Прошло несколько дней, прежде чем Сесили вспомнила о том, что за пределами спальни по-прежнему лежит огромный мир, полный других, не менее интересных развлечений.

Сперва помолвка с Норландом, потом внезапный брак с Ашборном – об этом сплетничал и судачил весь лондонский свет. Злословить злословили, но тайком и с оглядкой – никто не осмеливался говорить об этом открыто и тем более осуждать, в свете хорошо был известен тяжелый характер Ашборна, который терпеть не мог подобных шуток и вольностей в свой адрес. Каким бы смельчаком ни был тот, кто обсуждал странный и скоропалительный брак Ашборна, открыто выражать свое недоумение, а тем более осуждение не решался никто.

Согласно давней традиции Уэструдеров, которым было не привыкать к сплетням вокруг их семейства, Сесили решила устроить бал.

Не просто бал, а нечто грандиозное.

– Я распустила слух, что на бал приглашен Норланд со своей новой невестой, – весело сообщила Сесили Рэнду. – Они все прибегут с тайной надеждой поглядеть, как полетят перья во все стороны, когда мы встретимся с Норландом. Но боюсь, их ждет горькое разочарование. Мы им всем утрем нос, выразив теплое дружественное отношение друг к другу и даже любовь.

– Что за бред? – Рэнд недоуменно приподнял брови.

Сесили встала на цыпочки и поцеловала его в нос.

– Вот именно, дорогой. Мы им покажем, как мы безумно, очень сильно, открыто, что, вероятно, достойно порицания, любим друг друга.

– М-да, – задумчиво протянул Рэнд, – интересно, во сколько же мне обойдется твоя забава?

– Дорогой, я представлю тебе счет.

Рэнд махнул рукой:

– Не надо, а то мое сердце не выдержит и разорвется при виде многозначной цифры.

Конечно, бал у Ашборнов стал настоящей сенсацией и имел огромный успех. Тибби, последовавшая благоразумному совету Сесили не противиться, не тянуть, а сразу принять предложение Норланда, казалась такой счастливой, какой Сесили ее никогда раньше не видела.

– Тибби, – ласково упрекнула ее Сесили, – почему вы раньше ничего не рассказали мне о вашей любви к Норланду, ведь тогда бы я не стала так цепляться за эту помолвку. Впрочем, я тоже хороша! Быть такой слепой и ничего не видеть. Просто уму непостижимо!

– Как можно так себя винить, Сесили? – возразила тактично Тибби. – Впрочем, меня утешает одно соображение. Мы обе обрели счастье.

Тибби оглянулась на Ашборна:

– Какой красавец, какой он благородный и уже известный!

«Вот именно!» – не без гордости подумала Сесили. Она не могла мысленно представить себе рядом с Рэндом никого, кто бы мог сравниться с ним по красоте, уму, изяществу, силе характера.

В этот миг она заметила, что ее муж беседует с бедным Фредди, который мялся, смущался и краснел, находясь в обществе дяди. При одном взгляде на зажатого, скованного Фредди казалось, что и фрак сидит на нем слишком тесно, и галстук повязан слишком туго, и туфли жмут.

– Тибби, дорогая, извините меня. Мне надо помочь вон тому несчастному юноше.

Она подоспела вовремя.

– Ах, Фредди, Фредди, – заметив Сесили, Ашборн сразу смягчился, – как приятно видеть тебя среди первых, кто пришел меня поздравить.

Но как ни старался Рэнд вложить больше тепла в свои слова, в них явственно слышалась ирония, намекавшая на давнее, дерзко высказанное намерение племянника занять его место в роду Ашборнов. Неосуществленные надежды – поскольку Ашборн успел вовремя жениться и сохранить все свои привилегии. Благодаря своевременному вмешательству Сесили Рэнд простил все прежние прегрешения юного Фредди.

– Фредди, вон стоит мисс Трескотт, с вашей стороны будет очень любезно, если вы пригласите ее на танец, – посоветовала ему Сесили. Прощенный блудный племянник со всех ног бросился исполнять данное ему поручение.

Увидев по только ей заметным морщинкам на лице мужа, что он в глубине души сохранил неприязнь к своему молодому родственнику, Сесили решила поговорить с ним наедине.

– У меня что-то разболелась голова, дорогой. Может, немного пройдемся по террасе, подышим свежим воздухом?

Вежливо поклонившись, Рэнд протянул ей руку.

