голос подсказывал: для того чтобы наслаждаться в полной мере, надо не только брать, но и отдавать.

Спутанные мысли, спутанные чувства отуманили ее сознание. Рэнд не бросился вперед и не воспользовался удобным моментом, тем не менее, продолжая осыпать ее поцелуями, он продлевал ее замешательство.

– Любимая моя, – нашептывал он ей на ухо. – Я не успокоюсь до тех пор, пока ты не станешь моей.

Ясный смысл его слов, как луч, осветил ее сознание. Вдруг, пусть с опозданием, Сесили поняла, что стоит на краю пропасти. Она невольно напряглась.

Они были так близки, так чувствовали друг друга, что он моментально уловил произошедшую в ней перемену.

– Нет, любимая. Опомнись. Не надо останавливаться.

Он был прав; к своему стыду, Сесили чувствовала справедливость его слов. Наверное, с ее стороны было бы глупо и лицемерно говорить что-нибудь о ее верности Норланду, когда, только что получив так много, она ничего не отдала взамен. Ей оставалось только одно: молча казнить, упрекать и презирать себя за трусость и слабость.

Все-таки она заставила себя кое в чем признаться:

– В любом случае это ровным счетом ничего не меняет.

Разве она могла предать Норланда, да еще таким низким способом? Нет! То, что произошло сейчас, ни в коем случае больше не повторится.

– Да, не меняет, – согласился Рэнд, его лицо стало твердым и решительным. – Я по-прежнему хочу, чтобы ты вышла за меня. Больше и сильнее, чем когда бы то ни было. Никогда раньше я так ничего не хотел, как назвать тебя моей герцогиней. А ты из-за собственного упрямства никак не хочешь видеть, что для каждого из нас это лучшее решение.

Его голос зазвучал резко и повелительно:

– Черт побери, Сесили, признайся в том, что ты любишь меня. Неужели это так трудно?

Она бессильно закрыла глаза. Он ей не верит, и напрасно: это действительно трудно. И невозможно. Возбуждение улеглось, сердце билось ровно, она успокоилась.

Это невозможно. Нечестно. Она струсила, сглупила, предала их любовь, хотя на самом деле любила его…

Сесили молчала. Рэнд опять все понял. Но на этот раз ее молчание означало отказ.

– Ясно, ты не хочешь, чтобы я дотрагивался до тебя. Ты правильно рассудила, так намного безопаснее. Но этим ты губишь и свою жизнь, и мою.

Внутри нее все похолодело от ужаса. А что, если Рэнд прав? Нет, нет, не может быть, он ошибается.

– Я не разорву свою помолвку.

Прежде чем решиться, Рэнд долго и внимательно глядел на нее.

– Хорошо, теперь мне все ясно. Ты ставишь меня в безвыходное положение. Больше никаких уговоров и никаких ухаживаний. Мне теперь ничего не остается, как объявить тебе войну.

* * *

Его слова звучали в сознании Сесили на протяжении почти всего обратного пути из Кембриджа в Лондон. С замиранием сердца она призналась самой себе: в те минуты, когда он целовал и ласкал ее, она была согласна выполнить его требование – выйти за него.

Нет-нет, что за глупая – глупейшая! – прихоть? Даже если забыть на мгновение о последующем скандале и страшном оскорблении, нанесенном Норланду, (в том случае, если она разорвет помолвку и выйдет за Рэнда), то она станет той женщиной, которой она поклялась никогда не быть: зависимой от мужчины, не только материально, но и духовно. Пожертвовать своим счастьем?! Ни за что! Ведь когда-то она поклялась, что ее счастье никогда не будет ни от кого зависеть, особенно от мужа.

Разве Рэнд позволит, чтобы Сесили жила так, как ей хочется: в своем собственном доме, обладая достаточными средствами для удовлетворения всех своих желаний? Даже для того чтобы моргнуть глазом, ей придется спрашивать у него разрешения. Рэнд относится к числу властных и высокомерных мужчин, ставящих превыше всего собственные интересы, поэтому надо выбросить его из головы, забыть о нем и вернуться к более насущным делам – к поиску компрометирующего письма в будуаре Лавинии. Для этого надо каким-то образом проникнуть туда в то время, когда ее не будет дома. Если письма там тоже не окажется, тогда останется только одно: надеяться на удачу, а именно на то, что письмо, в котором Сесили высмеивала своего будущего мужа, пропало, бесследно исчезло.

Второй вариант ей не нравился. Да кому бы понравилось жить под дамокловым мечом, в вечном страхе, что письмо когда-нибудь отыщется? Среди бумаг брата на чердаке Рэнда его не оказалось. Оставалось лишь одно место, и это была ее последняя надежда. Где еще могло быть письмо, она не знала.

По возвращении в Лондон Сесили немного выждала, прежде чем отправиться с визитом к Лавинии, причем в то время дня, когда ее точно нет дома.

Ривз как раз и сообщил ей об этом.

– Ничего страшного, – небрежно махнула рукой Сесили. – Заеду в другой раз. Вот только зайду на пару минут на кухню поздороваться с миссис Палмер.

