Воздух уже был теплым, почти летним. В Харкорте стояла чудесная погода. В такие дни, с грустью подумала Сесили, они с кузинами обычно играли в крикет, пили прохладительные напитки, закусывали кексами, одним словом, наслаждались солнцем, теплом, зеленью, играми на открытом воздухе, веселыми розыгрышами. Воздух буквально звенел от веселого крика и смеха ее кузин.

Она жила в Харкорте уже вторую неделю. Бесцельно гуляла, одновременно напряженно думая об одном и том же – об обиде, которую нанес ей Рэнд. Она билась над разрешением нелегкой задачи: почему он так тщательно и так долго скрывал от нее свою тайну.

Джонатана она ни в чем не винила, зато к Рэнду у нее были большие претензии.

Но ее мучительным поискам правильного и нужного ответа пришел конец. Герцог Монфор прислал приглашение на ежегодно устраиваемый им бал, а его приглашение было равносильно приказу. Этот бал, по обыкновению, являлся гвоздем сезона, поэтому никому из приглашенных гостей даже в голову не приходило отказаться от участия в нем.

Однако посещение бала ставило перед Сесили насущную задачу: как жить дальше, как поддерживать отношения с Рэндом. Ей не хотелось обвинять брата. Однако именно Джонатан решил не рассказывать ей о том, что он собирается инсценировать свою смерть. Именно Джонатан потребовал, чтобы Рэнд поклялся сохранять все в тайне.

Так вправе ли она обвинять Рэнда за то, что он так хорошо умеет держать слово? Ее иррациональное женское начало с готовностью воскликнуло: еще бы, конечно, полное право! Вот если бы ей доверили такую тайну, то она, разумеется, поделилась бы с мужем своим секретом. А он, прекрасно знавший о том, как сильно она страдает по умершему брату, хранил молчание. Как он мог?

Наверное, в конце концов он все рассказал бы. Может быть, ждал удобного момента.

Но, скрывая тайну, он смог жениться на ней, лишив ее возможности выбора. Если бы она знала, какой он искусный лжец и ловкий пройдоха, она, скорее всего, отказала бы ему.

Мысли кружились и путались в голове Сесили. Вот почему она уединилась в своем поместье, чтобы как следует во всем разобраться. Наедине с Рэндом она теряла способность логично и трезво мыслить, вместо этого послушно выполняла все, что бы он ни попросил. Она была такой послушной, потому что любила его.

А чтобы дарить и принимать любовь, нужно быть сильной и стойкой. Нужно быть еще сильнее, чтобы оставаться честной перед собой и не позволять слабой человеческой природе отдавать все, что у тебя есть, ради любимого человека.

Сесили терзалась в поисках душевного равновесия. Как можно уважать себя, если ты готова простить любимому человеку все, что угодно? Разве нет на свете вещей, которые ни в коем случае нельзя прощать даже тому, кого любишь больше своей жизни? У всякого милосердия есть свои границы. Одна беда: Сесили не знала, где точно пролегает граница ее способности прощать.

* * *

Герцогини нет дома, так сказала ему прислуга, она пошла гулять в парк к пруду. Рэнд нашел ее, когда солнце начало садиться, накрывая небо и землю багровым бархатным покрывалом.

Он увидел ее на небольшом мостике, перекинутом через ручей. Сесили в глубокой задумчивости ломала прутик на кусочки и бросала палочки в воду.

От ее облика веяло покоем и умиротворенностью, ее тонкий силуэт четко выделялся на фоне алеющего неба.

Она была чудо как хороша, им мгновенно овладело желание, но его тут же подавила любовь, вспыхнувшая в его сердце. Следуя особому чутью, которым одарены немногие мужчины, Рэнд понял, что гроза миновала, что нынешняя их встреча не будет омрачена ни упреками, ни выяснением отношений.

Скрип сапог о гравий, а потом стук о доски мостика вывел Сесили из задумчивости. Она приподняла голову, и ее глаза засияли от радости.

– Добрый вечер, Ашборн, – приветливо произнесла она, как будто в самом деле обрадовалась его появлению.

