Рэнд с любопытством поглядывал на Сесили, метавшуюся по его библиотеке, словно разъяренная тигрица, но такую прекрасную в своей ярости. Сжатые в кулаки изящные руки, раскрасневшееся от гнева лицо, в глазах огонь – она была чудо как хороша. Сесили так не похожа на бледных и худосочных девушек из аристократических семей, что казалась каким-то иным существом, непонятно каким ветром занесенным в лондонский высший свет.

Он любил ее такой, какой она была; он любовался ею, ему нравились любые проявления ее страстной натуры. Пусть вспышка гнева, а не любовная страсть – все равно он был счастлив. Рэнд, как ребенок игрушке, радовался любому чувству, которое проявляла к нему Сесили.

Он не мог удержаться и не подлить масла в огонь:

– Миледи, ваш визит ко мне – верх неприличия. Вам следовало бы послать за мной, и я послушно явился бы на ваш зов в особняк Монфора.

Сесили едва не оскалилась и прорычала от злости:

– Мне нужно переговорить с вами наедине. Если вы пожалуете к нам с визитом, то об этом будет судачить весь Лондон. О нас будут сплетничать, думать бог весть что. – Она взмахнула руками. – Да зачем я вам это говорю? Благодаря вам мы уже и так стали притчей во языцех.

– Тем не менее позвольте обратить ваше внимание на то, что ваше пребывание здесь может вас скомпрометировать, – тихо заметил Рэнд.

– А что мне оставалось делать? Лучше пойти на риск, чем терпеть сплетни.

Как бы ни храбрилась Сесили, но, приходя одна, она подвергала свою добродетель разным кривотолкам. Однако ее больше не связывала помолвка с Норландом, поэтому она могла смело признаться в своих чувствах к Ашборну.

Она дерзко взглянула ему в лицо:

– Надеюсь, вы не настолько низки, чтобы поставить мне в укор мой рискованный поступок или воспользоваться им к своей выгоде.

Она ему доверяла – это уже было хорошо. Рэнд положил руку на сердце:

– Вы не поверите, как мне приятно слышать такое от вас.

Сесили хмыкнула:

– Послушайте, я много размышляла и пришла к выводу, что ваше вето не совсем законно. Министерство брака не имело никакого отношения к заключению моей помолвки. Так на каком основании оно теперь расторгает ее?

Рэнд еле заметно вздрогнул. Это был как раз именно тот довод, который вызвал у них с Монфором наибольшие трудности при обсуждении задуманного ими хитрого плана.

Стараясь ничем не выказать восхищения перед ее сообразительностью, он произнес:

– М-да, но Монфор связан министерскими законами. На правах опекуна он может расторгнуть вашу помолвку.

– Но ведь это прямое злоупотребление своей властью, – возмутилась Сесили. – Странно, почему он позволил третьей стороне диктовать ему свои условия.

Ее проницательность, восхищавшая его, на деле оказывалась чертовски неприятной штукой. Пожалуй, она была права, но признавать ее правоту, конечно, было ни в коем случае нельзя.

Превосходно разыграв изумление, Рэнд пошутил:

– Неужели вы собираетесь указывать Монфору, как ему следует поступать?

Сесили вскипела от гнева:

– Разумеется, нет. Не надо насмехаться надо мной. Больше всего меня выводит из себя то, что он поступает так из самых лучших побуждений, желая мне одного лишь блага, но со своей точки зрения. Крайне ошибочной и, я бы сказала, снисходительной.

Их взгляды на миг встретились, от искры, пробежавшей между ними, казалось, может вспыхнуть воздух. Отвернувшись, она произнесла хриплым голосом:

– В этом герцог как раз не прав.

Рэнд глубоко вздохнул, пора было приступать к делу.

– Сесили, зачем вы пришли сюда?

Сесили вздернула голову:

– Потребовать, чтобы вы отменили ваше ужасное вето, вот для чего!

Желваки заходили на его скулах.

– Моя дорогая Сесили, я же откровенно сказал, что объявляю вам войну. Я не могу позволить, чтобы вы вышли замуж за него. Мне нужно время, чтобы вы наконец поняли…

– Вероятно, вы знали, что уже выиграли, прежде чем выкинуть такую подлость?