Она начала снимать перчатки с таким видом, как будто это было нечто само собой разумеющееся, но, подняв глаза, увидела, что это далеко не так. Дворецкий был явно чем-то озабочен, если не встревожен.

– Я очень сожалею, миледи, – робко проговорил он, – но получил строгое указание не принимать вас, если герцогини нет дома.

Бедный дворецкий, сообщая повеление Лавинии, выглядел настолько расстроенным и смущенным, что Сесили сразу поняла, что тут ничего нельзя поделать.

– Хорошо-хорошо, дорогой Ривз, я не хочу подводить вас.

– Не сочтите за дерзость, миледи, если я осмелюсь дать вам совет не пытаться проникнуть в дом с помощью кого-нибудь из прислуги, с кем вы знакомы. – Ривз беспомощно развел руками. – Всем нам под угрозой увольнения было велено ни в коем случае не пропускать вас дальше передней.

Он выглядел таким жалким, таким напуганным, что Сесили, желая успокоить его, ласково похлопала по руке.

– Пустяки, Ривз, не стоит так из-за этого переживать. Передайте ее светлости мои наилучшие пожелания и скажите, что я заеду к ней завтра.

– Дрянь ты эдакая, провались ты пропадом, – пробормотала себе под нос Сесили, спускаясь с крыльца и жестом подзывая свою служанку, после чего торопливо пошла в сторону особняка Монфора. Что теперь делать?

* * *

Похоже, взлом чужого жилища превращался в привычное занятие, своего рода хобби. Вот какие не очень веселые мысли одолевали Сесили, когда поздней ночью она кралась к особняку Лавинии.

На этот раз она прекрасно знала расположение комнат в доме и без труда нашла самый простой и безопасный способ попасть внутрь. Как ей было известно, Лавиния и Бертрам поехали на бал в Ричмонд и должны были вернуться домой только на рассвете. На тот случай, если ее поймают слуги, Сесили придумала такое оправдание, мол, она решила устроить кузине розыгрыш.

В общем, это незаконное проникновение в чужой дом казалось ей самым легким из всех, которые она когда-либо свершала.

Если бы не одно «но». На этот раз у нее был сообщник – не кто иной, как герцог Ашборн.

Она не могла понять, каким образом он проведал о ее намерении. Может, следил за ней? Когда он возник из полутьмы, она вздрогнула от испуга и тут же вспомнила о приписываемых ему мистических способностях, в том числе и всеведении.

Укрывшись в тени конюшни, они ждали, пока во всем доме не погаснет свет.

– Вам доводилось раньше тайно проникать в чужой дом? – шепотом осведомилась Сесили.

– Наверное, нет, – озадаченно ответил Рэнд, но, спохватившись, прибавил: – Но с вашей помощью я рассчитываю расширить мой жизненный опыт.

Сесили притворно закатила глаза – шутник.

– Будет лучше, если вы покараулите на дворе, а я быстро – туда и обратно.

– И пропустить самое интересное? – в привычном шутливом тоне возразил Рэнд. – Ни за что на свете.

Нахмурившись, Сесили начала подкрадываться к дому.

– Сюда, через черный вход.

Сегодня проникнуть в дом было нетрудно, почти вся мужская прислуга, воспользовавшись отсутствием хозяев, тоже решила немного повеселиться. Вынув ключ – Сесили сохранила его на память, – она легко открыла замок.

Поднявшись по черной лестнице, она повернула в знакомый коридор, который вел в спальную Лавинии. Подойдя к дверям, бесшумно отворила их. При лунном свете, смягчавшем кричащие тона, убранство будуара кузины казалось приятнее и привлекательнее на вид, чем при ярком солнце.

– Стойте, не шевелитесь, – прошептала Сесили. – Не разбудите Пага, мопса Лавинии.

На цыпочках подойдя к его корзинке, она убедилась, что песик безмятежно спит, ворча и похрапывая во сне. Из будуара Сесили прошла в уборную Лавинии, где на полочке стояла известная ей инкрустированная шкатулка, хранящая секреты кузины.

– Ключ есть? – прямо над ее ухом раздался голос Рэнда. Сесили едва не подпрыгнула от испуга.

– Как вы меня напугали! Я же вам сказала стоять на месте. Почему вы не делаете то, что вам велят?

– С какой стати, – прошептал Рэнд. – Как я уже говорил…

– Шш-ш, – остановила его Сесили. – Молчите.

Нельзя было терять ни минуты. Ключа у нее не имелось, и где он был, она не знала. Взяв шкатулку с драгоценностями, она вернулась в будуар, где было светлее.

Вынув пару шпилек из кармана, Сесили приступила к делу.

На то, чтобы открыть замочек, казалось, ушла целая вечность. Ее смущало отсутствие ловкости в подобных делах, присутствие Рэнда, а скорее и то и другое. Ей не хотелось ударить в грязь лицом перед ним.

Напротив, Сесили хотела доказать ему, что тоже кое-что умеет делать, и, быть может, даже лучше его. Как назло, руки плохо ее слушались. Ей даже стало смешно: почему ее так волнует, что он думает о ней?