Столь откровенное радушие поразило Рэнда, сердце его встрепенулось, и жизнь опять заиграла и забурлила в его жилах. На какой-то миг ему стало досадно, зачем он так долго не приходил к ней. Это было ошибкой. Хотя у него было оправдание: почти все это время он был занят устройством дел Джонатана, и, похоже, все удалось разрешить наилучшим образом.

Как будто прочитав его мысли, Сесили сказала:

– Я слышала, что появление моего брата в свете произвело настоящую сенсацию.

– Да, в этом есть доля истины, – согласился с ней Рэнд. – Придуманная им история о похищении и временной утрате памяти показалась всем дамам чрезвычайно романтичной. А его бледный и изможденный вид вызвал к нему еще больший интерес.

– Не удивлюсь, если брат начнет писать стихи, – улыбнулась Сесили. – Увлечение весьма достойное, мало чем уступающее науке.

– Нисколько не удивлюсь этому, – подхватил Рэнд. В воздухе повисло неловкое молчание.

– А что слышно насчет его положения в научном мире? По слухам, идеи Джонатана подверглись разрушительной критике со стороны академиков?

– Похоже, что так. Он полностью утратил научный авторитет. Без преувеличения можно сказать, что его порвали на мелкие кусочки. Теперь все считают его богатым любителем, увлекшимся от безделья наукой и наломавшим там дров своими безумными идеями. Теперь даже его бывшие преподаватели в Кембридже старательно открещиваются от него.

– Лицемеры! – с горечью произнесла Сесили, грустными глазами смотря на воду. – Несчастный Джон! Как, должно быть, ему больно и обидно до слез слышать, какую ерунду болтают о нем.

– Напротив, я думаю, что Джонатан как раз рад тому, что о нем болтают. Теперь, как мне кажется, все опасности позади, и он может спокойно жить, ни о чем не волнуясь.

– А что слышно о Бертраме и Лавинии? – вдруг оживилась Сесили. – У них хватило ума держать язык за зубами?

– О да, вполне. Если они проговорятся, что им было известно о том, что Джонатан жив, им придется объяснять, по какому праву они унаследовали и графский титул, и все состояние. Джонатан обещал выплачивать им щедрую пенсию, при условии что Лавиния вернет все полученные ею деньги, вырученные в результате ее сомнительных денежных махинаций.

– О, я сильно сомневаюсь в том, чтобы Лавиния выполнила это условие. Жадность ее погубит. Интересно, как и кому она собиралась продать мое ожерелье.

– Веришь ли, но я собирался сообщить тебе о Джонатане, как только он позволил бы, – обронил Рэнд.

– Может быть, – промолвила Сесили. – Но разве я могу тебя винить за соблюдение тайны? Пожалуй, тут тебя не в чем упрекнуть.

У нее задрожали губы. Глубоко вздохнув, чтобы взять себя в руки, она продолжила:

– Но ты утаил от меня правду, а вот это мне уже трудно тебе простить.

Рэнд вскинул вверх руку, словно пытаясь оправдаться. Ему не хотелось выслушивать обвинения, хотелось только, чтобы она вернулась к нему.

– Да, я струсил, – повинился Рэнд. – Я так сильно хотел жениться на тебе, и когда моя мечта исполнилась, вдруг все это случилось. Когда ты дала свое согласие, я опьянел от радости. Но рассказать тебе о Джонатане я не решался, чтобы не давать тебе повода для отказа.

– Ты все решил за меня. Ты лишил меня возможности выбора. Одним словом, ты манипулировал мной.

– Да, я виноват перед тобой. Пожалуйста, прости меня. Только знай: все, что бы я ни делал, делал из любви к тебе. Надеюсь, это хоть отчасти смягчит мою вину. – Он ласково взял ее за руки. – Сесили, мне бы очень хотелось начать все сначала. Ради этого я готов на все, исполнить любое твое желание, ухаживать за тобой так, как будто ничего не было, ни Норланда, ни свадьбы, ни Джонатана. Только ты и я, и больше никого. И никакой больше лжи, никакого обмана.