– Почему бы тебе впредь не быть полюбезнее с Фредди? Неужели ты не видишь, какой он смешной, глупый, забавный и совершенно безобидный.

– О, как быстро ты освоилась в роли жены, дорогая! Хотя, в сущности, ты права. Всему виной мое застарелое предубеждение против родственников, в противном случае мне бы не было никакого дела до его проступков. Кто из нас не ошибался в юности.

– Предубеждение? Интересно, чем же провинились твои родичи перед тобой? Хотя мать Фредди действительно трудно полюбить всем сердцем, уж больно она хитра, но все же?

– Это долгая история, если рассказывать все с самого начала, – вздохнул Рэнд. – Но я буду краток. После кончины отца и матери я остался совершенно один. Маленький ребенок на руках у не очень близких родственников.

– Понятно, – сочувственно закивала Сесили. – Они взяли тебя к себе?

– Нет, не взяли. Я остался в одиночестве в моем загородном поместье под Кембриджем. Хотя одиночеством это трудно назвать, – тут Рэнд усмехнулся, но как-то обиженно и зло, – меня со всех сторон окружала армия слуг, нянек, гувернанток, готовых выполнить любой мой каприз.

– Бедняжка, – искренне пожалела его Сесили.

– Чепуха, – возразил Рэнд, сардонически скривив губы. – Я был самым счастливым ребенком на свете. На мои забавы, развлечения, прихоти не жалели никаких денег. У меня было все, о чем может мечтать маленький мальчик. Все, за исключением любви. Я совсем не знал, что такое любовь, тогда я думал, что ее вообще не существует. Мое сердце терзали горечь и разочарование. Мои родственники, желая получить от меня то, что им было нужно, играли со мной, как с игрушкой, а не как с живым, тянущимся к любви ребенком.

Рэнд немного помолчал.

– Если потом я держался особняком, то только потому, что никому не верил. Да, у меня были друзья. Гарвей среди них и целая куча прихлебателей, но никому из них не было никакого дела до меня, всех интересовали мои деньги. Так было до тех пор, пока я не встретил тебя.

Сесили молча смотрела ему в лицо. Теперь-то она поняла причины той внутренней боли и отчужденности, которые он скрывал в своем сердце. Она глядела на него, и ей хотелось передать взглядом свою любовь, ту самую, которая ничего не просит, не требует взамен, которая отдается совершенно безвозмездно, просто потому, что она любовь.

Сесили не надо было ничего говорить – и она, и он без слов понимали друг друга, именно поэтому он так сильно любил ее.

А ночью они занимались любовью, но это была не та плотская любовь, которой они отдавались целиком в первые разы. Освободившись от своих страхов и сомнений, они отдавались друг другу с такой чистой и вдохновенной страстью, переживая при этом такое глубокое и полное наслаждение, какого до сих пор еще ни разу не испытывали.

Возникшее между ними доверие переросло в глубокую настоящую веру, и они черпали в ней новые силы. Теперь Сесили не боялась быть распутной, похотливой, она ни капельки не стыдилась своего сладострастия, она брала и тут же щедро возвращала взятое, точно так же, как и он. Их слияние было настолько полным, что они потеряли границы телесного и духовного состояния, это было блаженство, оно было прекрасно.

Когда все закончилось, Сесили прижалась к нему и сладко заснула в его объятиях, на душе у нее было покойно и светло.

Веки Рэнда отяжелели, он незаметно для себя вскоре тоже уснул.

Он не знал, сколько прошло времени, вдруг его как будто что-то толкнуло в грудь, он вздрогнул и проснулся.

В глубине спальни он заметил какое-то шевеление. Первые солнечные лучи били ему прямо в глаза, поэтому он не мог хорошо разглядеть фигуру человека, но ему не надо было вглядываться. Он знал, кто это.

– Джонатан, – тихо-тихо позвал он, чтобы не разбудить Сесили. – Это ты?

* * *

Рэнд, хотя он все знал с самого начала, удивился, спросонок Джонатан показался ему привидением.

– Боже мой! – До Рэнда вдруг дошло, что он спал с его сестрой. Интересно, знал ли Джонатан об этом? Ему стало страшно неловко. Он, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Сесили, вылез из-под одеяла и торопливо принялся одеваться.

Оглянувшись на спящую Сесили, он сделал знак Джонатану следовать за ним в соседнюю комнату.