Сосредоточившись, она сделала еще одну попытку, на этот раз удачную. Замочек повернулся и щелкнул.

– Готово…

Быстро открыв крышку шкатулки, Сесили принялась проверять ее содержимое. Ей было неловко рыться в чужих бумагах, но, напомнив себе о том, что привело ее сюда, Сесили пересилила себя. Перебрав несколько писем и бумаг, она добралась до низу, но вспомнила, что эта шкатулка с двойным дном. Приподняв ложное дно, она с жадностью заглянула вглубь.

И чуть было не задохнулась от удивления. Там, матово поблескивая, лежало ее ожерелье.

– Мой жемчуг! – Сесили уставилась на ожерелье, лихорадочно осмысливая увиденное. Значит, Лавиния не проиграла его в карты. Она намеренно обманула ее. Вот дрянь! Она водила ее за нос, играла на жалости, считая ее доверчивой дурочкой. А она действительно была дурочкой!

– Письмо! – тихо напомнил ей Рэнд. Они быстро просмотрели несколько писем, которые были написаны мужчиной, явно не являвшимся мужем Лавинии.

Однако нужного письма не было. Сесили положила все на место, кроме ожерелья. Поцеловав по очереди самые крупные жемчужины, она положила его к себе в карман. Бесшумно закрыв крышку, поставила шкатулку на прежнее место.

– Наверное, она догадается, что шкатулку вскрывали, – промолвил Рэнд.

– Конечно, догадается, более того, узнает, что это сделала я, когда увидит на мне мое же ожерелье. Но она промолчит, иначе я обвиню ее в мошенничестве и краже.

Наглость Лавинии не знала границ: заявив, что проиграла ожерелье, она спрятала его в своей шкатулке с драгоценностями! Что же собиралась делать Лавиния дальше? Ожерелье было слишком известно и заметно, чтобы его можно было носить открыто. Рано или поздно, Сесили узнала бы о краже.

Не намеревалась ли Лавиния продать его? Или ей просто нравилось, что владела им она, а не Сесили?

– Ну как, вы довольны? – прошептал ей на ухо Рэнд. – Нам стоит поторопиться.

Весьма благоразумное напоминание – Сесили кивнула. О да, она была довольна, насколько может быть доволен человек, не получивший желаемого.

– Да, пора уходить.

Но тут случилась осечка. Видимо, потревоженный их движениями и шумом, Паг вдруг проснулся, вскочил и, приподняв морду, залился противным визгливым лаем.

Сесили подскочила к песику и поспешно зажала ему морду. Поздно: за дверью в коридоре послышались чьи-то шаги.

Не говоря ни слова, Рэнд схватил Сесили за руку и увлек за собой на лестницу черного хода.

Грохоча по ступенькам, они слетели вниз, пулей промчались по кухонным помещениям, выскочили на улицу и бросились наутек. На одном дыхании они добежали до особняка Монфора и остановились неподалеку, чтобы перевести дух.

Запыхавшиеся, но счастливые, они дружно рассмеялись, как только немного отдышались.

– Хорошее развлечение, пожалуй, даже слишком. Но так развлекаться мне больше не хочется.

– Трусишка, – шутливо упрекнула его Сесили. Напрочь забыв, что возражала против его участия, она была признательна ему за поддержку.

Вдруг Рэнд подошел к ней, нежно обхватил ее за лицо руками и поцеловал – крепко и страстно.

Сердце Сесили моментально с ровной рыси перешло на галоп. Сейчас, в этот миг, ей было так хорошо, так радостно, как никогда. Счастье переполняло ее.

Голос благоразумия напомнил об опасности, о том, к чему может привести это возбуждение, но его заглушил голос чувственности. Сесили уже не понимала, что происходит с ней, казалось, еще чуть-чуть, совсем немного, и она…

Но тут он оторвался от ее губ, и наваждение растаяло. Он внимательно и серьезно смотрел ей в глаза.

– Черт бы тебя побрал, леди Сесили Уэструдер, – в сердцах произнес Рэнд. – Как могло случиться, что я влюбился в тебя?

Сесили чуть было не задохнулась от его признания. Он ее любит?

– Но я, я…

Она никак не могла подобрать нужных слов.

Он язвительно усмехнулся:

– О, не надо утруждать себя ненужными объяснениями. Выражение твоего лица красноречивее любых слов. Сиянье твоих глаз выдает тебя с головой.

По-прежнему удерживая ее лицо между ладонями, хриплым от волнения голосом он решительно произнес:

– Я не позволю тебе выйти за него замуж – ни за что. Разве я не чувствую, как громко бьется твое сердце, когда я прижимаю тебя к себе, как сладко приникают к моим губам твои губы, когда я тебя целую? Пока есть надежда, я буду бороться за тебя – нет, за нас обоих.

Ей хотелось возразить, что надежды никакой нет, что он предлагает ей жизнь, которая ей не нравится, которая ей чужда, от которой она всегда хотела убежать.

И вот оказалось, он любит ее? Видимо, она не сумела дать ему понять всю безнадежность его попыток, охладить его горячность.