– В этом нет необходимости. – Она бросила остаток прутика в воду и сошла вниз с мостика. – На радость и горе, помнишь слова клятвы при бракосочетании, мы связаны навеки. Я не собираюсь требовать от тебя, чтобы ты прыгал возле меня, как дрессированная собачка. Это унизительно как для тебя, так и для меня.

Ашборн понял, к чему клонит Сесили. Точно так же она вела себя с Норландом: отчужденно, холодно, держась на расстоянии.

– Нет!

Его резкий крик остановил ее, Сесили удивленно приподняла брови.

– Нет! – опять крикнул он. – Я не позволю тебе держаться от меня на почтительном расстоянии.

– На расстоянии? – Сесили невинно закатила глаза и сделала рукой жест, как бы отметая его вздорное утверждение. – Что за нелепость? При чем здесь я, ведь ты даже не поцеловал меня.

В ее голосе слышались насмешка, веселый укор – она явно дразнила его. Только круглый идиот не поддался бы на такую откровенную провокацию.

– Поцелуй? – выдохнул Рэнд. – Конечно, я тебя поцелую.

И он поцеловал ее. Этим поцелуем он постарался передать ей все свои чувства, свою любовь и свое сердце.

– Я люблю тебя, Сесили. Да, я ошибся, – он тяжело вздохнул. – В будущем, вероятно, будут и другие ошибки: ни я, ни ты, мы оба не застрахованы от них. Так бывает всегда, когда два человека с сильной волей и тонким умом любят друг друга. В будущем мы будем ссориться и мириться, ошибаться и просить прощения. Молю тебя лишь об одном: не оставляй меня.

– Оставить тебя, Рэнд? Разве кто-нибудь хоть словом обмолвился об этом?

«Что-то не так», – промелькнуло в голове Рэнда. Он мягко подхватил ее и положил на траву, а сам опустился рядом.

Сесили легко оттолкнула его:

– Только не здесь. В кровати будет намного удобнее.

Он оскалился, как хищный зверь, почуявший добычу:

– Нет, моя дорогая Сесили, более удобного места нам не найти.

Он схватил ее за руки и прижал к земле. Наклонившись над ней, он увидел в ее глазах огонь желания. Ее губы раскрылись, и он впился в них с новой силой. Оторвавшись от ее рта, он окинул ее всю страстным любящим вглядом.

– Я люблю тебя, Рэнд, – уверенно и спокойно сказала Сесили. – Только впредь не надо так бесцеремонно поступать со мной. В противном случае ты горько пожалеешь об этом.

– Пусть так, только не оставляй меня. – Он целовал ее в щеки, шею, грудь.

– Хорошо, – простонала она, – никогда не оставлю тебя.

С его души словно свалился камень. Ему ведь тоже немало досталось, сколько он пережил и перестрадал за эти последние недели.

– Ах, Сесили, если бы ты знала, как много я передумал за это время.

Она тихо заплакала.

– Рэнд, милый, я так обиделась и разозлилась на тебя за то, что ты скрывал от меня правду о Джонатане. Но, как я ни старалась, не могла перестать любить тебя. Теперь, когда ты рядом со мной, все остальное не имеет никакого значения.

Она ласково обхватила его лицо руками.

– Наша любовь превыше всего, превыше всяческих обид и страхов.

И она, и он знали, что это правда. Застонав от вожделения, Рэнд принялся целовать ее восхитительную округлую грудь. Крепко обняв ее, он перекатился на спину и посадил ее сверху на себя. Она обхватила его ногами. Рэнд глядел на ее лицо, такое любимое и хорошо знакомое, сейчас полное решимости и страсти, легкий оттенок проказливости придавал ему невыразимое очарование. Боже, ради этой женщины он был готов на все.

Он позволил ей делать с ним все, что ей хотелось. И Сесили не подвела, более чем оправдала его ожидания. Она целовала его везде, где только можно было целовать мужчину, скакала на нем верхом, сжимая бока длинными стройными ногами, обнимала его, наступала и отступала, напрягалась и поддавалась, она была божественно прекрасна.

– Я люблю тебя, Рэнд, – стонала она. – Пусть будет то, что будет.

Он верил ей, невозможно было не поверить, не поддаться ее страсти. И это было восхитительно.