– Быстрее, быстрее говори, что случилось, – прошептал Рэнд, с тревогой поглядывая на Джонатана. Худой, бледный, с большими карими глазами и темными волосами, он очень походил на сестру. – Для мертвеца ты выглядишь совсем неплохо, – пошутил Рэнд.

– Весьма польщен, – усмехнулся Джонатан, хотя по его лицу было заметно, что он встревожен. – Мне надо поговорить с тобой, Ашборн. Кажется, меня кто-то ищет. Прошло столько лет, вроде все должно было забыться, и вот что-то случилось.

– Ты знаешь, кто тебя ищет?

– Нет, – Джонатан пожал плечами. – Но ты ведь понимаешь, что под этим может скрываться.

– Ты кого-нибудь подозреваешь? Кто, кроме меня, может знать о том, что ты жив, а не погиб при взрыве в лаборатории?

– Пожалуй, лишь Бертрам. Если только ты случайно не проговорился кому-нибудь, – ответил Джонатан. – Зачем Бертраму искать меня? В его интересах, чтобы я как можно дольше оставался мертвым.

«В его интересах, чтобы ты остался им навсегда, чтобы ты по-настоящему умер», – мелькнула горькая мысль в голове Рэнда.

– Ты в самом деле никому не говорил обо мне? – прошептал Джонатан с явной тревогой. – Я слышал, ты женился на моей сестре. Может, ты проболтался ей, а, Ашборн?

Рэнд молчал, охваченный тяжелыми мыслями. Заметив его растерянность, Джонатан злобно прошипел:

– Черт, Ашборн! Как ты мог доверить ей такую тайну? Никакая женщина не сможет хранить ее. Вот и она не смогла.

Откровенное недоверие Джонатана взбесило Рэнда. Он резко и намного громче, чем следовало, произнес:

– Ваши подозрения, Давенпорт, оскорбительны. Я с ужасом думаю о том, в каком аду я окажусь, когда она обнаружит так долго утаиваемую от нее правду.

Внезапно совсем рядом раздался дрожащий женский голос:

– Джонатан? Это ты, Джо?

Быстро оглянувшись, Рэнд успел в последний момент поймать падающую в обморок Сесили, которая стояла у дверной притолоки.

* * *

Бренди и чашка горячего чая привели Сесили в чувство. Съежившись под одеялом, она сидела на кровати, поглядывая на брата широко раскрытыми от удивления глазами, как будто все еще не веря, что это не сон, не какое-нибудь дежавю, а действительно ее любимый брат – живой и здоровый.

Сесили смеялась, плакала, бросалась на шею брату, чуть не душила от радости в своих объятиях. Она никак не могла поверить в то, что перед ней и в самом деле ее любимый Джонатан, поэтому она то и дело дотрагивалась до него, обнимала его лицо руками и целовала, целовала. Так продолжалось долго, пока, наконец, Сесили не стала допытываться, где он был все эти годы.

Злость и негодование за столь длительный обман она припасла для Рэнда. Они оба, как умели, объяснили причину исчезновения Джонатана и ложь насчет его смерти. Сесили слушала – и не слышала. В ее сознании непрерывно вертелась одна и та же мысль: брат жив, он из плоти и крови, а не призрак. Из страха потерять его она все время держалась за него, то одной рукой, то другой, то обеими сразу, не отпуская от себя ни на минуту.

Причина исчезновения Джонатана заключалась в том, что он изобрел очень мощное взрывчатое вещество, но очень неустойчивое. Если бы удалось получить это вещество в более стабильном состоянии, то изобретение Джонатана произвело бы революцию в военном деле.

Напуганный своим научным открытием, тем, что оно способно погубить множество человеческих жизней, Джонатан невольно оказался между молотом и наковальней: с одной стороны стояли государственные интересы, с другой – некие могущественные силы, стремившиеся узнать химическую форму новой взрывчатки. Обеим сторонам не терпелось начать промышленное производство, для того чтобы во время войны получить, благодаря сверхмощной взрывчатке, колоссальное преимущество над противником. Груз ответственности оказался настолько велик, что Джонатан не выдержал, в нем заговорили совесть и страх перед своим изобретением.