Ее глаза заблестели – то ли от негодования, то ли от слез.

– А я почти убедила себя, что вы правы, что любовь все преодолевает и покоряет.

Сесили закрыла глаза, словно от нестерпимой боли:

– И тогды вы ловко воспользовались своей силой для того, чтобы подчинить меня вашей воле. Заставить плясать под свою дудку.

То, что он услышал, потрясло и ошеломило Рэнда, он не верил собственным ушам.

– Я поступил так, потому что хотел, чтобы вы одумались, чтобы вы не погубили ни своей, ни моей жизни.

Но Сесили его не слушала, она продолжала горячо говорить о своем, о том, что у нее наболело на душе.

– С чего вы взяли, что мне будет лучше с тем, кто без всяких угрызений совести станет бесцеремонно помыкать мной, чем с тем, который позволит мне жить так, как мне хочется, как мне нравится?

Рэнд изумленно уставился на нее:

– Вы предпочли бы жить с человеком, который предоставил бы вас самой себе, чем с тем, кто любил бы вас, заботился о вас, уважал ваше мнение, разделял с вами ваши мечты? Скажите, Сесили, откуда у вас такое неудержимое стремление полагаться только на себя, на свои собственные силы?

– Разве вы, Рэнд, уважаете мое мнение? – грустно заметила Сесили, пропуская мимо ушей его вопрос. – Вы намерены помешать моей свадьбе с человеком, которого я выбрала. Ирония состоит в том, что, поступая таким образом, вы тем самым показываете, как я была права, выбрав именно его.

Она перестала ходить взад-вперед и остановилась перед ним:

– Вот видите, даже такой умный человек, как вы, порой может совершать глупость, причем изрядную.

В ответ Рэнд нарочито подчеркнуто произнес:

– А такая женщина, как вы, Сесили, твердо знающая, что ей нужно, почему-то совершенно не в ладах со своим собственным сердцем.

– Любовь делает женщину слабой и зависимой. – Сесили опять принялась ходить взад-вперед по комнате. – Но меня не сделает. Неужели вы рассчитывали, что, как только Норланд исчезнет с моего горизонта, я тут же брошусь в ваши объятия?

В самом деле, не рассчитывал ли он на это? Нет, не рассчитывал, но втайне надеялся. Вот и сейчас, взять бы ее за плечи и вытрясти из нее всю дурь вместе с упрямством, но еще сильнее в этот миг ему хотелось обнять ее и прижать к своей груди.

Сесили обхватила голову руками, как будто страдала от головной боли:

– Такие мужчины, как вы и Монфор, привыкли манипулировать людьми с целью получить то, что им нужно. Нередко из альтруистических соображений, следует отдать вам должное. – Она тяжело вздохнула. – Может быть, все из-за того, что ни один из вас не позволяет себе по-настоящему, глубоко любить другого человека. Вы смотрите на любого, как на пешку или как на соперника, которого надо или обхитрить, или победить. Но если любишь, тогда желания других людей становятся тебе небезразличны. Рэнд, если можно, не надо больше заставлять людей плясать под свою дудку.

В душе Рэнда поднялся такой вихрь противоречивых мыслей и чувств, что поначалу он не мог выговорить ни слова.

– Так вот, значит, какого вы мнения обо мне, – с трудом вымолвил он. – Я изо всех сил пытаюсь остановить вас, не дать вам совершить непоправимую ошибку, которая погубит счастье трех человек, а вы, исходя из своих нелепых соображений, думаете, что после того как мы поженимся, я стану помыкать вами, совершенно не считаясь с вашим мнением? – Он вскинул руки вверх. – В отличие от вас, я надеялся, что, поженившись, мы будем обсуждать все, что нас волнует, спорить и приходить к общему мнению. У меня нет ни малейшего желания диктовать вам свою волю. Разве я могу поступить иначе, когда я так высоко ценю вашу решимость и независимость? Я ведь полюбил вас именно за это.