Он любит ее?! Эти столь часто употребляемые слова, несмотря на всю простоту, ошеломили, потрясли ее, выбили почву из-под ног.

Прежде чем Сесили успела собраться с мыслями, чтобы дать ему ясный, вразумительный ответ, Рэнд нахмурился. Выражение его лица стало каменным.

– Сесили, я не могу позволить, чтобы он стал твоим мужем. Все внутри меня против такой глупости.

Рэнд, нет, герцог Ашборн любит ее? Сесили чувствовала себя такой несчастной, что, не раздеваясь, прямо в мужском костюме легла на кровать.

Но даже под покрывалом ее била дрожь – так ей было плохо. Как можно было дойти до такого состояния? Как можно было так близко допустить его к своему сердцу? Дать ему столько власти над ее чувствами?

Разве он мог любить ее? Мужчины такого склада, как герцог Ашборн, знать не знают, что такое любовь. Он просто хотел ее. Хотел, чтобы она стала герцогиней Ашборн. Это говорила его эгоистичная, деспотическая, страшно самоуверенная натура, желание собственника.

Его последнее признание, столь откровенное, скорее всего, было не чем иным, как последней попыткой заставить ее бросить Норланда.

Сесили не поддастся на эту удочку. Хотя Ашборн не из числа тех мужчин, которые готовы на маленькую хитрость, даже обман, чтобы добиться своей цели. Нет, он не хотел обмануть ее. Он ее любит или, по крайней мере, искренне верит в то, что любит. От таких мыслей у нее опять стало тяжело и тягостно на душе.

Конечно, Сесили тянуло к Рэнду, кто бы спорил. Однако он вызывал у нее не только радость возбуждения, но и чувство опасности. Красивый, обаятельный, он был искусным соблазнителем – уж в чем, в чем, а в этом у Сесили не было сомнения, – и одновременно это льстило ей. Остроумный, образованный, во всем разбирающийся, он, помимо всего прочего, умел слушать. Одним словом, устоять против герцога Ашборна было невозможно. Почти невозможно.

Пожалуй, Сесили оказалась не в состоянии сопротивляться его обаянию, его нежности и его напору. У нее не возникло ни тени подозрения, что он по-настоящему влюблен в нее, в противном случае ее сопротивление было бы более стойким. С ее стороны было довольно наивно и эгоистично, зато удобно, считать его бездушной машиной.

И вот он влюблен! В нее! Меняло ли это что-нибудь? Или ничего?

Сесили никак не могла заснуть: ей было неловко, больно и стыдно. Как было бы хорошо, если бы она никогда не встретила герцога Ашборна. Она так тщательно все продумала, рассчитала и спланировала всю свою будущую жизнь. Она обретала желанную независимость. Бросить Норланда и выйти замуж за Ашборна означало собственными руками разрушить здание, над возведением которого она трудилась всю сознательную жизнь.

А как же быть с ее чувствами? Если бы она любила Рэнда, разве тогда не приняла бы его предложение, без раздумий пожертвовав всеми своими былыми надеждами и планами? Если бы она любила Рэнда, разве тогда не позволила бы Монфору под каким-нибудь благовидным предлогом разорвать ее помолвку без риска вызвать скандал?

В тяжких раздумьях ночь тянулась медленно.

Любовь.

Многие девушки влюблялись с беспечной беззаботностью. Слово «любовь» то и дело слетало с их губ при малейшем поводе. Они с замиранием сердца твердили о любви, в то время как предмет их обожания почти не замечал возлюбленной и даже не помнил ее имени. Судя по романтическим стихам, в которых любовь превозносилась и воспевалась поэтами, влюбляться было легко и естественно.

Но самой Сесили это казалось совсем не просто. Рэнд был прав: для того чтобы полюбить, надо было иметь смелость, много смелости. Она не была уверена, что у нее хватит духа влюбиться в Рэнда так, как обычно хотят этого мужчины такого типа, как Рэнд. А они хотят, чтобы их любили всем сердцем, без остатка.

А Сесили оговаривала разные условия. Их было слишком много. В упрямстве ей никак нельзя было отказать. Она всегда гордилась своей храбростью, когда дело касалось практической стороны жизни. Интересно, как бы она поступила, если бы поняла, что любит герцога Ашборна? Интересно, хватило бы у нее смелости открыто выказать свои чувства? Более того, стать его женой?

* * *

Избитая фраза «утопить свое горе в вине», как это ни горько, лучше всего подходила к тому состоянию, в котором пребывал Рэнд вечером того же дня. Убогость такого выхода из положения подчеркивалась затасканностью фразы. Ашборн посмотрел на дно стакана, где только что плескалось бренди, и с трудом подавил желание швырнуть его о стенку.

Опьяневший. Да, он был пьян, причем во всех смыслах этого слова. От бренди, от любви, от боли.

Сколько раз он обжигался? Пока не понял, что любовь нельзя купить или приобрести. Разве он не сопротивлялся изо всех сил своим чувствам к Сесили? Как же он был уверен, что сможет жениться на ней, не испытывая к ней никакой нежности, не говоря уже о любви. Его одинокое и мрачное детство приучило не делиться открыто своими чувствами. Наивный чудак, он полагал, что его сердце затвердело, как лед, но вот появилась Сесили, и лед растаял.