Вот тогда к нему пришла простая мысль: нет человека, нет и проблемы. Если он исчезнет, умрет, унесет вместе с собой тайну изобретения, то и проблема исчезнет сама собой. Однако ему нужен был доверенный человек, который поддерживал бы его связь с внешним миром. Кроме того, он нуждался в помощнике, который помог бы ему уничтожить все результаты и следы его научных изысканий. Этим доверенным лицом и помощником стал не кто иной, как Рэнд.

Итак, Рэнд все знал. Все это время он знал и молчал. Он ни словом не обмолвился с ней об этом. Сесили душили гнев и обида. Ее муж скрывал от нее правду, но сейчас было не время для обвинений и упреков, весьма справедливых, но неуместных. Сейчас было намного важнее другое.

Прежде всего надо было воскресить брата. Но как лучше это сделать – вот вопрос.

– Хорошо, ты предстанешь перед всеми живым и здоровым. Но тут же возникнет прежняя проблема, как отделаться от тех сил, которые, как я полагаю, по-прежнему будут интересоваться твоим изобретением. Более того, твое исчезновение и то, как долго ты скрывался, лишь убедят их в огромной военной значимости твоего открытия.

– Гм-гм, в таком случае придется прибегнуть к содействию членов «Прометеева клуба», – сказал Джонатан. – В конце концов, это же твоя идея, Ашборн, или ты забыл? А ведь тогда ты уговаривал меня согласиться.

Рэнд растер обеими руками лицо и, вскинув голову, произнес:

– Но ведь это означает твое самоубийство как ученого. Конец твоей научной карьере.

Джонатан желчно рассмеялся:

– О какой карьере можно говорить в моем нынешнем положении?

– А что вы намеревались сделать? – спросила ничего не понимающая Сесили.

– Мой план был очень прост: дискредитировать научное открытие Джонатана. О нем тогда больше судили по слухам. Но если бы ученые с именем авторитетно заявили, что это не открытие, а ошибка, что нового вещества с такими свойствами просто не может быть в природе, то вся шумиха вокруг него сразу бы затихла.

Джонатан с каменным выражением лица уставился в потолок. Сесили, так хорошо знавшая его мимику, поняла, как мучительно тяжело ему убивать свое собственное научное открытие. Но иного выхода не было, если, конечно, он хотел вернуться к прежней жизни, в свое родовое имение и лондонский особняк…

Сесили решительно произнесла:

– Нельзя больше мешкать. Надо как можно скорее приступать к делу.

Ашборн кивнул:

– Я займусь им сегодня же.

Он посмотрел на Джонатана, старательно избегая пытливого взгляда Сесили.

– Вам двоим не терпится, благо есть о чем, поговорить наедине. Только ведите себя осторожно. Никто не должен увидеть тебя раньше времени, Джонатан. Опасность еще не миновала.

Сесили полагала, и не без оснований, что, должно быть, замучила брата бессвязными восклицаниями и проявлениями нежности. Она не отпускала его ни на шаг от себя, боясь, как бы он опять не исчез.

Она была сама не своя от радости, но, когда радость понемногу стихла, заметила, как сильно изменился брат за годы разлуки.

– Знаешь, я держал наиболее понравившиеся твои письма у себя. Помнишь то, где описывается сэр Ниниан Финниан? Оно такое забавное.

С затуманенными от слез глазами Сесили закивала. Теперь это письмо было ей глубоко безразлично, хотя раньше она не жалела ни сил, ни времени, чтобы найти его. Ах, если бы только она знала!

Если бы они доверяли ей!

Почему Джонатан не стал делиться своей тайной с одиннадцатилетней девочкой, было вполне ясно. Но потом?

Почему Рэнд ничего так и не рассказал ей?

– Когда я услышал о том, что ты вышла замуж за Ашборна, я не поверил своим ушам, – признался Джонатан. – Ты – герцогиня Ашборн!

– Да, – улыбнулась Сесили. – В это трудно поверить, но это именно так.

– Даже не знаю, что тебе сказать. – Джонатан нахмурился.

Сесили тоже не знала, как ей быть, но попыталась улыбкой сгладить напряжение.

– Мне искренне жаль, что я не смогла взять у тебя благословение на брак. Увы, это было невозможно.

– А как это воспринял старина Норланд? – поинтересовался Джонатан.

– Старина Норланд, – теперь Сесили легко воспринимала выпады, касавшиеся возраста ее бывшего жениха, – влюбился в мою гувернантку, мисс Тиббз. Ты ее не знаешь, но это чудесная во всех отношениях женщина. Видишь, как все славно закончилось. Все, что ни делается, делается к лучшему.