Сесили выдавила из себя:

– Верю, что вы говорите искренне, Рэнд. Но в случае каких-нибудь чрезвычайных обстоятельств вы стали бы действовать по привычке, точно так же, как и прежде. Если бы я вышла за вас, вы так или иначе воспользовались бы преимуществами своего положения. Будучи мужем и главой семьи, вы начали бы мной командовать. Со временем я бы, наверное, вас возненавидела. А если бы смирилась и покорилась своей участи, то стала бы другим человеком, и вряд ли бы лучше, чем сейчас.

Рэнду стало невыносимо больно и обидно. Уж лучше бы она ударила его в грудь ножом.

– Все это выглядит вполне логичным. Только мне кажется, Сесили, это далеко не вся правда. Дело в том, что вы мне не верите и боитесь мне довериться.

Она горько усмехнулась:

– Вы правы. Я боюсь. Раньше я полагала: вот наберусь смелости, слепо поверю, отброшу прочь все разумные доводы, но теперь… Хорошо, что все так вышло именно сейчас, случись это позже, даже не знаю, что бы я тогда делала.

Ее бархатные глаза встретились с его глазами, и впервые Рэнд увидел в них страдание и боль.

– Прощай, Рэнд.

Сесили направилась к выходу, а он даже не сделал попытки удержать ее.

* * *

То, что случилось на второй день после их разговора, не стало для Сесили неожиданностью. Рэнд отменил свое вето, вызвав тем самым разные кривотолки: то ли он злобно подшутил над Монфором, то ли хотел обмануть его, преследуя какие-то непонятные цели.

Свадьбе Сесили с Норландом ничто больше не мешало. Однако Норланда в Лондоне не оказалось, он давно уехал из города по делам и, вероятно, ничего не знал о неожиданных переменах, имевших непосредственное влияние на его будущую жизнь: то ему можно было жениться на Сесили, то нельзя, то опять можно. Монфор написал ему сперва о том, что Рэнд наложил вето, а потом отменил его, но от Норланда не приходило никаких известий. Может быть, он не получил ни того и ни другого письма и пребывал в блаженном неведении. Так было бы лучше всего.

Поскольку поведение Ашборна и Сесили у Монфора не вызвали ничего, кроме раздражения, он решительно умыл руки. Ашборн в его глазах выглядел безвольным слюнтяем, пошедшим на поводу у Сесили.

Хотя сама Сесили так не считала: Ашборн ее приятно удивил. Как Рэнд оказался способным на столь великодушный поступок? Может, понял тщетность своего замысла? Или признал справедливость ее доводов? Признав ее правоту, не задумал ли он своим отказом изменить ее мнение о нем в лучшую сторону?

Но какие бы ни двигали им побудительные причины, в любом случае Сесили одержала полную победу. На душе у нее было приятно: она поступила правильно, благородно, не изменив своего решения выйти замуж за Норланда.

Настал назначенный день венчания, но никакой радости она не испытывала. Ей даже не хотелось скрывать своих чувств, настолько она устала от того, что ей пришлось пережить за последние дни. Но из гордости перед Джейн и Розамундой она решила разыграть радость и веселость, что удалось не очень хорошо.

Ничто ее не радовало: ни новое платье, ни новая шляпка, ни само скромное празднество, которое должно было пройти в узком семейном кругу, без пышной торжественности. Это было их общее с Норландом решение, к которому они пришли задолго до бракосочетания.

Сейчас Сесили была бы рада большой толпе гостей, праздничному возбуждению, всеобщей суете – но ничего такого не было.

Джейн и Розамунда собрались в спальне Сесили, чтобы поддержать и ободрить ее. Как Сесили ни пыталась скрыть свою тревогу и напряжение, Розамунда заметила ее душевное волнение и, наклонившись к уху, прошептала:

– Не смотри вокруг себя с таким видом, как будто вот-вот должно произойти крушение мира. Жизнь продолжается, она по-прежнему прекрасна и удивительна. Цени каждый ее миг. Помни, сегодня твой день. Он должен остаться незабываемым.

В памяти Сесили всплыл девиз на гербе Уэструдеров – «Для отважного сердца нет преград». Надо быть отважной, отважной – зазвучало рефреном в ее голове.

– А теперь, дорогая, – сказала Розамунда, – давай попробуем сделать тебе новую прическу. Ты не против?