Едва он увидел ее, так тут же заметил, какая она удивительная девушка. Он бегал за ней, как сумасшедший, упорно не желая признаваться самому себе, что влюблен в нее по уши. Между ними чудесным образом возникло взаимное понимание, единство взглядов, мыслей, честолюбивых устремлений и даже доверие, более того, целый мир чувств, которые он так горячо пытался исследовать.

Казалось, еще немного, и она поддастся пробудившимся чувствам, вне всяких сомнений, от любви к нему ее отделял один лишь шаг. Почему она никак не хотела его сделать?

Рэнд вынул письмо Монфора к нему и развернул. Оно было написано изящным четким почерком, читать который было одно удовольствие.

Если бы у него имелось хоть какое-то чувство самосохранения, он бросил бы эту неудачную затею и вышел из игры. Сесили ведь так убеждена в своем счастье с Норландом. Так зачем мешать ей, вставать у нее на пути?

Но от одной мысли, что она на всю жизнь будет связана с бесчувственным типом по имени Норланд, у него кровь вскипала в жилах. Он был всей душой против этого брака, не представляя никого, кроме себя, на месте будущего мужа Сесили.

Позволить ей совершить задуманную ею глупость он никак не мог. Она считала его высокомерным, властолюбивым, даже деспотичным, проще говоря – ничем не лучше герцога Монфора. Но Рэнд любит ее! Пусть он не властен над ее чувствами, но он не отступит до тех пор, пока у него есть хоть малейший шанс приобрести ее любовь.

На внеочередное заседание министерства брака герцог Ашборн явился с таким видом, словно был его руководителем, а не блудным сыном.

На его широких плечах красовалось драповое пальто с пелериной, голову украшала шапка из бобрового меха. Его глаза гордо сияли, строгая линия носа и резкие скулы подчеркивали надменность его взгляда.

Он слегка ухмыльнулся, заметив, какое удивление вызвало его столь неожиданное появление. В левой руке он сжимал тонкий конский хлыст, – метафорический образ властности.

Не обращая ровным счетом никакого внимания на поднявшийся ропот – удивленный и неодобрительный, – он положил хлыст на стол из красного дерева и, сняв шапку, резким движением бросил ее в руки стоявшего неподалеку слуги.

Ашборн сел во главе стола, на место, предназначавшееся для председателя собрания. Сняв перчатки и швырнув их на стол рядом с хлыстом, он взял лист с повесткой заседания.

Герцог Монфор наблюдал за нарочито демонстративным появлением Ашборна со смешанным чувством раздражения и недоумения. Раньше Ашборн никогда даже носа не показывал на заседания брачного министерства, хотя имел на это полное право, будучи главой одной из самых знатных семей в Англии. Монфору была понятна его игра: Ашборн, пользуясь внезапностью появления, хотел извлечь из этого какую-то для себя выгоду.

– Боже мой, с какой целью вы пожаловали сюда, милорд? – воскликнула леди Уоррингтон.

– С той же самой, что и вы, – усмехнулся Ашборн, не отрывая глаз от повестки дня. Небрежно махнув рукой, он произнес: – Продолжайте.

Пробежав глазами повестку дня до конца, он небрежно выронил лист из своих длинных изящных пальцев. Откинувшись на спинку кресла, он переплел пальцы рук и со скучающим видом посмотрел по сторонам. С полузакрытыми глазами золотистого цвета Рэнд напоминал сытого льва, отдыхающего после охоты.

– Разумеется, мы все очень рады вашему появлению здесь, ваша светлость. Позволю себе задать вам один лишь вопрос: чем вызван столь внезапный интерес к нашим заседаниям?

Конечно, Монфор догадывался об истинной подоплеке, но он не хотел выглядеть сообщником в той игре, которую вел Ашборн.

С веселым видом герцог воскликнул:

– Неужели, Монфор, вы думаете, что я намерен отнять у вас ту власть, которой вы пользуетесь в возглавляемом вами министерстве? Отнюдь.

– У меня? – Монфор разыграл притворное удивление. – У меня не больше власти, чем у любого сидящего за этим столом.

– Ну да, конечно, – усмехнулся Ашборн. – Я ошибся.

Склонив голову набок, он с улыбкой оглядел всех присутствующих.

– В таком случае чего мы ждем? Пора приступать к делу.

Ответ на его вопрос находился совсем рядом.

Смущенный лорд Деламир, председатель нынешнего собрания, чуть опоздал и вошел в зал следом за Ашборном. Он растерянно склонился возле кресла во главе стола, на котором восседал Рэнд. Деламир морщился, переминался с ноги на ногу, явно не решаясь предложить Ашборну освободить место, которое тот самовластно захватил.

Заметив его неловкое положение, леди Арден поспешила ему на помощь:

– Лорд Деламир, садитесь рядом со мной, тут как раз свободное место.