Но действительно ли все закончилось? И к лучшему ли? Рэнд ее обманывал, фактически предал ее, от этих мрачных мыслей ей было невыносимо тяжело.

Когда Джонатану пришло время уходить, он по старой привычке обнял ее за плечи и поцеловал в лоб.

– Не бойся, все образуется. Немного удачи, умелая поддержка Ашборна, и мы победим.

Оставаться дольше Джонатану в доме Ашборна, где было так много прислуги, было опасно.

Сесили на прощание горячо обняла брата за шею и поцеловала, пряча от него глаза, полные слез.

– Да-да, тебе пора уходить. Я так долго мечтала о твоем возвращении, и вот, когда ты вернулся, мне никак не хочется тебя отпускать. Надеюсь, что теперь мы расстаемся ненадолго.

Она снова поцеловала Джонатана, а он, растроганный не меньше, нежно прижал ее к себе.

– Все будет хорошо, сестричка, вот увидишь.

Рэнд стоял при входе в комнату, всем своим видом поторапливая их и в то же время пристально смотря на Сесили, не подаст ли она ему знак, что простила его. Нет, она его не простила. Сейчас у нее не было нравственных сил для прощения.

Рэнд ни словом не обмолвился о миссии, возложенной на него ее братом. Он даже не попытался сказать что-либо в свое оправдание. Вот только было непонятно – это делает ему честь или нет. Впрочем, какое бы он ни дал ей объяснение, вряд ли оно устроило бы Сесили.

Дело в том, что он ее обманывал. Он не говорил ей, что Джонатан жив. Если бы он любил ее по-настоящему, тогда между ними не было бы никаких тайн. Это был удар, болезненный, неожиданный, от которого Сесили никак не могла оправиться. На сердце у нее было тяжело как никогда, несмотря на радость, что Джонатан жив.

Рэнд все не возвращался, как вдруг Уинтерз, дворецкий, сообщил о приходе нежданной гостьи.

Это предвещало небольшое развлечение.

Внимательно осмотрев себя в зеркале и оставшись довольной, Сесили спустилась в прихожую, где ее ждала Лавиния.

– Ты, наверное, уже слышала, – не утруждая себя ни приветствием, ни даже обычным «здравствуй», она сразу накинулась на Сесили, – скоро об этом будет судачить весь Лондон.

– О чем? – искренне удивилась Сесили, для которой сегодняшний день оказался слишком богат известиями, как хорошими, так и плохими.

– О твоем брате! Воскрес из мертвых. – Лавиния кипела от негодования. – Вломился к нам в дом и предупредил Бертрама о своем возвращении.

Вломился? Молодчина, значит, они с Ашборном уже начали действовать. Ее скромный и вежливый брат наконец-то показал, на что он может быть способен. Вероятно, им двигало чувство чести, справедливости и долга.

Лавиния, немного успокоившись, спросила:

– Неужели ты так и будешь держать меня в передней? Может, перейдем в гостиную и присядем?

– Я не собираюсь тебя пускать дальше передней, – язвительно возразила Сесили. – Моя дорогая кузина, хочу заверить, долго здесь ты не пробудешь, так что предлагать тебе садиться, думаю, незачем.

– А-а, вот как ты заговорила. А я-то думала, ты проявишь хоть какое-то участие, ведь нас с Бертрамом буквально выбрасывают на улицу почти без средств к существованию.

Сесили презрительно фыркнула:

– Если бы все было так, как ты говоришь, то, разумеется, у меня нашлись бы для тебя слова сочувствия и утешения. Но ведь Джонатан предоставит вам дом и, наверное, будет выплачивать что-то вроде пенсии. Кроме того, я знаю, как славно вы с Бертрамом нагрели руки на состоянии Джонатана.

Сесили невольно отметила, как сразу насторожилась Лавиния.

– Кажется, ты прекрасно понимаешь, к чему я клоню, не так ли? Ты и Бертрам распродали все, что только было можно, вы выжали из майората все до последнего пенни, потому что знали, что брат жив, и пользовались тем, что ему приходилось скрываться.

Лавиния с каменным лицом произнесла ледяным тоном:

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Как о чем? Да хотя бы о моем жемчужном ожерелье, – вспылила Сесили. – Какая отчаянная игра! Сколько хитрости и подлости! Наверное, нелегко было найти покупателя, который дал бы хорошую цену за слишком хорошо известную драгоценность.