Сесили замотала головой:

– Нет.

Однако по ее голосу нельзя было понять, то ли она согласна с Розамундой, то ли нет. Она вдруг встала, опершись рукой о туалетный столик:

– Нет, мне надо отойти на минуту. Я забыла об одном очень важном деле.

Розамунда удивленно вытаращила на нее глаза, но Сесили уже решительно надевала шляпку и натягивала перчатки.

– Прямо сейчас? А как же…

– Не волнуйся, Рози. Я скоро вернусь.

Но не успела Сесили выйти из прихожей на улицу, как лакей при дверях вручил ей письмо.

Машинально взяв его, она уже было положила письмо в сумочку, как вдруг заметила знакомый почерк Норланда.

Разорвав конверт, она начала читать:

* * *

«Дорогая Сесили, меня удивило и шокировало полученное от вашего опекуна известие о запрете, наложенном брачным министерством на наше венчание.

Но после осознания того, что отныне я свободен, в моей душе произошла удивительная метаморфоза. С моих глаз как будто упала пелена, и я с пронзительной остротой понял, что питаю нежные чувства к одной нашей общей знакомой.

Моя новость, как я смею надеяться, не очень сильно расстроит вас. Мы с вами всегда были добрыми друзьями, но сейчас, как мне кажется, кто-то другой с гораздо большими основаниями, чем я когда бы то ни было, претендует на вашу благосклонность, на ваши чувства.

К тому времени, когда вы получите это письмо, я буду уже на пути в Кембридж, я намерен просить мисс Тиббз удостоить меня чести стать моей женой.

Ваш преданный друг, Норланд».

* * *

– Боже милостивый! – Сесили, не веря своим глазам, смотрела на лист бумаги в ее руках. – Тибби?

– Миледи? – невозмутимо спросил ее вышколенный лакей.

Ничего не видящими глазами Сесили посмотрела на него, потом опять на письмо. Неужели Норланд способен на такую глупость?! Нет, она не позволит свершиться этому безумству.

– Томас, – обратилась она к лакею, – велите, чтобы мне срочно подали экипаж и пошлите за моей моей горничной. Пусть Сондерз быстро соберет мои вещи. Мы уезжаем на несколько дней из Лондона.

Известие настолько поразило Сесили своей неожиданностью, что она никак не могла прийти в себя. Впрочем… впрочем, разве трудно было об этом догадаться? Все это происходило, можно сказать, прямо перед ее носом.

Столь частые визиты Норланда в особняк Монфора были вызваны не чем иным, как желанием увидеть не Сесили, а маленькую Тибби. Теперь его поведение казалось крайне бестактным, но к этому Норланда подталкивала любовь, даже если поначалу он не отдавал себе в этом отчета.

А сама Тибби?! Какой странной была ее реакция в ответ на новость, сообщенную Сесили, что она выходит замуж! Именно тогда сразу заболела сестра Тибби. Это могло быть совпадением, но, скорее всего, Тибби под выдуманным предлогом ушла из дома Монфора, потому что она была не в силах дольше там оставаться.

Тибби предпочла уйти, чем остаться и смотреть, как человек, которого она любит, женится на Сесили.

О боже, а как непочтительно и бесцеремонно Сесили порой отзывалась о своем браке? Как, должно быть, Тибби было неприятно и обидно это слышать? С каким подчеркнутым неуважением Сесили рассказывала о жизни с Норландом после свадьбы!

Все это время, как ни тяжело ей было, Тибби приходилось молчать. Как, должно быть, она переживала и страдала! Сесили готова была поспорить на что угодно, что нежное сердечко Тибби томилось от любви намного сильнее, чем сердце Норланда.

– Карета готова, миледи, – раздался голос лакея.

Сесили очнулась и вскинула голову:

– Да-да, вот и отлично. Нельзя терять ни минуты.

В этот миг в прихожую вошел Рэнд, в руке он держал письмо. Сесили сразу догадалась, от кого это письмо. Одного взгляда на лицо Рэнда было достаточно, чтобы понять, что Норланд написал ему обо всем.

Итак, Рэнд был в курсе дела, он знал, что Норланд и Тибби решили соединиться браком.