Заседание протекало в более деловой манере, чем обычно. Не относящиеся к делу соображения и окольные рассуждения были сведены к минимуму. К счастью, наиболее склочные члены министерства отсутствовали на сегодняшнем заседании. Лорда Девера отвлекли важные дела в городе. Монфор даже обрадовался, что Девера, его вечного противника, нет на этом заседании. Тот, как и его постоянная союзница леди Арден, моментально насторожился бы и встретил в штыки любое предложение Ашборна.

Между тем возбуждение, витавшее в воздухе, нарастало. Любопытство, беспокойство, нетерпение, даже желание насладиться непонятным скандалом, который, судя по всему, собирался устроить Ашборн, – все это подогревало нездоровый интерес собравшихся. Хорошо зная членов министерства, Монфор не сомневался, что все с нетерпением ждали предстоящего петушиного боя, корриды между ним и Ашборном.

Но пока Ашборн держал в секрете подлинную причину своего появления, послушно голосуя вместе со всеми по всем поднимаемым вопросам. Остальное время он сидел с безразличным видом, опустив свои проницательные глаза и уткнув подбородок в кружевной белоснежный галстук. Иногда в задумчивости он начинал водить пальцем по поверхности стола. Когда повестка дня была исчерпана и председатель лорд Деламир задал под занавес последний вопрос – не остались ли какие-нибудь неразрешенные или спорные дела, – Ашборн сразу очнулся от притворного безразличия.

Встав, он спросил:

– Определена ли дата венчания леди Сесили Уэструдер и герцога Норланда?

– Да, оно состоится на следующей неделе, – ровным голосом ответил Монфор.

Окинув всех быстрым взглядом, Ашборн четко и громко произнес:

– Пользуясь своим правом, я налагаю вето на это бракосочетание.

В зале раздался единодушный вздох изумления, вслед за которым поднялся возмущенный ропот.

Монфор постарался как можно лучше сыграть свою роль. Он так натурально разыграл удивление и злость, словно между ним и Ашборном не было никакой предварительной договоренности.

Каждый член министерства брака имел право вето против любого заключаемого брачного союза, но этим правом он или она могли воспользоваться лишь один раз.

Однако до сих пор история министерства не знала подобного случая, с момента его образования никто не прибегал к столь крайнему средству. Это была беспримерная наглость.

– Боже мой, ваша светлость! – воскликнула леди Арден. Несмотря на всю ее симпатию к Ашборну, такая дерзость не лезла ни в какие ворота. – Сегодня слишком поздно, чтобы все как следует обсудить. Вы должны подать ваши возражения согласно принятым правилам наших заседаний, и не позже одиннадцати часов.

Ашборн пожал плечами:

– Какая разница. У меня есть право вето, и я им воспользовался. Больше тут не о чем говорить.

В ответ поднялась целая буря негодования, все кричали, открыто возмущаясь его поведением. Но Ашборн был невозмутимо спокоен, все крики отскакивали от него, как стрелы от брони. В уголках его губ даже спряталась улыбка, совсем незаметная, но ясно говорящая, что всеобщее возмущение его нисколько не напугало.

Лорд Деламир постучал молотком, призывая разошедшихся лордов и графинь к порядку, а потом заблеял:

– Это неслыханно! Это незаконно! Более того, Ашборн, это совершенно не по-джентльменски! В таком случае я беру на…

Ашборн повернул к нему голову, и старый Деламир сразу осекся, побледнел и закашлялся.

Все знали, что, несмотря на свою молодость, Ашборн никому не спускал необдуманных, тем более оскорбительных слов в свой адрес. Монфор понял: пора подыграть Ашборну в затеянной им игре.

– Можно ли мне со своей стороны внести предложение – отложить разбирательство этого дела до тех пор, пока мы не разберем все возможные нежелательные последствия?

– Нет, нельзя, – отрезал Ашборн. – Вы хотите потянуть время. Ваш расчет прост: через несколько дней уже будет поздно. Вот поэтому я – сегодня, здесь и сейчас – налагаю вето на брак Сесили Уэструдер и герцога Норланда.

Леди Арден широко раскрыла глаза, как будто ее осенило:

– Боже мой, да вы сами не влюблены ли в эту девушку? Неужели в этом все дело?

Глаза Ашборна заискрились от восхищения, проницательность и интуиция леди Арден давно стали притчей во языцех.

– Я влюблен? Вы шутите!

– В таком случае объясните, откуда у вас такая блажь? – вмешалась леди Уоррингтон. – Что вам не нравится в этом браке?

Ашборн не стал ей отвечать. Вместо этого он сделал жест секретарю, который быстро строчил, записывая сыпавшиеся градом реплики, восклицания, вопросы и ответы.

– Мистер Уикс, вы все занесли в протокол? – Сделав паузу, Ашборн заключил. – Раз нам больше нечего обсуждать, то не пора ли закончить заседание?

* * *

После того как в течение нескольких дней от Рэнда не было ни слуху ни духу, Сесили с облегчением решила, что он оставил свою затею – завоевать ее. Вроде все складывалось как нельзя лучше. Оставалось лишь радоваться такому исходу. Если бы он в самом деле решил с ней воевать, то уже открыл бы военные действия против ее брака.