Позеленев от злости, уже бывшая графиня Давенпорт в сердцах бросила:

– Ты хочешь меня оскорбить!

– Вот именно. Откровенно говоря, мне давно хотелось поставить тебя на место. Поэтому я не предлагаю тебе пройти в гостиную и присесть. Думаю, после столь радушного приема тебе не захочется дольше здесь оставаться ни на минуту. – На губах Сесили заиграла вежливая до приторности улыбка: – Итак, ты уходишь, или мне позвать дворецкого, чтобы он выпроводил тебя?

Кипя от бессильной злобы, взбешенная Лавиния почти выбежала из особняка Ашборна. После ее ухода Сесили устало опустилась в кресло. Силы оставили ее, она чувствовала себя совершенно опустошенной. Радость встречи с ожившим братом, неутихающая обида на обманывавшего ее Рэнда, перепалка с Лавинией – все вместе вконец измотали ее.

Несмотря на это, надо было найти выход из сложившегося, как ей казалось, безвыходного положения.

Но здесь, в доме Рэнда, ничто не приходило ей в голову. Опять увидеть Рэнда… Нет, сейчас она никак не могла бы разговаривать с ним, не вылив на него целую бадью жалоб, упреков, обвинений, – но это могло убить последнюю надежду к примирению, отрезать все пути к прежней, такой счастливой, их жизни.

* * *

Вернувшись домой, Рэнд был удивлен царившей в нем странной и подозрительной тишиной.

– Герцогиня дома? – первым же делом он спросил дворецкого.

– Ее светлость уехали, оставив вам вот это письмо, ваша светлость. – Уинтерз подал Ашборну небольшой запечатанный листок бумаги.

При виде печати у Рэнда все внутри похолодело от тяжкого предчувствия. Сломав печать, он быстро пробежал глазами написанное. Содержание было кратким и ясным: она ушла, он виноват во всем, и не надо ее искать.

Злость овладела Рэндом – как же все неудачно сложилось, – и от бессильной злобы он скомкал письмо. Несвоевременное появление Джона. Его собственная нерешительность. Какого черта он все тянул и тянул с этим признанием?! Ах, если бы у него было больше времени, тогда он успел бы подготовиться и подготовить Сесили.

Но к чему лукавить перед собой? Кого он хотел обмануть? Только себя! Он разгладил скомканный лист и опять, на этот раз не спеша, прочитал несколько строк, горевших перед его глазами огненными буквами:

* * *

«Джонатан говорил, что выбрал тебя, чтобы ты уничтожил все его следы, ибо знал тебя как человека, которому можно доверять. Ну что ж, Рэнд, похоже, он сделал правильный выбор. Ты не доверяешь никому, даже мне.

И главным образом мне».

* * *

Это было неправдой. Рэнд не отказывал ей в доверии, просто боялся, что она не простит ему того, что он фактически украл у нее брата, что она столько лет была лишена братской любви и заботы. Вот поэтому Рэнд все откладывал и откладывал, дожидаясь удобного момента, благоприятного стечения обстоятельств, чтобы вывести и показать ей Джонатана, живого, здорового и примирившегося с внешним миром, что тоже было немаловажно. Он лишь хотел все проделать наилучшим для всех образом, а вышло, как нарочно, все наоборот.

Первым его побуждением было броситься на поиски Сесили, оправдаться перед ней, вымолить прощение. Рэнд догадывался, куда она могла поехать и где спрятаться.

Но, как следует все обдумав и взвесив, он решил не торопить ее: за последнюю неделю ей пришлось пережить слишком много. Надо дать ей время переосмыслить, разобраться в своих чувствах. Ему оставалось только одно – верить, что ее любовь к нему все преодолеет, вынесет и победит. Больше ему было не на что рассчитывать. Он понимал, как опасно и глупо пытаться преследовать ее, манипулировать ею, играть на ее чувствах. Нет, она должна сама все понять и решить.

Тем временем ему есть чем заняться. Надо как следует подпортить научную репутацию Джонатана, выставить его в смешном виде, чтобы потом он мог спокойно жить и наслаждаться тихими житейскими радостями. Что тоже было не очень легко и даже очень печально. В жизни часто бывает так, что приходится выбирать из двух зол. Как гласит народная мудрость: из двух зол выбирай меньшее.