Вопреки всему странное гнетущее настроение настолько завладело Сесили, что она потеряла сон. Она не могла понять, что с ней происходит, более того, чего же она в конце концов хочет.

Утром после очередной бессонной ночи она решила пройтись по магазинам и сделала кое-какие покупки, чтобы столь отвратительным способом, по ее мнению, заглушить тревожное душевное состояние, которое не давало ей покоя. Но даже новая шляпка не улучшила настроения.

Надо было кончать с этой душевной смутой, однако Сесили не покидало странное ощущение, что она словно ждет действий со стороны Рэнда и даже будет им рада в глубине души. Накануне свадьбы, непонятно зачем, ей захотелось испытать судьбу.

Как только она вернулась в особняк после прогулки по магазинам, Монфор пригласил ее пройти в библиотеку, чтобы переговорить с ней о чем-то важном.

– Наш разговор не займет слишком много времени, – успокоил ее Монфор.

– Хорошо, – отозвалась Сесили и, сняв шляпку, передала ее горничной.

«Мягко стелет, значит, жди неприятностей», – подумала она, послушно следуя за герцогом.

– Садитесь, Сесили. – Монфор указал на стул по другую сторону стола. Сесили тут же начала мысленно перебирать все возможности, которые могли бы послужить поводом для столь серьезного разговора. Вряд ли Монфор что-нибудь обнаружил. Упрекать ее было не в чем, по крайней мере ей так казалось.

Но при взгляде на строгие патрицианские черты лица герцога озноб пробежал по ее спине. Выражение его лица было очень озабоченным, таким, как будто у него были для нее очень печальные новости. У Сесили подогнулись колени, и она почти упала на стул.

– Боже, неужели сестре Тибби стало хуже? И она…

– Нет, нет, не волнуйтесь. От Тибби нет никаких плохих новостей, но пока она там задержится на неопределенное время.

В голове Сесили тут же промелькнула другая страшная мысль.

– Что-нибудь с Джейн? С ее ребенком?

Голос Сесили дрогнул, и она запнулась.

– Ваша светлость, ради бога, не скрывайте от меня ничего.

– Успокойтесь, Сесили. Джейн прекрасно себя чувствует. Полагаю, роды пройдут благополучно.

Сесили облегченно вздохнула, но тут же опять удивилась.

– В таком случае, ваша светлость, в чем дело? Если вы хотите сообщить мне какую-то неприятную новость, то не тяните.

Монфор внимательно посмотрел на нее.

– Хорошо. То, что я намерен вам сообщить, касается только вас.

Сесили моментально насторожилась. Кажется, она успокоилась раньше времени. Похоже, ей собирались устроить головомойку.

– Меня тревожит положение, в котором вы оказались.

– Да? В каком смысле?

– В том смысле, что оно мне не очень нравится. С точки зрения логики моему беспокойству нет оправдания. Ваш будущий муж – очень достойный человек. Знатный, богатый, с хорошими манерами – кажется, чего бы лучше. Этот брак, с какой стороны на него ни посмотри, выглядит идеальным. Более того, он полностью соответствует вашим интересам.

– Чего более может желать леди? – согласилась Сесили. Однако ей совсем не хотелось обсуждать достоинства или, хуже того, недостатки ее избранника.

– И все же. – Монфор собрал в аккуратную стопку деловые бумаги на своем столе. – И все же, Сесили, этого не вполне достаточно.

Сесили зарделась от смущения, гордости. Ей было лестно узнать, какого высокого мнения о ней герцог Монфор.

– Но ваша светлость…

Он поднял руку, делая ей знак помолчать.

– Помнится, я просил вас как следует обо всем подумать перед помолвкой с Норландом, не так ли? Но тогда не было другого, более достойного, претендента на вашу руку. Зато теперь он есть.

– Ашборн, – чуть слышно выдохнула Сесили. – Он разговаривал с вами, не так ли?

– Он будет для вас прекрасным мужем, Сесили, – отеческим тоном произнес Монфор.

– С чего вы вдруг это взяли? – возмутилась она. – Он ничем не лучше Норланда! Ни по знатности, ни по богатству Норланд ему не уступает.

Вместе с тем Ашборн был куда опаснее, он никак не вписывался в ее представление о будущей счастливой семейной жизни.

– Тем не менее разница между ними, как говорится, налицо, разве не так? – продолжал настаивать Монфор.

На этот чисто риторический вопрос Сесили не стала отвечать – ответ был совершенно ясен. Вместо этого она попыталась повернуть разговор в другое русло.

– Я искренне убеждена, что буду счастлива с герцогом Норландом. Я сделала правильный выбор и от него не отступлю. Вы, ваша светлость, должны быть довольны моим постоянством. Представьте себе все последствия, которые возникнут в случае разрыва мной помолвки.

– Признаюсь, ваше постоянство удивляет меня. Оно достойно восхищения.

Она оценила скрытый сарказм его слов и бросилась отстаивать свою правоту.

– Ваша светлость, неужели вы намерены как опекун запретить мне выходить замуж за Норланда, когда до свадьбы уже рукой подать?

Монфор пожал плечами:

– Не стоит драматизировать ситуацию. Как опекун я не могу запретить вам выйти замуж за такого во всех отношениях положительного человека, как герцог Норланд. Несмотря на это, запомните мои слова, Сесили. Будь на то моя власть, я бы непременно воспротивился этому браку.

Сесили была потрясена и ошеломлена, пока переваривала сказанное. Монфор невозмутимо продолжил:

– Однако на меня возложена обязанность сообщить вам, что возникло внезапное препятствие, которое не позволяет вам выйти замуж за Норланда.

– Препятствие? Какое препятствие? – Удивление Сесили росло как на дрожжах. Неужели кто-то нашел ее письмо и воспользовался им? Тогда все кончено. Бедный, несчастный Норланд.

Проницательный взгляд Монфора, казалось, проник в самую глубину ее души. Сесили собралась с духом, готовясь к худшему.

– Вам известно, что герцог Ашборн имеет право заседать в брачном министерстве?

Диссонанс между ожиданиями Сесили и вопросом Монфора опять сбил ее с толку. Она судорожно пыталась понять, к чему клонит Монфор.

– Нет, не известно. Впрочем, тут нет ничего удивительного. Он глава рода Кендаллов, точно так же, как вы глава рода Уэструдеров. Но какое это имеет отношение ко мне и моей помолвке?

– Очень даже большое, – усмехнулся Монфор. – В своде правил и законов министерства есть один драконовский закон, позволяющий главе рода наложить вето на любой брак, одобренный министерством. Но им можно воспользоваться только один раз, после чего оно теряет силу.

Вето?!

Дрожащим, умоляющим голосом Сесили протянула:

– Та-ак, Ашборн наложил вето на мой брак с Норландом?

Монфор с видом напускного безразличия кивнул:

– Вот именно.

В один миг Сесили вскипела от злости и гнева. Вскочив, она закричала:

– Возмутительно! Я еще…

Монфор вытянул руку, как бы загораживая поток возмущений, готовый излиться из ее уст.

– Сесили, только без истерики. В данном случае это совершенно бесполезно. Полагаю, в вашем положении лучше всего не бороться с судьбой, а попытаться извлечь из нее как можно больше выгоды для себя. Если все хорошенько взвесить, то, пожалуй, такой итог следует принять с благодарностью, как подарок судьбы.

– Нет-нет, не нужен мне такой подарок. Что мне делать? Почему никто из вас не удосужился посоветоваться со мной? Узнать мое мнение?

Разумеется, мнение совсем юной девушки ровным счетом никого не интересовало.

– Если это может послужить для вас утешением, то замечу, что Норланд пока вообще ни о чем не знает.

Сесили пропустила это мимо ушей. Выходя замуж за послушного и мягкого Норланда, она хотела избежать тех трений, которые, несомненно, возникли бы между ней и надменным, властным мужем. О, как же она была права в своих опасениях насчет Ашборна! Она не представляла себе, как можно жить с таким деспотичным и высокомерным мужем, как Ашборн. Это было бы невыносимо!

Закусив губу, она принялась метаться из одного угла библиотеки в другой, изо всех сил пытаясь найти выход из создавшегося положения.

– А можно подать апелляцию против этого вето? Уверена, что можно. – Сесили резко развернулась, быстро подошла к Монфору и, протянув руку, попросила: – Будьте так добры, покажите мне свод законов вашего министерства.

Герцог нахмурился:

– Мне очень жаль, но я не могу этого сделать. Свод законов брачного министерства – это конфиденциальная информация. Ваша помолвка с герцогом Норландом разорвана. Это окончательное решение и пересмотру не подлежит. Вы просто поставите себя в глупое положение, если не откажетесь от своего намерения опротестовать его.

Монфор подвинул к себе бумаги, лежащие на столе, и принялся изучать их, недвусмысленно давая понять Сесили, что разговор окончен. В какое-то мгновение Сесили захотелось закатить истерику с криками, слезами и жалобами, но она не поддалась искушению.

Это была бы в самом деле величайшая глупость, так она показала бы, что не умеет справляться со своими чувствами, а следовательно, и со своими проблемами, что она, как ребенок, не знает, чего хочет, не способна трезво судить, что для нее хорошо, а что плохо.

Спорить с Монфором не имело никакого смысла. Приняв решение, он никогда не отступал от него.

Сесили выскочила из библиотеки, кипя от злости и возмущения.

Эти самодовольные мужчины просто несносны! Как они смеют решать за нее ее собственную судьбу? Быть или не быть ей замужем за Норландом! Монфор и Ашборн – одного поля ягоды! Но ведь она с самого начала была уверена в этом.

Так вот на что намекал Ашборн, объявляя ей войну по возвращении в Лондон! А она тоже хороша! Наивная, глупая дурочка, принявшая его слова за пустую угрозу, чуть ли не за шутку.

Ну что ж, все равно она не выбросит белый флаг! Сдаться на милость победителя, на милость Ашборна, – ни за что! Если Ашборн рассчитывал на такой исход, в таком случае он ее плохо знает.